04.04.2016 47573

История развития корейской литературы (учебное пособие)

 

АННОТАЦИЯ

 

Предлагаемая работа – первая попытка написания учебного пособия по корейской литературе. Читателю представлена история развития корейской традиционной литературы, образцы прозы и поэзии от ранних памятников до произведений конца IX века.

1. Ранняя литература – период Трёх Государств и Силла до X века

2. Литература Корё (918 – 1392)

3. Литература Ли (1392-1910)

В учебном пособии авторы попытались раскрыть основные черты этапов развития корейской литературы указанного периода и показать наиболее ориентировочные и яркие из них. В работе представлено творчество ведущих писателей и поэтов, определявших облик той или иной литературной эпохи, и их наиболее известные произведения.

Данное учебное пособие адресовано студентам, изучающим корейскую культуру, а также тем, кто интересуется литературой дальневосточного региона.

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

Глоссарий

Введение

I. Ранняя литература. Период Трех государств и Силла (до Х в.)

1. Эпическая традиция в записях историков

Предание о Тангуне

Предание об основателе Когуре Томвоне-Чумоне

2. Проза на китайском языке.

Исторические сочинения и стела Квангэтхо-вану

Сюжетная проза на Иду в исторических трудах.

3. Поэзия на китайском языке.

Поэтическое творчество Чхве Чхи Вона

4. Поэзия на родном языке хянга

Хянга в «Житии Кюнё» и в «Самгук юса»

II. Литература Корё (918-1392)

1. Исторические сочинения

«Житие Кюнё» Кюнё Чон

«Исторические записи Трех государств» Самгук Саги Ким Бусика.

«Биография выдающихся наставников Страны, что к востоку от моря»

Хэдон косын чон

«События, оставшиеся от времен Трех государств» Самгук юса Ким Ирёна

2. «Пустяковые речения» пхэсоль

3. Поэзия на китайском языке.

Поэтическое направление «Литература бамбуковых рощ»

Творчество Ли Инно (1152-1220)

4. Поэзия на корейском языке

Песни Корё каё.

III. Литература династии Чосон (Ли) (1392-1910)

Корейская литература (ХV-XVI вв.)

1. Поэзия на корейском языке

Жанр сиджо

Поэзия канхо-мунхак

Каса - напевные строфы. Творчество Чон Чхоль (1537-1594)

2. Проза и поэзия на китайском языке

Творчество Ким Си Сыпа (1435-1493)

Творчество Лим Дже (1549-1587)

Корейская литература (XVII-XVIII вв.)

1. Поэзия и проза XVII в.

Лучшие образцы корейской средневековой повести

Поэзия на корейском языке чан-сиджо

Поэзия на ханмуне

2. Поэзия и проза XVIII в.

Поэзия на корейском языке кихэн – каса

Поэзия на корейском языке кюбан- каса

Дневник госпожи Хон

Поэзия акпу

Творчество Пак Инно (1561 - 1642)

Первый корейский роман и творчество Ким Ман Чжуна (1637-1692)

Творчество Пак Чи Вона (1737-1805)

Корейская литература XIXв.

1. Традиционные жанры поэзии и прозы

Поэзия сиджо и каса

2. Поэзия на китайском языке

Творчество Ким Сакката (1801-1863)

3. Проза на китайском языке

4. Биография чон на китайском и корейском языках.

Повесть чон.

5. Театральное действо пхансори

Список использованной литературы

 

ГЛОССАРИЙ

 

Кумараджива – деятель китайского буддизма (он был родом из Индии), жил в конце IV – начале V в. Причислен к архатам.

Сын – мера сыпучих тел, равная 1,8 л.

Чан – мера длины, равная 3,33 м.

Чхумо – одна из архаических форм имени Чумон. В Самгук саги указано, что Чумон получил посмертное имя Тонмён-ван.

Небесная колесница покинула страну – образное выражение, обозначающее кончину государя.

Гуйцзи – один из городов Китая, современный Шаосин в провинции Чжэцзян, славился своими древностями и красивыми пейзажами.

Достопочтенный Мунсун – прозвание известного корейского поэта Ли Кюбо (1168-1241).

Чинянский князь – титул военного властителя Чхве У (? – 1249). Клан военных и семьи Чхве фактически управлял страной с 1196 по 1258 г.

Хуан-ди – легендарный император, якобы правивший Китаем в III тыс. до н.э. Считается основателем наук и ремесла.

Чжоу – династия, правившая в Китае (1122-247 до н.э.)

Хань – династия, прапвившая в Китае (209- до н.э. – 220 н.э.)

Пи – удельный правитель владения У в Китае, самовольно велел отливать медные деньги в 157 г. До н.э. поднял восстание против династии Хань.

У-ди – император династии Хань (правил 140-87 до н.э.)

Юань-ди - китайский император (правил 48-33 до н.э.)

Гунн Юй (124-44 до н.э.) – советник государя и начальник цензората. При Юань-ди неоднократно подавал доклады, осуждавшие роскошь двора и недостойные дела сановников, предлагал средства к устранению смут и снижению налогов.

Цзинь – династия, правившая в Китае (265-420).

Хэ Цяо (? – 292) – прославился как человек, владевший несметными богатствами

Лу Бао (конец III – начало IV вв.) – отшельник даосского толка, написавший «Рассуждение о жадности к деньгам», где осуждал накопление богатства и призывал к простой и непритязательной жизни.

Жуань Сюньцзы (Жуань Сю, 270-311) – знаток «Книги перемен» и Лао-цзы, приверженец учения «чистых бесед». Намеренно остранялся от встреч с людьми

Ван Ифу (Ван Янь, 256-311) – последователь даосизма в древнем Китае; славился своим бескорыстием и даже не произносил слово «деньги»; однажды, когда он спал, его жена приказала служанке разложить деньги вокруг его ложа, проснувшись, Ван Ифу воскликнул: «Уберите прочь эту дрянь!»

Лю Янь (715-780) – экономист, специалист по финансам и налогооблажению, автор «Трактата о пище и деньгах».

Пхансори – это музыкально-драматический жанр (типа сказа)

Квандэ – народные актеры

Анири – вступление

Каса – стихи большого объема, типа поэм - размер (по четыре слога)

Чунмори – размер 8/12

Чунчунмори – размер 8/12 но в быстром темпе

Чачжынмори – очень быстрый темп

Кемон ундон – просветительское движение

Сичжо - короткие стихотворения

Тончжу – современная провинция Канвондо

Киль – мера длины, равная 3,3 м.

Йечжон – король династии Ли, правил в 1469 г.

Сонби – ученый, образованный человек.

Сонмё – посмертное имя государя Сончжона, правил 1470-1494.

Чинса – ученая степень, которую присваивали тем, кто занял на экзаменах три первых места.

Мусса – военный чиновник

Сангук – первый министр

Хянга – ритуальные песни, тексты

Хваран – особая социальная организация, которая готовила специально обученных для управления людей – администраторов и военных, выполнявших и одновременно и функции жрецов-поэтов, они так и назывались - хвараны.

 

ВВЕДЕНИЕ

 

Историю литературы прежде всего следует разделить на периоды. В корейском литературоведении эти периоды связывают с временем существования ранних государств на полуострове, а затем – правления династий. Соответственно корейские исследователи литературы выделяют три больших периода: трех государств и Сила (до Х в.), Корё (X-XIV вв.) и Чосон (Ли) (XIV – нач. ХХ вв.). Этой традиционной периодизации российское востоковедение литературоведение пробовало оказать сопротивление. В 60-х годах на эту тему развернулась дискуссия, которая, однако, не имела реальных результатов. Даже в академическом издании «Истории всемирной литературы» (1983-1989 гг.), где есть главы, посвященные Корее, вся литература разделена по векам.

Однако, исследователи культуры Дальнего Востока сохраняют верность периодизации по династиям. В самом деле, в Корее воцарение новой династии всегда было связано с периодом смут и перемен в духовной жизни страны. Литература, естественно, жила в русле этих перемен, а подчас и предвосхищала их: каждый период выдвигал свои приоритетные темы, выделялся в истории литературы пристрастием к разным видам и жанрам. Например, династия Корё была знаменита историческими сочинениями и поэзией на китайском языке, а Ли – развитием национальных жанров поэзии и прозы. Поэтому здесь в качестве основы предложена принятая в Корее традиционная периодизация истории литературы.

1. Ранняя литература (период трех государств и Сила – до середины Х в.)

2. Литература Корё (918-1392): первый период (Х в. – первая половина XII в.), второй период (конец XII в. – XIV в.)

Внутри этих периодов очерки творчества писателей и характеристики отдельных произведений расположены в хронологическом порядке, они распределены по языковому признаку в зависимости от того, написаны сочинения по-корейски или по-китайски, а затем – по видам и жанрам.

Корейская литература является частью дальневосточного культурного комплекса, и это определило многие ее особенности – прежде всего письменность и язык. Уже в первых веках нашей эры корейцами были заимствованы китайская иероглифическая письменность и язык, который и по фонетической системе, и по структуре совершенно не похож на корейский. Вместе с иероглифом пришло и его звучание, на корейской языковой почте оно модифицировалось в соответствии с фонетической системой корейского языка. На китайском языке создавались произведения корейской прозы и поэзии. Вплоть до конца XIX в. Он оставался официальным «государственным языком» документов, исторических и философских трактатов и литературы вообще, хотя в XV в. Было создано собственное, очень легкое для запоминания буквенное письмо, знаки которого точно соответствовали звукам речи корейского происхождения стала иногда записываться не иероглифами, а в «корейском чтении» - буквенной графикой.

Не следует думать, что до создания национального алфавита не существовало письменной литературы на корейском языке. Еще в древности корейцы пытались приспособить иероглифическое письмо для записи текстов на родном языке. Для этого иероглиф обычно использовался как фонетический знак, но «фонетическая роль» иероглифа не была закреплена строгой упорядоченной системой. Каждый автор выбирал для записи корейского слова китайский знак по своему вкусу (а количество используемых иероглифов насчитывает не одну тысячу), и сохранившиеся тексты, записанные таким способом, теперь очень трудно расшифровать. Да и в те времена, думаю, читались они совсем не легко.

Таким образом, изначально корейская литература создавалась на двух языках, при этом на ранних этапах произведения, написанные по-корейски и по-китайски, считались равноценными и не разделялись по степени их совершенства и «благородства». Это произошло позднее: сочинения, написанные на корейском языке, стали восприниматься как «низкие», а на китайском – как «высокие». Существовало только предпочтительное использование того или иного языка для разных типов сочинений, например, для текстов, связанных с местной культурой – корейский, для официальных исторических сочинений – китайский. Пренебрежительное отношение к родному языку как «вульгарному» появилось гораздо позднее, только во времена правления династии Ли.

В этот период среди ученого сословия было распространено мнение, что писать на корейском языке пристало простолюдинам, истинная литература могла быть создана только на китайском языке. Однако после появления национальной письменности, особенно во второй половине правления династии Ли, в творчестве многих писателей появляются произведения как на китайском, так и на корейском языках. Более того, некоторые литераторы стали обвинять своих собратьев в раболепстве перед чужим письменным словом и призывали обратиться к творчеству собственного народа.

Вместе с письменностью в Корею пришли и жанры китайской поэзии и прозы. Жанры имели свои названия и обозначения. В поэзии, например, (кит. чольгу цзюэцзюй), юльси (кит. люйши), (акпу кит. юэфу), в прозе – чон (кит. чжуань), ки (кит. цзи_, соль (кит. шо), нок (кит. лу). Названия жанров трудно адекватно перевести на русский язык, поскольку прямой перевод иероглифов, входящих в наименование, не дает представление об особенностях данного жанра (например, поэтический жанр чольгу буквально переводится как «оборванные строфы», акпу – «музыкальная палата»). Эти термины требуют объяснения с непременным привлечением иллюстративного материала. В настоящее время опубликовано много переводов и исследований по китайской поэзии, поэтому все необходимые сведения можно почерпнуть из этих специальных работ.

Общие представления о китайском стихосложении даны в данной работе ниже, в разделах, посвященных корейской поэзии на китайском языке. Такого же рода замечания относятся и к жанровым показателям прозы: разъяснения можно найти в главах, рассказывающих о корейских «повестях» и «романах». Эти жанровые обозначения обычно ставили после названия произведения, независимо от того, на каком языке они написаны. При этом надо обратить внимание на то, что названия произведений и поэзии, и прозы, как правило, записывали на китайском языке. Следует заметить, что китайские знаки сохранялись в названиях сочинений традиционной литературы вплоть до ХХ в., а подчас их можно увидеть и в современной прозе. Конечно, за многие века появилось множество произведений, больших и маленьких, разных по содержанию, но каждое из них непременно помечено традиционным китайским обозначением жанра. Западные и российские исследователи, как правило, игнорируют эту особенность литературы и распределяют ее произведения по своим привычным жанрам.

Чтобы не вносить путаницу в принятую российским корееведением систему жанров, в данной работе название жанра, обозначенного в соответствии с терминологией нашего литературоведения, сопровождается транскрипцией корейского жанрового жанра. Заметим, что произведения корейской поэзии на родном языке не были включены ни в китайскую, ни в европейскую систему жанров, они сохранили корейские жанровые названия, например, сичжо (короткие стихотворения), или каса (стихи большого объема, типа поэм), хотя записывались эти названия с помощью китайских иероглифов.

После рассказа о каждом периоде предложен список литературы на русском и западно-европейских языках, куда включены переводы произведений и монографии, посвященные памятникам словесности данной эпохи. Китайская цивилизация принесла в Корею конфуцианство и даосизм. Через Китай пришел и буддизм. Иноземные учения вступали в контакт с местными культурными представлениями, которые были воплощены в мифах и ритуалах. Возможно, общность древних корней корейской и континентальной культурной помогла прорасти и прижиться на местной корейской почве конфуцианству и буддизму. К тому же, буддизм не только «прижился», но и стал хранителем текстов корейской традиционной культуры. Стараниями буддийских наставников были записаны древние ритуальные песни, мифы и предания. В результате образовался «культурный сплав», который и сформировал своеобразный облик корейской литературы.

В работах по истории литературы обычно не ставится вопрос, кому была адресована проза и поэзия. Кто был читателем многочисленных произведений, написанных на китайском и корейском языках? Конечно, то, что было создано на ханмуне (корейском варианте китайского литературного языка вэньянь), предназначалось образованным людям – тем, кто не только знал китайский язык, но и был хорошо начитан в китайской литературе, понимал особенности ее системы образных средств. Чтобы постичь смысл произведения, написанного на китайском литературном языке, надо было проникнуть в глубину произведений китайской классики, поскольку за каждым упомянутым именем или цитатой из китайского сочинения тянется цепь исторических и литературных ассоциаций. «Китаизмы» широко использовались и в литературе на корейском языке. Имена героев китайской литературы и устойчивые поэтические выражения, заимствованные из сочинений китайских классиков, в языке корейской поэзии и прозы служили знаками определенных ситуаций, предметов и их качеств – они были «штампами красивого высказывания». Изречения и стихи на ханмуне, которые обильно цитировались в произведениях, часто записывались корейским буквенным письмом и, по видимому, не всегда были понятны читателю, не воспринимались на слух. Получается, что написанное на китайском языке хотя и не всегда понятно, но уже само по себе красиво именно потому, что это выражено на языке, который считался «образцовым». Смысл изречения отходит на второй план, ибо цитаты из китайский сочинений, имена героев, данные в корейском чтении (да и в иероглифах тоже) могли быть расшифрованы только теми, кто был хорошо начитан в китайской литературе.

Язык традиционной поэзии и прозы был «знаковым»: в мастерстве ценилось сопричастие образцу – умение автора искусно вплести в свой текст «чужой, готовый» образ, а вовсе не оригинальность.

Основой для написания этого учебного пособия послужили исследования специалистов по корейской литературе из Республики Корея: «Общая история корейской литературы» Хангук мунхак тхонса в пяти томах Чо Тониля (20е изд., 1989 г.), труды Хван Пхэгана, Чон Кюбока и Ким Тонгука, а также работы литературоведов КНДР: Ким Хамёна, Юн Сепхёна, Ко Чонока.

Для написания разделов, посвященных корейской поэзии авторы опиралась на работы М.И. Никитиной: «Древняя корейская поэзия в связи с ритуалом и мифом», «Корейская поэзия XV-XIX вв. в жанре сичжо», статьи, посвященные реконструкции представлений древней корейской культуры, а также ее переводы стихов и прозы. В работе над описанием особенностей ранней поэзии, созданной на китайском языке нам помогла книга Л.В. Ждановой «Поэтическое творчество Чхве Чхивона», и ее статьи о творчестве поэта Ли Кюбо, исследования Д.Д. Елисеева, посвященные изучению литературы пхэсоль и жанра новеллы («Корейская средневековая литература пхэсоль» и «Новелла корейского средневековья») При написании учебного пособия были использованы исследовательские статьи и предисловия к сборникам переводов, опубликованные Л.Р. Концевичем. Большую помощь в работе над ранним периодом истории литературы оказали труды М.Н. Пака: исследование и перевод памятника «Исторические записи трех государств» Ким Пусика; работы А.В. Соловьева, посвященные исторической биографии, а также книга Р.Ш. Джарылгасиновой «Этногенез и этническая история корейцев», где исследованы ранние эпиграфические памятники и, в частности, текст стелы государя Когуре Квангэтхо-вана.

Для иллюстраций приводится подстрочные переводы поэзии, выполненные М.И. Никитиной, а также художественные переводы корейской поэзии, выполненные А.А. Ахматовой, А.Л. Жовтисом и Л.Н. Меньшиковым.

В этой работе мы предлагаем свою версию истории корейской литературы. Конечно, авторы, не могли охватить творчество всех писателей, которые появлялись в корейской литературе на протяжении многих веков ее существования. Этим темам посвящены исследования корейских литературоведов. Поэтому, здесь пойдет речь прежде всего о ведущих фигурах, определивших облик той или иной литературной эпохи, и о важнейших произведениях. Авторами представлена лишь общая схема развития корейской традиционной литературы, которая дает возможность познакомиться с основными ее особенностями, с чертами ее «непохожести» на искусство слова в культурах других народов.

Учебное пособие адресовано студентам – филологам (бакалавриат 2-3 курс), а также тем, кто хочет получить представление о литературах дальневосточного региона. Тем же, кто намерен специально заняться исследованием корейской литературы, читать лекционные курсы по этому предмету, следует изучить «базовые» работы, посвященные отдельным жанрам и творчеству писателей, указанные в библиографии и в данном Введении.

Литература всякого народа не может быть отделена от него самого, от той почвы, на которой этот народ живет, от истории, которую он творит, от всей совокупности содержания его жизни и культуры. Это относится и к корейской литературе.

Корея принадлежит к числу древнейших государств Восточной Азии. Самым ранним государственным образованием в ее истории считается древний Чосон, время расцвета которого относится к V – VI вв. до н. э. От названия «Чосон», что означает «Страна утренней свежести» или «Утреннее спокойствие» происходит название страны. Позднее к (I в. до н.э.) на корейском полуострове и землях, некогда входивших в древний Чосон, возникли раннефеодальные государства: Когурё, Пекче, Силла. Наступил так называемый период Троецарствия «Самгук саги».

Когурё, Пекче и Силла вели длительную междуусобную борьбу, особенно усилившуюся в IV – V вв. Бесконечные войны создавали условия для вмешательства извне в дела воюющих государств. На полуостров неоднократно вторгались войска китайской династии Суй и Тан. Крупным событием в истории Кореи было создание единого государства Силла, в VII – VIII вв. превратившегося в сильное централизованное феодальное государство. Однако, в конце VIII – начале IX вв. государство постепенно приходит в упадок. Участились феодальные междоусобицы. Насущной задачей стало объединение страны и прекращение кровавых феодальных распрей.

Земли полуострова объединил полководец Ван Гон (877 – 943). В 918 г. он образовал государство Корё. По традиции считается, что отсюда произошло европейское название Кореи. Столицей Корё стал Когён (Кэсон), были учреждены ещё три «малые столицы»: на Западе – Согён (Пхеньян), на Востоке – Тонгён (Кёнджу) и на Юге – Намгён (Сеул).

В конце X в. границам Корё стали угрожать племена киданей. После поражения в 1019 году они долгое время не возобновляли попыток захватить земли Корё.

В конце XI вв. государство Корё стало заметно ослабевать. В XII в. среди феодалов развернулась борьба за власть. Ослабление централизованного государства сочеталось с ростом феодальной эксплуатации. Ширилась волна народных восстаний. В последней четверти XII в. они трижды перерастали в крестьянские войны.

Во второй половине XIV в. в результате дворцового переворота в стране, утвердилась династия Ли, правившая до 1910 года. Основатель династии Ли Сонге свое государство назвал «Чосон» в память о древнем Чосоне. Новый король и его преемники приняли меры к возрождению в Корее централизованного государства.

В средние века корейский народ не раз оказывал вооруженное сопротивление иностранным захватчикам. В XII-XIV вв. он вел упорную борьбу против вассальной зависимости от монгольских ханов, в конце XVI в. они дважды отражали вторжение японских завоевателей, в начале XVII в. сражались с маньчжурскими племенами.

Корейский народ, как и другие народы, с древних времен имеет свой фольклор: песни, мифы, легенды, исторические предания, сказки, пословицы. Народы и племена, населявшие в древности Дальний Восток и корейский полуостров, по–своему объясняли происхождение земли, неба, заставляли в своих мифах шестерку драконов везти колесницу солнца, населяли вполне земными существами луну, рассказывали, почему у осьминога восемь ног, а у змеи их нет совсем. Отголоски этих мифов можно найти в сказках, до сего дня, бытующих в Корее.

Древние корейские племена знали хорошо ритуальные песни – пляски - трудовые, календарные. В дальнейшем от них отделилась песня, положившая начало индивидуально – поэтическому творчеству. Упоминание об этих ритуальных синкретических действах есть в древних китайских памятниках – «Истории династии Хань» Ханшу и «Истории Троецарствия» Сальгочжи.

Корейская литература зародилась в начале I тысячелетия. Это было время, когда на корейском полуострове осваивались идеалы государственного устройства, разработанные конфуцианской традицией. В Корее создается своя литература традиционной учености, в которой главное место отводится историческим трудам и сочинениям, проникнутым назидательностью, поучительностью. Конфуцианская линия в литературе была связана с зависимостью личности от интересов государства.

В первых веках нашей эры в Корею проникает буддизм. На корейской почве вырастает своя интерпритаторская и затем самостоятельная философская литература, но воздействие буддизма на корейскую литературу было шире, оно не ограничивалось только «специальной» буддийской сферой». Буддийская сфера в корейской литературе тяготела к известной свободе личности от общественной связи: Буддизм подразумевал индивидуальное начало в человеке, которое проявляется на пути его освобождения от суеты мирской, личную творческую активность в выборе этого пути, ведущего в постижении истины.

Эти два потока в одной культуре довольно своеобразно воплощались в литературе.

На рубеже второго – первых веков до нашей эры в Корею стала проникать иероглифическая письменность. Освоение в начале нашей эры иероглифической письменности помогло Корее приобщиться к наследию дальневосточной культуры и дать письменное выражение собственной литературе. Возникает произведения на ханмуне (т.е. кореизированном китайском вэньяне) рядом с ними существуют произведения на Иду так назывался способ записи родной речи средствами китайской иероглифики, где использовалось то лексическое значение иероглифов, то их звучание.

Корейская литература периода зарождения особенно активно обращается к фольклору. Эпическое творчество, например, осваивалась в исторических произведениях в связи с государственным идеалом; оно питало буддийскую биографию и было источником тем для крупнейших поэтов эпохи. Мифы, предания, шаманские легенды использовались в сочинениях буддийских авторов, так как интерес к местному фольклору был в традициях буддизма.

Корейской культуре было свойственно противопоставление графически зафиксированного текста и устного сообщения. Первый, почитался как ценный, значимый, достойный доверия, - второй считался гораздо менее ценным – сомнительной достоверности. Не всё с точки зрения авторов того времени, могло быть переведено из низшего ранга в высший, т.е. записывалось отнюдь не всё, что рассказывалось. И для того, чтобы автор мог ввести в своё произведение материал явно устного происхождения, он должен был располагать им уже в записанном виде, дать ссылку на источник, либо как-то убедительно обосновать своё обращение к устному источнику.

Итак, проникновение конфуцианства и буддизма на корейский полуостров оказало определённое влияние на формирование корейской литературы. Иногда это влияние оказывалось в выборе поэтической формы, тем и сюжетов произведений, иногда оно проявлялось в виде определенного морально–религиозного освещения сюжета.

Устное народное творчество племён, населявших полуостров в глубокой древности, в сочетании с элементами буддизма и конфуцианства стало основой для становления и развития корейской литературы.

Классическую литературу Кореи можно разделить на три периода:

1. Ранний период, начало которого теряется в веках, - до середины X в. От этого периода сохранилось менее всего памятников, остались лишь названия отдельных сочинений и некоторые фрагменты. На основании этих материалов можно предположить, что первый период характеризовался развитием исторической прозы. Это было время расцвета поэзии на родном языке и становление поэзии на ханмуне.

2. Литература Коре (918-1392). Первый период: середина X–XII вв. – период укрепления государственности и, как следствие этого в литературе преобладают конфуцианские идеалы. Создаются корейские литературные памятники исторической прозы. Второй период: XII–XIV вв. – период ослабления государственности. В литературе, как объект изображения выделяется частное лицо. Появляется ряд новых поэтических и прозаических жанров, рождается новый для Кореи вид прозы малых форм – пхэсоль.

3. Литература Ли (1392-1910). Первый период XV-XVI вв. Второй период XVII-XVIII вв. Третий период- XIX в.

 

I. РАННЯЯ ЛИТЕРАТУРА. ПЕРИОД ТРЕХ ГОСУДАРСТВ И ОБРАЗОВАНИЕ СИЛЛА (до середины Х века)

 

Корейская литература первого периода представлена в основном фрагментами. Судить о ней можно на основании косвенных данных и во многом предположительно.

Корейская литература зародилась в первых веках нашей эры со времен образования первых государств и появлением письменной традиции. Формирование нового государственного образования или новой династии всегда сопровождалось периодом переустройств и перемен в духовной жизни, что естественно отражалось на литературе, жившей в русле этих перемен. Каждое время диктовало свои приоритетные темы и пристрастия к тем или иным жанрам. Поэтому традиционную корейскую литературу легче рассматривать по периодам, связанным со временем существования ранних государств, а затем – правления династий.

 

1. ЭПИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ

 

Самая ранняя литература связана с появлением первых государств и формированием государственного устройства. От этого периода сохранилось менее всего памятников, остались лишь названия отдельных сочинений и некоторые фрагменты, включенные в исторические сочинения более позднего периода. На основании этих материалов можно предположить, что первый период характеризовался развитием исторической прозы. Исторические сочинения, рассказывая о появлении ранних корейских государств, на первый план выдвигают «основателя», который, как правило, имеет необычное происхождение и даже приходит из другого мира. Его задача – цивилизовать «неустроенную» территорию и «неорганизованный» народ. Герой-устроитель был главной фигурой преданий, рассказывающей об основателях государств. До наших дней дошли в основном тексты, включенные в записи корейских и китайских историков. Предания о чудесном рождении и необыкновенных деяниях основателей первых корейских государств записывались и сохранялись особенно тщательно, поскольку необычное происхождение и удивительные подвиги государей-основателей рассматривались как знаки «законности» их власти, данной им Небом. Дело в том, что тщательный подбор сведений этих знаков был в традициях конфуцианской историографии, в русле которой развивалась корейская историческая литература.

Долгое время все фольклорные произведения с более или менее развитыми чертами индивидуального творчества существовали в устном виде. На протяжении столетий происходил естественный отбор фольклорного материала: шлифовались сюжеты и стиль. Исторические предания были живой традицией для ранней корейской литературы. На них опирались не только составители официальных исторических сочинений чонса, как например Ким Бусик, но и авторы неофициальных историй яса, в частности автор «Событий, оставшихся от времен трех государств» Ким Ирён, которые в своих трудах широко представили национальные эпические произведения, положившие начало возникновению прозаических произведений.

Особенно значительное место занимают предания об основателе государства Когурё Тонмёне-Чумоне и предание об основателе государства Чосон Тангуне-Вангоме.

У корейских преданий-легенд существует тесная связь с волшебными сказками, порой даже трудно определить, где кончается легенда и начинается сказка. А сказочный сюжет трудно определить от реальной истории страны. Вот почему в корейском фольклоре немало сюжетов об основателях древних корейских государств Чосон, Когурё, Силла. Мифические персонажи представляются как полуисторические-полулегендарные правители или герои Кореи.

 

Предание о Тангуне

 

Предание об основателе самого раннего государственного образования на территории корейского полуострова Чосон впервые упоминается в «Событиях, оставшихся от времен Трех государств» Самгук юса Ким Ирёна, а также, созданных в том же XIII в. «Рифмованных записях об императорах и государях» Ли Сынхю. До этого лишь в одном из вариантов «Истории Вэй», составленной в IV - V вв. н.э., упоминается имя Тангуна. Однако нет оснований считать, будто этот миф, в основе которого лежит архаическое представление о рождении прародителя, сложился позже других. В «Самгук юса» запись лаконична, в ней названы главные действующие герои, но их функции и деятельность не развернуты.

«В древних записях сказано: был когда-то Хванун, сын Хванина (так звался Индра, Повелитель Небес). Замыслил Хванун жить среди людей, и не раз хотел он опуститься на землю. Узнал о его замысле Хванин и решил, что много пользы доставит Хванун людям. Он высмотрел на земле высокую гору о трех вершинах по имени Тхэбэк, вручил сыну три небесные печати и послал его управлять людьми.

Спустился Хванун на самую высокую вершину Тхэбэка с трехтысячною дружиной – там, где священное дерево – жертвенник духам. С тех пор и называют это место Обителью духов и величают Хвануна владыкой небесным.

Хванун повелевал духами Ветра, Дождя и Туч, указывал сроки всякому злаку, ведал людскими судьбами, исцелял хвори, отмерял наказания, учил отличать добро от зла. Словом, вершил он делами каждого из трехсот шестидесяти дней годовых, наставлял людей на путь истинный в этом мире.

