Идеи правосознания и характерные черты российского менталитета
Правосознание, как и общественное сознание в любых его формах, имеет сложнейшую структуру, представляющую собой единство смысловых концептов (идей) разного уровня. Из всего многообразия идей правосознания следует выделить те, которые непосредственно позволяют раскрыть содержание и сущность правосознания в его соотношении с менталитетом в целом и правовым, в частности.
Для облегчения понимания предмета дальнейшего анализа, вслед за В.П. Малаховым, различим две группы идей правосознания. Одна из них выражает смысл правосознания. Выразить смысл - это, значит, быть источником саморазвития, саморазвертывания его содержательного богатства сообразно логике его развития. Их называют смыслообразующими, так как только в их контексте, на их «фоне» отражение и понимание социокультурной реальности становится правовым. Именно это тип идей характеризует смысл правового сознания в любой его конкретно-исторической и социокультурной форме. Изучая их, мы, тем самым, понимаем право в его универсальности.
Другой тип идей является средоточение содержательного богатства правового сознания именно в его конкретных культурно-исторических формах. Им дано название системообразующих, ибо они сообщают контекстуальное своеобразие всему содержательному ряду конкретной правовой культуры. Изучая их, мы постигаем сущность правосознания в его конкретности.
Проблема нахождения идей, исходя из которых, можно развернуть все содержательное богатство правосознания, является традиционным в истории мировой философской и правовой мысли. В качестве таковых циркулировали, в ту или иную эпоху, например, идея «дао» (подлинного, срединного пути жизни) - для носителей китайской духовной культуры, идея свободы - для представителей классической немецкой философии права, идеи правды и справедливости - для мыслителей русского средневековья, идеи защиты и безопасности - для современных западных мыслителей.
Спор о правоте того или иного подхода к проблеме исходных идей правосознания бесконечен, так как выдвижение тех или иных идей на первое место зависит, прежде всего, от определенного исторического времени и от характера конкретных социально-духовных процессов, которые можно наблюдать в том или ином обществе. Идея «дао», скорее всего, выражает стремление человека достойно и мудро противостоять превратностям и тяготам повседневной жизни. Идея свободы, видимо, представляет собой реакцию на консервативность сословных ограничений и патернализм монархического правления. Идеи правды и справедливости, вероятно, призваны сосредоточить усилия властителя на достойных средствах правления. Идея защищенности отражает трагедию тотальной отчужденности человека в западном обществе от социального целого.
Вариации на тему о подлинных основополагающих идеях понятны. Понятно и то, что каждый мыслитель вносит нечто новое в понимание сути права, придавая тем или иным идеям смыслообразующее значение. И это очень ценно.
Данная систематизация идей правового сознания вписывается в прописанную в работе структуру менталитета, а именно: базовый и периферический компоненты. Смыслообразующие идеи правосознания сосредоточены в базовом компоненте, а системообразующие - сконцентрированы в периферическом структурном элементе правового сознания.
Наиболее близко нашему пониманию смыслообразующих идей правосознания взгляд на эту проблему В.П. Малахова, который к ним относит идеи права, меры и порядка. Именно эти идеи дают возможность пробиться в самое глубинное ядро содержания правосознания, с той или иной степенью полноты и верности выразить его природу. Теоретически возможно ввести в этот круг и другие идеи, обладающие концептуализирующим, парадигмальным значением, но модификации исходного набора идей дадут лишь количественные, но не качественные различия в результатах.
Из названных трех идей правосознания наиболее подробно остановимся на идеи права, поскольку она является универсальной для правосознания, исчерпывает собой его содержательное разнообразие и выступает единственным всеохватывающим мерилом реальности. Две другие идеи характерны для любой социальной нормы и не являются только идей правового сознания.
Выразить суть идеи права дефиницией или несколькими фразами невозможно. Она раскрывается во всем объеме содержательного и формального анализа правосознания. Эта идея является и предметом правосознания, исчерпывающим всю его познавательную интенцию, и характеризует само правосознание в его специфике, и является его содержательным эквивалентом. Развертывание идеи права по своей сути и составляет рефлексию правосознания.
Действительно, смыслообразующим свойством обладает то, что является для всего содержательного богатства правосознания общим фоном, что оказывается в любом конкретном правовом понятии самым глубинным смыслом, который тут же обнаруживается, как только правовое существо начинает рефлексировать. Эту роль и выполняет идея права. Она имеет значимость некоторого абсолютного начала, по отношению к которому все остальное конкретное содержание правосознания становится относительным.
Понятийная система действительного правосознания внутренне противоречива, открыта, включает в себя момент неопределенности. Но цельность ей придает именно идея права; она на мировоззренческом уровне цементирует все смысловые единицы правосознания.
При более глубоком структурно-содержательном анализе идеи права можно обнаружить слитые воедино четыре момента: сознание права, чувство права, правовой идеал и правовая реальность.
