Древние римляне и древние греки: некоторые аспекты взаимного восприятия
Сразу же после «освобождения» римляне занялись «устроением» Греции, произвольно перекраивая границы. Фессалии передали Фтиотидскую Ахайю (Polyb. XVIII.47.7), ранее объявленную свободной (Polyb. XVIII.46.5). «Свободные» Фокида и Локрида были возвращены Этолии (Polyb. XVIII.47.9). Эгину оставили Пергаму. Сенат ничуть не смутило, что греки Эгины оказались вне дарованной всем свободы. Более того - комиссия десяти присудила Орей и Эретрию Эвмену, но Фламинин с трудом убедил их не компрометировать политику «освобождения» столь явно (Polyb. XVIII.46.16). После Сирийской войны в Малой Азии реальную свободу получили лишь те города, которые помогали Риму против Антиоха. Вскоре даже самые наивные греки утратили иллюзии, связанные с «освобождением» и альтруизмом римлян. «Истмийская истерия» довольно скоро стала угасать. Квириты же должны были считать греков неблагодарными, поскольку освободили их от господства Филиппа V и посему, с точки зрения сената, вправе были рассчитывать на их лояльность. Это существенно испортило взаимовосприятие друг друга эллинами и гордыми «сынами Марса». Отсюда следует проблема их взаимного восприятия.
Но сначала - несколько слов о проблеме «квирит как homo ethnicus».
Сам по себе вопрос настолько насыщенный, сложный и многогранный, что это скорее постановка проблемы, чем попытка ее решения.
В необъятном море историографии есть темы, не удостоенные, на наш взгляд, детальной разработки. Изучение внешней политики сводится зачастую лишь к дипломатии, войнам, сражениям и экономической подоплеке событий. Роль этнопсихологических факторов во всем этом обычно игнорируется. Мало исследований об этническом самосознании древних римлян, восприятии ими других народов, значимости национальных признаков для римской аристократии. Не разработана проблема «этнической динамики» Рима даже в плане ее наличия или отсутствия.
1. Этническое самосознание римлян имело довольно специфический оттенок. Для них гражданство и «национальность» совпадали. Римлянин - гражданин Римского государства. При этом гражданская принадлежность имела приоритет над этнической. Корни такого восприятия, видимо, лежат в глубокой древности, когда произошло слияние римско-латинской и сабинской общин.
Для римлянина государство - превыше всего, оно и являлось определяющим детерминативом.
Легенда об объявлении Рима священным убежищем, очевидно, отражает реальный процесс стекания в город «инонациональных элементов». Чужаки вливались в гражданскую общину и становились своими. Неслучайно даже в нобильских родах есть этрусские, сабинские и прочие «фамилии».
С другой стороны, латины, одной крови и одного языка с римлянами, таковыми никогда не считались. Только получив гражданство, латин легко становился римлянином. Можно предположить, что после завоевания Италии дарование гражданства сильно сократилось: исчезла необходимость «стимулировать» союзников и пополнять редеющее в войнах число граждан. Гражданская община «замкнулась», что и стало главной причиной Союзнической войны.
2. Пожалуй, римляне - единственный в мире этнос, который так значительно пополнялся бывшими рабами. Либертин квирита автоматически становился гражданином. Другое дело - второсортным, фактически и даже официально ограниченным в правах. Однако уже третье поколение либертинов считалось «чистыми римлянами» и ничем не отличалось от свободнорожденных.
Пополнение римского этноса чужой кровью происходило непрерывно и в больших масштабах. Два факта: Сципион бросил толпе на форуме упрек в том, что многих из них он привез в Италию в цепях; позже - обсуждение в сенате, должны ли либертины внешне отличаться от квиритов, и решение: нет, нельзя, чтобы они увидели, как их много!
«Этническая динамика», несомненно, имела место. Отсюда две проблемы.
1. Равнозначны ли понятия «квирит» и «гражданин»? Рискнем предположить, что нет. Римскими авторами поздней Республики «cives» употребляется чаще. Не означает ли это, что интеллектуальная элита осознавала, насколько римляне стали уже больше гражданами, чем квиритами?
2. Как эта динамика повлияла на этнос? Раскритикованные в отечественной науке мнения, что раболепие сенаторов перед императором во многом объясняется их рабским прошлым, что римляне Империи и Республики - генетически разные этносы, представляются нам не столь уж абсурдными. Столь большая порция рабской крови, впрыснутая в вены трудолюбивого квирита, могла ли пройти бесследно? Думается, нет. Это, плюс гибель многих нобильских родов, сгоревших в пламени гражданских войн и проскрипций, должно было изменить саму генную структуру этноса, что сопоставимо лишь с «генетической катастрофой» советского народа в 30- 50 годы XX столетия.
3. Обычно отмечают, что к одним народам римляне относились лучше, к другим - хуже. Правда здесь лишь в том, что лучше - к отдаленным народам, с которыми почти не контактировали и совсем не воевали (эфиопы, индийцы). Ко всем остальным - примерно одинаково, с некоторым высокомерием. Нет оснований утверждать, будто к грекам относились лучше, чем к иберам, а к галлам, например, хуже, чем к египтянам. Правда, на бытовом уровне можно констатировать негативное восприятие пунийцев (понятно, почему) и евреев (слишком замкнутый и необычный этнос, который римляне, к тому же, довольно плохо знали).
