Политизированная этничность и этнополитические конфликты на Северном Кавказе
Северный Кавказ в виду своего геополитического положения и этнической структуры населения занимает особое место в этнических процессах, происходящих в Российской Федерации.
Под термином «Северный Кавказ» понимают, прежде всего, территорию Предкавказья с включением в нее северного склона большого Кавказа, за исключением его восточной оконечности, являющейся частью Азербайджана. С другой стороны, в состав Северного Кавказа обычно включают причерноморскую часть Краснодарского края, находящуюся по южную сторону от Главного Кавказского хребта. В принципе нет и вряд ли может быть единая точка зрения относительно того, где проходят границы Северного Кавказа; в Северный Кавказ зачастую включалась не только территория Предкавказья, но и выходящие за ее пределы земли. Однако, по составу северокавказский регион, как составная часть Российской Федерации, включает в себя 13 административных и национально-территориальных образований: два края (Ставропольский и Краснодарский), три области (Ростовскую, Астраханскую, Волгоградскую), восемь республик (Калмыкию, Дагестан, Чечню, Ингушетию, Северную Осетию, Карачаево-Черкессию, Кабардино-Балкарию, Адыгею). Данный регион представляет собой единый уникальный этнокультурный, конфессиональный и социально-экономический феномен, населенный множествами народов, исповедующих разные религии, с разным уровнем социально-экономического развития, с неодинаковыми традициями политической культуры, обладает особой значимостью для России. Сложившаяся этно-гео-политическая целостность связанных сходными жизненно важными проблемами административных и национально-государственных образований на Юге России, давала возможность говорить о формировании такого региона как Северный Кавказ.
Особенность этно-гео-политической структуры Северного Кавказа ряд исследователей связывает с существованием северокавказской и даже с единой кавказкой цивилизацией. Ряд исследователей, ссылаясь на авторитет А. Тойнби, замыкают исследование в рамках деления на «Восток» - «Запад», противопоставляют христианский запад и исламский восток. В связи с этим важно заметить, что такое деление, по существу, замыкает исследование в рамках очень жесткой, крайне огрубленной, почти киплинговой схемы, исключающей какие-либо «переходные» характеристики. Еще одной глобальной схемой является проведение цивилизационной оси «Север» - «Юг», в основу деления заложено то же самое противостояние христианства и мусульманства, а также отличие экономических систем: промышленной Севера и традиционной земледельческой Юга. Данная концепция, так же как и предыдущая, не учитывает особенность процессов модернизации, происходящих в современном мире. Граница между системами «Север-Юг» давно разомкнута и в настоящее время «северный» и «южный» структуры располагаются вперемежку.
Другие исследователи работают в русле географического подхода и считают, что решающее воздействие на формирование этно-гео-политической структуры Северного Кавказа оказала географическая среда. Например, В.В. Черноус утверждает, что кавказская горская цивилизация детерминирована особенностью при-родно-ландшафтных условий Северного Кавказа, своеобразием сочетания высокогорья, предгорья и равнин, экологическим изменением природно-ландшафтных зон в связи с деятельностью человека, а также религиозным синкретизмом, что нашло непосредственное выражение в комплексе хозяйственных, социальных, духовных и психологических черт этой цивилизации. Данная концепция применима лишь к эколого-генетическим культурам, объективной доминантой которых является адаптация к природным условиям существования, а субъективной - абсолютизация аспекта универсума и собственного бытия. Действительно, огромное число сложившихся на заре человечества локальных культур так и не смог выйти за пределы эколого-генетической стадии, исчезнув или законсервировавшись на данной стадии развития. Локальные культурные миры Северного Кавказа, изначально формируясь как экологические, развились до стадии историко-идеологического типа, объективно сконцентрировались на адаптации к историческим условиям существования, а субъективно - на абсолютизации идеологического аспекта общественного бытия.
Р.Г. Абдулатипов утверждает, что речь следует вести о кавказской цивилизации в целом, о «целостности и культурной близости армян и азербайджанцев, грузин и абхазцев, осетин и ингушей». Основу кавказской цивилизации, характерной чертой которой является «интенсивнейшее взаимодействие многих уникальных культур и почти всех мировых религий», автор усматривает в «глубинных естественных социокультурных факторах», в «этногенетических аспектах кавказкой ментальности». Уникальность и целостность кавказской цивилизации состоит в том, что «в этом историко-культурном и географическом пространстве происходит системное воспроизводство традиций и обычаев, которые на высокий уровень шкалы ценностей ставят честь, достоинство и мужество». С точки зрения автора, ни Кавказ в целом, ни Северный Кавказ никогда не составляет единой цивилизации, так как этносы данного региона находились на совершенно различных этапах исторического развития и зачастую вели обособленный друг от друга образ жизни. Тем более не существовало и не существует единой кавказской цивилизации, в прошлом разделенной мощной природной преградой, такой, как Кавказские горы, а в настоящем процессами дезинтеграции и этнического соперничества.
Более приемлемой представляется точка зрения авторов считающих, что на Кавказе взаимодействуют несколько цивилизаций. Так, Ю.М. Кобищанов выделяет цивилизацию Кавказа и Предкавказья (аланская цивилизация), примыкавшей в качестве горной периферии к цивилизации Ближнего Востока. Интересной представляется точка зрения А.Х. Бижева о существовании самобытной адыгской до-индустриальной цивилизации. Его точку зрения подтверждает тот факт, что адыгские племена раньше других северокавказских народов подошли к созданию государственности. Об этом свидетельствует существование синдского государства, от которого ведут историки отсчет адыгской государственности (XI до н.э.), в I веке до н.э. была предпринята попытка заключить союз с Римом, VIII-X вв. был заключен касожско-абхазский союз, еще в X веке адыги посылали в Киевскую Русь посольство по торговым делам.
