Культурно-исторические особенности памятников прусского права XIII в.
Вступительные замечания. Прежде чем изучить правовые институты прусских юридических памятников, целесообразно рассмотреть их идейное содержание. Обращение к нему позволяет лучше уяснить те представления, которыми руководствовались составители КГ и других интересующих нас источников.
Будучи письменными источниками, памятники прусского права множеством нитей связаны с культурой своего времени. Какие из этих связей представляются наиболее важными? Ответить на этот вопрос не так просто, поскольку культурология и семиотика (наука о знаковых системах) - дисциплины сравнительно молодые, и даже ключевые понятия, важные для темы нашего исследования, такие, как «текст» и «культура», до сих пор являются предметом дискуссий. Ниже мы скажем о тех вопросах, отношение которых к истории культуры не вызывает сомнений, а именно об идейном содержании памятников и о связи с историей письменности и языка. Прежде всего, нас будет интересовать КГ, которая легла в основу права Пруссии и стала образцом для многих грамот.
Религиозное мировосприятие и его влияние на прусское право XIII в. Как и большинство крупных правовых памятников средневековья, орденские грамоты и договоры пронизаны религиозными представлениями их составителей. Правда, в отличие от протоколов большинства латинских грамот той эпохи, их протоколы не имеют воззвания к Богу (invocatio), обычно открывающего текст документа. Эта черта была характерной особенностью орденских грамот в XIII в. Однако религиозные взгляды составителей легко прослеживаются по другим элементам их текста.
Хотя основным адресатом КГ были жители Кульма и Торна, протокол обеих редакций содержит более широкую формулировку: в нем указано, что грамота адресована «всем верным Христа» (universis Christi fidelibus). Такая же формула имеется в Эльбингской грамоте 1246 г., весьма близкая (omnibus christifide-libus) - в привилегии для рыцаря Дитриха фон Тифенау 1236 г. Это выражение опирается на давнюю традицию. В античной латыни слово fides означало прежде всего понятие, относящееся к политическому и нравственному поведению гражданина римской республики, a fidelis - соответственно «верный», «преданный», «надежный». Со времен св. Августина слово fides стало употребляться также в значении «вера», что было связано с влиянием библейских текстов и, в частности, со встречающимся в греческом переводе Библии понятием. В Ветхом Завете оно, как и античное fides, означает «надежность», «верность» (Премудр. 3:14). В Новом Завете оно употребляется в значении «христианская вера», «христианское учение» и в более общем смысле - «религиозная вера», «христианское учение» (Мф. 9:22). Поэтому понятие fidelis Christi (а также fidelis Dei, т.е. «верный Бога») стало своеобразным почетным обозначением всякого правоверного члена христианской общины, тогда как язычник именуется infidelis, т.е. «неверный». В средние века религиозное и светское понимание термина fidelis постепенно сливаются, что было связано, в частности, с идеей ленной связи между сеньором и вассалом. Не случайно в средневековых источниках часто встречается выражение fideles Dei et regis - «верные Бога и государя». Таким образом, сама лексика документов лишний раз подчеркивает роль всего колонизационного мероприятия в деле христианизации Пруссии.
Еще один подобный элемент, имеющий яркую религиозную окрашенность, формула, употребленная в протоколе далее - приветствие (salutatio). В двух редакциях КГ оно сформулировано по-разному. В тексте 1233 г. по рукописи Конрада Бичина, а также в транссумпте 1251 г. оно звучит как «желают здравствовать во истине» (salutem in vero salutari), в издании К. Харткноха - «желают здравствовать во Христе» (salutem in Christo salutari). Особенность данного приветствия заключается в том, что оно имеет двойной смысл. В средневековой латыни глагол salutari означал не только «здравствовать», но и «спасаться». Если же учесть слова Христа: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Иоан. 14:6), то станет очевидным, что оба варианта приветствия по существу идентичны. Таким образом, это приветствие можно перевести и как «желают спасения во Христе» (или «во истине»). Приведенная формула не слишком часто встречается в орденской дипломатике XIII в. Наиболее распространенным в орденских грамотах было другое приветствие - «привет в Спасителе всех» (salutem in omnium salvatore). В Христбургском договоре 1249 г. употреблено несколько иное выражение: «привет во имя творца спасения» (in actore salutis salutem). Эльбингская грамота 1246 г. содержит вариант «привет во имя Иисуса Христа» (salutem in nomine Ihesu Christi), привилегия для рыцаря Дитриха фон Тифенау - «вечный привет» (salutem perpetuam).
