Полибий и его роль в римско-греческих отношениях
С Ахейским союзом неразрывно связаны жизнь и деятельность одного из лидеров Ахайи - Полибия. На его примере хорошо видно, насколько неоднозначными и противоречивыми были греко-римские отношения. И насколько непростым было взаимовосприятие сторон. Проблема социальной опоры римской власти в греческом мире, рассмотренная через судьбу отдельных личностей, высвечивает дополнительные нюансы: тысяча ахейских аристократов была депортирована в Италию, две трети из них там и умерли или были казнены за попытки бегства на родину. Но была и настоящая дружба между римлянами и греками (Сципион Младший и Полибий).
По устоявшемуся в мировой науке и абсолютно справедливому мнению, Полибий является одним из величайших историков древности. Пожалуй, лишь Фукидида и Тацита можно поставить вровень с ним по широте замысла, глубине освещения, объективности и подлинной научности исследования. Поэтому не случаен тот интерес, который вызывает у ученых личность и творчество ахейского историка. За несколько веков сложилась огромная исследовательская литература, настоящая «полибиана», насчитывающая сотни томов.
Казалось бы, всё или практически всё уже изучено, однако это не так - даже даты рождения и смерти Полибия остаются дискуссионными.
Нельзя считать, что не осталось незатронутых тем, что нечего добавить к накопленному материалу и полученным обобщениям. Один из аспектов, не получивших почти никакого освещения - проблема политической и даже морально-этической оценки взаимоотношений Полибия с римлянами во время покорения ими Греции. В 167 г. наш автор вместе с тысячей предводителей Ахейского союза был интернирован в Рим (Polyb. XXX. 13. 9; Liv. XLV. 31. 9; Paus. VII. 10. 7). Формально - лидеры союза должны были пройти через римский суд, чтобы доказать свою лояльность Риму и непричастность к контактам с царём Македонии Персеем во время 3 Македонской войны. Фактически - римский сенат воспользовался победой над Персеем для «чистки» Греции от всех подозрительных элементов, опасных римскому владычеству на Балканах. А заодно и обезглавить строптивый Ахейский союз, вывезя в Италию всё его руководство. Поэтому все ахейцы оказались на положении заложников, размещённых в маленьких италийских городках.
Участь ссыльных была печальной. За попытки бегства их приговаривали к смертной казни. Неоднократные посольства из Ахайи с просьбой возвратить их на родину оказались безрезультатными. Через семнадцать лет лишь 300 уцелевших изгнанников сумели вернуться домой по разрешению сената. Все остальные умерли на чужбине от болезней и тоски по близким либо поплатились жизнью за неудачные попытки бежать из Италии (Paus. VII. 10. 12).
Совсем иначе сложилась судьба Полибия, который являлся гиппархом - вторым по значимости должностным лицом в структуре управления Ахейского союза. Благодаря своим образованности, военному опыту, личным качествам он сумел стать наставником и другом Сципиона Младшего. Очевидно, для молодого римского нобиля умный грек стал просто жизненно необходим. Такой вывод следует из слов Павсания о том, что когда Эмилиан слушал советы Полибия, то дела у него шли удачно, если же не внимал им, то совершал ошибки (VIII. 30. 4).
Благодаря Сципиону Полибий сблизился со многими представителями римской знати. Он входил в так называемый «кружок Сципиона» (Cic. De rep. 1.15; 34) - неформальное объединение римских аристократов, размышлявших о необходимости перемен в римском обществе. Сведения о пребывании Полибия в Риме свидетельствуют, что он пользовался в кружке Сципиона авторитетом в основном как специалист по военным проблемам. Справедливости ради заметим, что Полибий был компетентен также в политических и научных вопросах. Скорее, он действительно был «военным и политическим экспертом при кружке Сципиона».
