Роль и место женщины в глазах светских горожан Италии XIV-XV вв.

В памятниках купеческой литературы и записках флорентийских граждан, которые носили личный характер, отражаются воззрения мужчин, их взгляды, стереотипные представления и типичные оценки в отношении женщин. Рассматривая их, можно отметить, что воспитанию дочерей в указанных памятниках уделяется гораздо меньше внимания, нежели образованию и воспитанию сыновей. Дочери занимают умы отцов семейств, главным образом, в связи с проблемами их замужества или ухода в монастырь.

Немного внимания и места посвящается так же престарелым матерям, особенно в том случае, если отец рано умирал, а мать, получив свою часть приданого и «вдовью долю» возвращалась, как правило, в свой род -консертерию. Донатто Велутти не допускал ситуации, чтобы мать осталась с детьми после смерти мужа, случаи такого рода, по его мнению, могли привести только к порочным результатам, поскольку дети являлись принадлежностью линьяжа их отца и должны были поступать под надзор его родни. Тем не менее, с другой стороны, реальность заставляла гораздо больше внимания уделять женам и вдовам, по различным причинам самостоятельно воспитывающим детей и ведущим хозяйство.

Обращаясь к высказываниям светских горожан, заметим, что в них повторяется традиционный набор женских добродетелей, который давали в различных наставлениях представители церкви. Флорентийский гражданин, крупный торговец сукном Паоло да Чертальдо в своем педагогическом труде «Книга о добрых нравах», в которой отразилось противоречивое сочетание средневековых традиционных устоев и возрожденческих гуманистических, иногда за основу своих назиданий берет заповеди спасения души и правила, высказанные популярными проповедниками: «Посещай часто церковь и проповеди, так как на хороших примерах сможешь (женщина - И.А.) там научиться добронравию, станешь мудрой, предусмотрительной, заслуживающей похвалы, потому, что там начнут разбирать тебя, научат хорошее и дурное. О добром скажут, чтобы ты последовала ему, о плохом, чтобы ты береглась его. Старайся подходить к нищим, когда они больны, утешай их и навещай их в смерти, чтобы самой получить предостережение. Равным образом постарайся видеть казни людей, но не для того, чтобы получить удовольствие от ее лицезрения, а опять таки ради полезного предостережения. Сопровождай мертвые тела в могилу, потому что это -великая милостыня и очень ценится Господом, а особенно старайся хоронить покинутых бедняков, ибо это - самая великая милостыня. Зато заказывай мессу на помин души твоих умерших родственников и друзей, а также покинутых сирот, которые ушли из этой жизни. Думай о том, что и ты можешь быть оставлена родными и тогда кто-то помолится за тебя. Для спасения души нужно три вещи: исповедь, раскаяние и удовлетворение от этого. Удовлетворение получишь в двух случаях: во-первых, если что-нибудь сделаешь для других, во-вторых, когда покаешься в своих грехах, и исповедник сложит их с тебя».

Таким образом, Паоло да Чертальдо вслед за проповедниками полагал, что набожность является главной человеческой добродетелью. Это вполне согласуется с традиционными средневековыми представлениями, которые декларировал Франческо Барбаро: «Душа имеет возможность возвышаться, а тело и плоть должны помогать ей в этом. Плоть - это отдельная сущность человека, она независима, и в последствии может привести к драматическому разрыву между душой и плотью. Самое главное для души - всегда помнить о Боге и об уроках святых: на мессе, в деяниях и поступках, произнесенных словах, поэтому всегда нужно воздерживаться от непродуманности. Женщина всегда должна находиться в старании для своих благодетелей, оставляя чувства о плотских вожделениях, так как они творят препятствие любым добродетелям. Поэтому проводи большую часть времени в религиозных молитвах».

У Бистиччи биографии женщин сильно отличаются по духу и по содержанию от тех жизнеописаний, героями которых являются мужчины. Там, где речь идет о женщинах, основная часть повествования посвящена благочестивому религиозному поведению «светских монахинь», а не политике и эрудиции, а тем более деяниям во благо государства. Мать героини одного из жизнеописаний, Алессандра де Ринуччини «преподала дочери все христианские обычаи, которые надлежит знать чистой и целомудренной девушке, ее научили псалмам и молитвам, но прежде всего - любить и бояться Бога. Так ее подготовили к высоконравственной жизни». Начиная с раннего возраста «мать водила ее по монастырям, где обитали святейшие женщины, а не на свадьбы, игрища и всякие суетные зрелища, как это теперь в обычае». Дочь сумела проявить благочестие, когда сама подверглась тяжелым испытаниям: «Затем, когда судьба стала испытывать Алессандру де Барди несчастьями, она «перепоручила себя Богу, обрядилась в черные одежды, припадала к подножию креста, подобно Магдалине., пошла по святым местам молить Бога». Желая ободрить мужа, она утверждала, что в беде лучше можно познать Бога, нежели во время процветания. Алессандра призналась, что «только христианская вера» удержала ее от самоубийства, когда пришла весть о «чудовищной гибели мужа». Став вдовой, она вела аскетический образ жизни до конца своих дней: «одежда ее всегда была подбита черной кожей или серым сукном, а не беличьими спинками, как у нынешних вдов, молитвенник она не выпускала из рук. Кончина Алессандры в возрасте 54 лет полностью соответствовала жизни «светской монахини». «Земная жизнь этой чистейшей и целомудренной женщины стала примером для всех женщин нашего города, матерей, имеющих дочерей и желающих воспитать их в Боге для честной и достойной жизни».

Но, пожалуй, главной женской добродетелью с точки зрения мирян - мужчин являлась покорность мужу, и эта точка зрения полностью разделялась самими женщинами, которые считали такую позицию совершенно естественной нормой установленного порядка земной жизни. Многим женщинам изучаемого периода было присуще соблюдение патриархальных начал в семье. К примеру, Алессандре Строцци, полностью погруженной в самую консервативную по своей природе семейную сферу, были очень свойственны традиционные представления о ролевых функциях мужа и жены, убежденность в незыблемости семейной иерархии. Эти жизненные установки вполне правомерно сопоставить с позицией современных ей купцов-писателей. Так, Джованни ди Паголо Морелли в своих «Памятных записках», советуя жениться с выгодой для себя, добавляет: «. но не таким образом, чтобы она хотела быть мужем, а тебя (он обращается к своему сыну - И.А.) держать женой». Иными словами, речь и здесь идет о повиновении жены главе семьи - мужу. Этот издавна сохранившийся стереотип неизменно фигурировал в церковных проповедях и среди мирян его разделяли даже гуманисты.

Франческо Барбаро в трактате «О выборе жены» пишет: «Мужу надлежит приказывать, а жене следует радостно и поспешно выполнять его волю». Как Барбаро, так и Леон Баттиста Альберти в книге «О семье» считали, что муж не должен посвящать жену в семейные тайны: «Только книги и памятные записки мои и моих предков я решил. держать крепко запертыми, чтобы моя жена не только не могла их читать, она не могла и дотронуться до них» - говорит один из персонажей диалога о семье Альберти.

