Круг общения итальянских женщин XIV-XV вв. в семье и за ее пределами

Помимо членов малой супружеской семьи - детей и мужа, горожанкам непосредственно приходилось общаться и с другими окружающими их людьми. Это были родственники, друзья, соседи, кумовья, слуги, наемные рабочие, рабыни, арендаторы и др. Круг общения женщин в семье и за ее пределами был разнообразен, и на данном этапе исследования необходимо выяснить основные связи горожанок с их окружением.

К примеру, в силу сложившихся обстоятельств, когда близких родственников из семейного клана Датини фактически не осталось после эпидемии чумы, Франческо Датини был особенно заинтересован в том, чтобы опереться на дружеские связи, в ряде случаев отдавая им предпочтение перед родственными, и это видно на примере дружбы с сером Лапо Маццеи. Маргарита, его жена сумела завоевать доверие мужа, его дальних родственников и друзей, при этом не теряя связь со своей семьей. Также Джованни Морелли описывает свою сестру Бартоломею, которая «была очень ловка в умении управлять семьей» и прекрасно ладила с домашними в «большой и сложной семье», где проживали под одной крышей родители Антонио, его женатый брат, две замужние сестры с детьми.

Маргарита, которая как уже упоминалось пришла в семью Датини в возрасте 16-ти лет, должна была в первую очередь угождать мужу и его не очень многочисленной родне. Может быть, в силу того, что родственников у самого Франческо практически не осталось, а скорее из-за того, что семья Маргариты была знатной и уважаемой во Флоренции, Датини поддерживал связи с родом жены. В письме от 30 января 1386 г., она рассказывала мужу о здоровье своего отца, и по-видимому, эту тему они обсуждали неоднократно. В письмах к жене Франческо интересовался здоровьем тестя: «Я (Маргарита - И. А.) получила ваше письмо от 27 января и отвечаю на ваши вопросы. В том, что касается родителя, признаю, что вы правы во всем и разделяю вашу волю. Я охотно оплатила бы все расходы и врача, лишь бы болезнь его скорее закончилось, поскольку я переживаю, как одну из самых больших печалей в моей жизни. Я не видела его со дня приезда, если вы первый увидите его, передайте ему мое мнение и не бойтесь сказать ему все». Озабоченность здоровьем тестя, является достаточно искренней и обоюдной у обоих супругов, что свидетельствует о контакте их семей, но иногда посещение семьи родственниками негативно воспринималось супругом из-за больших расходов, а тем более, если это происходило в его отсутствие. При своей мелочности и подозрительности он пытался проконтролировать все действия жены, на что она ему постоянно писала оправдания: «Фатторино (слуга - И. А.) доложил тебе, что Никколо со своей семьей ест и пьет в нашем доме, на что я отвечаю, и мои слова может подтвердить монна Аве, что здесь никто не ел, а тем более, - не пил. Если Фатторино не верит мне, то тогда пусть поверит правде монны Авы». Всем было известно, насколько иногда был жаден Франческо, поэтому Маргарите приходилось отчитываться за все использованные на гостей продукты, а иногда даже скрывать от мужа визиты этих гостей.

Она переживает из-за горя в семьях дальних родственников и делится этими переживаниями с мужем: «Вчера я была в доме Бернардо Гваданьи (степень родства - И.А.), потому что малышка Бернардо находится при смерти: едва успев поесть, я пошла туда и узнала, что малышку уже похоронили, это была великая печаль, потому что у Бернардо нет больше детей... Мы оплакивали девочку с женщинами, а потом меня пригласили остаться пообедать, я отказалась, так как ждала письма от тебя. И как только я пришла домой, то получила твое письмо, я очень хорошо сделала, что не осталась там».

Дружба, связывающая Франческо и сера Лапо, в конечном итоге сделала друзьями и Маргариту с нотариусом Маццеи. И поэтому не только сэр Лапо выказывал свои дружеские чувства Франческо, помогая добиться уменьшения непомерного налога, запрошенного у него Синьорией, и дарования флорентийского гражданства, но был полезен ему и его жене ещё и в бесчисленных других делах. Это он составлял деловые письма и контракты Франческо, давал ему советы при приобретении земли, помогал делать вино, лечить недуги, выбирать книги для чтения, лошадей и даже жениха для дочери. Его советы, всегда направленные на проявление умеренности, деликатности и терпения, иногда даже на преподнесение своевременного дара или похвалы, спасали Франческо от множества недругов, а Маргарите давали надежную опору в лице друга-мужчины, который по первому зову приходил ей на помощь, так как считал, что семье Датини он обязан многим. В одном из своих писем серу Лапо за 1394 г. Маргарита писала: «Вы можете поступать со мной, как будто я ваша младшая сестренка, которая любит вас, как своего старшего брата. Мне кажется, что нет больше человека, к которому я бы была больше привязана, чем к вам».

Дружба с сером Лапо Маццеи у Франческо началась в 1373 г., за 10 лет до возвращения в Прато, когда он находился в Авиньоне и получил письмо от своего дальнего родственника Андреа ди Маттео Белланди. Он просил помочь одному бедному молодому человеку из Прато, который учился в университете Болоньи. В письме говорилось: «Этот парнишка, как мне многие сказали, если бы выучился, то стал бы стоящим, достойным человеком, тем более, что он одарён незаурядным талантом и большим желанием учиться. Ни его мать, ни братья не имеют возможности помочь ему, но вот если бы ты мог похлопотать, чтобы он был в Болонье одним из студентов Папы, то есть (имеющим льготы - И.А.), мы бы все пошли на эти затраты, и с помощью Бога этот юноша стал бы достойным человеком. И это случилось бы по милости Божьей и твоей». Предсказание Андреа сбылось. Студент, которому было тогда только 20 лет, был Лапо Маццеи, судьбой предназначенный стать самым близким другом Франческо в период всей второй половины его жизни. Вернувшийся в Тоскану и избранный гонфалоньером в родном городе, Франческо обнаружил однажды письмо, подписанное нотариусом коллегии Восьми. Поинтересовавшись, кем являлся писавший, он обнаружил, что это был тот самый юноша, которому он покровительствовал 10 лет тому назад.