В редакции КГ 1251 г. приветствие звучит как «[шлет] молитвы в Господе Иисусе Христе». Этой формулой власти, возможно, желали подчеркнуть свое стремление возобновить данную некогда привилегию. Упоминание о молитве в сочетании с мотивом «утешения в скорби» встречается в новозаветных текстах, например, у апостола Павла (2 Кор. 1:3, 4, 9-11). По-видимому, не случайно далее в тексте говорится о решении возобновить грамоту, «радуя названных горожан».
Дополнительным элементом, свидетельствующим о религиозной окрашенности рассматриваемых источников, можно считать печати, привешенные к документу. Лучше всего изучена в этом отношении КГ. Печати, о которых говорится в конечной формуле грамоты, принадлежали гохмейстеру и Герману Бальку как лицам, осуществлявшим пожалование от имени ордена. Хотя эти печати сгорели вместе с грамотой в 1244 г., а печати на обоих экземплярах КГ 1251 г. также не сохранились, можно с уверенностью утверждать, что это были не личные, а служебные печати. 19-е правило орденского устава предписывало пользоваться печатями только тем членам ордена, кто имел на это право по должности; исключения из этого правила, встречавшиеся на практике, были редки.
Реконструировать облик утраченных печатей можно по другим известным документам того же времени. Герман фон Зальца пользовался двумя сходными по композиции печатями. Первая из них изображала полуфигуру Мадонны с Христом-младенцем в левой руке и скипетром в виде цветка лилии (символ чистоты и непорочности) в правой. Иисус поднимает правую ручку в благословляющем жесте, а в левой держит книгу. На другой печати Богоматерь и Иисус изображены с теми же атрибутами, но Мария держит Сына на коленях. Печати гохмейстера были из черного воска и имели размер 32-37 мм в диаметре.
Печать прусского ландмейстера имела сюжетом сцену бегства в Египет. Она была из темно-зеленого воска, диаметр печати составлял 33-35 мм.К грамоте в редакции 1251 г. были привешены печати магистра немецких провинций и прусского ландмейстера. На обоих дошедших до нас оригиналах КГ печати не сохранились. Хотя во второй редакции КГ слово «печать» употреблено лишь в единственном числе, но реально печатей было две, о чем свидетельствуют следы их прикрепления в двух местах (на кульмском экземпляре) и уцелевшие мешочки для печатей (на торнском). Внешний вид печати, принадлежащей магистру немецких провинций, также известен по уцелевшим экземплярам на других документах первой половины XIII в. Изображение на ней сходно с первой печатью гохмейстера: полуфигура Богоматери со скипетром в форме цветка лилии в правой руке и Иисусом в левой; в левой ручке Младенец держит яблоко, а правую положил на грудь Матери. Композиция, по-видимому, испытала на себе влияние византийских образцов. Печать была из коричневого воска диаметром 35 мм. Что касается ландмейстерской печати, то она, скорее всего, была такой же, как у Германа Валька. Как можно видеть, все перечисленные печати принадлежат к одному типу печати с изображением святых, что было характерно для орденов и других духовных корпораций. В совокупности эти печати являются источником по истории средневекового благочестия. Выбор мотивов для изображений на печатях находит параллель в практике нищенствующих орденов, которые как раз в XIII-XIV вв. приобретают большое значение в общественной жизни католической Европы. Благочестие этих орденов имело множество связей с народной религиозностью того времени. Одновременно выбор мотивов для изображений был обусловлен и спецификой Тевтонского ордена, покровительницей которого, как известно, была св. Мария. Культ Богоматери проявлялся в различных сферах: в посвящении Ей церквей и соборов, наименовании в Ее честь замков (в том числе таких важных как Мариенвердер и Мариенбург), а также в обильной и разнообразной религиозной литературе, возникшей в орденской среде (сюда относятся трактаты, легенды, хроники, изысканная религиозная поэзия). О почитании Богоматери в XIII в., которое принимало подчас экзальтированные формы, повествует и «Хроника земли Прусской» (III. 12, 79, 81 и др.). Религиозные взгляды, возможно, отразились и в выборе дня для издания грамот. В свое время данный вопрос затрагивался применительно к императорским и папским грамотам Х-ХШ вв. Однако на прусских материалах он, к сожалению, никогда специально не изучался, что побуждает нас рассмотреть его на более широком сравнительном материале. Поскольку крупные орденские привилегии XIII в. дошли до нас в небольшом количестве, данная особенность прусских юридических памятников проясняется лишь ретроспективно, с привлечением материалов более поздней эпохи.