Как видно из приведенных примеров, спектр ответов за и против весьма широк. От признания существования особой кавказской цивилизации (подчас со ссылками на авторитет А. Тойнби), не тождественной ни европейской, ни азиатской, или межцивилизационного пространства, особого культурноцивилизационного синтеза, до полного отрицания особой цивилизации и даже возможности рассуждать о ней.
Автор уделяет столько внимания проблематике существования кавказской цивилизации, так как заметна сильная политизация концепции о единой кавказской цивилизации. В статье А.В. Кухианидзе «Кавказская концепция демократии», опубликованной в 1995 г., говорится об основных идеях кавказоцентризма.
«Для нас, кавказцев, Западом является все то, что находится к западу от нас, а Востоком - все то, что на востоке. Нам нужно свое видение мира. Это видение есть кавказоцентризм, не имеющий ничего общего с эгоцентристским национал-шовинизмом, но имеющий такое же право на существование, как и российская евразийская теория. Кавказоцентризм мог бы стать как теоретическим, так и практическим ключевым принципом для народов Кавказа, на основе которого строились бы как межкавказские отношения, так и отношения по принципу триады Восток-Кавказ-Запад». Кавказоцентристские тенденции, по мнению А.В. Кухианидзе, проявляют себя в стремлении многих поколений кавказцев к осуществлению Кавказкой идеи - построению Кавказского Дома. Данное высказывание, по мнению автора, по меньшей мере, некорректно, так как не совсем понятно, какие народы могут иметь право вхождения в этот так называемый Кавказский Дом и каков может быть статус этого объединения.
Политические реалии прошлого и настоящего показывают, что немногочисленные попытки создания единой политической системы даже в рамках Северокавказского региона заканчивались неудачно. Первым опытом реформирования локального, традиционного общества в теократическое государство во главе с харизматическим лидером была попытка имама Шамиля объединить народы Дагестана, Чечни, адыгских и аварских княжеств в период Кавказской войны (1817 -1864). Кабардинцы остались лояльны по отношению к России. Практически не принимали участия в войне ингуши. Не участвовали в этой войне ни балкарцы, ни карачаевцы. Ряд внутренних противоречий между народами, входящими в имамат (1834 - 1859), нежелание аварских, адыгских князей признавать чье-то лидерство, во многом обусловило распад имамата. «Еще до завершения гунибской драмы (1859 г.) горские общины вернулись в свое дореформированное, патриархальное состояние. Социальные и культурные привычки народа оказались сильнее диктатуры Шамиля, которой не удалось их искоренить даже за четверть века». Следующий этап в попытке создания единой политической системы можно связать с процессом советизации Северного Кавказа и созданием автономий в 1920 - 30 гг. В ноябре 1920 г. на съезде народов Терека во Владикавказе была провозглашена Горская Автономная Советская Социалистическая республика, в январе 1921 г. Был издан декрет ВЦИК РСФСР об образовании Горской АССР в составе РСФСР. В новую автономную республику вошли Балкария, Ингушетия, Кабарда, Карачай, Северная Осетия и Чечня. Процесс размежевания в искусственном надэтническом образовании произошел очень скоро. Уже в сентябре 1921 г. вышла из состава ГАССР Кабарда. За ней последовали Карачай и Балкария. В 1922 г. отделилась Чечня. Горская АССР распалась и декретом ВЦИК от 7 июля 1924 г. была упразднена.
Третий этап связан с изменениями, произошедшими в нашей стране в период распада СССР. В августе 1989 г. в Сухуми была учреждена Ассамблея горских нардов Кавказа. В работе сессии Ассамблеи горских народов Кавказа, принимали участие представители общественно-политических движений Абхазии, Адыгеи, Ингушетии, Кабарды, Черкесии, Чечни, Северной и Южной Осетии, социально-демократической партии Дагестана, Абхазии и адыгов-шапсугов.
Важным вопросом повестки дня сессии было обсуждение ряда заявлений в прессе представителей общественных организаций Северной Осетии о том, что в АГНК возобладали настроения в пользу создания на Северном Кавказе Горской федеративной республики под знаменем ислама. Участники сессии посчитали тенденциозной такую интерпретацию идеи председателя Координационного Совета Ассамблеи Ю. Шанибова о необходимости развития более широких контактов между различными народами Кавказа (в первую очередь относящихся к абхазо-адыгской группе), вплоть до создания особой формы федерации между ними. По словам Ю. Шанибова, движение к такой федерации мыслится как постепенный, сугубо добровольный для его участников процесс, который ни в коем случае не должен обострять ситуацию на Северном Кавказе. Важно отметить, что и эта попытка объединения северокавказских народов в единой политической системе, как предыдущие, тоже оказалась не жизнеспособной.
В настоящее время заметен процесс не к объединению, а к дистанционированию народов Северного Кавказа друг от друга, основанный на исторически сложившейся иерархичности и конкуренции этносов данного региона. Известно, что Россия - асимметричная, конституционно-договорная федерация. И в связи с этим возникают проблемы связанные со стремлением народов в получении особого положения в составе федерации.
Ряд исследователей связывают особенности этнополитических процессов на Северном Кавказе со стремлением акторов к созданию национальной государственности. По мнению автора, современный этап государство-строительства у народов Северного Кавказа имеет свою предысторию.