Представляется, что во внешней политике этнический фактор почти не действовал. Определяющим было сочетание гражданского и юридического момента: есть «nostri» и «alieni», а по римскому праву имущество hostes является бесхозным и принадлежит первому римлянину, который его захватил. Важным показателем было: сколько римской крови пролил тот или иной этнос (пунийцы, парфяне, германцы) - войны против них были более жестокими. Но любой «лояльный» этнос воспринимался высокомерно-нейтрально. Главное отличие римского «шовинизма» от греческого, отмеченное В.О. Никишиным: римляне никогда не проводили между собой и чужими народами той резкой и непреодолимой черты, которая всегда существовала между греками и варварами.
4. На государственном уровне политику определяли нобили. Для них лояльность и «безвредность» этноса также были главным. Т.е. довлели, опять-таки, государственные интересы. Так называемый «филэллинизм» существовал лишь на бытовом уровне, никак не влияя на политику. Вспомним резкий ответ Суллы афинским послам: «Я пришел сюда покарать изменников, а не брать уроки истории!» (Plut. Sulla. XIII).
На межличностном уровне отношения определялись целым комплексом факторов: степень дружественности к Риму, знатность происхождения, образованность, воспитанность, личные качества. И если для рядового римлянина все не квириты были почти одинаковы, то для нобиля греческий аристократ Полибий был ближе, чем собственный гражданин незнатного происхождения.
«Этническое» в Риме, конечно, было и сильно влияло на все, особенно на бытовом уровне. В отношении к иностранцам сказывалось «величие римского народа». Во внешней политике этнические мотивы почти не проявлялись. В Италии квирит был homo ethnicus, но за ее пределами он действовал скорее как homo politicus.
Вообще, на формирование отношения к иностранцам повлияло несколько факторов, создавших специфику именно римского восприятия «чужих». 1) Патриотизм, привитый всей системой воспитания и ставший естественной нормой жизни. 2) Пережитки родового строя. 3) Нобили даже в развитом Риме были приверженцами гентильного образа жизни, узаконивавшего их привилегированное положение, посему в их сознании закрепилось вполне первобытное родовое отчуждённое восприятие «чужаков». 4) Дипломатические и военные победы давали стойкое ощущение превосходства квиритов над всеми народами. 5) Сравнивая свою мораль с нравами соседей, римляне не могли не заметить, что и в этом они выгодно отличаются от многих народов, либо молодых и слишком «диких», либо «одряхлевших» и слишком испорченных. Отсюда - традиционный «плач по утраченным добродетелям» квиритов, свойственный авторам поздней республики, объясняющих моральный упадок сограждан отсутствием после гибели Карфагена цементирующей нравы постоянной военной угрозы и - разлагающим влиянием востока вообще и греков в частности.
Отсюда плавно перейдём к самой проблеме взаимовосприятия. По мнению Б. Форте, первые контакты между греками и римлянами относятся к VI-V вв. Однако мы уверены, что утверждения о ранних и насыщенных контактах римлян с греками - миф, порождённый римской амбициозностью и греческой угодливостью. Здесь мы абсолютно согласны с С.С. Казаровым. Вообще, первые серьёзные отношения между ними можно отнести лишь к III в. (или самому концу IV в.), всё, что было раньше - спорадически и несерьёзно и крайне мало давало для взаимного узнавания. Если римляне когда и имели восторженное отношение к эллинам, то именно в предыдущий период. Только с момента завоевании южной Италии можно говорить о тесном соприкосновении двух этносов, достигшего своего апогея в первой половине II в. В психологии межличностных отношений люди с несхожими характерами чем лучше друг друга узнают, тем хуже друг к другу относятся. Это вполне применимо и к межэтническим отношениям.
Понимание чужого всегда основывается на своей культуре. «Иное» начинается там, где кончается способность понимать. Добавим - и принимать то, что кажется чуждым для нашей культуры. Древним народам свойственен этноцентризм, т.е ощущение своей культурной исключительности и чувство превосходства по отношению к другим народам и этницизм - форма коллективной активности в защиту собственной этнической общности. Именно этницизмом следует объяснять антиэллинизм части римского общества, опасающегося утраты традиционных римских «доблестей» под разлагающим влиянием греков.
В период становления взаимного восприятия (III в.) для римлян, по точному определению B.C. Лунина, высшими ценностями были «мужество, служение родному городу, отечеству, преклонение перед традицией, т.е. всё то, что было тогда для греков уже вчерашним днём». Такой сторонний наблюдатель, как Иосиф Флавий, которого трудно обвинить в нелюбви к грекам вообще, тем не менее, констатирует, что они не признают авторитетов, не считаются с заветами предков и не уважают традиций (Contra Ар. 3-4). Такие жизненные установки должны были вызвать недоумение и возмущение римлян. Цицерон, выражая традиционно римский взгляд, пишет: - «мудрому свойственно сохранять и соблюдать установления предков и священные обряды» (De 148). Греческий космополитизм, отразившийся в поговорке «Где хорошо - там и родина», не мог быть понятен квириту, для которого - «Что может быть отрадней, чем Рим?» Даже мелкие бытовые различия едва ли способствовали взаимопониманию. Римляне обращались друг к другу по номену, у греков один человек - одно имя, и они выбрали преномен. «Злоязычие» острых на язык греков должно было очень раздражать римлян (см.: Plut. Sulla. VI;XIII). Важнейший признак эллинистической идеологии - индивидуализм, культ обособленной личности». В римлянах ещё долго жил дух общинности, принцип подчинения интересов личности интересам государства.
Молодой земледельческий народ соприкоснулся со старым торговым. Поэтому не удивительно, что чем больше становилось контактов - тем хуже стали относиться они друг к другу. Ещё Фукидид отмечал - афиняне любят всякие новшества, быстры в замыслах и их осуществлении (70.1). Очевидно, римляне должны были воспринимать это как суетливость и поверхностность, а римская серьёзность должна была казаться быстрым эллинам медлительностью и неповоротливостью.