Вероятно, тогда же у него зародился замысел написания всеобщей истории, главной целью которой было показать, почему и как столь значительная часть ойкумены оказалась под властью Рима (Polyb. VI. 12. 3). Используя свои связи в среде римской верхушки, Полибий получил возможность работать в римских архивах и знакомиться с постановлениями сената. С помощью Сципиона он даже совершил морское путешествие вдоль северо-западного побережья Африки (Polyb. XXXIV. 15. 7). Притом эта экспедиция была предпринята исключительно с научными целями - для удовлетворения научного любопытства Полибия, а не для военной разведки, как можно было бы ожидать. В 151 г. до н.э., сопровождая Сципиона Эмилиана, служившего легатом под командованием Лукулла, он побывал в Испании. На обратном пути посетил Южную Галлию и пересек Альпы.
Более того - Полибий сопровождал Сципиона во время военных действий в Испании, присутствовал в римском лагере при осаде Карфагена и даже давал своему младшему другу дельные советы при штурме города. Наконец, он участвовал в работе миссии десяти сенаторов, отправленных в Грецию для обустройства дел после завершения Ахейской войны.
Получается, что будущий историк не только дружил, но и активно сотрудничал с римлянами, завоевавшими как Ахайю, так и всю остальную Грецию. Считали ли сами греки его предателем? Пользу или вред Элладе принесло его сотрудничество с Римом? Оценка историка как политика далеко не всегда уместна, поэтому преимущественно мы будем говорить не о творчестве, а о деятельности Полибия.
В доступной нам литературе мы встретили несколько достаточно жёстких обвинений в его адрес. Так, Т. Моммзен полагал, что греки чувствовали, что Полибий «не был им лоялен». А. Момильяно пошёл еще дальше, считая его «блестящим секретным агентом» Рима. А.Г. Бокщанин писал о том, что дружба историка с домом Эмилия Павла, возникшая на базе «общих классовых интересов», постепенно превратила Полибия «в убежденного сторонника про-римской ориентации греческой политики». «По существу Полибий, - развивал свою мысль А.Г. Бокщанин, - выступал как ставленник и агент римских завоевателей Греции и можно сильно сомневаться в искренности греческого населения, воздвигшего в его честь статуи в ряде городов Пелопоннеса». Полибий идейно обосновывал необходимость подчинения власти Рима. В работе Т.В. Блаватской содержится фраза о ложном положении греческого историка, «перешедшего на сторону завоевателей его родины». Наконец, приведем еще одно негативное высказывание в адрес Полибия, который пытался «приспособить свои философские теории к потребностям римского нобилитета». Как отмечал А.Я. Тыжов, сторонникам Диэя и Критолая было выгодно выставлять Полибия как предателя национальных интересов ради дружбы с римлянами, и, возможно, эти обвинения, хотя бы отчасти, достигали своей цели и вселяли в сердца части ахейцев недоверие к сыну Ликорта.
Однако даже самые недоверчивые сограждане впоследствии изменили свое отношение к мегалопольцу. Для отечественных исследователей такое восприятие Полибия объясняется доведенным до абсурда «классовым подходом» - аристократ должен был на почве «классовой близости» стать сторонником римлян, «подавляющих революционные движения в Греции». Сложнее объяснить позицию Т. Моммзена и А. Момильяно. Возможно, здесь сказалась искушённость обоих выдающихся историков в политической жизни современной им эпохи. В любом случае такое восприятие Полибия представляется нам совершенно неоправданным.
С формальной точки зрения, казалось бы, мы действительно можем обвинить Полибия в «сотрудничестве» с римскими оккупантами Греции. Однако слишком многие факты и аргументы не позволяют прийти к такому выводу.
Полибий, вне всякого сомнения, был патриотом Эллады. Однако как один из лидеров Ахейского союза, как действующий и опытный политик он хорошо знал реалии своего времени и должен был понимать, что Греция оказалась в политическом тупике. Федеративное движение в Греции существовало, некоторые исследователи даже полагают, что оно могло привести к объединению греков. Тем не менее очень многие историки категорически возражают против такого утверждения, и, очевидно, они правы. Для Греции время полисов «окончательно миновало». По мнению Аристотеля, эллинство могло бы править миром, если бы добилось единого государственного устройства (Pol. IV. 6). Но беда заключалась в том, что греческий федерализм имел исключительно узкорегиональный характер: существовали Этолийский, Ахейский, Беотийский и другие союзы, но ни один из них не стремился объединить всю Грецию и даже не ставил перед собой такой цели. Для столь далеко идущих планов мелкие федерации просто не располагали необходимыми силами. Более того, своими непрерывными раздорами они лишь разоряли Грецию и ослабляли её ещё больше. Этолийцы после только одного похода в Лаконику угнали в рабство 50000 человек (Plut. Cleom. 18. 7).
