Право Пруссии в сопоставлении с правом Ирландии в период английской колонизации (XII-XV вв.)
Заметное сходство правовая система орденской Пруссии имеет с правом, сложившимся на другой окраине средневекового христианского мира. Речь идет об Ирландии, которая с XII столетия постепенно превращается в колонию Англии. Как известно, Ирландия приняла христианство задолго до своей будущей метрополии, еще в V-VI вв. Однако периферийное положение страны, которая не знала ни римского, ни германского завоевания, привело к тому, что в Ирландии складывание ранней государственности происходило чрезвычайно замедленно и растянуто, родоплеменное устройство по-прежнему продолжало играть огромную роль в ирландском обществе. К моменту вторжения извне здесь так и не сложилась единая крепкая власть. Правители ирландских королевств и вожди отдельных кланов часто враждовали друг с другом. Хозяйство Ирландии во многом оставалось натуральным, что также способствовало раздробленности страны.
С конца VIII столетия в Ирландию начинают систематически вторгаться скандинавские дружины. Экспансия викингов продолжалась почти непрерывно до середины XI в. Норвежцы, а затем и датчане не ограничиваются грабежами, а начинают основывать на побережье острова свои укрепленные поселения (бурги), ставшие предшественниками некоторых ирландских городов. Потомки этих скандинавских поселенцев, получившие название остманов (т.е. «людей с Востока»), поставили под свой контроль не только морское побережье, но и значительную часть сельской округи. Их поселения, однако, не стали средоточием торгово-ремесленного населения. Такие бурги были в основном опорными пунктами для морских экспедиций и набегов во внутренние области острова. Коммерческие же интересы их жителей лежали за пределами Ирландии, поэтому такие поселения не стали сколько-нибудь заметными центрами ремесла. Таким образом, уже на раннем этапе ирландские города оказались порождением не столько внутреннего экономического развития, сколько внешних факторов, а их существование не способствовало процветанию страны. В 1169 г. начинается английское вторжение в Ирландию, которое в концу XV в. привело к завоеванию значительной части острова. Военные успехи англичан объяснялись не только отсутствием политической консолидации у ирландцев. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что в покорении страны был заинтересован целый ряд могущественных сил, каждая из которых преследовала в Ирландии собственные интересы.
Ведущей силой экспансии стало поначалу английское рыцарство. Поддержав его экспедицию, корона преследовала как внешнеполитические, так и внутриполитические цели. Король Генрих II, по-видимому, предполагал создать обширную державу, надеясь соединить под своей властью владения Плантагенетов во французском и английском королевствах и подчинить, помимо Ирландии, также Уэльс и Шотландию. Не менее важным было и то, что король видел в Ирландии своеобразную «отдушину», которая позволила бы переключить военную активность непокорных английских баронов и вассалов вовне и устранить тем самым источник нестабильности внутри королевства. Кроме того, путем завоевания Ирландии можно было решить одну из серьезных проблем - проблему поиска занятий, характерную для феодального майората. Благодаря этой экспедиции представлялась возможность раздать имения младшим (и незаконнорожденным) сыновьям и многочисленным иждивенцам феодальных лордов. Характерно, что даже на начальном этапе экспедиции многие из них пытались действовать самостоятельно, без оглядки на власти. Стремление попасть в число участников похода было столь велико, что грозило поколебать феодальную иерархию метрополии. Не случайно шерифы некоторых английских графств были вынуждены наложить большие штрафы на наиболее ретивых вассалов, рискнувших присоединиться к королевскому войску без разрешения короля. Важную идеологическую и организационную роль в завоевании Ирландии сыграл и папский престол. Ранняя ирландская церковь долгое время занимала обособленное положение в Европе, выступая фактически на равных с современными ей восточной и западной церквями. Хотя уже при папе Григории Великом (590-604) делаются попытки поставить местное духовенство под контроль Рима, многие ирландские епископства фактически сохраняют независимость. Даже после того, как в 704 г. все ирландские христиане стали исчислять праздники по-римски, формально признав зависимость от папы, они вплоть до XII века сами назначали епископов и архиепископов. Данное положение во многом объяснялось тем, что ирландская церковь была приспособлена к клановому строю - именно кланы выделяли земли духовенству, которое было причислено к привилегированным профессиям, а духовные должности стали монополией немногих местных семей. Однако к XII в. ирландская церковь ослабела под набегами викингов. Римская церковь, напротив, окрепла после проведенной в тот же период клюний-ской реформы. Реформа привела к усилению власти папы, повышению его доходов, а также к укреплению церковной дисциплины и к организации католической церкви как вселенской, полностью подчиненной папе римскому. Ирландский синод 1152 г. признал главенство папы над ирландской церковью, осудил браки среди духовенства и конкубинат, объявил десятину обязательным для всех церковным сбором, подтвердил независимость католической церкви, свободу духовенства от поборов и юрисдикции светской власти и создал четыре архиепископства. Но, несмотря на это, низшее духовенство придерживалось старых церковных порядков.