С субъективной стороны, сознание права выступает как «видение» правовым субъектом своей ценности как безусловной, т.е. священной и питающей мысль о подлинном праве, так и обусловленной, т.е. добытой субъектом и признанной обществом. Узнавание своей правовой ценности и есть усмотрение идеи права в наличности всего ее содержания2. С объективной стороны, сознание права должно быть понято как непосредственное усмотрение (признание, оценка) права в каждом конкретном акте, действии, отношении. Это непосредственное видение права рационально оформляется, прежде всего, в самом правосознании.
Одновременно сознание права окрашено правовым чувством, переживанием действительности права. Чувство права является формой непосредственного схватывания правовой ситуации, а за ней - и права в целом. Поскольку понимание природы и сущности права означает понимание права в целом, постольку роль правового чувствования необычайно велика. Для нас весьма важно говорить о правовом чувстве не в психологическом контексте, т.к. все формы человеческих чувств (как чувств социальных) имеют одну и ту же психологическую базу. Мы ничего не поймем, если будем принимать во внимание только сам механизм чувствования. Правовым чувство становится в момент схватывания правовой ситуации, т.е. может быть выделено только содержательно. Иными словами, правовое чувство и есть чувство права, ощущение, переживание, предвосхищение и т.п. его наличности, несомненности, очевидности. Чувствование права есть непосредственное свидетельство последнего. Мы говорим о чувстве справедливости, о чувстве меры и т.д., но при этом имеем в виду лишь опредмеченность чувства права, а не различные правовые чувства. Правовое чувство синтетично и единственно, если мы обращены не к предметам чувствования, а к его природе. Оно не просто схватывает правовое явление, но схватывает его цельно, как многогранный, самостоятельный правовой факт. В каждом отдельном акте правовое чувствование выступает в своей полноте, поэтому природу чувства права можно понять, обратившись к любому конкретному акту чувствования.
Обычно чувствам отдаются низшие «этажи» структуры общественного сознания. Но чувство - квинтэссенция содержания общественного сознания, его целостность, действительность и полнота. Именно поэтому самое большее и самое важное, что можно сказать о чувстве права, так это то, что оно является чувствованием, присущим человеку как правовому существу.
Несмотря на то, что философия фактически всегда была связана с решением проблемы рационального развертывания правовой реальности 1, из познания нельзя элиминировать выраженность права в его чувствовании; правовую реальность нельзя не признать заданной чувствованием.
Следующий момент - это правовой идеал. Он является узловым в содержании идеи права. Как и во всяком идеале, в нем присутствуют представления о совершенных воплощениях правовой жизни и деятельности. Однако для правосознания такой контекст идеала неосновной. Основным в содержании правового идеала является очищенное от случайности и единичности реальное правовое отношение или действие, мотив или оценка. В нем заключена мысль не о совершенном, а об оптимальном воплощении правовой жизни. Именно по этой причине правовые решения часто очень далеки от простого морализирования и представляют собой подчеркнуто рациональную процедуру выбора между различными реальными, но не всегда взаимоисключающими вариантами.
Характерным примером воплощения правового идеала является идея естественного права. Моральные наслоения в идее естественного права традиционно весьма внушительны, однако, они не меняют ее правовой сути, которая заключена в признании реальных, повсеместно воспроизводимых черт и потребностей любого человека как неотъемлемых, природных, имманентных, абсолютных, хотя и взятых с историко-культурными поправками.
Поскольку правовой идеал является скорее выражением логики реальных процессов, чем противопоставленным действительности совершенным воплощением желаемого общественного состояния, постольку он как своеобразный «дух» права становится активным компонентом рациональных оценок конкретных правовых ситуаций и процессов.
Правовая реальность как момент идеи права предполагает, что существующая правовая практика и правовые отношения не только объективно обусловливают конкретно-историческое содержание идеи права, но и являются самим этим содержанием. Данный момент идеи права положен в основу юридико-позитивистского подхода, связанного с полаганием того, что право всегда остается существующим положением вещей, каким бы оно ни было по социальной направленности и значимости, совместимости или несовместимости с моралью, религиозными или политическими установками.
В силу своей синтезирующей роли, идея права выражает одну из характеристик природы права, а именно - ценностную природу права. Право должно быть понято как совокупность социально-духовных ценностей общества и человека, причем не в смысле способа организации социальной жизни, а в смысле ее цели. Право, таким образом, является общественной самоценностью
Ценностный характер права указывает на то, что социальный мир раздваивается: в мире начинает различаться то, что отвечает духу, смыслу, природе права, и то, что претит сознанию и чувству права, имеет неправовой характер. Тогда в этих условиях становятся возможными правовые оценки; тогда только и проявляются их общезначимые критерии; тогда только соображения простой целесообразности обнаруживают свою границу.