Маццеи, несмотря на то, что был десятью годами моложе Датини (тот родился в 1350 г. и являлся вторым сыном Маццеи ди Гиго, человека бедного, который и налога платил всего-то 3 лиры и 4 сольдо), имел все основания считать себя уже состоявшимся человеком. Хотя он был по природе скромным, но всё же часто с гордостью говорил о себе самом, как о «пастухе из Каминьяно», ученые занятия которого дали прекрасные плоды. Начав свою практику во Флоренции в возрасте двадцати трёх лет, впоследствии он стал нотариусом Синьории, затем - нотариусом главного учреждения флорентийской благотворительности - госпиталя при церкви Санта Мария Нуова. Почти 20 лет занимал он этот пост, хлопотливый и почетный. Его уважала вся Флоренция, хотя для блага госпиталя он и готов был прибегнуть иногда к невинной небольшой хитрости, за что его благословляли бедные и сам он радовался (и это простодушие, смягчающее строгость сэра Лапо, спасало его от всякой тени самонадеянности) вкусной лапше с мясом и вину, присланными Франческо или Маргаритой: «Телятина ваша была превосходна, - писал он Датини, - и я съел присланный мне кусок с новым управителем госпиталя, чтобы дать ему немного утешения от душевных тревог, которые всегда отыскиваются в управлении подобным кораблём».

Всех этих хлопот, однако, было недостаточно, чтобы заполнить внутреннюю жизнь сэра Лапо. Он находил время, как свидетельствовали его письма, для забот, которые были близки его сердцу: для дружбы и своей семьи, для бедняков и для своего клочка земли в Гриньяно.

И дружбе, возможно, он отдавал первое место. Хотя Франческо Датини не очень-то располагал к дружеским отношениям, будучи человеком грубым, неотёсанным, беспокойным и скупым. И их дружба зиждилась, возможно, на притягательности противоположностей, на привлекательности, которую смелость производит на человека робкого, спокойного и домашнего: «Я не хотел бы, чтобы это показалось лестью, - написал однажды Сэр Лапо Монне Маргарите, - но мне кажется, что невозможно иметь более горячую, более жаркую любовь ни к кому на свете; каждый раз, когда вижу его (Франческо - И. А.), мне кажется, что я вижу нового моего отца.... Господь, да дарует нам милость жить и идти вместе до конца и вместе вернуться на небо, к родине,  откуда мы пришли».

Эта дружба раскрывалась в письмах как феномен искренних и сердечных отношений, что, очевидно, нечасто встречалось в обществе, где господствовали яростная борьба между различными группировками и острая конкуренция в делах, а к дружбе относились единственно, как к средству сделать карьеру. «Хорошо иметь друзей всегда и от каждого цеха, - писал тосканский аноним времени Датини в книжечке необходимых советов торговцам, - но не бесполезных людей. Друзья добрые, мудрые и богатые - самые необходимые».

«Самые необходимые» друзья являлись неотъемлемой частью публичной повседневность городской семьи. В купеческой среде даже столь важное таинство как крещение проводилось в светской атмосфере, насыщенной амбициями, тщеславием и соображениями выгоды. Действительно, в записках деловых людей не заметно особого появления благочестивых настроений по поводу крестин, зато заметно стремление превратить это его в средство достижения успеха и популярности, снискания политического престижа, о чем говорят упоминания о знатных и уважаемых крестных отцах. Так, Лука да Панцано гордился тем, что его дочь держал у купели флорентийский канцлер Леонардо Бруни; случалось, что в качестве крестных отцов выступали и коронованные особы, знатные прелаты или сеньоры. Обряд крещения превращался, таким образом, в светское празднество, предлог для созыва гостей. Морелли советовал именно таким образом добиваться расположения высокопоставленных лиц ради получения кредита или поддержки на выборах. Паоло да Чертальдо придерживался того же мнения: «Стремись быть с теми, кто богаче и выше тебя». И даже Леон Баттиста Альберти, который сам, следуя лучшим классическим традициям, превозносил прекрасные достоинства дружбы, советовал ограничивать её членами своего собственного кружка, с тем, чтобы дружеские связи способствовали укреплению семьи и возрастанию её богатства.

Еще одной формой связи с внешним миром выступала столь поощряемая проповедниками функция горожанки, как дела милосердия. Не составляла исключения и Маргарита Датини. Она занималась благотворительностью и устройством судьбы подброшенных детей или детей из соседних семей, как и из семей, главы которых были втянуты в орбиту деятельности ее мужа, если эти дети оставались без родителей в результате сложившихся обстоятельств: «Скьяво мне написал, что ему не удалось найти отца девочки, которая находится у него; он уже потерял целый день и завтра, наверное, потратит на это другой; я не хочу давить на него, чтобы он оставил эту девочку у себя, потому что отец её - богатый ремесленник, а мать - очень трудолюбивая и порядочная особа, и не будет ли хуже для нее, если она останется без них. Я сегодня тоже предприняла поиски (кормилицы - И.А.) по всему Прато, и я не остановлюсь до тех пор, пока не буду точно знать, снабжены ли они кормилицей или нет, потому что не хочу, чтобы случилось то, что случилось у зятя Доменико ди Камбио, который хотел нанять кормилицу сюда, а её задержали на целых восемь дней, и этот добрый человек потерял трёх самых прекрасных малышей, которые только были на этой земле.

Ради Бога, ты ведь не знаешь, что за люди эти флорентийцы; я поклялась когда-то, что не приму близко к сердцу никаких их трудностей, но эту трудность я принимаю во имя любви к тебе и к Манно. Я пообещала Скьяво, что, если он возьмёт этого ребёнка, то при малейшем слухе, шуме, он нес бы ребёнка прямо сюда, и здесь они будут находиться вместе с кормилицей до тех пор, пока ситуация не уляжется и не будет повода, который мог бы причинить ребёнку хоть малейший вред.. Не принимай близко эти заботы, потому что мы всегда имеем их столько, сколько хотим понести. Заканчиваю, потому что к вечеру чувствую себя не совсем хорошо. Храни тебя Господь». Она очень трепетно относится к этому чужому ребенку, и видно, что эта забота не показная, хотя она и говорит супругу в письме, что эта забота - ее личное дело, и если бы она не хотела этим заниматься, ее никто бы не заставил. Подобные заботы Маргариты распространяются и на нескольких детей, оказавшихся в подобной ситуации.