Обитали тогда в одной пещере медведь и тигр. Они часто молились Хвануну, чтобы он превратил их в людей. Тогда дал их Хванун по стебельку полыни и двадцать чесночин и велел им съесть их и не показываться на солнце сто дней. Но тигр не выдержал испытания и не смог стать человеком. А медведь через сто дней превратился в женщину.

Долго не было у нее мужа. Приходила она к священному дереву и молила духов о ребенке. Тогда обернулся Хванун человеком и взял ее в жены. И родился у них сын, и назвали они его Тангуном.

В год Тигра, на пятидесятом году царствования китайского правителя Яо. Тангун основал столицу в Пхеньянской крепости, а страну назвал Чосон. Затем перенес он столицу в Асадаль, что у горы Пэгаксан и правил страной полторы тысячи лет.

Взойдя на престол в год Зайца, чжоуский Хуван пожаловал Цзи-цзы земли в стране Чосон.

Тангун перенес столицу в Чандангён, воротился в Асадаль, а затем покинул мир людей и сделался горным духом. Было ему в ту пору тысяча девятьсот восемь лет.

Следует обратить внимание на несколько моментов, которые могут раскрыть мифологическую основу предания. Во-первых, небесный персонаж спускается с неба на гору и организует жизнь людей. Названный сыном Индры – ведийского божества, ведающего грозой, - он тем самым подчеркивает влияние буддийского учения, при распространении которого положительные корейские божества получали имена ботхисатв. Несомненно, Индра заменил здесь некое корейское архаическое верховное божество, подлинного имени которого мы восстановить не можем. Ясно также, что верховный владыка послал на землю своего сына и вручил ему три небесные печати. Думается, что и эта деталь явно более позднего происхождения. В Китае, а потом и в других странах Дальнего Востока, печать считалась символом государственной власти, но, например, ни в одном древнекитайском мифе о печатях не упоминается – это реалия более позднего времени – периода развитой государственности.

Также упоминается, что он повелевал духами Ветра, Дождя и Туч, подчеркивая этим свое божественное происхождение. Кстати, в иероглифическом тексте Ирёна «помощники» сына Небесного владыки получили китайские наименования, что, скорее всего, связано с тем, что автор «Самгук юса» просто заимствовал некорейские, но привычные обозначения из древнекитайских памятников, скрыв за иероглифическими знаками имена древнекорейских богов.

Во-вторых, женой Хвануна становится медведица Уннё, прошедшая через тьму страданий и превратившаяся в человека. И от этого брака рождается герой – Тангун, как порождение союза земли и неба. Корейская мифологическая традиция выдвигает на первый план гармоничное соединение двух противоположных начал, которое и порождает героя-устроителя, то есть в результате устанавливается гармония. Этот отрезок предания дает почувствовать дыхание первобытной мифологии, измененной в соответствии с историческим развитием общества. В архаических преданиях большинства народов, звери легко меняют свой облик и превращаются в людей.

Далее в миф введен исторический контекст – время правления Тангуна соотнесено с царствованием образцового императора Яо, время правления которого относится к третьему тысячелетию до нашей эры. И только затем появляется Цзи-цзы, которого китайская историческая традиция называет основателем государства Чосон, т.е. в сочинении Ирёна ему отведена вторичная роль. А Тангун просто устраняется от человеческих дел и возвращается к своей исконной природе, став горным духом.

 

Предание об основателе государства Когурё Тонмёне-Чумоне

 

Самые ранние тексты этого предания упоминаются в китайских источниках, а самый ранний корейский текст записан на стеле государя Когурё Квангетхо-вана (V в. н.э.), эти записи лаконичны. Развернутое сюжетное повествование об основателе Когурё содержится в «Исторических записях Трех государств» Самгук Саги Ким Бусика и поэме Ли Гюбо «Тонмён-ван».

В четвертой луне Небесный государь послал своего сына на землю, который в сопровождении большой свиты, спустился на гору Унимсан. Утром он выслушивал дела царства, а вечером возвращался на небо.

В реке обитало Божество реки. Было у него три дочери. Однажды, когда они вышли из реки на прогулку, государь заметил их и решил одну заполучить в жены, но девушки, увидев его, испугались и ушли в воду. Тогда он нефритовым кнутом на земле нарисовал медные хоромы, и они тут же воздвиглись. В покоях расстелили циновки и поставили чаши с вином. Девушки вошли в покои и принялись угощать друг друга, а когда государь попробовал их поймать, ему удалось задержать только старшую.

Божество реки, узнав об этом, разгневалось и потребовало от государя обряда бракосочетания. Сын Небесного государя вместе с дочерью Божества реки отправился в подводное царство. Пройдя через испытания, которые сотворило Божество реки, сын Небесного государя одержал победу и убежал из подводного царства, оставив там дочь речного божества. За непослушание отец велел вытянуть губы дочери так, чтобы она не могла разговаривать, и отправил ее на дальнее озеро.

В тех краях правил государь Кымва. Однажды он поймал неизвестного зверя, оказавшегося дочерью Божества реки и женой сына Небесного государя, о чем она сообщила после того, как ей обрезали губы. Тогда Кымва поселил ее в отдельном дворце. В ее лоно проник солнечный луч, она зачала и родила яйцо. Государь испугался и велел его выбросить, но яйцо стали охранять птицы и звери, и тогда Кымва велел вернуть его матери. В конце концов, яйцо раскрылось, и родился необыкновенный мальчик. Ему дали имя Чумон.

Чумон обладал большими способностями и за это его невзлюбили сыновья государя. Тогда государь послал пасти его коней. Чумон решил бежать и основать свое государство. В царском табуне он выбрал коня и вместе с тремя товарищами бежал. Оторвавшись от погони, Чумон нашел новые земли, состязался с правителем тех мест и утвердился в качестве государя. Осенью в девятой луне государь поднялся на небо и больше не вернулся, его нефритовый кнут наследники похоронили в горе.

Предание у Ли Гюбо имеет развернутый сюжет и четко делится на две части: в первой встреча - сына Небесного государя и дочери Божества реки, во второй – описание необыкновенного рождения деятельности героя-основателя государства Когурё. Как и в первом предании, сын Небесного государя спускается на земле вершить людские дела и встречает земное сказочное существо. Но в отличие от предания о Тангуне здесь ситуация имеет более развернутый характер, осложненный множественными эпизодами и второстепенными героями. В ситуацию включается «местный царь» Кымва, помогающий речной деве избежать наказания. И далее повествование возвращается к основной сюжетной линии – брачному соединению небесного и земного персонажей – как проникновение солнечного луча в лоно дочери Божества реки. Таким образом, обосновывается необыкновенное рождение Тонмёна. Путь героя от появления на свет до основания им нового царства осложнен множественными эпизодами-препятствиями. Став государем, Тонмён умирает, уходит в гору. Также как и предание о Тангуне, время жизни Тонмёна введено в исторический контекст.

Оба предания об основателях государств построены по схеме взаимоотношений небесного и земного персонажей, определяющих состояние мира: мир пребывает в хаосе до встречи антагонистических персонажей, и только их соединение приводит существующее в состояние гармонии. Появление устроителя, его внутренняя сила устанавливает новое начало, преобразующее хаос в космос, и в основе решения конфликтов оказывается не идея борьбы с противником, а гармоничное соединение двух противоположных начал, дающих новое рождение. Быть может, поэтому в произведениях традиционной корейской нет активных борцов, только пассивные обладатели благородных качеств.

Эпические тексты дают возможность понять, каким в древности видели мир и как мыслили поддерживать в нем гармонию. В этих текстах заложены культурные представления народа, которые не исчезают со временем, а продолжают жить, в частности, в литературных произведениях.

 

2. ПРОЗА НА КИТАЙСКОМ ЯЗЫКЕ

 

Исторические сочинения и стела Квангэтхо-вану

 

Проза на ханмуне, по–видимому, является наиболее ранним видом корейской литературы. Исторические сочинения этого периода,- яркое тому подтверждение. По свидетельству историографа XII в. Ким Бусика, в Силла в 545 году была составлена «История царства», в Пекче в 372 году – «Документальные записи», а в Когурё в 372 году – «Записи о прошлом». Эти памятники не сохранились, также не дошли до нас и более поздние исторические произведения: Когурезское «Новое собрание» (VII в.), сокращенная история, созданная на основе «Записи о прошлом», исторические произведения Пекче «Летописи Пекче», «Новый свод Пекче». По свидетельству поздних авторов, в эпоху Силла также существовали исторические памятники – «Древние записи Трёх хан», «Древние записи восточных пределов», «Древня история Силла».

В нашем распоряжении нет сочинений исторической корейской прозы до XI в. в полном виде. Однако приведенные выше названия произведения, фрагменты, дошедшие в сочинениях более позднего времени, а также тот факт, что в XI – XIII вв. уже существовала вполне сложившаяся корейская литература, позволяет предположить следующее: в Корее в первом тысячелетии была развитая историческая проза на ханмуне, давшая, в частности, образцы биографического жанра. Эта традиция была настолько сильной, что корейцы осознавали свою житийную традицию как отличную от китайской. Существовал специальный термин ханджон («отечественные жизнеописания»), которые, по мнению некоторых корейских исследователей, употреблялся как общее наименование корейских жизнеописаний, в противоположность понятию «китайские жизнеописания». Авторские сборники биографической прозы, видимо, в это понятие не включались. Они появились сравнительно поздно в VII – IX вв., и принадлежали прославленным авторам Ким Демуну и Чхве Чхивону. Сочинения «Разные силланские биографии» и «Биографии высших священников» Ким Демуна и «Жизнеописания министров и монахов» Чхве Чхивона в полном виде до нас не дошли, однако их названия, косвенные указания других источников, а также сохранившиеся фрагменты говорят о том, что это были сборники буддийских житий и сборники светских жизнеописаний.

До наших дней сохранились официальные надписи на камнях. Одна на стеле, посвященная государю Когурё Квангетхо-вану (395 – 410), установленная в 414 году. Этот памятник относится к памятникам на камнях – Пи, которые представляли к тому времени особый вид традиционной биографической литературы, распространенный в странах Дальнего Востока.

В надписях на камнях прославлялись и увековечивались добродетельные деяния того человека, в честь которого воздвигнута стела. Составление надписи на камнях требовало таланта историка.

Как и во многих биографиях, в этой надписи во вступлении излагается родословная Квангетхо - вана, начиная с легендарного основателя рода – Чхумо. Тут же дается общая характеристика правления Квангетхо-вана как идеального государя: во времена его царствования государство стало богаче, урожайные годы следовали один за другим, каждый человек был занят своим делом, всюду царили мир и покой, даже описываются военные подвиги и государственные деяния Квангетхо - вана. Как и во многих биографиях из «образцовых историй», материал излагается в хронологической последовательности.

Вторая надпись «Модору», датированная рубежом IV – V вв. относится к типу надписей, связанных с погребением. Это муджи – могильная надпись, которая вырезалась на камне и ставилась перед могилой. Такого типа надписи также составлялись в биографической форме.

Описания деяний государя и переработка фольклорного материала в надписях на камнях даны в стиле конфуцианской традиции, которая, очевидно, уже утвердилась в то время. Она также была свойственна, если судить по оставшимся фрагментам, упомянутым выше историческим произведения, её унаследовала и позднейшая корейская историография.

Таким образом, самые ранние произведения, которые дошли до нас – это эпиграфические памятники, близкие к биографии из «образцовых историй».

Уже в этот период в литературе формируется нормативный характер образа человека. Конфуцианская мысль делила людей на условные типы в соответствии с тем, как они выполняли те или иные обязанности по отношению к другим как члены семьи, государства. Поэтому историки включали в биографии человека только то, что характеризовало его в отношениях к другим как представителя данного типа – государя, чиновника, преданного сына, добродетельную жену и т.п.

Определяется и специфический подход исторической литературы к своему материалу, в частности к фольклору. Используя фольклор как источник для исторического труда, конфуцианская традиция делила его сведения на «достоверные» и «пустые». Материал устного творчества должен был иллюстрировать и подтверждать авторские оценки событий и исторических лиц, при этом нередко фольклорное произведение расчленялось и утрачивало сюжетность.

Не меньшую роль, чем конфуцианство, в становление ранней корейской литературы сыграл буддизм. Проникнув на корейский полуостров из Китая, в первые века нашей эры, он был государственной религией корейского государства с IV до XIV в. и определил специфику многих отраслей корейской культуры. Позиции буддизма особенно усиливаются в VII – IX вв. На корейскую почву были перенесены буддийский канон, различного типа комментаторские сочинения, иногда апокрифическая литература. Рождается и собственная комментаторская буддийская традиция, а затем появляется богатая философская литература, созданная корейцами.

Существовали постоянные связи корейского буддизма с различными буддийскими сектами других стран. Так, с VII в. поддерживался постоянный обмен литературой между ведущей корейской сектой – Хваом и сектой Хуаянь. Многие корейские монахи совершали паломничество в буддийские монастыри в Китае, а некоторые - даже в Индию. Имя одного из них Хе Чхо (VII в.), осталось в истории не только как имя проповедника буддизма, но и автора сочинения «Хождения в пять индийских княжеств». Этот труд не сохранился; благодаря находкам в Дуньхуане он известен лишь в сокращенной переработке автора начала IX в.

Насколько можно судить, по дуньхуанской рукописи, это было прозаическое сочинение, в котором отдельные сообщения подчинены не временной, а пространственной последовательности; дается описание путешествия.

В текст дуньхуанской рукописи вкраплены пятисложные стихи. Однако трудно сказать, принадлежат они самому Хе Чхо или тому, кто переработал его произведения.

 

Сюжетная проза на «Иду» в исторических трудах

 

Наряду с прозой на ханмуне в Корее существовала, по- видимому, проза на Иду, о которой мы почти ничего не знаем. Сохранилось лишь несколько эпиграфических надписей. Это надписи на камнях, храмовых колоколах, статуях Будд, стелах в разные годы. Они кратки и содержат преимущественно деловые сообщения. Большинство надписей – буддийские.

Особняком стоит выбитый на камне IX в. текст торжественной клятвы двух людей, которые дают обет соблюдать конфуцианский принцип преданности правителю, следуя добродетели и в век спокойствия, и в век смуты. В этой клятве фигурируют названия конфуцианских классических книг, которые, по словам приносящих клятву, дали им этические принципы отношений между людьми.

Кроме того, известно, что Соль Чхон (VII в.) переложил на родной язык конфуцианские классические книги. Однако его произведения на иду, по - видимому, погибли рано.

Наличие эпиграфических надписей, а также указания о существовании текстов на иду, которые содержатся в памятниках «Исторические записи о Трёх государствах» Ким Бусика и в «Событиях, оставшихся от времен Трёх государств» Ким Ирёна, дают основания полагать, что проза на иду была и конфуцианской и буддийской.

Мы не знаем, как относилось к этой прозе государство, но несомненно, что корейский буддизм ею очень интересовался. В памятниках есть свидетельства того, что буддийский церемониал в Корее был многоязычным – содержал санкритские, китайские и корейские компоненты. По словам путешественника Эннина (IX в.), такая важная часть буддийского ритуала, как проповедь, произносилась на корейском языке. Записи Эннина говорят о том, что проповедь не была устной импровизацией. Её текст составлялся монахом - проповедником заранее, не позже чем за день, и вручался проповеднику – дублёру, который во время проповеди контролировал проповедника, зачитывая наиболее значительные фразы в толковании сутры по этому заранее сочиненному тексту. О том, что тексты такого типа существовали в X в. и в том, что они составлялись заранее самим произносящим или другими лицами – его помощниками, говорится в «Житии Кюнё».

Тексты проповедей, к сожалению, до нас не дошли. Однако, как показали дуньхуанские находки, в это же время в понятие проповеди по сутрам включалось несколько жанровых разновидностей буддийской литературы. Они могли строиться по принципу толкования цитат из буддийских сутр, представлять связный рассказ, чередующий стихи и прозу, в них могли использоваться сюжетные эпизоды. Вполне вероятно, что и корейская буддийская проповедь представляла собой нечто подобное если принять во внимание не только общую близость буддизма обеих стран в то время, но и вполне определенное указание Эннина о сходстве корейских и китайских проповедей по сутрам.

 

3. ПОЭЗИЯ НА КИТАЙСКОМ ЯЗЫКЕ

 

На всём протяжении развития корейской поэзии в ней существовали две ветви.

Одна ветвь – это произведения на корейском языке в оригинальной национальной форме.

Другая ветвь, стихи корейских поэтов, написанные на ханмуне. До нас дошли очень древние образцы таких стихов. Они так тесно связаны с историей создания, что их невозможно понять без обстоятельного пояснения: когда, кем, и по какому поводу они были сложены.

Сохранилось четверостишие, сложенное в 17 году до н. э. Вот, что говорит предание о его появлении:

«В государстве Когурё правил король Юри, после смерти жены он взял к себе двух наложниц Хва и Чхи. Женщины часто ссорились, каждая хотела завоевать большую любовь мужа. Однажды, когда король уехал на охоту, Хва выгнала кроткую Чхи. Узнав об этом, Юри пустился вдогонку за изгнанницей. Но ему не удалось уговорить Чхи вернуться, и, усевшись в тени дерева он пустился в грустные раздумья. Весёлая и мирная птичья семья растрогала его, и он сочинил экспромт:

Золотые иволги

Парами порхают,

Мне же одинокому

Не с кем возвращаться.

(перевод Л. Еременко и В. Ивановой)

«Песня желтых птиц» Хванчжога – незамысловатое четверостишие. Это стихотворение не было первым, и оно далеко не единственное, остаётся только сожалеть, что из-за войн, нашествий и пожаров до нас не дошло больше образцов корейской поэзии тех отдалённых времён.

В I тыс. н.э. в Корее развивается поэзия на ханмуне. Этот процесс был неизбежным для корейской культуры, так как был связан с такими явлениями, как буддизм и государственность.

Буддийский ритуал диктовал использование стихотворных произведений на санскрите и китайском языке, и это не могло не быть стимулом для появления отечественной поэзии, создавшейся по правилам китайской поэтики.

О существовании в VII – IX вв. поэтических произведений, по-видимому, буддийского характера, упоминаются в «Житии Кюнё» (XI в.), где приводятся несколько имён корейских монахов, сочинявших стихи, которые были построены как ци и отшлифованы как пятисложные и семисложные. В этом же памятнике помещены 11 семисложных стихотворений автора X в. Чхве Хенгви, представляющих собой перевод цикла корейских поэтических произведений – Хянга – известного деятеля корейского буддизма X в. – Кюнё.

Поэзия светская была связана с государственностью и с усилением государственной централизации, так как она всё более укреплялась на позициях «высокой поэзии», была призвана обслуживать сферу внешних отношений корейского государства. Свидетельством тому может быть пятисложная «Ода великому спокойствию» (650 год), посланная государыней Силла Чин Док танскому Гаоцзуну. Знание поэтической дальневосточной традиции и умение сочинять стихи были необходимы для людей, представлявших корейское государство за её пределами.

Позиция поэзии на ханмуне крепнет по мере бюрократизации государства. Корейское феодальное государство требовало от чиновничества овладения конфуцианской ученостью и приобщения к дальневосточной поэтической традиции. Эта тенденция со временем вылилась в установление государственных экзаменов, на которых умение сочинять стихи приравнивалось к знанию конфуцианских классиков и известных историографических трудов.

Развитию светской поэзии способствовало влияние поэзии Тан, интерес к которой в Силла был велик. Любопытные сведения об интересе корейцев к творчеству Бо Цзюй И, например, сообщает в своих дневниках Эннин. О постоянном внимании к танской поэзии говорят авторы «Жития Кюнё», «Исторические записи о Трёх государствах» и «Событий, оставшихся от времён Трёх государств». Они же сообщают имена корейских поэтов тех времён, названия их произведений, а иногда, приводят тексты стихов.

Уже в этот период корейской литературы появляются поэты, заслужившие признание не только в Корее, но и за её пределами. Это Чхве Чхи Вон, Ким Каги, Ким Чиджан, Ким Нинджи, Чхе Вон и другие. Их стихи занесены в «Цюань танши».

 

Поэтическое творчество Чхве Чхи Вона

 

В настоящее время наиболее представлено творчество поэта IX в. Чхве Чхи Вона (псевдоним - Коун, (875 – ?). Чхве Чхи Вон долгое время учился в Китае, где и начал свою литературную деятельность. На родину Чхве Чхивон возвратился, когда государство Силла уже теряло своё могущество: центральная власть ослабела, в стране началась междоусобица. Чхве Чхивон оставил службу и удалился в буддийский монастырь в горах. Известны четыре сборника прозы и стихов Чхве Чхивона, но полностью ни один из них не дошёл до нас. Его стихи сохранились в сочинениях более поздних авторов и в «Цюань танши».

Авторский сборник «Пахота кистью в коричневом саду» Кевон пхильгён считается первым авторским собранием стихов и прозы в Корее. Кроме того, сочинения Чхве Чхивона сохранились в антологии корейской литературы, созданной на китайском языке, - «Избранные произведения изящной словесности», составленной в 1478 г. Со Кочжоном, и в историческом труде Ким Бусика, в разделе «Разные записи», записаны пять стихотворений поэта, описывающие театральные представления в масках.

В антологию «Избранные произведения изящной словесности» входят 29 стихотворений. Их большая часть не датирована. Одна из тем в этих стихах - стихи о тоске по родине, написанные на чужбине, например стихотворение «Осенней ночью в дождь», близкое по форме известному стихотворению Ли Бо «Думы о Родине»:

Под осенним ветром

декламирую стихи в тоске.

В суетном мире

мало истинных друзей.

За окном –

дождь в третью стражу.

Перед светильником.

думы о том, что - за десять тысяч ли.

(перевод М. Никитиной и А. Троцевич)

Сборник «Кевон пхильгён» был составлен в Китае. В него вошли произведения, написанные приблизительно с 881 по 885 г. Это – изящная проза (доклады трону, письма, описания, донесения и т.д.), два поэтических цикла и группа «Весенние стихотворения».

Первый цикл «Семисловные стихи», состоит из тридцати стихотворений, представляющих тридцать различных видов «искусств», в которых описана духовная сила дэ, выдающихся сподвижников китайских императоров. В традиционном Китае и в Корее человек, в совершенстве постигший какое-либо «искусство», способен потрясти мир своим «умением», а его личность благотворно воздействует на окружающих. Например, стихотворение «Воспевание снега» посвящено поэту, который воспел снег. Искусное владение словом и есть проявление внутренней духовной силы, способной поддерживать гармонию мира.

Пятицветной кистью сотворил

цветы с шестью лепестками.

В третий месяц зимы сложил стихи –

и вот во всех четырех сторонах славят их.

Впервые дал понять,

что стихи лучше парных выражений.

С этих пор благоуханной славой окутан дом Се.

(перевод М. Никитиной, А. Троцевич)

Стихотворение насыщено китайской поэтической образностью. Так, «цветами с шестью лепестками» называли снежинки. А в последней строке речь идет о поэте Се Хуйляне, который написал «Оду снегу».

Второй цикл «Насвистываю мелодию луне, пою ветру» написан зимой 884г. на побережье в китайской провинции Шаньдун. Цикл состоит из десяти стихотворений, и в каждом из них описывается один из образов природы. Но эти стихи нельзя отнести к пейзажной лирике, так как природный феномен здесь соотнесен с размышлениями о месте человека в мире.

Рододендрон

Камень треснет – корень окажется в беде,

и листья легко засохнут.

Ветер с инеем вдруг ощутит –

и сломается.

Уже полно полевых хризантем –

гордятся осенней красотой.

Конечно же, восхищает сосна на скале,

она сохраняет жизнь и в холоде.

Можно пожалеть, что таящий аромат

глядит лишь на синее море.

Кто сумеет его пересадить

к красным дворцовым перилам?

Обычным травам и деревьям

далеко до его особых качеств,

Но, боюсь, дровосеки

отнесутся к нему, как и к другим.

(перевод М. Никитиной, А. Троцевич)

 

Основной темой здесь является тема необычного цветка, символизирующего образ необычного человека, растущего в неподходящих условиях и непохожего на растения вокруг – хризантему, сосну. Им не вредят холода, а рододендрон – цветок весны и его место в ухоженном дворцовом саду.

Группа весенних стихотворений написана весной 885г. и завершает сборник Кевон пхильгён. В ней восемь стихотворений, посвященных природе и чувствам человека, ищущего покоя. С этими настроениями связано появление темы вина:

…Красота весны не находит во мне отклика

и давно раздражает меня.

Во хмелю ищу взглядом

цветы старого сада на родине.

(перевод М. Никитиной, А. Троцевич)

 

Весна и перемены в природе в этой группе стихотворений, прежде всего связаны с восточным ветром и ожиданием встречи с родиной.       

Единственно сохранившееся от «Трёх времен» описание народных представлений содержится в стихах Чхве Чхивона о корейских танцах в масках. Смуты и междусобицы в стране дали поэту темы для стихов, в которых он описывает бедствия народа и мечтает о справедливых правителях, заботящихся о землепашцах:

На закате стою, декламирую стихи,

Думы мои бесконечны.

Древние горы и реки (моей Родины)

Охватываю одним взглядом.

Правители, беспокоюсь о народе

Отдаляют от себя пиры и веселья

Полноводные реки, ветер и луна

Принадлежат отшельникам.

(перевод М. Никитиной, А. Троцевич)

Чхве Чхивон был первым корейским поэтом, чье творчество сохранилось наиболее полно. Он в совершенстве владел искусством сочинения на китайском литературном языке вэньянь, жанрами китайской высокой поэзии и прозы, а также системой китайской поэтической словесности.

Чхве Чхивон дал первые образцы пейзажной лирики в Корее. Его творчество в значительной мере определило дальнейшее развитие корейской поэзии на ханмуне.

 

4. ПОЭЗИЯ НА РОДНОМ ЯЗЫКЕ ХЯНГА

 

Хянга в «Житии Кюнё» и в «Самгук юса»

 

Одновременно с поэзией на ханмуне существовала поэзия на корейском языке, записанная способом иду.

Корейская поэзия на родном языке выросла из народного песенного творчества. О том, что оно было разнообразным у племён, населявших корейский полуостров, говорят ранние корейские памятники. Они свидетельствуют о том, что песенное творчество играло огромную роль в жизни корейского общества не только в догосударственный период и переходную эпоху, но вплоть до начала правления династии Корё, когда существовало сильное бюрократическое централизованное государство, имевшее развитую литературу.

Поэзия на родном языке сопровождала трудовой процесс, была неотъемлемой частью всех календарных праздников, к ней прибегали при заклинаниях во время болезней и стихийных бедствий. Эта её роль сохранялась и в те времена, когда о поэзии на родном языке можно уже говорить как о литературном факте (например, использование хянга в молении о предотвращении государственных опасностей в истории, помещённой в «Событиях, оставшихся от времён Трёх государств»). А литературным явлением она становится лишь тогда, когда обретает письменное выражение.

Поэзия на родном языке носит общее название Хянга (т.е. «Песни родных мест») или Сэнэн норе или Санвэга («Песни Востока»).

Этот термин употребляется для обозначения определенного типа поэтических произведений – так называемых десятистрочных хянга, представляющих явление, относящееся к VIII – X вв. Тексты хянга дошли до нас в «Житии Кюнё» (одиннадцать хянга) и в «Событиях, оставшихся от времён Трёх государств» (четырнадцать хянга).

Поэзия на родном языке начинала играть все большую роль в буддийском церемониале, вытесняя не понятные слушателям санскритские и китайские стихи. Как свидетельствуют «Житие Кюнё» и «События, оставшиеся от времён Трёх государств» и путевые записи Эннина, этот процесс активизируется в IX – XI вв. Таким образом, одновременно с выдвижением на первый план поэзии на ханмуне в области светской, в сфере духовной шёл обратный процесс замены иноязычных текстов корейскими.

Буддизм весьма заинтересованно относился к поэзии хянга. Из сохранившихся до наших дней имён поэтов, создавших хянга, большинство – буддийские монахи. Буддийским монахом был Тэго, один из составителей антологии «Свод поэзии древности» (888 г.), ныне утраченной. Тэго был известен как автор нескольких хянга. Те тексты хянга, которые дошли до нас, помещены в произведениях буддийских авторов. С буддийским ритуалом связаны и одиннадцать хянга выдающегося поэта Кюнё (917 – 973).

Вот, например, одна из таких хянга:

К этому многотрудному

Миру Дхармы, к престолу Будды

Я направляюсь

И молю о дожде истины.

Пусть он оросит поле, на котором

возрастает всё живое,

Где не могут пробиться побеги добра,

Ибо, уходя глубоко корнями в заброшенную почву

(Души живы), охвачены жаром страстей.

И пусть настанет осень, когда ясна луна пробуждения

И зреют плоды познания.

(перевод М. Никитиной и А. Троцевич)

Эти хянга были сочинены Кюнё по мотивам одной из популярных глав сутры «Хуаньцзин», с тем, чтобы во время обряда скандирования китайский текст заменялся корейскими стихами.

В «Житии Кюнё» цитируется также предисловие, которое написал Кюнё. В нём Кюнё прямо говорит о том, что хочет использовать любимую народом поэтическую форму хянга, «средство развлечения людей в мире», для распространения среди мирян идей буддизма. Однако было неверно полагать, что вся поэзия на родном языке находилась в сфере буддизма. Во всяком случае, «Житие Кюнё», «Исторические записи» и «События» дают достаточно свидетельств тому, что в Корее существовала богатая небуддийская поэзия. Так, в «Событиях» сохранились переведенные на китайский язык четырёхсложным размером образцы архаической корейской поэзии.

Среди хянга сохранились произведения фольклора, которые, видимо, являлись частью смешанных ранее эпических повествований, в которых проза чередуется со стихами. Это «Песня моря», «Песня Чхоёна», «Песня Содона», помещённые в «Событиях».