Признание ценностной природы права позволяет объяснить неустранимость и оправданность идей естественного права, подлинности права и т.п. Естественно-правовые теории являются не идейной оппозицией реальному праву, не моралистической установкой, а выражают правовую реальность в ее ценностном контексте. Естественно-правовые теории гораздо ближе к реальности, чем научно-позитивистские, потому что они отражают действительную практическую различность общественно ценного, целесообразного, полезного, достойного и общественно вредного, недостойного, разрушительного. Они исходят из относительной ценности всего совершаемого, действительного, в противоположность позитивистским теориям, опирающимся на признание абсолютного момента в реальности.
Итак, представив общефилософское осмысление идеи права, что по своей сути составляет рефлексию правосознания, которое обнаруживается, как только правовое существо начинает постигать глубинный смысл правовых явлений, обратимся к идее права применительно российской действительности.
Само слово «право» в русском языке имеет общий корень со словом «правда». Понятие, вернее, смыслообраз «правда» - одно из ключевых для русского национального менталитета. Оно обязательно присутствует во всех философских системах, созданных в рамках российской культуры - славянофильстве и западничестве, народничестве и русском марксизме, социальной и религиозной философии. Искреннее и ожесточенное правдоискательство составляет, пожалуй, главную объединяющую черту самых разных по убеждениям и темпераментам отечественных светских и религиозных мыслителей, писателей, охранителей и революционеров, простолюдинов и аристократов. Так, Ф. Достоевский пишет о россиянах, которым «нужна лишь правда» и «которые ищут правды, прежде всего, и если бы только узнали, где она, то для достижения ее готовы пожертвовать всем, и даже жизнью»: «Характернейшая черта еще в том, что они... принадлежат к всевозможным разрядам и убеждениям: тут и аристократы, и пролетарии, и духовные и неверующие, и богачи и бедные, и ученые и неучи, историки и девочки, и славянофилы и западники». Достоевский употребляет параллельно выражения «искание правды» и «искание честности». Это показывает, что речь идет о нравственных исканиях. Именно правда как аксиологический абсолют, в конечном счете, определяет формирование идеалов и выбор целей, межличностное и социальное поведение, отношения между личностью и государством. Как русский народ, так и русская интеллигенция, каждый на свой лад, ищут «царство, основанное на правде». Разночинцы, интеллигенты и дворяне шли в народ, чтобы открыть в нем правду - христианскую или социальную. О понятии правды, его месте в сознании русских людей и социальных коллективов, его отношении к истине задумывались философы и историософы, верующие (христиане) и атеисты.
В любом сочинении, посвященном «русской идее», русской истории, судьбе России и ее народа, пережитых им катаклизмах и катастрофах, как подчеркивает Н.Д. Арутюнова, фигурируют такие словосочетания, как: правда (простого, трудового) народа, неправда господствующего режима, искание правды, стремление к правде, социальная правда, народная правда, правда революции, осуществление правды, победа правды, правда истории, народ хранитель правды, мораль, основанная на правде, правда-справедливость и правда-истина и т.п. Правда в такого рода выражениях превращается в меру, с которой подходят к любому явлению. Всякий феномен оценивается по его отношению к некоторому идеалу - модели или конструкту, прообразу или замыслу Творца, вторгаясь в этом последнем случае в зону истины.
Необходимо отметить также, и это служит подтверждением сказанному, что в русском языке слово «правда» обладает высокой частотностью. Здесь, безусловно, надо сделать некоторое пояснение о том, что в последнее время нет таких исследований, но считаем, что приведенные данные не сильно будут отличаться от частотности современного распространения. Итак, рейтинг слово «правда» - 579 на один миллион словоупотреблений. Они распределены между периодикой (124), драматургией (230), научной и публицистической литературой (84) и художественной прозой (141). Рейтинг слова «истина» в семь раз ниже - 79 словоупотреблений, имеющих следующее распределение по указанным выше жанрам: 25-8-34- 121.
Следует учесть, что европейские критики русской классической литературы также обращали внимание на ключевую роль для нее концепта правды. Они видели в этом проявление этнической направленности, т.е. этноцентризма русской культуры. Так, Де Вогиэ, один из первых французских специалистов по русской литературе, писал о русских писателях следующее: «Каждое их произведение мотивируется двойным стремлением - к истине и справедливости. Это стремление двойное для нас и единое для них. Русское слово «правда», соответствующее понятиям «истина» и «справедливость», имеет два смысла или, лучше сказать, имеет две идеи в одном нераздельном понятии. Это дает повод для серьезных размышлений, ибо язык заключает в себе философию нации». Действительно, нравственный императив для русского сознания - это, прежде всего, требование справедливости и справедливого суда, а не выполнения христианских заповедей, причем суда не столько личного, сколько социального. Этический компонент, присутствующий в семантике «правды», осмысляется именно в понятиях справедливости. Это удачно выразил Н.К. Михайловский: «Всякий раз, как мне приходит в голову слово правда, я не могу не восхищаться его поразительною внутренней красотой. Такого слова нет, кажется, ни в одном европейском языке. Кажется, только по-русски истина и справедливость сливаются в одно великое целое... Я никогда не мог поверить и теперь не верю, чтобы нельзя было найти такую точку зрения, с которой правда-истина и правда-справедливость являлись бы рука об руку, одна другую пополняя». Аналогичную мысль высказывает Н.А. Бердяев: «Все исторические и психологические данные говорят зато, что русская интеллигенция может перейти к новому сознанию лишь на почве синтеза знания и веры, синтеза, удовлетворяющего положительно ценную потребность интеллигенции в органическом соединении теории и практики, «правды-истины» и «правды-справедливости»«. В целом концепт правды почти всегда выступает в сопряженности с понятием справедливости. Острое интуитивное ощущение справедливости или ее отсутствия в России присуще людям всех сословий. Достоевский, наблюдая за поведением каторжников, приходит к заключению: «Высшая и самая характеристическая черта нашего народа - это чувство справедливости и жажда ее».
