Роль этноконфессиональной толерантности в обеспечении мира и безопасности

Наблюдаемое на рубеже двух тысячелетий повышенное внимание мировой общественности, международных организаций, политического руководства Российской Федерации и ее регионов к проблемам толерантности есть результат осознания всех последствий войн и военных столкновений, которые принесли так много несчастий человечеству. Пережив межнациональные, межэтнические, межрасовые, межрелигиозные и другие конфликты, люди все больше и больше приходят к выводу о том, что существует только один путь обеспечения надежного мира и безопасности - путь толерантности, то есть терпимости, умения без применения насилия преодолевать конфликты и достичь согласия.

Как фактор обеспечения мира и безопасности толерантность проявляется в различных сферах общественного сознания: научном и обыденном, политическом и нравственном, индивидуальном и коллективном. Ее формирование необходимо во всех группах населения: социальных, демографических, этнических, конфессиональных и др. При этом важно заметить, что актуальность толерантности в последних двух особенно возрастает.

В этнических конфликтах, по мнению ряда исследователей, в современных условиях на передний план выходит такой важный компонент мотивации действий людей в них как религиозные различия, что позволяет выделить их в отдельный тип - этноконфессиональный. К этому типу относят армяно-азербайджанский конфликт, югославский кризис, конфликты в Северо-Кавказском регионе и другие. Исторические факты и современная социально-политическая действительность свидетельствуют, что острейшие этнические конфликты могут сформироваться в отношениях между народами не только разных конфессий, но и одного вероисповедания, в то же время существуют десятки этносов со сложной конфессиональной структурой, участвующих в конфликтах как единое целое. Например, участие осетин, исповедующих две религии - христианство (60%) и ислам (30%), в осетино-ингушском и осетино-грузинском конфликтах.

Хотя роль религиозного фактора в различных конфликтах проявляется неодинаково, все же растущая значимость религиозных компонентов в этнических конфликтах в современных условиях требует ставить в порядок дня проблему формирования у людей, особенно проживающих в полиэтнических, поликонфессиональных регионах, этноконфессиональной толерантности как стратегического пути обеспечения стабильности, мира и безопасности.

В этой связи можно предложить следующую характеристику этноконфессиональной толерантности как фактора обеспечения мира и безопасности. Этноконфессиональная толерантность есть утверждение терпимых, взаимоуважительных отношений между разными национальными, конфессиональными группами и их представителями путем снятия или предотвращения состояния напряженности, вражды и т.п. благодаря деятельности государства, субъектов политики, институтов власти, церкви, представителей народной дипломатии и лиц, обладающих способностями утверждать согласие и взаимопонимание, безопасность и мир.

Содержание этноконфессиональной толерантности характеризует ряд показателей, к которым в первую очередь относятся терпимость, согласие и ненасилие.

На международной конференции «Мир в умах людей» (Ямусукро, 1989 г.), терпимость (толерантность) была названа среди универсальных ценностей, способствующих новому пониманию мира и безопасности.

Обретение ценностного статуса толерантности, ненасилия, культуры мира и согласия связано с утверждением в международном сообществе, в том числе и в Российской Федерации и в ее регионах принципиально новой ценностной парадигмы. На международном уровне она определяется установками Декларации принципов толерантности, утвержденной резолюцией 5.61 Генеральной конференции ЮНЕСКО от 16 ноября 1995 г., и Декларации о культуре мира на содействие «глобальному движению в направлении скорейшего перехода от культуры насилия и войны к культуре мира и ненасилия в новом тысячелетии», а на общероссийском уровне - Федеральной целевой программой «Формирование установок толерантного сознания и профилактика экстремизма в российском обществе (2001 - 2005 гг.)», утвержденной Постановлением Правительства РФ от 25 августа 2001 г. № 629.

При этом следует иметь в виду, что формирование толерантности встречает на своем пути серьезное препятствие, обусловленное ситуацией, определенной процессом многовековой истории, когда люди, этнические и конфессиональные группы, а также целые нации, государства вынуждены были приспосабливаться к жизни в условиях противоборства, беспрестанного соперничества, конфликтов, войн.

Такие условия породили «культуру войны» - совокупность ценностей, образа мыслей и поведения, нацеленных на поиск «врагов», осуществление насилия, борьбу с соперниками, ведение войн. Ей соответствовала и поведенческая парадигма, которая определялась стремлением выжить и уцелеть в таком мире, для чего люди привыкли вооружаться, окружать свою территорию различными заграждениями, обеспечивать охрану границ и т.д. Элементами этой культуры была пронизана вся система отношений между субъектами социально-политической деятельности. Характеризуя их, П.А. Сорокин говорил: «Война в разных формах и особенно война за чувственные ценности, - вот их этос, душа и сердце. В таких рамках никакой прочный национальный или международный мир никогда не был и никогда не будет возможным».