Требования патриархального подчинения логично вытекали из социально-экономических отношений того периода: авторитет мужчины в хозяйственных делах и в политике, никем не мог быть оспорен, он должен был оставаться безусловным и абсолютным главой семьи. Боккаччо от имени одной из своих героинь пишет об этом так: « я явилась по приказу мужа моего, и вот только по его приказу я исполню любое ваше желание.». Из этого явно видно, что для жены приказы мужа - закон: «Муж да будет утешением и господином жены, да будет хозяином ее тела и состояния, жена да следует советам мужа и поступает, как женщина, по его воле. Даже его возможной грубости жена обязана противопоставить тем большую кротость». Сами горожанки в лице героинь «Декамерона» утверждают эту прописную истину: «Женщины повсеместно подчиняются мужчинам, - так устроила природа, и так должно быть по всем человеческим обычаям и законам...»; «Мужчина хозяин в доме. На это нам указывает сама природа, наделившая нас нежным и хрупким телом, робкой и боязливой душой, отзывчивым и жалостливым сердцем - это все наглядно показывает, что мы нуждаемся в том, чтобы нами повелевали... Кто же наши помощники и повелители, как не мужчины?». Нам не следует забывать, что эти тексты вышли из-под пера мужчин и выражают их точку зрения на отношения полов в идеальной модели. Таким образом, покорность женщины мужчине - ее основная добродетель, и в находящихся в нашем распоряжении источниках мы встречаем очень мало примеров несогласий женщин с этими максимами.

Для светских представителей городского общества столь же актуальны такие женские добродетели, как скромность и целомудрие, хотя по мере того, как городские семьи становились все более зажиточными, с повышением уровня жизни и появлением некоторых элементов аристократизма в домашнем обиходе, возникает явление, которое можно назвать «война полов», в определенной степени определяющее место женщины в системе семьи. Это выражалось в целом ряде явлений, таких, например, как надзор за женским поведением, целомудрием, модой, украшениями, косметикой.

Идеалы и стереотипы мышления и поведения женщин в городской среде складывались под влиянием проповедников и теологов. Светские писатели во многом с ними были согласны. Но сама повторяемость жалоб и сетований на склонность женщин к излишеству и роскоши, к мотовству и расточительности говорит о том, что в данном случае горожанки очень часто нарушали предписания церкви и сильной половины рода человеческого, озабоченной главным образом заповедями светского аскетизма и соображениями домашней экономии. Так, например, один из самых выдающихся биографов Флоренции, Веспасиано да Бистиччи, долгое время исполняющий обязанности личного секретаря Козимо ди Джованни Медичи, в их труде «Жизнеописания знаменитых людей XV в.» берет за образец подражания биографию своей современницы, флорентийской горожанки Алессандры де Барди, в замужестве Строцци, примечательно, что он считает достойной жизнеописания не святую, не монахиню, идущую по пути религиозного подвижничества, не королеву или владетельную герцогиню, а обычную земную женщину.

Его героиня происходит из старинного и знатного флорентийского рода, но все ее заслуги состоят лишь в том, что она достойно, с точки зрения автора, выполняет обязанности жены, матери и хозяйки дома. Участь вдовы - обычный женский удел, нередко привлекающий внимание писателей того времени. Обязанности и образ жизни женщин часто попадали в поле зрения богословов и проповедников того времени.

Бистиччи и его труды являются примером светского человека, занимающегося предостережением женщин от всяких соблазнов, подстерегающих слабую женскую природу на том единственном поприще, где она могла заявить о себе - в браке и семье: «Недавно составил я жизнеописание Алессандры де Барди, побуждаемый к тому ее чудесными качествами, для того, чтобы оно могло послужить образцом тем женщинам, которые живут в настоящее время, и тем, которые будут жить в будущем. В этом жизнеописании я вдохновлялся примером тех, которые более стремились стать достойными христианками, нежели светскими дамами, и завершив его, я узнал, что в каждом месте есть такие выдающиеся женщины: сразу же как только попало это жизнеописание в руки некоторых достойных особ, меня стали просить составить какой-нибудь трактат в похвалу и одобрение женщинам». Автор биографии изначально подчеркивал основную цель - составить жизнеописание скромной горожанки, выполняющей определенный круг обязанностей в доме и семье. Бистиччи фиксирует добродетели скромности, непритязательности и целомудрия в биографиях и других горожанок, которые вкрапливаются в жизнеописание Алессандры де Барди.

Вдова Катерина Корсини носила рубашку «только из грубого серого сукна, отказывалась спать в кровати и никогда не ложилась туда, за исключением случаев сильной болезни или слабости, постилась во все указанные церковью сроки, соблюдала «сорокоднев», добавляла к ним посты по своей собственной набожности, досуг проводила с молитвенником в руках или читала богословские трактаты. Она творила благодеяния для священников и монахов, затем для «стыдливых бедных», очень редко выходя из дома, главным образом -к мессе, а выходя, скрывала лицо под покрывалом». Следует отметить традиционность воззрения Веспасиано да Бистиччи: он - вполне светский человек, весьма образованный, близкий к кругам гуманистов, но в жизнеописаниях женщин проявляет консервативность, постулируя апробированные церковью качества и добродетели.

Мужская точка зрения состояла в том, что скромность и целомудрие для женщины необходимы и нельзя позволять им выходить за рамки дозволенного. Но женщины обзаводились декольтированными туалетами, сооружали себе замысловатые прически, соблазняя мужчин. Для волос, ногтей, зубов, обнаженной кожи они употребляли масла, порошки, пасту, туалетную воду. Великолепные рецепты всех этих веществ содержат бесчисленные «ricettari». Женщины из состоятельных городских семей «пренебрегали грубым холстом, накрахмаленными чепцами, шерстяными тканями, темными и плохо выделанными, которые сковывали и стесняли женщин на картинах Джотто». Примером для горожанок служили знатные дамы: Беатриче Сфорца заказала для себя на протяжении жизни 84 новых платья; Изабелла д'Эсте прикрепила к своему платью 609 золотых пуговиц; Ипполина Сфорца носила платье, которое стоило четверть миллиона. «В одну ночь, - восклицает Леонардо Бруни - на другое утро после своей свадьбы, - я истратил все имущество, доставшееся от отца и матери!».

Новеллист Саккетти посвятил одну из новелл, флорентийским женщинам, в которой он успешно доказывает, «как флорентийские женщины любую дьявольскую фигуру превращают в ангельскую и чудеснейшим образом выпрямляют перекошенные и искривленные лица». Особенное внимание мужчины обращали на женское стремление улучшить свою внешность: «Если монна имеет низкорослую дочь, и желает, чтобы она казалась выше, она надевает ей пару башмаков с длинными каблуками и высокий головной убор, дабы обмануть людей. Я подразумеваю, что когда женщина носит платье как у проститутки, то это кажется мне очень плохим признаком».