В ином положении оказывается один из младших сыновей друга семьи Датини, ближайшего поверенного сера Лапо Маццеи. Этот нотариус, будучи человеком набожным и благочестивым, был склонен к тому, чтобы создавать собственную модель веры и был одержим духом проповедничества. Этим часто объясняется нетривиальность его поступков. Она проявлялась даже в ситуации крещения его 14-ти детей, как уже упоминалось. Обычно во Флоренции акт крещения обставлялся так, чтобы завязать дружбу и связи, близкие родственным, с нужными людьми, которых приглашали в кумовья, а также продемонстрировать роскошь и помпезность домашнего уклада. Не напрасно Джованни Доминичи укорял богатых представителей своей паствы за то, что они превращают великое таинство в пышную светскую церемонию.

В изучаемый период связи, возникающие при крещении детей (Compari), когда крестными обычно выступали соседи равного или при возможности -более высокого положения, были очень выгодными. Как писал Джиованни Морелли: «Кумовья должны быть добрыми людьми с состоянием и властью». Число крестных родителей было определено по канону - три, из которых два должны были быть того же пола, что и младенец. Исключались близкие родственники, равно как и потенциальные партнеры по браку, поскольку крещение ребенка создавало «духовное родство» и приводило в действие запрет на инцест. Крещение также требовало одаривания младенца. Однажды приглашенный в качестве крестного отца Франческо Датини шутливо спросил друга: «Сколько стоит сделать ребенка христианином?», на что друг ответил в том же духе: «В зависимости от того, насколько ты хочешь себя почтить!». Обычно дарили пироги, но, по крайней мере, однажды Датини принес три элла тонкой ткани.

Сер Лапо Маццеи предпочитал, чтобы его собственных детей крестили бедные «из любви к Богу» («per l'amore di Dio») и даже тёмные люди, поскольку он верил, что «таким образом сделает своих младенцев любезными Богу и отвратит от всякого преступного дела». И только после многих лет уговоров он согласился на то, чтобы Франческо Датини, а он очень на этом настаивал, стал крёстным отцом одного из его детей: «Нет необходимости, чтобы крепкая и прочная дружба заканчивалась ещё и кумовством». Он выдвинул условие, чтобы богатый крёстный пришел на крестины безо всяких приношений, и как бедный пилигрим смиренно ждал момента крещения - «а иначе - нет».

Несмотря на то, что сразу же после рождения Лапо Маццеи отправлял своих детей, по обычаю того времени к кормилице далеко от дома, он не скрывал своей радости, когда они возвращались: «Ваш крестник, - писал он Франческо и Маргарите, - которого я видел всего лишь раз, вернулся от кормилицы, и он - самый прелестный кудрявый кусочек, который когда -либо был у меня». Один из его сыновей, «любимчик, взращенный дома, только у груди матери», страдал от ежемесячных приступов эпилепсии, и Сэр Лапо брал его тогда спать в свою кровать. В долгие зимние вечера он читал вслух детям, около печи, «Fioretti» Святого Франциска - книгу, которая еще прежде была отослана монне Маргарите. «И если мою книгу Святого Франциска монна Маргарита держит у себя дома, то я прошу прислать мне её, чтобы занять моих детишек в часы ночных бодрствований».

Светом очей Сэра Лапо был Пьеро, старший, «самый послушный из всех моих ребят» - так он рекомендовал сынишку другу. Как только мальчику исполнилось одиннадцать, он начал своё обучение в текстильной лавке у Франческо и стал жить в доме Датини. «Я полагаю, что это угодно Богу, - писал Сэр Лапо, - помочь мне воспитать его, заставляя трудиться до пота». И всё же, когда оказалось, что у Пьеро не остаётся времени, чтобы ходить в школу и изучать счёт, он вмешался: «Если сейчас он отойдёт от счёта, то не пройдёт и месяца, как всё будет забыто». И настоял на том, чтобы мальчик был на некоторое время отослан домой, чтобы возобновить занятия в школе. Для сравнения вспомним об Алессандре Строцци, у которой были собственные дети - дочери и сыновья. Она стояла на позициях любви и строгого воспитания, но любовь, которую она испытывала к младшему сыну, родившемуся уже после смерти мужа, оказалась наиболее сильной и трагической.

Дети, за которыми присматривала Маргарита, часто являлись крестниками Франческо. Один из них, как выше упоминалось, сын сера Лапо Маццеи, жил в доме у Датини и, по-видимому, именно монна Маргарита занималась им, иногда позволяя ему то, чего по церковным канонам делать было нельзя: «Еда во время Поста невкусная, специально ничего не готовим, но я делаю возможное исключение только для мальчика сера Лапо. Я послала его сегодня вечером помыться домой. Я должна его похвалить, и хвалить хотелось бы изо дня в день, у него есть качество, которое нравится тебе: он скоро читает. Но о самом главном я еще тебе не писала, не удивляйся, поскольку все были заняты его умением считать, мне кажется, что он научился хорошо считать, он тебе это покажет, когда ты будешь здесь. Храни тебя Господь». Есть все основания полагать, что замужние женщины, даже не имеющие собственных детей, все равно много энергии и внимания тратили на взращивание и воспитание чужих.

Хотя, безусловно, имелись и многочисленные исключения. Одно из таких - супруга сера Лапо Маццеи: «Знайте же, - писал он Франческо, - что у меня часто бывают трудности с монной Тессой, вашей кумой», иногда он обвинял себя, что и он бывает «крут» с нею. Письма нотариуса рисуют её, как женщину болезненную, плаксивую, которая постоянно требовала курицу или каплуна, обязательно протёртых, но, когда она болела, то отказывалась есть, если только муж не кормил её с ложечки.