Средневековое отношение к времени сильно отличалось от сегодняшнего, поскольку общественное сознание в целом было религиозным. С одной стороны, каждый христианин жил в «большом» времени, которое имеет свое начало (явление Иисуса Христа) и конец (Страшный суд). С другой стороны, существовало и «малое» время, структурируемое годовым циклом церковных праздников. В рамках календарного круга одни дни более, а другие менее благоприятны для различных дел. В представлениях людей о времени официальные установки сочетались со взглядами, которые рассматривались церковью как суеверия. В связи с этим важно подчеркнуть, что проблематика «священного» времени, связанного с событиями церковного года, была близка Тевтонскому ордену как духовной корпорации (и прежде всего грамотным членам ордена клирикам, осуществлявшим делопроизводство). Не случайно почти все рукописи орденского устава открываются календарем. Устав и другие сохранившиеся источники свидетельствуют о том, что в орденских конвентах строго соблюдался распорядок дня, отмеряемый колокольным звоном. Выбор «правильного» времени, предназначенного для осуществления тех или иных дел, определялся по меньшей мере двумя взаимосвязанными факторами. Прежде всего надлежало воздерживаться от совершения чего-либо важного в «неблагоприятные» дни, когда человеку угрожают злые силы. Определение этих дней осуществлялось различными способами, но чаще всего - по небесным светилам. В этой связи следует подчеркнуть, что с XIII столетия в Европе наблюдается непрерывный рост веры в звезды, от расположения которых зависит ход земных событий. При этом средневековая астрология во многом опиралась на традиции древности. К античной эпохе восходило представление о так называемых «египетских днях», т.е. о несчастливых днях года (конкретный их перечень был различен в разных странах). Влияние этих взглядов прослеживается и в орденских документах. До нас дошли две рукописи орденского устава XIV в., в которых содержатся перечни «неблагоприятных» дней. Одна из этих рукописей (w 4) со ссылкой на «магистров Парижа» (т.е. ученых Парижского университета, существовавшего с XII в.) и «звездочетов» сообщает, что в году есть 32 дня, которые «опасны» и «полны забот». В такой день не следует начинать никакое новое дело; рана, полученная в такой день, будет гноиться в течение года; ребенок, родившийся в «опасный» день, не проживет долго, а если выживет - никогда не будет богатым человеком; брак, заключенный в такой день, не будет удачным. В другой рукописи устава той же эпохи (и> 5) имеется стихотворный латинский перечень «египетских дней» (dies egyptiaci). В помещаемой ниже табл. 1 оба перечня сведены воедино.
Другое обстоятельство, влиявшее на выбор даты, - стремление поставить начатое дело под защиту небесных сил. Указанный фактор определялся как церковным праздником, приходящимся на выбранную дату, так и днем недели. При этом следует учитывать, что календарь Тевтонского ордена был основан на календарях иоаннитов и тамплиеров. Поэтому в нем упоминаются многие святые, почитавшиеся в Святой Земле, но не чтимые повсеместно в Западной Европе. Тем не менее наиболее значимые общеевропейские культы святых нашли отражение и в орденском календаре.
Сами по себе праздничные дни имели различный статус. Так называемые неподвижные праздники (т.е. праздники с фиксированной датой) делятся в календаре на несколько категорий. Наиболее важные праздники отмечены как totum duplex («всецело двойные») и duplex («двойные»); ряд дат отнесен к категории semiduplex (букв, «полудвойные» праздники). Большинство же неподвижных праздников не связано с особыми торжествами, для них в календаре отмечены только чтения (lectiones) или поминание (commemoracio) соответствующего святого.
Другую категорию праздников, не отмеченную в орденском календаре, но весьма важную, составляли так называемые подвижные, или переходящие праздники, связанные с пасхальным циклом. Их конкретные даты менялись год от года.
Для выяснения того, оказывали ли упомянутые религиозные представления влияние на выбор дня для издания документов, нами были проанализированы жалованные грамоты, полученные прусскими городами в 1233-1475 гг. и поддающиеся при этом точной датировке. Речь идет в основном о грамотах на городское право и некоторых других привилегиях, выдававшихся Тевтонским орденом и епископами Кульмским, Помезанским и Самбийским. Выбор этих источников определялся их однотипностью и в то же время значимостью для политического развития Пруссии. При рассмотрении упомянутых грамот нами определялись дни недели, в которые они были изданы. Полученные данные сопоставлялись с орденским уставом. Одновременно выявлялись грамоты, изданные в дни важнейших переходящих праздников и в другие значимые периоды литургического года (прежде всего посты). В совокупности эти приемы позволили прийти к следующим результатам.
