07.02.2012 8575

Каспийский регион как геополитическая конструкция

 

Существует немало исследований, в которых предпринимается попытка определить понятие «Каспийский регион» и найти строгие критерии для обоснования его содержания и установления региональных границ. Можно обозначить несколько основных подходов к решению этих задач. В соответствии с одним из них к региону - по критерию географической близости к Каспийскому морю - следует относить только прибрежные территории, сопоставимые (как максимум) с масштабами самого моря. Тогда в состав региона входят большая часть Азербайджана, прикаспийские территории России (Дагестан, Калмыкия, Астраханская область), Западный Казахстан, фактически весь Туркменистан и Северный Иран. К этому перечню некоторые авторы добавляют Волгоградскую и Ростовскую области, Ставропольский край, Ингушетию и Чечню. Реже сюда же включают Грузию, Армению и западные районы Узбекистана. В таких концепциях часто оперируют термином «Прикаспийский регион», или, что наиболее распространено в дипломатической практике, «государства бассейна Каспийского моря». При этом некоторые эксперты отмечают необоснованность отнесения к этому региону всех территорий России, Ирана и Казахстана - по причине значительной удаленности большей их части от Каспия. Такой подход рассматривает регион как в первую очередь географическую конструкцию.

Другой подход заключается в определении границ региона на основе геоэкономических и геополитических критериев. В рамках этого подхода возможны многие территориальные комбинации. В зависимости от исходных посылок различных концепций в регион включаются либо территории государств Закавказья и Центральной Азии (иногда - за вычетом Киргизии и Таджикистана), либо гораздо более обширное пространство, пределами которого выступают по линии «восток-запад» Памир и Черное море, а по линии «север-юг» - российско-казахстанская граница и Персидский залив.

Следует отметить, что «классический» геополитический подход к анализу международных отношений, который испытывает сильное влияние реализма с его традиционной ориентацией на государство как центральный и едва ли не единственный фактор мировой политики, не вполне адекватен в современных условиях, когда важное значение приобретают и другие факторы (влияние внутренних интересов на внешнеполитическое поведение государств, роль крупных транснациональных компаний в энергетической политике и т.д.). На наш взгляд, необходимо ориентироваться на уравновешенный анализ внешних и внутренних факторов, влияющих на международную политику, что позволит избежать некоторой ограниченности геополитического подхода и традиционно свойственного ему редукционизма, проявляющегося в абсолютизации роли географического фактора.

Обзор основных вариантов установления региональных границ, базирующихся именно на геоэкономических и геополитических соображениях, представлен, например, в исследовании лондонского Королевского института международных отношений. В большинстве данных концепций имеют большое значение геологические особенности Каспия и, прежде всего, его нефтяные ресурсы. Так, один из возможных способов определения границ региона основан на относительной обособленности нефтяных и газовых структур, расположенных на Каспии и прилегающих к нему территориях (Прикаспийская, Северокавказская и Мангышлакская нефтегазоносные провинции, Южно-Мангышлакский нефтегазоносный район, Южно-Каспийская нефтегазоносная провинция, Каракумский нефтегазовый бассейн, Аму-Дарьинская нефтегазоносная провинция). Эти бассейны имеют достаточно четкие границы, отделяющие их от других близлежащих бассейнов - Черноморского нефтегазоносного района на западе, бассейнов в Татарстане и Башкортостане - на севере, а также нефтегазоносных структур в Узбекистане -на востоке, в Ираке и Иране - на юге. При этом важно, что регион ассоциируется одновременно и с районами, по которым проходят (или в перспективе могут пройти) нефте- и газопроводы, жизненно важные для использования каспийских ресурсов, транспортные коммуникации и т.п.

Главным аргументом в пользу подобных концепций выступает тот несомненный факт, что нефть играет значимую роль в мировой экономике и политике, и может, таким образом, рассматриваться как один из структурообразующих факторов региональной системы политических отношений. В регион порой включаются огромные территории, расположенные на значительном расстоянии от Каспия, при этом отмечается, что энергетические ресурсы ключевой фактор (хотя и не отменяющий важности остальных), который является основой для объединения весьма различных стран и даже субрегионов - Центральной Азии, Южного Кавказа и части Ближнего Востока - в единое целое». Примером развития такого подхода к определению Каспийского региона может служить, в частности, концепция «стратегического энергетического эллипса» Дж. Кемпа, в которой регион рассматривается как часть геополитической конструкции, включающей в себя Каспийское море и Персидский залив - два крупнейших углеводородных резервуара планеты.