Сэр Лапо писал, что однажды, когда он остался на ночь в Гриньяно на вилле, чтобы наблюдать за окучиванием винограда, жена «отказалась есть, пока дочь или муж, или четверо из детей не придут, чтобы остаться с ней на ночь», она требовала, чтобы они принесли ей освящённое масло (миро), «если вдруг ей случится умереть в моё отсутствие». Всё же он старался любить эту женщину и даже быть ей добрым другом: «Мать - это мачта корабля», говорил он, и писал в другом письме: «Когда говорят, что ты должен любить её, потому что она принесла тебе много детей, мне не кажется, что это хорошо сказано; и всегда я осознаю, что она моя подруга, данная мне Богом». Таким образом, нотариус готов не только тепло относиться к взбалмошной, мнительной и капризной супруге, но даже уважать и любить ее за то, что она родила многих детей.

Маргарита, в отличие от жены сера Лапо, заботливее относилась ко всем ее домашним. Вот выдержка одного из ее писем: «Здравствуй, мой дорогой супруг! Я, Маргарита, имела удовольствие получить твое письмо. И хочу тебе написать ответ о здоровье домашних. Никколо ди Пьеро, (слуга -И.А.) прислал мне сказать, что ты бы был доволен, если бы я пошла в Гриньяно. Не было никакой необходимости говорить об этом ни ему, ни мне, потому что если бы я нашла время, то я бы пошла туда. Я была удивлена, что ты меня посылаешь в Гриньяно, когда у Филиппо (племянник, за которым она вела наблюдение - И. А.) трехдневная лихорадка и Фатторино почти валится с ног. А тем более мы вчера узнали, что девочка Кьярито (соседка - И.А.) умерла от глистов: я никогда не испытывала такого страха, и поэтому устроила, чтобы маэстро Маттео приготовил им сироп от глистов, чтобы они принимали его для профилактики. Я сама его тоже принимаю. У меня нет никакой болезни, но я хочу очиститься, тем более для этого есть подходящий момент. Тут еще Лючия (служанка - И.А.) вытаскивала ведро воды из колодца и ударилась глазом о раму колодца, я думала, что она потеряет глаз; я велела ей приложить примочку из сургуча, и, думаю, в субботу надо пустить кровь по совету маэстро Маттео, потому что глаз немного опух. Сообщаю тебе обо всем этом, чтобы ты не подумал, что я не хочу пойти в Гриньяно. Тем не менее, напиши мне, если ты настаиваешь, чтобы я туда пошла в воскресенье, то я оставлю все и пойду. О Джиневре (девушка, которая жила в доме, но не удалось выяснить точно, на каком положении - И.А.) не беспокойся, поскольку я думаю, что это болезнь горла, которая, к счастью, не будет иметь последствий, и тебе не надо об этом говорить, потому что знаю, что ты уверен, что я лечу ее лучше, чем если бы это была моя дочь, а я так и считаю, что она моя. Не хочу больше говорить об этом, потому что знаю, что у тебя есть и другие заботы, а об этом тебе не стоит беспокоиться царапина на голове пустячная, но мою тревогу вызывала эта болезнь горла, маэстро (врач - И.А.) мне сказал, что не думает, чтобы это имело последствия. Мы следуем его предписаниям, и сейчас у нее нет лихорадки и ничего другого, в то время как она с аппетитом ест и пьет.

Бог да хранит тебя!». Здесь Маргарита применяет свои специфические умения и навыки в области гигиены и медицины, которые, по-видимому, не могли взять на себя другие обитатели дома из-за неумения или нехватки полномочий. Кроме того, эти функции вменялись в обязанность хозяйки дома.

Маргарита каждый день должна была вести неусыпный контроль за ее подчиненными, докладывать об их поведении мужу: «Вы просите информировать вас о том, как ведет себя ваш слуга Аргоменто. По тому, что я в настоящее время видела, могу сказать только, что хорошо, хотя некоторым кажется, что он не так проворен, как хотелось бы. Аргоменто уехал отсюда в прошлый четверг, но я не могу сказать вам, что он отлично справлялся со всеми своими обязанностями». Как строгая и взыскательная хозяйка, Маргарита считала своим долгом докладывать мужу обо всех проступках или наоборот, хорошей работе его подчиненных.

Следующее письмо от 12 августа 1395 г. повествует о новых заботах: «Вчера вечером получила твоё письмо, которое дала читать Бернабо, что было для него сверх меры трудно, и я с трудом поняла то, что он говорил, и когда я дала читать его зятю мессера Пьеро, то опять поняла его с трудом (судя по всему, имеется в виду неразборчивость подчерка - И.А.). Мне кажется, что довольно трудно управляться здесь с семью женщинами (возможно, всему, женщины, нанятые в дом на сезонную работу - уборку или ремонт - И.А.), но я даже не могу думать, чтобы отослать хотя бы одну, и ты это знаешь. Прикажу передать Кристофано, что ждёшь его в воскресенье, и если он захочет поехать, то я дам ему лошадь». В распоряжении Маргариты, как она упоминает, находятся семь поденщиц, но даже их рук ей не достаточно. Естественно, можно сделать вывод, что подвластное ей хозяйство настолько велико, что требовало значительного количества людей для поддержания порядка.

В следующем письме она спрашивает у мужа совета о недавно нанятых ею служанках: «О тех женщинах. я бы хотела слышать твое мнение, может это для тебя и не важно, но важно для меня. Мы держали здесь двух девушек для работы, а ты должен посоветовать, оставлять их здесь или нет».