Из 74-х проанализированных грамот лишь 9 были изданы в «неблагоприятные» дни, из них в XIII столетии - 2, в XIV - 6 и в XV - 1 грамота. Учитывая, что размах колонизации был велик, а число «неблагоприятных» дней в году было довольно значительным (40), можно предположить, что издание грамоты в такой день было скорее исключением, чем правилом. Можно предположить также, что в сознании готовивших грамоты лиц «неблагоприятные» дни отчасти нейтрализовывались выпадавшими на те же числа праздниками.
Весьма значительное число привилегий было издано в различные праздничные дни. К ним примыкает группа грамот, изданных в преддверии важных дат или непосредственно после них. Часть таких привилегий связана с неподвижными, а часть - с подвижными (т.е. связанными с Пасхой) праздниками. Рассмотрим их, следуя порядку церковного календаря.
Литургический год, начинается как известно, с Адвента, периода предрождественского поста (от лат. adventus- пришествие). Он продолжается около четырех недель, начиная с первого воскресенья после дня св. Андрея (30 ноября). Во время Адвента верующие готовятся к духовному явлению Христа, вспоминают о предсказании пророков и Иоанна Крестителя о пришествии Спасителя. Католическая церковь считает Адвент временем всеобщего покаяния, богослужения проводятся в траурных облачениях, предписывается строгий пост, запрещаются свадьбы, танцы, общественные развлечения, театральные представления. На время Адвента приходятся некоторые грамоты - это привилегии Лессена (21 декабря 1298 г.), Розенберга (20 декабря 1315 г.), Заальфель-да (21 декабря 1320 г.) и Морунгена (17 декабря 1331 г.). Непосредственно за Адвентом следуют рождественские святки («священное двенадцатидневье»), длящиеся от Рождества (25 декабря) до 6 января. Обычаи, приуроченные к Рождеству, распространяются на все «двенадцатидневье». Зимний цикл святочных праздников завершается днем Богоявления (6 января). Как и в других «двойных» праздниках, отмечается не только самый день Богоявления, но и октава, т.е. восьмой день после праздника. Из указанных в Приложении I грамот три приходятся именно на такие даты. В прусских городах святки были отмечены разнообразными увеселениями. Например, к дню Нового года кёнигсбергские мясники изготавливали огромную колбасу (длиною в несколько сот локтей), а пекари к дню Богоявления выпекали большие батоны (длиною в 4 локтя и более); эти изделия ремесленники торжественно проносили по улицам города, после чего раздавали в качестве угощения властям и бюргерам. На святках были изданы четыре городские привилегии, в том числе самая первая - Кульмская грамота (28 декабря 1233 г.). В этот день отмечается праздник Невинноубиенных младенцев, специально отмеченный в орденском календаре. Согласно евангельскому рассказу (Мф. 2:16), царь Ирод повелел убить «всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже», надеясь умертвить в их числе и новорожденного Иисуса. Церковная традиция рассматривала убитых как мучеников, которые умерли вместо Христа. Их почитание было связано с литургией рождественского круга: сперва младенцы поминались на Рождество (25 декабря), позднее их почитание на Западе стало ассоциироваться с праздником Богоявления (6 января). Культ Невинноубиенных младенцев, зафиксированный с V в., был связан с распространением их реликвий; под их покровительством находились, в частности, сиротские дома.
В контексте рассматриваемой темы представляется вероятным, что выбор этого праздника в качестве дня издания КГ был связан с идеологией крестового похода: «испытания» горожан Кульма и Торна, упомянутые в преамбуле к грамоте, сопоставлялись таким образом с мученичеством младенцев. Не менее важно и то обстоятельство, что праздник Невинноубиенных младенцев в интересующую нас эпоху находил заметный отклик и в народной среде. Известно, что к XIII в. соответствующий евангельский сюжет был уже довольно широко распространен в иконографии, что способствовало популяризации этого культа. Кроме того, в Центральной и Северной Европе в день Невинноубиенных младенцев церковь устраивала особый праздник для своих младших чинов: послушников, школяров, певчих и др. Центром торжества становился обычно церковный хор. Во время вечерней службы регент хора передавал свой посох (знак власти) одному из мальчиков. В течение следующего дня мальчик считался епископом, вел службы, произносил проповеди, а остальные мальчики исполняли роли священников, диаконов и т.п. Вечером того же дня для этого малого причта устраивалось угощение за счет церкви. Во время этого праздника часто проводились и сценические представления, рассчитанные на широкий круг зрителей и изображавшие, в частности, сцену бегства Богоматери с Христом в Египет, сюжетно связанную с эпизодом избиения младенцев (Мф. 2:1315). Один из клириков, переодетый женщиной, верхом на осле и с младенцем на руках проезжал по церковному двору или по городским улицам. С XII столетия по образцу «детского» праздника распространяется подобное же торжество и для клириков более старшего возраста, которое проводилось несколькими днями позднее (1 января); этот праздник, гораздо менее невинный, носил название «праздник посоха», «праздник дураков», «шутовской праздник», «ослиный праздник» и т.п. Его кульминацией нередко становилась пародийная литургия в храме, сопровождающаяся обильными возлияниями и торжественным вводом осла в церковь, к самому алтарю. Все это, вместе взятое, делало день Невинноубиенных младенцев одной из весьма значимых дат церковного года. В условиях Пруссии XIII в. этот день как бы соединял в себе суровый дух ордена и традиции народной культуры.
