Захват заложников как основание применения обстоятельств, исключающих преступность деяния

 

Из многочисленных публикаций может сложиться мнение, что захват заложников - порождение XX века. Однако это не совсем так. Этот вид преступления истории давно известен. Уже в древние времена он широко использовался как универсальный способ решения конфликтных проблем, а также для обогащения.

Одним из древнейших способов захвата заложников было морское пиратство. И хотя захват людей использовался главным образом для дальнейшей продажи в рабство, нередко люди захватывались также для получения выкупа или обмена пленными.

Самыми первыми печально знаменитыми пиратами в древнем мире были греки - люди, считающиеся родоначальниками европейской цивилизации. Сам великий Ахиллес был пиратом, равно как и Одиссей (в римской мифологии - Улисс), который, как описывает Гомер в «Одиссее», рассказывает царю Алкиною, что он со своими моряками высадился на Исмаре и «разорили город, убивая мужчин, забирая в плен и похищая добро».

Пираты часто захватывали знатных людей из портовых городов и требовали за них выкуп как условие освобождения. Так, французский флибустьер Граммон при осаде г. Кампече захватил более 20 жителей и потребовал за них выкуп, после отказа городских властей выполнить требование приказал отрубить головы пяти заложникам.

Нередко целью удержания заложника было обеспечение личной безопасности. Юлий Цезарь, высадившийся в 48 г. до н.э. с небольшим отрядом в Александрии, некоторое время фактически находился в положении осажденного во дворце и, если бы не нахождение при нем в качестве заложника младшего брата (и мужа) Клеопатры - Птолемея XIII, мог бы погибнуть.

Захват и удержание людей в качестве заложников были известны также и на территории современной России. Такой прием воздействия на «Русский улус» использовали правители Золотой Орды. В Золотой Орде фактически в качестве заложников русские князья и княжичи жили многие месяцы, а иногда и годы. Некоторые из них погибли, будучи заложниками. Так, по свидетельству русского историка Н.И. Костомарова, отец Александра Невского неоднократно бывал в Золотой Орде, где и умер (был отравлен ордынцами).

Новейшая история также демонстрирует весьма широкое распространение захвата заложников как в мирное, так и военное время.

Н.Н. Козлова в своем диссертационном исследовании, посвященном захвату заложников, со ссылкой на работу СП. Мельгунова приводит данные о практике захвата заложников со стороны советского государства.

Современный исторический этап характеризуется значительным количеством локальных войн и конфликтов, в ходе которых заложничество становится массовым явлением. Заложников захватывают и удерживают для последующего обмена на пленных. Однако в СССР до начала 70-х гг. не было подобных преступлений. Первым случаем стал захват рейсового пассажирского самолета АН-24 отцом и сыном Бразинскасами и угон его в Турцию. При этом была убита стюардесса Н. Курченко.

Ответственность за захват заложников впервые была введена в УК РСФСР 17 июля 1987 года в связи с ратификацией Советским Союзом Международной конвенции №34/146 о захвате заложников.

Статья 126 была закреплена УК РСФСР 1960 г. в 1987 г. «Начиная с этого времени, - как отмечает В.А. Осипов, - должны были появиться и статистические данные о захватах заложников, но в силу наличия примечания к этой статье факты захватов заложников долгое время не находили отражение в статистике». Так, например, не были отмечены как захват заложников преступные действия 8 марта 1988 года семьи Овечкиных, которые, захватив самолет с пассажирами, требовали вылета в Лондон. По результатам отдельных исследований, только в исправительно-трудовых учреждениях и следственных изоляторах с 1986 по 1990 г. было совершено «160 захватов 347 заложников, в которых приняли участие 635 осужденных и заключенных под стражу».

В статье 126 УК были допущены неточности. Во-первых, неправильно определен объект посягательства. Поместив статью 126 в главу 3, законодатель тем самым определил основной объект этого преступления как личность. Однако личность конкретного заложника, как правило, вообще безразлична для преступника. Она представляет для него интерес лишь как общественная ценность, которую будет защищать общество или государство. Поэтому личность не должна рассматриваться здесь как основной объект посягательства. Во-вторых, диспозиция ст.126 текстуально воспроизводила основные признаки захвата заложников как международного преступления. Кроме того, статья сопровождалась примечанием, в котором было указано, что «действие настоящей статьи не распространяется на случаи совершения такого преступления на территории СССР, когда лицо, захватывающее или удерживающее заложника, находится на территории СССР, и это лицо, а также заложник являются гражданами СССР».

Таким образом, был применен принцип универсальности включения в национальное законодательство этой нормы, который выразился в ограничениях по применению нормы по субъекту, потерпевшему и территории. Поскольку на территории СССР преступления совершались, как правило, именно гражданами СССР и потерпевшими оказывались также граждане СССР, что свело применение нормы практически к нулю.

В такой редакции ст.126 оставалась недействующей на протяжении пяти с лишним лет, и только Законом РФ от 18 февраля 1993 г. примечание к ст.126 было исключено из УК. Фактически рассматриваемая норма «заработала» именно с этого времени.

Следует указать, что до отмены примечания к ст.126 УК РСФСР случаи захватов в качестве заложников граждан России российскими же гражданами квалифицировались обычно как незаконное лишение свободы, вымогательство, действия, дезорганизующие работу исправительно-трудовых учреждений, либо как побег из мест заключения или из-под стражи.

В настоящее время Уголовным кодексом России захват заложников предусмотрен ст.206. Название статьи также подверглось изменению, статью 206 УК РФ законодатель сформулировал как «захват заложника».