В этой обстановке английское вторжение в Ирландию оказалось на руку Святому престолу. Еще до начала экспедиции Генрих II получил от папы Адриана IV, англичанина по происхождению, буллу «Laudabiliter» (1155). В ней выражалось согласие на покорение страны и на объявление английского короля господином (лордом) Ирландии, а также оговаривались права католической церкви на острове (в частности, взимание лепты св. Петра). Вопрос о достоверности этой буллы до сих пор остается спорным, однако объективно римская церковь была заинтересована в подчинении ирландской и в доходах с нее. Наконец, еще одну важную силу, заинтересованную в покорении Ирландии, представляло собою английское бюргерство. Его положение в английском сословном обществе было своеобразным. Две трети всех английских городов принадлежало королю, поэтому контроль государства над горожанами всегда был достаточно силен. В Англии почти не было антисеньориальной борьбы в виде вооруженных восстаний. Основной путь, которым приобретались городские вольности - многократное получение привилегий за плату. И все же автономия английских городов имела ограниченный характер. Достаточно сказать, что к началу XIV столетия лишь 14 общин имели право избирать собственный городской совет (при этом носивший во многих городах ярко выраженный олигархический характер), а остальные довольствовались меньшим объемом прав. Максимальный уровень административной автономии, который предоставлялся общинам - присвоение статуса графства; к концу XV в. его имели лишь пять городов. Но даже такой статус не предполагал полной независимости по принципу французских коммун. К тому же город, изъявивший неподчинение государству, мог быть «взят в королевскую руку», т.е. лишен всех прав на самоуправление и иных привилегий, купленных очень недешево. Поэтому, несмотря на частое нарушение властью дарованных ею же свобод, горожане редко поднимали оружие против короля. Гораздо эффективнее оказывался денежный торг с властями, которые испытывали все большую потребность в финансовых средствах. С XIV в. оказалось возможным перенести процедуру этого торга в сферу публичной политики, поскольку горожане стали использовать для своих целей парламентскую трибуну. В итоге, несмотря на крайне противоречивую и непоследовательную политику в отношении городского сословия, английская корона оказывалась вынуждена поощрять развитие городов, видя в них союзника в укреплении центральной власти. Благодаря этому позиции бюргерства в интересующий нас период заметно окрепли. Наиболее развитые города ищут выхода на внешний рынок, стремясь укрепить свое положение в международной торговле и расширить сеть перевалочных пунктов. В первую очередь это касается Бристоля и некоторых других портовых городов. Неудивительно, что они искали способа закрепиться на ирландском побережье.
Завоеванная англичанами территория, составлявшая приблизительно треть страны, образовала так называемый Пэль (Пейл). Это название, ставшее употребительным со второй половины XIV в., происходит от англ. pale, буквально «граница», «ограда». Вне границ Пэля и района, в котором властвовала нормандская знать, реальная власть оставалась в руках ирландских правителей. Непокоренная часть острова получила название Irishry. Границы Пэля менялись в ходе борьбы завоевателей с населением независимой части Ирландии; на пограничной полосе сооружались замки и укрепления. Центром Пэля стал замок и город Дублин. Обширные земли в Пэле были пожалованы церкви, которая заметно укрепила свои позиции. В 1175 г. была узаконена реформа ирландской церкви и официально объявлено о подчинении ее Риму. В Ирландии возникают многочисленные монастыри. Интересно отметить также, что в Ирландии для усиления позиций католической церкви и англо-нормандского влияния водворяются военно-монашеские ордены тамплиеров и госпитальеров, которые к середине XIII в. стали богатейшими землевладельцами. Король присвоил себе права верховного собственника по отношению к владениям баронов и включил их в свою феодальную иерархию. На завоеванных землях по английскому образцу возникает сеть маноров.