Правда для российской ментальное ассоциируется, прежде всего, со справедливым, но милосердным судом. Он основан на понимании «правды человека» и на любви-жалости к ближнему. Связь концепта правды с русским национальным сознанием чувствовали и зарубежные авторы, знакомые с русской культурой. Р. М. Рильке, создавая образ России в своих «Историях о Господе Боге», одну из них назвал «Песнью о правде». Характеризуя русскую духовную культуру, Рильке остановил свое внимание именно на понятии правды и показал его действенную силу.
Аналогичные наблюдения делал СЛ. Франк. В сборнике «Вехи» он писал: «Теоретическая, научная истина, строгое и чистое знание ради знания, бескорыстное стремление к адекватному интеллектуальному отображению мира и овладению им никогда не могли укорениться в интеллигентском сознании». СЛ. Франк называет умонастроение интеллигенции морализмом. Он пишет: «Нравственность, нравственные оценки и нравственные мотивы занимают в душе русского интеллигента совершенно исключительное место». Ф.А. Степун пишет о тех молодых людях, которые, увидев зло революции, вместе с ней отвергли и демократию: «Конечно, в их головах много путаницы, но в их сердцах много самой настоящей правды, покаянной правды за неотомщенную Россию».
Таким образом, концепт правды, отделившись от понятия истины и от понятия закона, которое было ему первоначально близко, их гуманизировал, «очеловечил», наделил эмоциональным содержанием, в чем выразилась когнитивно-схематическая специфика русского менталитета и русской социальной психологии. В последних не укоренено понятие закона, ни юридического, ни научного, ни общественного. Уже цитировавшийся нами выше С.С. Аверинцев пишет: «Русская мысль не привыкла доверять той свободе, которую обеспечивают институции. Поэтому она сама не институциональна».
Россиянин как этнопсихологический тип не склонен полагаться ни на суд, ни на интеллектуальную логику. Он не мыслит формулами и общими положениями: они для него внечеловечны. Русская ментальность сама по себе не формальна, ей претит формальное, и в частности, формальное право. В когнитивной схеме российского правового менталитета поверх триады «истина - закон - право (правило)» расположена другая триада: «правда - совесть - справедливость», сосредоточившая в себе основные ценности. Эта триада служит репрезентацией не внешней по отношению к индивиду, а внутренней силы. Возможно, подспудно скрытая в этой триаде напряженность составляет принадлежность этнопсихологических структур коллективного бессознательного. Вероятно, отсюда частое использование в политических кампаниях, в лозунгах любых, независимо от их программы, партий, этих трех наиболее популярных для российского политического дискурса слов. Даже правозащитники, люди, сделавшие целью своей жизни создание правового государства и рост правосознания своих соотечественников, чтобы быть услышанными, были вынуждены призывать не столько к защите прав человека, сколько к борьбе за правду и справедливость. Однако в правовом менталитете россиянина праведный, т.е. основанный на правде, суд, поступки в соответствии с «голосом совести» и справедливость как таковая вовсе не тождественны следованию формальным правилам, составляющим позитивное право, соблюдению законов, уважению к истине. Культ правды, справедливости и совести призван компенсировать некоторое безразличие к нормативным правилам и законам, обесцененным социальной практикой, конституируя специфический тип правовой ментальности. Развившаяся на этой основе правовая культура не может не характеризоваться преобладанием эмотивно-морального оценивания своих и чужих поступков.
