Каноническое (церковное) право в социально-правовом регулировании Древнерусского общества
Появление церковной организации в Древнерусском обществе потребовало законодательного определения ее места в системе государства. Княжеские церковные уставы (закон в форме уставов, т.е. отдельных постановлений по одному или нескольким вопросам) и уставные грамоты о десятинах, судах, церковных людях стали теми документами, в которых отразился договор, определяющий взаимоотношения светской и церковной властей, их функции в общественном и государственном управлении и суде, соотношение земельных, финансовых и иных интересов государства и церкви. Уставы издавали потом в большом числе и последующие князья.
Своеобразие источников отечественного церковного права в период зависимости Русской Церкви от Константинопольского Патриарха выразилось в том, что действовавшие на Руси церковно-правовые документы государственного происхождения в эту эпоху издавались разными инстанциями: великокняжеской и удельной княжеской властью, византийскими императорами и золотоордынскими ханами. Дошедшие до нас княжеские церковные уставы условно можно разделить на две группы в зависимости от того, какому периоду они принадлежат, территорию какого государственного образования охватывает разделение властей по уставу, и иерархического положения указанных в уставе сторон.
К первой группе относятся Устав князя Владимира Святославовича о десятинах и церковных людях и Устав Ярослава Владимировича о церковных судах. Законодателями в этих уставах выступают великие киевские князья, а в создании Устава князя Ярослава принимал участие киевский митрополит Иларион. Поэтому действие названных уставов распространялось на территорию всей Руси. Соответственно в них оговариваются формы и размеры материального обеспечения церкви, и пределы церковной юрисдикции применительно к столичной Киевской митрополии.
Вторая группа - это уставы и церковно-уставные грамоты удельных князей, отражавшие особенности взаимоотношений церковной и государственной властей, сложившихся в отдельных княжествах в период феодальной раздробленности XII-XIV веков: Уставная грамота Новгородского князя Святослава Олеговича 1137 г.; Уставная грамота Смоленского князя Ростислава Мстиславовича и епископа Мануила 11361150 гг.; Устав Новгородского князя Всеволода Мстиславовича (1117-1137 гг.) о церковных судах и уставная грамота, данная церкви св. Иоанна Предтечи-на-Опоках, и другие, в том числе не дошедшие до нашего времени.
Поскольку в большинстве своем в их основе лежат уставы Владимира и Ярослава, то характер соотношения правовых и религиозных норм в процессе регулирования общественных отношений целесообразно рассматривать на основе указанных двух документов.
Безусловно, первому христианскому князю Руси - Владимиру, приходилось проявлять известную законодательную или учредительную деятельность, направленную на установление и упрочение нового порядка общественной жизни, согласно существу и предписаниям новой религии. Общее и почти современное свидетельство об этой деятельности находим и в начальной летописи, и в других письменных памятниках XI века: так, в похвальном слове митрополита Илариона «кагану» Владимиру говорится, что он часто «снимался», т. е. совещался с отцами своими епископами о том, как в новообращенных людях «закон уставить». Естественно думать, что именно на этих частых совещаниях Владимира с епископами и был постепенно установлен тот порядок церковных дел на Руси, какой изображается в уставе, дошедшем до нас с именем этого великого князя.
Важнейший памятник отечественного церковного права - «Устав князя Владимира Святославовича о десятинах, судах и людях церковных», сохранился в семи редакциях и более чем в двухстах списках. Вопрос о его происхождении широко обсуждался в научной литературе и представлен различными мнениями. Однако проведенный в 1926 году С.В. Юшковым глубокий источниковедческий анализ указанного документа позволяет в настоящее время утверждать, что «архетипический текст, лежащий в основе существующих редакций, сложился в середине или второй половине XII века».
Редакции, дошедшие до нас, разнообразны по объему и содержанию. Ввиду этого, анализируя данный памятник, остановимся на одной из них - Синодальной редакции (вторая половина XIII - начало XIV вв.), распространенной на всей территории Руси, в том числе на украинских и белорусских землях.