В легенде о «Госпоже Суро» рассказывается о том, что она с мужем суджонским князем отправилась в путь. Они достигли берега моря и там обедали. Рядом была высокая скала. Наверху цвели растения. Госпожа Суро увидела их. Обратившись к свите, она сказала: «Кто сорвёт цветы и поднесёт мне?». Сопровождающие говорили, что невозможно. Мимо проходил старик, сорвал цветы, сложил песню и преподнёс её. Снова отправились в путь. Опять остановились у берега моря и обедали. Вдруг дракон моря схватил госпожу и ушёл в море.

Опять по совету старика, люди собрались и пели «Песню моря»:

Черепаха, черепаха

отдай Суро!

Утащить жену человека –

большой грех

Если заупрямишься

и не отдашь,

Закинем сети, изловим,

изжарим тебя и съедим!

(Перевод М. Никитиной)

Дракон взял госпожу, вышел из моря и отдал ее.

В легенде о «Чхоёнране», рассказывается о том, что Дух лихорадки влюбился в жену Чхоёна. Обернувшись человеком, он ночью пришёл в дом Чхоёна и спал с ней. Чхоён возвратился домой и увидел в своём ложе двоих. Тогда пропел песню:

При ясной луне в столице

До глубокой ночи гулял

Вошёл, взглянув на ложе

Вижу – четыре ноги

Две ноги – мои, две – чьи же?

С самого начала мои были,

Но отобраны теперь.

Как же быть?

(Перевод М. Никитиной)

Бес, ожидавший жестокой расправы, в благодарность пообещал Чхоёну не входить в дом, если увидит на двери светлый лик Чхоёна. Поэтому люди государства к воротам прикрепляют изображение Чхоёна, тем самым прогоняя зло и привлекая счастье.

В легенде о Содоне рассказывается, что Содон – «ямсовый мальчик» – постоянно накапывал ямс, продавал и тем жил. Прослышав о том, что у силланского Чинпхён вана принцесса, по имени Сон Хва – красавица. Отправился он в столицу. Ямсом угостил детей на улице, сложил песню, научил детей, и они пели:

Принцесса Сонхва

Тайком замуж вышла

Содона ночью обняв, уходит.

(Перевод М. Никитиной)

Песня детей наполнила столицу. Чиновники посоветовали спрятать принцессу, отослав её. Когда принцесса направлялась к месту ссылки, Содон предложил охранять её. Она согласилась. Тайно вступили в связь. Потом она узнала, что его зовут Содоном, и убедилась, что песня детей сбылась.

По – видимому, уже в поздний период существования хянга развилась светская индивидуальная поэзия на корейском языке, несколько образцов которой уцелело. Это «Песня о хваране Чукчи», «Песня о хваране Кипча», «Песня о туе». Они свидетельствуют о высоком литературном уровне поэзии на корейском языке в IX – XI вв., а также о её связях с дальневосточной поэтической традицией.

Все они представляют жанр десятистрочных хянга. В них легко прослеживается членение на три строфы. По композиционной структуре они также подчинены тройственному делению: в первой строфе тема задаётся, во – второй, она развертывается, в третьей – двухстрочной – содержится образ, который призван дать концентрированное выражение идеи стихотворения. Синтаксически последняя строфа оформляется как восклицательное предложение.

Хянга «О Чукчиране» и «О Кипхаране» воспринимается как изъявление преданности ученика к учителю по конфуцианской традиции. Вот содержание одной из них: («Песня о Чукчиране»):

Уходящей весной,

Грущу и стенаю о том, что вас нет.

Любимый некогда образ

Разрушается и распадается.

Хоть на миг бы

Увидеть тебя

О, Ран!

Путь, который пройдёт

Моя любящая душа,

Разве таков,

Чтобы забылся (Я сном)

В полынном переулке.

(Перевод М. Никитиной)     

Хянга «Песня о туе» включена в главку «Событий», - «Сим Чхун отказывается от должности», в которой рассказывается, что когда Хесо – ван (737 – 741 г.) пребывал ещё в резиденции наследника, он, играя в шашки с просвещённым мужем Синчхуном во дворцовом саду под туей, постоянно говорил: «Если когда – нибудь забуду тебя, то есть туя (которая напомнит о тебе) о верном вассале». Когда ван вступил на престол, он стал награждать подданных, а Синчхуна забыл, Синчхун обиделся и сложил песню, прикрепив её на дерево:

Ты говорил: «Густая туя

Осенью не вянет.

Как же мне забыть тебя?»

(А сам), обижаемый мною, (ко мне) переменился

В старом пруду, где отражение луны

Под набегающими волнами взбалтывается песок

Вот точно таким,

Как посмотрю я на тебя, -

Мир и прибывает.

Последняя строфа утеряна.

(Перевод М. Никитиной)

Хянга строится на противоположных двух образах: образ туи в первой строфе, - символ постоянства вассала; во второй строфе развивается мысль о непостоянстве государя, которая напоминает поэту приливные волны, поднимающие со дна песок, и которые воспринимаются поэтом как символ непостоянства мира вообще. Здесь мотив, чуть намеченный в конце первой строфе, развёртывается в зрительную картину.

В светской поэзии на родном языке, также как и в буддийской, по – видимому, были авторские сборники. Чхве Хенгви в своём предисловии сообщает о том, что двумя поэтами Силла были переведены на китайский язык светские поэтические памятники: «Мелкий жемчуг и целая черепица» и «Ясная луна и свежий ветер». Речь идёт здесь, возможно, либо о каких-либо авторских сборниках, либо об антологиях. Поэзия на родном языке осознавалась в корейском государстве как высшая национальная духовная ценность, как предмет национальной гордости. Отсюда – стремление сделать её известной за пределами своего государства и результат этого – большая переводческая работа крупнейших корейских поэтов по переложению хянга в китайские стихи.

По- видимому, иногда хянга пелись, а иногда скандировались или читались. Рифма в них, как правило, не использовалась. О поэтической организации хянга известно мало. Сохранилась формула хянга - три строки (или три строфы), шесть мён (знаков), которые до сих пор не удалось расшифровать. Во - всяком случае, как говорилось выше, поздние хянга состоят из трёх строф. Этот тип поэтических произведений оказал большое влияние на поэзию последующего времени.

 

II. ЛИТЕРАТУРА КОРЁ (918-1392)

 

В 918 году Ван Кон объединил враждующие царства, на которые распалась Силла в конце XIX века и основал новое государство и династию Корё, которая правила до 1392 года. Для данного периода характерна ориентация на Китай во внешней политике, внутренняя же политика определялась утверждением власти правителя, при этом поведение подданных должно было соответствовать конфуцианскому принципу отношения подданного к государю – «преданности». Так же этот период отмечен дворцовым переворотом в 1170 году и вторжением монгольских завоевателей в 1231-1232 годах. Политическая ситуация определяла и характер литературы: создание конфуцианского исторического сочинения «Исторические записи о Трех государствах» Ким Бусика и неофициальные исторические жанры яса и пхэсоль. Кроме того, образованное сословие, разочарованное в конфуцианских ценностях обратилось к своей национальной традиции. Так, в сочинениях писателей того времени сохранились образцы устной прозы и поэтического творчества, которые получили название песни Корё каё.

 

1. ИСТОРИЧЕСКИЕ СОЧИНЕНИЯ

 

В это время создаются значительные памятники исторической прозы. Известны исторические сочинения двух типов – конфуцианские и буддийские.

 

«Житие Кюнё» Кюнё Чон

 

Долгое время был известен лишь один памятник исторической прозы «Исторические записи о Трёх государствах» (1145) Ким Бусика. Однако, в ХХ в. было обнаружено «Жизнеописание Кюнё» - патриарха ведущей буддийской секты в Корее, - составленное Хёк Нёнчхоном в 1075 году.

«Жизнеописание Кюнё» представляет собой буддийское житие. Основные принципы его, те же, что и в биографии из образцовой истории. Материал в нем подобран таким образом, чтобы можно представить значение деяния патриарха секты.

Автор «Жития», поставил задачу дать полное жизнеописание Кюнё, т.е. охватить жизнь подвижника от рождения и до самый смерти, в то же время «выбирает важное», фиксируя лишь чудесное и выдающееся, характеризующее величественный образ подвижника. Особое внимание автора привлекают моменты дивного рождения и детства Кюнё, а также его смерть, которой сопутствовало чудо. Большинство мотивов произведения представляют собой сюжетные эпизоды легендарного или фантастического характера. Однако народу с ними в биографию введен и бесфабульный материал: рассуждения о произведениях Кюнё, его хянга, переводы их на китайский язык, выполненные Чхве Хэнгви, а также предисловия Кюне и Чхве Хэнгви к этим стихам. Связь между этими частями не носит фабульного характера, и поэтому произведение в целом является бесфабульным.

«Житие Кюнё» построено главным образом по следующему принципу: автор группирует материал по главам, каждая из них посвящена определенной теме. Первая, вторая и последняя главы, повествующие о чудесном рождении, ученичестве и смерти Кюнё, еще как-то соответствуют хронологическому принципу изложения событий. Однако уже четвертая глава, рассказывающая о том, как Кюнё пытался покончить с расколом в современном ему буддизме в Корее, начинается с описания этого раскола, что представляет собой отступление от биографической линии изложения. В пятой главе говорится о сочинениях Кюнё. В шестой, снова в хронологической последовательности, рассказывается о совершенных Кюнё чудесах. Следующие две главы посвящены буддийской поэзии Кюнё на корейском языке и ее популяризации в Китае. Затем, возвращаясь к хронологическому принципу, автор излагает сюжетный эпизод о том, как Кюнё был оклеветан. В заключение автор дает собственную оценку величия Кюнё и высказывает свое отношение к нему.

«Житие Кюнё» построен главным образом по тематическому принципу: автор группирует материал по главам, каждая из них посвящена определенной теме.

В начале сообщаются фамилия и имя героя, его отца и матери. Затем следует чудесный эпизод, в котором говорится о вещем сне матери Кюнё до его рождения: с небес спустилась пара фениксов желтого цвета и вошла ей в грудь. Мать родила Кюнё, когда ей было шестьдесят лет. Лицом Кюне был уродлив, потому родители оставили его на улице. Явились две птицы и крыльями, прикрыли младенца. Кюнё, будучи еще в пеленках; любил читать «Аватама сака сутру» и не забывал ничего из сказанного отцом.

Во второй главе, рассказывается о том, что Кюнё уходит от своего первого наставника Синхёна к другому учителю – ыйсун, обладающему большими знаниями в области буддийского учения, чем Синхён.

В третьей главе рассказывается о сестре Кюнё – Сумён, крик новорожденной Сумён был ритмичен, как стихи, а когда подросла, проявила несравненную мудрость.

Начиная с четвертой главы, повествуется о выдающихся деяниях Кюнё во славу буддийского учения, церкви и государства. В первом эпизоде описываются разногласия внутри секты Хваои и усилия Кюнё для устранения раскола. Второе деяние Кюнё: он исправил и привел в порядок труды своего отца, комментировавшего основные положения школы Хваом. Далее повествуется о том, как Кюнё успешно сдал государственные экзамены, которые только что были введены.

В пятой главе перечислены труды самого Кюнё. В шестой главе объединены расположенные в хронологической последовательности эпизоды, в которых рассказано о необыкновенных деяниях подвижника. Ему ниспослано свыше умение исцелять больных, прекращать дожди, с ним связаны чудесные знамения.

Весьма интересен с точки зрения использования художественного приема второй эпизод. В нем рассказывается о том, как корейский двор долго готовился к церемонии встречи китайского посла, но церемония все откладывалась из-за непрекращающихся ливней. Надо разыскать самого святого человека, чтобы тот совершил моление о предотвращении бедствия. Только Кюнё согласился на организацию церемонии. Когда он приступил к молению, тогда, как пишет автор, «громы и молнии прекратились в одно мгновение, ветер успокоился, небо прояснилась, взошло солнце». Государь был обрадован и потрясен. Почтил его девятью поклонами и осыпал милостями Кюнё, дал почетный титул, землю и слуг.

В следующем эпизоде публичное признание святости и дивных способностей Кюнё происходит на собрании буддистов, где его называют седьмым перевоплощением ыйсана. Автор заставляет читателя как бы дважды переживать чудо – само по себе, и отраженное в восприятии свидетелей этого чуда. Следовательно, интенсивность воздействия на читателя, достигается различными приемами, а к середине жизнеописания возрастает.

В седьмой главе цитируется целиком авторский сборник «Хянга» Кюнё, а в восьмой главе цитируется хянга Кюнё на китайский язык. Благодаря этим переводам, китайский император и его подданные смогли, прочесть хянга Кюнё, и он прослыл живым Буддой. Китайский император направляет посла, чтобы выразить почтение Кюнё.

В девятой главе рассказано о том, что один завистник оклеветал Кюнё и государь усомнился в подвижнике. Во сне, Вану явился небожитель и предрек, что последуют дурные знамения, так как был напрасно заподозрен Будда и знамения последовали. Ван раскаялся и казнил клеветника. Далее говорится о том, что Кюнё при помощи хянга предотвращал бедствия, чинимые духами. В этой главе рассматривается деятельность Кюнё «на уровне небожителей и духов».

В десятой главе описана кончина подвижника, которой предшествовал необыкновенный случай, подтверждающий, что Кюнё был перерождением одного из Будд.

«Житие Кюнё» венчается послесловием, в котором автор дает собственную оценку личности Кюнё. Таким образом, принцип тематического нанизывания сочетается с принципом хронологической последовательности. Свойственный «Житию Кюнё» интерес к занимательным эпизодам, к различным чудесам характерен для буддизма и контрастирует с относительным рационализмом конфуцианской биографии.

«Жития» состоят из глав, каждая глава замкнута в себе, что усиливает древность жизнеописания. Однако есть нечто объединяющее. Это нарастание пафосного звучания. В первых главах писатель дает торжественный настрой произведению тем, что обращается к эпическим традициям. С середины произведения он усиливает пафосное звучание, эмоциональная кривая жития идет вверх, до конца произведения и завершается панегирическим послесловием. Хёк Нёнчхон добивается впечатления единства произведения, все мешающее, (ссылки на источники, предыстории написания и пр.) вынесены за переделы глав, ничто не нарушает повествовательного потока.

В «Житие Кюнё» дается идеализированный образ человека. Для памятника характерна прямолинейная идеализация героя, близкая по типу эпической. Герой сразу же предстает выдающейся личностью. Однако эпический характер образа выдерживается только в первых главах. Сохранить монолитный эпический образ через все жизнеописание было бы невозможно, и автор не ставит такой задачи. Составляя жизнеописание, Хёк Нёнчхон «выбрал важное», и это «важное» касалось только определенных аспектов деятельности Кюнё. Так, автора интересуют деяния Кюнё во славу буддизма. Чудеса, которые совершает подвижник, подчинены этой задаче.

Не мало внимания уделено и отношению подвижника к государю и государству. В «Житие Кюнё» выделяются те события, в которых явными были заслуги Кюнё перед государством, как, например, эпизод с мнением о прекращении дождя. Подвижник ведет себя так, как положено подданному. Таким образом, житие буддийского подвижника отражает взаимоотношения подвижника с государем, которые укладывается в схему конфуцианских отношений между государем и подданным. В этом отразилось общее положение буддизма в корейском обществе, его подчиненное положение по отношению к государственной власти.

Деяния в «Житие Кюнё» носят «официальный», торжественный характер. Эпизоды несерьезные, незначительные здесь не предусмотрены. Автор нигде не дает внешней характеристики героя. Единственная портретная деталь – это какое-то отклонение от нормы в его внешности. Уродство дало повод чудесным силам проявить заботу о необыкновенном младенце.

Хёк Нёнчхона интересует общее – сущность человека. Общим здесь является то, что подвижник несоизмеримо выше других людей. Характеристика человека дается при помощи действий – чудес, выдающихся деяний. В жизнеописании нет психологических характеристик, попыток изображения внутренней жизни героя. Например, ничего не известно о психологическом состоянии Кюнё, когда он, будучи оклеветан, был затребован во дворец, для того чтобы понести наказание. Образ статичен. Кюнё не меняется с годами. Единственно, в чем можно видеть его развитие – это «рост популярности» святого от эпизода к эпизоду.

Житие показывает тот высокий художественный уровень, которого достигла проза в XV в. «Житие Кюнё» не было единственным буддийским жизнеописанием, созданным в этот период. Его автор указывает, что до него неким Кан Юхёном на основе дворцовых записей было создано жизнеописание того же Кюнё. В этот период продолжалась и линия официальной историографии. В Корее создается официальное «бюро истории», а при нем должность по составлению истории государства «Камси Кукса».

 

«Исторические записи о Трех государствах» Самгук Саги Ким Бусика

 

Наиболее крупное историографическое произведение было создано Ким Бусиком (1075-1152) в 1145 г. «Исторические записи о Трех государствах» Самгук саги. Оно представляет собой «образцовую историю». В нем автор следует форме «Шицзи» Сама Цана (китайского историка, около 145-86 гг. до н. э.). Сходство заключается в том, что Ким Бусик написал не историю одной династии, а всеобщую историю корейских государств до середины Х века. Влияние сказалось еще и в названии книги: 58 год правления, весной, в дворцовом колодце вода вдруг стала переливаться через край, а у одного жителя столицы лошадь родила бычка с одной головой и двумя туловищами. Предсказатель сказал: «Вода вдруг переливалась через край, - значит, у великого государя внезапно будет благополучие. Теленок с одной головой и двумя туловищами, - значит, великий государь объединиться и решит присоединить Чипхан и Махан».

Корейский труд состоит из 50 книг, которые делятся на четыре раздела: «Основные анналы» понги, «Хронологические таблицы» нёнпхё, «Разные трактаты» чапки, «Биографии» ельчжон.

В памятнике изложена история трех государств – Силла, Пэкче, Когурё. Раздел «Основные анналы» имеет три части: Силла – двенадцать глав, Когурё – десять глав, Пэкче – шесть глав. В этих главах описано происхождение царствовавших домов каждого из трех государств и записи событий, которые произошли в каждом из этих царств со времени основания и до их объединения под властью Силла.

В «Хронологических таблицах» (3 главы) помещены даты царствования государей трех царств.

В разделе «Разные трактаты» (9 глав) даны описания географического положения страны, административной системы, ритуалов, музыки, одежды. Каждой теме посвящена отдельная глава.

Раздел «Биографии» включает жизнеописания выдающихся подданных периода трех государств и объединенного Силла. Биографии посвящены людям того или иного конфуцианского социально-этического типа. В характеристики верных подданных – воинов могут быть вкраплены эпические моменты: восхваление силы, храбрости, замечание о богатырской внешности, гиперболизированное описание сражения и поведение героя. Иногда историк придает герою памятника черты героя народной сказки. Например, государыня Силла Сандок разрешает сложные задачи, умеет толковать знамение. Иногда автор приводит сказочные эпизоды, в истории о походе государя Когурё Пэмунсин – вана против Пуё он рассказывает о женщине с чудесным котлом, которая пожелала сопровождать государя, о необыкновенных знамениях, о двух богатырях, которые вызвались помочь Пэмусин – вана в завоевании Пуё.

Следует отметить, что и в структуре, и материале Ким Бусик не следует безоговорочно китайской традиции. Так, в «Самгук саги» нет раздела «Наследственные дома», на первый план выдвинуты биографии корейских героев – воинов, которые одерживали победы в войнах с Китаем. Особое внимание уделено биографиям людей, владевших изящным словом. Наверное, это не случайно. Ведь владение изящным словом на Дальнем Востоке было знаком цивилизованности, и Ким Бусик естественно стремился представить свое государство именно в этом качестве

«Исторические записи Трех государств» - официальная история чонса, написана с конфуцианских рационалистических позиций. Это сказалось прежде всего на принципах отбора материала (историк стремится устранить сведения о чудесных событиях); в создании типа образцового героя, поведение которого должно соответствовать известным конфуцианским принципам пяти отношений (государь – подданный, отец – сын, муж – жена, старший – младший и т.д.); в понимании Ким Бусиком роли и назначении письменного слова, которое он высказывал в предисловии:

«Что касается древних записей, которые велись в трех государствах, то из-за грубого и несовершенного слога, из-за больших пропусков в фактических сведениях, они не пригодны для выявления добра или зла государей, преданности или вероломства их слуг, спокойствия или опасности в государстве, благоденствия или мятежности народа, что могло бы служить назиданием для потомков».

Такого рода взгляды на литературу были приняты не только в традиционной Корее, они прослеживаются и в высказываниях литературных деятелей ХХ в. Точно так же и черты образцового героя подчас проглядывают в поведении персонажей современной прозы.

О прозе на иду, существовавшей в этот период трудно сказать что-нибудь определенное, так как сохранились лишь три эпиграфические буддийские надписи XI в. Одна (1010 г.) – сравнительно краткая надпись на стеле о том, как, и при чьем участии эта стела воздвигалась. Другая (1085 г.) - краткая надпись делового характера. Третья (1031 г.), - представляет собой большой текст, содержащий описание значительных построек. Это запись о пятиэтажной пагоде Чондоса (в провинции Кёнсан) в честь долголетнего благополучного правления в стране, которая начинается с рассказа о том, как и почему некто Кванхён задумал воздвигнуть эту башню. Замысел свой он исполнить не смог, так как заболел и умер.

Несмотря на то, что буддийский характер надписи не вызывает сомнений, описание века благоденствия в государстве, которое приводится здесь в начале, дано в стиле конфуцианской традиции: мудрому правлению вану содействуют его вассалы, народ наслаждается трудом, бедствия не посещают страну, урожайные годы следуют один за другим, в стране царят мир и покой. Далее идет развернутое описание того, кто и как трудился и внёс какую – либо лепту в это строительство.

Материал расположен в хронологической последовательности. Тематически эта надпись перекликается с четвертым разделом «Событий, оставшихся от времен Трех государств», где собраны истории постройки пагод и храмов. Однако там обычно приводятся эпизоды чудесного характера, связанные со строительством. В надписях, мы имеем дело со строгим рационалистическим подходом к излагаемому материалу, что весьма напоминает стиль «Исторических записей» Ким Бусика.

 

«Биография выдающихся наставников Страны, что к востоку от моря»

Хэдон косын чон

 

В 1215г. издается сборник буддийских жизнеописаний выдающихся монахов страны к Востоку от моря Жития «Хэдон», созданный Какхуном.

Буддийский наставник Какхун был настоятелем монастыря Ёнтхонса. Его собрание биографий было утеряно и обнаружено только в начале ХХ века. Оно было опубликовано в Корее, а в 1917 году – в Японии. Памятник сохранился не полностью: остались только два первых квона и не известно, сколько их было изначально. В сохранившиеся два квона включено 18 биографий знаменитых деятелей корейского буддизма. Сборник открывается предисловием. В нем представлены биографии наиболее известных деятелей раннего корейского буддизма конца IV – начала VII в.: Сундо, Манмена, Ыёна, Маланданы, Тамси, Адо, Попкона и других. Биографии этих деятелей связаны с тем государством, где они проповедовали учение и помещены в первом квоне. Во второй квон включены жизнеописания наставников из Силла. Это – десять биографий, в большей части которых приведены лишь краткие сведения о героях.

Какхун, составляя свое сочинение, опирался на устоявшуюся дальневосточную традицию написания буддийской и конфуцианской биографии. Образцом для памятника послужили китайские буддийские жизнеописания, прежде всего, «Жизнеописания выдающихся монахов» Гао сэн чжуань, составленные Хуэй-цзяо.

Жития «Хэдон», за небольшими отклонениями, расположены в хронологическом порядке. В самих житиях также в основе организации материала лежит хронологическая последовательность событий, хотя частично и нарушаемая. Жития «Хэдон», так же как и «Житие Кюнё», относятся к типу «полных» житий, т.е. охватывают жизнь человека от рождения и до смерти. К ним относятся биографические сведения, авторская аттестация персонажа, исторические справки из области распространения буддизма в Корее и на Дальнем Востоке. Причем этот материал обычно лишь хронологически соотнесен с жизнью и деятельностью подвижника: он приводится независимо от того, происходили описываемые события при участии данного подвижника или нет. Но корейский автор, используя структуру, предложенную дальневосточной традицией, как правило, заполняет ее не только фактическими сведениями, но и привлекает местный фольклорный материал – легенды, связанные с деяниями подвижника. Представляя образ наставника, как человека необычного, Какхун сравнивает его поступки или ситуации, в которых тот оказывается, с китайскими образцами – известными героями китайской истории и их подвигами. Этот прием обращения к китайской классике широко стал использоваться в корейской прозе более позднего периода.

Следует обратить внимание на то, что Жития в «Хэдон» не только буддийский религиозный памятник. И в особенностях его структуры, и в подборе материалов прослеживаются приоритеты государственных и национальных идей. Корейский буддизм изначально был тесно связан с государством и поддерживал его интересы.

Биографии буддийских наставников, собранные в «Хэдон», представляют собой образцы поведения значимых личностей – знаменитых корейцев, которые совершают подвиги во имя торжества буддийской веры – и не вообще в мире, а прежде всего на территории корейского государства. Кроме того, корейские буддисты прославились также в Китае и даже в Индии. Какхун демонстрирует свою страну как землю, причастную миру Драхмы, т.е. образцовую землю. Он видит назначение своего труда в том, чтобы возвеличить государство и дать современникам и потомкам модель должного поведения. В литературных произведениях конца XII –XШ вв. присутствуют идеи древности корейской цивилизации и желание представить свое государство как родину прославленных мастеров слова. И Какхун был одним из пропагандистов национального самоутверждения.

 

«События, оставшиеся от времен Трех государств» Самгук юса Ким Ирёна

 

Все более настойчивое обращение к сюжетности свойственно исторической прозе XII-XIV вв., в которой широкое распространение получают «яса» («неофициальные истории»). Яса представляет собой тип исторического сочинения. Обычно их составляют частные лица.

Самым значительным памятником этого типа сочинений является книга Ким Ирёна (1206-1289), - «События, оставшиеся от времен Трех государств» Самгук юса. Она состоит из девяти разделов, каждый из которых посвящен самостоятельной теме. Например, в первом разделе даны хронологические таблицы, во втором – рассказано о необыкновенных происшествиях, записанных по годам правления государей, в третьем – распространение буддизма в Корее и связанные с этим чудесные явления, в четвертом – рассказы о пагодах и статуях Будд, в пятом – описание жизни буддийских подвижников.

Жизнеописания делятся на три этапа: полное житие (эпический тип), житие – легенда (легендарно-сказочный тип) и новеллистическое житие.

Полное житие рассказывает о жизни подвижника от рождения и до смерти. Житие этого типа официально и торжественно. Эпизоды комические, чудачества подвижника не допускаются. Образ человека в подобных житиях идеален. Он определяется таким сразу же и до конца не изменяется, т.е. этому типу житий свойственна прямолинейная идеализация. В основе полного жития лежат, как правило, перечень деяний из официальных письменных источников. Из устной традиции и письменной неофициальной выбирается материал, который освещает значительное событие в жизни подвижника. Примерами могут быть жития Чоджана, Чипхё.

Житие-легенда начинается с исходного «низкого», или «незаметного» состояния. Затем следует заявление подвижника о себе миру через совершенное им чудо. После того как подвижник объявился людям как святой, он вскоре исчезает: умирает, уходит, переходит в другое состояние (уходит в монахи). С этим может быть связан чудесный эпизод. Все три звена повествования находятся в причинно-временной связи, образуют сюжетную схему, т.е. житие сюжетно.

В житиях-легендах встречается контрастная идеализация, а не прямая идеализация, как в полных житиях. В житиях этого типа создается образ подвижника, который активно отрицательно относится к миру среди ненормальных людей. Герой здесь скорее чудак, блаженный, нежели величественный и невозмутимый праведник. Иногда чудачества героя перерастают в конфликт святого в ущерб авторитетам, признанных миром.

В основе житий-легенд, по - видимому, лежит древняя традиция монастырских легенд, проникнутых демократическими уравнительными идеями. Этот тип житий близок к европейским демократическим монастырским легендам о скрывающемся святом. Однако корейские жития отличаются большей активностью личности – весьма энергичное неприятие окружающего мира с его нормами.

Новеллистическое житие имеет новеллистическую структуру – оно не имеет ни исходной, ни конечной ситуации и ограничивается одним или несколькими эффектными эпизодами, данными крупным планом. Эти эпизоды могут связываться в единую сюжетную нить, а могут и не представлять сюжетного единства.

Эти жития, по-видимому, восходят к устной традиции, к «рассказам с улицы», о которых говорит Ирён. В них чаще всего можно встретить ссылку к местной письменной или устной традиции, а также указание на новизну материала.

Встречаются и жития смешанные. В них может проследить наложенную одну схему на другую, например, соединение полного жития и легендарного житий, причем одна из схем будет определяющей, другая – подчиненной.

Внутри главы выделяются несколько тематических пар и групп. Например, жития 1 и 2 – жизнеописания Вонгчвана (VIII в.) и Паяна (X в.) – объединены задачей установить подлинные жизнеописания подвижников, так как их жития по недосмотру предшествующих биографов, были слиты воедино. Жития 5 и 6 – жизнеописания Хесука и Хегона и 15-16 – жизнеописания Пэхёна и Понхэ объединены под едиными заголовками по принципу подобия поведения героев. Жития 11 и 12 представляют собой два жизнеописания Чинпхё: одно составлено Ирёном, другое – надпись на камне, и т.д.

К житиям 11 и 12 тематически примыкает житие 14 – «Симджи наследует основателю», т.к. в нем автор снова обращается к теме той же сутры, они находится в определенной связи с авторской задачей в некоторых житиях.

Например, в житиях 1 и 2 – Вончвена и Пьяна, Ирён считает своей целью восстановить истину: заново создать жизнеописания на основании достойных доверия источников. Четыре жития – 10, 11, 12 и 14 – рассматриваются как доказательства аутентичности одной из сутр.

При составлении жизнеописаний, Ирён пользовался различными источниками: «каноническими» и «неканоническими». К «каноническим» относятся, например, китайские биографические сочинения танджон (кит. «панчжуань»), исторические китайские памятники, корейские официальные историографические сочинения, надписи на стелах и т.д. К «неканоническим» относятся, например, корейские жизнеописания хянджон «отечественные жития» и корейские письменные источники, находящиеся в частных руках.