Одним из этапов движения к такому государству является квазигосударство. Через этот этап проходят, прежде всего, степные и горские народы. Квазигосударственность в понимании политологов - «это такой тип властных отношений, который возникает при отсутствии, недостаточности исторического опыта бюрократического функционирования государственных органов, при патриархальности социальной организации, аморфности социокультурного пространства, отсутствии общегражданской самоидентификации, неразвитости права и правого сознания, авторитарности, политических отношений, преимущественно географической обусловленности существования данного политического образования». Квазигосударство может даже иметь внешние формы современного государства, но при этом основные ориентиры и структуры его политики носят «общинный характер». Именно на стадии квазигосударственности общество приобретает элементы политической централизации. Они позволяют объединить ряд территорий вокруг одного центра, который первоначально не имеет политического значения. Подобным квазигосударственым образованием можно расценивать образования «демократических горцев» и «аристократических родов» у адыгов, феодальные княжества Большой и Малой Кабарды, образованные в XV веке, древнее Аланское государство, множественные политические структуры Дагестана (феодальные ханства, шамхальства, уцмийства, вольные сельские общины - джамааты). Причины притяжения были обусловлены языковой, религиозной, этнической, даже кровной общностью, сходством образа жизни и обычаев, географической близостью. Общность территории не всегда носила стабильный характер. В рамках квазигосударства этнически разнородные группы населения (часто при внешней, показной сплоченности) консолидировалось за счет экспансии или при наличии внешнего врага (реального или воображаемого).
Подобную стадию квазигосударственности прошли многие народы Европы. Примером могут служить общества военной демократии франков, германцев, норманнов и т.д., а также варварские королевства вандалов, вестготов, лангобардов (V - VII вв). Любая попытка прервать такую практику (или «перепрыгнуть» через нее) в конечном счёте, все равно приводит общество к возвращению в лоно клановых отношений, если это общество не прошло в своем историческом движении стадию квазигосударственности. Только в последующем, на стадии современного, «зрелого» государства, формируется отдаленность аппарата управления от общества как имманентное свойство политической власти на стадии формирования бюрократического государства. Территориальное квазигосударственное объединение поддерживается политическим, экономическим и/или военным авторитетом лидера. Здесь нет провинции, периферии, поскольку каждая территориальная корпорация считает себя субъектом союза, независимым и самостоятельным в пределах своих границ. Общее политическое пространство сохраняется за счет военного или иного давления субъекта, претендующего на роль центра этого социального образования. В нем не существует регулярного цивилизованного налогообложения, а взимание средств на содержание аппарата власти строится на даннических (или кормленческих) отношениях.
Квазигосударственность, по-видимому, представляет собой в каких-то условиях этап, предшествующий становлению государственных форм. Одновременно она может быть моментом развития уже сложившейся государственности в ситуациях, когда оказывается необходимым учредить на территории новые ее формы. Различные национально-государственные образования Северного Кавказа и России в своей истории не раз попадали в типологически сходные ситуации. Названный этап может являться и моментом возвратного движения к начальной, не пройденной самостоятельно стадии государственного устроения. Ярким примером, подтверждающим выдвинутый тезис, выступает общественно-политическое развитие Дагестана.
Обычно возврат к квазигосударственности продуктивен тем, что элементы былого положения вещей консервируются в общественном сознании и постоянно сохраняются, с одной стороны, как своего рода рудимент, а с другой - как необходимая основа государственного строительства. Социальная память культивирует устойчивые представления о квазигосударстве как об «идеальной» форме демократии (якобы правлении «демоса» - самого народа), поскольку эта форма уподобляется охлократии. Именно с квазигосударственными пережитками в социальной психологии связана идея об учредительных полномочиях народовластия. Последнее при нормальном, спокойном состоянии общества находится в «спящем» положении, но в кризисные моменты проявляется как прерогатива народа.
Переход от квазигосударственности к государственности современного типа сдерживает, прежде всего, политизированная этничность. Период с 1989 по 1992 гг. можно считать возвратом северокавказских республик в состояние квазигосударственности, который был пройден без разрушения Федерации.
Как бы не оценивался опыт национально-государственного строительства в советский период, в результате которого была «разрезана живая ткань этносов Северного Кавказа» и заложен узел конфликтного потенциала двойственных национально-государственных образований Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, важно отметить, что в ходе этого процесса были заложены формальные основы современной государственности крупнейших северокавказских этносов. И то, что этап возвращения в квазигосударственное состояние быстро сменился этапом федеративного строительства без потери целостности Российской Федерации, говорит о позитивных моментах, заложенных в то время.
Концепция обновленного Российского государства первоначально мыслилась Центром как формирование новых субъектов федерации вне национальной специфики (концепция территориального федерализма). Идеологом этого направления в первую очередь выступил В. Тишков, который рассматривали нацию как квазиобщность. Более мягкую позицию занял С. Шахрай, признав право на национальную специфику в форме национально-культурной автономии.
Другая линия (концепция этнического федерализма) привела к появлению идеологии права нации (этноса, народа) на самоопределение вне зависимости от его официального статуса.
Дистанцирование народов полиэтничных регионов друг от друга обусловливаются теми процессами, которые происходя в современном обществе. В процессе глобализации и модернизации этнонациональная интеграция требует значительной мобильности. Однако эта мобильность создает значительное напряжение между различными этническими общностями, так как может сопровождаться чувством утери этнической идентичности.
Народы Северного Кавказа со сложившимися на протяжении многих веков коллективными установками и авторитарной моделью мышления, в условиях глобализации и модернизации, оказались в состоянии кризиса этничности, прореагировав на ощущаемую угрозу своим этническим идентичностям повышением межэтнической напряженности и усилением внутригруппового единства. Тем самым этническая идентичность становится инструментом для предъявления определенных политических требований, предъявляемых к государству со стороны политизированной этничности. При этом, по мнению В.Р. Чагилова, чрезвычайно важно учитывать то обстоятельство, что подобная стратегия этничности, реагирующая на характер общественных перемен процессами внутригрупповой консолидации, является реакцией не столько на трудности адаптивного характера сколько на изменения конфигурации межэтнического взаимодействия. Исторически сложившаяся иерархичность и конкуренция этносов Северного Кавказа еще более усугубляют этнополитическую обстановку в регионе. В условиях трансформирующегося российского общества появилась возможность через систему перераспределения политико-властных полномочий получения нового экономического и социально-политического статуса для этнической группы. Идея приоритета прав одних этносов и вторичности прав других народов приводит к межэтническим противоречиям и открытым этнополитическим конфликтам.