Богоявление (6 января), последний день зимних святок, в католических странах является началом Карнавала. В день Богоявления была издана привилегия для Лауэнбурга (1341). Кульминации Карнавал достигает в последние три дня перед Великим постом (особенно на Масленицу, т.е. в канун первого дня поста). Это народный языческий по сути своей праздник проводов зимы и встречи весны, его содержание не связано с христианской религией, хотя сроки и продолжительность Карнавала строго сообразуются с церковным календарем. Наиболее красочную форму Карнавал приобрел, как известно, в романо-язычных странах (Италии, Испании, Португалии, Франции). Однако и в Пруссии этот период года был связан с различными торжествами. Так, существовал обычай устраивать на Масленицу фастнахтшпили, о чем мы уже упоминали выше.
В период Карнавала отмечалось несколько церковных праздников. Так, 2 февраля - день Очищения св. Марии (в этот день в 1341 г. издана привилегия для Шёнека). Это был один из четырех важнейших праздников, связанных с именем Богоматери, наряду с Благовещением (25 марта), Вознесением (15 августа) и Рождеством Богоматери (8 сентября). В Пруссии названные торжества приобретали особое значение, поскольку Дева Мария была покровительницей ордена и Ей была посвящена Пруссия. К Очищению Марии, Вознесению и Рождеству Богоматери обычно приурочивались орденские походы в языческую Литву, причем считалось, что Дева Мария сама призывает отправляться в походы, посылая об этом весть. Одно из таких знамений, наблюдавшееся в 1329 г. в преддверии праздника Очищения Марии, описано Петром из Дусбурга в гл. 11 дополнении к «Хронике земли Прусской». У Виганда Марбургского победа, одержанная над литовцами 2 февраля 1348 г., объясняется помощью Богоматери. На период Карнавала приходились и некоторые другие праздники. 5 февраля - день св. Агаты, отмечавшийся церковным богослужением (в день св. Агаты издана грамота для Ландсберга, 1335). За три дня до Великого поста, т.е. в период кульминации Карнавала, была издана грамота Лика (1435).
Начало сорокадневного Великого поста у католиков приходится на так называемую Пепельную среду. В период Поста отмечается праздник Благовещения (25 марта), посвященный Деве Марии. На Благовещение 1335 (?) г. была издана привилегия Фридланда. Последняя неделя Великого Поста - Страстная, или Святая неделя, по обрядности связанная с Пасхой. В это время совершаются богослужения в память страданий и смерти Христа, тема которых - земная жизнь Иисуса Христа,- начиная от входа Его в Иерусалим. Каждый день Страстной недели почитается как «Великий». Первый из них - праздник Вербного воскресенья, предшествующий пасхальному. В Страстной понедельник украшают храмы, устанавливают плащаницы - изображение Тела Христа в гробу. С четверга до полудня субботы молчат колокола, а дети созывают прихожан к ежедневной мессе трещотками. Самыми траурными днями считают четверг, пятницу и субботу. Поведение верующих в эти дни определяется строгими предписаниями. Вечером в Страстную субботу во всех храмах служат всенощную, после чего утром, возвращаясь домой, верующие разговляются. В течение всей Пасхальной (Светлой) недели, до самой Антипасхи, посещаются богослужения в церквах, продолжаются уличные представления на религиозные темы. Таким образом, в период Великого поста и последующей Пасхи в городе царила напряженная духовная атмосфера. Неудивительно, что на Великий пост й Пасху приходится издание 11 грамот, причем некоторые из них падают на ключевые дни указанного периода: Вербное воскресенье (Лёбенихт, 1299), Страстной понедельник (Кнайпхоф, 1327), а три (Эльбинг, 1246; Мариенвер-дер, 1336; Диршау, 1384) - на Светлую неделю и Антипасху.