Устав начинается обращением к Богу «во имя Отца, и Сына, и Святого духа» (ст.1), ставшим традиционным для нормативно-правовых актов. Далее следовало постановление о церковной десятине. Установление десятины было, конечно, первым делом князя Владимира, так как этим удовлетворялась самая насущная потребность церкви и духовной иерархии - иметь постоянные и определенные средства своего содержания. Руководствуясь правилами греческого номоканона, упоминаемого в самом Уставе, князь отказывается от вмешательства в дела, переданные церкви (ст.4-7). То же наказывает и потомкам своим (ст.6-7). Другими словами закрепляется принцип разделения церковной и светской судебной компетенции.
Но перед князем Владимиром стояла и другая, не менее важная задача: определить с возможной для того времени точностью круг ведения церкви в делах русского общества. Об этом свидетельствует дальнейшая запись Владимирова устава - «о судах церковных». Соответственно, Устав определяет и сферу церковной юрисдикции - по кругу дел и по кругу лиц. Так, в ст. 9 приводится перечень дел, подведомственных церковным судам, ее анализ позволяет проследить взаимосвязь положений устава с ветхозаветным законом, которым руководствовался законодатель.
Указанная статья имеет и большое материальное значение: на основании указанных в документе авторитетных правовых источников -постановлений первых христианских царей и семи Вселенских церковных соборов (ст. 11) - впервые объявляются общественно опасными такие поступки, которые ранее не рассматривались как преступления русским обычным правом. Итак, согласно Уставу, к ведению церковного суда отнесены:
1. роспуст - бракоразводные дела, в том числе самовольное расторжение брака. Согласно учению церкви брак заключался на всю жизнь, и мог быть расторгнут, лишь в исключительных случаях, причем только после церковного судебного разбирательства. Обоснованием нерасторжимости брака служили книги священного писания Ветхого и нового завета: книга Бытие (2:21-25; 3), Евангелие от Матфея (19:1-12), Евангелие от Марка (10:1-12), Евангелие от Луки (16:18);
2. смильное заставание, которое одни ученые понимают как преступную любовную связь, другие, в частности, А. С. Павлов, - как тяжбу о неустойках, связанных с приданым. Таким образом, Церковь признает совместную жизнь мужчины и женщины лишь в освященном ею браке и пресекает внебрачные связи. Согласно книге Исход (22:16-17), внебрачная половая связь с девицей влекла следующие последствия: если обольстит кто девицу не обрученную, и переспит с нею, пусть даст ей вено (и возьмет ее) себе в жену; а если отец не согласится (и не захочет) выдать ее за него, пусть заплатит (отцу) столько серебра, сколько полагается за вено девицы;
3. пошибанье (значение этого слова учеными трактуется неоднозначно).
Наиболее убедительной представляется точка зрения А.С. Павлова, согласно которой пошибанье означает изнасилование чужой жены или дочери. Согласно книге Второзаконие (22:28-29), изнасилование влекло за собой следующие последствия: «если кто-нибудь встретится с девицею необрученною, и схватит ее и ляжет с нею и застанут их, то лежавший с нею должен дать отцу отроковицы пятьдесят (сиклей) серебра, а она пусть будет его женою, потому что он опорочил ее; во всю жизнь свою он не может развестись с нею». Изнасилование же обрученной девицы каралось смертной казнью преступника (Второзаконие 22:25-27);
4. умычка представляла собой обычную языческую форму вступления в брак. Причем умычке предшествовала предварительная договоренность жениха с невестой. Как и другие языческие обряды умычка преследовалась Церковью, как противная ее учению;
5. «промежи мужем и женою о животе»: очевидно, имеются в виду споры об имуществе при жизни супругов. Подобные дела нетипичны для церковного суда. В основном Церковь сосредоточивала внимание на регулировании личных неимущественных отношений супругов, т.е. на духовной стороне брака. Имущественные же отношения регулировались светской властью. Но следует обратить внимание на то, что Русская Правда регулирует имущественные отношения в семье лишь применительно к наследственному праву.