После «холодной войны» на смену глобальному противостоянию пришла не гармония добрососедских отношений, как ожидалась, а новые формы военной и невоенной конфронтации, навязывание экстремистскими методами определенных правил игры целым народам, необъявленные войны, карательные экспедиции, прикрытые гуманитарными лозунгами боевые операции и акции. Во всем этом проявляются стереотипы агрессивного мышления и поведения, то есть основные антиподы толерантности.

Альтернативой «культуре войны» являются толерантность и «культура мира», означающая отказ от любых форм насилия и приверженность делу предупреждения насильственных конфликтов путем устранения причин их возникновения и решения проблем посредством диалога и переговоров. Но переход от ценностей войны и насилия к ценностям толерантности, миролюбия и взаимного сотрудничества между представителями разных культур, этнических и конфессиональных групп не только сам по себе сложный, но и продолжительный в историческом плане процесс. «Мир не только лучше, но и бесконечно труднее войны», - говорил Бернард Шоу. Поэтому для реализации мечты бывшего Генерального директора ЮНЕСКО Федерико Майора («военные министерства и министерства обороны должны постепенно превратиться в министерства мира») потребуется очень много времени.

Толерантность, как ценность, базируется не на противостоянии, а на сосуществовании с «иным», не на отрицании, а на признании «другого», не на безропотной терпеливости к насилию, а на его преодолении. Активная терпимость - это неприятие крайних, манифестных форм нетерпимости, вседозволенности и всепрощения.

«Терпеливость первична, она превалирует в миросозидательной доминанте личности, - совершенно справедливо отмечает А.С. Капто, - нетерпение же - вторично, производно, оно начинает проявляться по степени исчерпания созидательного ресурса терпеливости». Вместе с тем феномен «нетерпимость к нетерпимости» способствует формированию терпимого отношения к себе подобным при их несхожести и многоликости. «Терпимость к нетерпимому» тоже имеет свои границы, она допустима в тех случаях и до тех пор, пока последнее не угрожает основам толерантности и не разрушает ее. Народная мудрость наряду с высокой оценкой толерантности - «без терпения нет спасения» - гласит и о допустимости нетерпения: «чаша терпения переполнена», «нет сил для терпения», «терпение лопнуло» и т.д. В Библии находим: «Иисус же, отвечая, сказал: «О, род неверный и развращенный! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?». Являясь прямым следствием неспособности примирить те или иные проявления многообразия и разнородности социума, нетерпимость стала одной из крупнейших глобальных проблем современности. Стремление самоутвердиться за счет подавления всего, что с ним несходно, разрушает формулу мирного сосуществования всего разнородного целого, отрицает и подавляет различия между культурами и народами, религиями и этносами.

Фундаменталистская нетерпимость связана не только с одной какой-то культурной или религиозно-духовной традицией. Тенденции к исключению «другого» существовали во всех религиях: в христианстве, исламе и других. Отражением крайней нетерпимости были крестовые походы в Европе, непримирение и агрессивное противостояние между нравственно-духовными ценностями католицизма и протестантизма во время Тридцатилетней войны австрийских Габсбургов и протестантских государств. Примерами фундаменталистской нетерпимости богата и современная история: конфликт в Северной Ирландии, политический экстремизм под исламской окраской в различных регионах, этнические чистки в бывшей Югославии, многолетнее кровавое палестино-израильское противостояние, крайний национал-радикализм, не имеющий ничего общего с борьбой за утверждение национального самосознания и национальной идентичности и другие формы проявления нетерпимости, которые, к сожалению, не обошли и Россию.

Культура, сложившаяся в России к началу либеральных реформ, оказалась не готовой ответить на новые вызовы времени (коммерциализация отношений, утрата прежних идеалов и ценностей, глобализация и т.д.). Эти социокультурные условия и предопределили низкий рейтинг ценности терпимости в общественном сознании. Так, по данным социологического исследования, проведенного в 1993 г. фондом «Общественное мнение», терпимость оказалась последней по важности среди 16 ценностей, предложенных опрошенным россиянам. В своих ответах ее отметили в среднем 6% респондентов, в том числе среди колхозников, директоров, безработных -10%, предпринимателей - 9%, а среди фермеров - всего 3%. При этом результат среди представителей «либералов» и «нелибералов» оказался одинаковым (6%), что, по нашему мнению, отражает манихейскую доминанту российской ментальности, напомнившую о себе, в том числе и необольшевистскими методами реформирования постсоветского общества. Самое главное заключается в том, что нетерпимость одной части общества усиливает аналогичную сторону социального поведения другой части. Такая тенденция затрудняет решение важнейших общественных проблем, в том числе и в области этнических и конфессиональных отношений.

