07.02.2012 8741

Регион как политическая категория

 

В общем виде регион представляет собой «большую область, группу соседствующих стран или территории, районы, объединенные по каким-либо общим признакам». Существует и более развернутая трактовка: «Регион (от лат. regio - страна, область, округ) - область, часть страны или какого-либо большого пространства (материка, части света и др.), отличающаяся от других совокупностью естественных и исторически сложившихся экономических, социальных, культурных особенностей; группа близлежащих стран, представляющих собой отдельную экономико-географическую, этнокультурную, однотипную по социально-экономическому строю часть мира».

Эти достаточно объемные определения конкретизируются и трансформируются специфическим образом в различных отраслях научного знания. Имеется множество самых разнообразных интерпретаций региона - от философского его осмысления как особого мира с присущим только ему менталитетом, традициями, мировоззрением и мироощущением, до формально-юридического понимания его как законодательным образом ограниченной субнациональной единицы. Известны историческая, геополитическая, экономическая и другие трактовки региона.

В одной из классификаций предлагается выделять «наднациональный» (геополитический, внешнеполитический), социокультурный (культурологический, цивилизационный), исторический, экономико-географический, юридический (политико-правовой) подходы к региону. Геополитический подход связан с изучением некоторого единого геополитического или геоэкономического пространства, объединяющего группу взаимозависимых стран, которые объединены либо естественными географическими условиями, либо традиционными экономическими связями, либо исторической и культурной общностью. В таких концепциях важное значение имеет общность или различие геополитических интересов государств.

В социокультурном подходе регион понимается как единство социальных связей некоторого социума, сложившееся под воздействием этнических и религиозных ценностей, культурных и лингвистических факторов. Здесь термин «регион» может относиться как к группе стран, так и к внутреннему устройству многонациональных государств. Исторический подход позволяет проследить механизмы формирования идентификационных линий того или иного региона в процессе исторического расселения народов, распространения мировых религий, создания и распада империй, территориальных завоеваний, колонизации, миграционных волн и т.д.

В экономико-географическом подходе территории объединяются в регион на основе их географических особенностей, создающих предпосылки для определенного типа экономической деятельности населения. Политико-правовой подход трактует регион как элемент государственного устройства, чей статус определяется законами государства; здесь основным предметом анализа служит характер влияния существующего административного устройства на формирование или сохранение устойчивых специфических характеристик территории, складывание черт общности ее населения и т.д.

Предпринимаются и попытки создать синтетическое, комплексное определение. Например, под регионом понимается «исторически эволюционирующее, компактное территориальное сообщество, которое содержит в себе физическое окружение, социоэкономическую, политическую и культурную среду, а также пространственную структуру, отличную от иных регионов и территориальных единиц, таких, как город или нация».

Помимо различий в содержании понятия, проистекающих из множественности существующих отраслей научного знания, необходимо указать и на особенности исследовательских подходов в рамках одной и той же предметной области. Так, употребление термина «регион» в исследованиях политического характера не является устоявшимся. Каждая научная школа, изучающая политические отношения, по-своему трактует феномен современного регионализма и, таким образом, наполняет понятие региона собственным смыслом и содержанием.

Например, представителями политического реализма концепция региона связывается с необходимостью укрепления чьих-то геополитических позиций, попытками сбалансировать влияние конкурирующей державы, созданием системы коллективных отношений для защиты общих экономических интересов. Основные категории реализма - баланс сил (Ф. фон Генц), гегемония, национальная безопасность (Г. Моргентау, П. Кеннеди) - используются для объяснения процессов регионализации, которые предстают в этом случае как следствие необходимости акторов защищать свою власть и расширять сферу своего влияния.

Институционалисты (Дж. Марч, И. Ольсен) считают, что «анархия» в межгосударственных отношениях может быть преодолена с помощью сильных и эффективных институтов. Поэтому институциональный подход акцентирует внимание на ведущей роли институтов в появлении региональных общностей и в процессах приграничного сотрудничества. Иногда формирование транснациональных регионов объясняется здесь внутренними процессами в участвующих государствах, взаимодействием властей различных уровней.