Греция находилась в глубоком упадке - политическом, экономическом, даже демографическом (Polyb. XXXVII. 9). Македония претендовала на господство над Элладой, хотя и не очень успешно. Но в любом случае это было бы не объединение, а подчинение. Подавляющее большинство греческих полисов отвергало такой путь консолидации. К концу III в. до н.э. Ахейский союз оказался в зависимости от Македонии, и лидеры союза воспринимали это довольно болезненно.
Можно согласиться с мнением Т.В. Блаватской - катастрофическое положение федеративной Греции, которую опустошали армии различных неприятелей, со всей остротой поставило вопрос о самом существовании эллинского народа. Наиболее губительным было физическое уничтожение населения страны на протяжении почти двух веков, т.е. времени жизни шести - семи поколений. Очевидно, что сама Греция собственными силами не смогла бы добиться объединения и политической стабильности.
Воочию убедившись в военной силе Рима, Полибий отмечал и другое: по его мнению, стандарты личной честности намного выше у римлян, чем у его греческих современников (VI. 51; XVIII. 34-35). Безусловно, он уважал римлян, отмечая, что «для них нет ничего постыднее, как поддаться подкупу или обогащаться непристойными средствами» (VI. 56. 2). Богобоязненность у римлян составляет основу государства (VI. 56. 7). «Если у других народов редки честные люди, для которых общественное достояние неприкосновенно, то у римлян, наоборот, редки случаи изобличения в хищении» (VI. 56. 15). Он отмечает мудрость, справедливость и скромность римлян (VI. 10. 10-13; VI. 14. 7-9; IX. 10. 1.), их неподкупность и верность долгу (XVIII. 35. 1-2). Мы бы не стали говорить о «восторженном отношении самого Полибия к Риму», хотя его восхищение римским порядком, дисциплиной, разумным государственным устройством Республики совершенно искренне. И это неудивительно - по сравнению с тем хаосом и анархией, которые царили в Греции, действительно, «Рим предстает в описании Полибия государством с идеальной формой правления». В римском характере проявляются громадная целеустремленность, дисциплинированность, организационные способности; в Риме была четкая организация и иерархия, которой не было у греков, - всё это Полибий должен был заметить и оценить. Естественно, такие качества могли его только восхищать. Одобрял автор и главную цель римского воспитания, направленную на развитие гражданской и воинской доблести, система наказаний и поощрений вызывает полное одобрение Полибия, являвшегося противником всякого уравнительного принципа. Конечно, надо учитывать, что Полибий писал и для римлян тоже, да и положение его было достаточно двусмысленным. Какая-то доля пристрастности или комплиментарное, безусловно, здесь присутствует. Критическое отношение к словам самого автора необходимо, но ведь он отмечал и то, что ему в квиритах не нравилось (см. ниже), и у нас нет оснований сомневаться в уважении автора к римлянам или упрекать его в неискренности. Кто был «морально чище» - греки или римляне - это отдельная проблема, и мы её здесь касаться не будем, но отметим лишь, что, по мнению Полибия, это были римляне. Они были достойны владычества над Грецией. Если уж быть зависимыми, то лучше подчиняться сильному, который прекратит непрерывные смуты и усобицы на Балканах. Полибий пишет не столько для римлян, сколько для греков, он «стремится доказать греческому читателю, что Рим - наилучшее из государств и что поэтому римское завоевание - благо».
Отсюда чисто научный интерес Полибия к римлянам - почему именно они смогли покорить так много народов? Цель его труда - показать, как мир попал в руки римлян. Чтобы ответить на этот вопрос, требовалось личное общение с самими римлянами. Кроме того, такое общение было нужно Полибию не только «в научных целях». Образованный грек лишился привычного круга общения, и его влекло к мыслящим представителям нобилитета - необходимо было заполнить духовный вакуум, и не вина ахейца, что другого общения, кроме как с римлянами, он получить не мог. Зато в Риме ему было с кем поговорить, и дело он себе придумал - писать историю, чем и заслужил уважение образованных римлян и снял с себя всевозможные подозрения: если занялся наукой, значит, с политикой покончил навсегда.