Действительно, находящийся в распоряжении горожанок арсенал косметических бальзамов, пластырей, белил и румян (о рецептах которых в наше время утрачено всякое представление) для каждой отдельной части лица, в том числе для век и зубов. В итоге проповедники, доказывающие, что грим - это признак распутства, тратили силы впустую. Именно почитаемые ими домашние хозяйки, круглый год обходящиеся без румян и прочих красок, все же прибегали к ним по праздникам по праздникам, когда предстоял торжественный выход в общество. Франко Саккетти подтверждал это сюжетами своих новелл, являя наглядные примеры того, что, какие бы ограничения не устанавливались на женскую моду и внешний вид, в конечном итоге, все запрещенное, рано или поздно, входило в гардеробы горожанок при помощи различных ухищрений и упрямства, которые проявляли женщины той эпохи очень часто.

Отметим, что в основных позициях воззрений на женские добродетели высказывания, выходящие из-под пера светских мужчин, совпадали с утверждениями теологов и проповедников, хотя, возможно, их мотивация была иной. Мужчинам женщина требовалась в качестве супруги - идеальной послушной жены и экономной хозяйки дома. Чтобы воспитать эти качества, а нам не следует забывать, что женщины в городском обществе выходили замуж в очень юном возрасте, церковные предписания приходились как нельзя более кстати, для формирования образа той супруги, которая была нужна городским семьям.

Каковы же были воззрения светских мужчин на функции женщин в браке? Эта тема затрагивала менталитет купеческих и ремесленных слоев XIV-XV вв., которые были весьма озабочены, прежде всего, проблемами рождения и воспитания детей. Малая семья должна была следовать своему основному предназначению, воспроизводить род и потомков: «. Его жена, - замечает один из героев Боккаччо, родила двух, трех или четырех детей, или около того, да и теперь брюхата следующим...». О том же свидетельствуют реальные факты, к примеру, у жены Маттео Корсини родилось 20 детей: «Маттео в мае 1362 г. женился на женщине, которую ему сосватали. Она сделала его счастливым и производила потомство на протяжении всей своей жизни». Сам Маттео Корсини писал в своих воспоминаниях: «Во имя Бога и Святой Троицы, Св. Духа и Девы Марии, всех святых и той благодати, которую Господь дал Иакову и Ребекке, его супруге. Я, Маттео, запишу обо всех своих детях, которых Господь удостоил меня крестить, рожденные от жены моей Лоренцы, дочери Людовико ди Марко дельи Строцци и мадонны Авиннты: Катериа родилась в августе 1365 г... Пьеро Никколо родился в августе 1366 г. Господь призвал к себе Пьеро, в ноябре 1390 г. Антонио родился в августе 1367 г.», далее следует перечисление всех остальных детей с датой рождения, крещения и смерти. Отметим, что семья Корсини - одна из самых знатных и богатых во Флоренции второй половины XIV в. Но не смотря на материальное благополучие, этой семье, во младенчестве умерло 11 детей, не успев даже стать на ноги. Отсюда напрашивается вывод, что женщинам приходилось рожать очень часто из-за высокой младенческой смертности, дабы в конечном итоге хоть кто-то бы выжил и стал законным наследником семейного достояния.

Поэтому деторождение в городских семьях рассматривалось, как естественный труд жены: «Женщина должна рожать, - говорит Боккаччо, что до беременности и родов, то это дела обыкновенные и дивиться тут нечему: для женщины это такой же труд, как для курицы или гусыни, что извергает яйцо с кулак величиною оттуда, куда, кажется, и мизинца не засунешь. Так уж устроила природа, - что для женщины, что для курицы». При этом часто дается религиозное обоснование, приводится в пример Ева, которая была проклята более сурово, чем мужчина, ведь Господь сказал ей, что он умножит скорбь ее и беременности; в муках будет она рожать детей; и будет муж господствовать над ней.

Выполняя основную функцию - воспроизводство потомства - женщина заслуживала почет и уважение. Во время беременности ее близкие, особенно если это был долгожданный ребенок, дарили будущей матери разнообразные подарки, украшения, серебро и т. п., устраивали званные ужины в честь рождения ребенка. К примеру, когда у Бернардо Веллути родился первый сын после пяти дочерей (Флоренция 1333 г.), все родственники оказались приглашены на торжественный обед. С таким же размахом были выбраны крестные, чаще всего ими становились не члены клана, а люди из других семейств: соседи, клиенты, деловые партнеры, чей статус был достаточно высоким для такого родства, как кумовство.

В этой связи возникает вопрос о том, как светские представители общества оценивали интимную сторону брачных отношений, вызывающую всегда много недоверия, осуждения и подозрительности у представителей церкви. В записках и мемуарах купцов нечасто встречаются сведения об этой стороне семейно-брачных отношений, отчего складывается впечатление, что эта сфера не слишком занимала сознание купцов и ремесленников, т. е. обыкновенных горожан. Деловые люди в воспоминаниях обычно упоминали о непристойном поведении своих служанок или рабынь, которые были когда-либо скомпрометированы, но не об изменах своих жен. Рациональность и методичность их образа жизни не могли сочетаться с порывами и сильными страстями, под влиянием которых они могли написать, компрометирующие семью, не говоря уже о фетише родовой чести. Описание непристойного поведения женщины (жены, сестры, дочери) в их мемуарах могло подорвать матримониальные устои семьи, поэтому практически не встречается в соответствующей литературе.

Ментальные стереотипы рассматриваемого общества в морально-нравственных предписаниях, касающихся любовных отношений, проявляли большую строгость к поведению женщин и были гораздо терпимее в отношении мужчин. В первую очередь это касалось интимной жизни, общественная мораль городского сообщества разрешала женщине естественное и нормальное удовлетворение своих потребностей только в пределах брака: « Брак - это теснейшая связь, союз мужа и жены, заключенный, чтобы прелюбодейство привести в порядок, это соглашение всех людей о том, чтобы иметь репутацию, достойную похвалы». Не нужно думать, что это полностью опровергало господство патриархальных порядков в сфере семьи и брака. Значительно выраженное неравноправие полов сохранялось. В сознании людей существовало представление о допустимости, по крайней мере, для мужчин сексуальной свободы. Это представление в XV в. существовало независимо от «большего или меньшего» успеха в деятельности церковной пропаганды. Оно было элементом общей картины мира и отражалось в повседневной практике.

Антонио Гваинери, профессор медицины в университете Павии в своем «Трактате о чреве» («Tractatus de matrucibus»), написанном в начале XV в., утверждал, что удовольствие обоих супругов способствует зачатию. Он занимался практикой акушерства и гинекологии, быдучи очень известным в Италии врачом, примечательно, что все его труды были основаны на практических знаниях, так как он непосредственно общался с женщинами - пациентками. В ходе своей работы он проводил физиологические экспертизы, но «редко вступал в контакт с женскими гениталиями»; для таких процедур он нанимал женщину - помощницу, чтобы она выполняла его рекомендации. Очень часто, по его утверждению, «она была жестокой и необходительной при лечении больной», так как, по видимому, считала муки пациенток нормой.