Школа функционализма рассматривает границы как своего рода инструменты интеграции, и ее представители (Д. Митрани и др.) считают, что интенсивные функциональные (неполитические) связи в конечном счете ведут к образованию совместных региональных институтов. Неофункционалисты (Э. Хаас, Л. Линдберг) указывают, что процесс формирования региональных общностей зависит не только от инструментальных, «технологических» факторов, но и от предпочтений политических элит и культурно-исторической общности. С данными теориями связана концепция регионостроительства (К. Моттола и др.) - активной и целенаправленной деятельности государственных и негосударственных структур по формированию регионов.

Транснационализм (Дж. Кохейн, Дж. Най) исходит из того, что все большее количество политических взаимодействий между обществами не может быть понято с позиции государственно-центричного подхода. В приложении к феномену регионализма это означает, что помимо государственных границ, важную роль начинают этнические, религиозные, экономические границы, линии финансовых и социальных «разломов».

Школа «мирных исследований» (Й. Галтунг) уделяет приоритетное внимание проблемам безопасности, и в ее рамках, в отличие от концепций реализма, происходит смещение акцента на «мягкие» составляющие безопасности, вызовы невоенного характера. Регионализация здесь связывается с формированием территориально организованных «сообществ безопасности», а границы трактуются не как барьеры для сдерживания внешней экспансии, а как источники возможностей (прежде всего экономических).

Конструктивисты (О. Вейвер, Б. Петерсон и др.) интерпретируют регионализм как вид социальной рефлексии, отталкивающийся от преобладающих в настоящий момент (и способных видоизменяться под воздействием взаимной адаптации) представлений об идентичности и чувстве территориальной общности; часто и регион трактуется как «конструируемое» или «воображаемое» явление, не могущее быть оторванным от определённого социально-политического контекста. Например, Б. Андерсон, рассматривая национальное и государственное строительство как процесс осмысления элитами оснований некоторой общности, вводит термин «воображаемые сообщества», который заимствуется и теоретиками регионализации.

Постмодернисты (С. Гросби, Дж. Камиллери и др.), отмечая многочисленные противоречия территориально-организованного мира, разрабатывают концепцию «взаимопересекающихся суверенитетов», согласно которой политическое поведение индивида зависит не только и не столько от наличия у него гражданства определенного государства (или нескольких государств), сколько от его принадлежности к другим общностям (экономическим структурам, профессиональным ассоциациям, религиозным или этническим общинам и т.п.).

Вследствие такого разнообразия научных течений в политических исследованиях существует множество дефиниций региона. Так, среди американских политологов распространено понимание «региональной проблемы» как вопроса, касающегося целой геополитической зоны; соответственно, регионом может считаться Ближний или Средний Восток, Центральная или Восточная Европа, Северная или Тропическая Африка, и т.п. По мнению К. Дойча, «регион представляет собой группу стран, которые по многим очевидным параметрам больше взаимозависимы друг с другом, чем с иными странами». Критериями определения таких регионов служат, например: однородность входящих в них государств в социальном и культурном отношении; схожесть политического устройства этих государств и их поведения на международной арене; общая межгосударственная система политических институтов; экономическая взаимозависимость; географическая общность.

Подобные трактовки, в которых структурообразующими элементами региона выступают государственные образования, оспариваются теми, кто выбирает в качестве базы для выделения региона из среды международные проблемы, касающиеся территории нескольких государств и одновременно не охватывающие всей территории каждого из них. Примерами таких проблем могут служить трансграничные миграционные потоки и экономические связи приграничных субъектов различных государств, а также конфликты, основанные на разделенности людей, принадлежащих к одной этнической, религиозной, лингвистической или иной общности, формальными границами государств. В этом случае речь идет о регионах, границы которых не обязательно коррелируют с государственными. Здесь вполне уместно привести позицию А.В. Баранова и А.А. Вартумяна, подчеркивающих отсутствие «предзаданности» региональных границ: «Политические регионы могут объединять части территорий различных государств или ряд административных единиц одной страны либо существовать внутри более обширных территориальных образований». Как иногда отмечается, «мы живем в период перехода к новой форме гражданского общества, где нет ясно очерченных границ, базирующихся на принципе национальной идентичности», что сопровождается распространением внегосударственных форм самоструктурирования политических, экономических, социальных, культурных, этноконфессиональных и иных процессов.