Естественно, столь своеобразное содержание национальной правовой культуры складывается не в XIX, и даже не в XVIII веке, а значительно раньше, беря истоки из древнего славянского права, причудливо впитавшего в себя позже и азиатский, и европейский обычай. Даже сами древние славянские правовые тексты написаны особым мифопоэтическим языком. По свидетельствам авторитетных специалистов, проведенный семантический анализ показал, что «при всей специфичности жанра юридических текстов в ряде важных отношений они очень сходны с текстами народной устнопоэтической традиции... Это сходство свидетельствует о единстве истоков юридических и фольклорных текстов, принадлежавших некогда к единой устно-поэтической сфере». Это, прежде всего, означает, что в национальную правовую культуру и ментальность вросли такие правовые концепты, подлинное значение которых было скорее нравственно-этическим, чем строго юридическим, и происходила тонкая и незаметная подмена рациональных по структуре смыслов синкретическими эмотивными смыслообразами. Исследователи «Велесовой книги отмечают, что наши языческие предки делили мир на три основные субстанции: Явь, Навь и Правь. Явь - это видимый, материальный мир. Навь - мир нематериальный, потусторонний. Правь - это истина, или законы Сварога, управляющие всем миром и, в первую очередь, Явью. Другой исследователь А. Асов считает, что следование Пути Прави было сутью древнеславянского вероисповедания, и приводит известный мифологический сюжет о поединке Сварога с Черным Змеем, в результате которого Земля была поделена на царство Яви и царство Нави. Хранительницей же тайны Прави стала великая богиня - небесная мать Мокошь. «Она следит за соблюдением обычаев и обрядов... дает свободу выбора между добром и злом, где добро - суть следование Пути Прави, а зло - отклонение от него». Как мы видим, мифопоэтическая семантика древних правовых текстов является символической. Здесь невозможно найти рациональных категориальных форм. Древнеславянские «правда и кривда», «суд и ряд», «преступление и доля» существенно отличались от «правосудия», «права», «справедливости» и «благозакония» в римском и греческом праве.
Да и много позже, уже вполне сформировавшись, отечественная философия права подходила к своему предмету с точки зрения морально-этических ценностей, на основе которых представлялось возможным создание идеала общественного устройства. Особое значение придавалось положению о том, что человеческой природе изначально присущи определенные этические принципы, исконные правовые начала, выполняющие в обществе регулирующую функцию. Поэтому право представало как нравственность.
Следующая идея правосознания - это идея меры. В идее меры отражена организующая, регулятивно оценочная сориентированность права. Содержание идеи меры охватывает все разнообразие становления правовой формы. Она является смыслообразующей именно, потому позволяет, характеризуя движение и развитие правовой формы, реконструировать право в его целостности, наподобие того, как Г. Гегель реконструировал право, опираясь на идею свободы. Идея меры выражает другую узловую характеристику сущности права - нормативность права.
Третьей идеей правосознания является идея порядка. Если идея меры отражает динамику правовой жизни, то идея порядка связывает право с качественным состоянием общества и его правовой системой. Порядок составляет каркас правовой реальности. Для стихийно складывающихся социальных систем порядок не характерен, хотя и может быть обнаружен.
Итак, рассмотрев смыслообразующие идеи правового сознания, которые определяют его универсальные качества, нам необходимо обратить исследовательский взор на системообразующие идеи как идеи, указывающие на социокультурные, конкретно-исторические и национально-этнические особенности правового сознания, то есть выявить особенности российского менталитета, определить его черты, свойственные правовой сфере.
Согласно восточнославянской традиции, право - это путь к правде, к справедливости и честности в человеческих отношениях, попадающих в сферу правового регулирования. Для русского рассудить по праву - значит рассудить по правде и справедливости. Поступить по праву - значит поступить по совести, по честному. В «глубинах» русской души право всегда отождествлялось с совестью, с истиной, с правотой. Это означает, что идея права в российском менталитете приобретает «обличие» идеи правды, справедливости. Так, И. Киреевский утверждал: «... само слово «право» было у нас неизвестно в западном его смысле, но означало только справедливость, правду». К. Аксаков противопоставлял «внешнюю правду», «буржуазно-мещанскую» «вексельную честность» Западной Европы «внутренней правде - справедливости Руси».
Идея правды есть отражение включенности познавания в более широкий процесс схватывания подлинности явления, не столько рационального, сколько морального постижения жизни. Смысл российской моральности заключен в нескольких моментах. Во-первых, в восприятии социальной реальности преобладает пассивно-критическое, иронично-скептическое отношение. Характерной тенденцией в массовой морали являются смиренность и терпимость. Во-вторых, критичность общественного сознания связана с ориентацией и в идеологии, и в повседневной жизни на идеальное долженствование, на завышенные оценки. Все элементы и стороны духовности окрашены противостоянием добра и зла. В силу этого ярко выражена тенденция к морализированию по поводу любых явлений жизни в любой ее сфере. В-третьих, для российской моральности характерна ориентация на интуитивно-обычное восприятие требований, а стало быть - на мораль -»по обстоятельствам», на готовность человека к отклонениям от моральных предписаний, если отсутствует внешнее давление. Самое важное, однако, что обязательность и правильность этих требований очевидна и неоспорима для каждого. Причем, ситуативность морали обусловливается обычно не практическими соображениями, а каким-то нерациональным, бесцельным противлением «из принципа». В-четвертых, она характеризуется в целом негативным отношением к рационально-прагматическому образу жизни, а в особенности - к благополучию, достатку, обогащению, к повышению социального статуса человека. В-пятых, для российской моральности характерна разорванность между идеально-моральной и нравственно-обычной сторонами жизни, не просто естественное несоответствие идеальности и реальности, а ярко выраженный и настойчиво воспроизводимый параллелизм функционирования высокой моральной идеологии и достаточно грубых и жестоких нравов. Многие исследователи отмечают противоречивость характера русского народа, сочетание в нем возвышенности, одухотворенности, смиренности, долготерпения с жестокостью, забитостью, убогостью (во всем богатстве значений этого понятия).