В работах западных исследователей, посвященных Каспийскому региону, занимают важное место и вопросы безопасности. Наиболее известным из таких теоретических построений является геополитическая конструкция «Евразийские Балканы», предложенная 3. Бжезинским. «Евразийские Балканы», ядром которых выступает Каспий, расположены на огромной территории, которая разграничивает «центральную зону глобальной нестабильности», и включают девять стран - Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Узбекистан, Туркменистан, Азербайджан, Армению, Грузию и Афганистан, а также, потенциально - Турцию и Иран. Отнесение в регион первой группы стран связано с такой характеристикой занимаемого ими пространства как «вакуум силы», вторая же группа включена по критерию высокой вероятности обострения внутриполитических конфликтов.

Несколько отличное понимание региона предлагает руководитель Каспийской исследовательской программы Гарвардского университета Б. Шаффер. Она отмечает, что хотя отдельные государства региона принадлежат к разным географическим, культурным, религиозным пространствам (Ближнему Востоку, Центральной Азии и Кавказу), категория «Каспийский регион» все же имеет смысл: «Определение региона в функциональных терминах, основанное на том, как люди живут, с кем взаимодействуют, каковы их экономические интересы и интересы в сфере безопасности, более полезно, чем простое проведение границы вокруг географического региона». Здесь в состав Каспийского региона входят такие государства как Иран, Туркменистан, Узбекистан, Казахстан, Армения, Азербайджан, Грузия. В этом подходе используется более широкий перечень критериев, чем в предыдущих.

В работах российских ученых обычно подчеркивается первостепенное значение углеводородных ресурсов для формирования региона, при этом предпринимаются попытки комплексного подхода к выбору критериев определения его границ. Например, Г. Войтоловский и Н. Косолапов считают, что «включенность Каспийского региона в мировые экономику и политику можно схематически изобразить в виде системы концентрических кругов-поясов, в центре которой - Каспий, его потенциал и проблемы, возможности и вызовы». Согласно данному подходу, ядро Каспийского региона составляют пять прибрежных стран (Россия, Азербайджан, Иран, Казахстан и Туркменистан), которые «непосредственно «завязаны» на Каспий как с точки зрения использования его потенциала так и в плане неизбежности принятия на себя его проблем».

Ко второму поясу относятся государства и субгосударственные образования, территории которых служат или потенциально могут служить в качестве транспортных коридоров (районы прохождения трубопроводов, путей сообщения и т.п.), критически важных для использования Каспия и его ресурсов. Сюда включают Грузию, а также северокавказские субъекты Российской Федерации - Ингушетию, Северную Осетию, Чечню, Ставропольский и Краснодарский края. С одной стороны, ситуация здесь во многом определяет режим доступа к экспортным ресурсам региона, с другой - экономическое благополучие данных территорий в значительной мере зависит от состояния путей доступа к этим ресурсам.

Третий пояс - это государства, «географически тяготеющие к Каспию, имеющие связанные с Каспием и/или использованием его ресурсов интересы любого рода», не входящие в две предыдущие категории - в первую очередь, Турция, Украина, Таджикистан, Саудовская Аравия, Болгария, Греция, а также Армения и Узбекистан. Ученые отмечают, что регион включен и в глобальный уровень экономики и политики, представленный тремя основными участниками - США, ЕС и Китаем (а в перспективе - и Японией).