Следует отметить, что, несмотря на название ст.206 УК РФ «захват заложника», законодатель не дает основания считать, что уголовная ответственность возникает только при наличии одного потерпевшего, в связи с тем, что п. «ж» ч.2 ст.206 УК предусматривает в качестве отдельного квалифицирующего признака захват двух и более лиц. И наоборот, ранее действующая ст. 126 УК РСФСР «захват заложников» не давала основания считать, что уголовная ответственность наступала только при наличии нескольких потерпевших, так как в самой статье речь шла о захвате «лица» в качестве заложника.

Таким образом, автор по тексту говорит о «захвате заложников», считая данную формулировку более приемлемой. К тому же обращаем внимание на формулировку Международной конвенции по данному вопросу: «О борьбе с захватом заложников», принятой в Нью-Йорке в 1979 году.

До того момента, когда впервые возникла потребность в применении нормы о крайней необходимости при освобождении заложников, (норма, предусматривающая ответственность за захват заложников, впервые введена в российское законодательство в 1987 году) состояние крайней необходимости, вызванное другими источниками опасности, нашло применение гораздо раньше. Категория крайней необходимости имеет многовековую историю.

Процесс становления крайней необходимости в своем историческом развитии прошел целый ряд этапов. Первый из них - возникновение нормы о крайней необходимости, относится к временам древнеримского права. Упоминания о ней встречаются еще в трудах древнегреческого философа Аристотеля, древнеримских юристов Лабеона, Ульпиана, Цицерона.

Так, Аристотель отмечал, что «ни один человек произвольно не выбросит своего имущества (когда корабль терпит бедствие), но всякий благоразумный человек сделает это ради собственного спасения и спасения остальных». В «фрагментах» Ульпиан писал, что «не подвергается никакой ответственности тот, кто выбросил в море чужой товар для спасения своего».

В указанных случаях речь идет о том, что крайняя необходимость - это столкновение двух (или более) интересов, при котором спасение одного возможно лишь за счет другого. Кроме того, состояние крайней необходимости может приводить иногда к нанесению кем-либо повреждений чужому имуществу. Известный древнеримский юрист Лабеон отмечал, что «не следует предоставлять никакого иска, если гонимый бурей корабль наскочил на канаты якорей другого, и матросы обрубили канаты, поскольку нельзя было выбраться никаким другим образом, как обрубить канаты». Таким образом, на первом этапе в древнеримском праве определение крайней необходимости отсутствовало, а отдельные положения носили казуальный характер реализации имущественных прав.

Второй этап - становление крайней необходимости в рамках теории естественного права. На данном этапе учение о крайней необходимости получило более полное и основательное развитие. Следует отметить, что под влиянием доктрины естественного права крайнюю необходимость рассматривали не только юристы, но и такие философы, как Гроций, Пуффендорф, Матей, Томази.

Так, например, Гуго Гроций, признаваемый на Западе «отцом уголовного права», в своем главном труде «О праве войны и мира» вывел обоснование крайней необходимости из естественного права человека на жизнь, основанную на инстинкте самосохранения.

Гроций сделал попытку определить условия крайней необходимости. Он считал, что ссылка на крайнюю необходимость будет оправданной в следующих случаях:

1. когда исчерпаны все способы выйти из создавшегося положения;

2. пользование чужими вещами не разрешается, если сам владелец находится в такой же крайности, так как неприкосновенность частной собственности - основополагающая ценность, и при прочих равных условиях положение владельца имеет преимущество;

3. право пользования чужим имуществом в состоянии нужды не беспредельно, оно ограничено и несет возмещение ущерба по минованию крайней необходимости.

В сочинениях Томазия, Матея действия, совершаемые при крайней необходимости, обосновываются человеческой слабостью. Если давление необходимости достигает крайних пределов, и иной выход из трудного положения, кроме как путем нарушения закона, отсутствует, то это положение возрождает первоначальное естественное право.

Пуффендорф делает общий вывод, что крайняя необходимость должна приниматься во внимание, где это категорически не воспрещено законом. Пуффендорф первым смоделировал ситуацию сталкивания человеческих жизней, названную впоследствии «Пуффендоровой доской спасения». Он утверждал, что если во время кораблекрушения кто-либо, спасая свою жизнь, схватится за доску, на которой не могут уместиться двое, а кто-либо другой, борясь со смертью, ухватится за ту же доску, что может погубить обоих, тогда первый поступит вполне правильно, если столкнет с доски второго и таким образом спасет себя. Такое действие Пуффендорф объявлял непреступным.

Третий этап относится к XVIII-XIX векам. Проблемы крайней необходимости рассматриваются в рамках философии права. Концепция крайней необходимости исследуется в трудах представителей немецкой классической философии: Гегеля, Канта, Фейербаха, Фихте.

Как отметил В.Н. Виноградов, положения крайней необходимости разрабатывались в связи с общеюридическими воззрениями того или иного автора на право и закон и применительно к «узким» ситуациям, на примере коллизии двух равнозначных или резко различающихся по ценности интересов.

Так, например, теория И.Г. Фихте исходит из ситуации, когда тот или другой из участников оцениваемого события должен погибнуть, иначе гибель одинаково грозит им обоим. «Юридические отношения мыслимы при возможности сосуществования. Там же, где имеется коллизия сосуществования, там исчезает господство юридического порядка, и вред, причиненный кому-либо при таких условиях, нельзя назвать ни законным, ни противоправным». Крайняя необходимость в воззрениях Фихте есть право произвола. «Право крайней необходимости, - писал он, - можно определить как право считать себя выключенным из-под всякой правовой сферы. Действие, совершенное в состоянии крайней необходимости, не есть действие ни правомерное, ни бесправное, оно есть действие для права «совсем безразличное».