Ким Ирён считает категорию «канонических» источников более авторитетной и как правило, обращается к «неканоническим» источникам в тех случаях, когда материал из первой группы памятников недостаточен или по каким-то причинам вызывает сомнения.

Бывает и так, что единственный источник, на который Ирён может сослаться, - это устная традиция. Из категории устной традиции Ирён разделит категорию «рассказы с улицы», к которой он призывал относиться критически. Чаще, однако, бывает, что Ирён не определяет, к какой группе устных источников относятся те сведения, которыми он оперирует.

В тех случаях, когда автор располагал только устными источниками или устными и «неканоническими» письменными, он создавал либо житие-легенду, или новеллистическое житие. Жизнеописание же полного типа базировалось на источниках официального характера. Несколько примеров жизнеописаний достаточно, чтобы убедиться в том, что жизнеописания буддийских подвижников не есть нечто художественно однородное.

Так, полные жития дают нормативный образ человека, подсказанный теми представлениями о «должном», которые вырабатывала государственная идеология под воздействием конфуцианства.

С этой стороной биографическая схема и контуры личности подсказаны конфуцианской традицией. Однако то, что наращивалось на эту основу, бралось главным образом из местной культурной традиции – письменной и устной.

Другой вид жизнеописаний жития-легенды отразили особый тип отношения к миру, в котором слились буддийские и даосские представления о человеке как о независимой от мира сущности, неподвластной миру с его обычными нормами. Эти представления вошли в литературу, по-видимому, в связи с переломом настроений в корейском обществе XII – XIII вв., выразившимся в общем увлечении даосизмом. В житиях легендах создаётся второй нормативный образ человека, как отражение в литературе этих настроений. Вместе с тем, этот идеал складывался, видимо, не без влияния устной демократической традиции, под давлением которой житие подчас интерпретирует проявление независимости личности по отношению к миру, как проявление независимости к сильным мира сего.

Внимание литературы XII – XIII вв. к человеку, выпавшему из официальных взаимоотношений, неподконтрольному властям, а также повышенный интерес к забавному, неожиданному, занимательному, открывало большие возможности литературы в дальнейшем развитии её «неофициальной» линии, которые были использованы житиями, литературой пхэсоль и в дальнейшем частично повестью сосоль.

В житиях-легендах пришлая культурная традиция сливалась с местной, подчиняясь тем художественным нормам, которые предлагали легенды, предания, апокрифические сказания.

Третий тип житий, новеллистический, в плане изображения человека, по-видимому, был более ближе к житиям-легендам.

 

II. «ПУСТЯКОВЫЕ РЕЧЕНИЯ» ПХЭСОЛЬ

 

В XII-XIV вв. развивается новый вид корейской литературы – проза малых форм пхэсоль на ханмуне. Название пхэсоль восходит к китайскому жанру байшо или байчуань сяошо - «литература байчуаней», то есть мелких чиновников во время династии Хань, которым было поручено собирать «уличные рассказы», «анекдоты», народные предания, песни для доклада императору о настроениях подданных. В средневековой Корее сбором, обработкой и сочинением произведений занимались видные литераторы, причем делали они это «от скуки», ради развлечения. Ранними сборниками пхэсоль считаются «Рассказы от скуки» Ли Инно (XII в.), «Развлекательные рассказы» Чхве Джа (XIII в.), «Рассказы Пэчуна» Ли Гюбо (XIII в.), «Пхэсоль Ечона» Ли Джехёна (XIV в.). Их сочинения – это собрание повествовательных миниатюр, не озаглавленных и не отделенных друг от друга. Обычно сборники пхэсоль значительны по объему: они состоят из девяти, а иногда и более квонов (томов).

Содержание миниатюр весьма разнообразно. Среди них есть и заметки этнографического характера, и эпизоды из жизни известных полководцев, поэтов, живописцев, и рассказы о том, как было сочинено то или иное стихотворение, и описания природы, или забавных случаев. Любая миниатюра – законченное самостоятельное целое, нередко сюжетный эпизод – не имеет фабульной связи с остальными. Авторы сознательно помещают рядом столь различные произведения. Это дает возможность поразить читателя неожиданностью и новизной.

Литература пхэсоль отражает общие тенденции эпохи – стремление пересмотреть с буддийских и даосских позиций конфуцианский взгляд на человека, ибо официальная государственная деятельность человека здесь не занимает писателя. Герой пхэсоль нередко изображается либо как участник необычного приключения, либо в тот момент, когда он, любуясь красотами природы, слагает стихи.

Тем не менее, герой пхэсоль остается историческим лицом, изображаются реальные события. Образ человека по-прежнему идеален: человека характеризует деяние; психология поступка еще отсутствует.

Те же самые принципы изображения действительности прослеживаются и на пейзаже, который впервые привлекает внимание художественной прозы. Пейзаж в литературе пхэсоль географичен. Авторы обычно отмечают, что они изображают какую-то конкретную местность. Внимание литературы привлекает пока только «идеальная», условно красивая природа.

Появление литературы пхэсоль свидетельствует о пробуждении интереса к яркому занимательному эпизоду, к сюжетности, а также о стремлении писателей к художественному описанию. Художественная проза отделяется от исторического сочинения. Отношение к литературе пхэсоль, несмотря на ее популярность, было в придворных кругах как к развлекательному «чтиву».

Источниками сюжетов произведений пхэсоль были не только устные рассказы, но и «неофициальные истории». Поэтому во многих пхэсоль обыгрываются исторические эпизоды и действуют реальные исторические личности, но, в отличие от «неофициальных историй», все это обработано в литературно-художественном плане. Персонажами пхэсоль были не только известные сановники, ученые, писатели, но и такие как певички-кисэн, ремесленники, торговцы, лекари, слуги и т.д. Благодаря пхэсоль перед читателем как бы приоткрылась «неофициальная» сторона жизни общества.

Как бы в противовес литературе пхэсоль в XII-XIV вв. в изящной прозе на ханмуне возникает совершенно новый жанр вымышленных биографий (называемых также псевдобиографиями и помеченных опять таки знаком чон). В большинстве своем – это истории, в которых героями выступают олицетворенные животные, растения, предметы, предупреждающие человеческое общество о зловещих пороках. В структуре одних псевдобиографий лежат официальные истории. Они обычно сопровождаются резюме автора, составленным от имени придворного историографа. К таким аллегориям относятся «История Деньги» Лим Чхуна (XIIв.), «История премудрого хмеля» Ли Гюбо (литературным намеком для написания этой псевдобиографии, вероятно, послужила поэма в прозе «Беседка старца во Хмелю», принадлежащая китайскому историку и поэту XI в. Оуян Сю) и «История госпожи Бамбучинки» Ли Чока (XIV в.). Построение других псевдобиографий, вроде «Истории служки Гвоздя», напоминает буддийские жития из «неофициальных историй». Автор последнего произведения – отшельник Сичён. Под этим прозвищем, по-видимому, скрывается корейский поэт и писатель Ли Джахён (1061-1125).

В псевдобиографиях отмечается сознательная установка на художественный вымысел. Исторические и литературные ассоциации – основной принцип изображения героев и событий. История деньги в «Биографии деньги» использована для назидательной цели, что выражено в конце биографии в резюме историка: «Можно ли назвать верноподданным того, кто, будучи на службе у государя, таит в себе двоедушие ради сугубой выгоды? Деньга сосредоточил все свои духовные силы на том, как обходится с законом и правителем. Благодаря дружбе с государем, которого он держал за руку, настойчиво внушая ему свои мысли, он получал от него безмерные милости. Он должен был бы умножать его выгоду, устранять грозящий ему вред и тем отблагодарить за милостивое отношение. А он вместо этого помог Пи (1 Пи – удельный правитель владения У (провинция Цзянсу, Китай). Стал сам лить медную монету) присвоить государству власть и сплотил вокруг себя зловредных сторонников». (перевод А. Троцевич)

 

III. ПОЭЗИЯ НА КИТАЙСКОМ ЯЗЫКЕ

 

Ранняя корейская поэзия (до XII в.) сохранила значительный список имен поэтов, которые писали стихи на китайском языке. Но сведений об этих поэтах у нас крайне мало, большинство их стихов утеряно, а библиографические сведения о них крайне скудны.

Наиболее значительным поэтом был Чон Джисан (ум. в 1135 г.), его творчество представлено нескольким стихотворениями. Чон Джисан, по-видимому, предвосхитил даосские настроения в корейской поэзии, которые становятся едва ли не преобладающими в XII – XIV веках. Приведем одно из его стихотворений:

Древняя дорога пустынна,

На ней переплетенные корни сосен.

Близко небо; к созвездиям Большой Медведицы и Вола

Можно прикоснуться

Плывут облака, струится вода,

Гость пришел в монастырь.

Красные листья, зеленый мох…

Монах запирает дверь.

Холодом осеннего ветра

Веет при закатном солнце.

Бледно сияние горной луны,

Кричат обезьяны.

Старец с густыми бровями

В монашеской рясе,

Он уже давно не грустит

О мирской суете

(перевод М. Никитиной и А. Троцевич)

Стихи проникнуты умиротворенной созерцательностью.

Природе и вину посвящено стихотворение Чон Джисана «Захмелев, мечтаю о Цзянами». Наиболее известное его произведение «Тэдонган» («Река Тэдон») – стихотворение о разлуке.

XII-XIV вв. - период, когда поэзия на ханмуне становится преобладающим видом в корейской литературе. К ней приковано внимание образованных людей общества. Стихи на ханмуне, принадлежавшие известным корейским поэтам, разыскивают и записывают.

Вот что пишет один из авторов этого времени Ли Инно (1152-1230):

«Границы нашей страны - рядом с восточным горем. Издавна она зовется страной небожителей. Много было в нашей стране выдающихся талантов. Стихи этих прославленных ученых и превосходных поэтов, начиная с Чхве Чхивона и таких, как Пак Иннян, известны даже в Китае. Они прославляли свои имена только у себя в стране, но и за ее пределами. И если мы не запишем их творений, не донесем их последующим поколениям, все они, несомненно, будут преданы забвению».

(пер. М. Никитиной и А. Троцевич)

Аналогичные мысли высказывают и другие авторы XII-XIV вв., например известный поэт Чхве Чха (1188-1260).

Отечественная поэзия на ханмуне воспринимается как предмет национальной гордости, ибо она представляет страну за ее переделами, от нее во многом зависит престиж государства. Такое отношение к собственной поэзии на ханмуне было одним из проявлений духа времени – общего подъема патриотических настроений, вызванного рядом причин, в том числе и монгольским нашествием в XIII в.

 

Поэтическое направление «Литература бамбуковых рощ». Творчество Ли Инно(1152-1220)

 

В данный период началось ослабление государства Корё. С ослаблением центральной власти совершается перелом настроений в корейском обществе. Многие образованные люди разочаровываются в конфуцианских идеалах, связанных с сильной государственностью, и переходят на позиции буддизма и даосизма, предпочитая чиновничьей карьере - уход к природе, бегство от общества. Так возникает почва для расцвета корейской даосской поэзии. Рождается целое поэтическое направление «Литература бамбуковых рощ». В Корее в XIII в. появляется несколько таких поэтических обществ, наиболее известным из которых было «Семеро мудрых, из страны к Востоку от моря», которое сыграло заметную роль в корейской поэзии. В него входили Лим Чхун, О Докчон, Хван Бохван, Чо Тхон, Ли Дамджи, Хам Сун и Ли Инно известный в Корее как наиболее крупный поэт этого направления. Произведение «Долина журавлей в горах Чирисан», написанное по мотивам «Персидского источника» китайского поэта Тао Юньмина (365-427), является программным для «Литературы бамбуковых рощ».

Ли Инно отвергает мир бедствий и ищет страну обетованную, где жизнь людей гармонична и спокойна.

Над грядой Турюсана

Облака на закате повисли.

Сотни скал и ущелий

Не уступят Гуйцзи красотою.

К журавлиной долине,

Взявший посох, ищу я дорогу,

В дальней чаше безлюдье,

Только слышно – кричат обезьяны.

Еле видимы башни

Трех священных вершин,

Затерялись под мхами

Разных записей древние знаки

Хоть спросил я сначала,

Как найти мне источник,

Все же сбился с дороги

Средь ручьев, лепестками покрытых.

(Восточная новелла. М., 1963. С. 36-37)

Корейские авторы того времени хорошо знали произведения современных им известных поэтов соседних стран, особенно творчество китайских поэтов Су Ши (1036-1101), Оуян Сю (1007-72). Творчество Тао Юнь-мина в то времени воспринималось или в сунской трактовке, скорее всего с позиций «Подражание персидскому источнику» Су Ши. Долина журавлей, утопические счастливые места- понимаются Ли Инно, как нечто вполне реальное.

Ли Инно рано остался сиротой и воспитывался родственником-монахом. Будучи потомком известного дворянского рода, Ли Инно не поддерживал власть военных. И поэтому в 1170г., когда власть перешла в их руки, он постригся в монахи. В 1186г. он все-таки вернулся к мирской жизни, сдал экзамен на чин и за десять лет государственной службы сделал успешную карьеру. За это время поэт сблизился с так называемыми «вольными поэтами» О Сэчже, Лим Чхуном, Хван Бохваном и свободное от службы время отдавал стихам и вину в их обществе. Их кумиром был китайский поэт Тао Юань-мин (365-427), который вел «естественный» образ жизни, воспевал природу и вино. Вслед за Тао Юань-мином они мечтали найти такое место, где можно было бы укрыться от опасностей мира.

Ли Инно пишет эссе о Долине журавлей в горах Чирисан, сам отправился на поиски блаженных. Такую страну поэт не нашел. Он искал умиротворение в «мире изящного слова», писал стихи и прозу. К сожалению, многие его стихи не сохранились, а те, что дошли до наших дней, по большей части посвящены природе и вину.

Заветная мечта – на склоне лет

в праздности проводить весенние дни.

Пробудившись от сна, беспричинно пугаться

ветра, сдувающего ивовый пух.

А там – алый дождь моросит,

стоит лишь штору поднять.

Зелени тени густы –

в их глубине птицы поют.

(перевод А. Троцевич)

Ли Инно мечтает о безмятежной жизни, один на один с природой, где испугать может летящий пух, перед глазами – красота опадающих лепестков да зелень листвы, а в ушах,- птичий щебет. Здесь мы видим скрытое противопоставление умиротворяющей природы, ее красок и звуков, полному угроз миру людей.

Как прозаик Ли Инно известен произведением в жанре пхэсоль «От скуки». Сочинение состоит из трех квонов, и было напечатано уже после смерти автора в 1260г. В сборник включены разного рода сведения: обычаи Кёнчжу – древней столицы Силла, описание окрестностей Согёна, дворцов и буддийских храмов Кэгёна – столицы Корё. Здесь записаны предания, рассказы об удивительных событиях, то есть фольклор. Больше всего в этом собрании стихов. Автор собирал творения поэтов прошлого и современников, своих друзей, которых не пригласили на службу, а также включил собственные стихи.

Ли Инно демонстрирует подчеркнутый интерес к «неофициальному» - занимательным историям и творениям тех поэтов, которые не состояли на государственной службе: стихи могли навсегда исчезнуть, в то время как их имена составляют славу своей страны.

 

Творчество Ли Гюбо (1169-1241)

 

В это же время в поэзии развивается и другое направление, отразившее более активное отношение к жизни, которое можно назвать обличительным, корни этой критики уходят в почву конфуцианских представлений о соответствии государя, равно как и любого человека на официальном посту, своему назначению. Эти идеи, которым исторические сочинения в основном обязаны осознанием норматива правителя, преломились в поэзии.

Критикуя действительность – плохое правление и нерадивых чиновников, поэты нередко противопоставляли современному им обществу некий «золотой век» в корейской истории, когда первые правители – основатели корейских царств – государственные дела вершили мудро, в соответствии с «принципами управления», выдвинутыми древними, благодаря этому не было смут, чиновники исполняли свои обязанности как должно, народ мирно трудился и благоденствовал.

Наиболее крупной фигурой этого направления был Ли Гюбо (1168-1241). Его псевдоним – Пэгун Коса. Он, пожалуй, - единственный писатель Корё, творения которого сохранились почти полностью. Он прославился как мастер стиха и прозы, и не только потому, что в совершенстве владел китайской системой поэтических приемов. В корейской литературе Ли Гюбо был пионером освоения новых жанров, новых тем, своеобразным интерпретатором традиционной поэтической тематики. Безусловно, особенности личности поэта проявляются в его творчестве. Однако традиционные биографии, которые составлялись для именитых чиновников, сообщали в основном о карьере человека и его заслугах на государственоой службе. О литературной деятельности писали кратко и, как правило, приводили список основных сочинений. Само творчество Ли Гюбо может помочь реконструировать некоторые черты его натуры. К сожалению, очень мало произведений Ли датировано, и теперь невозможно узнать, какие темы и настроения были характерны для его творчества в тот или иной период.

Род Ли Гюбо многие поколения принадлежал к ученому сословию мунсин, из числа которого выдвигались государственные чиновники, управляющие страной. Его семья после переворота «военных» не попала в число опальных, отец продолжал служить в столице, но общее настроение неприятия власти «военных», характерное для ученого сословия, наверняка захватило и Ли Гюбо. Не случайно, в юности он сблизился с поэтами – отшельниками из группы «Семеро мудрецов…» и даже взял себе псевдоним «Учитель трех пристрастий» (имеется в виду лютня кым, стихии вино)

В поэме «Тонмён - ван», Ли Гюбо обращается к корейской древности, пытаясь найти там идеал правителя. Поэма представляет собой жизнеописание основателя древнего корейского государства Когурё. В «Стихах на историческую тему, воспевающих годы правления Тяньбао» (43 стихотворения) Ли Гюбо в традиционной манере говорят о плачевном положении дел в обществе. Причину бедствий он видит в несоответствии политики двора принципам управления государством. Этот критический подход к происходящему дал возможность увидеть картину народных бедствий, создать стихи огромной обличительной силы.

Тяжкий феодальный гнет, бесправие и нищета простого народа, алчность и разврат правителей все это видел поэт, который сам, то терпел горести лишения, то возносился на высшие государственные посты. И все это он отразил в своих стихах. Ли Гюбо оставил огромное поэтическое наследие. Он писал стихи на китайском языке вэньянь, используя жанры, систему образности и традиционные темы китайской поэзии.

Многие стихи Ли Гюбо посвящены тяжелой крестьянской жизни, изнурительному труду землепашцев. Жизнь крестьянина тяжелая: природа нарушает привычные порядок, дожди и снег идут не тогда, когда нужно, и не так, как должно; чиновники разоряют крестьян поборами. Те, кто кормится крестьянским трудом, бесстыдно богатеют, думая лишь о собственном благе: они не уважают крестьянский труд, которым держится государство. Вот его стихотворение «Пою для тех, кто трудится в поле»:

В дождь мы полем рис,

Гнем спину на поле,

Вид наш ужасен,

Неужели это облик человека?

Знатные господа

Всегда беспечны и свободны.

Богатство, знатность, надменность

И расточительность.

Все это за наш счет!

(перевод М.Никитиной и А. Троцевич)

Лишения и невзгоды испытывают сирые и беззащитные («Жалобы вдовы»). Нравы в государстве таковы, что рушатся самые священные связи между людьми: мать бросает свое дитя («Ребенок, брошенный на дороге»).

Поэта волновала судьба государства, родины. С болью и гневом пишет он о военных набегах монголов и разорение страны («В шестой день девятой луны»).

Творчество Ли Гюбо многотемно. В совершенной поэтической форме он описывал прекрасную природу Кореи. Неоднократно воспеты им вино и комунго (национальный музыкальный инструмент). Его любовная лирика прославилась на века. Ли Гюбо был одним из первых в Корее авторов любовных стихотворений в жанре акпу (Юефу).

Цветок пиона напоен росой,

словно чистым жемчугом –

Красавица его сорвала

И проходит под окном.

Затаив улыбку,

спрашивает у юноши:

«Кто красивее, я или цветок?»

И юноша отвечает в шутку:

«Все же лучше ветка с цветком!»

Красавица к цветку приревновала

И растоптала ногами

ветку с цветами на дороге:

«Если цветок красивей, чем я,

Нынче ночью можешь спать с цветком!»

(«Песня о сорванном цветке»)

(пер. М. Никитиной и А. Троцевич)

 

IV. ПОЭЗИЯ НА КОРЕЙСКОМ ЯЗЫКЕ

 

Корейская поэзия на родном языке X-XII вв. почти не сохранилась. Дошло лишь одно произведение на иду, написанное в форме хянга- «Скорблю о двух военачальниках», в духе конфуцианской традиции воспевающее двух верных подданных, которые в бою спасли жизнь Ван Гону – основателю династии Корё. Создателем этого произведения считают государя Йеджона (1106-1122), которому принадлежала еще одна песня «Кукушка».

Однако это не означает, что хянга в данный период исчезли. Между тем, такая точка зрения в корееведении существует, и основана она на доверии к тем датировкам хянга, которые даны в «Событиях».

В настоящее время есть основания сомневаться в достоверности некоторых из этих дат. Не исключено, что хянга сочинялись и в этот период. Помещение хянга в «Событиях» без перевода показывает, что они были живой традицией и читатели понимали их.

 

Песни «Корё Каё»

 

Однако с XII-XIV вв. объектом общественного внимания была не только поэзия на ханмуне, но и отечественная поэзия на корейском языке. В ней наблюдается оживление национальной традиции, которая послужила рождению нового поэтического вида – Каё (или «Корё каё», «песни Корё»). Но песен Корё каё сохранилось очень мало: известно около шестидесяти названий стихов, текстов же не более двадцати. Песни Корё – объединяют поэтические произведения разного типа, которые были написаны на корейском языке в период правления династии Корё. Тексты записывались на иду, переводились на китайский язык и передавались устно. Сведения о Корё каё помещены в историческом памятнике «История династии Корё», в разделе «Трактаты о музыке». Переводы песен на китайский язык сделал поэт Ли Чехё. Он перевел одиннадцать песен и включил их в сборник «Малые акпу»

Каё в отличие от хянга, представлены светскими произведениями. Среди оставшихся каё, разнообразных по форме и тематике, можно обнаружить такие, как «Песня Чон Гваджона», которая приписывается автору XII в. Чон Со. В ней опальный поэт говорит о неизменной преданности своему государю.

Живу в тоске и в слезах о моем государе.

Кукушка в горах, что тоскует о государе из Шу,

На меня так похожа!

Как же так! Наговорить на меня! Ох!

Но заходящая луна и рассветная звезда правду знают!

Пусть умру, душа- жизнь одна останется, но и тогда

захочу идти одной дорогой вместе с государем! Ох!

(перевод А. Троцевич)

Песня написана в традициях хянга, когда смысл открывается в последней строке: душа и после смерти служит государю. Интересно, что в песне Чон Со используется китайский поэтический образ кукшки – души царевича из княжества Шу, который был окдеветан, сослан и умер на чужбине. И в этой песне магией поэтического слова душа корейца (Чон Со) сопричаствует событиям древности, но на этот раз не вобственному образцовому прошлому, а «китайской классике». Вспомним, что в хянга, как правило, отсутствуют китайские поэтические образы.

Критика действительности в каё ведется под тем же углом зрения, что в стихах на ханмуне и исторических сочинениях. Так, каё «Бык громко ревет» критикует вана, который забросил дела правления в трудное для государства время; в каё «Сарихва» высмеиваются лихоимцы-чиновники.

В числе сохранившихся образцов национальной поэзии на корейском языке немало любовных лирических стихов. Среди каё можно найти произведения грустные и драматические. В песне «Согён пёльгок», например, девушка прощается с любимым:

Город Согён – ачжилька

Город Согён – столица

Ви, туоронсон, таринтири!

Этот народный город –

Малый Согён люблю я.

Ви, туоронсон, таринтири!

Лучше, чем разлучаться

С тобой, Согён я брошу.

Ви, туоронсон, таринтири!

Если меня ты любишь,

Пойду за тобой повсюду.

Ви, туоронсон, таринтири!

Жемчуг, упав, ачжилька!

В дребезги разобьется.

Ви, туоронсон, таринтири!

Но не порвется нитка,

На который жемчуг нанизан

Ви, туоронсон, таринтири!

Будь тысячу лет, ачжилька:

Без меня одинок на свете

Ви, туоронсон, таринтири!......

(перевод А. Ахматовой)

Встречаются и жизнерадостные, шутливые каё о любви, традиции которых развились позднее, в городской поэзии XVII-XVIII вв.

Об органической связи каё с фольклором свидетельствуют сопровождавшие их мелодии, язык и метрическая организация стиха каё представляет собой длинную форму корейской поэзии (Чанга - буквально «длинная песня»).

В этот период, очевидно, развивалась и индивидуальная лирика. Примером может служить стихотворение «В зеленых горах буду жить» неизвестного автора:

Теперь я буду жить в горах,

Я буду жить в горах зеленых!

Есть стану дикую хурму

И буду жить в горах зеленых!

Вот так!

Вот так…

Ты плачешь, птица, надо мной?

Плачь птица! Плачь с утра до ночи!

И я печален, как и ты,

И я с утра до ночи плачу!

Вот так!

Вот так…

Летает птица над водой,

Смотрю я, как она летает.

Бреду с мотыгою в руках,

Смотрю я, как кружится птица.

Вот так!

Вот так…

Так провожу я долгий день –

За делом и порой без дела.

Ни кто не едет, не идет…

Что принесет мне ночь глухая?

Вот так!

Вот так…

Куда ты, камень, брошен был?

И для кого предназначался?

Ведь я ни с кем не враждовал,

А принял твой удар и плачу!

Вот так!

Вот так…

Теперь у моря буду жить,

Теперь я буду жить у моря.

Одних улиток стану есть

И буду жить всегда у моря!

Вот так!

Вот так…

Послушай-ка, любезный друг!

Послушай, что тебе скажу я:

На нашем корабле большом

Бревно гнилое вместо мачты!

Вот так!

Вот так…

(пер. А. Жовтиса)

Стихотворение написано в форме народной песни, в ней своеобразно разработана традиционная поэтическая тема «ухода к природе».

В корейской традиции важное место занимали сезонные ритуалы стимулирования плодородия. Поскольку в древности полагали, что слово имеет магические свойства, в текстах ритуальных песен содержатся намеки, связанные с производительным актом – словесное «сотворение жизни» способны стимулировать реальное плодородие. Поэтическое слово, описывающее «творение жизни» по традиционным представлениям, должно нейтрализовать силы хаоса и установить в стране порядок, который был нарушен. Неслучайно в этот период популярной фигурой стал, Чхоён, способный укротить злые силы и установить гармонию. О нем сочиняли стихи известные поэты, а ритуальное представление театра масок «Чхоён» весной разыгрывали при дворе.

Литература Корё наследует традиции, которые определились еще в период организации корейских государств. Одна из этих традиций связана с местной культурой, мифами и ритуалами, сформировавшими литературу на корейском языке, другая пришла из Китая вместе с письменностью и системой поэтических и прозаических жанров. Время правления династии Корё отмечено активным развитием прозы и поэзии на китайском языке. Корё дало своих мастеров изящной словестности – историков, авторов официальных и неофициальных сочинений, поэтов, которые в рамках китайских поэтических жанров воспевали свою страну. В памятниках поэзии и прозы, написанных на китайском языке пропагандировалась мысль о самостоятельной ценности собственной культуры. В конце правления династии Корё развилось движение по собиранию, переводу на китайский язык или записи способом иду приданием песен, которые жили в народе. Собственное народное творчество не противопоставлялось сочинениям, написанным по китайским образцам. Напротив, писатели того времени стремились показать, что свои национальные творения ничуть не хуже того, что создано китайской культурой. В этот период, особенно в последние два века правления династии, для корейской культуры, важна была мысль о равнозначности двух цивилизаций.

 

III. ЛИТЕРАТУРА ДИНАСТИИ ЧОСОН (ЛИ) (1392-1910)

КОРЕЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА XV-XVI вв.

 

В конце XIV в. в результате дворцового переворота в стране утвердилась династия Ли, правившая с 1392 до 1910 г. Основатель династии Ли Сонге свое государство называл «Чосон» в память о Древнем Чосоне. Столицей стал Сеул. Новый король и его приемники приняли меры к возрождению в Корее централизованного государства.

Вплоть до второй половины XIX в. Корея оставалась типичной феодальной страной. В её экономике господствовали феодальные производственные отношения, дворянство (янбаны) и крестьяне составляли основу феодального общества. Рабы не участвовали в производстве материальных благ, делясь на частных и казённых, они использовались на домашней работе и занимались приготовлением пищи, уборкой помещений, уходом за скотом и т.д. Основным и единственным производителем материальных благ был крестьянин. Земля, которую он обрабатывал, находилась частично во владениях помещиков-феодалов, частично была сосредоточенна в руках государства. За счет этих земель содержался весь громоздкий аппарат феодального государства. Государство не отпускало специальных средств (деньгами или натурой) на содержание этого аппарата. Оно раздавало сосредоточенный в его руках земельный фонд в виде наделов центральным и местным учреждениям, чиновникам, которые работали в этих учреждениях. Натуральная рента, которая взималась владельцами наделов с крестьян, обрабатывающих их, шла на содержание учреждений и их штата. С течением времени такие наделы, которые первоначально давались в пожизненное пользование, на срок службы, присваивались их владельцами и переходили в наследственное пользование. Такая система надолго задерживала развитие капиталистических отношений в Корее, сохраняя незыблемым натуральное хозяйство. Крестьянство на надельных землях подвергалось двойной эксплуатации: оно должно содержать тех, кто кормился с земли, и одновременно вносить натуральный налог государству. Эта эксплуатация усугублялась непомерно разросшимся ростовщичеством. Крестьянин не мог обеспечить себе необходимые ему средства для существования. Низкий уровень производительных сил и тяжесть феодальной эксплуатации были причиной голода, систематически охватывающего деревню.