Наряду с подобным «многоуровневым» конструированием региона, при котором предполагается включение в состав последнего всех заинтересованных государств (более или менее географически близких к Каспию), существует и позиция, согласно которой все неприбрежные государства следует относить к внерегиональным; регион, таким образом, четко ограничивается территориями прикаспийских стран. Такая точка зрения представлена, например, в исследовании, посвященном политике внерегиональных стран в зоне Каспийского региона. Из данной работы, на первый взгляд, следует, что к внерегиональным (но так или иначе заинтересованным в Каспийском регионе) относятся не только США, Китай, ЕС и Япония (как в предыдущем случае), но и «государства, через территории которых проходят в настоящее время или могут пройти в перспективе нефте- и газопроводы, железные и автомобильные дороги, линии связи и т.п., обеспечивающие эффективное использование каспийских энергоресурсов», а также «ряд стран, расположенных вблизи к Каспию, которые имеют разного рода интересы, связанные с Каспием» - Армения, Афганистан, Болгария, Греция, Таджикистан, Турция, Узбекистан, Украина и другие.

Однако далее в указанной работе некоторые из перечисленных государств характеризуются как «неприбрежные страны региона». Такая непоследовательность, наличие даже в рамках одного и того же исследования утверждений, из которых вытекают противоречащие друг другу определения региона, - достаточно распространенное явление. Кроме того, не существует ясности и касательно соотношения терминов «Каспийский регион» и «Кавказско-Каспийский регион», употребление которых в некоторых работах не позволяет сделать однозначный вывод об их синонимичности либо, напротив, о том, что ими характеризуются различные понятия. Это же касается и ряда других терминов, в частности - «Черноморско-Каспийский регион».

Спорным является и сам вопрос о выделении региона в относительно автономную конструкцию. Формирование понятия «Каспийский регион» связано со своего рода «перекройкой» границ уже достаточно устоявшихся концептов «Центральная Азия», «Кавказ», «Ближний Восток» (долгое время рассматривавшихся как самостоятельные и вполне четко разграниченные геополитические единицы). Поэтому оно может восприниматься некоторыми учеными, занимающимися анализом политической ситуации в указанных регионах, как своеобразный вызов, попытка поставить под сомнение правомерность их объектов исследования.

Так, общее правило для исследований последних лет, посвященных политическому пространству Центральной Азии (а именно так в последнее время принято обозначать Казахстан, Узбекистан, Туркменистан, Киргизию и Таджикистан) - не оперировать понятием «Каспийский регион», хотя геополитические концепции, включающие (частично или полностью) Центральную Азию в состав данного понятия, достаточно широко распространены. Отсутствие дискуссионных материалов на тему существования Каспийского региона как геополитической единицы и даже упоминаний о нем здесь может быть объяснено многими причинами. Часть авторов не пользуется геополитическим подходом и руководствуется в своих изысканиях иными базовыми посылками (культурологического, социологического и другого характера), при ориентации на которые различия между Центральной Азией и Кавказом гораздо более очевидны, чем их общность. Однако та же ситуация в отношении исследований, содержание которых позволяет сделать вывод об использовании методологии геополитического подхода, влечет за собой необходимость тщательного анализа самого утверждения о существовании такой геополитической конструкции как Каспийский регион.

Например, ряд признанных специалистов в исследовании проблем, связанных с международно-политическими аспектами использования каспийских ресурсов, не считают нужным вести речь о Каспийском регионе, предпочитая для локализации анализируемых событий составные термины «Центральная Азия и Южный Кавказ/Закавказье» и др. Предпринимаются и попытки расширить восприятие тех региональных конструкций, которые сторонники более широкого подхода к Каспийскому региону включают в его состав. Так, В. Белокреницкий заменяет дефиницию «Центральная Азия» термином «Центральноазиатский регион», включая в него, помимо бывших советских республик, Афганистан, Иран и Пакистан.

Вышеприведенный анализ дает основания полагать, что правомерность использования понятия «Каспийский регион» должна рассматриваться не как аксиома, а как рабочая гипотеза. Для ее проверки и - в случае ее подтверждения - для уточнения содержания понятия «Каспийский регион» при исследовании региональной системы политических отношений необходимо, проследить историю возникновения этого термина, выявить причины, по которым он начал применяться в научных исследованиях и политической практике.

Безусловно, территории, включаемые в регион авторами различных теоретических построений, в той или иной мере служили объектами политики разных государств (как ведущих мировых, так и региональных) на протяжении многовекового исторического периода, и, как справедливо отмечается, например, в работе «Геополитика Каспийского региона», «полноценный анализ геополитической обстановки в районе Каспия не может не учитывать ретроспективного рассмотрения событий на этом пространстве».