Кант определял крайнюю необходимость как «принуждение без права». В положении крайней необходимости можно говорить не о «праве нужды» (поскольку не может быть нужды, которая бы делала с правом то, что неправомерно), а только лишь о дозволенном насилии по отношению к лицу, которое со своей стороны никакой силы против деятеля не направляло.

Гегель признавал крайнюю необходимость правом нужды. Если жизнь может быть спасена посредством хищения хлеба, в таком случае, хотя и нарушается имущественное право, но неправильно было бы видеть в этом деянии кражу. Право крайней необходимости порождается, по мнению Гегеля, лишь тогда, когда опасность является непосредственной. Поэтому лишь нужда непосредственного настоящего может дать право на неправомерный поступок.

По сравнению с Европой в России крайняя необходимость была гораздо менее значимой. История развития нормы о крайней необходимости в российском уголовном праве тесно связана с историей развития общего учения о преступлении.

Четвертый этап - этап становления крайней необходимости - связан с казуальным закреплением крайней необходимости в древнерусских источниках права. Отечественное уголовное законодательство средневекового периода практически не знает норм о непреступности причиненного вреда в «состоянии нужды». Н.Н. Розин отмечал, что «наши древние юридические понятия совершенно не упоминают о крайней необходимости».

Первое упоминание об обстоятельствах, исключающих преступность деяния в отечественном законодательстве появилось в Соборном Уложении 1649 года, где в ст. 283 можно встретить нормы следующего содержания: «А будет кто собаку убьет ручным боем не из ружья, бороняся от себя, и ему за ту собаку цены не платить, и в вину ему того не ставити». Н.Н. Розин считал, что на деле эти статьи, судя по характерному выражению «боронясь от себя», относятся к необходимой обороне. В целом же «указания нашей истории чрезвычайно скудны и это неудивительно, ибо памятники наши вообще бедны в области вопросов уголовного права сама личность стояла невысоко и мало было дела до ее субъективных оттенков в деянии: закон стоял исключительно на стороне государственных интересов».

В Артикуле воинском Петра I от 26 апреля 1715 года крайняя необходимость как институт, исключающий наступление уголовной ответственности, получил свое дальнейшее развитие.

Артикул воинский впервые в российском законодательстве устанавливает пределы крайней необходимости. В артикуле 123 названы «притчины, которых ради комендант, офицеры и солдаты извинены быть могут, когда крепость здается». Далее перечисляются своего рода источники опасности в состоянии крайней необходимости:

«1. крайней голод, когда ничего не будет, чем человек питатися может, имея наперед всевозможную в пище бережность;

2. когда амуниции ничего не останется, которая також со всякою бережью трачена;

3. когда людей так убудет, что оборонитися весьма не в состоянии будут»;

4. однакож сии пункты суть тем, кои особливого указа не имеют. А которые имеют указ до последняго человека оборонятися, то никакой нужды ради не капитулировать с неприятелем, и крепости не отдавать».

Толкование к Артикулу 195 тоже указывает на крайнюю необходимость. Оно определяет три важных момента: условия крайней необходимости («крайней голодной нужды»), которые должны быть учтены, если кража была малозначительной («съестное или питейное или иное, что невеликой цены украдет»); совершение преступления «в лишении ума»; совершение преступления малолетними (возраст не указывался). Эти обстоятельства могли повлечь смягчение или полное исключение ответственности.

Таким образом, в российском законодательстве XVIII века крайняя необходимость закреплена, с одной стороны, как деяние, исключающее преступность и наказуемость деяния, а с другой - как обстоятельство, смягчающее наказание. В Артикуле воинском впервые предпринята попытка определения условий правомерности крайней необходимости (источников опасности).

Последний этап процесса развития крайней необходимости - законодательное закрепление и ее оформление в самостоятельную норму Общей части уголовного права.

Свод законов Российской империи 1832 года содержал обстоятельство, освобождающее от ответственности за деяния, совершенные в результате физического принуждения при неспособности лица руководить своими действиями: «Преступление, учиненное кем-нибудь по насильству, не вменяется в вину, когда будет доказано и судом признано, что принуждение точно было насильственно и непреодолимо».

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных от 15 августа 1845 года, где имелись уже нормы Общей и Особенной частей, определяло крайнюю необходимость как общеуголовную категорию. Причем наблюдается дополнение источников опасности указаниями на иные возможности состояния (помимо голода), а также выделение других условий правомерности крайней необходимости - неотвратимости опасности.

Статья 98 Уложения впервые дает перечень «причин, по коим содеянное не должно быть вменяемо в вину». Пункт 5 ст.98 среди таких причин называл «принуждение от превосходящей непреодолимой силы». Содержание ее раскрывалось в ст. 106 Уложения, где было сказано, что лицу «не должно быть вменяемо в вину, учинившему противозаконное вследствие «непреодолимого к тому от превосходящей силы принуждения и токмо для избежания непосредственно грозившей его жизни в то самое время неотвратимой другими средствами опасности».

Крайняя необходимость в Уложении рассматривалась под термином «насильственное принуждение», понимая его не только как насильственное, но и как непреодолимое. Уложение формулирует этот институт крайне неопределенно и только в связи с опасностью для жизни. Причины, могущие создать опасность для жизни, - стихийные силы природы, нападения животного, чьи-то преступные действия, действия умалишенного лица. Опасность при этом должна быть неотвратимой и непреодолимой.

Таким образом, в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных наблюдается тенденция к расширению условий правомерности крайней необходимости.