Снижение уровня толерантности в обществе, связанное с центробежными тенденциями в этнических и конфессиональных процессах в обществе и ошибками национальной политики КПСС, существенно обострили межнациональные отношения в последние годы существования советского государства. Так, по данным социологического исследования, проведенного в 1989 г. среди наиболее демократичной части общества - студенчества, от трети до половины опрошенных, представлявших различные национальности, резко отрицательно относились к «чужим» нациям. Видимо они отражали мнение, связанное с имевшими место в то время в стране фактами межнациональных столкновений, которые, по словам директора Института этнологии и антропологии, член-корреспондента РАН В.А. Тишкова, выявили «острую потребность в этнографах». Среди них: осетино-ингушское противостояние в селе Чегем в 1981 г.; «решение саперными лопатами войск национального вопроса в Казахской ССР в 1986 г.», по выражению Президента Казахстана Н.А. Назарбаева; «базарно-клубничный инцидент», по словам Председателя Совета национальностей Верховного Совета СССР Р.Н. Нишанова, в 1989 г., в г. Фергане вызвавший изгнание месхетинских турок из Узбекистана и другие.

Национальный взрыв стал возможен и потому, что терпимость народов по отношению друг к другу не принимала характер расширения своего национального опыта и критического диалога. Тогда, в соответствии с классификацией В. Лекторского, толерантность в советском обществе следует отнести к безразличию к наличию различий между нациями, которые расценивались как несущественные и медленно стирающиеся «пережитки».

Подъем националистических настроений некоторые авторы объясняют молодостью российской цивилизации. По их мнению, в отличие от Европы, советские нации не прошли необходимый путь развития для последующего расставания с этой «детской болезнью». Поэтому сегодня в Европе быть националистом считается делом неприличным, что подтверждает неприятие европейским общественным мнением таких националистических лидеров, как Ле Пен (Франция), Хайдер (Австрия) и т.д. Как отмечает Е.Г. Баранов, «на современном. этапе развития человеческой цивилизации национализм, безусловно, не может считаться нормой». Поэтому националистические настроения сегодня считаются явлением нациопатическим и свидетельствуют о том, что мы «имеем дело с социальной гиперинфантильностью».

Подобные объяснения выглядят весьма логично, однако, методологию социально-политического познания, разработанную в рамках европейской цивилизации синтетического типа, по всей видимости, следует с большой осторожностью использовать при анализе цивилизаций пограничного типа.

Об обострении проблемы межнациональных отношений в современной России можно судить по данным мониторинга ВЦИОМ. Так, страхи и тревоги населения по поводу национальных конфликтов в 1989 г. испытывали всего 12% опрошенных, в 1996 г. - 48%, в 1998 г. -33% опрошенных.

Несмотря на значительный рост этих тревог, общий уровень ксенофобии в обществе оставался стабильным - примерно треть респондентов ВЦИОМ на протяжении 90-х годов испытывали антипатию к определенным национальностям. Что касается чувства симпатии, то здесь доля их из числа опрошенных снизилась с 39% в 1992 г., до 31 % в 1999 г.

В структуре антипатий россиян к другим национальностям, выделяются такие национальности, как чеченцы (29%), цыгане (27,7%), азербайджанцы (26%). Вместе с тем не подтверждаются представления о высоком уровне антисемитизма и антиамериканизма в российском обществе, так как опрос показал, что раздражение и неприязнь испытывают к евреям всего 9,8% респондентов, к американцам - 6,7%.

Трагедия чеченского народа (и всего российского общества) со всей наглядностью демонстрирует опасность снижения уровня взаимной терпимости до критической отметки. Началу любой войны предшествует период соответствующей обработки общественного мнения. Не составили исключение и две чеченские военные компании. Желание высшего руководства, во что бы то ни стало проучить непокорный народ, перечеркнуло все усилия ряда политиков разрешить конфликт за столом переговоров.

Силовой способ решения конфликтных ситуаций в Москве в октябре 1993 т. и затем в Чечне, по мнению В.В. Шалина, показывает, что демократическая Россия воспроизводит модель взаимодействия с противником, впервые использованную Иваном IV в борьбе с боярами (опричнина), и впоследствии принятую на вооружение Сталиным. Здесь видится также действие парадокса, сформулированного А.С. Панариным: политика мира, направленная вовне, сочетается с непримиримостью внутри страны (ведение войны в Чечне и одновременно попытки мирным способом уладить конфликт в Косово). В то же время известно, что терпимостью к подобным себе проникнуты многие направления общественно-политической мысли, различные теории, народные движения, гуманисты и мировые религии.