Общался Полибий, очевидно, со многими, но дружил с лучшими представителями римской аристократии, образованными и благородными («интеллигентными») людьми. Они сумели разглядеть в изгнаннике личность, оценили образованность и незаурядные личные качества Полибия. Сам историк сообщает, что его знакомство со Сципионом Младшим началось с передачи ему нескольких книг и беседе о них (XXXII. 9). Так впервые встретились два умных человека, и на почве взаимного уважения зародилась их долгая дружба. Это типичный пример тесных отношений между «интеллектуалом» и римлянином, готовым у него учиться.
Их дружба была крепкой (XXV. 9. 3-4), и Полибий явно гордился ею. По его словам, дружба с ним «была Сципиону дороже всего» (XXXII. 9. 12), историк сравнивает ее с дружбой между отцом и сыном (XXXII. 11.1). Она продолжалась до самой смерти Сципиона. Здесь не было расчета, чувствуется, что ахеец глубоко уважал и ценил своего молодого друга, несколько страниц его труда -это настоящий панегирик Сципиону (XXXII. 8-16; XXV. 4; 5; XXXVI. 8. 1-5). Отнюдь не склонный к восторженности Полибий о Сципионе отзывается именно восторженно. Только едкая и злая ирония при полном непонимании сути вещей могла вылиться в следующую несправедливую фразу: - « форма, в которой он прибегал к высокой протекции, и его хвастовство своими связями приближались к лакейству». К началу 3 Македонской войны Ахейский союз официально находился в дружеских отношениях с Римом. До своей ссылки Полибий действовал как союзник римлян и уж никак не может считаться римским приспешником. Более того, он сделал всё возможное, чтобы ахейцы не участвовали в этой войне ни на чьей стороне. От имени и по поручению союза он предложил военную помощь римлянам, когда война уже была ими выиграна.
Учитывая партикуляризм сознания древних греков, Полибий был прежде всего ахейским патриотом, а потом уже эллинским. Поэтому для него, одного из руководителей союза, важно было обезопасить прежде всего Ахайю. Военные меры римлян против Этолийского союза - злейшего врага ахейцев - он должен был воспринимать только положительно. То, что римляне сломили военную мощь Македонии, открывало, казалось бы, перспективы усиления влияния Ахейского союза, а это вполне устраивало Полибия.
С другой стороны, невозможно упрекнуть ахейца в том, что он помогал Сципиону советами при осаде Карфагена. Во-первых, пунийцы были такими же врагами греков, как и римлян. Помогая победить Карфаген, наш автор исходил из многовековой вражды эллинов к пунийцам. Во-вторых, он оказался в лагере Сципиона в качестве его личного друга, а принцип морального долга по отношению к ведущему войну другу требовал оказания в таком случае поддержки ему самому и его войску. Здесь римское и греческое понятие морального долга были абсолютно адекватны. Взаимопомощь считалась одной из важнейших сторон дружбы. Было бы крайне нелепо из-за этого считать Полибия «приспешником римлян». Они использовали личные связи для воздействия на население покорённых областей, Полибий выполнил ряд поручений, связанных с внеиталийскими интересами Сципионов, но ведь и он использовал свои римские связи - и не для себя лично, а для облегчения участи соплеменников!
Следует учитывать прагматизм Полибия. Вероятно, он прекрасно понимал, что сохранить независимость Эллады не удастся. Поэтому лучше избежать ненужных и излишних жертв. Подобно большинству своих просвещенных современников, он «поддавался обаянию силы и склонен был признавать не только неизбежность, но и справедливость совершившегося факта». Надо было вживаться в новые условия, которые уже не зависели от воли одного человека, и надо было думать о будущем. Полибий - один из тех, кто подготавливал будущее сожительство греков и римлян. В таком случае любого грека, который пытался примирить римлян с эллинами, можно отнести к предателям. В том числе Плутарха, который во времена Антонинов учил своих соплеменников вести себя осторожно и не раздражать римлян. Однако никто не сомневается в «беотийском» патриотизме херонейца Плутарха. Итак, Полибий, будучи широко-мыслящим политиком, не замкнулся в ненависти к завоевателям Греции.