В колонии учреждается управление, во многом сходное с метрополией: учреждается система графств с шерифами и другими должностными лицами, создаются суд общих тяжб и казначейство в Дублине. Колонию возглавляет юсти-циарий - королевский наместник и верховный судья. Крупные бароны заседают в совете при наместнике. Корона ставила задачу ввести на острове английские порядки. Еще в 1210 г. король Иоанн Безземельный прислал юстициарию сборник английских законов, которым должны были руководствоваться при решении дел в соответствии с принципами «общего права». «Законы Ирландии и Англии есть и должны быть одни и те же», - указывал Генрих III в 1222 г. В 1297 г. впервые созывается ирландский парламент. Хотя ведущей силой экспансии была, как уже сказано, англо-нормандская знать, но главной социальной, финансовой, политической и военной опорой английского правительства в Ирландии сделались города и бюргерство. Почти сразу же после начала вторжения корона стала предоставлять ирландским городам разнообразные привилегии. На протяжении XII-XV вв. они были пожалованы в общей сложности 52 общинам. Больше всего хартий (свыше ста) и соответственно наибольший объем прав получили пять королевских городов Дублин, Корк, Уотерфорд, Лимерик и Дрогеда. Все они были морскими портами и имели огромную важность для завоевателей как стратегические опорные пункты. Остальные привилегии были дарованы сеньориальным городам и рыночным местечкам. Местное городское право строилось поначалу по образцу Бристоля. Этот портовый город был вторым после Лондона экономическим центром Британии, вел обширную торговлю, а его уроженцы в большом количестве переселялись в Ирландию. К концу XII столетия Бристоль обладал довольно развитой автономией. Еще в 1192 году, Иоанн Безземельный пожаловал Дублину Бристольское городское право, аналогичные привилегии получили впоследствии Лимерик (1197 или 1199, 1292) и Корк (1223). Более поздние грамоты не содержали прямой ссылки на бристольский образец, но составлялись с учетом привилегий старейших общин. Основное содержание городских хартий сводилось к следующему.
Во-первых, за жителями этих общин был признан статус горожан, т.е. лично свободных людей, имеющих право состоять в торговой гильдии, заниматься ремеслом, участвовать в деятельности местных органов власти и т.п. Адресатами привилегий были, прежде всего, переселенцы из Британии. Тем не менее, корона пыталась опереться и на местные некельтские элементы, взяв под свою защиту существовавшие здесь поселения уже упоминавшихся остманов. Последние были объявлены «королевскими остманами», за ними были сохранены их владения, а в дальнейшем остманы были уравнены в правах с пришельцами и постепенно слились с ними. Кроме того, в ирландские города переселилось некоторое количество жителей материка: выходцы из Фландрии, Брабанта, Франции, Пиренейского полуострова, которые тоже получили права граждан. Что же касается ирландцев, то они, напротив, относились к неполноправным жителям и в массе своей почти не принимали участия в общественно-политической жизни городов. Лишь отдельным ирландцам (представителям знати и купеческой верхушки) по специальным королевским грамотам предоставлялось полноправие. Для этого, однако, подобные лица должны были говорить по-английски, носить английскую одежду, родиться в данном городе или прожить в нем длительный срок. Во-вторых, горожане получили право свободно владеть своим имуществом - как движимым, так и недвижимым, не неся за него каких-либо отработочных повинностей, а также свободно осуществлять сделки с этим имуществом.
В-третьих, городам были дарованы обширные торговые привилегии, включая право на беспошлинную торговлю в Ирландии и иных владениях английского короля.
В-четвертых, наиболее крупные общины были освобождены от многочисленных феодальных платежей и повинностей. Хартии четко фиксировали их платежи в казну, предоставив общинам право городского самообложения.
В-пятых, города получили судебные привилегии - право иметь свой суд с такой же компетенцией, как и суд сотни, право судиться только в городском суде и право юрисдикции города над его округою.