Из писем ясно, что уклад большого и богатого дома, в котором господствовала Маргарита, отличался патриархальностью. Маргарита, хотя и властвовала, но проявляла о слугах, младших факторах мужа и членах их семей порой почти материнскую заботу, много занимаясь вопросами здоровья, гигиены, воспитания и наставления на путь истинный. Она окружала их вниманием, но они не всегда платили ей той же монетой. Шпионство, доносы, постоянные кляузы хозяину на его супругу преследовали Маргариту. Вновь вернувшись к пресловутому делу о бочке уксуса, мы можем отметить обиды хозяйки: «Скажи Пеллагрино (слуге - И.А.), что он лжет. Он не видел, как разлился уксус, его не было дома, да и в канаву пролилось не очень много. При этом были Нанни и монна Джованна, а также все служанки. Но если ты не веришь мне, когда я говорю тебе правду, спроси лучше об этом Нанну и монну Джованну».

Маргарита, в свою очередь, когда ей приходилось оправдываться перед мужем за упущения в хозяйстве, всю вину стремилась переложить на плечи подчиненных: «Я наняла женщин, которые занимаются торговлей, но они мне не слишком нравятся, ты ведь знаешь, что они всегда считают себя обманутыми. Если бы я была неопытным человеком, я бы никогда не занималась вопросами, которые касаются найма работников, неважно - женщин или мужчин. Это очень ответственное дело. Ты тоже на себе это испытал... Если я посылаю тебе не всегда точно то, что ты требуешь, не сердись, потому что я ведь женщина, и я одна с целой ватагой служанок, и здесь со мной нет никого дельного; я посылаю тебе то, что полагаю лучшим для тебя». Она на наглядном примере показывает мужу, какими могут быть изворотливыми и хитрыми слуги: «Безрукавку Пеллегрино (портной - И.А.) тебе не сделал, потому что свет не видывал подобного лгуна, я не могла получить от него свою одежду назад, а его жене я сказала, что не отправлю для него больше ничего, я теперь сама всем этим буду заниматься».

Алессандра Строцци в своих письмах тоже неоднократно упоминала о слугах, которые находились в ее подчинении. Но у нее существовал несколько иной к ним подход. В 1450 г. Алессандра жаловалась Филиппо на старую рабыню Катеруччу, «на то зло, которое Катеручча причинила мне и детям. Я всегда страдала из-за того, что не могу наказать ее». Особенно необузданна она, по словам Алессандры, последние месяцы: «Она ведет меня со мной так, как если бы я была ее рабыней, а она - моей госпожой». В своей статье о служанках во Флоренции XIV-ХУвв. К. Клапиш-Зубер высказывает предположение, что Катеруччу нельзя было продать, так как она знала все семейные тайны.

Катеручча грозила прилюдно опозорить Алессандру (дочь Алессандры - И. А.), однако рабыня угроз не выполнила, и Алессандра, как мы упоминали, вышла замуж. Еще до свадьбы младшей дочери Алессандра получила из Барселоны молодую рабыню, и, как она пишет сыну, «Катеручча стала вести себя лучше и достаточно мирно». Она вновь упоминает эту рабыню 15 лет спустя, жалуясь на то, что Катеручча постарела, и пользы от нее почти никакой нет: «Она всегда жалуется на свое нездоровье. Мне она служит только тем, что немного выходит из дома, а остальное время. она остается в своей комнате: иногда прядет для меня, а иногда занимается своими делами, так что можно сказать, что я имею рабыню, которая не выносит трудной работы» (3 сентября 1465 г). Итак, воспринимая привычное для Тосканы домашнее рабство как естественное учреждение, Алессандра добавляет аргумент в пользу того, что Катеруччу нельзя отослать к Филиппо: «Она ни за что не захочет уехать отсюда». По-видимому, хозяйка все-таки считалась со своей старой рабыней. Незадолго до смерти, в 1470 г., она завещала, среди других распоряжений, «нашей рабыне Катеручче» черный плащ, три рубашки и пару башмаков. Но освобождения рабыни, как это подчас практиковалось, ее завещание не содержит.

У Филиппо на юге имелась рабыня, которая была, по-видимому, длительное время его наложницей. Впервые о рабынях, которыми владели Филиппо и Маттео, писала Алессандра в июле 1459г., добавляя с иронией, что «они составляют прекрасную «компанию» (brigata). Одна из этих рабынь - Марина». Четыре года спустя до Алессандры доходит слух о рабыне, которая хорошо справляется с хозяйством сына. Алессандра беспокоилась из-за того, что, состоя в связи с рабыней, Филиппо не торопился жениться и обзавестись законным потомством. Но в целом она не проявляет жестокости отношению к рабам М. Л. Абрамсон приходит к выводу, что формы домашнего рабства (более развитого в Венеции и Генуе, чем во Флоренции) были здесь сравнительно мягкими. В своих письмах Алессандра проявляла столь же основательную заботу и о членах семей своих арендаторов.

Таким образом, замужняя женщина - хозяйка большого дома в полной мере могла реализовать свои властные амбиции и склонности к управлению домом, командуя штатом слуг, членами их семей, младшими служащими своего мужа. В этой деятельности по управлению и организации от нее требовался значительный комплекс навыков и умений разного рода, от умений хранить припасы, содержать в порядке одежду и предметы домашнего обихода до способности врачевать, воспитывать и разбираться в человеческих душах. Со штатом слуг и домочадцев ее, как видим, связывали довольно сложные отношения, учитывая атмосферу доносительства и тотальной слежки одних за другими, созданную хозяином дома, как, к примеру, в семье у Датини.

Какими же были увлечения замужних и занятых ведением хозяйства женщин в повседневном обиходе? Судя по переписке Маргариты, она стремилась проводить редкие часы досуга в общении с другими женщинами, обсуждая с ними текущие дела, давая и выслушивая дельные советы, размышляя об устройстве судеб своих детей. Кроме того, как следует из писем, любимыми темами разговоров, сугубо женским делом, которым им всем нравилось заниматься, являлись поиски достойных невест своим сыновьям и последующие за ними организации свадеб. Охотно обсуждались и другие, тоже типично женские темы - фасоны одежды и моды, вышивка, украшения и навыки рукоделий. Это позволяло горожанкам иногда отдыхать от своих хозяйственных забот и реализовать естественные коммуникативные потребности, зачастую перерастающие рамки обыденности.