К изучению этнических конфликтов, как и других явлений и процессов необходимо подходить с позиций диалектики единичного и общего. Хотя каждый этнический конфликт является самостоятельным социально-историческим событием, в нем можно обнаружить свойства, черты и признаки, характерные другим этническим конфликтам.
Особое значение для северокавказского региона имеет анализ этнополитических конфликтов. Этнополитический конфликт в таком полиэтническом регионе может рассматриваться и как тип политического конфликта и как тип этнического конфликта.
Политический аспект изучения конфликтов имеет большую историю и уходит корнями в античную философию, в учения Платона и Аристотеля. Поэтому неудивительно, что исследователи этнических конфликтов отводят анализу развития этих конфликтов в политической сфере жизни общества первостепенное место.
Этнополитический конфликт может сложиться на основе разнообразных предпосылок и факторов. В качестве статистически выраженных предпосылок и факторов, стимулирующих актуализацию и эскалацию этнополитических конфликтов, В.А. Авксентьев выделяет следующие: коренное изменение среды взаимодействия этнических групп (распад государства, смена политического режима и др.), изменения факторов-характеристик взаимодействия групп (формирование социальных слоев этнических групп, заинтересованных в этническом перераспределении власти, появление лидеров харизматического типа, формирование националистических идеологий). Этнополитический конфликт проходит несколько основных этапов развертывания. Первый этап - это формирование политических этнических элит. Следующая фаза - мобилизационная, содержанием которой является мобилизация элитой одноэтничного населения на основе общих символов, идеалов и ценностей. Главная задача этнической мобилизации - «трансформация конфликта интересов в конфликт ценностей (идентичностей)». Этнополитическим конфликт на этой фазе становится, когда обе стороны имеют институционализированный характер, и институционализация сторон этнического конфликта - третья фаза развертывания этнополитического конфликта, следующая вслед за мобилизацией. Создаются этнические политические партии, движения, другие общественные организации, действующие как легально, так и нелегально.
Одним из распространенных способов институционализации этнических элит является непартийные и надпартийные формирования, формально не претендующие на свою долю в органах государственной власти, но ориентированные на влияние на политический процесс.
И, наконец, заключительный этап развертывания этнополитического конфликта - объявление этническими институтами требований о перераспределении власти по этническому принципу. Этнический конфликт приобрел выраженные черты этнополитического конфликта, это соответствует фазе оглашения неудовлетворенности одной из сторон своим положением и намерения его изменить, далее этнополитический конфликт наиболее вероятно будет развиваться как любой этнический или даже макросоциальный конфликт другого типа.
Северный Кавказ, после распада СССР, оказался центром этнополитических конфликтов на территории Российской Федерации. Обострение этнических конфликтов в северокавказском регионе, переход их из латентных в открытую фазу стало частью дезинтегративных процессов, охвативших Советский Союз в конце 1980-х - 1991гг. Причины, обусловившие эскалацию этнических конфликтов на территории бывшего СССР, проявились в полной мере на Северном Кавказе, при этом в регионе действовал и продолжает действовать ряд факторов придающих процессу большую остроту.
Во-первых, это повышенная значимость этнической идентификации в самосознании кавказских этносов по сравнению с другими типами социальной идентификации.
Во-вторых, это наиболее тяжкое на всей территории России наследие национально-территориальных переделов.
В-третьих, это менталитет горских народов Кавказа.
В-четвертых, это относительно позднее присоединение Северного Кавказа к России по сравнению с другими областями, являющимися этнической Родиной или исторически сложившимися ареалами расселениями народов.
В-пятых, это тяжелое историческое наследие, связанное с депортацией народов во время Великой Отечественной войны.
В-шестых, это отсутствие концептуально разработанной «кавказской политики» нового российского государства. Так же, по мнению автора, к факторам, обуславливающим остроту процессов происходящих на Северном Кавказе, можно было бы добавить «историческую память», связанную с насильственным переселением горских народов на Ближний Восток (Мухаджарство) после поражения России в Крымской войне.
Необходимо выделить такую общую черту Северокавказского региона, как процесс формирования национальных движений, претендующих на роль параллельных структуру власти. При этом все движения проходили следующие этапы:
1. создание общественных организаций (например, «Адыге Хасэ», «Тенглик», «Бирлик», «Казачий круг» и т.п.), провозглашающие своей целью национальное возрождение;
2. выделение из этих организаций политических партий, ставящих целью изменение государственного устройства;
3. консолидация национальных общественных и политических организаций с целью создания структур, способных взять власть и выполнять властные функции в полном объеме.
Общественные движения и примыкающие к ним политические организации породили следующие лозунги: о нелигитимности нынешних органов власти; о необходимости объединения родственных в целях борьбы с имперским центром; о правомерности территориальных переделов и изменений границ; о немедленном восстановлении государственности и утративших иным образом автономии народов. Основной предмет латентных и актуализированных конфликтов на Северном Кавказе - национально-территориальное устройство региона. В этом аспекте данный регион не является исключением в современном мире, так как эта проблема является одной из главных в межэтнических конфликтах в различных частях света.
Основными объектами межэтнических конфликтов в регионе являются территория и ее статус, а так же власть и земля (проблема малоземелья).
В настоящее время наиболее опасным очагом с точки зрения этнополитической конфликтогенности на территории Северного Кавказа является Чечня. Ситуация в Чеченской республике демонстрирует всю сложность урегулирования сложносоставного конфликта, в котором тесно переплетены этнополитические, геополитические, внутриполитические конфессиональные, экономические и геоэкономические аспекты.