В античном мире три обстоятельства автоматически определяли варвара: этническое, этическое (наличие пайдейи) и филологическое (знание греческого и латинского языка). Римляне, считавшие всех не греков и не римлян варварами, по двум из этих трёх показателей сами являлись варварами для эллинов! В глазах грека квирит мог быть только варваром. В 207 г. родосский посол Фрасикрат, убеждая этолийцев заключить мир с Филиппом, упрекал их, что союзом с римлянами они предали эллинов на глумление и обиды варварам (Polyb. XI.5.7). Накануне 2 Македонской войны послы Филиппа V объясняли этолийцам, что римляне - «люди, отделённые от нас языком, обычаями, законами более, чем морями и землями» (Liv. XXXI.29.12), а «с чужаками, с варварами всякий грек был и будет в вечной войне» (Liv. XXXI.29.15). В 201 г. Ликиску, агитирующему Спарту присоединиться к коалиции против Филиппа было заявлено: римляне - варвары, они хотят поработить эллинов, вступать с ними в союз неприлично (см.: Polyb. IX.37-38). Римляне прекрасно знали о таком отношении к себе (см.: Plaut. Miles glor. 211-214). Катон оскорблённо констатирует, что греки, «nos quoque dictutant «barbaros», «даже не видят особой разницы между римлянами и осками (Plin. NH. XXIX. 7. 14) - это свидетельство эпохи, одна эта коротенькая фраза перевешивает многостраничные рассуждения историков о том, почему греки не воспринимали римлян варварами. Поэтому мы решительно не можем принять один тезис из изумительной по точности определений статьи И.Е. Сурикова: «Вплоть до полного подчинения Риму греки спорили и колебались, считать или нет римлян варварами». Источники доказывают - и «до», и «во время», и «после» - считали варварами! Здесь мы абсолютно согласны с Дж. Бэлсдоном, хотя заметим, что к этому выводу мы пришли самостоятельно и задолго до того, как смогли ознакомиться с его книгой. Даже македонян, родственных им по языку и крови, эллины, вопреки утверждениям Н. Мартиса, не признавали настоящими греками, что уж говорить о римлянах. В.О.Никишин отмечает преимущественно антиримскую направленность греческой историографии III-I вв., Тимаген, Помпей Трог однозначно считали римлян варварами и даже особо не скрывали этого. Нельзя согласиться с утверждением Е. Габба, что идея о варварстве римлян была реанимирована в период митридатовых войн - её не нужно было реанимировать, поскольку она просто не умирала в условиях римского господства.
Только по прошествии значительного времени греки смогли оценить то, что действительно принёс с собой Рим: прекращение усобиц, имперский мир, подъём экономики единой державы, демонстративный культурный (не политический!) филэллинизм некоторых римских императоров, всё-таки особый статус Балканской Греции и эллинистических центров в образовании и структуре империи. Но произошло это никак не ранее I в. н.э. По мнению Дж. Бэлдсона, - только в конце I в. н.э. До того - присутствовал сильнейший элемент этнополитической и культурной враждебности к римлянам, вершиной которого стало почти массовое участие греков в войнах против Рима на стороне Митридата Евпатора. После его разгрома нет свидетельств вооружённых антиримских выступлений греков. Эллины сначала смирились с римским господством, а потом оценили то, что от него получили. Смысл жизни под римским господством греческие интеллектуалы увидели в сотрудничестве с римской элитой и создании новой билингвистической культуры. Этнополитическая враждебность исчезла. Живя в одном общем государстве, во всех восточных провинциях греки наряду с римлянами стали господствующим этносом, разделяя с ними привилегии господствующего положения, что особенно заметно в Египте, Киренаике и Сирии. Но культурная враждебность всего-навсего эволюционировала в чётко оформленную мысль о безусловном культурном превосходстве над римлянами. Под римским господством греческий патриотизм выжил, а вместе с ним и ревностное греческое чувство превосходства. Греки долго помнили о своем культурном превосходстве, а римляне гордились своими военными победами над ними. По очень точному определению А.В. Махлаюка, для греков римское превосходство в военной деле было столь же очевидным и неоспоримым, как для римлян греческий приоритет в сфере теоретических дисциплин и изящных искусств. Добавим лишь - внутреннее признание греком военного превосходства римлян окончательно могло оформиться только тогда, когда психологически сгладилась горечь поражений. Опять-таки - не раньше I в. н.э. Можно полагать, что именно это время стало во многом рубежом, отметившим некоторое смягчение взаимного восприятия. В целом же между греками и римлянами всегда существовали очень непростые отношения, отмеченные взаимной неприязнью даже и в последующие эпохи. Д. О'Флинн настаивает на традиционной враждебности между Востоком и Западом, между греко-говорящими и латино-говорящими даже в V в. н.э., хотя, возможно, он несколько сгущает краски.
Признав римское господство, греки тем не менее «даже по истечении столетий про себя считали римлян варварами». Страбон, выражая взгляд образованного грека, очевидно, достаточно общий для его времени, как отмечает Т.А. Лапина, «хотя и мирится с римской властью и даже до известной степени признает её полезность, никогда не согласится, что римляне превосходят эллинов в государственной мудрости». К владычеству римлян он относится лояльно, но достаточно сдержанно. Авл Гелий, автор II в. н.э., долго живший в Афинах и, надо полагать, хорошо знавший греков и их отношение к «повелителям вселенной», повествует об одном знаменательном случае: на пирушке греки стали издеваться над присутствующим римлянином и римской культурой, на что квирит ответил, что греки могут считаться корифеями в легкомыслии и коррупции, но недопустимо, чтобы они порочили Лаций (I. 4; XIX. 9).