Понятие «соглашения» между доктором и пациенткой было чуждо Гваинери. При случае он мог обмануть клиентку, но предостерегал женщин обращаться к целителям, которые иногда своим лечением могли лишить жизни женщину. Не смотря на подозрительность, он признавал ценности некоторых народных рецептов, и включил их в свой трактат. Иногда им даже использовалась астрология, хотя и не всегда в нужных целях. Доктор посвятил свой трактат женской гинекологии, повествуя в нем, «как сексуальное общение может стать более приятным для них, ведь женский характер, его мнению, напрямую зависит от сексуальной жизни, от матки и менструального цикла. Женщины должны выходить замуж, рожать детей, избегать переедания и употребления спиртных напитков, не нервничать. Если они не следуют этим рекомендациям, то они сами наносят себе ущерб, отсюда и берут начало все их женские заболевания». В трактате ярко выражено сочувствие Гваинери пациенткам из-за их болей. Он заявлял как врач, «что обязан приложить все усилия, чтобы облегчить их страдание. И даже если ты вообще уже бессилен помочь, то должен успокоить их своей заботой».

Поэтому Гваинери давал подробные указания и для мужа, как возбудить свою жену поцелуями и ласками, пока не заблестят ее глаза, и она не начнет говорить короткими словами, до полной готовности. Гваинери советовал применять вещества, увеличивающие удовольствие для дамы, которой он рекомендовал некоторые детали оптимального лежачего положения. Однако признавая право супругов на сексуальную активность, врач соглашается с церковью в том, что целью брака является деторождение. В действительности же контрацепция и аборт не слишком обсуждались, в средние века. История дебатов по этим вопросам начинается в конце средневековья и в Новое время, что связано с процессами секуляризации сознания европейцев, в свою очередь, вызванный десакрализацией восприятия мира. Таким образом, в обществе, вопреки мнению церкви, появляется убежденность в том, что сексуальное наслаждение женщин не только допустимо, но и желательно с физиологической точки зрения. Однако не стоит преувеличивать масштабы этой убежденности, поскольку есть все основания полагать, что в обыденном сознании мужчин она занимала не столь уж много места.

Ренессансная аргументация с помощью естественно-природных, сугубо материальных начал начинает определять сексуальную сферу во взаимоотношениях полов и участвует в формировании представлений о плотской любви, которая становится актуальной не только для низших и средних слоев общества, но и для более образованных и рафинированных кругов. Плотская любовь постепенно начинает восприниматься обоими полами явлением нормальным, дающим право на уважение. Но по имеющимся источникам весьма трудно определить, насколько глубоко проникают такие установки в сознание представителей общества. Есть основания полагать, что они все-таки укоренялись в «маргинальных» сферах сознания, относящихся к делам «несерьезным», курьезным, таким, о которых не принято говорить свободно достойным, респектабельным и уважающим себя членам общества. Новеллисты, такие как, например, Джованни Боккаччо описывали в данных ситуациях повседневные казусы, высмеивая несостоятельность мужчин и непристойное поведение женщин, в большинстве случаев приводя примеры из жизни средних и низших городских слоев.

Главной функцией женщин в браке на уровне обыденного сознания светского общества в целом и по оценке мужчин в частности оставалась обязанность деторождения: зачатия, вынашивания и рождения потомства. Относительно следующей стадии - вскармливания младенца - ситуация складывались столь не просто, что к этому вопросу следует вернуться еще раз. В зажиточной городской среде женщину-мать не рассматривали как кормилицу ею рожденных детей. Это объясняется целым рядом причин. В силу этих обстоятельств сознание отцов семейств достаточно часто занимала проблема кормилицы.

Хотя авторы гуманистических трактатов о воспитании в XV в. единодушно утверждали, что ребенка должна воспитывать родная мать, чтобы он был окружен любовью и заботой в большей степени, чем у чужой женщины, обычай найма кормилиц был очень широко распространен в купеческих семьях XIV-XV вв., судя по подробным исследованиям Д. Херлихи и К. Клапиш-Зубер. Оба автора указывают, что эта категория слуг, нанимаемых на 2-3 года, являлась самой высокооплачиваемой, так как женщина должна была давать молоко, являющееся доброкачественной пищей для ребенка, а это зависело от питания кормилицы.

Гуманист Франческо ди Барберино перечислял навыки образцовой кормилицы: она должна пеленать младенца, выправлять косоглазие, неправильно выросшие зубы и вывихи, «моделировать его как воск «, не приближать его к больным людям, не давать в руки старухам из опасения колдовства, беречь от опасностей, когда он начинает ходить. Маффео Веджо добавлял, что она не должна запугивать ребенка ночными страхами, а быть нежной и петь песни, что бы успокоить его.

Вот несколько правил, такого авторитета, как Амбуаз Паре, по которым необходимо было искать женщину, которой можно бы было вверить ребенка, исходя их следующих предпочтительных качеств: «Кормилица не должна объедаться, не быть приверженной к вину, ибо от этого страдает грудь. Она не должна слишком часто сходиться с мужчинами, тому несколько причин: от этого волнуется кровь, а значит и молоко, ухудшается его качество, у молока становится неприятный вкус и запах; кормилица может забеременеть, а это плохо и для ребенка, которого она кормит, и для того, который должен у нее родиться (ему не хватает питания).

Дети должны смотреть на красивое и блестящее. Поэтому они любят смотреть на огонь горящей свечи, любят слушать ласковые слова, перестают плакать, когда слышат пение, боятся темноты и не хотят видеть уродливое. Поэтому если старая и уродливая женщина берет дитя на руки, оно плачет, а красивой протягивает ручки и к ней тянется. Кормилица должна быть не грустной, а красивой и веселой, хорошо одетой и уметь петь. Она должна соблюдать определенные пищевые ограничения, избегая еды, которая горячит кровь, не пить крепких вин, избегать гнева и волнения. Необходимы умеренные физические упражнения, больше верхней части тела, чем нижней.

Когда кормилица укачивает ребенка, его головка должна быть выше остального тела. Пеленать его следует так, чтобы шейка и спинка не горбились. Чтобы он заснул, надо качать однообразно и не сильно, поскольку сильные толчки вызывают рвоту, мешают пищеварению и беспокоят мозг. Спать ребенку нужно прямо, а не на боку, чтобы он не вырос горбатым. Пока он маленький и его не прикармливают, ему следует спать только на спинке, но когда станет сильнее, надо класть на каждый бок по очереди. Кормилица должна следить, что бы свет падал прямо, т. к. ребенок всегда поворачивается к свету, избегая темноты». Примечательно, что все предписания, касающиеся гигиены младенца, как видим, обращены не к матери, а только к кормилице.