Указанные различия взглядов позволяют выделить несколько аспектов теоретических дискуссий, связанных с понятием региона. Во-первых, это проблема самоидентификации различных общностей. Так, среди постмодернистов весьма распространено мнение, что территориальность не имеет решающего значения в процессе этой самоидентификации. Например, ими отмечается, что чувство религиозной принадлежности иногда превосходит по силе воздействия на индивида такие факторы как национальность и лояльность соответствующим государственным институтам.

Логика постмодернистов подвергается критике со стороны более консервативно настроенных ученых, которые считают территориальность естественным принципом самоорганизации всех современных обществ, настаивая на том, что плюрализм политических общностей вполне может воплощаться в форме «национальных идентичностей» и, соответственно, государств-наций. Они фиксируют такую набирающую силу в современном мире контртенденцию, как возрождение национальных идей и активизация пропагандирующих их политических сил, и замечают, что «в демократических или авторитарных странах, на Западе и в третьем мире, международные движения сегодня испытывают болезненный возврат к локальным формам за счет потери значительной части своей аудитории. Все универсальные братства, будь то коммунизм, исламизм или христианство, доказали свою неспособность ослабить привязанность человека к своему кусочку земли, который выступает в качестве фрагментирующегося, но тем не менее необычайно эффективного символа».

Таким образом, можно выделить по меньшей мере две крупных теоретических проблемы, связанные с категорией «регион»: во-первых, правомерность использования территориального принципа в исследовании политических отношений; во-вторых, наличие причинно-следственной связи между осознанием индивидами своей принадлежности к некоторой территориальной общности и появлением региона как политической реальности.

Что касается первой проблемы, то аргументы каждой из сторон при ее решении в равной мере заслуживают внимания. Действительно, в современном мире увеличивается число субъектов, чья активность может быть лучшим образом понята в рамках системы, не определяемой изначально через территорию. Наряду с этим необходимо отметить, что формы национально-территориальной идентификации оказались как минимум не менее жизнеспособными, чем все известные варианты транснациональных или наднациональных общностей. Поэтому, на наш взгляд, следует придерживаться сбалансированной позиции, основанной на признании растущей роли в политике внегосударственных и вне-региональных идентичностей, однако с одновременным рассмотрением территориальности как одного из ведущих принципов, определяющих политическое развитие мира. Иными словами, при условии учета указанных новых явлений полагаем использование территориально-ориентированного подхода в политических исследованиях вполне правомерным.

В связи со второй проблемой следует отметить, что на практике можно обнаружить корреляцию между появлением нового региона и самоассоциированием населения определенной территории с некоторой пространственной общностью. Тем не менее нельзя утверждать, что такая корреляция - общее правило для всех возникающих регионов. Механизмы регионализации достаточно сложны, и причинно-следственные связи здесь представляются не столь однозначными, поэтому указанную зависимость можно рассматривать лишь как один из многих путей формирования региональных общностей.

В этом плане интерес представляет классификация регионов на основе механизмов их появления. Так, предлагается различать «однородные» и «функциональные» регионы. Обязательное условие существования первых -наличие сильного сходства составных частей, их взаимного подобия. В этой группе, в свою очередь, выделяют: естественные регионы, очертания которых определяются общими топографическими, климатическими и иными природными характеристиками; регионы с сильным чувством общей культурно-исторической идентичности; экономически самодостаточные регионы с общим типом промышленного производства.

Ко второй группе относят регионы, элементы которых изначально могут быть не сходны друг с другом: «Концепция создания функциональных регионов предполагает взаимодействие и интеграцию внутри них с тем, чтобы в конечном итоге добиться взаимной дополняемости собираемых вместе территориальных компонентов». В этом случае на одной территории может существовать несколько типов идентичностей, они могут накладываться друг на друга, причем такие взаимодействия способны как дезинтегрировать зарождающуюся региональную общность, так и «цементировать» ее.