Это документально-бытовое свидетельство эпохи способно убедить любого: даже во II в. н.э. эллины продолжали считать римлян варварами, а их культуру - варварской! Надо ли говорить, как обижало это гордых квиритов, которые сами не делали различий между евреями, киликийцами и «прочими варварами». Греки считали римлян варварами и относились к ним соответственно - у нас нет ни малейших оснований пересматривать этот постулат. Греки видели в римлянах жестоких и невежественных варваров, не умеющих по-настоящему жить и мыслить. В Риме, в свою очередь, несомненно, существовало сильное «антигреческое предубеждение».
Более того, понятие «жить по-настоящему», на наш взгляд, было у них диаметрально противоположным. Психология этих двух народов существенно отличалась. Сходство шло от наличия полиса, различия - от разных путей его эволюции, в целом же это две различные цивилизации с неодинаковыми мировосприятием, системами ценностей, целями и задачами. Для римлянина настолько же естественным было прийти на пир с женой, насколько ненормальным это показалось бы греку. Для Рима, где domina царствовала в атриуме, само существование гинекея в греческом доме должно было выглядеть противоестественным. По мнению Цицерона, философия не могла дать грекам того, что римлянам дала добродетель (Cic. Tuscul.1.1-2; Academ.I.12.2). Катон насмехался над Исократом и называл Сократа пустомелей (см.: Plut. Cato.Mai. XXIII). В Греции господствовал культ красивого тела, идеал - атлет, усиленными занятиями спортом приближающий своё тело к богоравному облику. Римляне атлетические соревнования и вообще спорт считали занятиями, недостойными мужчины и воина. Греки так никогда и не смогли избавить римлян от крестьянской стыдливости, связанной с отношением к обнажённому телу, открывать которое, по римским понятиям - верх неприличия (см.: Plut. Cato.Mai. XX).
Большая «открытость» римлян внешнему миру натыкалась на некую «закрытость», характерную для греков с их автаркией. Более прагматичный римский ум, сложившийся в эпоху рационально-крестьянской жизни, имел не так много точек соприкосновения с несколько «фантазийным» складом ума греков. Проявлялось это не только в контактах и бытовой жизни, но и в особенностях науки и искусства римлян. «Философия, которая их привлекала, была практической философией, философией человеческого поведения». Римская наука служила не удовольствию избранных, а пользе всех граждан. Отсюда общепризнанный приоритет римлян в прикладных науках: агрономия, строительное дело, военное дело, право, наука управления рабами - всё, что «пригодится в хозяйстве», что практически нужно в повседневной жизни. Насколько можно судить по источникам, неконкретные абстрактные рассуждения вызывали у квиритов сильнейшее раздражение! Нелюбовь римлян к отвлечённому грекам, поднаторевшим в изящной словесности и умении излагать красиво, считавшимися обязательными для образованного культурного человека, - должна была казаться примитивностью мышления. Квириты же говорливость греков воспринимали как легковесную несерьёзность.
Между двумя народами было много общего, обусловленного наличием феномена полиса, не существовавшего больше нигде в мире. Но различий было ещё больше, они сами прекрасно это понимали. Не учитывая их «разности», в том числе - ментальной, мы не сможем понять специфику их взаимного восприятия. То, что может показаться мелочами, на самом деле имеет колоссальное значение в этнопсихологии, поскольку сначала формирует - модель восприятия, затем - стереотип отношения и отсюда - линию поведения по отношению ко всем представителям другого этноса. Именно отсюда идут этнические стереотипы восприятия типа: галлы - ленивые, каппадокийцы - тупые, а греки - болтливые и трусливые.
Развивая мысль Д. Бауэрсока, И.Е. Суриков пишет, что римляне не считали варварами этрусков и карфагенян. Однако и с этим трудно согласиться. Более убедителен вывод В.О. Никишина - «В период принципата римляне называли «варварами» все те народы, которые находились вне культурного пространства греко-римской цивилизации». Если для греков варвары все, кроме эллинов, то для римлян - все, кроме эллинов и римлян. Видимо, в восприятии квиритов существовало не менее двух категорий варваров: совсем диких и - не совсем, к которым относили представителей развитых городских цивилизаций. Одно можно утверждать определённо: пунийцев не любили ещё больше, чем эллинов.
Само филэллинство было скорее средством выделиться из массы «необразованных», осознать свою принадлежность к избранной элите. Итальянские учёные даже полагают, что, возможно, лучше говорить acculturazione а не ellenizzazione. Римляне могли восхищаться эллинской культурой, презирая самих греков. Современные «грекулы» были в глазах римлянина жалкими наследниками своих великих предков. Такое отношение держалось очень долго. Катон называл эллинов грекулами (см.: Plut. Cato. IX). Общепризнанный филэллин Цицерон отзывается о греках и даже их философии довольно пренебрежительно (см.: Cic. De rep. 1.2.2, 1.6.11). В одном из писем он пишет - «Мне крайне противно их легкомыслие, угодливость, служение не долгу, но обстоятельствам» (Quint. 1.24). Ювенал терпеть не мог вездесущих греков, его резкие высказывания объясняются отнюдь не только присущей ему язвительностью. Знаток и ценитель эллинской культуры Светоний употребляет именно это унизительное словечко - graeculus (Tib.XI.3), очевидно, показывая этим не столько своё отношение, сколько господствовавшие в его время общественное мнение. Тацит упоминает desidiam licentiamque graecorum (Hist. 111.47). Траян явно относился к грекам с презрением - gimnasiis indulgent graeculi (Plin. Ep.X.49).