Кроме того, к ведению церковного суда отнесено также рассмотрение следующих дел: браки между близкими родственниками, разные виды волшебства (ведьство, зелейничество, потвори, чародеяния, волхвования, зубоежа), еретичество, церковная татьба, гробокопательство, идолопоклонство, осквернение храмов, избиение сыном отца или матери дочерью, неприличное защищение женою своего мужа в драке, противоестественные пороки, скотоложство, убийство матерью незаконно прижитого младенца.
Следует заметить, что некоторые из перечисленных дел, подведомственных церковному суду, прямо указаны были в греческом Номоканоне и Библии; другие отмечены в рассматриваемом документе по указанию самой народной жизни, которая нередко представляла такие случаи оскорбления святыни и соблюдения религиозных языческих обрядов, которые обозначены в Уставе.
Обобщая содержание ст.9 Устава князя Владимира, следует заметить, что церковному суду подлежали дела, касательно области внутрисемейных конфликтов, в большей степени неимущественного характера, преступления против нравственности, церкви, языческие обряды.
В Уставе определяется сфера церковной юрисдикции и по кругу лиц, к которым отнесены (ст. 16): «игумен, поп, диакон, дети их, попадья и кто в клиросе, игумения, чернец, черница, проскурница, паломник, лечец (лекарь), прощеник и задушный человек (вольноотпущенники), сторонник (странник, богомолец), слепец, хромец, моностыреве, гостиницы, странноприимницы».
Ст. 17 указывает на подсудность этих лиц суду митрополита или епископа и перечисляет основные категории дел. Оговаривается в Уставе и компетенция общего суда в случае конфликтов между лицами разной подсудности (ст. 18).
Однако нельзя оставить без внимания представление церковному суду тяжебных дел о наследстве. Как известно, этот пункт не согласуется с Русской Правдой, по которой дела о наследстве являются подсудными князю. По уставу Владимира дела о наследстве не были совершенно изъяты из ведомства князя. Если тяжба о наследстве возникала между братьями, из которых один был церковный человек, а другой княжий, то для решения дела требовался уставом Владимира «обчий» суд, с дележом судебных пошлин между судьями князя и епископа. А отсюда само собой следовало, что если оба тяжущиеся были княжьи люди, в особенности близкие ему, т.е. его дружинники, наследство которых, может быть, состояло большей частью из княжеских пожалований, то споры о нем решались самим князем; равным образом и тяжбы церковных людей о наследстве составляли предмет исключительно суда епископов, как сказано в церковном уставе в конце перечня людей церковных.
Но наряду с этим ничто не мешает предположить, что уже при князе Владимире бывали случаи решения духовным судом тяжб о наследстве и между княжьими людьми, и что именно подобный случай внесен в Устав в виде общего правила. Такие случаи возможны были уже потому, что тогдашние русские юридические обычаи, относящиеся к области наследственного права, были слишком несовершенны по сравнению с нормами права, содержавшимися в греческом номоканоне. Неудивительно поэтому, если в первой половине XII в. один удельный князь - Всеволод Новгородский, встретив в своей судебной практике случай тяжбы «о животе» между детьми от одного отца, но от четырех матерей, затруднился решением этого дела и особенной грамотой «приказал все то епископу управливати, а смотря в номоканон». Из этого примера видно, почему дела о наследстве, рано или поздно, должны были повсюду перейти в духовное ведомство: дела эти находились в тесной связи с делами союза брачного, который с самого начала был признан институтом церковно-правовым.
Устав также определяет материальное обеспечение церковной организации в форме десятины (ст.3-13) и указывает со ссылками на божественное установление на прерогативу церкви следить за правильностью мер и весов (ст. 15). Основанием этой прерогативы служили книги Священного Писания: Второзаконие 25:13-15; Левит 19:35-36; Иезекиль 45:10.