XV в. - век значительных успехов в укреплении централизованного государства. Это было время распространения неоконфуцианской идеологии (школы Чжуси). В борьбе за власть, консервативная знать прикрывалась лозунгами защиты старого ортодоксального конфуцианства. Её противники стояли на позиции чжусианства, пытаясь отойти от догматического его применения. Неоконфуцианские учёные заявляли, что захват высшей властью больших земель наносит вред интересам народа и угрожает самим основам государства. Они проповедовали необходимость «верного служения государства» и «справедливого управления народом». Квон Гын (1352-1409) один из первых корейских неоконфуцианцев. Много внимания он уделял критике важнейших догм буддизма и даосизма. Буддийская церковь, которая с IV до XIV вв. является государственной религией, утратила политическую роль, хотя продолжала иметь большое влияние на духовную жизнь страны. Была осуществлена секуляризация земель буддийских монастырей, площадь которых сократилась в 4-5 раз.

XV век отмечен двумя событиями исключительного значения: в 1403 году был изобретен первый в мире наборный металлический шрифт для печатания, в 1443 году была изобретена корейская национальная письменность. Вновь созданная письменность была поставлена на службу властвующего класса и использована для перевода на корейский язык конфуцианских классиков, а также буддийской религиозной литературы. Но уже вскоре национальный алфавит был использован и противниками существующего режима.

В XVI в. намечается ослабление централизованного государства, что обусловлено захватом земли крупными феодалами и усилением эксплуатации народа, а также борьбой внутри властвующих верхушек. Участились крестьянские восстания.

Катастрофических размеров народные бедствия достигли в конце XVI века, когда к внутренним бедам присоединились жесточайшие испытания – война с вторгнувшимися японскими ордами Хидэёси. Шесть лет (1592-1598) продолжалась кровопролитная Имчжинская война. Страна превратилась в груду пепла, в огне погибло множество ценнейших произведений искусства, многие литературные памятники. Эта война не могла пройти бесследно для истощенной экономически Кореи.

 

I. ПОЭЗИЯ XV-XVI ВВ. НА КОРЕЙСКОМ ЯЗЫКЕ

 

Жанр «сиджо»

 

В отличие от поэзии на ханмуне, которая развивалась в рамках китайской системы жанров, поэзия на родном языке представлена самобытными корейскими жанрами.

В XV – XVI вв. развивались новые жанры поэзии на родном языке – это сиджо, каса, чан-сиджо, оформлению и развитию которых помогло создание в середине XV в. корейской фонетической письменности.

Жанр сиджо возник на рубеже XIV - XV вв., достиг своего расцвета в XVI – XVIII вв., к нему нередко обращаются и современные поэты. Сохранилось около 2000 сиджо XIV-XIX вв. Они удивительно напоминают 10-строчные хянга: повторяют их тройственную структуру, отводят особую роль третьей, заключительной части, которая, как и последняя строфа хянга, нередко предваряется междометием; большое внимание уделяется звуковой стороне стиха.

Стихотворение сиджо довольно четко организовано метрически. Все три его строки делятся на два полустишия (это даёт основание переводить его на русское шестистишие); каждое полустишие состоит из двух стоп – трёх и четырёхсложный; исключением является первое полустишие третьей строки, которое обычно трёхстопно. Первая стопа этого полустишия трёхсложна, в остальных стопах допускаются колебания в один - два слога. Сиджо не читались, а исполнялись в сопровождении музыкального инструмента. Тематика поэзии на родном языке в изучаемый период очень многообразна.

XV в. – утверждение династии Ли, начало которой совпадает с освобождением от монгольского ига, успешной борьбой против японских пиратов. С этим периодом связано развитие дифирамбической поэзии («Ода летающему дракону» Чон Нин Джи (1396-1478) и Квон Дже (1387-1445), оды Пён Ге Рана и др.), написанной с помощью новой корейской письменностью, прославляющей новую династию и зачинателя.

Защита рубежей родины, утверждение мира в стране, поддержка новой династии, осуждение прежней, – основные темы и мотивы в корейской поэзии XV – начала XVI вв. Поэты - Нам И, Ким Чон Со, Чон То Чжона, Ли Чи Вана, Пак Чхэн Нёна и многие другие были крупными гражданскими и военными деятелями. Например, Нам И (1441-1468) был военным министром в возрасте 26-ти лет. Ким Чон Со (1390-1453), прозванный «большим тигром», был способным администратором на посту генерал-губернатора.

Ким Чон Со принадлежат следующие строки стихотворения:

Воет северный ветер в верхушках деревьев,

Снег блестит под холодной луной.

У границы за тысячу ли от родных

Стал на стражу я с длинным мечом.

Громок посвист мой ... грозен пронзительный крик...

Нет преград для меня на земле.

(перевод А. Ахматовой)

А Нам И – принадлежит следующее стихотворение:

Взошел я на вершину Пэктусана.

Стою, на меч тяжелый опершись.

О, Родина моя, листок древесный,

Зажатый меж племён Юэ и Ху!

Когда же на дальнем севере и юге

Дорог военных мы развеем пыль?!

(перевод А. Жовтиса)

Сиджо отразило драматические события в истории страны. Смена династии расколола высшее сословие на две группировки. Для тех, кто остался верным последнему государю династии Корё в «проигрышной ситуации»; нравственным прибежищем явились вековые культурные ценности. Это хорошо заметно в ранних сиджо. Так, Чон Монджу (1337-1392), видный сановник, конфуцианский мыслитель, отказавшийся примкнуть к сторонникам дома Ли и убитый за это, писал:

Пусть небом суждено мне умереть,

Пускай умру, пускай сто раз умру я,

И кости превратятся в прах земной,

И тело бренное, душа покинет,

Но сердце, преданное государю,

Пребудет неизменным навсегда!

(перевод А. Жовтиса)

Суровым испытанием для представителей высшего сословия оказалось и восшествие на престол в 1456 г. государя Седжо, казнившего своего малолетнего предшественника – Танджона. В поэзии в это время с большой остротой встает проблема нравственной позиции человека, верности убеждениям. Со времен Конфуция «сосна» ассоциировалась с преданным подданным. Этот образ мы встречаем в сиджо поэтов, известных как «шесть казнённых» при Седжо. Вот следующее стихотворение, принадлежащее Сон Саммуну (1418-1456), одному из создателей корейской фонетической письменности:

Что после смерти станется со мной?

Хочу я стать сосною на Пэнлао.

Поднявшись на высокую вершину,

Один я буду зеленеть в ту пору,

Когда холодный снег летит на землю

И вовсе белое одёто всё вокруг!

(перевод А. Жовтиса)

Следующий период – тяжелый период. Обострились противоречия феодализма в XVI в. – начале XVII в. Острой была политическая и идеологическая борьба среди верхушки корейского общества. Глубокое разочарование произошло среди лучших представителей образованной его части.

 

Поэзия «канхо-мунхак»

 

Разочарование,- отразилось в творчестве поэтов «озёрной школы» Канхо-мунхак. Основной мотив этой поэзии – уход к природе. Глубоко понимая бесполезность борьбы дворянских групп между собой, поэты этой школы бичуют «глухих» и «слепых», разумея под этим светскую чернь:

Пусть даже гром грохочет над горами –

Глухой не слышит ничего вокруг

Пусть солнце яркое стоит в зените –

Слепой не видит ничего вокруг ...

А мы и видим всё, и слышим всё,

Слепыми и глухими притворяясь!

(Ли Хван (1501 – 1570))

(перевод А. Жовтиса)

Поэты «озерной школы» отвергают власть, знатность, чины, богатства, призывают к стремлению к простоте. Излюбленная их тема – описание природы, одинокая жизнь анахорета, для которых друзья – чайка на реке, луна на небесах, сосна на скале, увлеченное занятие – рыбная ловля, или обращение к мотыге, чтобы вспахать клочок земли возле своей хижины, да тяпке, чтобы выполоть сорные травы.

В сиджо тема природы вошла в середине XV в. с циклом из четырёх стихотворений Мэн Сасона (1359 - 1431), воспевшего жизнь отшельника в разные времена года, и с тех пор господствует в этом жанре. В сиджо Мэн Сасона отражаются древние представления о зависимости между «старшим», в данном случае государём, и состоянием космоса. Государь, обладающий особой силой, и отвечающий за гармонию в космосе, является источником милости для подданного.

Уже весна на реках и озёрах

Волнением охвачена душа.

Пью миртное вино, сижу у речки

И рыб златочешуйчатых люблю.

Так, наслаждаясь, время провожу я –

По милости владыки моего.

(перевод А. Жовтиса)

Поэты «озёрной школы» ввели в корейскую поэзию пейзаж с особой живописной манерой его изображения и достигли в этом большого мастерства. Особенную известность приобрели классики этого направления Юн Сон До и Син Хым (1586-1628), начавший писать стихи с 9 лет. Поэты «озёрной школы» создали особую «циклическую форму сиджо»: цикл трёхстиший, объединённых единой темой. Циклы «Пять друзей – речка, сосна, камень, луна, бамбук», «Время года рыбака» Юн Сон До, «Двенадцать напевов Тосана» Ли Хвана.

Известным поэтом – пейзажистом XVI в. был Ли И (псевдоним Юльгок (1537-1584). Сохранился лишь один цикл его стихов «Девять излучин Косана». Несколькими штрихами поэт создаёт необычно красочный пейзаж – миниатюру. Поэт ищет наиболее впечатляющие, свежие образы, внимательно относится к слову. Ли И интересует красота самого пейзажа гораздо больше, чем настроение, создаваемое картиной природы, подчеркивает её живописность.

Вот одно стихотворение их цикла:

Шумит листвою свежей ширма леса.

Как хорошо излучила Самгок!

Здесь летнею порой щебечут птицы,

Среди листвы, порхая вверх и вниз.

Здесь веер свой раскрыв навстречу ветру,

Стоит сосна – и зной не страшен ей.

(перевод А. Жовтиса)

В поэзии XV в. пробивает себе дорогу любовная тематика. Эта тема, запретная с точки зрения конфуцианской морали, была богато представлена в поэтическом творчестве эпохи Корё, но культивировалась лишь в стихах «низшего сословия» корейского феодального общества – народных актеров-певцов квандэ и гейши кисэн. Квандэ и кисэн не только бережно хранили и передавали из уст в уста поэтические произведения давних времен, но сами были авторами прекрасных сиджо. В творчестве этих поэтов и поэтесс из народа, имена которых большей частью неизвестны, главное внимание уделялось человеческим чувствам, простому человеку с его горестями и радостями. Нередко сиджо было насыщено юмором, беззлобной шуткой. В этой лирической поэзии оживали традиции народного песенного творчества.

Поэтические произведения Хван Джини (1506-1544) (псевдоним Менволь), отличающиеся изящным, тонким юмором, обязанные своей популярностью не только совершенству формы, красоте поэтического языка, но главным образом содержанию: обращение к простому человеку, его обыденной жизни.

Вот одно из наиболее её стихотворений:

Ты не гордись своим течением быстрым

В горах зеленых, о ручей Пёкке!

Настанет час – и ты достигнешь моря,

Чтоб в нём навек исчезнуть без следа.

Не лучше ль бы остановиться

В горах, где светит ясная луна?

(перевод А. Жовтиса)

С этим сиджо связана такая легенда. Хван Джини прослышала о том, что некто Пёкке избегает мирских развлечений, пренебрегает женщинами и этим хвалится. Подговорив друзей вызвать Пёкке на прогулку при ясном лунном свете, Хван Джини, следуя в некотором отдалении, запела сиджо. Пораженный красотой и остроумием Хван Джини, Пёкке забыл свои женоненавистнические взгляды.

Сиджо построено на игре слов: «ясная луна» - Менволь – литературный псевдоним поэтессы. Таким образом, сиджо имеет второй основой смысл: годы уйдут, не вернёшь молодости, забудь гордыню, Пёкке, пользуйся дарами жизни!

В другом стихотворении поэтесса трогательно рассказывает о женщине, ждущей любимого:

Когда ты разуверился во мне?

Когда, скажи, тебя я обманула?

Уже давно пробили третью стражу,

Ушел осенний месяц на покой.

А ты всё не идёшь ... Зачем же ветер

Опавшею листвою шелестит?

(перевод А. Жовтиса)

Явления природы отражают трепетные переживания героини. Её тревожному ожиданию соответствует осенний пейзаж, нарисованный при помощи традиционного поэтического образа шороха листьев.

Продолжая традицию Хван Джини, многие поэтессы: Сори, Куджи, Мэ Хва – строят стихотворения на игре слов. Например, в следующем сиджо Сори (конец XVI – начало XVII в.);

Я слышу, как зовут меня: «Сосна!»

Вы о какой сосне, друзья, твердите?

Высокая и гордая, одна

Стоит она над крутизной обрыва –

Пожалуй, что добраться до неё

Мальчишки-дровосеки не сумеют!

(перевод А. Жовтиса)

Сиджо строится на игре слов: Сори - имя поэтессы и сори - по-корейски «сосна».

Тесная связь сиджо поэтов из народа с фольклором проявляется в использовании лирической тематики и приёмов раскрытии темы, свойственных фольклорной лирике:

Чем жить, как я живу, о нём тоскуя,

Наверное, уже лучше умереть!

Пусть лунной ночью среди гор безлюдных

Душа моя кукушкой обернётся

Я притаюсь и тихо закукую ...

Тогда меня услышит милый мой!

Неизвестный автор

(перевод А. Жовтиса)

Не одну только грусть, но и радость жизни, счастье разделённой любви находит лишь в лирике поэтов из народа:

Цвету ли расцветают на лучах,

Кукушка ли в зелёной роще плачет,

Сегодня милого я встречу вновь –

И ничего на свете мне не надо!

Кто там заплакал, что там расцветает –

Ни до чего мне дела нет теперь!

Неизвестный автор

(перевод А. Жовтиса)

Самая важная тема нового периода – патриотизм. Особенно отчетливо звучит она у Ли Сунсина (1544-1598). Единственное стихотворение на корейском языке – раздумье флотоводца, накануне решающего морского сражения у острова Хансандо, в котором он нанёс японским захватчикам сокрушительное поражение:

Мечом вооруженный, в эту ночь

На острове Хансан я был на страже.

Луна всходила над дозорной башней,

Глубокая печаль меня томила ...

Но вдруг донёсся вражьей дудки звук –

И словно полоснул ножом по сердцу

(перевод А. Жовтиса)

Патриотическая тема звучит и в поэзии Ким Санхона (1570-1652) в замечательном стихотворении неизвестного автора, думающего о том, чтобы не было больше войн и чтобы люди «перековали мечи на плуги».

Я выкину мечи и сабли,

Раздал их братьям и друзьям,

Мы отстоим, друзья и братья,

Страну родную! И тогда

Я соберу мечи и сабли

И переплавлю на плуги.

(перевод А. Жовтиса)

В конце концов и сама пейзажная лирика «озерной школы» была глубоко патриотичной, прививала любовь к родной природе, к её красоте. Некоторые поэты этого направления активные участники освободительной войны, например, Син Хым.

В процессе развития поэзии на корейском языке от сиджо ответвляются чан-сиджо (буквально – длинные сиджо).

Чан-сиджо – общее название нескольких разновидностей поэтических форм (но больше сиджо), сохранивших некоторую метрическую общность с сиджо, возникло в ХVIIв. Этот жанр, по-видимому, представляет собой переходный этап в развитии короткого стиха от упорядоченного к свободному.

 

«Каса»-напевные строфы. Творчество Чон Чхоля (1537 - 1594)

 

Середина XV в., - период возникновения жанра Каса. Каса – это поэма. Единицей стиха здесь является двустопное полустишие, каждая из стоп которого обычно содержит по четыре слога. Жанр каса представляет собой синтез пейзажного хянга, многострочных каё и даосско-чаньских веяний. В каса, так же как и в многострочных каё, даётся сравнительно большой отрезок времени (до года или несколько лет) в жизни человека. Одной из первых каса была «Славлю весну» Чон Гыгина (1401 - 1481).

Расцвет каса относится к XVI в. и связано прежде всего с именем выдающегося поэта Чон Чхоля.

Замечательный корейский поэт XVI в. Чон Чхоль известен больше под литературным псевдонимом Сонгян («Сосна и река»). В посмертном адресе поэту одного из его современников истолковывается первая часть псевдонима: «Внешность Чон Чхоля была подобна сосне, а стойкостью он напоминал бамбук, засыпанный снегом». Это образная характеристика человека, который остается чистым в своих принципах и в убеждениях при любых обстоятельствах, полно и точно передает смысл жизни и творчества поэта, сумевшего создать первый авторский сборник стихов на родном языке, и довести до совершенства жанры национальной поэзии, в условиях господства китайских художественных канонов в литературном мире Кореи.

Чон Чхоль жил и творил в смутную для Кореи пору. Рост крупного землевладения и ослабление центрального общества в XVI в. вызвали обострение классовых противоречий, выразившихся, в частности, в массовом бегстве крестьян с насиженных мест, в народных волнениях. Кроме того, ожесточенные распри внутри господствующего класса, начавшиеся в первой четверти XVI в., привели к возникновению в 1575 году двух группировок – «западной», составляющей старую столичную знать, и «восточной», отражавшей интересы молодых конфуцианских ученых. Эта междуусобная рознь, словно ржавчина, разъедала страну в канун тяжелого испытания для корейского народа - Имчжинской войны против японских захватчиков (1952 – 1958 гг.)

«Если так и пойдет дальше, - писал о положении в стране современник Чон Чхоля крупнейший мыслитель и государственный деятель Ли И, - то через несколько лет народ непременно взбунтуется, и страна погибнет…»

Да, было над чем задуматься передовым людям, не безразличным к судьбе родины. Не потому ли в творчестве Чон Чхоля так тесно переплелись пессимизм и жизнелюбие, недовольство окружающим и преданность интересам страны?

Чон Чхоль родился в 1537 г. в семье довольно крупного придворного сановника, связанного родственными узами с королевской фамилией. Юному Чон Чхолю не раз случалось играть с наследным принцем, будущим государем Мёнджоном, что наложило отпечаток на их дальнейшие взаимоотношения – из-за дворцовой интриги отец Чон Чхоля вместе с семей был сослан в южные районы страны. Чон Чхоль только в 1551 году, когда отец был прощен, возвратился в столицу и продолжил свое запоздалое образование. Учителями Чон Чхоля были известные в то время философы – конфуцианцы и знатоки танской поэзии Ким Десын и Ким Инху. Последний привил будущему поэту и вкус к стихосложению на родном языке. Чон Чхоль получил превосходное по тем временам образование. B 1562 году он занял первое место на государственных экзаменах на гражданский чин, далее, блестяще выступил на конкурсе, организованном Ведомством по конфуцианскому образованию. Король Мёнджон узнал в победителе друга детских лет. Тут же Чон Чхолю была пожалована высокая должность в Прокурорском приказе.

Но дальнейшая карьера Чон Чхоля сложилась вовсе не гладко. Служба при дворе не раз сменялась изгнанием или же добровольным отшельничеством. Нередко причиной тому сказывался характер поэта, его прямота, бескорыстие, неподкупность.

B 1567 году Чон Чхоль и философ Ли И были избраны членами придворной академии Окшан («Яшмовый зал»). С воцарением Сонджо, он занимал ряд ответственных постов. В любой обстановке, поэт – сановник всегда оставался верен себе, не льстил, и не слушал лести, предпочитал поступиться службой, нежели собственным мнением.

В 1584 г. умирает Ли И. Травля «партии западных», к которой относится Чон Чхоль, усиливается. Мишенью для нападок на Чон Чхоля становится его склонность к вину. В такой обстановке, Чон Чхоль был вынужден в который раз! – покинуть столицу.

В 1589 г. раскрывается заговор «восточных» против короля, и Чон Чхоль немедленно возвращается в столицу. Тронутый неизменной преданностью опального поэта, король предлагает ему пост «правого» (т.е. второго) министра в Государственном совете, а вскоре назначает «левым» (первым) министром. «Восточные» продолжают плести интриги против Чон Чхоля, и отношение короля к нему постепенно охлаждается. Прямота суждения подданного, его нетерпимость к фальши задевают короля, привыкшего к лести. Особенно острым было столкновение сюзерена с вассалом по вопросу о выборе наследника. Чон Чхоль вместо принца Седжона, выдвинутого монархом, предложил принца Кванхэ. Это вызвало недовольство короля и привело к очередному, на сей раз последнему, изгнанию поэта.

В конце мая 1592 г. началась Имчжинская война, у Южных ворот дворца король Сонджо обратился к народу. Едва он кончил говорить, из толпы вышел глубокий старец и громко попросил для Чон Чхоля прощения. Этот факт сам по себе свидетельствует о многом. Народ вспомнил о мудром сановнике: в тяжелые для Кореи дни, только Чон Чхоль и такие как он, могут спасти страну от порабощения. Поэт был освобожден из ссылки особым указом. Он получил назначение командующего войсками провинций Чолладо и Чхунчхондо, провел несколько удачных боевых операций против японской армии. В 1593 г. он возглавил посольскую миссию в Китай. После успешной миссии Чон Чхоль вернулся на остров Канхвадо, где и скончался 7 февраля 1594 года. С болью писал о нем его современник, поэт Квон Пхиль в стихотворении на ханмуне «Проходя мимо могилы Сонгана»:

Опадает листва с дерев,

Дует ветер, дождь моросит

Отрешенно звучат слова

В песне той, что создал поэт.

Как печально мне одному

Не с кем выпить чашу вина!...

Он вчера лишь стихи слагал –

Он сегодня в могиле спит.

(перевод А.Жовтиса)

Спустя девяносто лет, в 1685 г. Чон Чхоль в ряду с другими выдающимся писателями и поэтами Кореи был удостоен посмертно звания «Мунчхон» - «Блестящего литератора».

Литературное наследие Чон Чхоля довольно велико. «Сочинения Сонгана» в семи книгах собрал и издал после смерти поэта в 1632 году его сын Чон Джонмён. В них включены 570 произведений, написанных на ханмуне в традиционных жанрах китайской изящной словесности: поэзия, эпистолярная проза, эссе, эпитафии, заметки, сочинения в форме вопросов и ответов, записки о разном, доклады на высочайшее имя, комментарии к произведениям классиков, жизнеописания. Высокая оценка этим сочинениям дана в «Летописи правления Короля Сонджо». Стихи и проза его возвышены и радостны, подвижны и стремительны. Стиль письма его искусный и свободный. Стихи на ханмуне, созданные Чон Чхолем в период войны, полны патриотического пафоса.

Но не эти произведения на ханмуне принесли поэту неувядаемую славу. Небольшой сборник стихов «Сонган каса» стал важной вехой на пути развития корейской поэзии на родном языке.

Первое издание сборника «Сонган каса «, вышедшее в 1690 году, не сохранилось. Самым ранним, из дошедших до наших дней считается издание, опубликованное праправнуком поэта – Чон Чхоном в 1747 году в Сонджу, и переизданное в 1768 году, в Пхенъяне. В него вошли четыре поэмы каса, восемьдесят два трехстишия сиджо и одно длинное сиджо чан-сиджо.

Оставаясь до конца дней убежденным монархистом, Чон Чхоль значительную часть своих стихов посвятил королю, например, цикл из восемнадцати стихов «Песнь о возлюбленной».

Мировоззрение Чон Чхоля было противоречивым. Это сказалось и на его творчестве.

О! зачем столько балок:

На постройку дома!

И зачем так много споров

О разваливающемся доме!

Плотник же с тушницами и мерками

Только суетятся!

(перевод М. Никитиной)

Под покосившимся домом поэт подразумевает корейское государство, а «плотники» - занятая распрями придворная знать.

О, рубят!

Высокие гордые сосны рубят!

Если дать подрасти,

Какой материал на балки!

А вдруг покосится тронный зал,

Чем его тогда подпирать?!

(перевод М. Никитиной)

Здесь также в форме довольно прозрачной аллегории говорится о бессмысленной жестокой борьбе партий, в жертву которой приносятся жизни многих одаренных людей.

Порицая борьбу партий, Чон Чхоль, тем не менее, при первых благоприятных обстоятельствах снова активно включается в нее. Очередное поражение усилило пессимистические ноты в его стихах. Горечь разочарования нашла отражение в ряде сиджо:

В синем небе под облаками

Летящий журавль!

Что ты садишься?

Вот выщиплют все перья,

Забудешь, как летать.

(перевод М. Никитиной)

В традиционном противопоставлении одинокого журавля светской «черни» поэт выражает свое отрицательное отношение к «свету». Сиджо Чон Чхоля шире по замыслу, острее по политическому звучанию, чем сиджо поэтов – дворян, посвященные борьбе партий. Критическая заостренность его стихов, насыщенность их общественным содержанием делают их выдающимся явлениям в поэзии XVI в. Кроме общественно- политической темы, в сиджо Чон Чхоля отражены и другие темы. Здесь есть стихи о любви, например, следующее стихотворение:

Из сердце своего луну и звезды

Я вырежу – и ввысь их подниму

Пусть в небе, что раскинулось над нами

На девяносто тысяч долгих ли,

Висят они, селенье озаряя,

В котором, милая моя живет!

(перевод А. Жовтиса)

В сиджо Чон Чхоля звучит и пейзажная лирика, темы труда и сочувственного отношения к неимущим. Ряд стихотворений отражает отшельнические настроения поэта.

К этому периоду относится появление еще одного жанра поэзии на родном языке. Жанр каса - это крупная поэтическая форма, которую можно назвать поэмой. Стихотворная строка каса состоит из двух полустиший, каждое полустишие включает по две четырёхсложных стопы: 4 - 4 / 4 – 4

Предполагают, что жанр каса появился в середине XV в. Первые образцы каса принадлежат Чон Гыгину (1401 - 1481). Расцвет жанра каса связан с именем Чон Чхоля, именно Чон Чхоль довел этот жанр до совершенства и открыл богатейшие возможности его развития.

Корейские литераторы прошлых веков, да подчас и современные исследователи, трактуют почти все каса Чон Чхоля, особенно «Тоскую о милом» и «Разговор двух женщин», а также ряд сиджо, - только как послания опального поэта к королю Сонджо. Конечно, в его произведениях нередко можно встретить корейское слово ним, что значит «государь, господин, хозяин». И в некоторых стихах оно употребляется в этом, прямом, смысле. Поэт, как истый конфуцианец, верит в свое предназначение преданно служить государю. Согласно конфуцианскому учению, совершенный человек служит государю и тем самым способствует процветанию страны. Поэтому понятие «государь» в стихах Чон Чхоля обычно равнозначно понятию «государство». Поэт, в отличие от других придворных, не гонится за милостями короля, он не одержим и жаждой власти. Он печалится о верности, без тени лести и приспособленчества. И это высокая искренность дорого ему обходится (из-за интриг завистников он не раз оказывается в изгнании), но одновременно вселяет в него силы во всех критических ситуациях.

Впрочем, гораздо чаще под словом ним Чон Чхоль подразумевает «любимый, любимая», как бы подчеркивая высшую форму любви и уважения между женщиной и мужчиной. Ведь традиционная конфуцианская сдержанность в те времена, не позволяла открыто выражать интимные чувства к любимой. Поэтому Чон Чхоль вынужден был прибегать к поискам своеобразных средств выражения, иносказаниям и в теме любви.

Вот почему обращения Чон Чхоля к «королю» в переводах заменены во многих случаях обращениями к «любимой», а если героиня женщина, то к «любимому». Такова специфика лирической поэзии эпохи средневековья – не только корейской.

Поэма «Путешествие в Квандон» (1580) самая крупная и значительная по содержанию каса Чон Чхоля. Восемь достопримечательностей Алмазных гор, которые, единожды увидев, нельзя не воспеть, были излюбленной темой корейской литературы и до него. Но ни до Чон Чхоля, ни после него не было создано художественного описания корейских пейзажей столь впечатляющей силы, нигде красота удивительных творений природны не была столь глубоко философски и поэтически осмыслена.

Первый строки поэмы воссоздают картину того времени, когда уйдя от дел под предлогом болезни, Чон Чхоль поселился на родине, в провинции Чолладо:

Под предлогом болезни я проводил досуг

Среди рек и озер в Бамбуковой роще («Бамбуковая роща» - месть, где собирались и вели беседы поэты – анахореты (в период западной цинь (Китай) (265-317) были известны «семь мудрсуов и Бамбуковой рощи» (Юнь Цзи, Шань Тао)и дрг.).

И вот в Квандон, что раскинулся на восемьсот ли

Получил я назначение

(перевод Н.Ицковой - Далее переводы поэмы принадлежат Н. Ицковой.)

Употребляя название «Бамбуковая роща», поэт одним стихом штрихом - намеком воссоздает атмосферу своих свободных творческих дней. Однако он счастлив вновь вернуться к государственной службе и отправляется в путь с мыслью о предстоящей деятельности. В этой связи, логичными и естественными кажутся исторические реминисценции поэта, которые и составляют первые план поэмы. Все они выдержаны в строго конфуцианском духе:

На месте дворца Кун Е (Кун Е – один из крупных феодалов, основавших на севере сила государства Тхебон (904 Г.))

Ныне кричат вороны и сороки.

Разве дано им знать

Величие и владение в седую старину

Точно совпадают

Древние название Хвеяна! (Хвеян – город, разрушенный в конце династий Корё при Чхунсонване (1309 - 1313). В ханском Китае была личность, носившая название Хвеан (кит. Хуайян))

Снова бы увидеть неизменившимися

Порядки, установленные Цзи Чжан-жу! (Цзи Чжан – жи идеальный правитель в Хуайне при ханском императоре У. ди (140 – 86 гг. Н.Э.))

 

Чон Чхоль вспоминает о славном Кун Е, основавшем государство, и об идеальном правителе Хвеяна и мечтает о том, чтобы возродить порядки седой старины во вверенной ему провинции Канвондо.

Говоря о Канныне, славящемся добродетелями его обитателей, и сокрушаясь по поводу падения нравов в стране, поэт в восхищении замечает:

Поистине здесь

Как во время Яо и Шуня!

В исторических реминисценциях Чон Чхоля проявился не только конфуцианский культ древности вообще, но и критическое отношение к современной поэту действительности. Когда мысль Чон Чхоля обращается к миру людей, он не может скрыть своего разочарования, лишь природа для него – нетленный образец вечности и гармонии:

Как высока гора Мангодэ,

Как одинока ты, вершина Хёльманбон!