В своей работе «Этническая конфликтология» Авксентьев В.А. утверждает, что конфликт в Чечне является типичным отягощенным конкретно-историческими факторами конфликт, в основе которого лежит сепаратизм. Логика развития этого конфликта укладывается в общую схему эволюции подобных конфликтов и в достаточной степени изучена на примере других аналогичных конфликтов в мире. В этой связи Авксентьев В.А. выделяет несколько вопросов, которые имеют практическую и теоретическую значимость для понимания особенностей данного конфликта.
Во-первых, можно ли считать чеченский конфликт этническим при всей очевидности, что, по крайней мере, большинство русских выступают против продолжения конфликта?
Во-вторых, можно ли было избежать этого конфликта?
В-третьих, почему из многочисленных форм и видов сепаратизма в России в период и после распада СССР только чеченский сепаратизм привел к затяжному конфликту с большим количеством жертв? На основе данных вопросов он делает следующие выводы:
- что чеченский конфликт является в своей сущности этническим, хотя в открытых конфликтных действиях небольшая часть русского народа: чеченский же этнос практически полностью вовлечен в конфликт. Ему противостоят силовые структуры российского государства, государства, создаваемого русским этносом в котором русские составляют этническое большинство;
- конфликт приобретает этнополитический характер, так как по крайней мере с одной стороны его участником является политический институт;
- данный конфликт нельзя было избежать в связи с тем, что между российским государством и Чечней существует конфликт (в латентном состоянии) около полутора столетий. Нынешняя фаза конфликта - это один из его открытых этапов;
- чеченский сепаратизм основывается на трех важных причинах: менталитет чеченского народа (сталкивание имперского менталитета русского народа и локально-экспансионистского менталитета чеченского народа), материальная база (нефтедобыча и наличие крупных мощностей по переработке нефти), появление во главе сепаратистского движения лидеров харизматического типа Джахара Дудаева и Аслана Масхадова.
Из многообразия объяснений причин этих событий наиболее вероятностным является то, что и в первую чеченскую кампанию, и во вторую, Президент Российской Федерации Б.Н. Ельцина и руководители силовых структур нуждались в «малой победоносной войне» для восстановления своего утраченного авторитета. Исторический опыт явно свидетельствует в пользу такого решения, однако «малой победоносной войны» в Чечне не получилось.
Анализируя развитие чеченского кризиса, директор Центра этнополитических и региональных исследований Э. Паин выделяет четыре его основных этапа, каждый из которых, по его мнению, демонстрирует цели сепаратистов, но характерные особенности политики федерального Центра, а также типичные ее промахи. Первый этап (август - ноябрь 1991 года). Беспорядки в Чечне и выход из-под федерального контроля. Э.Паин пишет, что на этом этапе российские власти не только не пресекли во время преступления вооруженных отрядов Общенационального конгресса чеченского народа (ОКЧН), но и, по сути, поощрили произвол.
Второй этап (декабрь 1991- ноябрь 1994 года). Паин характеризует его как полуизоляцию Чечни от России с присущей ей «стратегией выжидания». Непримиримая позиция Дудаева давала ему возможность поддерживать в чеченском обществе наэлектризованную атмосферу «осадного положения», в которой любая оппозиция легко преподносится как предательство народных интересов и становится крайне уязвимой во внутриполитической борьбе за власть. В то же время и Москва не стремилась во что бы то ни стало договориться с Дудаевым и лишь создавала видимость активного переговорного процесса.
Третий этап (ноябрь 1994 - август 1996 года). Попытка военного решения чеченского кризиса. Э. Паин замечает, что в демократическом обществе есть ряд условий, при которых допустимо применение государством силы для решения региональных конфликтов. Это, прежде всего, исчерпанность мирных средств разрешения конфликтов, согласие общества на жертвы и немалые материальные издержки, неизбежные при военных действиях, а также уверенность общества в способности армии действовать не только эффективно, но и цивилизованно. Эти условия, по мнению исследователя, не были выполнены перед началом чеченской войны.
После подписания Хасавюртовских соглашений начался четвертый этап чеченского кризиса. Россия, считает Э. Паин, с этого момента вступила на совершенно новый путь его решения. Новый не только по отношению к периоду военных действий, но и в сравнении с мировой практикой решения подобных конфликтов. Обычно в случаях, когда центральное правительство не может договориться с сепаратистами о статусе данного территориального образования, оно не признает лидеров движений в качестве законной власти на данной территории. Это вовсе не значит, что с подобным режимом нельзя вести мирных переговоров, напротив, мировой опыт свидетельствует, что такие переговоры ведут иногда десятилетиями, но не как с законной властью, а лишь как со «стороной конфликта». Названный Паиным четвертый период чеченского кризиса фактически завершился в августе 1999 года, когда чеченские боевики под предводительством Басаева и Хаттаба вторглись в Дагестан с целью уже реализации идеологических установок сторонников «нового имамата».
Чеченский кризис пробрел такие обороты, что выход из этого конфликта окажется для России чрезвычайно болезненным и неизбежно будет иметь тяжелые последствия. Последние события в Российской Федерации и в частности на территории Северного Кавказа - террористические акты и захват заложников в Беслане - явное подтверждение этим опасениям.
Но кроме чеченского кризиса на территории Северного Кавказа существуют другие очаги конфликтности, в частности, открытый осетино - ингушский конфликт, возникший во многом как результат поспешного и непродуманного закона «О реабилитации репрессированных народов, конфликты и предконфликтные ситуации в полиэтничном (около 30 народов и этничных групп) Дагестане, в Кабардино-Балкарии, где источником напряженности является стремление политических элит обоих коренных народов - кабардинцев и балкарцев - к национально территориальному размежеванию и одновременно неспособность их лидеров договориться между собой относительно границы между двумя планировавшимися на территории нынешней Кабардино-Балкарии моноэтническими республиками, в Карачаево-Черкессии, где острота ситуации была обусловлена стремлением местной элиты к территориальному разделению на пять моноэтнических образований, территории которых перекрывают друг друга.