В наказание за нарушение норм Устава определяется духовная санкция (ст. 12): «Аже кто преобидить нашь устав, таковым непрощенным быти от закона божия и горе собе наследують». Упоминается и вполне земная ответственность (ст. 14) «платити ему собою», но весьма неконкретная.
Устав князя Владимира оказал огромное влияние, как на каноническое (церковное), так и на русское право вообще. По существу дела, вплоть до эпохи Петра Великого судебная власть церкви по тяжебным и уголовным делам сохранялась в целом в тех пределах, которые были обозначены Уставом князя Владимира.
Кроме того, до нас дошел также Устав князя Ярослава Мудрого, который, по мнению А.С. Павлова, явился логическим продолжением Устава князя Владимира и дополнением к Русской Правде. Однако подлинность этого Устава также ставилась под сомнение Н.М. Карамзиным. Но уже в середине XIX века К.А. Неволин доказывал, что в основе своей устав восходит ко времени Ярослава. Точку зрения К.А. Неволина разделяли А.С. Павлов и В.О. Ключевский.
Современные ученые-источниковеды пришли к выводу, что первоначальный архетип Устава сложился в XI - начале XII вв. Поэтому упоминание в самом тексте Устава о составлении его князем Ярославом по согласованию с митрополитом Иларионом расценивается как вполне достоверное. Это позволяет уточнить время его создания - 1051-1054 гг. Устав князя Ярослава Мудрого развивает основные идеи, заложенные в Уставе князя Владимира. В нем перечень церковных судов представлен уже в развернутом виде. Более того, в Уставе князя Ярослава определен не только круг дел, подведомственных церковному суду, но и предусмотрены наказания за нарушение положений Устава, причем несвойственные для церковно-судебной практики - денежные штрафы. Например, «аще жена будет чародеица, паузница, или волхва, или зелейница, и муж, доличив, казнит ю (накажет), а не лишиться (т.е. она не перестанет заниматься волшебством), митрополиту 6 гривен». Санкция нормы содержит указания на два, а порой и три вида ответственности - на уголовную, гражданскую и собственно церковно-правовую.
Большинство статей Устава князя Ярослава посвящено регулированию взаимоотношений полов вообще и брачно-семейных отношений в частности, но рассматриваются они преимущественно с уголовно-правовых позиций. Говоря о регулировании отношений между мирянами, следует сказать о целом комплексе статей Устава Пространной редакции, запрещающих лицам разных вероисповеданий вступать в половые отношения, брак или участвовать в совместной трапезе.
Наконец, помимо норм, регулирующих отношения мирян, а их абсолютное большинство, в Уставе содержатся несколько статей, регулирующих отношения церковных людей: о блуде, о пьянстве, о крещении попом за пределами своего прихода, о расстрижестве монахов и общая статья о подсудности церковных людей епископским или митрополичьим волостелям.
Характеризуя данный документ можно согласиться с В. О. Ключевским, который расценивал Устав как «свод постановлений о греховно-преступных деяниях, суд по которым над всеми христианами, духовными и мирянами был поручен русской церковной власти».