Что стоит только подлинная эпопея о том, как Алессандра Мачинги Строцци подбирала невест своим сыновьям, впервые получив возможность реализовать некоторого рода социальный реванш, который компенсировал ее комплексы неполноценности, как вдовы политического преступника и изгнанника и матери высланных сыновей. Долгое время, подвергаясь гонениям в своих отчаянных попытках сохранить семейное состояние от посягательств со стороны своей родни и государства, натерпевшись некоторых унижений при выдаче замуж двух своих дочерей, теперь она получила полную возможность насладиться победой.

После амнистии ее сыновья возвратились во Флоренцию. К этому времени они оба нажили весьма изрядное состояние и готовились открыть самостоятельную компанию. Алессандра с энтузиазмом принялась за выбор девиц в качестве будущих невесток. Она одобрила девицу Катерину Танальи, обладающую задатками превосходной хозяйки дома и матери семейства: «Ей свойственны добрые чувства - скромность, сдержанность, трудолюбие, покорность». По мнению вдовы, такая девушка смогла бы ежедневно управлять домом, выносить трудности семейной жизни, воспитывать детей. Когда Алессандра обсуждает знакомых ей девушек и подыскивает их в качестве жены для старшего сына Филиппо, то ее рассуждения отнюдь не следует расценивать как циничные: они естественны для образа жизни и менталитета городской среды того времени и встречаются неоднократно в текстах. Из писем Алессандры мы черпаем следующие сведения: «Она (невеста - И. А.) обладает всеми качествами, и добродетелью и благородными манерами, высокая и хорошо сложена». Далее Александра хвалит девушку за то, что та, ведет умело домашнее хозяйство: «. Там шесть детей мужского пола и шесть женского., и она заправляет всем, так как мать всегда беременна, и от нее мало толку. Отец хорошо воспитал ее, к тому же, девушка отличается сообразительностью, умеет читать, танцевать и петь».

Алессандра с энтузиазмом повествовала в письмам к сыновьям, сколько усилий и ухищрений приходилось ей затрачивать, чтобы собрать как можно больше информации о подходящих на роль невест девицах, которых, в полном соответствии с повседневной практикой эпохи, держали взаперти и не выпускали из-под строжайшего домашнего контроля.

В письмах Маргариты тоже встречаются есть подобные мотивы. По всему видно, что ей нравится заниматься этими вопросами. Она с удовольствием высказывается о девушках на выданье: «О девушке Джанни выскажу моё мнение: она мне нравится, и я никогда не слыхала ни об одной девице столько похвал, сколько о ней - не удивительно, ведь у неё есть с кого брать пример. Пратезцы знают, кто были её мать и её сестра, потому что присматриваются больше к матерям, нежели к отцам, когда говорят о характере невесты. И потом - она статная и красивая, а это то, что всегда найдёт расположение. И сам Господь устроит всё наилучшим образом». Но она со вкусом дает и противоположную характеристику, которая не красит другую невесту: «О девушке (может быть, одна из дальних родственниц Франческо - И.А.), которая приехала из Лукки, я знаю, что сделаю всё, что нужно; не буду никуда выходить, чтобы быть дома, пока она будет здесь; прикажу её сопровождать, если ей понадобится куда-то пойти, так что всё будет в порядке. Но как только я увидела эту девушку, я сразу поняла, какого рода эта особа, и сказала монне Симоне, что у неё внешность бабочки. Она умеет танцевать и петь, и нет танца, которого бы она не умела исполнить; когда приходит скука, она может показать себя в благоприятном свете. Её все зовут Джолива («весёлая» - И.А.), и она весела душой и легка сердцем; разговаривает с кем ни попадя и заливается смехом от всякого пустяка. Хорошо было бы иметь её для веселья лет 12 назад, а сейчас меня мало что радует. Я никогда не видела, чтобы женщина обладала таким малым разумом, как она; можно смеяться над ней и вышучивать её долго, до тех пор, пока она не разозлится. Я хотела бы говорить только добрые слова, как ты того желаешь, но я не умела никогда шутить ни с тобой, ни с кем другим; я лишь стараюсь делать другим так, как я бы хотела, чтобы было сделано мне. Поэтому я и высказываю свое личное мнение. И когда другие не понимают этого, мне от этого плохо, и это меня гнетёт более всего остального».

Другой пример, когда Маргарита хвалит свою приемную дочь-девицу на выданье: «Это правда, что Лапа (дочь - И.А.) весь день твердит, что она хотела бы уехать; причина, я думаю, - это любовь к будущему мужу, которого она должна иметь, как и другую семью. Ведь это хорошо, когда мужчины возвращаются и находят всю работу сделанной и видят, что это заслуги их собственной жены. Другого довода я не знаю. Лично я воспитываю дочь и прививаю ей все необходимые навыки, которые только могу. Я даже просила всю челядь, чтобы они тоже ей подчинялись так же, как мне». Таким образом, она еще раз подчеркивает свою роль мудрой воспитательницы, которая прививает навыки самостоятельности своей приемной дочери, чтобы в последствии, когда та выйдет замуж, она могла бы руководить всем домом, как достойная хозяйка.

С таким же удовольствием она пишет о модах и нарядах, хотя в купеческих семьях не принято было вычурно и роскошно одеваться. Тем не менее, страсть хорошо выглядеть была присуща ей, как и любой женщине: «Так как сегодня очень потеплело, а я, как ты знаешь, распорола мою старую нижнюю юбку для Джиневры (служанки - И.А.), и таким образом осталась без нижнего белья, то скажи Доменико ди Камбио, чтобы поискал, если найдет, что-либо похожее на сицилийскую юбку, и чтобы она была красивая. Но я не хочу настоящую сицилийскую юбку, чтобы не тратиться; и не забудь, надо купить еще одну для Лючии, но чтобы она не была сделана, как моя; возьми или в три полосы или как тебе понравится, но чтобы она не была как моя, но чтобы была плотной, потому что она хочет плотную. И чтоб эти вещи были не слишком маленькими и не слишком большими, скорее среднего размера, и выглядели бы достойно и красиво. До сих пор у меня было одно твое письмо, и с ним я получила белые и позолоченные пуговицы, а также жилеты для Лючии и меня; не могу сегодня сообразить, достаточно ли их или нет, с другим письмом уведомлю Доменико, чтобы, если недостаточно, он купил бы новые».