Более точное определение крайней необходимости было сформулировано в Уложении 1848 года, где сказано: «Не почитается преступным деяние, учиненное для спасения жизни своей или другого лица от произошедшей вследствие угрозы, незаконного принуждения или иной причины опасности, в то самое время другим средством неотвратимой». При тех же условиях «не почитается преступным деяние, учиненное для ограждения здоровья, свободы, целомудрия или иного личного или имущественного блага, если учинивший имел достаточное основание считать причиняемый им вред маловажным сравнительно с охраняемым благом».

В Уголовном Уложении от 22 марта 1903 года применительно к крайней необходимости расширялся круг благ и ценностей, а также круг лиц, угроза интересам которых создавала положение крайней необходимости за счет указания на предел причиняемого вреда, что признавалось правоведами как «большой шаг вперед».

В соответствии со ст.46 Уложения 1903 года «не почитается преступным деяние, учиненное для спасения здоровья, свобод, целомудрия или иного личного или имущественного блага своего или другого лица от опасности, которая произошла вследствие угрозы, незаконного принуждения или иной причины и которая была неотвратима в то самое время другим средством, если учинивший деяние имел достаточное основание считать причиняемый им вред маловажным сравнительно с охраняемым благом». Далее по тексту было сказано, что «не почитается преступным деяние, учиненное для спасения собственной жизни или жизни другого лица от опасности, которая произошла вследствие угрозы, незаконного принуждения или иной причины и которая была неотвратима в то самое время другим средством».

Кроме того, Уголовное Уложение 1903 года имело специальные положения, предусматривающие случаи «служебной необходимости». Так, ст.637 содержала норму следующего содержания: «Не почитается превышением власти, когда служащий в каких-либо чрезвычайных обстоятельствах учинит по службе действие, не предоставленное ему законом или возложенным на него поручением, которое было необходимо ввиду государственной пользы или по настоятельности дела не могло быть отложено до получения на то разрешения без видимой опасности или вреда для службы».

В Руководящих началах по уголовному праву РСФСР 1919 года отсутствовало указание на крайнюю необходимость. По мнению В.Н. Козака, это можно объяснить «механическим упущением законодателя». Однако данный пробел устранялся ст.22 Положения о Народном суде от 10 декабря 1918 года, которая гласила: «Народный суд обязывается руководствоваться лишь декретами Рабоче-крестьянского Правительства, а в случае отсутствия соответствующего декрета или неполноты такового - социалистическим правосознанием».

Вызывает интерес тот факт, что большинство русских юристов признавало возможность спасения собственной жизни за счет гибели другого человека. Так, А.В. Лохвицкий в качестве примера крайней необходимости приводит следующие случаи. «Стая волков преследует двух едущих в санях, один из них, ввиду неизбежной смерти, хватает товарища и бросает животным, чтобы задержать их и иметь время ускакать, или, что случается часто, во время кораблекрушения на лодке нет места всем, кому угрожает смерть. Один из оставшихся сталкивает в воду впереди стоящего, чтобы захватить его место».

В.Д. Спасович отмечал: «Умерщвление человека для своего собственного спасения - это поступок недостойный, безнравственный, но государство не вправе требовать исполнения обязанности самоотвержения под страхом наказания».

Н.С. Таганцев, исследуя вопросы крайней необходимости, не раз говорил: «Я, бесспорно, могу лишить жизни другого, спасая себя». Следует отметить так же и то, что в отличие от нынешнего законодательства в законодательстве конца XIX века причинение вреда при крайней необходимости допускалось только с целью защиты собственных интересов. Акт крайней необходимости не мог быть осуществлен с целью защиты интересов третьих лиц.

В.И. Ленин, ссылаясь на крайнюю необходимость, обосновывал в работе «Детская болезнь «Левизны» в коммунизме» заключение мира с Германией. «Представьте себе, - писал он, - что ваш автомобиль остановили вооруженные бандиты. Вы даете им деньги, паспорт, револьвер, автомобиль. Вы получаете избавление от соседства с бандитами компромисс налицо, несомненно. Но трудно найти не сошедшего с ума человека, который объявил бы подобный компромисс «принципиально невозможным» или объявил лицо, заключившее такой компромисс, соучастником бандитов (хотя бандиты, сев на автомобиль, могут использовать его оружие для новых разбоев)».

В ранних уголовно-правовых актах советского периода речь шла об исключении наказания за совершенное деяние в состоянии крайней необходимости. Так, ст. 20 Уголовного кодекса РСФСР 1922 года гласила: «Не подлежит наказанию уголовно наказуемое деяние, совершенное для спасения жизни, здоровья или иного личного или имущественного блага своего или другого лица от опасности, которая была неотвратима при данных обстоятельствах другими средствами, если причиненный при этом вред является менее важным по сравнению с охраняемым».

Уголовный кодекс 1922 года повторил положение Уголовного Уложения 1903 года о том, что непреступно причинение вреда не только для спасения собственной жизни или здоровья, но и для защиты жизни и здоровья других лиц. Кроме того, впервые допускалось причинение вреда не определенным интересам уголовно-правовой охраны для предотвращения более значимого вреда. Правоприменитель констатировал наличие преступного вреда («уголовно наказуемое деяние»), но отказывался от наказания.

В 1924 году были приняты Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, положение о крайней необходимости в которых дублировалось позже в УК РСФСР 1926 года. В ст.9 Основных начал говорилось о защите в состоянии крайней необходимости Советской власти и революционного порядка.

В первоначальной редакции УК РСФСР 1926 года норма о крайней необходимости была упущена, и только Постановлением ВЦИК и СНК от 6 июня 1927 года в ст. 13 УК РСФСР 1926 года она была введена вновь (ч.2). Крайняя необходимость была основанием неприменения наказания.