Кроме рассмотренных нами церковных уставов, носящих на себе имена великих древнерусских князей, до нас дошли несколько церковно-уставных грамот этого периода, приписываемых удельным князьям XII века. Некоторые из этих грамот, несомненно, подлинны, другие сохранились в более или менее переделанном виде. К числу первых принадлежат:
1) уставная грамота новгородского князя Святослава Олеговича 1137 г. - о замене десятины в пользу местной епископии определенным годовым княжеским жалованьем. Грамота эта замечательна тем, что она начинается свидетельством об исконном учреждении на Руси церковной десятины: «Устав бывший прежде нас в Руси от прадед и от дед наших имати пискупом десятину от даний и от вир и продаж, что входит в княж двор всего». Но плата десятины, особенно от вир и продаж, была неудобна в том отношении, что доходы самого князя от судебных пошлин были не каждый год одинаковы, отчего, говоря словами грамоты, «нужа бяше пискупу, нужа же князю в том, в десятой части Божий». Вследствие этого десятина в Новгороде и была заменена определенным денежным жалованьем епископу;
2) уставная грамота смоленского князя Ростислава Мстиславича, данная в 1150 г. новоучрежденной в Смоленске епископии. В этой грамоте определяются, главным образом, средства содержания столичной епископии («чем епископу быти живу с клиросом своим»). Средства эти частью прежние - десятина от даней княжих (но не от вир и продаж) и пошлины с судов церковных, частью новые - земли населенные и ненаселенные. К сожалению, в единственном дошедшем до нас позднем списке этой грамоты текст ее крайне испорчен, и притом в самой важной части - там, где исчисляются предметы епископского суда. Видно, однако, что здесь смоленская грамота имеет много общего с постановлениями устава князя Владимира о церковных судах.
Наряду с указанными двумя подлинными церковно-уставными грамотами известны и две, если не прямо подложные грамоты, то сильно переделанные позднейшими писцами. Обе они приписываются новгородскому князю Всеволоду Мстиславичу (1117-1137). Одна из них имеет вид устава, данного Софийскому новгородскому собору о церковных судах. Это не что иное, как довольно неискусная переделка церковного устава князя Владимира. Но в этой грамоте есть такие черты, которые с вероятностью могут быть приняты за постановления Всеволода. Таковы именно: 1) постановления о торговых пошлинах в пользу Софийского собора, на площади которого существовало торжище; 2) помещенное в конце грамоты постановление Всеволода о передаче дел по спорам о наследстве в ведение епископа. Тому же князю приписывается уставная грамота, данная церкви св. Иоанна Предтечи-на-Опоках. Главный доход церкви составлялся из торговых пошлин, а именно из платы за использование торговых мер и весов, которые хранились в церковном притворе и находились в заведовании двух старост. Эти пошлины служили главным источником содержания и самой церкви, и служащего при ней духовенства. Кроме мер и весов в новгородской Церкви св. Иоанна хранился новгородский купеческий архив, являющийся крупнейшим памятником торгового права средневековой Руси. Купечество Иванское пережило политическую независимость самого Великого Новгорода: об этом торговом товариществе упоминается даже в актах времен Ивана Грозного. Изложенные постановления грамоты Всеволода могли находиться уже в первоначальном ее тексте; но, конечно, Всеволод не мог называть себя «великим князем, самодержцем, владычествующим над всею русскою землею», как он назван в начале грамоты.
Без сомнения, до нас дошли не все церковно-уставные грамоты удельно-вечевого периода. Можно с уверенностью сказать, что по мере учреждения в удельных княжествах новых епископств местные князья должны были давать своим епископам и особые уставные грамоты. Так, летопись под 1158 г. говорит о суздальском князе Андрее Боголюбском, что он, поставив во Владимире-на-Клязьме соборную церковь Успения Пресвятой Богородицы, «дал ей многая имения и слободы и села лучшия с данями, и десятину во всем и в стадах своих и торг десятый во всем своем княжестве». Конечно, все это пожалование документировано было в особой церковно-уставной грамоте, которая не дошла до нашего времени.
Регламентация общественного порядка, установившаяся на Руси в первые три столетия после ее крещения, и засвидетельствованная, рассмотренными нами памятниками раннего русского церковного права, оставалась неизменной в продолжительный период монгольского владычества, которое, как известно, началось во второй четверти XIII в. Монгольские ханы давали митрополитам особые жалованные грамоты, так называемые ярлыки. Таких ярлыков, дошедших до нашего времени, за период с XIII по XIV столетие известно только семь. Но нет сомнения, что их было гораздо больше, потому что каждый митрополит должен был испрашивать у каждого нового хана подтверждения прежнего ярлыка или выдачи нового. Примечательно то, что ярлыки не только подтверждают прежние права русской духовной иерархии, но и значительно расширяют их. Общее содержание ханских ярлыков, данных русским митрополитам, заключается, по мнению исследователей, в следующем: «ханы ограждали неприкосновенность веры, богослужения, законов, судов и имуществ церкви; освобождали все духовенство от всякого рода податей и повинностей и предоставляли духовным властям право судить своих людей во всех делах гражданских и уголовных - даже в разбое и душегубстве».