Считал ли Полибий римлян варварами? Вне всяких сомнений - да. Здесь мы не согласны с Ф. Уолбэнком, полагавшим, что мегалополец в своем труде фиксировал восприятие римлян греками, но сам его не разделял. Спорно мнение и о том, что Полибий занимал в этом вопросе компромиссную позицию, не относя римлян, строго говоря, ни к эллинам, ни к варварам. Такое едва ли возможно, поскольку для любого эллина мир жестко делился на две части: «мы» и «они», и каждый, кто не являлся эллином, мог быть только варваром.
Даже выдающемуся человеку трудно подняться над современными ему стереотипами этнического восприятия. Этнический феномен вообще характеризуется двумя основными чертами - «универсальностью и устойчивостью». Центральное место среди этносоциальных представлений занимают образы собственной и других этнических групп. Именно они составляют главное содержание этнической идентичности как когнитивно-мотивационного ядра этнического самосознания. Этнические стереотипы имеют эмоционально-оценочный характер, кроются в подсознании и не всегда поддаются логическому объяснению. Хорошо зная все недостатки своих соплеменников, Полибий в то же время был убежден, что эллины «превосходят все прочие народы» (V. 90. 8). Как и любому порядочному человеку, ему было присуще чувство долга, притом - с некоторым «этническим оттенком». Неслучайно он пишет: «Долг эллина - оказывать в трудных обстоятельствах всяческое содействие эллинам, то защищая их или прикрывая их слабости, то смиряя гнев властителей; все это мы исполняли добросовестно на деле, когда требовалось» (XXXVIII. 6. 7). И это - не просто красивые слова, это - жизненное кредо Полибия.
Рассказывая о спартиате Ксантиппе, во время 1 Пунической войны наголову разбившем в Африке армию консула Регула, Полибий «где-то в глубине души гордился победой эллинского ума». Полагаю, здесь у него, помимо его желания, проявились (прорвались) эллинский патриотизм и чувство гордости своим этносом.
Очевидно, что в глубине души Полибий считал римлян варварами, хотя, разумеется, и не афишировал своё восприятие. Однако, когда он с горечью и болью пишет о легионерах, в разграбленном Коринфе играющих в кости на брошенных в грязь бесценных картинах греческих мастеров (XXXIX. 13. 2), в этом сквозит не только осуждение грубости и неотёсанности воинов. Явным подтекстом звучит (позволим себе сформулировать ощущения ахейского патриота и культурного человека): на такое способны лишь варвары.
Достаточно долго находясь в Риме, Полибий, конечно же, встречал там не только культурных и приятных в общении людей. Все эти годы Полибий «старался понять римлян, прощая им их грубость, которую он объяснял необразованностью».
Полибий прекрасно понимал, что у самих римлян есть чему поучиться и что среди них встречаются по-настоящему культурные люди, близкие по духу эллинам и достойные дружбы и уважения, с которыми можно быть на равных. Но ведь и Тацит, восхищаясь нравами германцев, тем не менее не переставал считать их варварами. Общение и дружба Полибия с римлянами - осознанный и объективный выбор, но отнюдь не желание выжить во вражеской среде ценой предательства или низкопоклонства. По верному замечанию Т.В. Блаватской, полисной интеллигенции был совершенно не свойственен дух сервилизма, заметный в творчестве придворных творцов эллинистических царей. Полибий, безусловно, был человеком интеллигентным, и он сумел поставить себя так, что его уважали римские «собратья по классу». Но совсем не за классовую принадлежность, а за мудрость и высокие человеческие качества. Превращать своих врагов в настоящих друзей - это дар, доступный лишь мудрецу.