Конфликты на Северном Кавказе в первую очередь связаны с неразработанностью национально-государственной политики Российской Федерации. Решение этой проблемы связано главным образом с учетом тех особенностей этого региона, которые на протяжении веков оказывали существенное влияние на социально-политические процессы:
- особенность региона, требующая постоянного внимания, заключается в том, что Северный Кавказ является контактной зоной исламской и православной цивилизации. В культурном и политическом отношении Северный Кавказ является частью России, а население Северного Кавказа - российскими гражданами. В то же время в результате исторического развития у народов Северного Кавказа преобладающей религией стал ислам. Это создает конфликтный потенциал, который определяется не только политическими, военно-стратегическими, экономическими и другими материальными интересами, но и культурными и конфессиональными различиями;
- несмотря на то, что место Северного Кавказа в системе геополитических интересов исторически существенно менялось, в этом процессе всегда обнаруживалась доминанта, обусловленная тем, что Северный Кавказ представляет собой особую региональную целостность, характеризующуюся особенностями природных условий, способов хозяйственной жизни и социальной организацией, а также спецификой горского менталитета, заключающегося в синкретизме нравственных и правовых представлений (традиционный биюридизм горских народов);
- фактор социально-экономического и культурного развития всегда являлся следствием того, что во все времена шла борьба за влияние в этом регионе великих империй. Поиск путей разрешения конфликта начинается, как правило, с определения предмета, то есть того, по поводу чего конфликтуют субъекты. Динамика этнополитических конфликтов на Северном Кавказе часто объясняют тем, насколько сильны притязания новых элит, выросших в рамках старых структур и отторгнутых как от участия во власти, так и от культурного возрождения соответствующих этнических групп. Однако известно, что «в Советском Союзе этническим элитам принадлежали ключевые посты как в области национального образования и культуры, так и в управлении соответствующими автономиями». Другая точка зрения заключается в том, что в качестве предмета столкновения выступает социальное положение, представляющий собой интегрированный показатель положения этноса в социальной системе. Это, конечно же, характерно для конфликтов, однако надо учесть и то, что в результате развития этнического самосознания изменяется и удовлетворенность этноса своим положением. В более широком смысле предметом этнополитических конфликтов может являться пространство, прежде всего это территориальное пространство, экономическое пространство, а так же этническая идентичность, религиозные верования, традиции и духовные ценности, права и свободы - идеологическое пространство. Однако, необходимо подчеркнуть, что причиной этнополитического конфликта является не пространство само по себе, а изменение пространства, не соответствующее изменению позиции.
Сложная этнополитическая структура Северного Кавказа, его особая геополитическая значимость, отягченная трагическими событиями историческая память автохтонных народов - все это не позволяет проявлять особый оптимизм в этнополитических прогнозах. Наивно даже полагать, что здесь может быть быстрое «разрешение» сложных этнических конфликтов и проблем, связанных с этим процессом. С практической точки зрения представляется наиболее актуальной задачей управления этноконфликтным процессом в регионе с минимизацией негативных следствий этнических конфликтов.
Современные этнополитические конфликты на Северном Кавказе выступили на сегодняшний день следствием и одновременно причиной такого явления как миграция. После распада СССР и возникновения на его бывшем пространстве новых независимых государств, Северный Кавказ стал территорией, где сосредотачиваются и перемещаются многие миграционные группы. Нестабильность обстановки в ряде бывших советских республик, отсутствие в них гарантий безопасности, внутренние и межгосударственные конфликты, бытовой национализм и нетерпимость к нетитульному населению, возростающая межэтническая разобщенность, дискриминация по национальному признаку, вероисповеданию, языку, политическим убеждениям и т. д. явились главными стимулирующими факторами массового притока вынужденных мигрантов в Россию. Первоначально вынужденная миграция на территорию Северного Кавказа была обусловлена событиями в Баку и Нагорном Карабахе. В дальнейшем число чрезвычайных факторов, вызывающих «стрессовую миграцию» увеличилось, а также расширилась география таких территорий: военные действия в Закавказье (Южная Осетия, Абхазия), в Таджикистане и в самом Северном Кавказе (Северная Осетия, Ингушетия, Чечня). М.А. Аствацатурова и В.Ю. Совельев так характеризуют данный процесс: «Масштабные переливы больших масс населения, новое «великое переселение народов» в северокавказский регион извне и в северокавказском регионе изнутри вызвано «смущением» этнических организмов, которое отражает современные этнополитические, социально-политические, этнические катастрофы». Таким образом, необходимо отметить, что в последнее десятилетие обычный характер миграции, ее традиционные мотивы оттеснены новыми, чрезвычайными обстоятельствами: суверенизация, межнациональные конфликты и войны. Такие факторы выдвигают на первый план особый вид миграции - этническую миграцию, которая связана не только с социально-политическими реалиями, но также имеет собственные детерминанты. М.А. Аствацатурова и В.Ю. Савельев выделяют следующие причины именно этнической миграции:
- этнизация всех сторон жизни новых независимых государств, а также республик России;
- уменьшение или отсутствие условий человеческой безопасности для защиты со стороны правоохранительных органов, ограничение доступа к трудовой деятельности;
- невозможность достижения значимых материальных и социальных позиций;
- ущемление национально-культурных интересов, затрудненность или невозможность идентификации и самоидентификации.
Необходимые условия для этнокультурной безопасности в национально-государственных образованиях, как правило, реализуются лишь в отношении представителей титульных наций. Этому способствуют новые конституционно-правовые нормы, национальная и региональная политика субъектов РФ, конкретная практика межнациональных отношений.