Давая столь обширные права русским митрополитам и другим духовным иерархам, ханы руководствовались, конечно, политическими соображениями. Подчиненность русской церкви владычеству ханов в том именно и выражалась, что митрополиты и епископы должны были ездить в Орду за милостивыми ярлыками и давать за них дорогие подарки хану, его женам и двору. Ярлыки, несомненно, являлись источниками действующего церковного права. Наши летописи свидетельствуют, что каждый раз, когда татарские чиновники (баскаки) перечисляли на Руси народ для обложения его данью ханам, они не включали в общую перепись «архимандритов, игуменов, иноков, попов, дьяконов и всего причта церковного». Отсюда видно, что и русские князья должны были признавать права и привилегии духовной иерархии, предоставленные ей ханами. Впрочем, ханские ярлыки, данные митрополитам, были обязательны для русских князей не столько юридически, сколько нравственно. В случае нарушения князьями прав духовной иерархии, определенных ярлыками, митрополиты имели возможность ссылаться на эти самые ярлыки.
В эпоху монгольского ига княжескую десятину заменили пожалования недвижимостей, льготных и тарханных грамот, которыми церковные земли освобождались от налогов, а также «несудимыми» грамотами, освобождавшими княжеские монастыри от подсудности по гражданским делам епархиальному епископу.
До нас дошла грамота Великого Московского князя Василия Дмитриевича святителю Киприану, в которой устанавливаются права митрополита в отношении населения, живущего в вотчинах митрополичьей кафедры.
Одним из своеобразных материальных источников церковного права на Руси в период зависимости нашей Церкви от Константинопольского Патриарха были законы византийских императоров. Согласно византийским правовым воззрениям, власть императоров распространялась на все православные народы во вселенной. Правда, эти положения мало соответствовали действительности. Но Константинопольские Патриархи в посланиях русским митрополитам или князьям указывали, что свои распоряжения они делают с согласия императоров.
Иногда и сами русские князья обращались по поводу церковных дел в Константинополь не только к патриархам, но и к императорам. Например, когда уже решался вопрос об автокефалии Русской Церкви, Великий князь Василий Васильевич Темный писал последнему византийскому императору Константину Палеологу о поставлении митрополита Ионы русскими епископами. Это послание, составленное в весьма почтительном тоне, не было отправлено в Константинополь.
Сохранились и некоторые грамоты византийских императоров по русским церковным делам - например, четыре грамоты, Иоанна Кантакузена о разграничении переделов Киевской и новообразованной Галицкой митрополий (1347 г.). Но участие императоров в церковной жизни Руси было весьма ограничено и в силу ее политической независимости от Константинополя, и ввиду географической удаленности Русской земли.
Теперь остановимся более подробно на обзоре важнейших памятников русского канонического права этого периода, которые произошли непосредственно от самой духовной иерархии русской Церкви. Как мы уже знаем, русская Церковь до половины XV в. находилась в зависимости от константинопольских патриархов и от них получала своих митрополитов. В это время наши духовные иерархи и князья нередко обращались к патриархам с вопросами по делам церковного управления и дисциплины. Отсюда особым и довольно обильным источником древнерусского канонического права были грамоты константинопольских патриархов по делам русской церкви. Некоторые из этих грамот дошли до нас в современных русских переводах, но большая часть известна только в греческих подлинниках.