Итак, фактор идентичности при анализе пространственных общностей функционального типа не всегда может рассматриваться как необходимое условие формирования региона. Здесь необходимо провести границу между процессом «естественной», пассивной регионализации, течение которого вне всякого сомнения определяется общей идентичностью, культурой, историей, географией и т.д., и регионализации активной, то есть целенаправленной деятельности различного рода субъектов по «регионостроительству». Такими субъектами могут выступать не только внутренние, но и внешние по отношению к обособляемой территории силы.

При «конструировании» региона различные типы идентичности, складывающиеся на территории, могут либо специально стимулироваться, либо, напротив, подавляться, в соответствии с интересами этих субъектов. Вопросами, связанными с населением территории и его самоидентификацией, инициаторы регионализации могут вообще пренебрегать, наряду с гипертрофированным вниманием к самой территории или к каким-либо ее характеристикам и свойствам. Вероятность этого зависит не только от способности населения территории оказывать противодействие нежелательной «перекройке» границ, но и от того, воспринимают ли инициаторы последствия такого противодействия как приемлемые и в каких пределах.

Понятно, что принятия в расчет существующих идентичностей можно скорее ожидать, если процесс регионализации инициируется изнутри - в этом случае субъекты, как правило, заинтересованы в стабильности ситуации на контролируемых ими территориях, зависящей от такого учета. При формировании же транснационального региона внешними заинтересованными субъектами последние в значительно меньшей степени ограничены интересами сложившихся на территории общностей. Если допустить наряду с этим, что у внешних акторов есть механизмы влияния на национальные правительства, функционирующие на данном пространстве, что суверенитет последних достаточно формален, то возможности свободного «конструирования» региона, не учитывающего ранее сложившихся общностей, представляются необычайно широкими.

Вероятность инструментального, утилитарного подхода к существующим идентичностям (а также и к имеющейся объективной взаимозависимости элементов самой территории и общности их свойств) в процессе «регионостроительства» заставляет усомниться в правомерности определения понятие региона через общие характеристики, касающиеся населения территории (традиций, культуры, исторического опыта совместного проживания, принадлежности к религиозным и этническим общностям, и т.п.) или через какие-либо атрибуты пространства. В соответствии с этой логикой в случае целенаправленной регионализации имеют первостепенное значение интересы субъектов «регионо-строительства», и, следовательно, допустимо обособление в регион даже произвольно выбранной территории. Таким образом, возникает дилемма понимания сущности региона. С одной стороны, регион может восприниматься как часть объективной реальности, имеющая определенные физические границы, с другой - как исключительно ментальная конструкция.

Прояснению данной дилеммы способствует попытка дифференцировать понятие «регионализм». Во-первых, это - «естественный, органический принцип территориальной организации социальных, политических, экономических и культурных аспектов жизнедеятельности человеческих сообществ», во-вторых - комплекс различных «интеллектуальных течений и доктрин, нацеленных на рациональное использование естественных пространственных различий». В этой связи представляется полезным рассмотреть следующие подходы:

1) «Регион - это территория, по совокупности насыщающих ее элементов отличающаяся от других территорий и обладающая единством, взаимосвязанностью составляющих элементов, целостностью, причем эта целостность - объективное условие и закономерный результат развития данной территории».

2) «Регион есть средство отбора и изучения пространственных сочетаний сложных комплексов явлений, встречаемых на земном шаре. Любой участок или часть земной поверхности можно считать регионом, если они однородны с точки зрения условий данного пространственного сочетания. В таком определении регион не является объектом ни независимо существующим, ни данным от природы. Это интеллектуальная концепция, созданная мышлением, использующая определенные признаки, характерные для данной территории, и отбрасывающая все те признаки, которые рассматриваются как не имеющие отношения к анализируемому вопросу».

Смысл различий данных определений и развиваемых на их основе теоретических построений заключается в понимании региона либо как прежде всего онтологической, либо как сугубо эпистемологической конструкции. Очевидно, что в первом случае степень свободы выбора объекта исследования существенно ниже, чем во втором, поскольку регион полагается заранее заданным и его границы не зависят от воли познающего субъекта. Однако при всех достоинствах первого подхода (в частности, стремлении к максимальной объективности) с ним сложно полностью согласиться в силу целого ряда причин.