Усиление роли миграции во всех сторонах жизни российского общества определило ее выделение как самостоятельного фактора в национальной политике Российской Федерации. Таким образом, основные цели и задачи государственной национальной политики РФ предусматривают выработку и осуществление на межгосударственном уровне механизмов решения проблем беженцев и вынужденных переселенцев». А в данном случае основные цели национальной политики РФ «состоят в обеспечении условий для полноправного социального и национально-культурного развития всех народов России, упрочения общероссийской гражданской и духовно-нравственной общности на основе соблюдения прав и свобод человека и гражданина и признание его высшей ценностью». Особенно это становится актуальным в связи с тем, что современная миграция имеет этнический характер и является следствием межнациональных противоречий, конфликтов и войн.
Анализ северокавказских миграционных процессов позволяет говорить о том, что в регионе, так же как и во всей РФ, миграция стала важнейшим фактором воспроизводства населения и перераспределения этнических групп, а также решающим обстоятельством изменения национального состава регионов. В связи с этим необходимо заметить, что в некоторых районах Северного Кавказа (Ставропольский край, Ростовская область, Краснодарский край и т.д.) «уменьшается доля народов восточнославянской этнолингвистической группы и увеличивается доля народов армянской, нахско-дагестанской, тюркской и некоторых других этнолингвистических групп». Демократические преобразования переходного периода должны были быть направлены на обеспечение и защиту прав и свобод человека, а фактически они привели к опасным тенденциям, таким как:
- утрата гражданского и национального согласия, объединяющих мировоззренческих, нравственно-этических ценностей;
- разобщение общества, в том числе и на базе различия и противопоставления этнокультурных и религиозных ценностей;
- превращение свободы в свои противоположности - анархию, вседозволенность, безнаказанность;
- противоречие между правами личности и правами этноса в условиях суверенизации и этнизации российского общества.
Несложно, таким образом, заметить, что «идеи прав человека объективно оказались как бы принесенными в «жертву» идее суверенитета. Одно заслонило другое. Суверенитеты укрепили свободу и независимость отдельных наций и народа, но они не всегда сопровождались адекватным упрочением социально-правового статуса личности... нарушалось и нарушается такое фундаментальное право на жизнь, без которого все другие права теряют смысл». Кризис правовой системы, которая не в состоянии обеспечить элементарную безопасность граждан в условиях конфликтов и войн на этнической почве, закономерен. Закономерно и то, что, оказавшись в таких условиях, граждане сами начинают заботиться о своей безопасности. Элементарным и наиболее действенным выходом из этой сложившейся ситуации выступает миграция. При этом «миграция отнюдь не результат свободного выбора личности, отражающего ее социальную, профессиональную динамику. Она - единственный способ сохранить жизнь, имущество, обеспечить будущее детей. Она - единственный путь к сохранению человеческого, гражданского, национального достоинства». Причинами миграции выступают различные этнополитические тенденции. Так, в условиях суверенизации, реализации прав наций на самоопределение, которое толкуется, прежде всего, как территориальное определение и обособление, развивалась идея приоритета прав титульной нации и вторичности прав иных народов и этнических групп. Эта идея, сформировавшаяся еще в недрах советского национального строительства, на современном этапе и в условиях Северо-Кавказского региона привела к обострению межнациональных противоречий и к открытым межэтническим конфликтам.
Основные направления национальной политики Российской Федерации указывают, что «специальные федеральные программы должны быть посвящены защите прав и обустройству беженцев и вынужденных переселенцев, включая реализацию мер по их приему и размещению с учетом потребностей регионов России в трудовых ресурсах, а также профессиональной структуры национально-культурных особенностей переселенцев». Однако сложные обстоятельства, сопровождающие конфликты и войны, не позволили упорядочить миграцию в регионе.
Особую озабоченность вызывает существенный приток беженцев в русские субъекты региона. Во время «второй чеченской кампании» этот прирост увеличился в несколько раз. Основная масса переселенцев, а именно русские и русскоязычные народы переселились на территорию Ставропольского края, Нефтекумского района, Ростовской и Волгоградской областей, чеченцы же в основном временно расположились на территории Ингушетии. С 1990 - 2001гг. миграционный прирост в регионе превысил 1 млн. человек. Численность вынужденных переселенцев и беженцев на территории теперь уже Южного федерального округа с начала регистрации по состоянию на 01.01.2005 года составило: Краснодарский край - 20231 чел., Ставропольский край - 24053 чел., Ростовская область - 21304, Волгоградская область - 13290 чел., Астраханская область - 4620 чел., Карачаево-Черкесская республика - 4042 чел., Северная Осетия - 41782 чел., Республика Дагестан - 9795 чел., Республика Калмыкия - 1699 чел., Кабардино-Балкарская республика-1036 чел. Сложная этнополитическая обстановка, сложившаяся в республиках Северного Кавказа, приводит к исходу из этих республик русских, что ведет к изменению их национальных характеристик, к созданию моноэтнических обществ, к этническому, экономическому, культурному обособлению этих субъектов. Кроме того, с выездом русских ухудшается положение многочисленных этнических групп, этнических меньшинств, проживающих на территории республик Северного Кавказа. Этнические меньшинства более комфортно чувствуют себя в многонациональных коллективах, где не выделяются этнические права и не акцентируется превосходство отдельных народов. Наличие русского массива в населении национальных республик служит для членов национальных землячеств определенным гарантом их этнического благополучия. Происходящий в республиках Северного Кавказа «обмен» населения разных этнических групп на приезжающих представителей титульных наций (например, к началу 1999 г. численность населения титульных национальностей республик Северного Кавказа увеличилось по сравнению с 1989 г. почти на 403 тыс. чел., численность же русских сократилось на 342,5 тыс. чел., а именно после «суверенизации» республик сальдо миграции русских составило (-)293,1 тыс. чел.), с одной стороны соответствует националистически интересам государствообразующих этносов, однако, с другой стороны формирует моноэтнические сообщества с элементами этноизоляции, этнопривосходства, что в конечном счете несет в себе новую угрозу стабильности как в регионе, так и в целом на всей территории полиэтнического государства каковым и является Российская Федерация.