В целом можно говорить о намечающемся культурном сближении римлян и греков. Однако Е.М.Штаерман обратила внимание на важную деталь, которая объясняет всю сложность и противоречивость принятия квиритами эллинского влияния. Римляне знакомились уже не столько с эллинской, сколько с эллинистической культурой, в основе которой - уже не мировоззрение граждан полиса, а подданных эллинистических царей. А римлянин всё ещё ощущал себя свободным гражданином, и далеко не всё могло быть для него приемлемым. Вероятно, именно поэтому эллинистическое влияние намного легче проникало в Рим императорского периода.
Но во II-I вв. до симбиоза было еще далеко, к тому же отношения омрачались взаимным недоверием. В Рим прибывали далеко не самые лучшие представители эллинов: плуты, авантюристы, невежественные врачи, надеясь поживиться у «недалеких варваров», каковыми они считали квиритов. Катон язвительно утверждал, что они сговорились погубить римлян своим врачеванием (Plin. NH.XXIX,7). Напрасно Р. Смит считает эти его слова проявлением «римской паранойи в отношении греков и их культуры», очевидно, далеко не все греческие медики были высокопрофессиональны. Усилилось культурное влияние Эллады, но с другой стороны, проявилась и ответная реакция на «завоевание завоевателей». Отдельные политики резко выступали против «эллинизации» Рима, тем более что «экспортировалась» в Рим не только философия, но и некоторые вещи, совершенно неприемлемые для традиционного римского уклада жизни. Так, в 176 г. из Рима были изгнаны два эпикурейца. Любопытно обоснование их депортации Элианом: «за то, что знакомили юношей со многими неподобающими наслаждениями» (IX. 12). Уровень морали и нравственности в Риме в тот период был неизмеримо выше, чем в «одряхлевшей Греции», и это порождало взаимное непонимание и даже неприятие, тем более что римляне прекрасно осознавали не только свое военное, но и нравственное превосходство над греками, что приводило к высокомерию по отношению к последним.
Можно согласиться с Б. Нибуром, что римляне продолжали смотреть на греков как на врагов и обращались с ними с величайшей жестокостью. Сохранилось любопытное письмо римского наместника ахейской общине Диме -после какого-то возмущения в ней он казнил двух человек, а третьего отправил в ссылку в Рим (CIG. № 1543). В свою очередь, в Греции к римлянам тоже относились без особого восторга, воспринимая их как грубых невежественных варваров. Как отмечает А. Тойнби, эллины рано узнали «темные стороны римского национального характера», которые не могли им понравиться, в том числе жестокость к врагам. По мнению М. Гранта, которое, однако, кажется нам несколько преувеличенным, - римляне греков не любили и плохо о них отзывались; неудивительно, что греки ненавидели римлян так же сильно, как римляне ненавидели греков.
Мало что изменилось и в период империи. Рим изначально, с момента основания, был полиэтничным городом. Уже в ранней империи Италия полностью утратила свою моноэтничность: могильные надписи дают 75 % имён неиталийского происхождения, в Медиолане, Павии, Беневенте их более 50 %, даже в маленьких городках около 40 %; из 1854 имён римских ремесленников лишь 65 - определённо италийцы. Конечно, значительная, если не большая часть «чужих» - это либертины и их потомки, но и переселенцев было много. Означает ли это, что живя в многонациональной среде, римляне хорошо (или - лучше, чем раньше) относились к представителям других этносов, в том числе - грекам? Отнюдь нет.
Размышляя о различиях между греками и римлянами, Б.И. Кононенко неслучайно приводит ключевую, на наш взгляд, фразу Юлия Фронтина о римских акведуках: «Нельзя сравнивать их каменные громады с бесполезными пирамидами Египта или с самыми прославленными, но праздными сооружениями греков». Блестящая иллюстрация к тому, как римляне воспринимали греческую культуру, в то же время прекрасно понимая, что она более развита.
Старший современник Фронтина Плиний Старший (23-79 гг. н.э.) относился к грекам более терпимо. Причину хорошо объяснила Т.А.Бобровникова: в отличие от республиканских авторов для Плиния Рим - не поработитель, а миротворец, соединивший народы. Видимо, автор выражал идеи своих покровителей Флавиев, стремящихся соединить верхи провинций и Рима в единую аристократию. Тогда получается, что они смотрели в будущее, считая уже неважным устойчиво негативное взаимовосприятие греков и римлян.
Существует одна проблема, о которой в мировой историографии до сих пор не сказано ни одного слова: по нашим наблюдениям, почти все античники делятся на грекофилов (соответственно - романофобов) и романофилов (соответственно - грекофобов). Эллинистам чаще удаётся держать золотую середину, т.к. они просто лучше знают и греков, и римлян. И более беспристрастны. Но и они в целом имеют крен в романофобию. И это всё понятно: то, чем человек увлечён, становится близким его сердцу и не может не затрагивать эмоций, выливаясь в какие-то оценочные категории. Но иногда это оборачивается не совсем объективным отношением к квиритам, не только к их политике, но и культуре, культурным достижениям, их вкладу в мировую цивилизацию.