Иногда кормилицы жили в доме, где находился ребенок, но значительно чаще (четыре раза из пяти, по одному из исследований) они брали ребенка в свой собственный дом, часто находившийся на некотором расстоянии за пределами города. Увезенные в корзине на осле, которого вел слуга, такие младенцы были полностью отделены от своей семьи на протяжении 18 месяцев или более. Проповедники не одобряли такую практику, правда, не по религиозным, а по практическим мотивам: «Вы отдаете своего ребенка, чтобы его вскармливала свинья, - говорил Фра Бернардино своим прихожанам, - где он набирается привычек своей няни. И когда он возвращается домой, вы жалуетесь: «Я не знаю, на кого ты похож; это не наш сын!». Что касается козлиного, овечьего, коровьего молока, то оно считалось пригодным в лучшем случае в соске. Ребенок, «выкормленный молоком животного, не будет иметь совершенного ума», - считал Паоло да Чертальдо. Все соглашались, что младенец похож на растение, которое нуждается в выращивании на подходящей почве. Микеланджело, которого отдали на вскармливание жене камнереза в 1475 г., шутливо заявлял, что он впитал «молоток и резец, которые использую для моих статуй, с молоком няни». Отцы тратили много усилий, чтобы найти физически здоровых и добродетельных кормилиц, и в договоре специально оговаривали «хорошее и здоровое молоко».

В рассматриваемых источниках лишь монна Алессандра Строцци признавалась в том, что кормила грудью своего младшего сына Маттео, родившегося после смерти отца: «Я кормила его грудью, в тревоге, все время думая о том, что смерть заберет его у меня», и именно этим она объясняет свою особую любовь к этому из сыновей. Но в данном случае ситуация объяснима: Алессандре Строцци не нужно было выполнять супружеских обязанностей ради скорейшего зачатия. К моменту рождения ее последнего ребенка, сына Маттео, ее муж скончался.

В большинстве семей горожан предпочитали обращаться к услугам кормилицы, и эти ситуации часто попадали в поле зрения авторов купеческих записок. Например, Донато Веллути вспоминал о том, как пестовала его кормилица, и так было со всеми его братьями и сестрами. Сам Донато пережил много тревог после рождения своего первенца Ламберто, ему пришлось вникать в определение качества и количества грудного молока и способы пеленания младенца, чтобы понять, от чего ребенок покрылся болезненной сыпью. После того, как попытались безуспешно лечить его водами в Мачерето (окрестности Сьены), Донато счел, что кормилица «слишком пылкая и горячая», уволил её и нанял девушку «с более спокойным темпераментом», но и «она сразу же похудела, поскольку не могла спать по ночам». Очевидно, в богатых купеческих семьях заботились о выживании грудных детей, причем не только первородных сыновей.

Возникали ситуации, когда отсутствовала возможность платить взятой в дом няньке принятые 15 флоринов в год, в этих случаях ребенка отдавали в дом кормилицы за более дешевую плату (12 флоринов, если она жила во Флоренции, 9-7,5 флоринов, если за городом), что не всегда влекло за собой положительный опыт, так отец Джованни Морелли Паголо в 1335 г. был отправлен к кормилице в Муджелло, и его забыли там на 11 лет (мать рано умерла, отец был в отъезде, взрослые братья пренебрегали младшим). Невежественная крестьянка «била Паголо без пощады», потому что была «женщиной зверской и грубой». Воспоминания об этой особе долгое время приводили Паголо в такую ярость, что «он набрасывался на любого, кто попадался ему под руку». Вредное воспитание отца в чужой семье его сын справедливо считал причиной дальнейших трудностей, которые Паголо испытывал в процессе обучения грамоте, пока, наконец, не нашли «учителя спокойного и не прибегающего к помощи розги».

Большое влияние кормилицы на формирование ребенка учитывал и Джованни Ручеллаи, хотя и утверждал не без влиянием гуманистической педагогики, что лучше всего, если ребенка будет кормить собственная мать, пока это не содержит опасности для её здоровья, но если дела обстоят иначе, следует «взять кормилицу молодую, здоровую и веселую, чтобы она была замужем», но при этом он особенно подчеркивал - «следите, чтобы у нее не было косноязычия».

Нетрудно заметить общую тенденцию целенаправленного воздействия на ребенка в раннем возрасте - это подавление эмоционального начала его природы. Поэтому представители городской среды столь озабочены тем, чтобы у кормилицы был спокойный нрав и здоровье: «Возьмите честную женщину, подающую пример доброй жизни, лучше зрелых лет, а не девчонку, чтобы не был огонь похоти в крови ребенка зажжен раньше времени. Последите, чтобы до трех лет она не делала ни в чем различия между мальчиками и девочками, не обнимала, не целовала, не забавляла ребенка без конца, если не хотите, чтобы он выглядел чудаковатым в 25 лет».

Если все же ребенок оставался с отцом и матерью дома, то существовала масса распоряжений и указаний, как должны заниматься воспитанием родители: «Постарайся жениться на женщине мудрой и с приятным лицом, ведь та что умна, всегда станет хорошей женой и воспитательницей детей», или «дети обязаны любить своих отца и мать, уважать их обоих, более, чем самих себя». Здесь, естественно указывается, что отец, как и предусмотрено патриархальными заповедями, является самым уважаемым и авторитетным членом семьи, но наряду с этим, уже видны изменения в отношении к женщине - матери, которая, так же как и отец, должна быть уважаема и почитаема детьми. Тем более, что существовало много примеров, когда мать являлась в отсутствии мужа главой семейства и исполняла роль воспитательницы.

Речь шла о нормах, ментальных штампах и стереотипах, касающихся жизни женщин в законном браке и семье. Однако в светском обществе существовал огромный пласт расхожих представлений о роли и месте женщин в сфере внебрачных любовных отношений. Прежде всего, они отразились в новеллистике XIV-XV вв. При первоначальном знакомстве с ней создается впечатление, будто повседневная жизнь вне брака состоит сплошь из удовольствий, для получения каковых дозволены любые средства.

Для выявления объективной стороны проблемы, прежде всего, нужно обратиться к морали новелл. Девушки из высших городских сословий тщательно оберегались семьей и церковью, и ситуации, с ними связанные, в меньшей степени отразились в новеллистике. Страсти кипели, главным образом, вокруг замужних женщин. Они выходили из-под родительской опеки и вступали в мир, где имели больше возможностей для формирования индивидуальных поведенческих модусов. В XIV-XV вв. в Италии, как и во всей Европе, обыденное сознание отличалась крайней противоречивостью в суждениях о вопросах пола. Как уже упоминалось в этот период представители церкви усиленно фабриковали аскетические идеалы девственности и целомудрия, доходя в своих суждениях до крайности, тогда как авторы новелл и некоторые светские идеологи формировали прямо противоположные взгляды. В этом можно убедиться на множестве примеров, в которых авторы рассказывали даже о служителях Господа, которые так же, как и светские люди не могли обойтись без земных утех. Например, Франко Саккетти в своем сборнике «Триста новелл», очень часто приводит такого рода примеры.

Нужно отметить, что для этой эпохи одновременно были характерны и другие ментальные установки. Чувства гностиков, направленные против секса, разделяли многие их противники. Брак не осуждался, поскольку он был благословлен Христом и ему учил Господь, однако его рассматривали ниже непорочности. Целибат идеально подходил для тех, кто стремился к совершенству и Тертуллиан высказывал свое мнение по этому вопросу: «Мы не отрицаем брак, но воздерживаемся от него. честно отстаиваем брак, когда против него выступают, как против некоего грязного дела, тем самым пренебрегая Господом». Другие писатели соглашались, что нельзя презирать законный брак, хотя благодаря целибату и воздержанию у людей остается больше времени, чтобы посвятить себя Богу.