УК РСФСР 1926 года окончательно распространил положение о крайней необходимости на все охраняемые уголовным правом интересы и отношения. Законом устанавливалось, что «меры социальной защиты не применяются, когда предусмотренные уголовным законом действия совершены для отвращения опасности, которая была неотвратима при данных обстоятельствах другими средствами, если причиненный при этом вред является менее важным по сравнению с предупрежденным вредом». Деяние, совершенное в состоянии крайней необходимости, продолжало рассматриваться как преступное, но не наказуемое.

Нормы Особенной части уголовного законодательства того времени также содержали признаки крайней необходимости. Так, например, ч.2 ст. 162 УК РСФСР предусматривала ответственность за совершение кражи и в целях минимальных потребностей своих или своей семьи».

Следующие изменения формулировки крайней необходимости произошли в Основах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 года. Эта норма впоследствии была воспроизведена в ст. 14 Уголовного Кодекса 1960 года. Ее содержание гласило: «Не является преступлением действие, хотя и подпадающее под признаки деяния, предусмотренного Особенной частью настоящего кодекса, но совершенное в состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, угрожающей интересам советского государства, общественным интересам, личности и права данного лица или других граждан, если эта опасность при данных обстоятельствах не может быть устранена другими средствами и если причиненный вред является менее значительным, чем предотвращенный вред». В такой формулировке норма о крайней необходимости просуществовала до Уголовного Кодекса Российской Федерации 1996 года.

Существовавшая норма о крайней необходимости в УК РСФСР 1960 года и ныне действующая ст.39 УК РФ имеют некоторые различия. Во-первых, произошла перестановка социальных ценностей. Уголовный Кодекс РФ 1996 года в соответствии с Конституцией 1993 года по-новому выстроил приоритеты в правоохраняемых объектах. В статье, посвященной крайней необходимости, отражена система «личность - общество - государство». Законодатель таким образом подчеркивает первостепенное значение личности. Ранее же, в Уголовном Кодексе 1960 года действовала система «государство - общество - личность». Во-вторых, изменена юридическая формулировка и социальное содержание. Статья 39 УК РФ: «Не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам», ст. 14 УК РСФСР: «Не является преступлением действие, хотя и подпадающее под признаки деяния». То есть современный УК исключает преступность акта крайней необходимости. В-третьих, ст.39 УК РФ добавила «непосредственную угрозу опасности» как одно из условий правомерности крайней необходимости. В-четвертых, изменена конструкция статей. Статья 14 УК РСФСР содержала одну часть, то есть не было предусмотрено превышение пределов крайней необходимости, в отличие от ст.39 УК РФ, которая состоит из двух частей.

В отдельных случаях захват заложников может рассматриваться как террористические действия. Захват заложников наряду с такими преступлениями, как акты насилия, направленные против средств воздушного транспорта, преступления, совершенные с использованием взрывчатых веществ, бомб, огнестрельного оружия, посылок со взрывчатыми веществами, согласно Европейской Конвенции по борьбе с терроризмом относятся к террористическим актам.

Сейчас заложничество, как и рабство, широко распространено в Чечне. Именно чеченскими террористами совершены массовые захваты заложников, в Буденновске, Беслане, на «Норд-Осте», которые потрясли весь мир.

Так, достаточно вспомнить кровавый рейд по Ставрополью 140 чеченских боевиков во главе с Шамилем Басаевым. 14 июня 1995 года они захватили больницу в городе Буденновске. В заложниках оказались 1600 человек. Басаев выдвинул требования по обеспечению собственной безопасности (предоставить возможность беспрепятственно возвратиться в Чечню) и политического характера (вывести из Чечни все федеральные вооруженные силы, а руководству Российской Федерации начать переговоры с Дудаевым). Специальная операция по освобождению заложников длилась 5 дней. В итоге боевики вернулись в Чечню на автобусах. Общее число погибших составило 146 человек, 415 были ранены. Городу нанесен ущерб в 95 млн. рублей в ценах 1995 года.

«Подвиг» Басаева через полгода решил повторить зять Джохара Дудаева Салман Радуев. 9 января 1996 года он во главе 200 чеченских боевиков вошел в дагестанский город Кизляр, захватил здание родильного дома и городскую больницу. В заложниках оказались более 3 тысяч человек. В результате боестолкновения в городе Кизляре было уничтожено 29 и ранено 20 террористов. Террористами убито 24 мирных жителя, свыше 30 ранены. Путем переговоров по освобождению заложников их количество было доведено до 110-120 человек. Не вызывает сомнения, что захват заложников в Кизляре планировался по сценарию, отработанному в Буденновске.

Повышенная опасность приведенных примеров объясняется как материальным и физическим ущербом от совершения преступления, так и моральными издержками, тем, что они вызывают большой общественный резонанс, дестабилизируют обстановку в обществе, подрывают доверие граждан к органам власти.

Захват заложников относится к числу тех преступлений (наряду с преступлениями, предусмотренными ст.126, 127 УК РФ) которые требуют от правоохранительных органов решения двуединой задачи: освобождения заложников и обезвреживания лиц, их захвативших. Это происходит потому, что перечисленные составы преступлений посягают на свободу человека.

От других преступлений захват заложников отличает то, что для выполнения указанной двуединой задачи, для пресечения данного преступления привлекается большое количество сотрудников правоохранительных органов. Под руководством оперативного штаба, на который возлагается вся ответственность за подготовку и проведение операций по локализации и пресечению чрезвычайных обстоятельств, связанных с захватом заложников; сведение к минимуму возможных опасных последствий, в том числе материального и иного ущерба интересам третьих лиц, создаются около двадцати различных оперативно-боевых и обеспечивающих групп. Среди них группы оцепления, блокирования, ведения переговоров, захвата, прикрытия, эвакуации, пожаротушения и аварийно-спасательных работ, медицинского обеспечения и другие.