Как моральная ценность толерантность многообразна. В религиозных учениях она трактуется в форме проявления любви к ближнему, прощения, терпения. Сказанное можно подтвердить фрагментами из священных писаний, которыми руководствуются основные мировые конфессии, широко представленные и на Северном Кавказе.

Христианство: «и пойди, прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой».

Ислам: «Не войдете в рай, пока не уверуете, - а не уверуете, пока не возлюбите друг друга. И первое, на что укажу вам, - это то, при совершении чего возлюбите друг друга: распространяйте мир между собой!». «и пусть будет среди вас община, которая призывает к добру, приказывает одобренное и удерживает от неодобряемого».

Иудаизм: «Господь сказал: «Походи на меня; если я плачу добром за зло, ты тоже плати добром за зло». «Тот, кто служит добру - склоняет и весь мир в сторону добра».

Буддизм: «Никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она».

Требуя терпимого отношения ко всем «положительным религиям», голландский философ Гуго Гроций в качестве объединяющего фактора указал «сродство прародителей». «К тому же и священная история сверх того, что содержится в ее предписаниях, - говорил он, - немало способствует также возбуждению в нас того же стремления к обращению, так как показывает нам, что все люди произошли от одних и тех же прародителей. Так что можно подтвердить с полным основанием то, что высказал некогда Флорентин в ином смысле, а именно, что природа установила между нами некоторого рода сродство; откуда следует, что человеку строить козни против человека есть величайшее беззаконие». Выражая значимость толерантности, Л.Н. Толстой устами молодого революционера А. Светлогуба утверждал, что, если бы люди жили, проявляя терпимость и любовь к другим, то «и не нужно бы и революции».

Свои особенности имеет и воплощение принципа толерантности в межрелигиозных отношениях современного российского общества. Изучение показывает, что уровень толерантности среди верующих и неверующих россиян практически одинаков (данные ВЦИОМ).

Следует отметить, что многие россияне не являются сторонниками дискриминации неправославных конфессий и атеистов. За предоставление преимуществ, представителям самой большой конфессии (православию) выступают 12% женщин и 15% мужчин, опрошенных ВЦИОМ в 1998 г. В то же время стоит отметить тенденцию снижения доли противников существования таких льгот - у женщин - с 72% в 1991 г. до 59% в 1998 г., у мужчин 65% и 58% соответственно. Причем наибольшее снижение произошло в группе наиболее образованных респондентов - с 84% до 61%.

Отмеченный сдвиг в массовом сознании отражает результат процесса роста авторитета РПЦ в обществе. Ряд авторов усматривает в этой тенденции симптомы того, что «Православие постепенно приобретает особое значение символа национальной идентичности».

Усиление влияния РПЦ в обществе может иметь противоречивые последствия с точки зрения развития культуры толерантности. С одной стороны, православные иерархи последовательно выступают против формирования автономной личности. Так, один из ведущих идеологов РПЦ митрополит Кирилл считает, что «такие ценности, как свободный рынок, свобода слова, свобода совести имеют право на существование», но только не в России, где необходимо поставить «заслон философской идее либерализма в отношении внутренней - духовной и культурной - жизни человеческой личности». Такая позиция РПЦ накладывается на антиэкуменические настроения большинства православных верующих, что затрудняет с российской стороны проведение встречи Патриарха и Папы. К тому же лишь треть россиян (32,1%), согласно результатам социологического исследования, проведенного в июне 1996 г. Центром социологических исследований МГУ, разделяют демократические представления о свободе совести, о невмешательстве государства в частную жизнь граждан, в том числе религиозную. О важности такой ценности, как невмешательство государства в частную жизнь граждан, в 1993 г. заявили всего 19% респондентов фонда «Общественное мнение».

С другой стороны, исторический опыт показывает, что православие призывает к терпимости в отношении социального неравенства. Именно РПЦ удавалось до определенного времени успешно бороться с завистью и недоброжелательством бедных слоев дореволюционной России.

Напомним, что дореволюционная Россия являлась государством поликонфессиональным. Характерно, что и до революции 1917 года, и сейчас о межрелигиозных отношениях можно судить по ситуации, складывающейся в некоторых регионах, например, в Татарстане. Здесь очень настороженно относятся к появлению протестантских церквей и сект «на том основании, что те своим прозелитизмом отрывают русских и татар от духовно-исторических корней». Элементы религиозной нетерпимости проявляются и в республиках: Калмыкия, Бурятия, Тува (попытка обретения буддистских корней); в Якутии, Удмуртии, Мари Эл (консолидация на базе язычества) и т.д. Плюрализация религиозного пространства в России происходит на фоне развития изоляционистских и антидемократических тенденций в религиозном сознании россиян, что, по оценкам специалистов, увеличивает риск национальных конфликтов. Тревогу исследователей вызывает опасность эрозии демократических ценностей, усиление дискриминации граждан по национальному и религиозному признаку. «Все увеличивающийся идейный разрыв между реальным религиозным и политическим сознанием общества (в том числе и верующих) и идеологическими установками Церкви, - считает С. Филатов, - должен-неминуемо привести к явственной коллизии, когда Церковь, да и само общество будут вынуждены пересмотреть свои позиции в той части, в какой они вступают в противоречие с демократическими конституционными принципами терпимости и свободы совести».