Таким образом, по мнению автора, миграция, являясь с одной стороны следствием этнополитических конфликтов на территории Северного Кавказа, может стать и причиной новых очагов напряженности в регионе. Если в демографическом отношении вынужденные переселенцы в целом играют положительную роль, то в социально - экономическом и этнополитическом - явно негативную.
Значительно возросшие нагрузки на рынок труда, образовательные и лечебные учреждения создают предпосылки к конфликтам на бытовой и межнациональной почве. Данные причины вынуждают принимать ограничения на прием и регистрацию мигрантов. Но такие меры вступают в противоречие с федеральным законодательством, в первую очередь, с точки зрения соблюдения прав граждан РФ на свободу перемещения, выбор места пребывания и место жительства в пределах своей страны (п.1 ст.27).Значительно углубляет эту проблему отсутствие четко определенной единой стратегии в области миграции. Стремясь изменить сложившуюся ситуацию, связанную с так называемой «нелегальной иммиграцией», выносятся такие постановления, которые ведут к новому витку напряженности, к искусственной политизации этничности. В частности, примером может послужить Постановление Совета Федерации РФ №337-СФ от 10 июля 2002 года «О ситуации в Краснодарском крае, складывающейся в сфере миграции и межнациональных отношений». Такого рода постановления могут послужить не регулятором миграционных процессов в РФ, а наоборот создавать определенные условия, при которых начнется «травля» одних этнических групп против других.
Краснодарский край, в числе других краев и областей Северного Кавказа, не является самых насыщенным мигрантами регионом. Даже в середине 1990-х годов, когда миграция была более массовой, он уступал Ставропольскому краю и Ростовской области, не говоря уже о сегодняшнем дне. Однако, ни в Ставропольском крае, ни в Ростовской области данная проблема в такой степени не драматизируется.
В постановлении Совета Федерации также акцентируется внимание на таком явлении как «этносоциальный перекос», то есть постепенное замещение коренного населения приезжими. Однако данное утверждение не имеет никакого основания. В Краснодарском крае примерно 86 процентов русского населения. Среди мигрантов соотношение примерно такое же - русских более 80 процентов, а доля меньшинств, соответственно, - 20 процентов. Усугубляется сложившаяся ситуация еще тем, что определенный этнос становится знаковым, нежелательным для определенного региона. Когда турки-месхетинцы появились на Кубани, после погромов в Фергане в 1989 году, они сразу стали одной из заметных мигрантских групп. В течение уже 16 лет они были и остаются «нелегальными иммигрантами», хотя турки переселились в Краснодарский край еще до распада Советского Союза, тем самым автоматически уже являясь законно, с точки зрения права, гражданами Российской Федерации. Интересно то, что по формальным показателям Ставропольский край ничем не отличается от Краснодарского края, тоже является приграничным регионом, примерно такие же демографические показатели, но относительно большая доля меньшинств, причем даже большая доля турок-месхетинцев в составе населения. Однако в Ставропольском крае не было такого ажиотажа вокруг данной проблемы.
И в связи с этим необходим основательно продуманный механизм по регулированию миграционных процессов. При этом используемый механизм должен включать нормативно - правовые, экономические, организационные, информационные и иные меры.
Новые социально - экономические и социально - культурные реалии требуют функционирования новых мировоззренческих установок, но их формирование не должно стать механическим результатом совместного проживания этнических сообществ. Взаимная терпимость и эффективное взаимодействие этнических групп в условиях этнокультурного разнообразия, и тем более в условиях этнополитических рисков является результатом целенаправленных действий, как государства, так и всего общества.
Проделанный анализ позволяет сделать следующие выводы.
1. Этнизация политики в посткоммунистическом мире осуществляется под влиянием целого спектра объективных и субъективных причин. Основной объективной причиной выступает системный кризис социализма. Одной из важных субъективных причин является кризис государственной власти, который проявился в неспособности государства урегулировать проблемы межэтнических отношений. Это повлекло артикуляцию стремлений этнополитических элит восстановить этническую историю, возродить этническую идентичность, добиться мобилизации, что усилило кризис политической власти в государстве. Другой причиной этнизации политики выступает борьба различных этнических элит за политическую власть в регионах. Процесс политизации этничности в 1990-е г. был во многом связан с политическими, экономическими и территориальными претензиями этнических элит. Готовность этнополитических элит ради собственных эгоистических интересов принести в жертву интересы целостного государства, нежелание соотнести региональные проблемы с общегосударственными проблемами, «зацикленность» на локальных вопросах, ведут к актуализации проблемы, связанной с требованием этнической независимости и самодостаточности.
2. Настаивая на этнической независимости или самодостаточности, этнополитические элиты одной этнической общности ставят в подчиненное положение любую другую этническую общность, оказавшуюся в границах данной территории, тем самым не допуская равенства этнических меньшинств с титульным этносом. Идея приоритета прав титульных этносов и вторичности прав иных народов приводит к обострению межэтнических противоречий и к открытым этнополитическим конфликтам, в особенности в полиэтничных регионах, в частности на Северном Кавказе. Выходом из сложившейся ситуации становится миграция. В таком случае, миграция - не результат свободного выбора личности, а единственный способ сохранить этническим меньшинствам достоинство и этническую идентичность. Снижение межэтнической конфронтации, урегулирование миграционных проблем, обеспечение этнополитической интеграции, создание условий для этнокультурного развития всех этнических общностей предполагают усиление общегосударственной стратегии в рамках этнополитики российского полиэтнического государства.
Автор: Симонян Л.Ю.