Любопытным компромиссом являлся опыт сексуальной аскезы - так называемый «духовный брак» пары, которая делила один дом и часто - одну кровать, но при этом жила в показном воздержании, как брат и сестра. Еще одной формой внебрачных связей являлось сожительство, его практика пришла из языческих времен, и даже отшельники вступали в плотские связи, а безбрачное духовенство имело «невест души», которые могли стать не только экономками но и любовницами. Епископы формально запрещали так называемое «сестринское сожительство», однако оно продолжало сохраняться на протяжении веков.

Отсюда напрашивается вывод, что в этой сфере общественного контроля за женским поведением, реальность чаще всего не совпадала с действительностью, с навязываемыми женщинам идеальными образцами, формируемыми не только под влиянием правил религиозной аскезы, но и в соответствии с соображениями светского аскетизма в городской среде, представители которой были озабочены процессами накопления капитала и сокращением расходов в области домашнего потребления. Контрасты заключались в том, что политический престиж семей и необходимость социальной эскалации часто предписывали обратное: в этом случае формы бытовой и поведенческой репрезентативности выдвигались на первый план.

В обыденном сознании представления об отношениях между полами отличались вольностью и откровенностью, доходящими до бесстыдства. В реальной действительности городской среды, женщина, которая не получала эмоционального и телесного наслаждения и искала его вне семьи, часто оправдывалась в новеллах XIV-XV вв..

В запретной области женщины искали удовлетворения и получали его сполна, рискуя быть осужденными обществом, ведь в морально-дидактических трактатах того времени, прежде всего, воспевалась нравственная праведность Девы Марии: «Девственница перед родами, в родах, после родов, замужняя женщина и в супружестве девственница...». Однако в противовес этому высказывались и иные суждения. К примеру, в 1451 г. на три года тюремного заключения был осужден Жакоб Акарен по обвинению в следующих словах: «Почему это вам стыдно заниматься любовью? Пресвятая Богородица и та этого не стыдилась. Она этим занималась не хуже других, ведь она состояла в браке, совсем как мы. Вы верите, что она была девственницей? Ну, уж нет!». И это тогда, когда культу Девы Марии поклонялись с великим почтением, ее образ непременно присутствовал в повседневной жизни горожан! Разрыв между идеалом и действительностью - обычное явление этого периода. Он проявляется во всех сферах жизни, несмотря на религиозные и семейно-брачные устои. Именно такого рода поступки вкладывал в поступки своих персонажей Боккаччо.

Новеллы наглядно иллюстрируют чувственный характер любви, проявившийся в нравах, обычаях, общих и правовых воззрениях, отражающихся в своеобразных источниках, таких как биографии. Например, вышеупомянутая Алессандра де Барди, в девичестве тоже подверглась жестокому испытанию. В нее влюбился «красивый и благородный юноша (имя не известно - И.А.), но не слишком зрелый разумом, как это часто бывает с молодыми людьми, преисполненными суетности. Девушка не только никогда не говорила с ним, но даже не поднимала на него глаз». Влюбленный жаловался автору биографии: «неприступная крепость», «тверда как алмаз». С каждым днем «безумие и легкомыслие этого юноши, склонного к удовольствиям и телесным наслаждениям» усиливалось и толкнуло его на безрассудство. Он подкараулил Алессандру на пути из монастыря Сан Джордже, где она несколько дней молилась (конечно же, в сопровождении двух пожилых родственниц), упал на колени и протянул ей нож со словами: «Если ты не хочешь меня видеть, возьми этот нож и заколи меня!» Девушка поступила в полном соответствии с правилами хорошего тона, проявив самоотверженность, самообладание и выдержку - плод тщательного воспитания. Она сделала вид, что эти слова к ней не относятся, и прошествовала мимо незадачливого поклонника, даже взглядом не дав ему почувствовать, что заметила его выходку. Разумеется, данная героиня воплощает идеал будущей верной и покорной жены, которая не поддалась соблазну, и не запятнала свое целомудрие и чистоту. Но новеллы пестрят и другими примерами. Нам не следует забывать, что разные модели женского поведения, которые постулируются в этих двух случаях вполне могут быть объяснимы различиями жанров.

В сфере взаимоотношений полов можно наблюдать как признаки обновления, так и отмирания средневековых устоев. Во многом это объясняется тем, что в Италии с зарождением и развитием культуры Ренессанса и гуманизма, где начинался пересмотр представлений о природе человека и его внутреннем мире, стали складываться новые оценки человеческих желаний и потребностей. Прежде всего, под определением «человек» начинают подразумевать не только мужскую, но и женскую природу. Сексуальные нормы того периода в браке и половой любви Й. Хейзинга характеризует так: «В основном... отношение к любви даже среди людей высших сословий оставалось всегда грубым. Повседневные обычаи все чаще отличались простодушным бесстыдством, но вся эта грубость вовсе не есть пренебрежение к идеалу. Также как и возвышенная любовь, распущенность имеет свой собственный стиль, и к тому же достаточно древний». В качестве примера можно привести одну из фацетий Поджо Браччолини: «О жене, которая обманула своего мужа».

Таким образом, можно выделить аспекты, характерные для городской среды позднего средневековья и раннего нового времени: начинается процесс реабилитации женской природы, но женщина останется угнетенной до тех пор, пока не будут обоснованы истинные основы сосуществования полов, заключенные в сфере приватности и интимности. Представления о сексуальности женского начала начинают формироваться именно в переходный период между средневековьем и Возрождением. Этот процесс более всего заметен именно в городской среде, прежде всего в средних и низших слоях населения, которые не были связаны социальными обязанностями в отношении сословной чести, семьи и капитала. Это приводило к поискам аргументов, например, такого рода, как у Боккаччо: «Законы природы важнее всего. Природа ничто не создала даром и снабдила нас детородными органами не для того, что бы мы ими пренебрегали, а для того, что бы ими пользовались». Самой убедительной причиной в глазах женщин последовать совету дамы Боккаччо, была мысль: «В противном случае, легко заболеть истерией, и поэтому лучшее средство. - брак с сильным и хорошо сложенным мужчиной». Вот как Боккаччо говорит об этом: «Она вся пылала огнем страсти, так и кинулась к Ринальдо в объятия и до утра они успели многократно и досыта друг друга усладить».