Вместе с тем, необходимо отметить, что вхождением в современный политический лексикон термин «Каспийский регион» обязан, прежде всего, крушению биполярной международной системы и возникновению на месте СССР новых независимых государств, и сопутствующим этому кардинальным изменениям политической карты в районе Каспийского моря. Поэтому, не пренебрегая долговременной историей политического развития этих территорий, целесообразно все же уделить первостепенное внимание событиям последних полутора десятилетий, то есть постсоветскому периоду.

Российская внешняя политика начала девяностых годов прошлого века в отношении бывших советских республик была настолько пассивной, что снижение роли России в Центральной Азии и в Закавказье было вполне закономерным. Уменьшение влияния России «совместно с решительными усилиями государств региона диверсифицировать свои отношения с внешним миром открыли двери для проникновения в регион внешних акторов». Как иногда отмечается, именно попытки новых прикаспийских государств, поддерживаемых зарубежными акторами, ослабить свою зависимость от России (и друг от друга), лежат в основе каспийской геополитики.

Выход бывших советских республик на международную арену стал возможным лишь с распадом СССР и с последующим ослаблением позиций в них России. Продекларированное затем стремление республик Закавказья и Центральной Азии закрепить новый, суверенный статус послужило для крупных мировых и региональных политических сил поводом для начала целенаправленных действий по вовлечению этих стран в сферу своего влияния. Можно предположить также, что процесс осознания центрально-азиатскими и закавказскими республиками своей независимости от России, являющийся (по крайней мере, гипотетически) базовым условием для реализации целого ряда интересов ведущих государств и негосударственных акторов, во многом направлялся и координировался последними.

Косвенным подтверждением этого может служить то, что само руководство южных советских республик, по-видимому, дезориентированное внезапным изменением политической ситуации, не слишком спешило с выходом из состава Советского Союза. Интересен тот факт, что Россия заявила о своей независимости от СССР намного раньше, чем большинство других бывших советских республик. Азербайджан, например, провозгласил суверенитет спустя два с лишним месяца после этого (30 августа 1991 года), Казахстан - спустя полгода (16 декабря 1991 года), и т.д.

Разумеется, уход из региона России не был событием одномоментным. Складывавшиеся в течение длительного исторического периода связи не могли быть разорваны одним политическим решением, а внешние игроки не сразу освоились с мыслью о возможности свободно действовать на территориях, столь долго входивших в состав одной из двух влиятельнейших мировых держав и бывших абсолютно закрытыми. Однако отсутствие ожидаемой жесткой реакции России на первые попытки такого проникновения (сначала предпринимавшиеся, как правило, не на государственном уровне) стимулировало заинтересованных участников к разработке четких и детальных стратегий в отношении этих стран, а затем - к их полномасштабной реализации.

На начальном этапе наиболее очевидным средством решения массы вставших перед республиками Центральной Азии и Закавказья проблем (включая тяжелую экономическую ситуацию, межэтнические противоречия, взаимную неудовлетворенность разделом имущества бывшего СССР, территориальные споры и т.п.) представлялись имеющиеся здесь богатейшие углеводородные ресурсы - нефть и газ. Их использование было единственной объединительной идеей, которая могла снизить остроту противоречий и привести к осознанию общности интересов. В свою очередь, реализация этой идеи не представлялась возможной без широкого международного участия. Сосредоточенность же России на решении своих собственных внутренних проблем подталкивала новые независимые государства к ориентации на других влиятельных участников международных отношений и, прежде всего, на ведущие западные государства. Таким образом, необходимость привлечения международного внимания к региону совпала с желанием заинтересованных внешних сил такое внимание оказать.