В переводах сохранились: 1) грамота Патриарха Луки Хрисоверга 1160 г. к Владимиро-суздальскому князю Андрею Боголюбскому о канонической невозможности учредить во Владимире митрополию, независимую от митрополии Киевской и всея Руси; 2) грамота Патриарха Германа II к киевскому митрополиту Кириллу I (1229) - о непоставлении холопов в попы и дьяконы и о невмешательстве князей и вельмож в дела церковного суда; 3) соборные ответы Патриарха Иоанна Векка на вопросы сарайского епископа Феогноста, данные в 1276 г.; 4) грамота Патриарха Нифонта тверскому князю Михаилу Ярославичу по поводу его жалоб на митрополита св. Петра (13121315); 5) грамота Патриарха Нила, писаная около 1382 г. в Псков по поводу появления там еретической секты стригольников, отвергавших духовную иерархию на том основании, что все духовные власти и чины поставляются на свои степени «по мзде», т. е. за денежную плату. Некоторые из этих памятников, а именно грамота Патриарха Германа II к киевскому митрополиту Кириллу I и соборные ответы Патриарха Иоанна Векка, входили и в состав русских Кормчих.
Как уже упоминалось выше, характерным явлением в истории русского церковного права указанного периода было то, что в числе источников этого права мы находим и грамоты византийских императоров по делам русской церкви, и притом, по делам первостепенной важности (например, о разделении русской митрополии на две или о воссоединении их опять в одну). Объясняется это явление тем, что Русская Церковь, вследствие зависимости от Константинопольских патриархов, зависела и от их императоров, которым патриархи в определенной мере подчинялись. За императорами в Византии давно было признано право возводить простые епископии в степень митрополий и таким образом разделять одну митрополию на две и более. А так как русская митрополия считалась частью константинопольского патриархата, то императоры считали себя вправе относиться к ней так же, как они относились и к собственно греческим митрополиям, существовавшим на их государственной территории. Таким образом, принципы государственного византийского права, в силу подчинения русской церкви константинопольским патриархам, как бы по необходимости простирали свое действие и на Русскую Церковь.
Местными органами развития русского канонического права были Соборы. Они были или митрополичьими, представлявшими всю русскую Церковь, или епархиальными. Первые всего чаще собирались митрополитами по поводу поставления новых епископов на вакантные кафедры, для чего, по коренным церковным правилам, требуется непременно собор из двух или трех епископов (Правила апостольские, пр.1).
Епархиальные же соборы были ежегодными. Они обыкновенно составлялись в воскресенье на первой неделе Великого поста, поэтому этот день назывался соборным воскресеньем. От этого периода сохранились в подлиннике постановления только одного митрополичьего собора, именно Владимирского (Владимир-на-Клязьме), созванного в 1274 г. митрополитом Кириллом II. Эти постановления, изданные в форме поучения или окружного послания названного митрополита, вероятно - вскоре после их издания и по непосредственному распоряжению митрополита внесены были в состав русских Кормчих. В истории русского канонического права постановления
Владимирского собора имеют весьма важное значение. В них принят ряд мер, направленных к восстановлению церковной дисциплины, расшатанной монгольским игом, и к искоренению разных народных пороков, отчасти перенятых у иноверных завоевателей. В основание своих постановлений собор положил греческий номоканон, полученный митрополитом из Болгарии в новом славянском переводе.
Постановления ежегодных епархиальных соборов обыкновенно издавались в виде окружного послания или поучения местного архиерея к своему духовенству. От данного периода мы имеем два таких поучения. Одно принадлежит новгородскому архиепископу Илье, жившему во второй половине XII в. Это замечательный памятник древнерусской канонической литературы, содержащий описание жизни и деятельности новгородской церкви и духовенства и разные народные обычаи того времени. Другое поучение - анонимное, но оно вскоре сделалось как бы общеепархиальным, так как каждый архиерей читал его от своего лица на своем епархиальном соборе. Это поучение вошло в состав и многих русских Кормчих. Наряду с ним нужно поставить другое поучение - тоже анонимное и тоже принятое во всех русских епархиях. Оно имело вид инструкции, даваемой архиереем каждому вновь поставленному священнику, с кратким исчислением его служебных обязанностей, и в старину называлось «свитком хиротонии». Как известно, позже оно было принято в состав печатной Кормчей (гл. 59).