Вместе с тем на Северном Кавказе, в Татарстане и других регионах наблюдаются и другие процессы, связанные с установлением дружественных отношений между православными и мусульманами. Это подтверждает взгляды тех исследователей, которые отмечают их культурную и духовную близость. В свое время такие взгляды высказывали Л. Гумилев, Н. Моисеев и многие другие. Сегодня к аналогичным выводам пришла социолог из Казани Р. Мусина. По мнению Л. Воронцовой и С. Филатова, формирование консервативно - демократического союза православных и мусульман стало возможным из-за «европеизации» современного татарского ислама и аналогичного процесса в местной православной общине, превращаясь в «евро-ислам» и «евро-православие» соответственно.

«Евро-ислам» следует социальной доктрине, включающей следующие принципиальные положения: невмешательство в государственные дела; строгое следование Конституции республики; поощрение индивидуализма; развитие творческого начала в человеке; объявление всякой общественной деятельности в качестве богоугодной; признание ценности рыночной экономики. Таким образом, «евро-ислам» представляет собой попытку синтеза ценностей ислама с либеральными и демократическими идеями.

Пока трудно сказать, получит ли татарский опыт содружества двух крупнейших российских конфессий распространение в масштабах всей страны. Подчеркнем, что и в этом случае союз ограничивается рамками двух религий и терпимость не распространяется на другие конфессии.

Нельзя обойти молчанием и вопрос деятельности многочисленных псевдорелигиозных организаций, относимых специалистами к тоталитарным сектам. Известно, что участники этих сект подвергаются серьезному психическому воздействию и со временем начинают занимать крайние позиции по ряду важных социальных проблем. Рост нетерпимости является одним, из следствий нахождения людей под влиянием тоталитарных сект. Сознание адептов последних отличается неспособностью к критическому анализу своих новых убеждений, представлений и верований, что делает практически невозможным установление диалога с носителями иных взглядов.

Представляется справедливой позиция тех авторов, которые утверждают, что разрушительное влияние на общественное сознание тоталитарных сект («Белое братство», «АУМ Синрике», «Свидетели Иеговы», «Богородичный центр» и др.) пока не полностью осознано.

Таким образом, в области межрелигиозных отношений в России имеет место действие двух процессов, противоположным образом влияющих на развитие религиозной и национальной терпимости. Укреплению демократических представлений о свободе совести противостоит антидемократическая и изоляционистская (в рамках «своей» религии) тенденция. А ряд так называемых новых религиозных движений, преимущественно тоталитарной направленности, воспользовавшись либерализацией религиозной жизни россиян, объективно содействует развитию нетерпимости в обществе.

Толерантность как моральная ценность не отрицает существования различий, противоречий и возможность конфликтных ситуаций, но она, наряду с другими факторами, будучи порождением потенциальной конфликтности, как утверждает В.А. Тишков, «не позволяет реально существующим в каждом обществе явлениям неравенства, состязательности и доминирования проявиться в манифестных и насильственных формах». Тем самым, этнические и конфессиональные группы, опираясь на социальный опыт, и, создавая адаптивные предпосылки социального согласия в совместной деятельности и общении, вырабатывают определенные социально-культурные, морально-этические нормы толерантного мышления и поведения, которые затем используются в качестве социально-политического регулятора в интересах обеспечения мира и безопасности.

В качестве нормы политической культуры, социально-политического императива толерантность выступает основополагающим принципом в деятельности субъектов общественно-политической практики. Ее роль в обеспечении мира и безопасности проявляется в снятии различных видов напряженности - социальной, этнической, конфессиональной, межгрупповой, утверждении «единства в многообразии» и достижении согласия на всех «этажах» социума -групповом, местном, национальном, региональном.

«Согласие», «согласованность», здесь обозначают отражение в социально-политических процессах специфических адаптационных свойств: преемственность поколений, культур и традиций, общие для социальных, религиозных групп и этносов формы социальности, групповое поведение, солидарные эмоции и способы деятельности и общения, соблюдение моральных, политических норм. Благодаря поддержанию определенного равновесия между этническими, конфессиональными и другими социальными группами, вырабатывая, развивая у них консенсусную культуру, согласие способствует сохранению стабильности» мира и безопасности.