В-шестых, города приобретали право на самоуправление, что предполагало возможность выбирать собственных должностных лиц из числа полноправных жителей города и иметь свой выборный городской совет.Как можно видеть, автономное развитие урбанизма (пребывавшего в зачаточном состоянии) в Ирландии было как бы искусственно ускорено в результате скандинавского и английского вторжений, но стало при этом урбанизмом колониальным. В основе такого урбанизма лежал перенос готовых социальных, правовых и иных структур из метрополии и подчинение их нуждам колониальной экономики и политики. Города, существовавшие в этнически чуждом, нередко враждебном окружении, служили не только экономическими, военными и административными центрами, но и проводниками этнической политики, направленной на сегрегацию и эксплуатацию коренного населения. Помимо переселенцев-горожан, в Ирландии оказывается другая важная группа колонистов - англо-нормандские бароны, а также рядовые участники походов в Ирландию, приобретшие здесь наделы. Однако осуществлять контроль за этим людом, в отличие от бюргеров, короне было гораздо труднее. Уже в XIII в. Плантагенеты оказались не в состоянии сами вести покорение Ирландии, поскольку много сил у них отнимали борьба за власть в англофранцузском королевстве и войны с Францией. Ирландцы же продолжали упорно защищать свою страну. Поэтому государство было вынуждено смириться с тем, что реальное завоевание острова будет вести англо-нормандская знать. В отличие от Англии, в Ирландии разрешалось нести военную службу в пользу баронов, благодаря чему те имели собственные вооруженные силы, строили замки, вели войны с ирландцами, собирали налоги, назначали должностных лиц, вершили суд и т.п. Важную роль в упрочении позиций знати сыграло принятие Великой хартии Ирландии (1216), в которой дословно повторялась 41 статья английской Великой хартии вольностей 1215 г., направленная против произвола короны. Несмотря на то, что английское рыцарство располагало в покоренной земле значительными владениями, собственно крестьянская колонизация в Ирландии не приобрела в ту эпоху массового характера, поскольку она тормозилась сохранением прежних аграрных порядков в самой Англии: вилланы были прикреплены к земле и не имели права самовольно ее оставить. Организованный же перевоз вилланов из Англии требовал от лорда значительных затрат, к тому же переселенцы могли легко стать жертвами враждебно настроенных ирландцев. Поэтому особенностью английской колонии в Ирландии стало переселение в нее небольшой по сравнению с местным населением группы завоевателей-феодалов и свободных держателей. Как первые, так и вторые нередко привлекали на занимаемые ими угодья фригольдеров, которые брали на себя обязательство перед хозяевами обеспечить определенную доходность имения и для этого заселяли их крестьянами. Правовым инструментом для подобных отношений была обычно так называемая субинфеодация (характерная для Англии в ХИ-ХШ вв.) либо аренда, причем арендаторами могли быть и свободные ирландцы. Возможно, что субинфеодация вводилась тут отчасти для военных целей, чтобы иметь достаточное количество вассалов, обязанных военной службою. Но уже через 100 лет после начала завоевания Ирландии военное свободное держание утрачивает популярность и сохраняется в основном для того, чтобы выполнять военные повинности королю. Баронам же и другим феодалам оказывалось выгоднее заводить собственные постоянные отряды наемников из числа фригольдеров и ирландцев. Основной груз феодальных повинностей завоеватели стремились возложить на бесправное в массе своей ирландское население. Закрепощение ирландцев оказалось, однако, трудным делом, поскольку те не прекращали сопротивления. Сложившаяся в результате завоевания поместная структура оказалась непрочной, поскольку массовой крестьянской колонизации из Англии не последовало, тогда как господская верхушка из крупных, средних и мелких вотчинников была многочисленна, а доходы ее - невелики.