Нередко некоторые теоретики права моральность отождествляют с религиозностью, что делать полагаем нецелесообразно, хотя нельзя отрицать и того факта, что для русского человека поступать по совести, поступать по праву - это поступать, как исстари сложилось, «по-Божески».
Не вдаваясь в давно обсуждаемый, но так и не разрешенный вопрос о степени религиозности русского человека, отметим, что духовность - это, прежде всего, верность обычаям, традициям, нормам обычного права. Обычное право всегда и у всех народов, о чем мы уже неоднократно говорили, обладает двойной обязательностью - внутренней и внешней. Это, как справедливо замечал еще М.Ф. Владимирский-Буданов, означает, что право измеряется не только осознанием внешнего права, но и личной совестью. Далее он утверждал, что религиозное значение праву придавалось лишь «для сообщения ему внешней обязательной силы, то есть происхождение обязательных норм возводится к самому божеству: русские клялись исполнять договор... «яко Божие здание по закону и по покону языка нашего». Здесь же ученый уточнял, что право считалось прирожденным свойством и поэтому «поступать по праву» означало поступать по старине.
В этом ракурсе хотелось бы сделать одно небольшое уточнение, которое, по нашему мнению, поможет понять соотношение моральности и религиозности. Мы полагаем, что правы те ученые, которые убеждены, что выбор православия был совершенно не случаен и определялся природно-климатическими и геополитическими условиями формирования и развития русского народа и российской цивилизации. Так, В.Г. Щукин полагал, что культура Руси «ожидала» получить от монотеистической религии такие же ценности, которые удовлетворяли бы назревшие культурные потребности. Эта мысль прослеживается еще у славянофилов: «Казалось, что не проповедь истины искала славян, в славяне искали проповедь истины». Согласно разделяемой нами позиции, неизвестные понятия и категории могут быть усвоены лишь при одном условии - их значение, функции не должны противоречить сложившейся национальной психологии, обычаям и традициям. Причем следует дополнить, что тот или иной фактор духовно-морального порядка может сохраниться в течение веком только в одном случае - если его сущность не вступает в противоречие с достаточно постоянными объективными условиями жизни общества.
Сделав небольшое отступление по поводу моральности российского менталитета, вернемся к идее правды как системообразующей идеи правового сознания. В идее правды выражена негативная установка на безличную, так называемую объективную истину; в ней зафиксировано противопоставление таким истинам, которые безотносительны к нравственному пониманию. Определяющим значением такого понимания является душевно-духовное проникновение в человека и, как следствие, снисхождение к человеку, прощение его неразумности, искушенности. Идея правды выражает нравственную установку на противостояние юридическому, безлико-внешнему бытию людей. Правда является выражением, с одной стороны, ориентации на некое должное правовое состояние, а с другой стороны, предстает как страдательное правовое состояние человека, в силу принципиального несовпадения реального и должного.
Идея правды и дедуцируемая из нее идея подлинности права выражает идейную оправданность полной отчужденности от закона. В ней воплощены и смирение, и надежда. Идея правды представляет собой российский вариант закрепления духовной установки на противостояние государства и гражданского общества, а точнее - на противостояние государства и общины.
Правовая справедливость, в свете идеи правды, предстает не равной мерой воздаяния за одинаковые деяния, а такой оценкой, в которой выражена и утверждена индивидуальность человека и его деяния. Идея правды, таким образом, компенсирует фактическую растворенность человека в общественном целом.
Такая трактовка идеи правды позволяет понять форму существования идеи меры в российском правовом менталитете. Она находит отражение в духовности как приоритетной черте российской ментальное™, описанной через идею самоограничения, причем в терминах психологии и философии. Так, в философии самоограничение - это способность отдельного индивида в своей сознательной деятельности выходить за рамки своего собственного индивидуального существования, ставить перед собой и реализовывать в своей деятельности цели и задачи, не связанные только с поддержанием своего собственного существования и улучшением условий своей индивидуальной жизни. В этом и проявляется духовность. В терминах психологии самоограничение - духовность рассматривается как «репрессия своих непосредственных внутренних импульсов, личных, индивидуальных целей в пользу глобальных культурных ценностей». Именно в таком понимании духовность может рассматриваться как важнейшая характеристика деятельности личности по отношению к самой себе. «Только главенство духовного и объединяющего всех начала над социальной материей могло придать ей (личности) стойкость и крепость», - отмечает В.М. Межуев. Общество, согласно такой трактовке духовности, образуется не столько путем интеграции автономных индивидов, озабоченных в большей степени интересами личного блага и пользы, сколько объединением людей вокруг высших ценностей и целей человеческого существования, имеющих общенациональное, сверхиндивидуальное значение.