Прежде всего, сама «совокупность насыщающих [территорию] элементов», точнее, объем этой совокупности, неизбежно устанавливается наблюдателем. При этом ясно, что если при небольшом количестве учитываемых параметров существует возможность выделения в качестве однородных и целостных достаточно крупных территорий, то при попытке учесть все известные на данный момент характеристики даже сколь угодно малая территория может определяться как регион, поскольку по ряду параметров она будет «отличаться от других», обладая при этом «внутренним единством и целостностью».

Кроме того, спорно и утверждение, что «целостность - объективное условие и закономерный результат развития территории». Выше была рассмотрена возможность конструирования региона без учета существующих общностей. К тому же и формальные юридические границы зачастую носят субъективный характер, могут устанавливаться произвольно и вопреки логике долговременного исторического развития территорий. Наконец, при анализе ситуаций взаимодействия некоторой пространственной целостности с внешней средой более важным может оказаться то, воспринимается ли территория как единая «извне» (и в каких границах), нежели то, каковы объективные предпосылки такого восприятия и есть ли они вообще. «Субъект познающий» может одновременно являться и «субъектом действующим», то есть активно влиять на состояние объекта познания, изменяя пространство в соответствии со своими представлениями, независимо от того, на чем последние основываются.

Таким образом, мы разделяем позицию У. Изарда и его последователей, суть которой была кратко и точно передана российским ученым А.С. Макарычевым: «Как дефиниция, регион исчезает, стоит нам только углубиться в чисто пространственное теоретизирование. Он возвращается в качестве концепции, необходимой для обоснования наших доктрин». Подобным образом рассуждает и Э. Иссерман: «регион детерминирован тем вопросом, изучением которого мы занимаемся». Однако принятие данной точки зрения вовсе не означает, что процесс выбора той или иной территории в качестве объекта исследования полагается не ограниченным какой бы то ни было реально существующей целостностью. Необходимо только учитывать, что пространство, «объективно» являющееся целостным и однородным по одним исследуемым критериям, будет столь же «объективно» неоднородным по другим; в отдельных же случаях эта изначальная однородность вообще не будет иметь решающего значения для понимания причин появления и развития региона. Однако когда научная проблема определена и выявлены параметры, которым следует уделять основное внимание, устанавливаемые затем границы региона должны максимально полно отражать объективно сложившееся пространственное распределение этих параметров, показывая качественное отличие данной территории от других по выбранным признакам.

При этом не менее важным иногда может оказаться и анализ «образов пространства», то есть тех представлений о его границах и основаниях для именно такого их проведения (критериях выделения региона), которыми руководствуются субъекты «регионостроительства». Эта необходимость изучения не только самой пространственной реальности, но и ментальных конструктов подчеркивается, например, Д.Н. Замятиным: «сам механизм возникновения и развития геополитических пространств предполагает параллельное, взаимосвязанное и как бы встроенное развитие системы политико-географических образов». Как отмечает этот ученый, здесь происходит своего рода «наложение» на определенный политико-, физико-, социально- и экономико-географический субстрат («базу данных») различных политико-географических и геополитических представлений - местного населения, военных, политических и государственных деятелей, в процессе которого «возникает сложная система политико-географических образов, реагирующая на внешние воздействия изменениями своей конфигурации и структуры». В результате анализа истории политических процессов в Центральной Азии Д.Н. Замятин приходит к выводу, что динамика реальных геополитических пространств в некоторых случаях может быть описана именно и исключительно как динамика геополитических или политико-географических образов.

Иногда исследователи утверждают и о полном отсутствии причинно-следственной связи между физической пространственной морфологией и политической организацией территории. Географические, природные «разделители» в таком подходе считаются не более чем воплощением «неоднородности пространственной протяженности, которая в одних случаях используется (социально) как граница, а в других - вовсе нет. И если они выступают препятствием для физических перемещений, они остаются не более чем, пользуясь военным понятием, «рубежами», т. е. порогами политической экспансии и случайностью по отношению к тому политическому порядку, который, в свою очередь, является случайным по отношению к физической морфологии».