Вздымаясь к небу,

О чем хочешь ты поведать?

Прошли миллионы лет,

Но ты сумела не согнуться

О, есть ли человек,

Которой похож на тебя?

Люди, одержимые страстью борьбы за власть, по словам Чон Чхоля, утратили цельность натуры, забыли о высоком назначении человека. Человека надо создать заново, пользуясь материалом нетронутым, рожденным чистым миром природы. Красота родной природы меняет настроение Чон Чхоля. Тревожные мысли, связанные с предстоящей государственной деятельностью, исчезают, отходят на задний план и исторические реминисценции в официальном конфуцианском духе. Чон Чхоль воспевает идеал, открывшийся ему в природе:

Проплыв под мостом Канмунгё,

Я сказался среди бескрайнего моря.

Какой величественный вид,

Как оно спокойно!

Что может быть прекраснее,

Чем это море!

Поэт ожидает то время, когда забудутся междуусобицы и в стране воцарится спокойствие и справедливость. Намек, заключенный в стихах, венчается появлением лика Будды Майтрейи (С именем Майтерейи буддисты связывали надежды на лучшее будущее):

Осмотрев изображение Майтрейи в монастыре Махаён

Оставил позади перевал Анмундже.

Чон Чхоль создает необыкновенно светлые, праздничные картины природы:

Горы то громоздятся одна на другую

То устремляются величаво ввысь,

Как будто кто – то воткнул цветы лотоса

И связал их белой яшмой,

Как будто кто – то взволновал Восточное море,

и он достигло северного края неба.

Прекрасное чувство слияния с природой приводит к полуосознанному желанию остаться среди гор и долин навсегда. Этим вызваны частые упоминания о четырех силланских рыцарях – хваранах, которые, как гласит легенда, залюбовавшиеся Алмазными горами, ушли от мира и стали отшельниками.

Куда ушли герои,

кем стали теперь четверо святых?

Кого бы встретить, чтобы получить

Известие из далекой древности?

Даосские настроения приходят в поэму Чон Чхоля и через Ли Бо. Образ великого поэта эпохи Тан мы часто встречаем на страницах поэмы:

Ушел куда – то поэт отшельник,

Остались лишь его слова

Как ясно дает знать

(сердце сердцу) в этом мире!

В конце поэмы к Чон Чхолю является небожитель, в котором нетрудно узнать Ли Бо. Круг образов расширяется, появляется и луна, и журавль – традиционный атрибут даосского святого. Начинает преобладать идеал единения с природой (мотив полета). Некоторые строки прямо перекликаются с даосскими памятниками, вызывая в памяти историю о том, как Ле – Цзы путешествовал с ветром.

…Когда мы выпьем еще две – три чаши,

Подует легкий ветерок

И подхватит тебя,

А если добавим еще,

То взлетим на небо…

вызывая в памяти историю о том, как Ле-цзы путешествовал с ветром.

От Ли Бо, Чон Чхоль воспринял легкость обращения с гигантскими космологическими и природными объектами. Большая Медведица превращается у него в ковш для вина, воды Восточного моря – в пьянящий напиток… Это идет и от осознания себя неотъемлемой частью естественного мира.

В поэме «Путешествие в Квандон» Чон Чхоль не придерживается какой – нибудь одной идеологической концепции – даосские мотивы соседствуют у него с конфуцианскими. В эпоху Чон Чхоля его мироовоззренческое противоречие могло быть разрешено только двумя способами - посредством утопии («Золотой век» в духе древней идиллии, намеки на это имеются в подтексте поэмы) и единение с природой (отшельничество).

В дальнейшем первый путь окажется для Чон Чхоля нереальным, так как он увидит крушение своих надежд, связанных с преобразовательной деятельностью, и остается лишь второй – обращение к природе. Впоследствии Чон Чхоль создаст свое наиболее цельное произведение – поэму «Сонсанские напевы» с единой, стройной системой взглядов. Образ нравственно совершенного мудреца «цзюнцзы» уступит в ней место отшельнику в соломенных башмаках и холщовой одежде. Бегство от мирской суеты к «горам и водам», гармония между человеком и природой стали для поэта средством обретения внутренней независимости. Поэмы «Тоскую о милом» и «Разговор двух женщин» (1585 – 1588гг.) – произведения настолько лиричные и грустные, что, по словам корейского живописца XVIII в. Ким Сансука, «способны вызвать слезы у читателей». «Разговор двух женщин» - редкий пример формы двухголосья в корейской литературе того времени.

В истории корейской средневековой литературы, пожалуй, не найти другого авторского сборника стихов, да еще на корейском языке, который снискал такую популярность, как Сонган каса. Писатели и поэты прошлого, признали его истинную художественную ценность. Зачинатель идейного течения Сирхак Ли Сугван считал каса Чон Чхоля «лучшими песнями нового времени». Ким Ман Чжун и Ким Чхонтхек единодушно проводили параллели между каса Чон Чхоля и произведениями Цюй Юаня, в частности, с его «Поэмой скорби и гнева» Лисао, называя творчество этих поэтов «соперничеством Солнца и Луны». Ким Ман Чжун назвал сборник Чон Чхоля «литературным каноном на родном языке».

Чем вызвана такая высокая оценка произведений поэта? Прежде всего, их гуманностью и глубоким лиризмом, красотой и музыкальностью стиха. Чон Чхоль, познав эстетику «ясности», «простоты» и «лаконичности», выразил ее удивительно образным, понятным народу языком. Масштабность, динамизм и экспрессивность – характерные черты творческой манеры Чон Чхоля. Ключ к его поэзии лежит также в силе и своеобразии личности самого Чон Чхоля. Его произведения – это эмоциональный слепок с его жизни. Чаще всего они создавались под впечатлением каких- либо событий, личных или общественных.

Почти все каса Чон Чхоля были переложены на ханмун, они стали образцами для подражания поэтам более позднего времени. Они передавались устно и в рукописных списках. Их исполняли профессиональные певцы и певицы. К каса писались ноты, а сиджо располагались в антологиях по мелодиям. Некоторые поэмы легли в основу народных песенных сказок пхансори.

Стихи Чон Чхоля переведены на английский, французский, японский, китайский языки. Поныне остаются они величайшей драгоценностью корейской классической литературы.

 

II. ПРОЗА И ПОЭЗИЯ НА КИТАЙСКОМ ЯЗЫКЕ

 

В XV – XVI вв. несмотря на введение корейской письменности и появление поэтических произведений на ней, языком художественной прозы еще почти на эти два столетия оставался исключительно ханмун.

Поэзия на родном языке, сиджо, обращается к внутреннему миру человека, то же самое происходит и в поэзии на китайском языке. В XVI в. в литературе появляются имена женщин - кисэн представильниц высшего сословия. Их стихи знают, обсуждают и оценивают известные мастера слова. Хван Чини, например, (о ней уже шла речь в разделе, посвященном сиджо) прославилась и как искусная сочинительница стихов о любви и природе, написанных на китайском языке. Рядом с ней творила Ли Керан (1573-1611), известная под именем Мэчхан, которая писала стихи о своих чувствах, о судьбе и переживаниях кисэн. Например, стихотворение «Подношу пьяному гостю» Чын чхвигэк:

Пьяный гость

Схватил меня за шелковую кофточку,

Шелковая кофточка

Порвалась под его рукой.

Не жалею

О порванной кофточке из шелка

Боюсь лишь,

Что любви пришел конец.

(перевод А. Троцевич)

Поэтессой и художницей была Син Саимдан (1504-1551) – жена сановника и мать философа-неоконфуцианца, поэта Ли И. Особенно прославилась Хо Чхохи (1563-1589), известная под именем Нан Сор Хон. Каждое ее стихотворение, реальная страница ее жизни.

В женских стихах на китайском языке представлен индивидуальный мир поэтесс, кисэн занимает гостей и бережет любовь, чувства благородных дам отданы семье и картины природы, которой посвящены стихи тоже связаны с личными переживаниями женщин.

В прозе все большую роль играют сюжетные жанры. Появляется вымышленный герой, который изображается в частной жизни, подчас - в подчеркнуто бытовой ситуации. При этом обыденное показано в ней как отклонение от нормы. Необычного героя изображают в житейской ситуации, либо наоборот, заурядных людей помещают в необычную обстановку: изолируют от привычных связей. Столкновение «низкого» и «высокого» часто рождает комический эффект. В прозе преобладают малые формы, прежде всего короткая новелла в сборниках пхэсоль.

Наиболее значительными прозаиками в XV – XVI вв. были Со Годжон, составитель «Восточного изборника» (в 130 – ти томах), включавшего лучшие образцы поэзии и прозы на ханмуне с периода Силла до начала правления династии Ли, автор сборников «Записки о знаменитых каллиграфах», «Рассказы годов мира и благоденствия» и «Заметки о стихах корейских поэтов». Сон Хён (1439 - 1504), автор сборников «Разные рассказы Ёнджэ», «Рассказы Ёнчхона, написанные в уединении». О Сукквон, издавший «Смешные записки пхэгвана». Так, в бытовой обстановке действует герой, человек, по каким – то признакам отличающийся от обычных людей: это или слепой, или он занимает особое положение в обществе - буддийский монах, вдова и т.д. Из – за своей ущербности, герой воспринимает мир иначе, чем нормальные люди. Острота ситуации и комический эффект в новеллах достигаются столкновением героя, с обыденностью. Например, человек хочет втайне от жены провести время с красоткой, но он слепой и, сам того не ведая, развлекается с собственной женой.

Героиня новеллы, как правило, вдова, чаще веселая вдовушка, ищущая любовных приключений, старающаяся выгодно выйти замуж. Ее партнер, обычный в любовных утехах буддийский монах, выступающий в новелле в бытовой, приземленной обстановке, т.е. не на своем месте. Поэтому часто он становится объектом насмешки, он хочет встретиться с красивой вдовой, посылает ей подарки, но служка обманывает его, и вместо приятного вечера ему достаются побои. Служка – обманщик, плут – также постоянный персонаж в новеллах о монахах. Собственно, комизм новеллы рождается из столкновений изобретательности служки с неповоротливостью монаха. Возможно, истории о том, как служки дурачат монаха, и были одними из первых образцов плутовкой новеллы.

Для пхэсоль XV – XVI вв. характерно не только стремление изобразить обыденное, но и желание подчеркнуть в обыденном «низкое». Темой новелл становятся утехи распутных монахов и вдов, а источником неприятностей дурной желудок. Интерес к интимной стороне жизни выражается таким образом, в простонародной грубой форме.

Рассказы пхэгванов были уже достаточно богаты изобразительными средствами, чтобы можно переходить к более широкими повествованиям.

 

Творчество Ким Си Сыпа (1435-1493)

 

Ким Си Сып – (псевдоним Мэ Вольдан), родился в Сеуле в аристократической семье, но уже в ранней молодости порвал со своим классом и всю жизнь провел в скитаниях по стране. Он был автором многих стихотворений, наиболее интересными и значительными из них были «Жалобы земледельца», «Страдания крестьян, живущих в горах», в которых он поведал о тяжелой доле народа.

Однако Ким Си Сып более известен как прозаик, ибо по существу он явился родоначальником новеллы в корейской литературе. До него прозаические произведения многих авторов представляли собой большей частью обработки распространенных в народе устных рассказов. Сочинения Ким Си Сып основаны на его творческой фантазии. Писателю принадлежит несколько томов новелл, из которых в настоящее время сохранился лишь один том, - «Новые рассказы на горе Кымо».

Старинное предание рассказывает, что рукопись сборника была замурована писателем в стене и найдена через много лет после его смерти. Он попала в Японию и там впервые была издана в 1653 году. В XVII – XVIII вв. японцы Мисима Насаку и Оно Кояма написали к сборнику комментарии, затем он стал известен в Корее и в последние годы не раз издавался в КНДР в переводе на современный корейский язык с комментариями.

В 1378 году, почти за девяносто лет до того, как Ким Си Сып поселился на горе Кымо, в Китае писателем Цюй Ю был составлен сборник «Новые рассказы у догорающей лампы». Хотя сборник был продолжением уже устоявшейся традиции танской новеллы, у читателей и литераторов того времени он вызвал большой интерес. Первое ксилографическое издание новелл Цюй Ю попадает в Корею и вскоре перепечатывается там.

Ким Си Сып познакомился с новеллами Цюй Ю в то время, когда они, по – видимому, как безнравственные, были запрещены в самом Китае. Поэт написал к сборнику своего предшественника стихотворное послесловие. «Новые рассказы» показались ему «прекрасными, как весенние цветы, и изменчивыми, как очертания облаков». Ким Си Сып сравнивает прозу Цюй Ю с шедеврами китайской классики. Словом «Новые рассказы» так захватили его, что он сам написал новеллы на эти сюжеты (явление обычное для всех средневековых литератур) и назвал свой сборник также «Новыми рассказами», как бы солидаризируясь с автором запрещенной в Китае книги.

Произведения Ким Си Сыпа проникнуты буддийской идеей непрочности земных радостей и тщетности стремлений человека к счастью. Это новеллы фантастические. Их герои попадают в сказочный мир: подводное царство («Пир во дворце дракона»), в царство властителя ада Ямараджи («О земле Намёмбу») – или наслаждаются счастьем с красавицей, которая оказывается феей или духом умершей («Игра в ют в храме Манбок», «Развлечение в беседке Пубёк»). Царство дракона и царство властителя ада полны удивительных вещей, и даже государь здесь правит мудро и справедливо. Человек, на краткий миг, переселившийся из несправедливого мира в царство необычного, не в силах больше вести прежнюю жизнь, он становится отшельником, либо умирает.

Герои Ким Си Сыпа стремятся к эстетическому наслаждению, но их мечты сбываются только во сне. В новелле «Развлечение в беседке Пубёк», герой встречает совершенную женщину, но она оказывается феей, а его счастье – всего лишь кратким мгновением сна. Лян из новеллы «Игра в ют в храме Манбок» получает в жены красавицу. Радость его безмерна, но прекрасная жена оказывается духом умершей, ее дом – зарослями чертополоха, и счастье Ляна – так же призрачно, как и счастье героя первой новеллы.

Новелла «Юноша Ли посмотрел через забор» рассказывает о любви в обычном мире. Но для того, чтобы показать счастье героев, автор изолирует их от привычных связей. Девушка Цой живет вдвоем со служанкой в уединённом павильоне, в саду, вдали от родителей и домочадцев. Цой, здесь – та же красавица – фея, которая на короткое время озаряет жизнь юноши. Счастье оказывается недолгим. Красавица гибнет, Ли отдаляется от людей и умирает.

Конечно, корейский писатель лишь отталкивался от существующей и полюбившейся ему литературной традиции. В одних случаях он брал из нее больше, в других меньше.

Рассказ «Игра в ют в храме Манбок» навеян, по – видимому, новеллой «Женщина в зеленом платье» из книги Цюй Ю. Это заметно по общей схеме сюжета – встреча юноши, рано лишившегося родителей, с девушкой – духом; совпадают и концы рассказа, герой не женится вновь, а уходит в первом случае в монахи, во втором, в далекие горы. Но гораздо больше у этих новелл различий. Прежде всего, различны характеры персонажей. С «кощунственной» смелостью герой Ким Си Сыпа предлагает Будде сыграть с ним в кости и выигрывает у самого божества. Вольнодумие Ким Си Сыпа - буддиста вырастает здесь в пафос, сообщающий значительность земному человеку. Героиня Цюй Ю – простая служанка, героиня Ким Си Сыпа – добродетельная, с твердой волей, девушка – дух, погибшая во время нападения на Корею японских пиратов, в несчастье она отважно обращается к Будде за помощью. Отличие корейской новеллы и в том, что ее автор вкладывает в нее буддийскую мысль об иллюзорности всякого счастья, о непрочности земного бытия.

Действие новеллы «Юноша Ли посмотрел через забор» происходит на фоне драматических событий на корейском полуострове в годы восстания «Красных повязок». В 1351 году большинство провинций Китая охватило пламя крестьянской войны. В 1358 – 1359 гг. крестьянская армия напала на государство Корё. Были разграблены столица Корё - Когён (ныне Кэсон), Пхеньян и другие города. Трагедия страны стала испытанием и для Ли и Цой – главных персонажей новеллы. В названии ее использована предшествующая традиция: новелла танского поэта Юань Чженя (779 - 831) «Повествование об Ин - ин» рассказывается о студенте Чжане, который перелез через стену в сад к полюбившейся ему девушке. На этот сюжет писали многие литераторы, в том числе и Цюй Ю. Одинаково звучащие имена, стена (важная деталь в развитии сюжета) и другие штрихи указывают на знакомство Ким Си Сыпа с первоисточником, но действие и танского автора и у Цюй Ю развивается в мире людей, а Ким Си Сып уводит читателей в мир, где действуют и люди и духи. Корейский новеллист вновь подчеркивает свою мысль о том, что счастье недолговечно и больше похоже на мираж, чем на истинную жизнь.

В этой новелле есть еще один важный момент. Деятельное начало в ней, принадлежит девушке. В отличие от слабовольного Ли, не осмеливающегося пойти против родительской воли, Цой твердо заявляет: «Государь мой, хоть я и женщина, но в сердце моем нет страха. Отчего же вы, мужчина, такой робкий? Что же, если пойдет, недобрая молва и нас осудят родные, я одна буду за все в ответе». Эти слова были вызовом конфуцианской морали, которая требовала от женщины лишь повиновения – до замужества отцу, потом мужу, а во вдовстве сыну. Цой погибает, предпочтя смерть поруганию. Она не только хранит верность возлюбленному, но полна и гордым патриотическим чувством, любовью к родным местам, которые не захотела оставить.

Новелла «Развлечение в беседке Пубёк» имела своим прототипом «История о Тэн Му, который пьяным бродил по садам Цззюй - Цзин» из сборника Цюй Ю. Только если у Цюй Ю суть новеллы в любви девы – духа, то Ким Си Сып, отталкиваясь от сюжета Цюй Ю, создал произведение философское и гражданственное – новеллу - раздумье о судьбе своей земле. Герой новеллы видит развалины древней столицы первых правителей Кореи и слагает стихи о былом ее величии и о том, что мудрые государи навсегда, к сожалению, поселились на небе.

Новелла «О земле Намёмбу» - это философское произведение, написано в форме беседы студента – конфуцианца Пака с властителем ада Ямараджи. В ней земной герой конфуцианец верит лишь в разумное начало устройства вселенной и государств. И самое удивительное, что властитель ада разделяет его взгляды, восхваляя Конфуция как мудреца, победившего ересь разумом, в отличие от Будды Гаутамы, который, по его словам, «тщится устранить ересь с помощью ереси». Таков, по всей вероятности, и взгляд самого автора. Вольнодумные и передовые для своего времени, мысли Ким Си Сыпа направлены против мистики, против обрядности религиозного буддизма и шаманистских верований, еще живших в народе.

Отрицая иной мир, вне земли Ким Си Сыпа вместе с тем рисует в последней новелле яркую, веселую картину пира в подводном дворце царя драконов, призвавшего к себе из мира молодого ученого и поэта для того, чтобы тот сделал изящную надпись на новых царских чертогах. На Дальнем Востоке издана славилось каллиграфическое искусство и почитались люди, умевшие слагать стихи и красиво писать иероглифы. В окруженной морем Корее, слагалось много сказок о людях, попадавших в подводный дворец царя драконов. Но герои этих простых повествований были, как правило, рыбаки, а не ученые. В новелле Ким Си Сыпа как бы сочетаются две традиции, литературная - восходящая к новеллам на вэнъяне, и фольклорная, тянущая нити к рыбацкой сказке. Первая, дала поэту сюжет (поездка ученого к дракону). От народной сказки Ким Си Сып взял, видимо яркость красок, чисто народную стихию веселья и удали, особенно проявившихся при описании плясок в водяном царстве.

В новеллах Ким Си Сыпа язык прозы писателя поэтически совершенен. Особую четкость придает ему параллелизм и ритмическая организация фраз, передающая патетику речи героев, - то совершенство их облика, то волнующую красоту или величие пейзажа.

Итак, У Ким Си Сыпа буддийский взгляд на мир: земные радости мимолетны и нереальны, а потому не имеет смысла и стремиться к ним. Следует добавить, что в занимательных историях, рассказывающих о путешествиях героя в иные миры, где правят мудрые правители и отношения к подданным построены на справедливых началах, кроется и политический намек – несогласие автора с методами правления «узурпатора» Сечжо.

 

Творчество Лим Дже (1549-1587)

 

Стремление устраниться от социальной жизни было связано не только с погружением в сферу частных интересов, но и с размышлениями о том, какова роль человека в этом постоянно меняющемся мире и стоит ли так усердствовать, добывая чины и славу. Эти устремления стимулировали развитие литературы, окрашенной даосским мировоззрением, и ведущее место принадлежит, - творчеству Лим Дже.

Лим Дже (второе имя – Джа Сун, псевдоним Пэк Хо, Кём Дже) родился в дворянской семье на юге в городе Наджу. «Четверо великих» - так называли современники Ли Дже, Ким Си Сыпа, и еще двух поэтов. Сдал Лим Дже экзамены на получение чиновнического звания, но пренебрег карьерой, увлекшись литературной деятельностью.

Будучи разносторонне одаренным, Лим Дже успешно выступал и как поэт, и как прозаик. Его поэзии свойственны и гражданские темы и темы глубоко лирические. Многие его стихотворения выражают горячую любовь к родине, беспокойство за судьбу страны. Лим Джи порицает безразличное отношение правителей к защите страны от захватчиков, сравнивает их с нерадивыми возчиками, которые на самом тяжелом участке пути не подтолкнут повозку, а знай себе подхлестывают лошадей и быков.

Однако настоящую известность принесли Лим Дже его прозаические произведения. Ранее творчество Лим Дже включает новелла «Путешествие Вон Сэна во сне», в которой герой попадает в мир населенный душами несправедливо обиженных на земле. Ему принадлежат и три повести: «История цветов», «Город Печали» и «Мышь под судом».

Трудно найти среди современников Лим Дже, найти писателя, столь глубокого по мысли. Произведения его при внешней легкости серьезны и сложны и, пожалуй, покажутся необычными рядом с пестрой россыпью миниатюр пхэсоль.

Итак, «История цветов». В цветочном мире возносятся и гибнут поочередно четыре царства, каждое из них соответствует определенному времени года. Государи рождаются, взрослеют и женятся, восходят на престол. Они приближают к себе мудрых подданных или, вняв навету, совершают ошибки; забывают о государственных делах, увлекшись сочинением стихов и подпав под власть обольстительных красавиц. Все как у людей. Но рождаются и умирают государи, как цветы («государь окап»), об их достоинствах судят по цвету и аромату, а заслуга предка основателя царства «Глиняный горшок» - в том, что «при государстве Гао-цзуне он служил приправой к царской похлебке, что варилась в котле, и за эту заслугу был пожалован уделом в Глиняном горшке». Цветы живут и действуют по тем же законам, что и люди, но в то же время и по другим – цветочным. Это и цветы и в то же время люди. И мы все время ощущаем эту действительность.

Но еще острее ее ощущали современники писателя. Ведь «История цветов» написана по правилам одного из видов исторического сочинения, точно воспроизводит его форму. События излагаются по годам правления и излагаются «объективно», в критические моменты вторгается голос историографа. Его же рассуждениями от первого лица завершаются истории всех четырех царств. «История цветов» заканчивается общим суждением историографа о несовершенстве человеческой природы вообще. И «слова историка», как и полагается, контрастирует по стилю с остальным повествованием.

Авторы исторических сочинений стремились к созданию эталонов поведения государя и подданных, приводя примеры, заслуживающие подражания, и образцы дурного поведения. И коль скоро современники находили какие-то действия царствующего государя и его сановников не соответствующими идеальным нормам, историческое сочинение нередко воспринималось, как критика своего недостойного века. И современники Лим Дже не могли не понимать, что «История цветов» в этом отношении не отличается от исторического сочинения.

Нам трудно до конца осмыслить все намеки на современную писателю жизнь, которые есть в повести, однако кое-что можно угадать и сейчас. Так, не оставляет сомнений высказывание историка об исходе борьбы партий в царстве Лето: «Если уже государь династии Лето, имея всего лишь достойного человека у себя в помощниках, сумел навести порядок в государстве и добиться согласия и умиротворения, то тем более может это сделать мудрый государь, который правит людьми своего поколения, превыше всего ставя умиротворение народа, и добивается этого, следуя по истинному пути государя». (перевод С.И. Грязнова)

Многие ситуации в цветочном царстве, иногда соотнесенные Лим Дже с фактами из древней истории Китая, говорили современникам писателя о вещах очень знакомых и наболевших. Несомненно, по-иному, чем мы, воспринимал средневековый кореец и фантастические персонажи, населявшие цветочное царство. Для него сосна и кипарис, например, никогда не были самими собой. Сосна и кипарис, которые не боятся зимней стужи, - это символы преданных подданных, верных государю, людей принципиальных. Эти образы встречаются еще в книге Конфуция «Рассуждения и беседы» Луньюй.

Так же воспринимались веками в литературе бамбук, зеленеющий среди снега. Лотос чист, хризантема благородна. За каждым был закреплен определенный образ действий, и про каждого в древности уже кем-то было что-то сказано, каждый был воспет неоднократно. Вот почему персик в «Истории цветов» не просто персик, а тот, о котором говорилось еще в древней «Книге песен» Шицзин. И средневековому читателю легко было переходить на этот язык цветов и им доставляло наслаждение увидеть знакомые намеки на стихи любимых поэтов древности. В культуре стран Дальнего Востока большую роль играла символика цвета. Основные цветы соотносились со сторонами света, временами года, правлением тех или иных государей. И это тоже увеличивало возможность неоднозначного понимания ситуаций в цветочном царстве, вызывало у средневекового читателя дополнительные ассоциации.

«История цветов» - говорит о глубине проникновения в систему средневекового космоса и осознания механизма его работы. Исторические сочинения дают идеальный образ мира, осознавая средневековый космос на уровне идеологии. Действующие лица в них – государь и подданные: это люди – функции, персонажи с заданным заранее, должным поведением. Добродетельный государь имеет определенную заранее программу поведения, равно как и дурной. Только так, а не иначе, ведет себя мудрый подданный, преданный военачальник, сын, дочь, жена.

Определенные воззрения на историю и общество, обусловленные дальневосточной культурной традицией помогли Лим Дже создать свои аллегории. В принципе персонажи исторического сочинения могут быть заменены кем и чем угодно – цветком, насекомым, - надо лишь, чтобы они сохраняли должный образ действий. И Ли Дже это делает. Он заменяет детали механизма и заставляет его работать. Писатель призывает людей «не усердствовать, чтобы преуспеть на службе», а сохранить свою цельность и вернуться к природе – «совершенному образцу».

О том, что это не случайная находка, а сознательное отношение к схеме средневекового мира, говорят и другие произведения Лим Дже.

В повести «Город печали» действие развертывается также в мире, устроенном по законам мира людского: те же отношения между государем и подданными, та же главная пружина, от которой зависит существование царства – умение государя достичь гармонию светлого и темного начал в природе и не дать ее нарушить. В общем, все как у людей, и все, как в царстве цветов. Но как странно названы действующие лица в повести. Правит здесь Сердце, его подданные – Человеколюбие и Справедливость, усердно служат ему Зрение и Слух, Речь и Движение. А наряду с ними воюет богатырь Вино, «что родом из Зерна, рожден Дрожжами», а за богатырем посылают гонца – Деньги, ибо «где вино, там и деньги». Трудно сразу сказать, где находится этот город, координаты которого представляют такую вероятную смесь фантастического и реального.

Повествование в «Городе печали» мы воспринимаем как изложение «объективно» происходящего, пусть в каком-то фантастическом мире, но объективного, внешнего по отношению к автору. Однако средневековый корейский читатель имел основания воспринимать это произведение иначе. Дальневосточной культурной традиции было присуще представление о соответствии между телом человека и государством. Человеческий организм мыслился как некий «микрокосм» - точная копия «макрокосм» - государства. Считалось, что механизм их работы и их структуры одинаковы.

Это дает возможность понять «Город печали», как произведение, изображающее процесс размышления писателя над историей, т.е. процесс «внутренний» по отношению к автору. Эти размышления приводят его к горьким выводам о том, что верные и принципиальные люди редко вознаграждались по заслугам, а их жизнь, увы, слишком часто кончалась трагически. И вино - единственное средство, способное утолить печаль и привести к ощущению гармонии с окружающим миром.

Протест против произвола и насилия, осуждение бездеятельности погрязших в междуусобицах правителей – феодалов, искреннее сочувствие простому народу характерны для произведений Лим Дже.

Наиболее остро сатирическое дарование писателя проявилось в повести «Мышь под судом».

С давних пор в корейской литературе встречается образ мыши, в которой олицетворен эксплуататор – феодал или алчный королевский чиновник, отбирающий у крестьян почти весь урожай. Этот образ использован и Лим Дже.

Писатель с гневом рассказывает историю о том, как мышь забралась в амбар, поела зерно, но – что, впрочем, бывало в то время не часто, - попалась и предстала перед судом сурового Духа – Хранителя Кладовой. Испугавшись жестокой расправы, хитрая Мышь стала всеми способами отпираться и отказываться от своей вины, сваливая ее на других. Даже священных животных не побоялась оклеветать бессовестная Мышь!