Каждой группе, участвующей в проведении спецоперации по освобождению заложников присущи свои функции. Следовательно, не каждый участник спецоперации по освобождению заложников вправе применять то или иное обстоятельство, исключающее преступность деяния, а лишь то, которое непосредственно вытекает из его должностных обязанностей. Например, группа оцепления, наряду с другими функциями, обязана задерживать и обезвреживать лиц, захвативших заложников, в случае их прорыва через посты блокирования. Следовательно, группа оцепления в своей деятельности вправе применять нормы о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление (ст. 37, 38 УК РФ). Группа ведения переговоров действует в состоянии крайней необходимости (ст. 39 УК РФ). Группа захвата осуществляет по решению руководителя операции штурм, задерживает и обезвреживает лиц, захвативших заложников. Следовательно, группа захвата при выполнении возложенных на них функций может действовать в соответствии с нормами о необходимой обороне, обоснованного риска и крайней необходимости. Группа прикрытия, в которую входят снайперы и наблюдатели, по команде руководителя операции ведут огонь на поражение лиц, захвативших заложников, действуя в состоянии необходимой обороны.

Таким образом, захват заложников порождает право на действия в состоянии необходимой обороны, крайней необходимости, причинения вреда при задержании лица, совершившего преступление, и обоснованного риска.

В отличие от других преступлений (например, убийства, краж, грабежей) захват заложников требует от сотрудников правоохранительных органов решения двуединой задачи: во-первых, освобождения заложников, а во-вторых, нейтрализации лиц, их захвативших. Основная задача правоохранительных органов при захвате заложников не задержание преступников, а освобождение захваченных. Безусловно, задержание и привлечение лиц, совершивших преступление, к ответственности необходимо, но самый важный и сложный момент - это правильное освобождение захваченных лиц.

Согласно ст.2 Конституции РФ человек, его права и свободы провозглашаются высшей ценностью. Поэтому при захвате заложников на первом месте стоит задача не нейтрализации преступников, а поиск путей для освобождения заложников.

Кроме того, ст. 2 Закона «О милиции» закрепляет ее основные задачи и в первую очередь среди них называет обеспечение безопасности личности. И только после говорит о предупреждении и пресечении преступлений и административных правонарушений; выявлении и раскрытии преступлений; охране общественного порядка и обеспечении общественной безопасности; защите частной, государственной, муниципальной и иных форм собственности; оказании помощи физическим и юридическим лицам в защите их прав и законных интересов в пределах, установленных настоящим Законом. Следовательно, и при захвате заложников приоритет должен принадлежать обеспечению безопасности личности, то есть освобождению заложников.

Экстремальные условия при захвате заложников возникают, как правило, внезапно, появляются стремительно и не всегда поддаются контролю.

Они приводят к серьезным нарушениям нормального ритма общественной жизни (иногда очень длительным), гибели и увечьям людей, уничтожению и повреждению материальных ценностей.

Очевидно, что захват заложников является экстремальной ситуацией, в которой правоохранительные органы обязаны выполнять профессиональные задачи. При освобождении и нейтрализации преступников не исключено причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам. Вред, причиняемый сотрудниками правоохранительных органов в общественно полезных целях - освобождения заложников и задержания преступников, - носит вынужденный характер, и регулируется институтом обстоятельств, исключающих преступность деяния.

Как справедливо отмечает Ю.В. Баулин, - «при уяснении юридической природы обстоятельств, исключающих преступность деяния, исходная позиция заключается в том, что поведение, совершенное при наличии любого из этих обстоятельств, является правомерным».

Согласно ст.21 Федерального закона от 25 июля 1998 года №130-Ф3 «О борьбе с терроризмом» «при проведении контртеррористической операции на основании и в пределах, которые установлены законом, допускается вынужденное причинение вреда жизни, здоровью и имуществу террористов, а также иным правоохраняемым интересам. При этом военнослужащие, специалисты и другие лица, участвующие в борьбе с терроризмом, освобождаются от ответственности за вред, причиненный при проведении контртеррористической операции, в соответствии с законодательством Российской Федерации».

Обстоятельствам, исключающим преступность деяния, посвящена глава 8 Уголовного кодекса Российской Федерации. В ней (в отличие от советского уголовного законодательства, предусматривавшего лишь необходимую оборону и крайнюю необходимость) закреплено шесть обстоятельств, при которых причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам не является преступным:

1. необходимая оборона (ст.37 УК РФ);

2. причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление (ст.38 УК);

3. крайняя необходимость (ст.39 УК);

4. физическое или психическое принуждение (ст.40 УК);

5. обоснованный риск (ст.41 УК);

6. исполнение приказа или распоряжения (ст.42 УК).

Как было сказано ранее, автора настоящей работы интересуют главным образом сферы отношений, возникающих как между сотрудниками правоохранительных органов и заложниками, так и между сотрудниками ОВД и лицами, совершающими данное преступление.

Исполнение приказа или распоряжения является новым обстоятельством, исключающим преступность деяния, впервые включенным в УК РФ в 1996 году. Однако, несмотря на это, рассмотрению данного обстоятельства посвящены работы А.Ю. Девятко, В.В. Арестова. В связи с этим, исполнение приказа или распоряжения и физическое или психическое принуждение рассматриваться в рамках данной работы не будут.

При захвате заложников вред причиняется в целом общественно значимым интересам - обеспечению безопасности условий жизни общества. Кроме того, захват заложников одновременно ставит в опасность жизнь, здоровье, собственность многих лиц. Ущерб может быть причинен различным интересам - жизни или здоровью не только заложников, но и иным лицам, их права и свободам, собственности, нормальной деятельности учреждений, общественному порядку.

