Повинности населения по отношению к церкви в прусском праве
Отношения землевладельцев с клиром получили урегулирование в ст. 21 КГ и в Христбургском договоре. Ст. 21 завершает комплекс положений о повинностях, связанных с землевладением и, таким образом, дополняет предписания статьи 7 о владениях приходских церквей и патронате.
В ст. 21 сказано, что налог предназначен епископу Кульмскому «вместо десятины». Десятина, то есть налог в размере десятой части урожая или дохода, известна многим культурам. В Ветхом Завете (Лев. 27:30-33; Числ. 18:20-32, Второзак. 14:22-29) говорится о десятине в пользу царя, а также в пользу Иерусалимского храма и левитов. Христианская церковь поначалу не знала обязательного взимания десятины, существуя на добровольные пожертвования верующих. Лишь в V в. появляется юридическая обязанность уплачивать десятину в пользу церкви. Впервые это было официально закреплено Маконским собором 585 г., в определении которого содержалась ссылка на ветхозаветный образец. С тех пор вопросы взимания десятины всегда находились в поле зрения римской курии; обязанность платить десятину распространяется по всей Европе и находит поддержку у светских властей. Важность десятины неоднократно подчеркивалась в источниках канонического права. Так, незадолго до начала прусской экспедиции IV Латеранский собор 1215 г., цитируя апостола Павла («и насаждающий и поливающий есть ничто, а все Бог возращаю-щий»), указал, что «в знак всемирного господства... оставил за Собою Господь десятину» (канон 54).
Право на десятину принадлежало в первую очередь приходским церквям. Из доходов от получаемой приходскими храмами десятины четверть обычно предназначалась непосредственно епископу, остальное шло на содержание храмового причта, благотворительность и содержание имущества (или предприятия), приносящего стабильный доход церкви (fabrica ecclesiae).Своим происхождением ст. 21 КГ обязана соглашениям, заключенным между орденом и епископом Христианом в 1228-1230 гг. Как уже упоминалось, Христиан уступил ордену право на сбор десятины в Кульмской земле и всей Пруссии. В свою пользу Христиан выговорил только право взимать по одной мере (mensura) пшеницы с каждого «плуга» (aratrum); в распоряжении епископа остался также комплекс личных земельных владений, включавший 200 «плугов» в месте расположения епископской резиденции и 5 дворов (hologia) по 5 «плугов» каждый, предназначавшиеся для капитула. Норму, закрепляемую ст. 21, следует рассматривать в общем контексте орденской политики по отношению к епископу. Будучи духовной корпорацией, орден стремился не допустить конкуренции со стороны епископа, как в духовных, так и в светских делах. Именно этим обстоятельством объясняется вторая фраза статьи, говорящая о возможных требованиях к землевладельцам со стороны епископа. Как уже упоминалось, данное положение грамоты является, возможно, отголоском спора о взимании десятины, который в начале XIII в. имел место в Силезии между бреславльским епископом Лаврентием и герцогом Генрихом Бородатым. Этот спор завершился лишь в 1227 г. По всей видимости, силезский опыт Генриха был учтен орденскими властями, которые включили в КГ соответствующую оговорку, чтобы избежать конфликтов в будущем. В редакции 1251 г. ст. 21 была воспроизведена без изменений. Хотя в 1246 г. епископом Кульмским успел стать лояльный ордену доминиканец Гейденрейх, но общая тенденция орденской политики оставалась неизменной, чем и объясняется сохранение прежней формулировки.
Насколько обременительной для колонистов-землевладельцев была повинность, установленная ст. 21. для того, чтобы оценить ее размер, необходимо выяснить, что стояло за терминами «плуг» и «мера» в КГ (а также в упомянутых выше договорах епископа с орденом). Согласно ст. 23 КГ, основной мерой площади в крае объявлялась фламандская гуфа. Поэтому неизбежно возникают вопросы: почему составители грамоты сослались на иные меры площади (при этом очевидно, что в ст. 21 различаются две единицы площади - «немецкий плуг» и «польский плуг», или «гакен») и как они соотносятся с фламандской гуфой?