В тоне письма чувствуется упоение, с которым Маргарита описывает увлекательную для нее эпопею о сицилийских юбках. В этом коротком фрагменте поражает богатство акцентов и обуревающих ее чувств. Ясно, что ей нужно, во что бы то ни стало склонить Франческо к покупке модной юбки, фасона которой она, очевидно, не знает. Отсюда стремление доказать острую в ней нужду: старую юбку распорола для служанки, а больше никакой не имеется, что вряд ли соответствовало истине. Свой интерес она ловко прикрывает заботой о Лючии, судя по письмам, дальней родственницы Франческо, которая долго гостила в доме, возможно, приживалке Ей очень хочется получить красивую модную юбку, но она не забывает и о соображениях экономии: следует купить не настоящую сицилийскую юбку, привозную и дорогую, а сшитую во Флоренции по тому же фасону.

В другом письме она просит: «Мне нужны мои одежды и мои блузы, сам видишь, какая стоит жара». Чуть позже, она меняет свое решение: «Я хочу мою одежду: три юбки и мой плащ, и два моих капюшона, один из которых голубой, а другой - розовый; хочу еще мое платье (тогу - И.А.), если ты намерен быть здесь летом; и пришли мои льняные корсеты и мое исподнее (белье - И.А.), которое в средних ящиках; а еще отрезы подкладочной ткани, которые лежат рядом». Таким образом, видно, что Маргарита была обладательницей весьма богатого гардероба, забота о котором и даже простое перечисление вещей доставляли ей истинное удовольствие.

А какое расстройство пережила Маргарита, когда потеряла украшение: «В воскресенье утром, открыв ящичек с кольцами, я не нашла там того кольца, что мне подарил Никколо ди Бонаккорсо, думаю об этом с болью и грустью. Все воскресенье я только и делала, что искала его целый день, и сегодня я заставила искать его и Никколо ди Пьеро, и Стефано, и мессера Пьеро на всех лавках и скамьях и, не оставляя поисков ни на минуту, до сих пор ничего не нашла. Я не могу сказать тебе с уверенностью, когда я могла его потерять и каким образом, разве что оно упало в ткани, и когда кто-то их вытряхивал, оно упало через окно на землю; или же оно было кем-то унесено, потому что если бы оно было из тех, что я ношу постоянно, я бы не удивилась, что оно могло где-то упасть или быть оставленным мной где-нибудь. Но исчезновение этого кольца заставило меня буквально онеметь, потому что оно из дорогих.

Я заставила подмести улицу и потом просеять все, что там было. Я хочу, чтобы ты все знал по многим причинам; позавчера, когда ты просматривал все эти вещи, ты обратил на него внимание и держал его в руках: камень в нем - сапфир. Больше писать не могу, потому что не знаю, в каком состоянии ты меня застанешь. Конечно, это очень грустно, и думаю, что для меня не было еще подобной причины огорчаться, потому что после того, как оно было потеряно, я ни днем ни ночью не чувствовала себя хорошо, но я надеюсь, ты меня утешишь, потому что понимаешь, какая это боль для меня». Все письмо она посвящает рассказу об утерянном кольце, даже ни разу не спросив, по своему обыкновению, о здоровье мужа и о положении его дел. Судя по этому письму, кольцо было не единственным ее украшением, драгоценности подразделялись на постоянно носимые и те, которые надевались редко. Говорить об украшениях и заниматься ими доставляло Маргарите большое удовольствие, либо огорчение, в зависимости от контекста событий.

Еще одним увлечением Маргариты являлся прием подруг, с которыми, хоть и редко, но все же удавалось увидеться, поговорить на интересующие женщин темы, обсудить насущные дела и проблемы, в конце - концов, просто посплетничать: «Монна Джемма была здесь вчера вечером со своей подругой, которая подарила мне и всем близким лучший вечер, который я когда-либо проводила, она была похожа на ангела. Я захотела ее отблагодарить и подарила ей кошелек, вышитый мною бисером в знак благодарности за ее визит». Маргарита спешит сообщить об этом мужу, чтобы тот узнал о визите из ее уст, ведь могло случиться так, что кто-нибудь из слуг оклеветал бы госпожу, или исказил информацию о посетителях, и тогда Маргарите пришлось бы в очередной раз оправдываться перед мужем. Визиты, которые наносила Маргарита, могли явиться причиной раздора между супругами, так как Франческо не любил, когда его жена праздно проводила время, поэтому в следующем письме она спешит доложить мужу: «В Гриньяно довольно скучно и нет желания туда идти, чтобы забавляться пустой болтовней, поскольку мне кажется, что нынче год не такой, чтобы праздно проводить время; в этом году я не пошла даже в Палько в церковь; вот только в среду монна Симона прислала приглашение для меня, помочь ей перенизать жемчужное ожерелье Катерины (очевидно, дочь подруги - И.А.), и я не пошла бы туда, но она очень просила...». Очевидно, что Маргарита стремится встретиться с подругой, а жемчужное ожерелье - это всего лишь повод встретиться и поговорить.

В итоге круг общения женщин из зажиточных городских слоев можно условно подразделить на несколько сфер. Прежде всего, это сфера малой супружеской семьи, состоящая в повседневном общении с домочадцами и слугами, с которыми их связывали сложные, насыщенные эмоциями разного рода контакты: от проявлений властности и распорядительности хозяйки дома до страха и опасений из-за постоянной слежки и шпионажа, которыми часто находящийся в отъезде по делам супруг окружал жену, тем более, что по возрасту она обычно была намного его моложе. В более широкую сферу попадали во многом патерналистские связи, в которые хозяйке часто приходилось вступать с арендаторами, факторами и служащими своего мужа, их детьми и домочадцами - со всеми, кто, так или иначе, оказывался вовлеченным в дела его компании, ремесленной деятельности или торговли. Дальнейший круг, оказывающийся уже за пределами рамок, очерченных домохозяйством, втягивал в себя родственников по мужу и, в меньшей степени, своих собственных сородичей, прежде всего, родителей. Другая сфера контактов затрагивала семьи друзей и соседей.