В связи с этим представляется оправданным обратиться к рассмотренной выше возможности описания эволюции отдельных пространств через динамику геополитических образов. Подобная исследовательская позиция, на наш взгляд, вполне применима по отношению к Каспийскому региону, который в определенном смысле «сформирован» извне. Подход, согласно которому в один регион объединялись восемь бывших советских республик, был сформулирован внешнеполитическими элитами западных государств (в первую очередь, США) в связи с образовавшимся на южных границах России «геополитическим вакуумом». Этот вакуум имело смысл заполнить уже хотя бы по причине имевшихся там запасов нефти и газа; полагаем, однако, что не последние сыграли решающую роль в становлении этой концепции.

Пространство, очень быстро (по историческим меркам) «оставленное» Россией, стало, на наш взгляд, рассматриваться как единое именно вследствие такой его характеристики, как отсутствие у новообразованных государств какого бы то ни было опыта самостоятельной внешней политики, а равно и достаточных ресурсов для независимых действий на международной арене. Иначе говоря, их незащищенность, потенциально открывающая пути для установления контроля над территорией, могла быть достаточной причиной (по крайней мере, для США, которые открыто высказывали претензии на безусловное доминирование во всех регионах мира) для старта комплексной политики «мирной интервенции» в отношении всех южных постсоветских государств. При этом указанные страны, несмотря на всю специфику внешнеполитических подходов к каждой из них в отдельности, рассматривались все же как некоторая целостность - как потенциальный объект контроля.

Что же касается углеводородных ресурсов региона, то они, выступая главной причиной внимания к региону для ряда других акторов, для США послужили лишь одним из равноценных аргументов, или даже просто дополнительным (хотя и очень весомым) стимулом. Среди экспертов широко распространено мнение, что доминирование США в мире является не только средством получения американской элитой экономических дивидендов от контроля над пространством (в том числе и над поставками нефти, значимость которой в мировой политике представляется неоспоримой), но и самоцелью американского государства, своего рода национальной идеей, которая, будучи однажды не без помощи элиты сформулирована, служит теперь для последней мотивирующим фактором или, по крайней мере, тем, с чем необходимо считаться при выборе внешнеполитического курса. Подтверждениями тому служат не только сформулированная более века назад одним из классиков геополитики А. Мэхеном концепция «Проявленной Судьбы», где речь идет о важности установления американского мирового господства и его судьбоносном характере, но и современные официальные внешнеполитические документы, в которых, в частности, говорится о необходимости поддержания лидирующей позиции США, предотвращения появления враждебных им коалиций или гегемонов, и о мессианской роли США в отстаивании универсальных ценностей демократии и свободы в мире.

Нужно отметить, что и понятие «Каспийский регион» впервые появилось во внешнеполитических документах и публичных речах нигде иначе, как в Соединенных Штатах, и лишь потом начало использоваться для самоидентификации непосредственно республиками Центральной Азии и Закавказья. Корни политики США, направленной на увеличение их присутствия в регионе, уходят еще в администрацию Дж. Буша-старшего, хотя тогда официальная позиция в отношении новых независимых государств еще не была четко выражена, и возможности проникновения сюда изучались сначала не правительственными структурами, а частными компаниями.

Спустя некоторое время после прихода в Белый дом Б. Клинтона его администрация начала предпринимать первые попытки сформулировать задачи государства на этом пространстве. В 1994 году была создана специальная межведомственная рабочая группа по выработке каспийской политики, состоящая из представителей Госдепартамента, Министерства энергетики, Министерства торговли, ЦРУ и Национального совета безопасности, причем уже тогда предметом анализа служили именно территории, занимаемые новыми независимыми государствами Центральной Азии и Закавказья. Логическим продолжением внимания к региону стало объявление его в 1997 году Конгрессом США зоной своих жизненных интересов. Подтверждением высокой значимости Каспийского региона для американского государства стало выделение его проблем в отдельное направление внешней политики. Так, были сформированы специальный отдел по региону, целевая рабочая группа в составе Совета безопасности при президенте; был учрежден также пост специального советника президента и госсекретаря США по вопросам энергетики Каспийского региона.