Поскольку английские короли фактически передали покорение острова в руки англо-нормандской знати, это упрочило позиции баронов и ослабило влияние короны. В отсутствие жесткого контроля за баронской колонией со стороны центральной власти Ирландия превратилась к концу XIV в. в очаг феодального сепаратизма. Более того, многие потомки англо-нормандских рыцарей (особенно на землях, удаленных от центра Пэля), успевшие пустить корни в стране и породниться с ирландской знатью, стали порою даже переходить на сторону ирландцев и выступать против королевской власти. Корона пыталась помешать этому. Килкеннийский статут 1367 г. запретил под страхом конфискации земель вступать в браки с ирландцами, перенимать их язык, обычаи и одежду, взимать ирландские поборы и сдавать землю ирландцам на условиях древнеирландского брегонского права. Ирландцам же, жившим среди колонистов, было предписано говорить только по-английски, носить английскую одежду. Но эти и подобные меры не помогали. С XV в. в Пэле разворачиваются феодальные междоусобицы, вследствие чего ирландцам удалось отвоевать значительную часть территории, а часть колонистов, даже попыталась провозгласить независимость Ирландии от метрополии. Однако города остались достаточно надежной опорой короны. Удержав их как плацдарм, Англия сохранила влияние в Ирландии и в XVI-XVII вв. окончательно покорила остров.Отмеченные выше черты устройства и права английской колонии в Ирландии имеют целый ряд параллелей в истории Пруссии. Схожей была, прежде всего, почва, на которую переносились новые государственные и правовые институты. В ирландском обществе, как и у пруссов, огромное значение имели родоплеменные связи. Хотя у ирландцев до английского вторжения успела сложиться собственная государственность (на уровне отдельных королевств), но по сравнению с организацией англичан она была более слабой.
Весьма сходной оказывалась и расстановка политических сил, заинтересованных в покорении острова: государствообразующее начало в лице соответственно Английского королевства или Тевтонского ордена, папский престол и города. Как и в случае с Пруссией, завоеванию Ирландии предшествовала дипломатическая подготовка, а затем и издание правовых документов, оформлявших захваты и определявших характер отношений между колонистами, властями и церковью. Организация Пэля сопровождалось переносом в этот край государственных и правовых институтов метрополии при игнорировании большинства институтов ирландского права. Как и в Пруссии, завоеватели пытались опереться не только на колонистов, но и на местные элементы, враждебные аборигенам, хотя полного сходства здесь не наблюдается: в Ирландии такую роль играли остманы (преимущественно горожане), в Пруссии же орден пытался сделать своим союзником польскую шляхту (преимущественно землевладельцев). Коренное же население в обеих странах оказывается, как правило, в личной зависимости от завоевателей, подвергается дискриминации и сегрегации.
Место, которое занимали различные силы в политической системе английской колонии, определялось их отношениями с короной. Положение бюргерства оказывается при этом весьма сходным с положением горожан в Пруссии на первом этапе колонизации: именно города оказываются главной опорой властей. Характерна в этом смысле роль Бристоля, которая типологически сходна с ролью Любека при основании прибрежных прусских городов. Как и в Пруссии, власти не допускают чрезмерной самостоятельности бюргерства, продолжая тем самым традиции метрополии. Ирландские города становятся очагами правовой культуры, генетически связанной с правовой культурой более старых английских общин. В то же время привилегии, особенно полученные ведущими городами колонии, напоминают по своему характеру прусские, особенно в области торговли, имущественных прав бюргерства и четкого нормирования повинностей. В городах наиболее открыто проводилась политика сегрегации и дискриминации коренного населения: выше уже указывалось, что ирландцы не имели бюргерских прав. В Пруссии, как мы помним, ситуация была схожей.
Развитие же собственных протогородских центров местного населения властями никогда не поощрялось. Прусские лишки как таковые не получали никаких привилегий на КП, а если такие поселения и были предшественниками позднейших городов, то городское право предоставлялось лишь привлекаемым туда немцам-колонистам.