В реалиях городской жизни часто случалось, что женщины вынуждены были заменять мужчин в воспитании детей и делах по управлению хозяйством: в случае постоянных отлучек супругов по делах (обычно, далеко и надолго) или высылки из города по политическим мотивам. К тому же, мужчины из-за разницы возраста вступления в брак умирали раньше женщин. Последние могли успешно справляться с комплексом сложных проблем, как Алессанда Мачинги Строцци, но как часто случалось подобное? Нужно учитывать, что в поле зрения хронистов и биографов в первую очередь попадали именно такие ситуации. Множество случаев, когда молодые женщины возвращались в свой род с приданым и вдовьей частью, чтобы вторично выйти замуж или полностью вверяли себя под руководство каких-либо мужчин-родственников, доходят до нас лишь косвенно, поскольку в то время именно они считались нормальными, ординарными ситуациями, о которых не стоило специально вести речь.

Руководство домашними делами, необходимость исполнять большой объем работы своими собственными руками, посещения церкви и религиозные дела оставляли замужним женщинам не так много времени для досуга. Они старались посвятить это время сугубо женским занятиям: разговорам с соседками и подругами о знакомых за каким-нибудь рукоделием, обсуждению мод, фасонов одежды, украшений и причесок. Особой сферой их интересов являлось все, что было связано со свадьбами, крестинами и похоронами. Во время этих мероприятий они могли на законном основании появляться на людях в нарядной одежде, пировать, завязывать знакомства, говорить о женских делах. Именно этот круг интересов замужней женщины вызывал наиболее положительные эмоции в ее сознании: заинтересованность и удовольствие, иногда доходящие до упоения. Неудивительно, что проповедники часто пеняли женщинам на то, что они заняты во время службы пустопорожней болтовней, вызывающей неуместное веселье, иногда занимаются в храме мелочной торговлей или даже тайком назначают свидания мужчинам. Посещение церковных служб для замужних женщин становилось возможностью вырваться на какое-то время из плена обременительных повседневных забот, может быть также и из-под системы мелочного контроля и опеки.

Таким образом, основным занятием и сферой приложения интересов женщин городской среды являлся их дом. Понятие «дом» трактуется в более широком смысле, нежели представления современной эпохи, ограничивающей трактовку «дома», главным образом, рамками малой супружеской семьи. Дом для женщины-горожанки XIV-XV вв. включал зачастую несколько резиденций (например, во Флоренции и в Прато), а так же загородные виллы, поскольку по традициям патриархального уклада в той или иной мере членами семьи являлись слуги, арендаторы, факторы и служащие торгово-банковских филиалов и члены их семей. В разной степени они попадали в сферу забот женщин, как хозяек дома.

Домашнее хозяйство горожан сохраняло некоторые черты натурально-хозяйственной автаркии, так как в городе, даже таком богатом, как Флоренция, довольно часто возникали трудности со снабжением продуктами продовольствия из-за недородов, эпидемий, войн, внутри гражданских катаклизмов. Городской рынок сразу же реагировал резким повышением цен на продукты питания первой необходимости: зерно, вино, масло и мясо. Поэтому в каждом, даже очень богатом купеческом доме непременно имелись значительные запасы продуктов продовольствия, накопление и сохранение которых являлось важнейшей функцией хозяйки дома.

Не следует забывать о строгом режиме экономии, своеобразном светском аскетизме, свойственном сознанию горожан, активно втянутых в процессы накопления капитала. Это требовало воспитание в женщинах с раннего детства качеств бережливой и экономной, рачительной хозяйки. В мироощущении представителей торгово-ремесленной среды это означало приобщение к умению многое производить собственными руками: ткать, прясть, шить, хранить одежду и постельные принадлежности, готовить различные блюда и заботиться о припасах. В XIV-XV вв. эти умения по-прежнему ценились выше светских навыков и талантов, что было обусловлено реальными потребностями городской среды.

На основе анализа источников можно заключить, что любовное влечение, симпатия, взаимная привязанность не являлись предпосылками вступления в брак, однако, они могли возникнуть в ходе супружеской жизни. В указанный период общество в определенной мере уже было вынуждено учитывать эмоциональные проявления женщин, которые концентрировались прежде всего в семье. Ранее всего женщины получили право на изъявление материнской любви, хотя и эти эмоции церковь стремилась удержать под своим контролем. Что же касается супружеской любви, то и церковная, и светская идеология содержали в себе определенную подозрительность и настороженность в отношении проявлений любви жены к мужу, стремясь секуляризовать в этом случае сферу женских эмоций, вводя идеал «супружеской дружбы». Религия оказывала значительное влияние на область семейных отношений, о чем свидетельствуют случаи «духовного брака» в городской среде.

По нашему мнению, замужние женщины имели возможность реализовать себя в рамках своего дома, где им приходилось, так или иначе, выполнять функции управления и руководства, а так же находить приложение своим способностям в многообразных навыках, начиная от ремесленной деятельности по обслуживанию нужд в семье, заканчивая такими занятиями, как врачевание, пусть даже примитивное, воспитание дочерей и служанок, торговля и обмен, хотя и в мелких масштабах. Специфика городской среды и брачные стратегии часто приводила к тому, что вдовы и жены политических изгнанников вынуждены были полностью самостоятельно управлять семьей и всем комплексом хозяйственных дел. В этом случае наиболее положительные эмоции и удовольствия они испытывали, когда им удавалось вернуться к сугубо женским делам: участие в свадьбах, крестинах, похоронах, заботам об одежде и внешнем виде, общению с подругами и соседками, и естественно, хозяйки подражали мужской манере ведения дел.

Автор: Ануприенко И.А.