Историко-культурный факт растворенности человека в жизни социального целого, факт зависимости его судьбы от давления общественного фатума выражается также идеей служения. В ней на нравственно-религиозной основе осуществлено примирение человека с второстепенностью его прав в сравнении с обязанностями, с их несущественностью, зыбкостью, декларативностью. Идея служения является целеустановкой правосознания, связанной с внутренней оправданностью мизерности индивидуального интереса; она выражает органичность и неразрывность связи человека с другими людьми, с обществом; она фиксирует ценность подчинения человека общественному целому, призванность человека воспроизвести в своем единичном бытии его гармонию. В контексте православного сознания идея служения утверждает готовность к жертвенности в общественном деле. Русская художественная классика неизменно обращалась к идее служения и жертвенности как к центральным для русского человека, смысложизненным проблемам. Особенно ярко эта тема представлена в творчестве Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского.
Идеи меры как системообразующая идея правового сознания находит отражение не только в идеях самоограничения и служения, но и идеи государственности.
Она также обусловлена особенностями культурно-исторического развития России. Чтобы обеспечить целостность и жизнеспособность этноса в условиях его рассеянности по огромной территории, в суровых природно-климатических условиях, необходима была сильная государственная власть. Причем, как справедливо отмечает В. Межуев, в России государство выполняло функции гаранта не мононационального, а цивилизационного единства своих многочисленных народов, оно никогда не руководствовалось узко понятой национальной идеей, оставаясь при всех политических режимах наднациональным. Правы историки, отмечающие, что ни одно государственное образование не создавалось столь безнасильственно и столь естественно, как российское. Создание суперпрочной государственной организации, способной не только выдержать сверхвысокое давление извне, но и преодолеть его, стало, таким образом, ответом народов России на исторический вызов.
Правы, с нашей точки зрения, те ученые, которые утверждают, что государственность тесно связана с духовностью и что эта связь характеризует тот уровень взаимоотношений отдельного индивида и общества, при котором «русский человек слишком часто думает категориями не личного или местного масштаба, а категориями всего государства». Государственность как черта российского правового менталитета означает сакральное отношение русских к своему государству как самостоятельному установлению, преследующему высшие цели - сохранить независимость и суверенность, а отсюда «готовность русских при всяком столкновении с внешней опасностью отдать ему (государству) столько богатств, труда и крови, сколько нужно для ее отражения. Дело не только в том, что Московский Кремль властно, по своей воле, налагал на все сословия тяжкое бремя государева тягла или государственной службы. Не менее важно и другое,- утверждает Ф.Ф. Нестеров,- то, что русский народ в основной массе принимал и нес это бремя как нечто неизбежное и необходимое. Государственный интерес здесь как бы доминировал над интересами местными, сословными, семейными, личными».
Полагаем, что именно так (как обязанность защищать государство и общество от внешних нападений) необходимо толковать приоритет обязанностей перед государством и обществом над личными правами и свободами, а не как «отсутствие личного сознания и ответственности», не как «устойчивый комплекс зависимости у народа, веками лишенного реального суверенитета личности». Как уже отмечалось, именно в особом отношении русских к своему государству и проявляется свободолюбие как сущностная черта российского правового менталитета. Свобода в сознании русских, по справедливому утверждению многих исследователи российской самобытности, представляется, прежде всего, как ответственность, и путь к свободе лежит через осознание необходимости выполнения общественного долга. Поэтому считаем, что государственность как идею не российского менталитета в целом и правового, в частности, нельзя рассматривать как «рабскую покорность государственной власти», как «неспособность ценить личную свободу», как проявление «рабского и безответственного менталитета», что нередко встречается в современной литературе.
В контексте восприятия свобода как ответственности следует вспомнить слова Н. Я. Данилевского, который охарактеризовал русских как народ, обладающий «высоким политическим смыслом», утверждая, что едва ли существовал и существует народ, способный вынести большую долю свободы, чем народ русский, и имеющий меньшую склонность злоупотреблять ею.
Именно в понимании свободы как долга перед Родиной продолжал мысль Н. Я. Данилевского другой русский философ И.А. Ильин, справедливо отмечая: «Русскому человеку свобода присуща как бы от природы. Она выражается в той органической естественности и простоте, в той импровизаторской легкости и непринужденности, которая отличает восточного славянина от западных народов... Эта внутренняя свобода чувствуется у нас во всем: в медлительной плавности и певучести русской речи, в русской походке и жестикуляции...».
Рассмотрение государственности как идеи российского правового менталитета в таком ракурсе позволяет правильно оценить его содержание, а также понять идею порядка как системообразующей идеи правового менталитета. Нередко говорят о пренебрежительном отношении к государственному закону, которое якобы нашло отражение в старой русской поговорке: «Закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло», ведь закон всегда был по отношению к народу внешней, «инородной» силой. Становится понятным утверждение, что российский народ крепился не правом, а верой, которая всегда стояла много выше всяких правовых предписаний. В действительности здесь идет речь не о праве как таковом, а о законе Государства, и не о правовых предписаниях, а о юридических, то есть созданных Государством.