Указанные вопросы до сих пор относятся к числу дискуссионных, поскольку данные различных источников противоречат друг другу. На наш взгляд, отсутствие однозначных данных не в последнюю очередь объясняется различными способами межевания и структурой плана полей, распространенных в изучаемом регионе. В интересующую нас эпоху в Европе существовало несколько способов устройства земельных участков, связанных с разной степенью освоенности ландшафта и различной интенсивностью обработки земли. В науке различаются четыре основных типа планировки: квадратные и вытянутые поля с деревнями, стоящими отдельно от них; квадратные и вытянутые участки с разрозненными домовладениями на них. Первые два типа землеустройства наиболее архаичные, вторые два появляются соответственно в VIII и в X вв. Как будет показано далее, фламандская гуфа, введенная ст. 23 КГ, имела вытянутую в длину форму и относилась к четвертому типу угодий. Не исключено, что более ранние способы землеустройства, фактически существовавшие в Кульмской земле к моменту издания КГ, вступали в противоречие со вновь вводимой системой межевания по гуфам, и орденские власти вынуждены были с этим считаться. В дальнейшем (в XIV в.) во многих местностях Пруссии было произведено значительное переустройство угодий, которое сопровождалось превращением полей, приближающихся в плане к квадрату, в вытянутые в длину участки, более рациональные с хозяйственной точки зрения. Упомянутые в ст. 21 меры площади, как можно видеть из их названия, связаны, по-видимому, с различными сельскохозяйственными орудиями. Различие между немецким и польским плугами заключалось в их конструкции, которая обеспечивала разное качество вспашки. Немецкий плуг был снабжен отвалом и благодаря этому не только взрезал землю, но и переворачивал пласт, размельчая его при этом. Польский плуг не имел отвала и оставлял только тонкую борозду. По этой причине для надлежащего рыхления почвы таким плугом зачастую было необходимо пахать дважды, во второй раз - перпендикулярно первому. Таким образом, немецкий плуг имел вдвое большую производительность. Со временем термин «плуг» (aratrum) стал означать не только орудие труда, но и меру площади.
В исторических и историко-метрологических исследованиях, неоднократно обсуждался вопрос, об абсолютном размере указанных в ст. 21 единиц площади, соотношении их между собой и с фламандской гуфой, а также о связи между упомянутыми в статье мерами емкости и мерами площади.
В литературе по этим проблемам можно выделить два основных подхода.
Первый подход (принятый в основном в польской, отчасти в немецкой историографии) можно условно назвать традиционным, так как он долгое время доминировал в литературе. Этот подход основан на противопоставлении системы мер, принятых на прусско-польском пограничье до вторжения тевтонцев, вновь вводимой фламандской гуфе. В. Кун полагал, что упомянутые в ст. 21 меры площади являются более древними, чем гуфа, и даже называл их «окаменевшим остатком догосударственной прусской эпохи». По мнению ряда исследователей, размер «плуга» не был точно фиксирован, документы XIII- XIV вв., относящиеся к различным местностям Пруссии, дают разные цифры. Кун считал, что размер плуга варьировал от 2 /3 до 4 гуф. Иную оценку дает К. Зелиньска-Мельковска: в среднем около 4 гуф (т.е. приблизительно 80 га) для немецкого плуга и несколько более 1 гуфы (т.е. около 20 га) - для польского. Это означает, что обе единицы соотносятся между собой как 4:1. Другие польские авторы полагают, что польский плуг (гакен) равнялся одной фламандской гуфе; с немецким он находился в пропорции 1:2, но фактически немецкий плуг вообще не получил распространения и был предан забвению.
При исчислении налога в пользу епископа использовалась мера емкости, называемая mensura Wlqdislaviensi или schephel. Традиционно считается, что в ст. 21 КГ речь идет, о так называемом леслауском шеффеле. Леслау (польск. Влоцлавек) был центром пограничного с Кульмской землею епископства Куявского и важным торговым пунктом. В польской литературе высказывались различные точки зрения о величине леслауского шеффеля. К. Зелиньска-Мельковска полагает, что она составляла половину корца, оговариваясь при этом, что в средневековой Польше существовало около 300 разных мер емкости для зерна, именовавшихся корцами, и отказывается от определения абсолютного размера шеффеля в литрах. Ю. Шиманьский также не устанавливает размеров шеффеля, ссылаясь на отрывочность данных для раннего периода, но полагает, что известную преемственность с этой мерой имел данцигский шеффель XVII-XVIII вв., составлявший 54,7 л. В. Одынец изучил подлинный эталон шеффеля, сохранившийся в торнской ратуше (изготовлен в XVI в.). Его объем составляет 54,97 л. В. Одынец также полагает, что невозможно с полной уверенностью утверждать тождество этой меры с указанной в КГ; одновременно он считает, что торнский шеффель весьма близок к данцигской мере, а различие их объясняется общим несовершенством измерений в ту эпоху. Все названные авторы обходят молчанием вопрос о том, имелась ли внутренняя связь между леслауским шеффе-лем и немецким и польским «плугами» как единицами налогообложения.