Сторонниками этой позиции резко критикуются рассуждения в духе К. Хаусхофера, в которых особенности природного ландшафта рассматриваются как «носители» естественной сущности границы. В качестве наиболее яркого примера политического произвола по отношению к чистым пространственным формам приводится государственное административное деление, которое не подчиняется повсеместно какому-то общему принципу (только физическому, этническому, промышленному и т. д.) и, следовательно, не содержит в себе ничего, напоминающего естественный закон.

Тот же вывод распространяется при рассмотрении длительного исторического периода и на формирование таких крупных политико-географических единств, как национальные государства. То есть доказывается, что «производящий территорию принцип заключен не в физических свойствах самой территории, а в политической борьбе и вписанных в нее военных победах и поражениях пространственные границы - это социальные деления, которые принимают форму физических». Понятно, что в русле подобных рассуждений происхождение региональных общностей нельзя связывать с естественными особенностями пространства, а само понятие «регион» следует определять не через территорию, а через политический процесс.

Как представляется, едва ли во всех случаях имеются достаточные основания для такого радикального отрицания роли свойств самой территории. Например, особенности географии вполне могут по крайней мере опосредованно определять само течение политической борьбы, ложась в основу идей о «должном», «предписанном» развитии некоторого пространства. Геологические же свойства территории вообще способны оказывать прямое влияние на формирование политических интересов (в частности, подтверждением этому могут служить результаты многочисленных исследований, посвященных роли нефтяного фактора в мировой политике). Таким образом, необходим взвешенный подход к решению этого вопроса, и занятие крайних позиций безотносительно к ситуации представляется непродуктивным.

На основе приведенного анализа ряда теоретических проблем, связанных с использованием понятия «регион», необходимо сделать следующие выводы. Данное понятие не редуцируется к однозначной совокупности признаков, и его содержание зависит прежде всего от теоретического контекста, от проблемы, поставленной исследователем. Тем не менее понятие «регион» нельзя рассматривать как вообще не имеющее эмпирического содержания. Следует согласиться с мыслью, высказанной ученым А. Кезиным: «регион в его реальном, эмпирическом значении представляет собой не какой-либо особый объект, а некоторое системное качество, возникающее в результате взаимодействия многих элементов». Механизмы появления регионов могут быть настолько различны, что необходимо в каждом отдельном случае анализировать конкретные причины возникновения региональной общности, определяя удельный вес каждого из факторов, потенциально способствующего становлению системной организации некоторого пространства. Одновременно с этим необходимо прослеживать и причины, обусловившие формирование тех или иных «образов пространства».

В связи с этим следует остановиться подробно на подходе к выделению региона на основании тех представлений о его границах, которыми руководствуются крупнейшие политические акторы при проведении своей региональной политики. Эта позиция, на наш взгляд, заслуживает самого тщательного рассмотрения, поскольку степень субъективизма, ассоциирующаяся с таким подходом, в действительности далеко не так высока, как это может на первый взгляд показаться. При условии, что представления о том, какая территория должна восприниматься как единая, ложатся в основу конкретных политических действий, они вполне способны изменять конфигурацию пространства даже в том случае, если ранее не наблюдалось достаточно серьезных объективных предпосылок для его восприятия как целостного.

Историческим примером тому могут служить, например, завоевательные войны, приводившие к созданию великих империй. Последние включали в себя зачастую абсолютно разнородные и прежде не взаимозависимые пространства, которые навряд ли были бы объединены - и впоследствии не воспринимались бы как единое целое - без воздействия извне (поскольку для самоосознания общности этих территорий их политическими лидерами не было очевидных оснований). Несмотря на всю условность этой аналогии в наши дни, когда речь редко идет о насильственном захвате и «физическом» объединении территорий, она все же может быть применена: неравенство политического веса различных политических акторов оставляет наиболее влиятельным из них широкие возможности как по созданию новых «образов пространства», так и по реальному изменению геополитической конфигурации пространств, контроль над которыми формально принадлежит более слабым субъектам. Таким образом, сама концепция региона, включающая в него конкретные территории, будучи «принятой к исполнению», например, руководством ведущих держав, опосредованно - через комплекс внешнеполитических мероприятий - ведет к увеличению взаимозависимости пространств, полагающихся регионом.