Полибий прекрасно видел недостатки, как самих римлян, так и их внешней политики, и открыто осуждал их за это. По сравнению с вышеприведёнными обвинениями Полибия в расчётливом сотрудничестве с римлянами Т.А. Бобровникова впадает в другую крайность - «околдован, очарован, влюблён. Пишет о Риме с гордостью и нежностью, как влюблённый о предмете своей пылкой страсти». По словам Цицерона (De Rep. IV. 33), историк упрекал римлян в недостаточном внимании к постановке обучения подрастающего поколения. Он осуждал римлян за вывоз культурных ценностей из Греции (Polyb. IX. 10-13), критиковал сенат, возвышающий в Греции льстецов (XXIV. 11. 1-9; 12. 3-5; 11-12). Эта критика как-то не вяжется с образом «римского угодника».
Полибий демонстративно отошёл от политики и не вредил Риму, хотя, прекрасно зная планы и настроения сената, мог бы это делать. Но для него, как порядочного человека, это было неприемлемо, он не мог использовать полученную информацию во вред своим информаторам. Вместе с тем можно отметить как минимум четыре конкретных случая, когда его действия и их конечный результат не соответствовали римским интересам и даже противоречили им.
1. Полибий помог Локрам Эпизефирским освободиться от обязанности поставлять Риму войска (Polyb. XXXI. 2. 11-15; ср.: Liv. Epit. XLVI; Арр. Syr. 46-47; Just. XXXIV. 3), за что получил от города «знаки почета и человеколюбия» (Polyb. XII. 5. 1-3). Обычно около половины полевой армии римлян составляли контингенты союзных войск - римляне берегли себя и недопоставки вспомогательных войск воспринимали очень болезненно.
2. Неоднократные просьбы Ахейского союза вернуть на родину депортированных ахейцев ни к чему не привели. Если бы не вмешательство Полибия, они так и умерли бы на чужбине. Историк подключил к этому делу своего покровителя, ив 150 г. Сципион, «ради Полибия» (Polyb. XXXV. 6. 1.), попросил Катона отпустить заложников. Вопрос был решен положительно только благодаря поддержке Катона. Но Полибий на этом не остановился и хотел, чтобы ахейцам вернули их «знаки отличия, которые они имели раньше», не побоявшись обратиться с такой просьбой к Катону. Ответ, содержавший скрытую угрозу (не надо уподобляться Одиссею, вернувшемуся в пещеру Циклопа за забытыми поясом и шапкой - XXXV. 6. 3-4), заставил историка отступиться, но нам не в чем его упрекнуть, он сделал все возможное для своих соотечественников.
Риму было бы выгоднее удерживать заложников и дальше, возможно, тогда не началась бы Ахейская война. Как отмечал Т. Франк, заложники «только усилили антиримскую партию в Ахайе». У. Харрис полагал, что сенат не опасался возможных беспорядков в Ахайе, но в любом случае римлянам было бы спокойнее, останься заложники в Италии.
3. Полибий организовал побег из Рима наследника селевкидского трона Деметрия, которого сенат с 175 г. держал в столице в качестве заложника (Polyb. XXXI. 12). После смерти его отца Селевка IV трон захватил дядя Деметрия Антиох Эпифан. В 164 г. Деметрий просил сенат отпустить его на родину, чтобы осуществить своё законное право на власть и занять престол предков вместо умершего Эпифана. Сенат, однако, предпочёл видеть царём малолетнего ребёнка - Антиоха Евпатора (Арр. Syr. 46), поскольку главной целью римского правительства было всемерное ослабление Селевкидского царства. Поэтому все последующие просьбы царевича не возымели успеха. Полный сил двадцатичетырехлетний Деметрий незаконно и несправедливо, «без всяких оснований» (Polyb. XXXI. 19. 7) был лишен прав царствования в угоду римской политике.