Исследователи отмечают, что было бы неправильно ограничивать идейное содержание повести только лишь в сатирическом отражении недостатков феодального общества. Образ Мыши не вызывает у нас однозначного чувства неприязни. В повести старая мышь конечно воровка и лгунья, но ей нельзя отказать в уме, сообразительности. Как ни странно это может показаться, под обличием Мыши скрывается сам Лим Дже. Он не только осуждает ее, но и выражает ее устами свои идеи. Он пытается вскрыть действительные причины, вызывающие подобные общественные явления и доказывает, что все общество повинно в этом. Писатель показывает всю несостоятельность тех трех учений, которые существовали тогда в Корее: конфуцианства, буддизма и даосизма. Лим Дже демонстрирует схоластичность и противоречивость этих идеологий. Он намекает на пустословие и никчемность конфуцианских догм, говорит о том, что авторитеты, на которые в полном смысле слова молились веками, ничего не стоят. Например, когда речь идет о Единороге, Мышь ловко ссылается на знаменитую фразу Конфуция о пойманном Единороге и заявляет: «Много есть на свете созданий, слава о мнимых добродетелях которых непомерно раздута!» Да и в образе самого Духа-Хранителя легко угадывается типичный образ ревностного конфуцианского чиновника, не решающегося вынести приговора преступнице без санкции на то вышестоящего начальства.

Уже более откровенно и прямо Мышь говорит о буддизме: «Пустыми лживыми словами буддизм лишь смущает народ, заставляя его поклоняться идолам». Мышь не забывает покритиковать и даосизм, ловко сделав так, что сам Дух начинает сомневаться в безгрешности Журавля и Оленя. Из уст самого Духа звучат рассуждения о никчемности даосизма, отсутствий всякой пользы народу от скрывающихся в горах и лесах даосов.

Так, Мышь – воровка становится Мышью – разоблачительницей, обвиняемая сама становится обвинительницей! Подобная двойственность главной героини помогает лучше понять основную идею произведения, его политическую направленность не только против казнокрадства, но и против того общественного уклада, который является его подлинной причиной.

В самом конце повести Лим Дже дает собственный краткий вывод, в котором заложил основу для понимания самой концепции повести: «Эх, да разве только у этой Мыши коварный и подлый нрав?! Право, об этом и подумать страшно!» (перевод Рачковского Г.Н.). В этих словах – приговор писателя всему феодальному обществу, в котором страшно жить, потому что он чудовищно несправедливо устроен.

Одна из наиболее интересных черт художественного стиля Лим Дже – своеобразное соединение сатирического и аллегорического начал. Писатель умудряется затронуть многие отрицательные аспекты своей современности, не указывая впрямую на недостатки, а давая лишь иносказательное их преломление. Именно благодаря Лим Дже и появилась эта традиция в корейской литературе, найдя свое продолжение во многих других сатирических произведениях последующих лет («Повесть о фазане», «Повесть о зайце!»).

 

КОРЕЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА XVII-XVIII вв.

 

Во второй половине ХVII в. и в ХVIII в. стали намечаться серьезные сдвиги в экономической, идеологической и культурной жизни Кореи, однако она по-прежнему оставалась отсталой, аграрно-феодальной страной. Натуральное хозяйство, как и раньше, составляло экономическую основу феодального общества. Государственный строй с конца ХIV в. представлял централизованную восточно-феодальную деспотию во главе с королем. Страной управляло феодальное чиновничество, образуя сложную иерархическую систему.

В идеологической жизни корейского феодального общества главенствующую роль играло конфуцианство, перенесенное из Китая. С ХV в. конфуцианство стало официальной идеологией, философией и религией Кореи, теоретическим обоснованием деспотической власти. Веками конфуцианство воспитывало в народе раболепие, беспрекословное подчинение и послушание. Однако, в обстановке острой борьбы ХVII-ХVIII вв. основы конфуцианства были значительно подорваны, усиливалась борьба между правящим классом янбанов и народом. Антогонизм между ними обострился после Имчжинской войны. Иноземное вторжение пагубно отразилось в первую очередь на экономическом положении народных масс. Бедственное положение простых людей усугублялось политикой экспроприации земель, проводимой правящим классом. Насильственный захват крупными помещиками и чиновниками крестьянских и общинных земель начался в Корее задолго до Имчжинской войны, но особенно усилился в ХVII в. и продолжался до ХIХ в.

Постепенно нараставшие в ХVII в. народный гнев и возмущение в начале и первой половине ХVIII в. вылились в вооруженные восстания. Особенно большой размах приобрело вооруженное восстание 1741 г., в котором принимали участие крестьяне и беднейшее городское население различных провинций страны. Так назревал кризис феодальной системы.

В противовес разложению и бесчинству правящих верхов в Корее в ХVII в. зародилось новое идейное просветительское движение, получившее дальнейшее развитие в XVIII в. Это движение, отражавшее недовольство народных масс, во многом было связано с дворянской оппозицией - проявлением кризиса феодальной системы и феодальной идеологии.

Экспроприация земель сопровождалась не только обнищанием крестьянства, но и разорением части мелкого и среднего дворянства, среди которой росло опозиционное настроение, породившее новое мировоззрение - просветительское. Зачинателями и видными представителями новой идеологии и науки в Корее XVII-XVIII вв. были лучшие, наиболее прогрессивные люди из янбанов. Несмотря на свою принадлежность к классу дворянства, они выступили выразителями интересов широких народных масс, и прежде всего - крестьянства. Новое направление в идеологии и науке Кореи получило название «Сирхак» («движение за реальные науки»).

Движение за реальные науки предполагало отрицание и догматизированного конфуцианства, и даосизма с его уходом из общества в природу. Бездеятельности и созерцанию представители «Школы реальных наук» противостояли активную деятельность, умственную и практическую. Они оставили след в разных областях науки и идеологии,- экономике, политике, военном деле, технике, в литературоведении, искусстве, эстетике. Корейское просветительское движение выросло не только на определенной национально - исторической почве, на базе происшедших в стране общественных и социально- экономических сдвигов и достижений передовой мысли предшествующих веков, но и под влиянием зарубежных научно - технических достижений Китая и Западной Европы. Развивается искусство, в том числе и изобразительное, идет неуклонный процесс роста реалистических тенденций в произведениях выдающихся художников. Элементы реализма пробивают дорогу в стихотворных произведениях, написанных в форме сиджо и каса. Быстрое развитие реалистических элементов наблюдается и в прозаических произведениях, это в основном относится к произведениям жанра сосоль и к произведениям сторонников школы реальных наук. Возникновение корейской классической повести связано с ростом сил народных масс, с освободительной борьбой социальных низов. Она является созданием народа и лучших представителей привилегированного сословия, близких к просветительским идеям эпохи.

В связи со своеобразными условиями развития литературы в Корее народное творчество всегда играло большую роль в культурной жизни. Интересны некоторые бытовые сказки, в которых изображена действительность феодальной Кореи. В первую очередь это относится к сказкам, отражающим социальный антогонизм, например, в общеизвестной среди корейцев сказке «Хын Бу и Ноль Бу», выросшей в XVIII в. в классическую повесть.

В корейском фольклоре создана целая галерея положительных героев - простых людей, притесняемых и униженных, именно они являются носителями высоких моральных качеств и лучших черт корейского народа. Среди них немало женских образов, свидетельствующих о глубоком уважении корейского народа к женщине. Наибольшую популярность и всенародную любовь завоевали Чхун Хян и Сим Чхон, вошедшие затем в литературу как героини классических повестей.

С древних времен культуры Кореи и Китая тесно связаны между собой. Несомненно, общение с ближайшим соседом Кореи - Китаем, который в те годы во всех отношениях был более передовой страной, сыграло большую роль в развитии корейского просвещения. Многие корейцы ездили в Китай, знакомились с достижениями китайской науки, техники сельского хозяйства, ремесел. Корейские просветители настаивали на необходимости учиться не только у Запада, но и у Китая. Корейский «классицизм» (так в корейском литературоведении называется следование высоким китайским образцам) опирался на классическое искусство древнего и средневекового Китая. Классицизма в Корее придерживались не только конфуцианские аристократичекие писатели, но также и прогрессивные писатели. В корейской литературе классицизм принимал все более догматический характер, что приводило к отказу от национального и современного в искусстве,- писатели конфуцианцы в основном посвящали свои произведения далекому прошлому Китая. Вот почему передовые корейские писатели XVIII в. вели борьбу с классицизмом. Начало китайского влияния на корейскую литературу приходится на эпоху Силла. Но и в следующие века корейские поэты и писатели считали поэзию танских мастеров образцом высокого совершенства.

В китайской литературе, раньше, чем в корейской появился жанр художественной прозы. Так, еще в XIV - XVI вв. в Китае были созданы знаменитые исторические романы «Троецарствие» Ло Гуань-чжуня и «Речные заводи» Ши Най-аня. Эти и другие произведения китайской художественной прозы были хорошо известны в Корее в XVII-XVIII вв. Таким образом, исследуя культурные и исторические предпосылки корейской демократической прозы необходимо учитывать на нее влияние китайской литературы. Для корейских классических повестей характерны самобытная тематика и вместе с тем наличие образов и мотивов, почерпнутых и из китайской классической литературы, китаизмы в языке и стиле. Это объясняется тем, что литературными обработками популярнейшего корейского фольклора занимались представители дворянского сословия, хорошо знакомые с китайской классикой.

Однако литературный снобизм корейских конфуцианских писателей, оторвавшихся от национальной и народной почвы, и китаизмы в корейской прозе - разные явления. Китайские мотивы, образы и поэтические выражения, вошедшие в корейскую литературу, постепенно стали восприниматься корейским народом как нечто родное, связанное с его художественным мышлением. Таким образом, это было не подражание, а творческое освоение и восприятие одним народом литературно - художественных ценностей другого родственного народа на почве близости и общности их исторических судеб, материальной и духовной жизни.

 

I. ПОЭЗИЯ И ПРОЗА VII В.

 

Лучшие образцы корейской средневековой повести

 

В корейской литературе лучшие произведения XVII-XVIII вв. принято называть «классической повестью» в отличие от «новой повести», возникшей на рубеже XIX-XX вв. О ней, о «классической повести» и пойдет речь в данном разделе

Авторы большинства произведений корейской художественной прозы неизвестны. Отчасти это объясняется тем, что им приходилось скрывать свои имена из-за гонений на художественную литературу. Но в первую очередь такое явление, по-видимому, можно объяснить исключительной популярностью корейских повестей среди народа. На протяжении последних двух-трех столетий «Повесть о Чхун Хян», «Повесть о Сим Чхон», «Повесть о Хын Бу» и другие произведения корейской классической литературы распространялись в печатном и рукописном виде. Их знают даже неграмотные. Таким образом, корейские повести, став уже произведениями литературными, продолжали бытовать и как общенародные. По популярности среди народа их можно сравнить с китайскими классическими романами «Троецарствие», «Речные заводи», с немецкими народными книгами о Тиле Уленшпигеле и докторе Фаусте.

Корейский народ создал множество вариантов классических повестей и распространение их среди народа большую роль сыграли так называемые кванде-актеры корейской национальной драмы, с развитием которой неразрывно связана история корейской художественной прозы. Всенародную любовь завоевала широко распространенная в письменных и устных вариантах классическая «Повесть о Сим Чхон». Это лирико-драматическая повесть с незначительными элементами комизма. Большое место занимают в ней сказочно-фантастические мотивы, элементы чудесного.

«Повесть о Сим Чхон» - гуманистическое произведение, в котором прославляется высокая самоотверженная любовь. Герои повести - простые обездоленные люди. Почтенный человек Сим Хак Кю ослеп в юности. В вознаграждение судьба послала ему хорошую, добродетельную жену. Долгое время у них не было детей. Наконец, к их великой радости, родилась дочь Сим Чхон. Но рождение ребенка стоило жизни матери. Слепой Сим Хак Кю сам растил дочь. Он носил ее к соседкам-кормилицам, убаюкивал колыбельной песней. С семи лет Сим Чхон стала поводырем нищего отца. С одиннадцати лет она одна ходила за милостыней и воодушевленная высоким сознанием дочернего долга, заботилась о пропитании отца. В пятнадцать лет Сим Чхон расцвела как цветок. Слава о ее красоте и редкостной добродетели распространилась далеко за пределы села.

Однажды, когда Сим Чхон ушла в деревню за милостыней и задержалась, обеспокоенный отец вышел ей навстречу и провалился в канаву, откуда его вытащил случайно проходивший буддийский монах. Монах сказал слепому, что он спасен по воле Будды, который может даже вернуть старику зрение, если тот пожертвует старику 300 мешков риса. Сим Хак Кю затаил мечту раздобыть баснословное для него количество риса. В это время в деревню прибыли богатые купцы-мореплаватели, им нужно было купить прекрасную и целомудренную девушку для жертвоприношения морскому царю. Узнав о тайных надеждах отца, Сим Чхон без его ведома продала себя купцам за 300 мешков риса. Этот мотив жертвоприношения напоминает известный греческий миф о жертвоприношении Ифигении Агамемноном. Подобно богине Артемиде, пощадившую Ифигению и спасшую ей жизнь, морской царь возвратил Сим Чхон жизнь. Героиня корейской классической повести при всей ее женственности так же самоотверженна, величава духом, как и знаменитая дочь Агамемнона. За свой моральный подвиг Сим Чхон вознаграждена, она стала королевой и встретилась с обманутым и по-прежнему слепым отцом. Но огромная радость при звуке голоса Сим Чхон возвратила старику зрение.

В Корее, как и в других странах Востока и Запада, издавна существовали басни и сказки о животных. Басенно-алегорический жанр появился в корейской литературе уже в эпоху Силла. На основе сказаний о животных, в XVIII в. были созданы повести, в которых в аллегорической форме высмеивались общественные и человеческие пороки. Самая популярная корейская повесть о животных «Повесть о зайце» во многом напоминает знаменитый «Роман о лисе» - средневековый эпос в литературе Западной Европы, в котором героем выступает хитроумный Лис-Зунар. В корейской повести носителем хитрости и мудрости является Заяц. Занимая плебейское положение в животном мире, он насмехается над неумным морским царем и его верными прислужниками - придворной челядью и ловко одурачивает их. Подобно «Роману о Лисе», «Повесть о Зайце»-иносказательная сатира на феодальное общество и феодальные общественные отношения. Раболепство, -основной порок, подвергся осмеянию в повести.

Анонимная «Повесть о Чхун Хян»- создание национального гения корейского народа. Существуют десятки письменных и устных ее вариантов. «Повесть о Чхун Хян» - лучший художественный памятник, воссоздающий эпоху разложения феодального общества. Весьма интересен тот эпизод, показывающий какую сплоченность проявляют крестьяне при встрече с королевским ревизором Ли Монненом. За мнимое оскорбление Чхун Хян они дружно наступают на ревизора, и ему остается лишь молить о пощаде. О духовной и творческой силе народа говорится в «крестьянской песне», включенной в повесть. Крестьянин, работая в поле, поет о том, что человек рождается не для жалкого прозябания, а для прекрасных деяний. Перед крестьянами же закрыты пути к сияющим высотам.

Из всех народных образов повести наиболее рельефен образ панчи Ли Моннена, его безымянного наперстника. Этот хитроумный, высокоодаренный, наделенный замечательным чувством юмора народный    герой - один из самых любимых корейским читателем персонажей. В устных вариантах повести образ слуги заслонял даже Ли Моннена. В отличии от большинства подобных персонажей корейской классической литературы, покорных и пассивных, он разговаривает с господином как равный и даже поучает его житейской мудрости, соревнуется с ним в красноречии.

Просветительские идеи в повести нашли отражение в критике старого режима господствующего класса, сословных предрассудков, в защите прав и интересов народа.

Одним из ранних выдающихся повествовательных произведений на корейском языке является «Летопись Имчжинской войны». Это эпопея об отечественной освободительной войне корейского народа против японских захватчиков.

«Летопись Имчжинской войны» - произведение анонимное, но, несомненно принадлежит автору, который художественно переработал устные народные легенды и сказания о событиях и героях Имчжинской войны. Существует множество изданий «Летописи» на корейском и китайских языках, но в народе распространены именно корейские варианты, отличающиеся от китайских, языком и содержанием. Например, в некоторых китайских изданиях главный действующий герой - полководец Ли Е Сон, главнокомандующий китайскими войсками, в то время как в центре корейских вариантов - герои из классической литературы. «Летопись Имчжинской войны» положила начало корейской демократической прозе, которая вопреки препятствиям со стороны господствующего класса и королевской власти быстро развивалась.

К числу очень немногих произведений корейской народной прозы, авторы которых известны, относится одно из ранних произведений корейской классической прозы - «Повесть о Хон Гильдоне», созданная Хо Гюном. В ней отражены общественные и социальные события эпохи, выражены народные чаяния. Появлению этой повести предшествовали крестьянские восстания в различных провинциях Кореи.

«Повесть о Хон Гильдоне» - лучшее произведение Хо Гюна. Паразитизм дворян, чиновников, духовенства и бедственное положение народа, вынужденного в поисках средств к жизни заниматься грабежом на больших дорогах, - такова картина социальной действительности, описанная в повести. Защитником интересов народа выведен Хон Гильдон, которого автор, а за ним и весь корейский народ наделил легендарными чертами народного героя. Социальный отщепенец, сын янбана и наложницы, человек феноменальных способностей, Хон Гильдон с детства поставлен в унизительное, рабское положение в семье. Согласно законам феодальной морали он, как сын наложницы, даже не имеет права своего отца называть отцом и сводного брата братом, перед ним закрыты все пути к продвижению. Хон Гильдон возмущен моральными нормами, дикими обычаями феодального общества. Он становится выразителем социального протеста и народных чаяний. Во главе «партии бедноты», в которую входят такие же отщепенцы как и он. Хон Гильдон нападает на чванливую знать, на буддийский монастырь, отнятое добро раздает беднякам, а сам со своими людьми основывает идеальное государство на острове «Юльдо» и становится его королем, справедливым и гуМаным.

«Повесть о Хон Гильдоне»,- социально - утопическое произведение, в котором впервые четко противопоставлены основные общественные силы страны, показан протестующий и борющийся народ, предложен выход из существующих противоречий, правда, чисто утопический, что было свойственно общественно - политической мысли той эпохи. Хо Гюн выразил настроение и предрассудки народа, верившего в доброго короля. В повести воссозданы особенности национальной жизни корейцев, - конфуцианская этика, многоженство, культ предков.

Нашествие манъчжуров на Корею послужило материалом для создания анонимной «Повести о Пакси». Это глубоко патриотическое произведение, в котором подчеркивается, что «хотя Корея и маленькая страна, но в ней немало знаменитых и прославленных людей».

Героиня повести - волшебница Пакси, наделена чудодейственной силой - это как бы собирательный образ корейских патриоток, которые наравне с мужчинами отстаивали свободу и независимость родины во время Имчжинской войны и войны против манъчжуров. Обладая сверхъестественной силой, она спасает родину от нашествия варваров. В повести выведены и реальные исторические лица, - передовой деятель Кореи времен манъчжурского нашествия Ли Си Бэк и выдающийся полководец Лим Ген Ен. «Повесть о Пакси» обличает захватнические войны и утверждает идею мира.

«Повесть о Саси, сосланной на юг», Ким Ман Чжуна выделяется художественной зрелостью, композиционной завершенностью, сложными романтическими сюжетными перипетиями и ярко очерченными жизненными образами. В ней почти нет элементов фантастики, чудесного, события развиваются на фоне повседневной жизни корейского дворянства,- отражены междуусобная борьба янбанских партий и бедственное положение широких народных масс. Правда, отдавая дань конфуцианским литературным канонам, писатель начал изложение традиционным зачином, в котором сказано, что действие относится к далекому прошлому Китая, однако это лишь внешний, условный прием, не имеющий значения для дальнейшего повествования, - по мере развития сюжета читатель забывает о зачине и воспринимает произведение как повесть о корейской действительности.

«Повесть о Хын Бу» представляет неиссякаемый народный юмор, в котором проявились народный оптимизм, вера в торжество справедливости. Все положительные образы даны с оттенком добродушного юмора. Поэтому «Повесть о Хын Бу», несмотря на трагические коллизии, - одно из жизнерадостных произведений корейской классической литературы.

 

Поэзия на корейском языке «чан-сиджо». Поэзия на ханмуне

 

Патриотизм – одна из важных тем в поэзии на корейском языке в XVII в. В середине века особое признание получают стихи противников мира с манъчжурским Китаем, призывавших сохранять верность свергнутой минской династии – Хон Иккана (1586 - 1637), Ли Мёнхана (1595 - 1645) и Ким Санхона (1570 - 1652).

Воды, текущие с гор Шоуян,

Печальные слезы Бо – и и Шу – ци

И ночью и днем, не переставая,

Журчат они о том,

Что и доныне все кручинятся

О преданности государству

(перевод М.Никитиной, А. Троцевич)

Это стихотворение Хон Иккана сходно с сиджо поэта XV в. Сон Саммуна «Смотрю на горы Шоуян», где тема также раскрывается в обобщенных образах, столь популярных в XV – XVI вв.

Крайняя нестабильность обстановки в стране (разорение в результате нашествий, непомерная дань, которую потребовали манъчжуры после вторжения в 1637г., обострение борьбы придворных партий и т.д.) стимулировала развитие пейзажной поэзии, которая была одной из форм выражения несогласия с порядками, царящими в обществе.

К изображению природы обращались прежде всего авторы, творившие в жанре сиджо. Одним из признанных мастеров пейзажа был видный государственный деятель и поэт Син Хым (1566 - 1628).

Слышал – ночью сильный ливень шумел.

Вышел – все цветы граната раскрылись

Блистает завеса из капель хрустальных

На ветках над лотосовым прудом

И следа не осталось от мыслей печальных.

Отпустила тоска, на душе светло.

(перевод Н. Мальцевой)

Среди авторов поэзии «рек и озер» выделятся и Ким Гванук (1579 - 1656). Но совершенно особое положение в корейской поэзии занимает Юн Сондо псевдоним - Ко Сан (1587 - 1671), непревзойденный мастер пейзажа в жанре сиджо. В его творчестве органично слились тенденции древней корейской поэзии хянга и живого народного песенного творчества, китайская классическая образованность и веяние нового времени. Его сиджо, объединенные в циклы развивают ту идущую из древности тенденцию в корейской культуре, которая подразумевала особую роль поэта и поэтического текста на родном языке и связывала с пейзажной поэзией специфическое воздействие на мир с целью восстановить и поддерживать в нем нарушенную гармонию. Лучшим его творением считался цикл из сорока сиджо «Времена года рыбака». Вот одно из стихотворений цикла:

Солнце жарко льет полдневный луч,

И вода в реке, как будто масло,

Ты греби, греби туда, рыбак!

Что на месте мне одном стоять,

Рыбу я ловить повсюду стану.

Ты плещи, весло мое, плещи!

Но «Чиста Цанланская вода»

Вспомнил – и совсем забыл про рыбу.

(перевод А. Ахматовой)

Обращение к традициям народной песни (рефрены), использование сравнений, неожиданных для поэзии на корейском языке в то время («Как будто масло») и соседствующих с реминисценциями из китайской классики («Чиста Цанланская вода»), - свидетельство поисков поэтом новых средств художественной выразительности.

Поэзия Ко Сана отражает реалистические тенденции корейской литературы того времени, стремление правдиво, в подробностях, изобразить окружающих мир. Его стихи, незаурядное явление в корейской лирической поэзии.

Любовная тема, поднятая в творчестве поэтесс - кисэн XVI в., продолжает культивироваться и в поэзии XVII в. Ей уделяют внимание поэты Чу Ыйсик (1675-?) и Ким Самхён (1675 -1720). Любовная лирика привлекала внимание к той стороне интимной жизни человека, которая игнорировалась конфуцианской этикой. Любовная лирика черпает изобразительные средства как из традиционной литературы, так и из народного творчества, но остается в рамках условного изображения.

В XVII в. в корейской поэзии развивается жанр чан – сиджо. Это общее название нескольких разновидностей стихотворных форм, выросших на метрической основе сиджо и получивших особое распространение в XVIII в. То, что в сиджо и в очень малой степени в каса было только симптомом, обещанием перемен, становится одной из главных особенностей длинных сиджо – стремление к конкретному изображению мира, в основе которого лежит неслияние человека с космосом. В длинных сиджо мы уже не обнаружим намерение изобразить природу как нечто цельное и единое, что было характерно для корейской пейзажной лирики. И не случайно, длинные сиджо дают мало примеров пейзажной лирики в «чистом виде». Исчезла гигантская панорама гор, рек и озер, внушающая мысль о вечности и грандиозности мироздания. Природа теперь не только прекрасна – в принципе, возможно любое отношение к ней: она не есть самодовлеющая ценность. К ней можно подходить и с целью практически познавательной. Человек изображает то, что находится в непосредственной близости к нему. Умиротворенность от создания своего единения с мирозданием сменяется по – детски радостным, исполненным удивления открытием окружающего материального мира со всем его предметным разнообразием. Создаются стихи, в которых перечисляются всевозможные насекомые, растения, рыбы и т. д. Эти подробности, казалось бы, излишние в стихотворение, нередко подчиняются задаче социальной критики:

Скажите – ка, друзья, как жить на свете,

Где столько кровососов развелось?

Вши крупные – с ячменное зерно,

Вши мелкие – размером с просяное,

Вши мелюзга – и глаз не разглядит,

Упившиеся свежей кровью блохи,

И блохи, отащавшие без крови,

Клопы, похожие на комунго,

Слепни и оводы, клещи и осы,

Тьма тараканов – черных, желтых, рыжих,

И всяческих жуков, жучков и пиявок,

И тучи длинноногих комаров,

Коротконогих мошек и москитов,

Одних – отъевшихся, других – голодных!

Они ни сна, ни отдыха не знают,

Терзают, мучают и днем ночью!

Кто жалит, кто кусает, кто сосет

И каждый жаждет крови человечьей!

(перевод А. Жовтиса)

Одновременно в поэзии пробуждается и стремление подметить многообразие человеческих типов:

Как женщины между собой не схожи!

Напоминает сокола одна,

Другая - ласточкой сидит на кровле,

Одна – журавль среди цветов и трав,

Другая – утка на волне лазурной,

Одна – орлица – что с небес летит,

Другая - как сова на пне трухлявом.

И все ж у каждой есть любимый свой,

И все они красивы для кого - то.

(перевод А. Ахматовой)

До сих пор красота женщины в корейской поэзии передавалась в основном с помощью заимствованных из Китая поэтических образов: «нефритовый вид», «светлое лицо», «красота, повергающая царства» и т.д. Вопрос об индивидуальной красоте не возникал. В приведенном же стихотворении, почти для каждой женщины найдено традиционное литературное сравнение, само по себе условное. Однако их сопоставление убеждает в том, что женщины действительно между собой не схожи, каждая из них по – своему неповторима и именно этим привлекательна.

Традиционный образ в длинных сиджо несет несколько иную, чем ранее в поэзии, смысловую нагрузку. «Ласточка, сидящая на кровле» - символ красавицы вообще – здесь олицетворяет лишь определенной тип красоты. Меняется, уровень условности: от условности общего намечается переход к условности более частично. Интерес поэзии к конкретному очевиден, но он еще абсолютен и не всегда последователен.

С появлением длинных сиджо меняется не только поэтическая концепция мира (характер взаимосвязи: человек - мироздание), но и субъект поэзии. Если, например, в пейзажной лирике XV – XVI вв. человек – это некая сущность, изъятая из сферы человеческих отношений и призванная слиться с природой, а потому единица социально неопределенная, то в длинных сиджо человек выступает как представитель конкретной социальной – бытовой среды.

Центром чан – сиджо становится человек в его повседневном отношении с другими людьми. В связи с этим, большую роль начинает играть диалог, в поэзию приходит бытовая разговорная речь.

-Хозяин, купите крабов!

-Эй, купец, о чем ты там кричишь?

-Сверху – кости, внутри - мясо, два глаза смотрят в небо.

Две большие лапы могут схватить и отпустить,

А малых пара несет его и вперед и назад

Под красной соевой подливкой, под зеленой – купите крабов!

Эй, перестань вопить, я их куплю!

Важной темой в длинных сиджо занимает тема социального неравенства, которая нередко раскрывается средствами сатиры. Осмеянию подвергается и борьба придворных группировок, и буддийское духовенство; причем часто явления оцениваются с позиций трудового человека. Сильные мира здесь – насекомые паразиты, жабы на навозной куче. Если в стихотворениях XVI в, посвященных борьбе группировок, дерущиеся вороны противопоставлялись благородному белому журавлю (как называл себя или своих единомышленников пострадавший в этой борьбе автор), то в длинных сиджо,- все вороны. В их драке не разберешь, кто хорош, а кто плох («Вороны носятся за воронами следом»). Происходит очевидное «снижение» поэзии, идет процесс ее демократизации. На примере длинных сиджо прослеживается рождение в корейской литературе новой стилистической системы, рядом с которой удерживается и старая в поэзии.

В чан-сиджо наблюдается не только распад строки классического сиджо и утверждения за полустишием больших прав как метрической единицы, но и распад полустишия, и появление свободных стоп. Колебание слогов в стопах чан-сиджо, в основном, комплекс проблем в нем, связанных принципиально с иным, нежели в сиджо, подходом к действительности, с новым героем, создает свою стилистическую систему, отразившую тенденцию чан-сиджо к демократизации, к сближению поэзии с жизнью, а ее языка и стиля – с живой разговорной речью.

Важной художественной особенностью чан-сиджо является «снижение стиля». Одним из проявлений этой общей тенденции был отказ от «высокой символики»: в чан-сиджо наблюдается процесс развенчания и утраты китайской образности, возврат к национальному поэтическому образу. В связи с усилением критической направленности поэзии XVII-XVIII вв., в чан-сиджо воскрешаются традиции национальной поэзии эпохи Корё в области социально – политической аллегории.

В чан-сиджо увеличивается вес разговорного элемента, что проявлялось и в композиции стихотворений: многие стихотворения построены в форме диалога, между тем, диалогическая форма сиджо воспринимается как редкое исключение.

Наряду с обращением к национальной образности и введением образа «низкого», «вульгарного», бытового, в чан-сиджо наблюдается тяготение к внешнему описанию явлений окружающей жизни и одновременно – пересмотр отношению к самому образу в стихотворении, стремление проникнуть вглубь, осветить его изнутри.