О том, что нравы этого периода отличались достаточной вольностью и бесстыдством в отношениях между полами, говорит появившаяся в XV в. уже упоминаемая проблема фабрикации девственности. Это свидетельствует о том, что любовные отношения вне брака часто имели место в реальной действительности городской среды. К примеру, Паоло да Чертальдо считал, что всегда необходимо знать, что «все женщины, сколько их не есть, сделаны на один манер. Если ты будешь испытывать любовь то к одной, то к другой, то тебе будет угрожать великая опасность. Знай, что все грехи и позоры приключаются из-за женщин, они становятся причинами тяжких немочей, из-за них теряется дружба. Поэтому всегда остерегайся их». Итальянский гуманист Колуччо Салютати (1331-1406) в письме предостерегает своего друга от чрезмерного увлечения некой замужней дамой Джованной: «И кого ты любишь? Женщину!!!» Он напоминает, что по божественному порядку вещей женщина, подобно животным, подчинена мужчине, и далее упрекает адресата: «Ты женщину и сексуальные отношения выше себя ставишь и тем себя самого ставишь ниже животного». Он же утверждал, что «ничего нет, женщины распутнее - пробуждает она печали, волнения и страсти души». Примеры подобных оценок природы женщины в сочинениях гуманистов можно множить. С одной стороны, придавалось большое значение физической нетронутости девушки, с другой стороны, часто выявлялось то, о чем мы уже упоминали, а именно: предписания добрачного целомудрия иногда нарушалось. Светские авторы отрицали наличие у женщин самостоятельной воли и разума, и считали условием благочестивого поведения женщин абсолютное подчинение мужчинам.

В городах существовали определенные законы, если застигал на месте преступления муж, то он мог тут же убить ее; суд в таких случаях обычно освобождал мужа от наказания. Допускалась так же выдача виновной для осуществления наказания ее роду.

Женщина, уличенная в адюльтере по приговору светского суда могла быть повешена, это подтверждает «Декамерон»: «. до глубины души возмущенный случившимся, он без всяких объяснений велел трем своим слугам схватить обоих и заключить в одном из своих замков; весь дрожа от бешеной злости, он вознамерился предать обоих позорной казни». В другом сюжете Боккаччо за измену жены муж угрожал ее же родственниками, которые обязаны наказать ее за непристойный поступок.

Естественно, обществом осуждалось непристойное поведение мужчин по отношению к женщинам. Паоло да Чертальдо об этом говорит так: «В чужом доме, где довелось тебе найти приют, оставь в покое женщин. Не похищай их, не вынуждай силой и не говори о них сплетни». Упоминание о супружеской верности и уклонение от нее было повсеместно. Чем более жестким становился институт брака, тем большую реакцию он вызывал. Это было следствием внутреннего вечного противоречия между природой и условностью, находящегося в скрытом виде всегда в единобрачии, основанном в первую очередь на отношениях частной собственности. Гендерная ассиметрия проявлялась и в том, что женщинам всегда приписывали большую ненасытность. По мнению моралистов,они отличались неистощимой хитростью при достижении своих целей с первого же дня брака.

К концу средневековья, при утверждении сугубо физического взгляда на любовь, величайшее преступление, которое может совершить мужчина, заключалось в том, что он обманывал ожидание женщины, что на словах он оказывался сильнее, чем на деле. Женская жалоба на подобное хвастовство - обычная тема для сатиры. Женщина готова обмануть самого честного и верного мужа; в то время, когда муж обманывает ее однажды, она надувает его десять раз: «Похотливая женщина скорее найдет путь сойтись с любовником, чем мышь - дыру».

Новеллистами рассматривались все мыслимые варианты брака - по любви, по расчету, при мезальянсах, без них, когда муж старше жены, когда жена старше мужа и т. п. И все они рано или поздно сводились к обману, к супружеской измене, моральным, физическим и материальным невзгодам, от которых нет спасения. Для XIV-XV вв. эти воззрения не представляли чего-то исключительного. Это был основной мотив традиционной сатирической литературы. Первый и главный сюжет, приводимый женщинами для оправдания их неверности - это право мести за неверность мужа. В «Декамероне» об этом говорится следующее: «Тело мое еще прекрасно, и грудь моя еще не увяла, а ты, муженек, пасешься на чужом лугу».

Множество изображений адюльтера у новеллистов звучало не только как осуждение, но и как прославление здорового инстинкта природы: почти всегда прославляли неверную жену и очень редко - неверного мужа, а более всего сочувствовали молодым женам, прикованным к старым и бессильным мужьям. С неподдельным восторгом описывается часто ловкость такой женщины, которой под конец удается превзойти преграды, воздвигнутые ее ревнивым мужем, так что молодой человек, к которому она неравнодушна, достигает желанной цели. Восхваляется такая женщина, которая хитростью добивается того, что сам ревнивец - муж приводит к ней любовника. На страницах новелл рассказывается, как женщины заставляет мужей верить в их верность. Наряду с восхищением женскими уловками авторы XIV-XV вв. осуждали мужа, не уследившего за своей женой.

Возможно, убежденность новеллистов в том, что женщины столь хитры и изощренно коварны в удовлетворении своей ненасытности была весьма преувеличена: своеобразная метафорическая топика, своего рода утвердившийся в обыденном сознании штамп. Рассматривая записки флорентийских горожан, почти невозможно найти рефлексий по поводу супружеской неверности жены, виновницами прелюбодеяний обычно оказываются служанки, рабыни, селянки, проживающие в контадо на виллах. Например, в доме у Бернардо Макьявелли, претендующем на респектабельность, тем не менее, обнаружилось, что у юной служанки из бедной семьи должен появиться на свет ребенок, и этот случай не единичен. Поэтому анализ новелл всегда ставит перед историком еще и проблему социальной градации общества, учитывая, как само это общество к ним относилось. Возможно, их соотносили более с нравами простонародья, а более рафинированные слои общества, не чуждый культуре образованности и респектабельности, продуцировали образ жизни и мироощущение, чуждое вольностям и безудержности природного начала, отразившимся в новеллах. С одной стороны, народным массам, как и высшим сословиям, был свойствен идеал моногамного церковного брака, но, с другой стороны, в сознании и тех и других существовало представление о допустимости, по крайней мере, для мужчин возможности широкой сексуальной свободы. Это представление сохранялось в XIV-XV вв. независимо от большего или меньшего успеха деятельности церкви. Оно являлось элементом общей картины мира и, как таковое, сказывалось в повседневной практике.

Надо заметить, что прославление неверной жены всегда содержит насмешку над мужем-рогоносцем. Гораздо чаще обратные случаи, а именно: желание унизить путем насмешки над рогоносцем-мужем и его неверную жену. Такая комбинация в духе мужской логики. Пока мужчина - господин женщины, неверная жена всегда совершает преступление по отношению ко всем мужчинам. Обманутый муж потому так беспощадно высмеивается, что позволил неверной жене хитростью лишить его главного права - права господства над женщиной, т.е. позволил женщине вторгнуться в свои права собственника и хозяина.

В неравных браках, когда женщина была намного младше своего мужа, эта тенденция прослеживается особенно четко. Соответствуя чувственной и эмоциональной тенденции эпохи, эта черта, с другой стороны, противоречила ее здоровым инстинктам. Люди понимали это противоречие, это видно из того, что такие неравные браки часто подвергались высмеиванию. Те же мотивы есть и у другого не менее известного новеллиста того времени Франко Саккетти.