Полибий не имел никаких интересов в Селевкидском царстве или в личности Деметрия. Тем не менее он посоветовал царевичу бежать из Рима на родину. Столкнувшись со столь жесткой позицией сената, тот внял совету (Polyb. XXXI. 20). Более того, именно Полибий организовал успешный побег Деметрия, а самому себе обеспечил алиби, сказавшись больным. Мы не согласны с мнением А.Я. Тыжова о том, что невозможно понять, была ли болезнь истинной или мнимой, - историк отличался завидным здоровьем, легко переносил тяготы дальних путешествий, и если бы не несчастный случай уже в старости (падение с лошади), мог бы прожить ещё долго. Излишне категоричным является и суждение Т.А. Бобровниковой о том, что тяжелобольной Полибий, лёжа в доме Сципиона, «оттуда ткал интригу, которая должна была нарушить планы римлян в Сирии». Автор отнюдь не занимался подрывной деятельностью против Рима, в данном случае он меньше всего думал о политических планах искушённого в интригах сената. Возьмём на себя смелость утверждать, что он помог юноше, исходя всего из двух соображений: 1) присущее Полибию чувство справедливости; 2) желание помочь несправедливо страдающему соотечественнику-греку, вспомним: «Долг эллина - оказывать в трудных обстоятельствах всяческое содействие эллинам» (XXXVIII. 6. 7). Для мегалопольца организация побега Деметрия - дело не политическое, а этическое, и даже - «этническое». Есть мнение, что Полибий не стал бы действовать на свой страх и риск без санкции на то дома Сципионов, и за его спиной стояли какие-то политические силы. Однако мы и с этим мнением не согласны. В среде нобилитета могли быть разногласия по внешнеполитическому курсу, но пользу для Рима они понимали однозначно, и никакая политическая группа не захотела бы вместо слабого ребёнка видеть селевкидским царём зрелого и энергичного Деметрия. Сенат действовал в общих интересах, и в политической сфере для нобилей правильным и справедливым было то, что соответствовало римским интересам, поэтому даже «филэллин» Сципион не дал бы санкции на бегство потенциально опасного для Рима царя.
В пользу нашей точки зрения свидетельствует и то единодушие, с каким сенат затем пытался устранить уже воцарившегося Деметрия. Заняв трон в 162 г., он всячески старался приобрести расположение сената, послал в Рим роскошный золотой венок (Арр. Syr.47), обещал «исполнить во всем волю римлян и этим достиг того, что его признали царем» (Polyb. ХХХП.4.2). Однако сенаторы продолжали смотреть на него как на врага. С их помощью состоялось соглашение Египта и Пергама, в результате которого в 150 г. Деметрий пал. После его смерти череда непрерывных усобиц фактически уничтожила единство Селевкидской империи. И еще одно обстоятельство, на которое, похоже, никто не обратил внимания: Полибий заканчивал свой труд уже после смерти Деметрия, дело было прошлое, и post factum уже можно было не скрывать своего участия в побеге.
4. После окончания Ахейской войны сенат пригласил Полибия в качестве «политконсультанта» для послевоенного переустройства Эллады. Невозможно согласиться с тем, что, «защищая римские интересы», Полибий в то же время старался выговорить максимально мягкие условия для побежденных греков. В советах и своей практической деятельности он руководствовался отнюдь не интересами Рима, а пользой для греков и сумел существенно облегчить участь многих полисов. Только вернувшись на родину, он смог в полной мере поставить свои талант и политическое влияние на службу Элладе. В условиях всеобщего уныния и страха он выступал за смягчение жесткой оккупационной политики Рима. Сам Полибий наивысшей своей заслугой считал, что ему удалось примирить греков с «новым устройством и законами» (XXXIX. 16. 2; 6). Он даже пишет, что эллины «полюбили дарованное устройство» (XXXIX. 16. 3). Здесь он, конечно же, выдает желаемое за действительное, но это объясняется исключительно его желанием успокоить обе стороны. Примирение греков и римлян по Полибию - в добре и взаимном прощении с забвением взаимных обид. Во всех перечисленных выше четырёх случаях действия Полибия были продиктованы его гуманизмом. Это были не политические акции, а житейские поступки, объясняющиеся присущим историку чувством справедливости.
Современников и соплеменников обмануть трудно. Калликрата и Андронида, ставших римскими «агентами влияния» в Ахейском союзе, греки ненавидели и откровенно презирали. Ярость и ненависть к ним были столь велики, что «даже дети не стеснялись на улице обзывать их в лицо предателями» (Polyb. XXX. 23. 7). Римские ставленники, такие, как Хароп в Эпире или Ликиск в Этолии, с помощью римлян уничтоживший 550 предводителей Этолийского союза (Liv. XLV. 28) вызывали всеобщее презрение.