Говоря о жизненной важности согласия, Т. Гоббс подчеркивал, что для соблюдения естественного закона сохранения себя и избежать «войну всех против всех» человеку необходимо «стремиться к миру всюду, где это возможно», и создать искусственный механизм, который бы ограничивал его в некоторых правах, не отказываясь от свободы и индивидуализма. И этим механизмом стало государство. Т. Гоббс назвал его «согласием большинства» и определил как «направление людьми всех своих действий к одной и той же цели и общему благу»; «согласие большинства» есть не что иное, как «общество, созданное только ради взаимной помощи». В XX веке, ставшем веком двух мировых и громадного количества локальных (гражданских, революционных, национальных, религиозных) войн, социальное согласие по своей институциализации все более утверждается как альтернатива института войны. В современном своем качестве его институциональные свойства обнаруживаются в социально-политических, культурных, экологических движениях, советах, общественных организациях, учреждениях согласия в разных сферах планетарной жизнедеятельности человечества.

Согласие между землянами, народами, странами, а внутри них между социальными группами, политическими партиями, национальными, конфессиональными организациями, научно-техническими сообществами в глазах мирового сообщества стало приоритетной политико-правовой, духовно-нравственной и культурной ценностью. По мнению М.Г. Алиева, со времени окончания «холодной войны», когда общество прекратило глобально-антагонистическую двуполярность своего существования, социальное согласие начинает выступать в качестве самостоятельного направления всепланетной исторической деятельности человечества. Это проявляется в том, что, наиболее деятельные и могущественные субъекты как «холодной войны», так и двух «горячих мировых войн» XX века, прощая друг другу жертвы и разрушения, стали выступать инициаторами нового мирового порядка основанного на принципе социального согласия.

Этот вывод, конечно, не означает, что силы мира и согласия превосходят силы войны. Согласие все еще уступает войне по своей настойчивости, технической мощи и идеологической силе. Как писал Н. Макиавелли в трактате «Государь», можно привести бесчисленное множество примеров и показать, сколько мирных договоров, сколько соглашений остались мертвой буквой вследствие вероломства правителей.

Так, например, провалом завершилась в октябре 1993 г. деятельность Комиссии в составе: председателя Конституционного суда В. Зорькина, депутата Верховного Совета РФ Р. Абдулатипова, Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II и других по достижению согласия между законодательной и исполнительной «ветвями» власти Российской Федерации. В связи с этими событиями в Москве в Заявлении участников Международной конференции религиозных деятелей Кавказа (октябрь 1993 г., г. Ставрополь) отмечалось: «Безбожные силы не прислушались к голосу Святейшего Патриарха, к голосу разума и пролили кровь, подняли руки на братьев своих Они совершили страшное преступление против Бога, против народа, против России». Религиозным деятелям так и не удалось предотвратить обострение ситуации в российских «горячих» точках (например, в осетино-ингушском конфликте, в Чечне). Рост авторитета Русской православной церкви слабо сказывался на росте терпимости и согласия в обществе. В это же время государство, которое в России традиционно выполняло функцию обеспечения диалога между различными группами и слоями населения, на этом этапе фактически отказалось следовать этой традиции - предоставив общество самому себе. Социологические опросы в течение ряда лет (90-е годы) отмечали низкий общественный рейтинг практически всех государственных институтов.

Отсюда можно заключить, что феномен согласия характеризуется своей особой спецификой, позволяющей отделить его от всей системы социальных институтов. Его отличительными свойствами выступают разрушимость, ненавязчйвость, спонтанность. Элементы согласия легче разрушить, чем, к примеру, те же структуры института войны и насилия, а наука, право и мораль, составляющие духовные основания института согласия, могут быть применены и для его уничтожения.

Между тем навязанное извне согласие, его институциональные нормы и идеалы, не воспринимаются органически обществом. Поэтому прочно лишь то согласие, которое возникает спонтанно, то есть естественно-исторически. В переводе с латинского языка «спонтанность» означает самодвижение, вызванное внутренними факторами. По мнению А. С. Богомолова, это «синоним упорядоченного процесса, происходящего независимо от какого бы то ни было разумного начала». Более правильным представляется взгляд А. И. Демидова на спонтанность. Он не исключает определенное присутствие разумного начала в спонтанности. Более того, он подчеркивает, что «сознательное действие вполне может (да и должно) быть спонтанным, у него для этого есть все необходимые свойства - добровольность, произвольность, направленность на реализацию цели, выражающей внутреннюю потребность субъекта действий». Однако в содержание института согласия укладываются лишь те сознательные цели и действия, которые отвечают жизненным интересам социально-политических субъектов, испытывающих внутреннюю потребность в общественном согласии.