Другой подход к рассмотрению перечисляемых в ст. 21 мер был предложен еще в начале XX в. Ф. Буяком. Этот подход связан с представлением о том, что упомянутые в ст. 21 КГ меры площади представляли собой стабильные величины и находились в тесной связи с гуфой. Буяк полагал, что, по крайней мере, в ХН-ХШ вв. за термином «плуг» стояла четко определенная единица земельной площади. Позднее эта гипотеза была развита немецким исследователем Г. Виттхёфтом. Этот автор обращает внимание на два обстоятельства, побуждающих пересмотреть прежние мнения. Во-первых, большинство исследователей оперировало преимущественно источниками XIV-XV вв. и не учитывало того, что в конце XIV в. в Пруссии произошло изменение существовавших до этого мер. Поэтому сделанные наблюдения нельзя механически применять к ситуации начала XIII в. Во-вторых, рассмотрение мер площади, упоминаемых в КГ, зачастую велось в отрыве от упомянутых в той же статье мер емкости. По этим причинам авторы, писавшие о ст. 21 КГ, неверно понимали норму о ставке налога в пользу епископа и ошибочно оценивали земельную площадь, соответствующую обоим видам наделов.
При более внимательном рассмотрении ст. 21 выявляется не только несовпадение упомянутых в статье мер площади (немецкого и польского «плуга»), но и нетождественность друг другу мер емкости. Как полагает Виттхёфт, один немецкий «плуг» равнялся одной фламандской гуфе; вновь вводимая фламандская гуфа позволяла, как бы привести к единому знаменателю различные крестьянские практики. Из источников же начала XIV в. усматривается довольно четкое соотношение немецкого и польского плуга как 3:2. Если предположить, что при взимании десятины налог исчислялся исходя из равной урожайности одинаковых участков, то по смыслу ст. 21 КГ получается, что 2 шеффеля зерна, взимаемые с надела немецкого образца, равнялись одному шеффелю зерна, взимаемому с надела польского образца. Таким образом, 1 шеффель с немецкого плуга составлял шеффеля с польского плуга. Как считает Виттхёфт, в статье имеются в виду, разные по объему шеффели, употреблявшиеся в Леслау. Упоминавшиеся выше эталоны шеффеля емкостью около 55 л соответствовали мере, используемой для налогов с немецких наделов. Если принять, что она составляла меры, применявшейся при налогообложении с польского плуга, то окажется, что объем последней составляет от 68,6774 до 72,9697 л. Обращение к документам XIII - начала XIV в. подтверждает, что мера такого объема, использовавшаяся для сыпучих тел, реально применялась в Силезии и сопредельных землях и известна под названием бреславльского шеффеля. Таким образом, перед нами свидетельство польского влияния на местную хозяйственную практику (с другим свидетельством такого рода мы уже встречались в связи с вопросом о происхождении прусской монетной системы). Однако основной мерой емкости в Пруссии стал шеффель, применявшийся при налогообложении с немецкого «плуга» и получивший название старокульмского шеффеля. Ст. 21 КГ подчеркивает, что кульмская мера равна тому леслаускому шеффелю, который употреблялся при исчислении десятины с немецкого «плуга». Применительно к мерам зерна, используемым при налогообложении польского «плуга» (гакена), такой оговорки нет. Объем старокульмского шеффеля составлял в среднем 52,3876 л. Переход к мерам несколько большей емкости, зафиксированным в виде эталонов, происходит, по-видимому, с XIV в.
Г. Виттхёфт не ограничивается сделанными наблюдениями, а предпринимает попытку также разобраться в том, почему описанные польскими исследователями эталоны шеффеля различны. По его мнению, отмеченное польскими авторами расхождение в емкости эталонов не случайно. Оно объясняется не несовершенством измерений, а тем обстоятельством, что для ржи и пшеницы употреблялись разные меры: для более плотной пшеницы меньшие, а для ржи - соответственно большие. Шеффель для ржи и шеффель для пшеницы соотносятся как 25:24. Это соотношение было известно еще в античности и лежало в основе многих зерновых мер.
Связь с античной традицией, отмеченная автором, является более глубокой, чем может показаться на первый взгляд. Она проявляется не только в соотношении мер емкости между собой, но и в их генезисе. Данные специальных ис-торико-метрологических исследований, не ограничивающихся только прусской проблематикой, демонстрируют далеко заходящую связь германских и славянских земельных мер между собой - с одной стороны и с римскими единицами площади - с другой. Виттхёфт ссылается на результаты исследований, предпринятых Э. Пфайфер на общеевропейском материале. Согласно этим данным, многие европейские меры площади (включая фламандскую гуфу, русскую десятину, австрийский йох и др.) восходят к римскому хередиуму (heredium), который составлял 170x170 локтей по 44,528 см = 5730 м. Производные от этой величины кратные и дольные меры площади дали начало более поздним мерам. Так, франконскую гуфу (о ней см. выше) Э. Пфайфер приравнивает к 256960 м, что равно 100 римским югерам, или 1,5 фламандской гуфы. А мера емкости - шеффель - в конечном счете, являлась производной от римского модия (ок. 8,7 л): старокульмский шеффель равнялся шести модиям.