Сексуальные нормы того периода и повседневные обычаи, таким образом, очевидно, не были лишены простодушного и даже грубого бесстыдства. Например, Й. Хейзинга писал: «В обществе не существовали табу на непристойности в словах и идеалах, а, напротив, существовала терпимость к проявлениям эротической страстности, особенно в сексуальном поведении простолюдинов. Хотя обуздание непотребства общества возлагалось на церковь, которая делала это с большим или меньшим успехом». Существует много примеров в новеллах, когда женщина одерживала верх над мужчиной в браке и имела любовников, несмотря на то, что церковь и общество требовали от нее целомудрия, объявляя неверность женщины величайшим преступлением. Но в данном случае многочисленные ситуации такого рода, описанные в новеллах, снова не согласуются с тем, что встречается в записках: мемуарах, письмах, торговых книгах, отражающих реалии городских семей. Их всегда составляли и вели мужчины. Именно мужчины предстают с их страниц главными субъектами семейной экономики, главами, направляющими поведение всех членов семьи, включая слуг и зависимых людей, и отвечающими за их поступки. Поэтому имеются определенные основания полагать, что в данном случае мы имеем дело с преувеличениями особого литературного жанра. Не исключено, впрочем, что в них сквозит опасение перед активностью женского начала.

Таким образом, разнообразные источники предоставляют нам «веер» альтернатив: с одной стороны, безусловное осуждение женской неверности, что совершенно естественно для малой супружеской семьи, строящейся на меркантильных расчетах или политических соображениях. С другой стороны, ее оправдание и даже восхищение хитростью и ловкостью женщин, в которых торжествует принцип природного естества, реабилитация природного начала, совершенно необходимые для воспроизводства населения после страшных и опустошающих эпидемий, потрясших западноевропейское общество именно в этот период.

«Великий Мор» или «Черная смерть» - возможно, самая грандиозная эпидемическая катастрофа всей истории человечества. Возбудители болезни не различали бедных и богатых, они набирали силу и свирепствовали всюду одинаково или почти одинаково: «. В силу заразительной болезни, число умерших днем и ночью было столь велико, что страшно было даже слышать об этом, а не то что смотреть на мертвых. Сама жизнь коренным образом изменила нравы горожан». Ю.Л. Бессмертный полагал, что эпидемии привели к глобальной глубокой перестройке общества. Как уже упоминалос эпидемии очень остро ставили перед обществом проблемы репродуктивности населения. Поэтому столь ярко выражена в записках горожан детородная функция женщин, ради эффективности действия которой предпринимается целый ряд мер: найм кормилиц, тенденция к заниженному брачному возрасту невест, некоторая экономия чувств и эмоций в отношении новорожденных и совсем маленьких детей. Не исключено, что именно это обстоятельство привело к востребованности новеллистики с ее актуализацией плотского, природного начала и даже постулированием распущенности и безудержности сексуальных проявлений. Возможно также, что это стало условием определенного противостояния когда безусловной патриархальности семьи начал противостоять зарождающийся своеобразный средневековый феминизм, защищающий женщину и осуждающий тиранию мужчин.

Так, например, Марио Филельфо подшучивал над своим отцом, сообщая ему о незаконнорожденном ребенке, которого он имел: «Собственно говоря, ведь и ты сделал сына не из камня, не из железа, когда ты сам был в силах. Ты хорошо знаешь, каким ты петухом был. И я не евнух и не принадлежу к импотентам. К тому же я не вижу, почему бы плотская любовь должна быть так осуждена, когда сама природа, которая ничего не делает ошибочно, вложила всем существам желание - продолжать человеческий род». Даже те, кто прославлял семью, как, например, Джанджовано Понтано в своем сочинении «О супружеской любви» («De Amore conjugali»), Леон Батиста Альберти в своем «Трактате о семье» («Trattato della famiglia»),- первыми готовы порвать с нормами традиций. В своей «Uxoria» Леон Батиста формулирует вопрос следующим образом: «Должен ли муж терпеть разврат своей жены, или, чтобы спастись от нее, он сам должен предаться разврату?». А Лоренцо Валла решается писать следующее: «что за важность, с мужем ли сходится жена, или с любовником» (Onmino nibil interest, utrum cum marito coeat mulier, an cum amatore). Побочные дети больше не составляли исключения: напротив, скорее правило. Больше не скрывают своих незаконных детей, их воспитывают с другими и часто их предпочитают рожденным в законном браке. Например, монна Алессандра Строцци согласилась принять в свой дом незаконнорожденную дочь брата своего мужа Якопо дельи Строцци и пообещала своему сыну Лоренцо: «Я буду добра к ней и стану обращаться с ней так, как если бы она была моей дочерью, я буду ласкова с ней из любви к Якопо».

Судя по книгам Донато Веллути и Паоло да Чертальдо (XIV в.), за женщинами не признавалось никакой самостоятельности или права на свободный выбор, ее действия в рамках относительной независимости от мужчин казались порочными и приводящими к дурным последствиям. Не отрицая любви к законной супруге, они требовали: «держать всех женщин под строгим контролем, как малых и неразумных детей, потому, что они пусты и склонны к переменам».

Таким образом, необходимо сделать следующие выводы: вряд ли можно утверждать, что оставшаяся в рамках религиозно-патриархальных представлений модель женского поведения и воспитания являлась чистым анахронизмом, следствием застывших стереотипов. Эволюция во времени все же заметна.

У авторы светской литературы XV в. есть сходство с традиционными церковными догмами: целомудрие, благочестие, набожность, но главное покорность мужу, которая логично вытекала из социально-экономических отношений того периода. Эти идеологи признают за женщинами и даже поощряют их право выбора в устройстве судьбы. Для них уже нет сомнения в том, что женщины выполняют важные функции в семье: воспитание детей, экономия средств потребления, руководство слугами и работниками, светские обязанности. Поэтому требования, предъявленные к будущей супруге, становятся выше. И все-таки, идеальная супруга, в которой испытывают потребность семьи, не аристократка и придворная дама, а хозяйка дома и мать. Более всего эти качества воплощались в образах вдов и жен политических изгнанников, вынужденных или соглашающихся по доброй воле полностью заменять мужчин в управлении семьей и имуществом. Женщинам приходилось в полной мере проявлять комплекс качеств, соответствующий предъявляемым к ней данной социальной средой требованиям. Можно предположить, что при таких обстоятельствах вышеописанный стереотип религиозно-патриархального воспитания и поведения сказывался не самым худшим образом. Он помогал женщинам, вынужденным действовать самостоятельно, выработать своеобразный религиозный методизм, под влиянием священнослужителей и проповедников, исключающий мистические порывы, нерациональную благотворительность и вообще сильные страсти, равно как и другие качества - тягу к чрезмерной роскоши, чувственным наслаждениям и мотовству, которые существовали, как запретный плод и подстерегал женщин на каждом шагу. Многих из них не обошли эти пороки, и доказательств тому масса. Но тем не менее представления об идеальном поведении заключались в терпении и неустанном труде на благо семьи, бережливости в деле сохранения и приумножения имущества, кротости и любви к супругу, материнскую ответственность за будущее детей, с этим были согласны и служители церкви и светские идеологи.

Автор: Ануприенко И.А.