Показательна позиция, отраженная в одном из относящихся к тому времени заявлений влиятельного сенатора-республиканца С. Браунбека: «Страны, расположенные вдоль Шелкового пути, предоставлены сейчас самим себе. Имея незначительный опыт самоуправления и экономику, которую фактически необходимо создавать с нуля, они находятся в особенно трудном положении. Проблемы этих стран осложняются в связи с их неблагоприятным географическим положением, при котором они оказываются как бы зажатыми между остатками империи, от которой они недавно отделились, и экстремистским исламским режимом на юге. Обе эти силы серьезно заинтересованы в оказании политического и экономического давления на новые независимые государства, а также в том, чтобы не допустить в данный регион США». Тезис о необходимости оказания Соединенными Штатами поддержки этим странам для создания у них возможности противостоять российскому и иранскому влиянию - наглядное подтверждение того, что пространства, объединяемые в один регион в представлении значительной части американской элиты - это именно и исключительно территории южных постсоветских государств. При этом последние для США выступают в качестве объектов геополитического манипулирования, а не равноправных партнеров. Как отмечает ряд ученых, позиция США ввела регион в глобальные отношения и в глобальную политику в качестве не субъекта, но объекта. Изначальная «не-субъектность» формальных субъектов международных отношений, специфический характер их взаимодействия со средой - это и есть ключевой критерий для объединения таких весьма разных государств в некоторую целостность, обозначаемую как «Каспийский регион».

Однако многие исследователи утверждают о том, что вести речь о регионе имеет смысл в первую очередь вследствие наличия на ограниченной территории значительных углеводородных ресурсов. На первый взгляд, такой подход вступает в противоречие с вышеприведенными выводами о том, что концепция региона обязана своему происхождению другим причинам, связанным с разработкой внешнеполитической стратегии США, в настоящее время безусловно доминирующих в мире, по заполнению возникшего на южных границах России геополитического вакуума. Представляется, тем не менее, что данное противоречие - мнимое, так как рассматриваются в каждом случае отличающиеся друг от друга аспекты политической действительности, и взаимоисключающие суждения здесь неправомерны.

Несмотря на то, что четкого и единственного критерия определения границ Каспийского региона не существует, как и исчерпывающего перечня проблем, вокруг которых формируется региональная система, представляется возможным все же выделить несколько наиболее существенных характеристик региона как геополитической конструкции.

Каспийский регион относится к типу «функциональных» регионов, и его формирование было призвано способствовать решению задач целого ряда политических акторов. Концепция региона изначально формулировалась как инструмент экспансионистских устремлений крупных западных держав, связанных с проникновением на ранее «закрытое» постсоветское пространство. Исходя из этого, ядром региона следует признать территории восьми южных постсоветских государств. Ключевыми критериями для такого установления региональных границ целесообразно считать отсутствие на данном пространстве эффективных механизмов обеспечения внутренней безопасности и сопротивления внешней экспансии, а также ресурсов для независимого развития и проведения самостоятельной политики.

Наличие на территориях этих государств крупных запасов энергетических ресурсов, наряду с этими факторами, способствовало формированию образа сырьевого региона, своего рода «энергетической кладовой». Такое восприятие предполагает исключение из состава региона тех государств, которые не играют существенной роли в энергетическом проблемном поле - Таджикистана, Киргизии, Армении, Грузии. Однако замкнутость данного пространства, его изолированность, вместе с необходимостью создания путей доставки энергоносителей на мировой рынок, а также стремление ряда внешних акторов снизить влияние традиционно доминировавшей в регионе России, вызвало к жизни концепцию «нового Шелкового пути», призванного переориентировать существующие транспортные потоки. Это обусловило формирование образа «региона - транспортного коридора», в который входят весьма обширные территории - от побережья Черного моря на западе до Памира на востоке.

Отсутствие действенной системы безопасности на данном пространстве и его расположение между несколькими влиятельными и относительно устойчивыми политическими акторами, выступающими в роли самостоятельных геополитических единиц - Россией, Китаем, Ираном, Турцией, предопределило восприятие региона в качестве своеобразной «буферной зоны». При таком понимании, с учетом нестабильности на собственных приграничных территориях указанных акторов, границы региона, соответствующие его образу «зоны нестабильности», не совпадают с государственными, и тогда регион включает в себя, помимо южных постсоветских республик, и конфликтные очаги Северного Кавказа, и Синцзянь-Уйгурский автономный район Китая, и территории Афганистана.