Поэтому в процессе освобождения заложников и нейтрализации преступников правоохранительные органы могут использовать нормы о необходимой обороне, причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление, крайней необходимости и обоснованного риска. Следовательно, захват заложников как основание применения обстоятельств, исключающих преступность деяния, может рассматриваться как общественно опасное посягательство (при применении ст.37, 38 УК); как источник грозящей опасности (при применении ст.39 УК); и как основание применения нормы об обоснованном риске (ст.41 УК).

1. Захват заложников как общественно опасное посягательство.

Совершение захвата заложников свидетельствует о том, что налицо общественно опасное посягательство на общественную безопасность, права и свободы личностей заложников.

Согласно проведенному нами опросу граждан на вопрос «Насколько Вы чувствуете себя защищенным от преступных посягательств?» большинство опрошенных (54% респондентов) считают себя не защищенными вообще. Из общего количества, считающих себя не защищенными 42% опрошенных граждан считают себя не защищенными от причинения вреда здоровью; а 24% - от захвата в заложники.

Лицо, захваченное в заложники, вправе отразить посягательство своими силами, то есть вправе защищать собственные жизнь, здоровье, жилище, транспортное средство и т.д. Таким образом, самооборона лиц, захваченных в заложники, является их естественным правом на оборону от посягательства. В связи с этим в ходе проведенного нами опроса выяснилось, что 44% граждан знают о наличии в УК норм, предоставляющих возможность гражданам самим себя защищать.

Осуществление акта необходимой обороны при защите от захвата заложников - право заложников, которое они могут как реализовать, так и не реализовывать. Однако необходимая оборона предполагает защиту не только своих, но и любых других правоохраняемых интересов. Важно подчеркнуть, что УК закрепляет равенство граждан в реализации права на необходимую оборону «независимо от их профессиональной или иной специальной подготовки и служебного положения» (ч. 2 ст.37 УК РФ).

На определенной категории лиц лежит не только моральная, но и правовая обязанность обороняться от происходящего захвата заложников. К числу таких лиц и относятся сотрудники милиции, других подразделений органов внутренних дел, военнослужащие и в целом сотрудники правоохранительных органов. Захват заложников, будучи общественно опасным посягательством, таким образом, вызывает состояние обороны как у заложников, так и у сотрудников правоохранительных органов, которые обязаны освобождать заложников.

Сотрудники правоохранительных органов, защищая жизни заложников, их права и другие охраняемые интересы общества или государства, обязаны отразить посягательство путем причинения вреда нападающим (лицам, захватившим заложников). Задержание лиц на месте совершения им захвата заложников, как правило, совпадает с пресечением посягательства со стороны преступников и поэтому не выходит за рамки необходимой обороны. Аналогично решается вопрос и в случае, если лица, захватившие заложников, оказывают сопротивление сотрудникам правоохранительных органов. Иное самостоятельное решение рассматриваемого вопроса требуется в случаях, когда состояние необходимой обороны отсутствует, так как задерживаемые лица уже не являются активной нападающей стороной, а пытаются уклониться от задержания.

Таким образом, захват заложников как общественно опасное посягательство порождает право на действия в состоянии необходимой обороны либо на причинение вреда при задержании лица, совершившего захват заложников.

2. Захват заложников как источник опасности в состоянии крайней необходимости.

Состояние крайней необходимости может быть вызвано стихийными силами природы, нападениями животных, авариями, техногенными чрезвычайными ситуациями, общественно опасными действиями человека. Следовательно, захват заложников - одна из ситуаций, вызывающая состояние крайней необходимости.

В современном русском языке опасность означает «возможность, угроза чего-нибудь опасного», то есть «способного вызвать, причинить какой-нибудь вред, несчастье».

Состояние опасности, по В.И. Далю, - это «свойство лица оберегать, охранять, стеречь, сторожить, караулить, наблюдать, присматривать, брать под свою опеку, покровительство», наконец «быть заступником» чего- или кого-нибудь.

Действия в состоянии крайней необходимости чаще возникают при таких источниках опасности, как природные чрезвычайные ситуации (стихийные бедствия), техногенные чрезвычайные ситуации, нападения диких животных, чем при захвате заложников.

Так, например, от ЧС природного характера суммарный совокупный годовой ущерб России может достигать 5-7% от ее валового внутреннего продукта. По имеющимся данным и расчетам среднемноголетних потерь, за 30 лет конца XX века в России от различных опасных природных процессов погибли десятки тысяч и пострадало около 540 тысяч человек. Суммарный экономический ущерб в ценах 1990 года составил 500-570 млрд рублей.

Основные потери приносят наводнения (около 30%), оползни, обвалы и лавины (21%), ураганы, смерчи, сильные ветры (14%), лесные пожары (10%).

Что касается техногенных ЧС, то можно отметить, что на территории России функционирует около 45 тысяч пожаро -, взрывоопасных производств, в том числе около 3,3 тысяч химически опасных и более 700 крупных радиационно опасных объектов. Кроме того, в наиболее ответственных отраслях потенциально опасные объекты имеют выработку проектного ресурса на уровне 75-90%.

Аварии и катастрофы техногенного характера в России приобрели такой размах, что начали приводить к необратимым нарушениям экологии и оказывать существенное влияние на состояние безопасности населения и государства. Совокупный экономический ущерб от техногенных ЧС, включая пожары, за год может составлять 3-4% от ВВП.

ЧС криминального характера по сравнению с ЧС природного и техногенного характера совершаются крайне редко.