Одна и та же территория может служить объектом внимания по разным причинам. Как отмечалось выше, регион определяется анализируемым вопросом. Однако и в рамках последнего возможно рассмотрение потенциально бесконечного множества граней, аспектов выбранного предмета исследования. Следовательно, границы региона могут варьироваться в определенных пределах даже при анализе одним наблюдателем одной ключевой проблемы. На деле же таких проблем несколько, а наблюдателей - множество. Как отмечают ученые И. Пригожий и И. Стенгерс, «неустранимая множественность точек зрения на одну и ту же реальность означает невозможность существования божественной точки зрения, с которой открывается вид на всю реальность». Эти слова, правда, относятся к неспособности любой из универсальных теорий исчерпывающе отразить исследуемую социальную реальность во всей полноте ее сущностных характеристик, однако они вполне справедливы и в другом, «инструментальном» контексте.

Множественность критериев для определения региональных границ обусловлена именно наличием целого ряда субъектов, способных влиять на ситуацию на некотором пространстве, очерчиваемом каждым из них в соответствии с конкретными преследуемыми им интересами; более того, для части субъектов таких связанных с территорией интересов может быть сразу несколько. При этом один и тот же субъект может вести себя разным образом в соответствии с различными (и порой - конфликтующими) логиками в каждой из таких «подсистем интересов», что вынуждает его, пользуясь словами известного политолога А. Салмина, решать «в некотором роде «шизофренические» задачи совмещения изначально гетерогенных логик в собственном поведении». Практически о том же, хотя и в несколько другом ключе, пишет и Д. Замятин, отмечая возможность возникновения у субъекта нескольких геополитических образов одного и того же исходного объекта, их одновременного существования и взаимодействия: «геополитические образы могут как бы множиться, выступая одновременно в различных «ипостасях» и значительно усложняя разработку единой целенаправленной политической стратегии».

Итак, исходя из того, что определение границ региона не является само по себе целью нашего исследования, но призвано помочь в описании и раскрытии основных закономерностей функционирования региональной системы политических отношений, не следует пытаться установить здесь «единственно правильные» границы: их просто не существует, пока не уточнено, какой из аспектов предмета при этом анализируется и представления каких субъектов по поводу этих границ берутся в расчет. Это должно означать, что регионов «много» даже при анализе вполне конкретной предметной области. Только допущение множественности региональных границ, комплексное (многослойное, многомерное) представление региона позволит сделать это понятие не оторванным от действительности, полезным в аналитическом плане.

Обобщая вышеизложенное, необходимо сделать следующие выводы. В нашем исследовании представляется важным анализ двух ключевых аспектов понятия «регион»: во-первых, взаимодействующих «образов пространства», генерируемых политическими акторами, а во-вторых, на практике сложившегося (или находящегося в процессе формирования) локализованного комплекса политических отношений - региональной системы. При этом объективные характеристики территории, способствующие ее превращению в некоторую целостность, и субъективное восприятие пространства наиболее влиятельными акторами следует рассматривать как взаимозависимые факторы. С одной стороны, материальные характеристики пространства и сложившиеся на территории типы идентичности во многом предопределяют вектор геополитического осмысления процесса регионализации, с другой - формируемые образы пространства, воплощаясь в конкретные политические действия, оказывают влияние на динамику этого процесса.

Проведенный нами анализ понятия «регион» выявил контекстную, ситуационную обусловленность содержания последнего, что приводит к мысли о большей продуктивности исследования в случае движения от анализа конкретного эмпирического материала к общетеоретическим выводам. Однако чтобы дать обоснованное суждение о том, обладает ли объект системными качествами, необходимо, как минимум, определить содержание понятия «система» применительно к региону как политической категории, и проанализировать подходы к определению требований, которым должна отвечать локализованная совокупность политических отношений для признания ее отдельной системой (подсистемой) политики.

 

Автор: Миллер Н.Н.