Что же касается другой ведущей военной силы, а именно англонормандской знати, то удержать ее в желательных для короны рамках не удалось, поскольку центральная власть оказалась неспособной постоянно контролировать поведение непокорных баронов. Упомянутая выше Великая хартия Ирландии была, абстрактно говоря, прогрессивным документом, поскольку она воспроизводила важные положения Великой хартии вольностей. Однако в конкретно-исторических условиях прогрессивное значение этого акта оказалось невелико, ибо она не просто служила интересам английских колонистов, но и стала опорой для баронской «вольницы», враждебной централизаторским устремлениям короны. В Пруссии, как уже отмечалось, орден стремился держать светских рыцарей-колонистов под жестким контролем и не допускал преобладания крупной частной земельной собственности. К тому же прусские земли постепенно сами превратились в «метрополию», поскольку именно сюда переместился центр деятельности ордена. Зато в период кризиса, а затем и распада орденского государства в XV в. сложилась ситуация, в какой-то степени напоминающая ирландскую. Кульмское право было взято на вооружение сословиями и обратилось против самих тевтонцев. Часть подданных оказывается в итоге вовсе независимой от прежнего сюзерена, а другая часть (в лице наемников, прибравших к своим рукам большие земельные владения) фактически диктует властям свою волю.Завершая наш сравнительно-правовой экскурс, зададимся вопросом: был ли Тевтонский орден осведомлен об организационных формах и юридических механизмах, применявшихся при колонизации в рассмотренных регионах и оказывала ли тамошняя практика какое-либо влияние на политику тевтонцев в Пруссии?
О ситуации на отвоеванных у арабов территориях тевтонцы, без всякого сомнения, знали: с 1255 г. у ордена были собственные владения в Испании, а его связи с кастильским двором имели достаточно регулярный характер. Не случайно испанские сюжеты занимают довольно заметное место в четвертой части «Хроники земли Прусской», посвященной европейским событиям (IV. 10, 20, 23, 24, 50). Внимание ордена к положению в данном регионе, было, возможно, обусловлено и тем, что король Леона и Кастилии Альфонс X предпринял в 1257 г. неудачную попытку стать во главе Священной Римской империи, о чем также сообщает Петр из Дусбурга (IV.39). Информация могла поступать и по иным каналам: так, в Прибалтике наряду с тевтонцами в первой половине XIII в. присутствовали рыцари испанского ордена Калатрава, который поощрялся Конрадом Мазовецким. Что же касается Ирландии, то документальных данных о каком-либо «обмене опытом» тевтонцев с англичанами не имеется. Но все же можно предположить, что общая ситуация в Ирландии ордену тоже была известна. Достаточно сказать, что в 1246 г. на должность архиепископа Прусского и Ливонского был назначен Альберт фон Зуербеер, который с 1240 г. был архиепископом Армским и примасом Ирландии. Еще раньше, с 1230-х гг., зафиксированы первые контакты тевтонцев с английским двором. В XIII-XIV вв. английские короли регулярно осуществляли крупные пожертвования ордену, представители англонормандской знати участвовали в походах тевтонцев в Литву (в 1390-х гг. среди них был и принц Генрих Дерби, будущий английский король Генрих IV). Прусские города, особенно Эльбинг и Данциг, вели довольно оживленную торговлю с Англией. Информацию об обстановке в Ирландии тевтонцы могли получать и через свои владения в рейхе. Особенно существенным в этой связи представляется тот факт, что с начала XIII в. ордену удалось закрепиться в Нидерландах, т.е. поблизости от английских берегов: как уже упоминалось (см. § 4 гл. IV), здесь находилась тевтонская балья Partes inferiores.
Тем не менее, на наш взгляд, нет оснований видеть в сходстве правовых форм Пруссии, Ирландии и пиренейских государств периода Реконкисты результат прямых заимствований. Вероятнее всего, отмеченные параллели объясняются типологически сходными условиями фронтира. Во всех трех регионах колонизация осуществлялась в результате военных походов, причем светские и духовные власти рассматривали колонистов как свою опору на покоренной территории. Конкретные же приемы и формы колонизации различались в зависимости от природных условий, военно-стратегической обстановки в той или иной местности, социального, этнического и религиозного состава колонистов, а также местного населения. Религиозные мотивы играли при этом различную роль: минимальную в Ирландии, максимальную в Пруссии. На Пиренейском же полуострове Реконкиста хотя часто и шла под знаменем крестового похода против неверных, но фактически в течение столетий здесь сохранялось значительное иноверческое население.