Взаимодействие этих и других образов пространства формирует несколько концептуальных границ региона, делая его понятие крайне изменчивым и неопределенным. В то же время, каждый из таких образов, являясь, с одной стороны, результатом осмысления акторами собственных интересов и пространственных реалий, с другой стороны, оказывает серьезное влияние на динамику политических процессов в регионе, во многом предопределяя становление и задавая вектор развития региональной системы политических отношений.

Проблемы контроля над постсоветским пространством, добычи и транспортировки каспийских углеводородных ресурсов, нераспространения терроризма, сохранения Каспия как уникального природного явления и прочие, часть из которых вписана в глобальный уровень политики, другая - в региональный, создают различные «карты региона», то есть слои, «срезы» отношений, касающихся разных географических пространств. Все эти проблемы являются по сути политическими, то есть входят в предмет исследования; различное же видение каждой из проблем разными субъектами политических отношений многократно увеличивает число таких «карт».

Вместе с тем очевидно, что строгое следование принципу учета всех возможных проблем, так или иначе локализованных вокруг Каспия, и позиций по ним всех без исключения участников политических отношений, в той или иной мере заинтересованных, приведет к формированию настолько сложной конструкции, состоящей из множества накладывающихся друг на друга и различающихся по площади пространств, что ее анализ будет практически невыполнимой задачей. Возможный выход из ситуации заключается в выявлении наиболее важных системных проблем и ключевых политических субъектов, способных влиять на их состояние. Однозначные параметры определения такой относительной значимости предложить достаточно трудно, поэтому основным ориентиром здесь, по-видимому, должна выступать исследовательская интуиция.

Подводя итоги, следует привести его основные выводы и результаты. Во-первых, в региональных исследованиях приобретают все большее значение концепции «конструируемых регионов». Особенно продуктивны они в тех случаях, когда речь идет о структурировании пространств, формально управляемых слабыми политическими акторами, не обладающими эффективными механизмами и достаточными ресурсами для обеспечения реального контроля над территорией. При сочетании этого условия с заинтересованностью более влиятельных акторов в формировании новой геополитической конфигурации пространства, их представления о должных границах региона начинают оказывать не меньшее воздействие на динамику региональных политических отношений, чем объективные факторы, интегрирующие данное пространство.

Во-вторых, при анализе региона целесообразным представляется использовать проблемно-ориентированный подход как способ уменьшения сложности модели региональной системы. Данный подход состоит в выделении крупноблочных региональных политических проблем и последующем определении значимых акторов и типов связей, характерных для каждого конкретного проблемного блока, уровней анализа, на которых необходимо рассматривать данную проблему, и факторов, важных для понимания ее текущего состояния и эволюции. При этом наличие нескольких связанных с территорией ключевых проблем является тем «стержнем», вокруг которого формируется региональная система политических отношений, а представления наиболее влиятельных акторов по поводу содержания этих проблем и их интересы в каждом проблемном поле, воплощаясь в конкретные политические действия, определяют процесс становления и развития этой системы. По этим причинам характер взаимозависимости ключевых проблемных блоков может служить основой для вывода о наличии либо отсутствии у исследуемого объекта качеств системы, что подтверждает эвристическую ценность проблемно-ориентированного подхода.

В-третьих, системообразующим ядром Каспийского региона выступают территории южных постсоветских государств, а базовым критерием проведения границ региона следует считать его вхождение в мировой политический процесс в качестве объекта, а не субъекта. Концепция региона изначально служила инструментом экспансионистских устремлений крупных западных держав, и именно отсутствие у новообразованных южных государств опыта и ресурсов для проведения самостоятельной политики явилось основой для объединения их территорий в некоторую целостность, обозначаемую как «Каспийский регион». Вместе с тем, теоретически продуктивным является допущение неединственности региональных границ и их зависимости от конкретного анализируемого проблемного поля региональной системы: в формулировании региональной стратегии ведущих политических акторов важную роль играют несколько «образов пространства», которые, взаимодействуя, обусловливают появление множества концептуальных границ региона, иногда совпадающих с государственными, а иногда пересекающих их.

 

Автор: Миллер Н.Н.