В настоящее время, как признает и сам Виттхёфт, пока еще недостаточно источников, которые позволили бы безоговорочно принять предлагаемую им гипотезу. Тем не менее, следует согласиться с автором в том, что средневековые меры не следует недооценивать; они не были чем-то хаотичным и случайным, степень их точности отвечала тогдашним потребностям общества.
Попытаемся теперь выяснить, насколько обременительной для колонистов была повинность, возложенная на них в силу ст. 21 КГ. Для этого, прежде всего, необходимо оценить урожайность зерновых культур. Наша оценка будет в известной мере условной, так как за интересующий нас период точных данных по Пруссии нет. Имеются, однако, цифры по другим регионам Европы. Известно, например, что в Германии в раннефеодальный период урожайность составляла сам-2,5 - сам-3, что при расходе семян в 1,6-2 ц/га приносило 4,5-5,5 ц/га брутто, а после отделения семенного фонда на следующий год давало 33,5 ц/га. Даже в такой развитой стране, как Англия, во второй половине XIII - начале XIV в. урожайность пшеницы составляла 9 бушелей с акра, что соответствует 614 кг с гектара. Даже и позднее, в XV-XVIII в., урожайность зерновых в Европе оставалась низкой, составляя в среднем 5-6 ц/га. В Пруссии XIII в., очевидно, продуктивность угодий не достигала и этих показателей. Чтобы представить себе порядок величин, возьмем за основу расчета вдвое меньшую урожайность - 3 ц/га. Тогда урожай с одной гуфы (16,8 га) составил бы 50,4 ц, или 5040 кг. Старокульмский шеффель, как мы помним, составлял округленно 52,38 л. Плотность обмолоченного зерна равна 700-730 г.л. Исходя из этих цифр, получаем массу зерна, вмещающегося в 1 шеффель - от 36,66 до 38,23 кг. Даже если исходить из самых высоких ставок налога, рассчитанных согласно гипотезе Виттхёфта (т.е. считая, что 1 немецкий «плуг» равен одной фламандской гуфе, и что с этого надела взыскивалось 2 шеффеля зерна), получаем результат: от 73,33 до 76,47 кг с немецкого «плуга». Эта масса составляет соответственно 0,014-0,015 от урожая, т.е. в 6-7 раз меньше предполагаемой десятины.
Проделаем аналогичный расчет для польского «плуга» (гакена), также исходя из гипотезы Виттхёфта. Примем площадь гакена за 1,5 гуфы, или 25,2 га, а среднюю емкость бреславльского шеффеля за 70 л. При равной урожайности земли гакен давал бы урожай 75,6 ц, или 7560 кг зерна. Бреславльский шеф-фель вмещал 49-51,1 кг зерна. Исходя из ставки налога в пользу епископа в 1 шеффель с гакена, получаем величину налога в 0,0065-0,0067 от урожая, или в 14-15 раз меньше десятины.
Таким образом, предписания ст. 21 КГ (даже если принять наименее выгодный для плательщиков вариант) предоставляли существенную льготу колонистам-землевладельцам.
В Христбургском договоре были установлены гораздо менее льготные условия для плательщиков: неофиты и их наследники должны были ежегодно платить десятину. Если десятина для священника, когда он прибудет, еще не будет готова, то ему должны были дать зерна на хлеб и пиво для него и 2-х других священников, а также - зерно для коня и семена для сева на еготюлях; пока не поступила десятина, священник получал приношения от прихожан и имущество по завещаниям. В том же договоре подробно освещены основные обязанности пруссов как прихожан (регулярное посещение церкви, крещение младенцев, отказ от языческих верований и т.п.).
Прусские правовые источники, рассмотренные выше, и прежде всего Кульмская грамота, являются выдающимися правовыми памятниками своего времени. Они содержат предписания по широкому кругу вопросов, касающихся колонизации прусских земель. Благодаря неразрывной связи с предшествующей правовой традицией других европейских государств (Магдебургским и Любекским городским правом, силезским и Фрейбергским горным правом, фламандским наследственным правом, отдельными институтами венгерского и польского права) они оказали решающее влияние на формирование правовой системы во всех прусских землях. Кульмская и Эльбингская грамоты стали образцами для многочисленных локационных привилегий. Некоторое значение сохраняли и источники, регулировавшие отношения ордена с пруссами, поскольку часть пруссов сохранила личную свободу, а верные ордену прусские нобили - и привилегированное положение.
В совокупности рассмотренные источники стали фундаментом местной правовой системы, характерные черты которой сохранялись вплоть до кризиса и распада орденского государства в XV столетии, а в значительной мере и позднее, даже после секуляризации Пруссии (XVI-XVII вв.).
Автор: Рогачевский А.Л.