Вероятно, особое значение в судьбах покоряемых территорий играло то, в пользу каких групп колонистов власть решала сделать стратегический выбор. В Пруссии, как мы видели, основная ставка была сделана на средние слои населения (сперва на бюргеров, позднее также на крестьян-кёльмеров), тогда как крупные светские землевладельцы и монастыри были немногочисленны. Влияние прусских епископов на политику было нейтрализовано путем инкорпорации трех из четырех диоцезов в орден. Эти меры исключили появление очагов сепаратизма, благодаря чему тевтонцам вплоть до большой войны в начале XV в. удавалось поддерживать внутреннюю стабильность в стране. И лишь впоследствии орден явно отступает от былой традиции, собственными руками укрепляя позиции крупных светских землевладельцев. В Ирландии расстановка политических сил оказалась иной. Города, как и в Пруссии, служили опорой государственной власти. Однако светская знать, почти с самого начала упрочивает свое положение в стране в ущерб интересам короны. Слабость английской колонии во многом объяснялась и тем, что в средние века массовая крестьянская колонизация острова не развернулась. В результате власть англичан долгое время находилась под угрозой, и лишь позднее Англии удалось окончательно завоевать Ирландию. Наконец, на Пиренейском полуострове сложно говорить о какой-то единой политике, ибо Реконкиста осуществлялась силами разных государей, из которых одни предпочитали действовать в тесном союзе с магнатами (как в Португалии), другие вместе с тем придавали важное значение городам и доверяли им колонизационный процесс на обширных территориях (как в Кастилии). Поскольку отвоевание полуострова и формирование централизованного государства в Испании сильно растянулись во времени, то результаты колонизации оказались весьма неоднородны в разных частях страны.
Нетрудно заметить, что наибольшее сходство колонизационных приемов и правовых форм в перечисленных регионах обнаруживают города. Этому способствовали различные факторы, которые можно условно разделить на две группы. Первая группа факторов была связана с потребностью государства в удержании покоренной территории. Почти всякий город, призванный обеспечивать безопасность фронтира, был одновременно крепостью. Сходство функций, которые отводились таким городам, влекло за собою и сходство структур, создаваемых для их осуществления. Конечно, власти обеспечивали пограничные крепости и замки соответствующими гарнизонами. Однако, как показал опыт, надежный контроль над завоеванной областью мог быть гарантирован лишь при наличии в ней постоянных жителей. Хотя государство использовало в качестве таких поселенцев и зависимые категории населения, наибольший эффект достигался в условиях, когда колонисты были лично заинтересованы в удержании соответствующей территории и приходили на нее по своей воле. Данное обстоятельство побуждало выработать такие юридические механизмы, которые сделали бы пребывание в городе и его округе привлекательным для колонистов.
И здесь вступает в силу другая группа факторов - те социальные элементы, из которых формировалось население городов. В первые десятилетия после овладения территорией часто наблюдались относительная пестрота колонистов и неупорядоченность городских порядков. Но постепенно в основанных или возрождаемых городах возникают сходные по своему облику общины, формы муниципального устройства и городского права. Конечно, во многом это было обусловлено общей логикой урбанизационного процесса, который предполагает не только разнообразие, но и интеграцию составляющих город элементов. Однако постепенная «кристаллизация» бюргерского сословия происходила не только стихийно, ей способствовали и целенаправленные усилия государственных властей, содержащие в себе элементы «социальной инженерии». Предписания такого рода могли быть разнообразны: уравнивание в правах всех переселенцев независимо от вероисповедания, облегчение нобилитации, требование о нарезке селитебной территории на одинаковые наделы, заранее «программирующее» социальную однородность полноправных жителей и т.п.
У большинства городов на фронтире была еще одна общая черта: ядро их населения обычно составляли выходцы из мест с достаточно развитой городской культурой (Англии, Нидерландов, Южной Франции, Италии, Саксонии, Силезии, Северной Германии). Благодаря этому многие молодые общины, к тому же часто сохранявшие связи с родиной колонистов, превращались в важные экономические центры. По этой же причине в ходе городской колонизации происходило систематическое заимствование готовых правовых форм у более старых общин, перенос их на новую почву и приспособление к местным условиям.
Таким образом, прусская колонизация на Кульмском праве является не только заметной составной частью общеевропейского колонизационного процесса. С точки зрения своего военно-колониального происхождения она предстает как исторически конкретный вариант освоения фронтира, имеющий много общих черт с аналогичными процессами в других частях Европы. Особенно близким сходством с колонизацией в этих регионах обладает прусская городская колонизация.
Автор: Рогачевский А.Л.