Следующая группа праздников, на отдельные из которых приходилось издание городских привилегий, падает в основном на май и начало июня. Они связаны прежде всего с переходящими праздниками: Пятидесятницы (на пятидесятый день после Пасхи), Троицы (через неделю после Пятидесятницы) и большой праздник Тела Христова (в первый четверг после Троицы), который стоит на границе пасхального цикла и летних праздников. В упомянутый период литургического года были пожалованы пять грамот (Грауденц, 1291; Лёбенихт, 1300; Ризенбург, 1330; Шлохау, 1348; Диршау, 1364).
Среди летних праздников, важных для нашей темы, укажем прежде всего на день апостолов Петра и Павла (29 июня). Эти святые весьма почитались в Пруссии, им посвящено немало храмов, а их изображение помещено на гербе Гердауэна. В октаву праздника Петра и Павла была дарована привилегия Мариенбургу (1304). На 15 июля приходится праздник Разделения апостолов (Divisio apostolorum) - согласно легенде, в этот день ученики Христа разделились и отправились нести новое учение в разные части света. Поскольку территории, где им предстояло проповедовать, они определяли по жребию, то считалось, что в этот день решается судьба человека на предстоящий год. В сознании средневекового человека миссия апостолов как бы предвосхищала миссию крестоносцев. Распространению указанного взгляда способствовало и то обстоятельство, что именно на праздник Разделения апостолов пришлось взятие Иерусалима во время первого крестового похода (1099). Хронисты крестовых походов и отцы церкви неоднократно обыгрывали это совпадение, которое казалось им символичным. В день Разделения апостолов была издана грамота для Остероде (1335).
Весьма важным был «двойной» праздник Вознесения Богоматери (15 августа). Он основывается на сказании о том, что умершая естественной смертью и похороненная в Гефсимании Мария вознеслась на небо: после вскрытия Ее гроба вместо останков был обнаружен букет роз. Значение упомянутого праздника возрастает с XIII столетия. На Вознесение Богоматери получил привилегию Мюльхаузен (1338). Близки по времени к указанному празднику еще две грамоты: накануне этого дня издана привилегия Зольдау (1344), а через два дня после праздника - учредительная грамота Гелы (1374).
Среди орденских грамот, изданных осенью, многие приходятся на дни важных праздников или на их кануны. 14 сентября отмечается день Крестовоздвижения, в который была издана привилегия Прейсиш-Старгарда (1348). Праздник этот связан с культом Святого Креста, который был важным для ордена. Помимо того, что орденские белые плащи были украшены изображением черного креста, тевтонцы с самого начала экспедиции в Пруссию (1233) получили от папы Григория IX крест из древка копья, которым, по преданию, была пронзена грудь распятого Иисуса Христа. Этот крест папа рекомендовал рыцарям для почитания и даровал им отпущение грехов сроком на десять дней. С середины XIII в. в день Крестовоздвижения стал собираться генеральный капитул ордена. В Пруссии, кроме того, весьма почитался и другой праздник, связанный с упомянутым культом, - праздник Обретения Креста (3 мая); оба они считались «двойными».
В день апостола Матфея (21 сентября) были изданы грамоты для Гердауэна (1398) и Штума (1416). Дни, посвященные апостолам, орденский календарь также относит к «двойным» праздникам. На день Михаила Архангела (29 сентября) приходятся три привилегии (Прейсиш-Голланд, 1297; Бартенштейн (Новый город), 1356; Бобровники, 1403), а еще одна (Фишхаузен, 1475) издана накануне этого дня. Культ Архангела Михаила был весьма популярен в средние века, поскольку этот архангел рассматривался как водитель ангелов в последней схватке небесных сил с драконом (Откр. 12:7). Со времен Оригена подчеркивается «воинская» сущность Михаила, которого называли «полководцем» (архистратигом); для Пруссии этот аспект представляется весьма существенным. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что по крайней мере две грамоты, изданные в Михайлов день, относятся к стратегически важным населенным пунктам: Прейсиш-Голланду, закреплявшему орденские владения на подступах к Эльбингу на первом этапе колонизации, и Бобровникам, которые в тот период были важным центром орденской власти в спорной Добжиньской земле.
Среди остальных грамот, изданных в осенние месяцы, примечательны привилегия для Растенбурга (1357), изданная в день св. Мартина (11 ноября) - традиционный день уплаты податей, и особенно подтвердительная привилегия для Цинтена (1352), издание которой пришлось на день св. Елизаветы (19 ноября) - один из важнейших праздников орденского календаря. Культ св. Елизаветы имел в Пруссии совершенно особое значение, поскольку Елизавета Святая (1207-1231), ландграфиня Тюрингская, оказывала большое покровительство Тевтонскому ордену еще на том этапе, когда подготавливалась прусская экспедиция. Уже вскоре после кончины она была канонизирована папой (1235), а ее останки перенесены в специально посвященную ей церковь Тевтонского ордена в Марбурге.