Для достижения согласия в межнациональных отношениях и борьбы с возникновением явления «нациопатии», по мнению Е. Баранова, необходимо выполнение двух условий. Первое (основное) заключается в наличии положительной мотивации межнационального взаимодействия. Второе условие состоит в приобретении навыков и привычек межнационального взаимодействия. «Прежде всего, следует избавиться от детской привычки видеть в каждом врага, потенциального поработителя или, наоборот, бескорыстного друга. Сегодня всем нужны взвешенные взаимовыгодные отношения с равноправными партнерами, умеющими отстаивать свои и уважать чужие интересы».

В качестве примера достижения межнационального согласия в Российской Федерации можно отметить случай с Татарстаном, где в 90-х годах состоялось демократическое разрешение противоречий между Федеральным центром и республикой. Это был первый случай установления диалога и достижения договоренностей, предотвращающий неконтролируемое развитие событий в потенциально «горячей» точке. После подписания теперь широко известного договора о разграничении полномочий ситуацию в самой республике взяли под контроль власти Татарстана: националистические экстремисты были оттеснены на периферию политического пространства.

Другими словами, фактически были соблюдены общественные интересы и реализованы потребности в новом типе социальных отношений, основанных на Принципах диалога, согласия и толерантности.

В региональном плане таким интересам отвечали бы меры по укреплению социально-политической стабильности, утверждению недискриминационных равноправных межгрупповых отношений, наращиванию потенциала конструктивного диалога и превентивной народной дипломатии, более эффективному использованию субъектами обеспечения безопасности механизмов «раннего оповещения» надвигающихся угроз и по их своевременному предотвращению.

Обеспечению мира и безопасности способствует своевременное изучение и нейтрализация источников порождающих и развивающих социально-политические противоречия, факты несправедливости, дискриминации, осуществляемые по этническим, конфессиональным и другим социальным признакам. По мнению известного норвежского ученого, основателя школы «исследования мира» И. Галтунга, именно социальная несправедливость, допускаемая в неравном распределении ресурсов и жизненных шансов, является источником социальной напряженности и противоборства между социально-политическими группами. В свою очередь автор общей теории разрешения и предупреждения социальных конфликтов Дж. Бертон (США) анализ конфликтного поведения связывает с «базовыми потребностями» человека, которые универсальны по своей природе. По его мнению, глубинный анализ фрустрированных потребностей людей для предотвращения конфликтов является мерой более эффективной, чем регулирование уже состоявшихся конфликтов.

В качестве нормы политической культуры толерантность выступает регулятором отношений между социальными субъектами. В социально-политической практике соблюдение толерантности как культурной нормы позволяет определить границы толерантности, на которые влияют исторические и политические традиции, этнические и религиозные особенности, культурное своеобразие, современное состояние политических институтов и самого социума.

Трудно переоценить роль толерантности как нормы политической культуры в обеспечении конструктивности переговорного процесса между субъектами политических отношений, разрядки напряженности на межгрупповом уровне. В данном случае политическая толерантность способствует нахождению консенсуса между переговорщиками в конфликтных ситуациях.

По мнению Л. Байрамовой, толерантность пребывает в органической взаимосвязи с доверием, стратегией поведения людей во время конфликта. Это проявляется когда: а) конфликтующие стороны пересматривают свои позиции (уступать, идти на уступки, «идти в Каноссу»); б) обе конфликтующие стороны меняют свои позиции, идя навстречу, или вырабатывают новую оптимальную единую позицию, или обоюдно замалчивают противоречия (идти на компромисс, идти на мировую, помириться, согласиться, сойтись, договориться, условиться, поладить, осуществить сделку, закулисный сговор и т.д.); в) конфликтующие стороны не способны преодолеть конфликт ни самостоятельно, ни вместе, и это делает принудительно или на основе суггестивного подхода третья сторона - примирить непримиримое, говорить на разных языках и т.д. Здесь многое зависит от умения методически верно выявить «ролевой образ» субъекта конфликта, установить источники, формы проявления конфликта и его последствия. На основе такого анализа важно определить степень необходимости и меру применения политического принуждения.

Встречающиеся порой утверждения о том, что политика, являющаяся средством принуждения и подчинения других, не может быть толерантной, представляются несостоятельными. Наоборот, она обладает большими возможностями (при их правильном использовании) для налаживания общественного диалога, конструктивных взаимоотношений между элементами социальной и политической структуры общества и обеспечения мира и безопасности.

Вместе с тем дефицит толерантности, насаждение насильственных форм решения региональных проблем, наиболее выпукло проявляющиеся в тоталитарных и диктаторских методах и способах правления, в стратегическом отношении контрпродуктивны. Поэтому дальнейшее развитие созидательных потенций, укрепляющих сотрудничество и взаимопонимание, направление их на обеспечение долгосрочного мира и безопасности насущная задача субъектов социально-политической практики.