Можно было бы подобрать сотни цитат из научной литературы, начиная с XVII в. и заканчивая днём сегодняшним, с уничижительными оценками римской культуры по её сравнению с греческой. Ограничимся одной, поскольку она - квинтэссенция неправильного понимания принципиально важных аспектов: Римские наука и искусство были лишь подражанием греческим образцам и посему отличались полным идейным бесплодием6. Только предвзятая необъективность способна вылиться в столь ненаучный тезис и не видеть всё идейное богатство и разнообразие римской культуры. Более того, своим идейным содержанием она даже превосходила греческую. Хотя бы потому, что была более открытой (именно в силу более скромных стартовых условий) и менее высокомерной по отношению к достижениям других культур, охотно перенимая опыт не только эллинов, но и галлов, карфагенян, египтян. Динамизм и традиционализм римской культуры являются явным её преимуществом. Сами греки, строившие свою культуру под явным влиянием более развитого тогда Востока, уже с VI-V вв. замкнулись на себя, тем самым обедняя свой культурный потенциал.
Сравнивать культуры можно и даже нужно - это позволяет выявить специфику и ментальные отличия этносов. Но едва ли существуют научные критерии, позволяющие безапелляционно заявить, чья лучше. Просто они - разные, тем и хороши. При желании и Шекспира можно объявить «слабым подражателем» Плавта, но вот нужно ли этот делать?! Всё это необъективно, а посему и ненаучно. Личное эмоциональное восприятие учёных не должно подменять научного анализа причин и сути явлений.
Наконец, это просто нечестные сравнения, потому что не учитывается асинхронность развития двух народов. Сравнивают обычно греков и римлян пика их контактов - II в., когда за плечами у эллинов было 9 веков развития культуры, а у квиритов - 6 веков непрерывных войн. Римская культура тогда никак и не могла быть выше, странно не понимать таких элементарных, казалось бы, вещей. Сравнения античной культуры IV в. н.э. с эллинской II в. сторонники «убогости» римлян тщательно избегают. И понятно, почему Римляне и сами прекрасно понимали, что греческая культура более развита. И - делали для себя правильные выводы. Многие нобили достаточно быстро поняли, что нельзя занять подобающее место в мире, будучи господами в политической и варварами в духовной жизни. Поэтому уже со II в. они усиленно отправляли сыновей учиться в Афины и другие культурные центры эллинистического мира. Многие образованные люди уже единой греко-римской цивилизации и во II в. н.э. продолжали считать латынь «варварским» языком, видимо, поэтому, в частности, Марк Аврелий и Клавдий Элиан писали по-гречески. Более того, римляне испытывали своеобразное чувство ревности к культурным достижениям греков. И, вероятно, тщательно скрываемый даже от самих себя некий «комплекс неполноценности» в связи с этим. Чисто психологически это одна из причин резких высказываний римских авторов в адрес греков - как проявление компенсаторного механизма мышления: подчеркнуть своё превосходство в других сферах.
Однако чувство собственного «национального достоинства» заставляло римлян настаивать и на том, что их культура ничем не хуже греческой. Показательна позиция Квинтилиана: изучая греческих классиков, знать которых обязан образованный человек, не следует пренебрегать и римскими авторами, которые ничуть не ниже, а иногда и выше греческих (Quintil. De inst.orat.1.13; X.l).
Многовековая крестьянская жизнь римской общины давала меньше возможностей для развития культуры по сравнению с ремесленно-торговыми городами Греции. Да и римляне, как и греки, были не все одинаковыми. Одни греки одобряли римлян, другие их презирали. Был интеллектуал Сципион Младший, и были гонители Сократа, ставшие символами воинствующего бескультурья. Вспомним грубого Муммия, разрушителя Коринфа, чьё имя стало синонимом невежества. Отправляя в Рим трофейные статуи и картины, созданные величайшими мастерами прошлого, консул заявил сопровождающим, что если они не довезут трофеи в целости и сохранности, то он заставит их самих изготовить точно такие же (Vel. Patercul. I. 13. 4.). Римляне на своих соседей производили впечатление этноса простоватого. В середине II в. римское общество во многом ещё оставалось чисто крестьянской общиной со всеми присущими ей недостатками и достоинствами. Правда, крестьянский уклад жизни делал их не только «проще» греков, но и морально неискушённее. И Полибий явно это чувствовал, что сквозит в его работе. Ведь в его время, как справедливо отмечал ещё Г. Финлей, в Греции «честность и добродетель считались второстепенными качествами». Тонкий и глубокий исследователь античности Ю.В. Андреев, будучи убежденным грекофилом, при этом объективно отмечал плутовскую хитрость греков. «Греки всегда ценили в людях такие качества, как хитроумие, ловкость, умение одурачить другого. Во всем этом они видели проявление особой одаренности или даже своего рода артистизма человеческой натуры». Неслучайно соседи отзывались о них как о «достойной всяческого презрения породе профессиональных торгашей и мошенников». Конечно, это всего лишь оценки историков. Но негативное восприятие эллинов хорошо заметно и в современной римской историографии.
Учитывая традиционную честность квиритов, легко догадаться, что они воспринимали плутовство греков с явным негодованием и презрением. Прекрасно осознавая всю уязвимость подобного заявления, всё же рискнём утверждать: римляне, по крайней мере, до середины II в. были нравственнее и, если угодно, морально чище греков. Иначе и не могло быть - традиционная крестьянская община имеет более здоровую мораль, нежели старые «торговые сообщества».
Касаясь проблемы нравственных стандартов этноса, придётся затронуть тему, обычно избегаемую нашими исследователями - гомосексуализм. По мнению современных зарубежных исследователей, в эллинском мире этот порок был настолько распространён, что считался обычным и нормальным явлением. Римляне, как минимум до конца II в., воспринимали это иначе, следуя принципу «естественно и нормально то, что сообразно природе, несообразное - неестественно и ненормально».