О том, что культы перечисленных святых были значимы не только для орденской братии, но и для населения, свидетельствует распространение поставленных в их честь храмов. Так, в целом ряде прусских городов существовали церкви Св. Троицы, Св. Тела, Св. Креста, св. Варфоломея, св. Елизаветы, св. Марии, св. Михаила Архангела, св. Петра и Павла, св. Марии Магдалины, св. Мартина, св. Матфея. Это обстоятельство не следует недооценивать, поскольку в средние века существовало представление о едином мистическом «теле», которое должно объединять все общество, все его различные группы. Не случайно и то, что в средневековых городах были широко распространены различные религиозные братства, формировавшиеся вокруг определенного храма, часовни или алтаря. Людей связывала между собой сопричастность к единому сакральному началу, и это чувство сопричастности цементировалось различными способами, например, религиозными процессиями. «Метафора мистического тела, - пишут современные исследователи, - подкреплялась клятвой на святых мощах, крестным целованием, культом святого патрона, совместным обладанием реликвиями, святым причастием. К тому же и приход, и городская община, и королевство, и Церковь, и весь христианский мир имели вполне определенную конечную цель своего существования - коллективное спасение души и спасение от гнева Господня». В Пруссии подобные братства существовали во многих городах и насчитывали десятки членов, а иногда число лиц, входивших в братство, доходило до полутора сотен человек обоего пола.
Ради полноты картины следует указать на то, что некоторые городские привилегии приходились на так называемые ежеквартальные посты (Quatember), служившие важными датами литургического года. Во время такого поста была издана грамота для Ризенбурга (1330), а накануне постного дня - для Морунгена (1331).
По дням недели грамоты распределяются следующим образом: в понедельник были изданы 10 грамот, во вторник - 10, в среду - 8 или 9, в четверг - 8 или 9, в пятницу - 4, в субботу - 17 или 18 и в воскресенье -15 грамот. Обращает на себя внимание значительное количество грамот, приходящихся на субботние и воскресные дни. Очевидно, правилом о соблюдении воскресного покоя пренебрегали, стремясь приурочить издание привилегии именно к воскресному дню. Что касается субботы, то она в католических странах также не была «нейтральным» днем недели: уже с начала V в. на субботу был перенесен со среды пост, который верующие соблюдали в ожидании торжественного воскресного дня.
В то же время можно предположить, что при выборе дней недели для издания грамот играли свою роль не только обыкновения орденской канцелярии, но также традиционные германские представления о праве: как свидетельствует «Саксонское зерцало» (Земское право, кн. II, ст. 66), в церковные праздники и дни недели с четверга по воскресенье действовал особый мир, защищавший жизнь, здоровье и имущество всех полноправных членов общества; преступление, совершенное в такой «замиренный» день, каралось особенно сурово. Любопытно, что именно в воскресенье был заключен, например, Христбургский мирный договор ордена с покоренными пруссами (7 февраля 1249 г.).
Изученный материал, думается, убеждает в том, что большинство дат для пожалования городских привилегий выбиралось не случайно, а в связи с отмечаемым или приближающимся религиозным праздником. Характерно, что аналогичные грамоты, изданные после Реформации такой зависимости, как правило, не обнаруживают. Это было связано с резким сокращением числа праздничных дней, отменой прежней практики длительных постов и т.п.
Представляется, что вопрос о связи между содержанием документа и выбором дня, в который он издавался, заслуживает специального исследования, которое было бы предпринято на более обширном документальном материале и учитывало бы орденские обычаи и практику. Оно могло бы пролить свет на особенности средневекового правосознания. Указанный подход может быть использован также для других регионов Европы.