В обеспечении мира и безопасности на региональном уровне важную роль могут сыграть знание и умелое использование в политической практике проникнутых духом толерантности основных способов урегулирования конфликтов, содержащихся в статье 33 Устава ООН: переговоры, опросы, посредничество, примирение, арбитраж, судебное урегулирование, обращение к местным или региональным общественным организациям. Толерантный характер присущ политическим мерам по восстановлению мира, сформулированным в «Повестке дня для мира» Генерального секретаря ООН: превентивная дипломатия, установление мира, поддержание мира и по окончании конфликта строительство мира. Большую значимость имеет установление диалога как первой стадии, предшествующей другим формам урегулирования конфликта. Толерантность, как диалог, культурное многообразие и примирение, является базовой категорией в строительстве ненасильственного мира, мира без конфронтации, мира и безопасности на длительную перспективу.

Действенным путем политического взаимодействия, предполагающим специфическую моральную, социально-психологическую подготовку и стратегию общественных действий, является ненасилие. «В ненасилии слово и дело соединяются неповторимо, социально созидающим образом, - отметил А.А. Гусейнов во вступительном слове российско-американского семинара «Ненасильственное решение массовых социальных конфликтов», - благодаря ненасилию, оказывается возможным перевести в сферу общественной практики этические нормы любви и правды».

Яркими сторонниками идей толерантности и ненасилия проявили себя известные всему миру религиозные лидеры двадцатого столетия М. Ганди и М.Л. Кинг. Разработанная М. Ганди (1868-1948 гг.) тактика ненасильственных действий за независимость Индии от английского господства в первой половине XX века и принятая его последователями, получила название «сатьяграха». Сущность ее состояла в том, что эти действия ограничивались исключительно ненасильственными формами. Терпимость и ненасилие у М. Ганди характеризуются через призму любви и правды, активной и творческой силы, способствующей взаимопониманию людей и сближению народов.

М. Ганди подчеркивал подобие людей разных духовных направлений через подобие их духовных начал. «Я, - говорил он, - полагаю, что Библия, Коран, Зенд-Авеста боговдохновенны, так же как и Веды Но я утверждаю, что знаю и понимаю истинную сущность учения священных книг. Я отказываюсь признать какое бы то ни было толкование, сколь ученым оно ни было, если оно противоречит разуму и морали».

Идеи неприменения насилия в общественно-политической жизни также активно проповедовал один из руководителей борьбы за гражданские права афроамериканцев в США баптистский теолог Мартин Лютер Кинг (1929-1968 гг.). Разработанная им тактика «прямых ненасильственных действий» сыграла определяющую роль в борьбе с расизмом, направленным против части населения страны.

Сотрудничая с представителями социального евангелизма, считавшими, что социальные конфликты могут быть решены на основе «разумного политического действия» и при активном участии религии, обеспечивающей «моральное равновесие» в мире, Кинг, тем не менее, постепенно склонялся к идеологии и тактике гандизма (сатьяграха). Господство расистской идеологии Кинг рассматривал как результат греха, который проявляется «на всех уровнях человеческого существования», в том числе и на уровне межнациональных отношений. Он считал, чтобы победить расизм, нужно победить грех, а он побеждаем только добром. Отсюда следовал вывод: без помощи Бога, без следования его заповедям в борьбе со злом, сам человек с расизмом покончить, не способен. Однако люди не должны просто жить и молиться, они призваны действовать, но не имеют права ожесточаться. Грех не может быть побежден грехом, ему следует противопоставить добро. «Даже в худшем из нас есть частица добра, даже в лучшем из нас есть частица зла», - утверждал Кинг.

Выбор в пользу ненасилия, терпимости, примирения и укрепления гражданского общества в свое время сделали и лидеры Южно-Африканской республики Н. Мандела и Ф. де Клерк. Они породили «южноафриканское чудо», положив конец трехсотлетнему периоду «белого» правления в Южной Африке. Им удалось мирными средствами ликвидировать пропасть, которая разделяла народ ЮАР на «белую» и «черную» часть. С тех пор многие исследователи политики считают, что в деле обеспечения мира и безопасности «рецепт Манделы» поучителен не только для африканского континента.

Таким образом, проявление терпимости и уважительного отношения к мнениям других людей, независимо от их религиозной или национальной принадлежности, достижение между ними согласия без применения насилия - органические составляющие этноконфессиональной толерантности. Они в той или иной степени способствуют снижению уровня напряженности в обществе, активно влияют на сложный механизм системы обеспечения безопасности.

Автор: Гаджимирзаев M.М.