Таким образом, очевидно, что захваты заложников по сравнению с другими чрезвычайными ситуациями совершаются редко.

Однако захват заложников как источник опасности в состоянии крайней необходимости - это вид чрезвычайной ситуации, отличающийся от других источников опасности, чрезвычайных ситуаций рядом специфических черт.

Продемонстрируем сказанное, приведя классификацию источников опасности.

Во-первых, как нам представляется, в соответствии с ФКЗ РФ «О чрезвычайном положении» от 30 мая 2001 года №3-ФКЗ\ все источники опасности в состоянии крайней необходимости можно разделить на источники криминального и некриминального характера. Захват заложников является источником опасности криминального характера, противоправность данного источника опасности очевидна. Захват заложников рассматривается уголовным законодательством как тяжкое или особо тяжкое (при отягчающих обстоятельствах) преступление. Оно посягает на общественную безопасность, жизнь, здоровье, а также личную свободу и неприкосновенность человека, гарантированные Конституцией РФ.

Во-вторых, если классифицировать все источники опасности, порождающие крайнюю необходимость, с точки зрения прогнозируемости, возможности предвидеть возникновение источника опасности, то видим, что подготовка к совершению данного вида преступления осуществляется преступниками тайно и захваты заложников, как правило, происходят внезапно для окружающих в отличие от стихийных бедствий, о наступлении которых сотрудники метеослужб могут в некоторых случаях предвещать население заранее. Следует отметить, что для деятельности подразделений по ликвидации чрезвычайных ситуаций характерными являются понятия «мониторинг ЧС», «прогноз ЧС». Под которыми понимаются постоянное или систематическое наблюдение и надзор за состоянием источников опасности ЧС с целью получения данных для последующего прогноза возникновения источников ЧС; систематическая оценка (наблюдение, контроль) рисков ЧС на основе реальных статистических данных за определенный предшествующий период.

Кроме того, следует отметить, существует понятие криминологического прогнозирования, понимаемого как научное предсказание основных изменений (тенденций, закономерностей) развития преступности или вероятности совершения преступления конкретными лицами. Нам представляется, что прогнозируемость захвата заложников невозможна.

В-третьих, в зависимости от характера возникновения источника опасности их можно классифицировать на источники опасности, наступающие по независящим от воли людей обстоятельствам и зависимым от воли, желания людей. К первой группе относятся стихийные силы природы, нападения диких животных и т.п. Захват заложников относится ко второй группе, так как совершению данного вида преступления, как правило, предшествует подготовка.

Подготовка к захвату заложников включает два основных вида деятельности: интеллектуальную (мыслительную) и практическую. Такая подготовка предполагает:

- установление наблюдения за потенциальной жертвой (если жертва не выбирается произвольно, либо в процессе совершения другого преступного деяния);

- определение перечня выдвигаемых требований и круга лиц, которым данные требования и выдвигаются;

- подбор соучастников и распределение ролей;

- выбор орудий и других средств, необходимых для совершения преступления;

- разработку путей или вариантов отхода от места захвата либо удержания жертвы;

- иные действия.

О том, что захвату заложников предшествует подготовка, свидетельствует субъективная сторона захвата заложников, которая характеризуется умышленной формой вины в виде прямого умысла и наличием специальных целей.

В-четвертых, источники опасности делятся на две группы в зависимости от субъекта, призванного устранять их возникновение. При захвате заложников реагировать на происходящее в первую очередь призваны правоохранительные органы. При возникновении других источников опасности (аварий, техногенных чрезвычайных ситуаций, стихийных бедствий) обязанности по их ликвидации возлагаются на сотрудников МЧС.

Итак, захват заложников - это один из видов источников опасности порождающий право на крайнюю необходимость, отличающийся от других источников опасности.

3. Захват заложников как основание применения нормы об обоснованном риске.

Если состояние крайней необходимости порождается грозящей опасностью - захватом заложников, то при обоснованном риске грозящая опасность уже существует (захват заложников уже совершен).

Таким образом, ситуация обоснованного риска при освобождении заложников возникает вследствие социально значимого поведения лиц, ответственных за освобождение заложников, которые сознательно идут на нарушение каких-то правил, положений в целях получения наилучшего результата.

Однако по этому поводу В.Н. Кудрявцев и А.В. Наумов отмечают, «статья 41 УК не предусматривает никакой фактической опасности, все спокойно, стабильно, неспокоен только человек-новатор, который хочет продвинуться вперед в своей профессии».

Ряд авторов высказали аналогичное мнение о том, что «обоснованный риск отличается от крайней необходимости в главном: при обоснованном риске нет столкновения двух правоохраняемых интересов, где более важный интерес спасается за счет менее важного. В статье 41 УК имеется в виду тот риск, на который лицо идет в нестандартных ситуациях, риск, связанный с новаторством, с освоением нового технологического процесса, операции, эксперимента, которые еще не урегулированы соответствующими правилами».

С нашей точки зрения при захвате заложников возможен обоснованный риск, так как реальная опасность уже существует в действительности. При захвате заложников источником опасности для жизни многих людей является сам риск, а не существующая вне рискованных действий реальная опасность. Поэтому захват заложников может являться и основанием применения нормы об обоснованном риске.

Таким образом, автор приходит к выводу, что захват заложников может быть основанием применения необходимой обороны, причинения вреда при задержании лица, совершившего захват заложников, крайней необходимости, обоснованного риска. Однако для того чтобы установить, правомерны ли действия сотрудников правоохранительных органов при выполнении задач по освобождению заложников и нейтрализации преступников, необходимо соблюдение условий правомерности.

 

Автор: Гафурова Э.Р.