Только такая трактовка государственности (как внешней силы, в которой русский человек нуждается лишь для защиты независимости и самостоятельности Земли) дает возможность правильно оценить достаточно распространенное мнение, будто правовой менталитет российского общества изначально отличался небрежным, даже отрицательным отношением к праву и что якобы специфической чертой российского менталитета является проявление нигилизма в отношении социальной ценности права.
Здесь, с нашей точки зрения, следует сделать некоторый экскурс в историю формирования правового менталитета россиян. Многие мыслители подтверждали, что существует определенная нечувственность русских к формально-юридической законности, что русские не уважают юридические нормы, если они не основываются на высоких ценностях правды-справедливости, органично вытекающей из особенностей понимания свободы (как осознание справедливости общественного интереса). Противопоставление понятий «закон» и «благодать» (нравственность) мы находим уже в «Слове о законе и Благодати» Илариона, где закон есть воплощение духовного рабства, поскольку не содержит нравственного выбора. Согласно Илариону, человек в отношении к закону - «раб».
Из вышесказанного следует, что если мы и можем говорить о нигилизме как черте правового менталитета россиян, то лишь по отношению к позитивному праву, то есть к результатам законотворческой деятельности государства как внешней силы. «Ибо правда властей века сего ниже правды Бо-жией, их суд (суд государственных мужей) бывает часто началом великой неправды». Да и само государство вовсе не было «законопослушным». Вот как по этому поводу писал А. Герцен: «... русский человек, какого бы звания он ни был, обходит или нарушает законы всюду, где это можно сделать безнаказанно... совершенно так же поступает правительство». В такой ситуации целесообразно использовать термин «юридический нигилизм», ведь мы говорим о нигилизме не по отношению к праву как объективному социокультурному регулятору общественных отношений, а лишь к позитивной его форме как «творчеству» государства.
Хотелось бы эту мысль проиллюстрировать результатами социологического исследования. Так, почти все респонденты (98%) подтвердили высокую ценность права в жизни общества, но при оценки юридической направленности российского законодательства около половины опрошенных заявили, что оно отражает интересы главным образом правящей элиты. Кроме того, только 13% участников опроса считают наказание неотвратимым и что оно неизбежно наступить за совершенное преступление, в то время как остальные полагают, что его можно избежать или дав взятку, или наняв хорошего адвоката, или хорошо зная законы.
Также мы считаем необходимым указать на то, что право есть необходимый, неизбежный атрибут общественной жизни как средство социальной стабильности и общественного порядка. И если основной чертой народа является правовой нигилизм, то возникает правомерный вопрос: как общество избегает саморазрушения, если отсутствует массовое понимание необходимости в своей деятельности руководствоваться определенными общеобязательными правилами поведения - нормами права, ведь право есть тот обруч, который удерживает общество от самоуничтожения?
В качестве такого обруча в российском обществе, как мы считаем, выступало обычное право, то есть в поведении, в своей деятельности большинство русских людей руководствовалось в основном нормами обычного права, теми стандартами, которые позволяли народу сохранить себя как единое жизнеспособное сообщество. Многие русские верили, что «поступать по праву» (но не позитивному!) означает поступать по старине, «по покону языка нашего».
Итак, поддержание правопорядка в российском обществе основывалось на соблюдении норм обычного права, основными идеями которых, как и на Западе, были идеи свободы, справедливости, но с иным, как было показано, социокультурным контекстом. И если русский человек по каким-то обстоятельствам действует по другим канонам, он, как правило, испытывает психологический дискомфорт. В этом отношении, на наш взгляд, показательной является ситуация, описанная Н.А. Бердяевым: «Русский купец старого режима, который нажился нечистыми путями и сделался миллионером, склонен был считать это грехом, замаливал этот грех и мечтал в светлые минуты о другой жизни, например, о странничестве или монашестве».
Таким образом, в заключение следует отметить, что выявление и исследование системообразующих идей правового сознания российского общества, закрепленных в менталитете и особенно в правовом, позволяют определить особенности эволюции правовой реальности российского общества. К таким особенностям можно отнести следующие. Идея права как смыслообразующая идея правосознания приобретает содержание идеи правды, справедливости как идей базового компонента менталитета. Идея меры находит отражение в идеях самоограничения, служения и государственности как идеях ментального базового элемента. И, наконец, идея порядка реализуется через идеи обычного, общинного права, или самоуправления, которые также могут быть оценены в качестве идей базового компонента. При этом следует иметь в виду, что идеи периферического элемента менталитета оттеняют разнообразием нюансов универсальные идеи, придавая им тем самым конкретно-исторический характер.
АВТОР: Гирько А.А.