С таким же чувством к ним относились и римляне, использующие их в своих целях. Полибия же в Риме воспринимали совсем иначе, в противном случае ему был бы закрыт доступ «в лучшие дома» столицы Республики. Нобили никогда не использовали его в своих политических интересах, да им и мысль такая просто не могла прийти в голову по той простой причине, что они с ним дружили и получали от него дельные советы друга. Их отношения были основаны не на политике, а на чувствах личной симпатии.
Полибий использовал свои связи в Риме не для личных выгод - когда ему предложили взять себе из конфискованного имущества Диэя все, что пожелает, он не только сам отказался, но и попросил своих друзей не покупать ничего из вещей, продаваемых квестором (XXXIX. 15. 1-2.).
Он сумел облегчить участь ахейцев, многим помог, возможно, даже спас. Он спас от уничтожения римлянами статуи Филопемена, добился возвращения в Ахайю уже вывезенных оттуда статуй Ахея, Арата, Филопемена (XXXIX. 14.3-10).
«Ахейский народ в благодарность за эту услугу соорудил мраморное изображение Полибия» (Polyb. XXXIX. 14. 11). Это пишет он сам о себе, но вот что сообщает беспристрастный Павсаний: упоминая статую историка в Мегалополе, он приводит надпись на её основании, гласящую о том, что Полибий стал союзником римлян «и ему удалось успокоить их гнев на Элладу» (Paus. VII. 16.8). Те эллинские города, которые входили в Ахейский союз, получили от римлян разрешение, чтобы Полибий устроил их государственное правление и написал для них законы (VII. 16. 9) - это проявление доверия как с римской, так и с греческой стороны. Известно, что его статуи стояли в пяти городах Пелопоннеса (Paus. VIII. 9. 1; 30. 8; 37; 43. 5; 48. 8). Даже за пределами Ахейского союза, в Олимпии, находилась статуя Полибия с посвящением от элейцев (Ditt. Syll. № 685). Само наличие такого посвящения в Олимпии говорит о всеэллинском признании заслуг историка. Невозможно усомниться в искренности эллинов, воздавших таким образом дать уважения своему великому земляку.
В труде Полибия есть любопытная фраза: за оказанные ахейцам услуги «они всеми способами выказывали ему благоволение, и в отдельных городах воздавали высшие почести, кси ^covtcc mi цетаАЛсс^аута - «как при жизни, так и после смерти» (Polyb. XXXIX. 16.4). Нет никаких оснований сомневаться, что это интерполяция, внесённая в текст кем-то из поздних переписчиков. Она хорошо показывает, каким на самом деле было отношение эллинов к Полибию и считали ли они его изменником.
В результате его деятельности даже те ахейцы, которые ранее были склонны считать его изменником, неизбежно должны были отдать должное его заслугам. Для современников Полибий - прежде всего заступник Эллады. Следовательно, в памяти не только современников, но и последующих поколений эллинов Полибий остался порядочным человеком - историком и политиком, которым можно гордиться и который много сделал для своей родины.
Используя доверие и расположение к нему римлян, Полибий в качестве посредника между Римом и Грецией много сделал для смягчения их взаимоотношений. «Деятельность Полибия в щекотливой роли друга Рима и защитника интересов Эллады была успешной», он служил «национальным интересам» греков. Полибий добивался от римлян более гуманного отношения к побежденным. В его руках находились нити спокойствия и умиротворения соотечественников и их постепенной адаптации к новым политическим условиям.
Еще одно важное обстоятельство, на которое, похоже, до сих пор никто не обратил внимания: римляне стали для Полибия не совсем чужими. Семнадцать лет тесно общаясь с ними, он узнал этот народ, понял и принял его. Как справедливо отмечает Б. Вальденфельс, «обычно делание недоступного доступным означает уменьшение «чужести», которое в экстремальных условиях доходит до уничтожения «чужести».
Особая значимость политической (да и человеческой) деятельности Полибия заключается в том, что он одним из первых попытался проложить мост между греками и римлянами, сыграть роль связующего звена между ними. Вот почему его жизненная позиция и его дела заслуживают только уважения.
Автор: Беликов А.П.