Наряду с постановлениями Соборов митрополичьих и епархиальных, мы имеем значительную массу источников канонического права в виде канонических ответов и посланий отдельных иерархических лиц, митрополитов и епархиальных епископов. Древнейшие из таких источников приняты были в состав Кормчих русской редакции. Из них особенно важны: а) канонические ответы русского митрополита Иоанна II (последней четверти XI в.) на вопросы монаха Иакова. Они даны были на греческом языке, но, вероятно, переведены самим монахом Иаковом на русский язык. К сожалению, перевод сделан весьма неудовлетворительно, а подлинник известен только по нескольким отрывкам; б) канонические ответы новгородского епископа Нифонта (в первой половине XII в.) на вопросы местных священников Кирика, Саввы и Ильи (впоследствии архиепископа новгородского); в) канонические послания митрополитов Максима и Алексея (XIII и XIV вв.). Особенно много сохранилось важных по своему содержанию грамот и поучений двух русских митрополитов Киприана (конца XIV в.) и Фотия (первой половины XV в.).
Все эти памятники представляют драгоценный материал для изучения истории быта, воззрений, нравов и обычаев русского общества того времени. Из их анализа видно, с какими сложностями столкнулась Церковь в применении законов и правил, содержавшихся в каноническом праве, в жизни русского народа и самого духовенства.
Таким образом, мы видим, как Церковь активно влияла на государственное законодательство по вопросам, относящимся к ее собственной области, так и по вопросам, относящимся исключительно к компетенции государства. Вследствие этого, канонические установления буквально пронизывали все государственное законодательство, посредством чего оказывали непосредственное воздействие на общественные отношения. Начиная с раннего периода развития русского общества, церковно-правовые предписания выступали фактическими регуляторами общественных отношений.
В некоторых сферах общественной жизни, особенно в брачно-семейной области, Церковь сама непосредственно проводила начала церковно-византийской гражданственности. В других случаях она действовала через государство, указывая ему на достойный подражания образец византийского «благоверного жития», на законы благочестивых царей, помещавшиеся в кодексе церковных законов - в Кормчей книге.
Немаловажным является и тот аспект, что воздействие канонического (церковного) права на жизнь общества, коренным образом изменило судьбу обычного русского права, во многом прямо противоречащего учению христианской морали. Посредством канонических норм впервые обозначаются, а затем и законодательно закрепляются как противоправные многие деяния, ранее допускавшиеся обычным правом. Это особенно показательно в отношении брачного права, где на момент крещения Руси имело место многоженство, отпущение жены, наложничество и пр.
Каноническое (церковное) право с самого начала способствовало ликвидации старых брачных форм, способов и условий заключения брака. Посредством канонического законодательства Церковь усиленно боролась с многоженством, умыканием и другими пережитками родового строя. Здесь духовенству «даны были значительные полномочия, не только судебные, но и законодательные, в силу которых оно довольно независимо нормировало семейную жизнь, применяя к местным условиям свои канонические установления».
По этому поводу В.О. Ключевский замечает: «Здесь, не ломая прямо закоренелых привычек и предрассудков, Церковь исподволь прививала к туземному быту новые понятия и отношения, перевоспитывая умы и нравы, приготовляя их к восприятию новых норм, и таким путем глубоко проникала в юридический и нравственный склад общества».
Оценивая регуляционную функцию канонического (церковного) права в жизни Древнерусского общества, отметим его действие в первую очередь именно в сфере гражданских и особенно брачно-семейных отношений. Это связано, прежде всего, с тем, что государственное законодательство того периода было тесно связано с каноническим правом в процессе регулирования жизни христианского общества.
Автор: Боровой Д.Д.