Римские авторы обвиняли греков и вообще Восток в развращении Рима. Syria prima nos victa corrupit (Flor. 1.47.7) - «Первой нас совратила побеждённая нами Сирия». Плиний констатирует: мы побеждены нашей победой - vincendo-que victim sumus (HN.XXIV.5). Римские источники называют гомосексуализм греческим обычаем (mos Graecorum, mos Graeciae) или греческой любовью (amore Graecorum). Они единодушно утверждают, что он был занесён в чистый Рим как инфекция из Греции. Или, как язвительно добавляет Дж. Бэлсдон, Цицерон предпочитал думать так». Педерастия отождествлялась с греками и всем греческим, вплоть до поздней республики квириты испытывали к ней идиосинкразию, как и к самим грекам. Только эллинизация римского общества во II и I вв. ослабила традиционную враждебность к гомосексуальным связям. В латыни различные слова, относящиеся к гомосексуальности - греческого происхождения.
Действительно, само это явление было широко распространено в эллинском мире. Однако проблема заключается в том, что типичный чисто римский взгляд на «испорченных греков», как почти поголовно погрязших в содомии, был некритично усвоен современной историографией. С другой стороны, западные исследователи в области тендера тенденциозны, им нельзя полностью доверять: они транслируют современное либеральное представление о естественности любых сексуальных пристрастий вглубь истории. Важна даже не степень распространения явления, а его восприятие и оценка обществом. Обратимся к источнику. «Лакедемонская политая» Ксенофонта (2.12-14) содержит любопытную информацию, приведём отрывок полностью. «2.12. Считаю нужным сказать и о любви к мальчикам, так как и это относится к воспитанию. У других эллинов бывает так: у одних, например у беотийцев, взрослый и мальчик живут в самой тесной связи; другие, например, элейцы, пользуются красотой за подарки; третьи положительно запрещают общение с мальчиками. 2.13. Ликург и здесь поступил иначе, он одобрил, когда кто, сам будучи каким следует и полюбив душу мальчика, старается сделать из него безукоризненного друга и сообщника; и такое воспитание признавал самым высоким. Но он признавал крайне позорным, когда кто выкажет стремление к телу мальчика, и постановил, чтобы в Лакедемоне любители мальчиков относились к последним, как родители к детям, и также чуждались их любви, как братья чуждаются любви к сестрам. 2.14. Я не удивлюсь, что некоторые не верят этому, тем более, что во многих государствах нисколько не противодействуют любви к мальчикам» (перев. Г.А. Янчевецкого). Упомянутый в тексте запрет на общение с мальчиками в некоторых полисах не позволяет согласиться с римским представлением о всегреческом распространении педофилии.
Другая проблема заключается в том, что ряд исследователей вообще отрицает греческие корни гомосексуализма в Риме и утверждает, что он существовал у римлян ещё до контактов с греками. Ева Кантарелла пишет, что Цицерон осуждал не сам гомосексуализм, а педерастию, и добавляет - «это миф, что римская мужественность означала строгую гетеросексуальность».
Решение создавшейся проблемы видится в следующем. Первый, зафиксированный в письменных источниках инцидент относится ещё к 321 г.: Валерий Максим сообщает о домогательствах хозяина к мальчику-рабу (VI. 1.9). Гомосексуализм действительно существовал в Риме «ещё до греков». Почему римским авторам не хотелось признавать столь очевидный факт и они пытались «свалить всё на греков» - совершенно понятно. Однако обратим внимание на четыре важных обстоятельства, не отражённых в доступной нам литературе или упоминаемых вскользь.
1. Чума эта не имела столь широкого распространения, практикуясь почти исключительно по отношению к рабам, и распространилась именно под греческим влиянием.
2. Даже в поздней республике и ранней империи гомосексуальные связи, несмотря на их распространённость в верхушке общества (обычно более склонного к восприятию чужих пороков), продолжали воспринимать как нечто постыдное и порочащее человека - в отличие от эллинского восприятия. Не случайны насмешки и распространение порочащих слухов о Цезаре, Августе. Ещё позже лишь одиозные личности типа Нерона не только не скрывали и не стыдились, но даже публично выставляли свои пороки - но это уже явная патология, объясняемая дефектами психики Нерона, а не качествами римского характера.
3. У эллинов в архаику педерастия считалась высшим проявлением любви-дружбы. Видимо, главное отличие заключается в том, что в Риме гомосексуализм всегда воспринимался не как любовь-дружба между равными партнёрами (Греция), а как осуществление сексуального и личностного господства одного человека над другим. Как символ угнетённой приниженности одной стороны и возвеличивания другой. Возможно, это и есть одна из причин, почему нобили его практиковали.
4. В Риме на государственном уровне законодательно пытались бороться с этим поветрием, что совершенно не свойственно греческому законодательству. Римское отношение выразилось принятием Lex Scantinia против гомосексуализма.
Общий вывод ко всему разделу: вероятно, римская культура имела ярко выраженный «маскулинный характер». Греческая, видимо, несколько «феминизированный»: многословие, абстрактность, лукавство, большая гибкость и вариабельность, большая степень эмоциональности и сентиментальности, меньшая психологическая устойчивость. Это отнюдь не в плане - кто был лучше. Речь идёт об особенностях «национального характера», формируемого природно-климатическими условиями, особенностями экономической жизни этноса, его историческим опытом и всем его историческим прошлым.