Неразрывную идейную связь с рассмотренными чертами источников имели те высказывания КГ и других памятников того времени, в которых отразилась идеология крестового похода. Анализируя данную черту источников, следует прежде всего иметь в виду общую духовную атмосферу эпохи. Конец XII и вся первая половина XIII вв. в Европе прошли под знаком ожидания скорого конца света или наступления последнего тысячелетнего периода, предваряющего Страшный суд. Само по себе это явление не было чем-то новым, однако для XIII в. характерно соединение двух течений, развивавшихся до этого раздельно: с одной стороны - народное, наивно-предметное представление о конце времен, во многом обусловленное текущими политическими событиями (как, например, в популярном тогда «Действе об Антихристе»); с другой - идеи высокообразованных теологов о «последних вещах». О наступлении скорого конца света говорилось в целом ряде пророчеств. Конец времен в тогдашнем сознании был тесно связан с представлением о последней битве христианского мира с силами тьмы (в частности, язычниками и мусульманами). Так, папа Иннокентий III провозгласил в 1213 г., что близок конец «мусульманского зверя», чье число 666, ибо 600 лет со дня возникновения магометанства уже прошло. Папа Григорий IX в августе 1233 г. отмечал в одном из писем: «Живем в то время, когда, согласно апостолу, наступает скончание веков». Кроме того, 1240 г. соответствовал 5000 году от сотворения мира по еврейскому летосчислению, и в этом году многие раввины ожидали прихода Мессии. Соответствующие слухи, распространившиеся первоначально в еврейских общинах, затронули и христианское население; вторжение монголов в католическую Европу и битва при Лигнице в 1241 г. как будто подтверждали пророчество о великих катаклизмах. Уместно вспомнить и об учении проповедника Иоахима Флорского (ум. в 1202 г.), который предсказывал, что после царства Бога-Отца (ветхозаветные времена) и Бога-Сына (новозаветные времена) настанет царство Святого Духа, которое начнется в 1260 г. Правление перейдет к монахам, а человечество обратится к евангельской бедности, земля станет одним большим монастырем, а люди - святыми, которые будут славить Господа, и это царство продлится до Судного дня. Соответствующие настроения разделял и император. Так, в декабре 1227 г. Фридрих II писал в одном из писем: «Довелось нам жить во времена, когда наступает скончание веков». В феврале 1249 г. он же писал: «В эти последние дни... рушится порядок вещей». Стоит напомнить и о том, что представление, согласно которому мир вступил в последний период своего существования, прослеживается и в правовых источниках, в частности, в «Саксонском зерцале» (Земское право, кн. I ст. 3 § 1). Порой казалось, что апокалиптические пророчества сбываются. Так, возглавленный Фридрихом II успешный шестой крестовый поход 1228-1229 гг., когда Иерусалим был взят без боя, а Фридрих увенчан короной иерусалимского короля, воспринимался современниками, как начало нового «золотого века», ибо, согласно древнему представлению, император, воцаряющийся в Иерусалиме, является последним императором. Идеология крестового похода наиболее ярко отразилась, естественно, в Христбургском договоре 1249 г., который буквально пестрит предписаниями, касающимися обращения язычников-пруссов в христианство. Однако эти взгляды наложили свой отпечаток и на городские привилегии. Так, во вступительной части КГ говорится: «Чем многочисленнее и чем больше испытания, которые будут выносить жители земли Кульмской и особенно городов наших, а именно Кульма и Торна, как для защиты христианства, так и для успеха нашего ордена, тем горячее и деятельнее мы желаем и должны споспешествовать им во всем, в чем можем по справедливости». Предоставление привилегии осмыслено здесь как вклад в дальнейшую борьбу за распространение христианства в прусских землях. Одновременно подчеркнута роль городов Кульма и Торна как двух стратегически важных форпостов ордена в крае. Почти дословно приведенная формулировка воспроизведена и в Эльбингской грамоте 1246 г.
Любопытно, что значение городов для орденской экспедиции осознавалось и самими жителями, о чем свидетельствуют данные геральдики. На старейшем гербе Кульма (впервые он встречается на городской печати 1345 г.) помещены ворота и две сторожевые башни, на фоне которых изображен галопирующий конь со всадником - тевтонским рыцарем, держащим в левой руке треугольный щит с орденским крестом, а в правой - развевающееся знамя. Этот символ весьма красноречив. Дело в том, что в средневековой европейской традиции печать, изображающая всадника со знаменем (или с флажком на копье), была атрибутом высшей знати (герцогов, курфюрстов) и как бы в концентрированном виде выражала идею власти. Из Золотой буллы Римини известно желание Фридриха II, чтобы гохмейстер и его преемники «в своих землях были наделены и пользовались судебной властью и господством изряднее, нежели, как то ведомо, имеет в своей земле иной князь империи». Правда, гохмейстерская печать не имела изображения всадника, зато такое изображение с середины XIII в. было помещено на печати орденского маршала в Пруссии. Городской герб подчеркивает роль Кульма в покорении края, его политическое значение и одновременно в своеобразной форме продолжает европейскую геральдическую традицию.
Герб Торна, известный по городским печатям уже с XIII в., изображает городские ворота из двух крепостных башен с аркой, под которой восседает на троне Богоматерь с Христом-младенцем. Как известно, Богоматерь на троне с Христом-младенцем на коленях была изображена на печати гохмейстера. Как видим, торнский герб также использует образы орденской геральдики, подчеркивая связь города с миссией ордена, покровителем которого была Дева Мария.
Автор: Рогачевский А.Л.