Просто римляне и греки были разными. Даже - более разными, чем принято считать. Вероятно, можно говорить даже о биологически-генетических отличиях. После открытия функциональной асимметрии головного мозга было доказано, что в левом полушарии локализовано логическое мышление, а в правом - художественное. Логическая аналитичность, конкретность и прагматизм римского ума не вызывает сомнений. Возможно, у среднестатистического римлянина «мышление учёного» преобладало над «мышлением художника». По мнению Ф. Кессиди, оба типа мышления у греков были необычайно развиты одновременно, что порождало как достоинства, так и недостатки их «национального характера». Очевидно, различия между двумя народами проявлялось во всём. В том числе - и в специфике политической организации общества. По оценке И.Е. Сурикова, греческий полис - глиняный сосуд, замкнутый и цикличный, римский - мегалит. Продолжив ряд столь неожиданных сравнений, мы можем сказать, что по знаку зодиака римский характер принадлежит, пожалуй, Тельцу, греческий - скорее Близнецу. Знаки эти ментально - почти несовместимы
Но вместе с тем всё обстоит далеко не так просто. При всей ментальной несовместимости присутствовала совместимость культурная, поскольку римляне умели перенимать то, что им подходило. Действительно, отношение к грекам было двойственным и противоречивым. Неприятия - не было, ибо оно подразумевает отталкивание, полную невозможность симбиоза, а здесь даже сложно подобрать слово, характеризующее отношение к грекам. Возможно: притяжение-отталкивание. Это наша версия. Дж. Бэлсдон подобрал другое определение, трудно переводимое на русский язык сочетание «love-hate» отношения. Правда, нам оно кажется не вполне удачным, поскольку «hate» хватало, а вот с «love» - весьма проблематично.
Римский антиэллинизм, хотя и казался непримиримо враждебным всему греческому, на самом деле далеко не был таким в полной мере. Катона Старшего нельзя считать фанатичным отрицателем всего греческого. Уже в старости он выучил греческий язык (Val.Max. VIII.7.1; Nepos. Cato.3.2; Plut. Cato mai.II). Он усердно изучал ту самую греческую литературу, которую публично рьяно порицал и клеймил - «странный» антиэллинизм Катона питало «национальное чувство», инстинктивно отвергавшее чересчур сильное чужеземное влияние. В связи с этим В.О. Никишин выражает сомнение - был ли Катон убеждённым греко-ненавистником. Однозначно - был! Просто римляне всегда отделяли своё отношение к эллинской культуре от самих эллинов - в этом и заключается исторический парадокс и главная сложность в постижении римско-греческих отношений. К.Ван Сайкл несколько категорично пишет о сочетании «грубого презрения к грекам с безграничным восхищением греческой цивилизацией». В первом он абсолютно прав, но безграничность восхищения вызывает у нас самые серьёзные сомнения.
Катон призывал в качестве превентивной меры изгнать из Италии всех греков (Plin. HN.113) и отзывался о них как о «nequissimum et indocile genus» (Plin. HN.29.14). Он насмехался над теми, кто неумеренно почитал всё греческое (Plut. Cato.Mai. XII). В то же время, как справедливо отметил Э. Грюен, его нельзя считать эксцентричным консерватором. Он подходил к греческой культуре не как враг Греции, но как защитник Рима. Мы считаем, что он пытался уберечь квиритов не от всей эллинской культуры, а лишь от того, что, по его мнению, не сочеталось с римской ментальностью. Не случайно Плутарх передаёт опасения Катона, что римляне, заразившись греческой учёностью, «погубят государство» (Cato.Mai.XXIII). Как подчеркнул в другой своей работе Э. Грюен, «принятие Римом культуры Греции имело свои пределы».
Греция делилась на древнюю и современную, а греки - на хороших и плохих - таково было стандартное восприятие квиритов. Очевидно, уважение вызывала лишь древняя, с её высокими культурными достижениями, её творцы и были «хорошими греками», а из современных квириту эллинов - только лояльные и не назойливо-болтливые. В то же время, по справедливому замечанию В.О. Никишина - пес tecum possum vivere, пес sine te, даже порицая «эллинизм» на словах и демонстративно от него отрекаясь в угоду «национальному» чувству, римская интеллектуальная элита не могла без него обойтись и была не в силах отказаться на деле от греческого искусства и литературы.
Рим нанёс Греции колоссальный культурный ущерб, вывозя в Италию трофейные произведения искусства. Но освоение и осмысление этих трофеев лежит в основе создания будущей совместной культуры. Преемство культур бесспорно. Но римляне не стали эпигонами чужих достижений. Они были слишком разными с греками, чтобы просто воспринять их культуру - они пропустили её через своё собственное, присущее только им восприятие мира. Поэтому они не только сохранили и развили её, квириты её обогатили, именно благодаря ментальной несовместимости римлян и греков их единая общая античная культура, впитав в себя их разность, стала столь богатой, гибкой и своеобразной. И, благодаря творческому продуктивному симбиозу - превзошла эллинскую культуру.
Экономические контакты долго сводились лишь к ограблению эллинистического мира и получению от него товаров, недостающих Риму. Культурные контакты длительное время ограничивались восторженно-настороженным впитыванием высокой эллинской культуры. Важен результат. Этап впитывания (того же ограбления достижений культуры эллинов) перешёл на более высокий уровень осмысления. Должно было пройти время. Осмыслив - римляне перешли к созиданию. Нет смысла отрицать, что в культуре римляне были учениками греков. Но экономика и культура, созданная квиритами, став обще-средиземноморскими - качественно превосходили и экономику эллинизма, и его культуру.
Вот это и стало главным положительным итоговым результатом двухвековых контактов двух цивилизаций. Разных цивилизаций. Ставших - единой.
Автор: Беликов А.П.