Общие характеристики в чан-сиджо постепенно отмирают сами собой, так как чан-сиджо интересует не «общее» в характеристике предмета, а «индивидуальное»: особенности предмета, неповторимость его свойств. В чан-сиджо предмет многосторонен и потому ему необходима каждый раз такая характеристика, которая отражала бы его особенности, проявившиеся в данной неповторимой ситуации. В связи с этим, утрачивают былое значение и те заимствованные из китайской литературы средства художественной выразительности, к которым прибегало классическое сиджо: китайские образы, система художественных средств, близких по функции постоянному эпитету, цитаты из стихотворений классиков китайской поэзии. Их заменяют образы, увиденные в жизни, в быту. Отмечают, что метрические особенности чан-сиджо не только не стали еще объектом специального изучения, но и постоянно выпадают из поля зрения тех авторов, которые занимаются корейской метрикой.

Чан-сиджо имеет две разновидности: оссиджо и сосоль- сиджо. Различие между ними, по - видимому сводится скорее к исполнительной стороне, чем к метрической. Так, корейские авторы отмечают, что одна из строк оссичжо исполняется в манере сосоль -сиджо, в то время как остальные две исполняются в манере сиджо.

Если строка классического сиджо содержит два полустишья, то строка чан-сиджо не ограничена каким-либо определенным количеством полустиший и может содержать как четное, так и не четное их число. Место трех – и двустопных полустиший в чан-сиджо заранее не определяется. Границы полустиший в чан-сиджо так же четко обозначены, как и сиджо. Характеристика стопы, данная для классического сиджо, может быть принята и для чан-сиджо.

В чан-сиджо наблюдается не только распад строки классического сиджо и утверждения за полустишием больших прав как метрической единицы, но и распад полустишия, и появление свободных стоп. Колебание слогов в стопах чан-сиджо, в основном такие же, как и в классическом сиджо, с той разницей, что никаких определенных правил употребления стоп нет.

В чан-сиджо не всегда заметна трехстрочная структура. Это происходит потому, что количество полустиший в одной из строк увеличивается настолько, что границы строк стираются, и стихотворение воспринимается как не расчлененное на строки. Если принять во внимание, стремление чан-сиджо к стиранию границ строки за счет увеличения количества полустиший, и то, что в чан-сиджо нет стандарта в употреблении двух – и трехстопных полустиший, а также то, что в чан-сиджо появляются стопы, не объединенные в полустишия, можно предположить, что перед нами переходный этап в развитии корейского стиха, - от упорядоченного (классического сиджо) к свободному современному стиху.

В поэзии на ханмуне, основными темами являлись традиционные темы бедственного положения народа под управлением «дурных чиновников». Осуждению подвергались те, кто, занимая государственный пост, не соответствовал своему назначению. Лирическая тема стала одной из ведущих. К ней обращались Хо Гюн (1569-1618), Лю Монъин (1559-1623) – известные прозаики, Ким Ман Чжун (1637-1692) – автор первых корейских романов. Наряду с лирической темой немало внимания уделялось воспеванию прошлого – основателей ранних корейских государств и героев древних преданий. Очевидно, возрождение интереса к родной старине и фольклору может быть тесно связано с традиционными противопоставлениями идеального общества древности несовершенству современного мира.

Несмотря на окончание Имджинской войны, внешне – политическая обстановка оставалась тревожной. Беспокойство за судьбу родины звучит в стихах начала века. Примером может служить стихотворение Квон Пхиля (1569 - 1612) «Верхом на коне произношу стихи», написанные на ханмуне:

Трудные нынче

Для нашей страны времена,

Ни сановников, ни воевод

Не имеет в достатке страна.

В Ённагаме, на юге,

Никак не кончается бой.

В Кванбуке, на севере,

Горе в деревне любой.

Печалюсь в том,

что стало жить тяжело,

Что бремя войны

нынче для нас не легло.

На одежду слезу

роняю, тоски не стерпев

Военный доклад,

Как стихи, твержу нараспев.

(перевод Е. Витковского.)

 

II. ПОЭЗИЯ И ПРОЗА XVIII ВЕКА

 

Поэзия на корейском языке «кихэн-каса»

 

Интерес литературы XVII-XVIII вв. к частной жизни человека – его личным впечатлениям и душевным переживаниям – проявился в особом расцвете дневниковой прозы, в которой ведущее место занимают путевые записи и дневники женщин с трагической судьбой (как правило, женщин, связанных с царским двором). Те же две ориентации характерны и для поэтического жанра каса, в котором к XVIII в. развились два ведущих направления: описание в стихах путевых впечатлений и поэмы, посвященные женским страданиям. Эти два направления каса, пожалуй, можно определить как два самостоятельных поэтических жанра, настолько они отличаются друг от друга и по объему, и по тематике. В корейской литературе они получили самостоятельные названия: поэмы – описания путешествий названы «напевные строфы о путешествиях» кихэн-каса, а те, что рассказывают о страданиях женщины в разлуке – «напевные строфы женской половины дома» кюбан-каса.

Кихэн каса, как правило, имеют большой объем – иногда более тысячи полустиший. Их авторами часто были чиновники (иногда высокого ранга), которые по долгу службы совершали поездки по своей стране, либо в соседние государства, обычно в Японию или Китай. В XVII и особенно в XVIII вв. многие чиновники, отправляясь в служебную поездку или в ссылку, описывали свои наблюдения в стихах – каса. Корейские исследователи литературы называют более двадцати таких «напевных строф о путешествиях».

Появление поэм, посвященных поездкам по своей стране, было вызвано прежде всего переменами в судьбе автора, когда он попадал в опалу и оказывался в ссылке. Эти поэмы так и назывались «напевные строфы из ссылки» кюбан-каса. Здесь описания «увиденного и услышанного» подчинены общему настроению автора, которого мучают тяготы пути и переживания ссыльного. Примером таких каса может служить «Северная застава» Пуккван кок, написанная Сон Чусоком (1650-1692), внуком политического деятеля и философа-неоконфуцианца Сон Сирёля (1607-1689). В 1675 г. он сопровождал деда к месту ссылки в провинцию Хамген и описал эту поездку в дневнике.

Авторы дневников путешествовали и для собственного удовольствия, конечно, прежде всего в горы Кымгансан. Красоте пейзажей Кымгансана посвящено множество каса, и все они брали за образец знаменитую поэму Чон Чхоля Квандон пёльгок. Например, Пак Суну (1686-1759), провалившись на государственных экзаменах, отправился в Кымгансан и описал свои впечатления в каса «Воспеваю Кымган» Кымган пёльгок.

Государственные чиновники, оказавшись на службе в новых местах, о вновь увиденных землях (природе, обычаях ее жителей) рассказывали в стихах. Так, член царской семьи Ли Ён был направлен в провинцию Хамгён для инспекции состояния и охраны царских усыпальниц. Там ему пришла мысль разыскать следы героических деяний основателя династии Ли Сонге. В результате он написал поэму «Странствия по северу» Пукчон ка, где рассказывал о своих изысканиях, а также о жизни людей, населяющих северные приграничные районы.

Поэмы – описания земель, созданные чиновникам и на службе в провинциях, отличаются детальными географическими и этнографическими описаниями. Эта особенность, скорее всего, была связана с общим интересом образованного сословия к познанию собственной страны, не только ее прошлого – истории, но и реального настоящего. Не случайно в это время появляются анонимные «географии в стихах» - каса, в которых описываются провинции. Например, «Восемь областей» Пхарек ка, где в виде путевых заметок в стихах представлено подробное описание страны по отдельным провинциям, начиная с севера – района Пэктусан.

Особый вид кихэн-каса представляют записи о морских странствиях в чужие земли. Их авторами по долгу службы или по каким-то непредвиденным обстоятельствам пришлось побывать в соседних странах. Например, поэма «Скитания по морю» Пхёхэ ка Ли Паника (1757-?), чиновника военного ведомства, который служил на острове Чечжудо. В 1796 г. он отправился в Сеул с острова Чечжудо на небольшом судне, но был застигнут бурей и оказался на Пескадорских островах. Отсюда через Тайвань он добрался со своими спутниками до континента, пересек Китай и уже из Пекина отправился на родину. Этому удивительному путешествию и посвящена поэма «Скитания по морю». Приведем отрывок из этой поэмы:

На судно я поднялся в день двадцатый

Луны девятой, в год пёнчжин, в тот час,

Когда волна прилива набегала.

Казался крохотным кораблик наш.

Со мною вместе были Ли Юбо

И шестеро бывалых мореходов.

Отдав себя во власть попутных ветров,

Мы парус подняли и вышли в путь.

Над западной грядой далеких гор

Садилось солнце, в море отражаясь.

Оно застлало водные просторы

Шелками красными и голубыми.

Где небо тут? И где вода? Кто знает?

«Цвет у воды и у небес един!...»

Вина отведав, охмелев немного,

В блаженстве такт рукою отбивал я,

Когда с северо-запада внезапно

На море вихрь могучий налетел.

(перевод А. Жовтиса)

Далее следуют строки подробного описания страданий и ужаса людей, которых огромные волны и ветер носят по океану и, наконец, их выбрасывает «на край земли». «Край земли» оказывается «областью Пэнху» - владением Срединной империи, где можно с людьми общаться «с помощью кисти». Пожалуй, впервые в литературном сочинении возникает практический вопрос о способе общения с жителями чужого царства.

За пределы своей страны в соседние государства ездили в качестве послов. Послов отправляли прежде всего в Китай, и некоторые из них свои поездки описывали в стихах. Например, Пак Квон (1658-1715), посетив Цинский Китай, в 1695 г. написал о своем путешествии каса «Воспеваю странствия по Западу» Сочжон пёльгок.

Корейский двор поддерживал отношения с Японией и направлял в эту страну посольства. В 1763 г. в Японию отправилось большое посольство, в состав которого был включен Ким Ингём (1707-1772), известный в Корее мастер изящного слова. Он должен был принять участие в стихотворном турнире, который устраивали в столице Эдо (совр. Токио), и отличиться как искусный сочинитель стихов на китайском языке, что он с успехом и выполнил. Путешествие посольства по Японии длилось около года, и Ким ингём описал его в стихах – кихэн – каса, которые насчитывают более двух тысяч полустиший. Поэма называется «Путешествия в Страну, что на восток от солнца» Ильдон чаню ка, в ней рассказывается обо всем, что привлекло его внимание – от поведения соотечественников, членов посольства, до особенностей чужой страны – природы, городов и обычаев ее народа. Например, описание японской столицы:

Посмотришь на четыре стороны –

Вид – только в обморок упасть.

Домов – и много же,

Тысячи тысяч, а то и больше, кажется.

Столицу нашего государства

С востока на запад всю пройди –

Будет разве десяток ли? Пожалуй, и не будет.

Даже знатным и богатым министрам,

И тем у нас законом запрещено иметь дома в сто канн.

А эти чертовы японцы строят дома не менее, чем в тысячу.

И среди них поганцы, что побогаче, кроют их медью

вместо черепицы,

Украшают червонным золотом. Роскошь – невероятная.

А пойди с юга на север –

Сто ли, не меньше, наберется.

Кварталы среднего сословия – без промежутков

Так сплошь и лепятся друг к другу.

А в центре города река – Нанпхаган

С севера на юг течет.

В поднебесье такую панораму

Где еще отыщешь?!

(перевод А. Жовтиса)

В поэме Ким Ингема – активный интерес к чужому миру, наблюдательность и критичность – черты, характерные для произведений времени движения «За реальные знания» Сирхак. В строках поэмы, описывающих столицу или, например, прием у наследника, видны не только реальные картины другой страны, но и явно прослеживаются нотки осуждения, неприятия, можно даже сказать, зависти к чужому богатству. Это и понятно: опустошительное нашествие армии Хидэёси не забыто, и речь здесь идет не просто о чужой стране, но и враждебном государстве.

Кихэн-каса – это выход в практический мир, и появление таких поэм стало возможным с появлением познавательного подхода к миру. Путешествует человек с практической целью и, движимый любознательностью, добросовестно фиксирует то, что видит. Во время путешествий человек и его суетная жизнь, с которой расставаться ему вовсе не хочется. Кроме того, появление кихэн каса связано с общим стремлением людей эпохи к расширению своих познаний о мире – к реальному знанию о своей стране и выходу за границы собственного государства в соседние земли.

 

Поэзия на корейском языке «кюбан – касса»

 

«Напевные строфы женской половины дома» кюбан-каса или нэбан-каса сочиняли и читали в основном женщины. Этот жанр сформировался во второй половине XVIII в. в южных провинциях страны. Авторы произведений по большей части не известны. Южные районы славились женскими лирическими песнями, которые, в свое время, вдохновили прославленного автора каса XVI в. Чон Чхоля (Сонгана) на создание двух поэм в стиле «женских страданий», которые и сделали знаменитым его имя.

Предполагают, что первые «женские каса» написала поэтесса Хо Чхохи (1563-1589), известная под именем Хо Нансорхон, как автор стихов на китайском языке. Ей приписывают сочинения двух каса «Тоска на женской половине» Кювон ка и «Цветок бальзамина» Понсонхва ка. (следует добавить, что названия женских песен записывали как на китайском языке, так и на корейском).

Достоверно известно несколько имен сочинительниц каса XVIII в. Это жены чиновников высокого ранга из именитых семей. Например, госпожа Ли из Ёнана Ёнан Ли сси (1737-1815). Ее муж Лю Сачхун был потомком героя Имчжинской войны и автора записей о событиях войны Лю Соннёна. Ее каса «Пара нефритов» Санпёк ка написана в 1794 г. и посвящена сыну и племяннику по случаю получения ими степени на государственных экзаменах.

Известным автором каса была и госпожа Квон из Андона Андон Квон си (1718-1784). Ее муж Ли Чунсиль был потомком философа-неоконфуцианца и поэта Ли Хвана. Поэма о женской доле была написана в 1746 г. и называется «Отвечаю на шутку по поводу забав с рисовыми лепешками» Панчо хвачжон ка. Каса госпожи Квон появилась в ответ на шуточную песенку, сочиненную ее троюродным братом «Подтруниваю над женскими забавами с рисовыми лепешками» Чо хвачжон ка. Приведем отрывок из поэмы госпожи Квон:

Небо так неразумно-

Решило женщину создать.

Сколько ни досадуй,

Разве что-либо теперь изменишь?

Сидим на женской половине,

И только сливы у нас друзья.

Мы хорошо освоили женские занятия,

Вот и прядем, не покладая рук.

Весна, тревожа чувства,

Примчит-умчит третью и четвертую луну.

Ближние и дальние горные вершины

Оденутся в красно-золотистые наряды,

А цветы персика и сливы у деревенской околицы

Разукрасят каждую ветку.

И лишь мы у окна, затянутого шелком,

Одиноко переживаем томление любви.

(перевод А. Троцевич)

В стихотворении сестра втолковывает «непонятливому брату», что такое «женская доля»: события мира проходят за пределами женской половины дома, а удел женщины – следовать предписанным правилам поведения, и потому негоже смеяться над женскими нехитрыми забавами. Поэма написана образованной женщиной, поэтому в ней много ассоциаций с китайскими образами. В сценах весеннего цветения, например, использована по преимуществу китайская лексика, принятый в поэзии стандартный набор образов весны («цветы персика и сливы» торихва, «горные вершины» амэ, «красно-золотистый наряд» хонгым-чжан). Следует добавить, что госпожа Квон не просто разъясняет, каково быть женщиной, но и хочет показать своему брату, что мир женщины совершенно особый, и в нем она вольна сама выбирать свои забавы.

В форме каса писали серьезные сочинения специально для женщин. Например, «Наставления женщинам», где расписаны правила поведения невестки в доме мужа и почтительного обращения с родителями мужа. Приведем отрывок из «Наставления»:

Еще за порогом поклонись,

А потом подойди, присядь и спроси:

«Тепло ли комната согрета?

Спокойно ль почивать изволили?»

Когда спросишь их о житье-бытье,

Немножко посиди

И тотчас выйди.

А когда приготовишь трапезу,

Спроси, вкусна ли.

Закуску делай так, чтоб было вкусно.

Когда они откушают

И ты унесешь столик,

Поговори о том, что нужно сделать,

А если других дел не окажется,

Возвратись к себе в комнату

И займись своей работой.

Не делай кое-как,

Старательно, старательно все выполняй!

(перевод А. Троцевич)

Это наставление предназначено для дочерей, которых собираются выдавать замуж. Такие наставления писали весьма уважаемые люди, например философ-неоконфуцианец и государственный деятель XVII в. Сон Сирёль («Книга наставлений для женщин» Кенё со). Для лучшего запоминания сочинение составлено в стихах, и появилось оно на родине «женских каса» на юге, в провинции Сев. Кёнсан (район Андона). Вспомним, что из Андона была и госпожа Квон, одна из лучших авторов этого жанра.

Одна из главных тем кюбан-каса – страдания женщины в разлуке: с родителями, когда ее отдают замуж в чужую семью; с любимым, который ее оставил; с мужем, если он умирает и оставляет ее вдовой. Все эти каса, как правило, анонимны. В провинции Кёнсандо, например, была распространена песня «Плач женщины» Ёчжа тхансик ка о невыносимой жизни в чужом доме, куда ее выдали замуж:

Ведь все мы люди,

А я, что за тяжкое преступление совершила,

Стала теперь вроде мыши перед кошкой,

Или фазана, которого сокол готов заклевать?

(перевод А. Жовтиса)

Муж для нее – страшный зверь, которому она отдана на растерзание. Другая поэма – «Могила вдовы» Квабу чхонсан – один из примеров многих «песен-страданий», в которых описано горе женщины, которая осталась вдовой:

Как мне теперь спать одной в пустой комнате?

О, как горька моя жизнь!

Любимый мой в глазах стоит,

А голос его в ушах звучит.

Уведи меня с собой, любимый,

Позови меня и уведи, наконец, с собой!

Хорошо мне будет в краю Желтых истоков,

Однажды уйду, обратно не вернусь!

(перевод А. Жовтиса)

В каса использованы китайские поэтические выражения: традиционный блок из четырех иероглифов «одной спать в пустой комнате» токсу конбан – знак покинутой, одинокой женщины; «край желтых истоков» Хванчхон – место, куда уходят усопшие – образ, также заимствованный из китайской литературы.

Корейские исследователи особо выделяют любовные каса (эчжон-каса). В этих стихах не говорится о радостном переживании счастливой любви. В них – все та же печаль в разлуке («Разлука» Ибёль ка), горестные чувства («Сердце надрывается» Танчжан са) или страдания без любимого («Любовная тоска» Санса пёльгок).

Справедливости ради надо сказать, что женщины сочиняли каса, не только о страданиях и горькой доле (хотя таких большинство). Они умели и подшутить над возлюбленным, который обещал прийти, а сам пропал невесть куда. Примером шуточной поэмы может служить «Желтый петушок» Хванге са неизвестного автора начала XVIII в. Приведем несколько отрывков из этого стихотворения в поэтическом переводе А. Жовтиса:

На рассвете мы расстались с милым –

И с утра ни вести, ни привета! –

Почему же нет тебя так долго?

Ведь подумать только – не идет!

Вешнею водой полны озера.

Глубоки озера в половодье! –

Потому и нет тебя так долго?..

Ведь подумать только – не идет!

«Тучи летние в горах сгустились».

Высоки причудливые горы! –

Потому и нет тебя так долго?..

Ведь подумать только – не идет!

Может, ты забрел куда не надо?

Как Сончжин, послушник у Юкквана,

Тот, что на мосту остановился,

Встретив восьмерых прекрасных фей?

Неизвестный автор каса, видимо, был хорошо начитан и в китайской, и в корейской литературе. Здесь – явные цитаты из китайской поэзии: строки, выделенные курсивом, заимствованы из стихотворения китайского поэта Тао Юань-мина (365-427) «Времена года». А далее – намек на события, описанные в романе корейского писателя Ким Манчжуна (1637-1692) «Сон в заоблачных высях». Как уже неоднократно отмечалось, такого рода литературные реминисценции постоянно встречаются в произведениях корейской литературы. Они несут серьезную нагрузку – служат образцом «изящного описания». Здесь же «высокая цитата» специально подчеркивает насмешливый тон обращения женщины к своему неверному возлюбленному.

Кюбан-каса развивают традиции «женской поэзии», которая начала активно заявлять о себе изящные стихи, в которых искусно использовалась китайская поэтическая образность. Их главная тема – частная жизнь и личные чувства. Человек здесь занят только собственными переживаниями и не касается проблем долга, социальных обязательств. Мир личных чувств и повседневных семейных забот, не имеющих никакого отношения к высоким государственным интересам, стал темой прежде всего «женской литературы».

Кюбан-каса XVIII в. не только развивают в больших поэтических произведениях уже известные темы «женской поэзии» - тоска в разлуке с любимым, жалобы на несчастную женскую долю, но, подчас, и позволяют себе некое «свободомыслие» - насмешку над партнером или дискуссию с мужчиной о праве женщины на собственные развлечения.

 

Дневник госпожи Хон

 

Самым известным «женским сочинением» в жанре дневника, созданном на корейском языке, считается «Записанное страдание» Ханчжун нок. Его автором была жена принца Садо (1735-1762), наследника престола, госпожа Хон из дворца Хегён Хегёнгун Хон си (1735-1815). Дневник представляет собой автобиографические записи, где речь идет о семейной жизни и отношениях внутри царского дома. Госпожа Хон была выбрана королевской семьей в жены наследнику престола, когда ей было всего десять лет. «Я была совсем ребенком, когда вошла во дворец…», - так начинает свои записи госпожа Хон. И далее она подробно описывает события придворной жизни, рассказывает об их участниках – членах королевского дома, при этом каждое событие помечено годом, месяцем, а иногда и днем. Еще в молодости ее племянник посоветовал ей вести записи своей жизни во дворце, которые бы хранились в семье как драгоценная реликвия, но она никогда не могла найти время, чтобы осуществить эту идею. Только в шестьдесят лет, в 1796 году госпожа Хон начала записывать свои воспоминания, при этом, она замечает, что ее (…память отнюдь не ослабела с прошедшими годами). Закончены были записи, когда ей было уже 71.

Центральное место в записях занимает трагедия в королевской семье, которая вошла в историю под названием «Событие года Имо» (1762 г.). Наследник престола Садо, за которого была выдана замуж госпожа Хон, был вторым сыном государя Ёнчжо (1725-1776). Он родился в 1735 г. после смерти наследника престола Хёрёна, когда отцу было уже 40 лет. Поэтому, будучи еще годовалым ребенком, он был объявлен наследником престола, однако в 10-летнем возрасте у него появились признаки психического заболевания, с годами его состояние ухудшалось, и в 1762 г. отец, разгневанный несуразными поступками сына, приказал заточить его в ларь для хранения зерна, где он и умер от голода. Возможно, именно жестокая расправа с мужем заставила госпожу Хон начать записывать свои воспоминания и, прежде всего, о том, как отношения в королевской семье могли привести к трагедии года имо. Кстати, подробные записи об этом событии, которые велись при дворе официальными чиновниками, были уничтожены по распоряжению государя Чончжо (1777-1800), сына госпожи Хон и принца Садо.

Дневник госпожи Хон состоит из трех глав. В первой она рассказывает о себе – своей семье, родителях, замужестве, детях, о своей жизни при дворе и заканчивает трагической смертью наследного принца Садо. Вторая и третья главы посвящены принцу Садо. Они написаны специально для ее внука, государя Сунчжо (1801-1834), чтобы рассказать правду о событиях года Имо и реабилитировать своих отца и мужа, о роли которых в этих событиях распространялось множество нелепых слухов.

Сочинение написано женщиной, воспитанной в строгих конфуцианских правилах и четко осознающей свое место в королевской семье. Даже в личных записях, как она сама признается, ей постоянно приходится сдерживать свои эмоции. Тем не менее, дневник полон именно эмоциональных описаний, начиная с первых листов, рассказывающих, какие страдания пережила десятилетняя девочка, когда ей пришлось оставить родителей (особенно мать) и переехать во дворец, где все для нее было чужим и непривычным. И далее, задумываясь о причинах душевного заболевания своего мужа, она анализирует отношения в королевской семье и приходит к выводу, что наследного принца неправильно воспитывали – без родительского внимания и ласки. В результате принц боялся отца и робел перед знатными чиновниками двора. Глава, посвященная наследному принцу, полна сострадания к ребенку, брошенному на попечение женщин при дворе, сочувствия к мальчику, который практически был лишен наставлений отца.

В дневнике госпожи Хон содержатся уникальные фактические сведения о жизни королевской семьи и в то же время это – художественное произведение, где все описываемые события «пропущены» через эмоциональное восприятие автора. Надо заметить, что госпожа Хон крайне редко пользуется китайской поэтической образностью и предпочитает описывать свои впечатления средствами корейского языка. Пожалуй, по эмоциональному настрою дневник близок женской лирической поэзии, которая была распространена в XVIII в.

Темы чувства, любовного переживания в традиционной литературе были отданы женщинам, и женщины без оглядки на должное поведение и правила приличия писали о желании быть любимыми, жить вместе с любимым человеком, о невыносимости одиночества и горестях разлук. Женское творчество в корейских работах по истории литературы выглядит особым островом и не вливается в общий поток развития словесности. Даже в исследованиях современных авторов оно представлено не как одно из направлений, связанных с общими тенденциями в движении литературы, а просто выделено в специальные разделы, посвященные именно женскому поэтическому и прозаическому творчеству. Я хочу здесь еще раз обратить внимание на особенности литературы XVIII в. – особый интерес к частной жизни человека и миру его чувств и переживаний. Темы любви, страданий, одиночества, которые развивались в «женской прозе и поэзии», на мой взгляд, легко вписываются в общую картину корейской литературы XVIII в.

 

Поэзия «Акпу»

 

18 - столетие - период расцвета корейской литературы. В это время достигают натбольшей активности все основные процессы в социальной, экономической и культурной жизни страны. На XVIII в. приходится подъем идейного движения Сирхак («За практические знания»), вызванного к жизни глубокими противоречиями корейского феодализма веком ранее. Его сторонники, лучшие представители мыслящей части корейского общества, стремились осознать положение своего государства и найти для него пути выхода из внутри политического и экономического тупика, в котором оно оказалось после японского (1592-1598) и манъчжурского (1637) вторжений.

В этот период необычайно высоким был престиж словесности на ханмуне. Она была не только официальной словесностью корейского государства, но и несла передовые идеи и новое знание, и она же отвечала национально - культурной потребности в освещении и изучении собственных духовных ценностей. Но по - прежнему почетное место в ней занимала поэзия, развивавшаяся в пределах заданной китайской традицией системы жанров. Заимствованная в древности, эта система была жесткой, нормативной, в своих формальных проявлениях. Однако в своем содержании корейская поэзия на ханмуне была достаточно свободна: актуальность отдельных жанров и их содержание определялись эпохой - они находились в прямой зависимости от идеологических процессов, происходящих в корейской культуре.

Характерной особенностью времени было внимание к «поэзии акпу» (кит. юэфу), виду литературы, традиционно связанному с народным поэтическим творчеством. В течении XVIII в. создается более десятка сборников,содержащих иногда до ста и более произведений, как например, сборник Ли Ика (Акпу Сонхо), оказавший большое внимание на творчество поэтов современников. Акпу этого периода слагались на сюжеты древних преданий и легенд, посвящались мифилогическим и историческим персонажам корейской древности. Например, сборник Лим Чхантека (1680-1721) (Хэдон акпу - «Акпу страны, что к востоку от моря»), содержащий 35 произведений,включает стихи «О Тангуне», стихи «Тигр Пэктусана» и др., обращенные к мифологическому и историческому прошлому корейского народа. Сборник Ли Гвансу (1705-1777) («Тогуг акпу»- «Акпу Восточного государства») содержит 30 стихотворений, среди них - «Алтарь на Тхэбэксан» - стихототворение, посвященное славным традициям корейской истории, «Улица, над которой луна ясна» - стихотворение, героем которого является легендарный жрец древности Чхоен и т.д. В акпу XVIII в. отражались раздумья об историческом прошлом страны, как например в пяти произведениях в стиле акпу, созданных выдающимися историками Ан Джонбоком «Сдерживаю чувства, вглядываясь в истории Восточного государства.»

Особое направление в акпу составляют стихотворения - переводы народных песен или корейских стихов, написанных в народном стиле, а также корейских поэтических произведений в жанре сиджо - сборник Хон Нянхо (Чхонгу тангог - «Короткие напевы Страны зеленых холмов»), акпу Нам Юена (1698-1773) и др. В этот период на ханмун переводятся не только сиджо,но и произведения,созданные в другом национальном жанре - каса. Именно в XVIII в. были переведены известные поэмы Чон Чхоля (1537-1594).

Обрашение авторов XVIII в., писавших на ханмуне к поэзии на родном языке было одним из проявлений внимания корейской культуры к свои национальным истокам, такого рода переводческая работа свидетельствует о стремлении деятелей корейской культуры повысить в «ранге» поэтические произведения на родном языке, введя их в сферу словесности на ханмуне. За этим кроется также желание помочь национальной поэзии обрести известность за пределами страны. Сходное явление в истории Корей отмечалось раньше, особенно в IX - X вв., во времена широких контактов корейского государства с внешним миром, стимулировавших вспышку национально-культурного самоутверждения перед лицом Китая.

Эта тенденция корейской культуры XVIII в. - обостренный интерес к национальным аспектам корейской духовной культуры - проявлялась прежде всего в деятельности сирхакистской группы во главе и Ли Иком и Ли Унхю (лит. имя - «Отшельник из Хехвана»). Изучение отечественной истории, преданий, легенд накладывало отпечаток не только на поэтическое творчество. Оно отражалось и на их общественно-политической мысли, сказываясь в стремлении нащупать пути развития своего государства, отечественной культуры на основе усвоения знаний других стран и осмысления собственного исторического опыта. Высшим проявлением этой тенденции было творчество выдающегося мыслителя Чон Ягёна, предложившего программу преобразований общества на базе утопических идей о социальной справедливости, подсказанных архаическими общинными традициями.

Заметные сдвиги происходили почти во всех видах и жанрах поэзии на ханмуне, в том числе и в стихах - си (кит.-ши). При сохранении традиционной тематики характер их содержания явно менялся, приближаясь к корейской действительности XVIII в. Примером может служить стихотворение Ли Енхю, в котором он напутствует Сима- посла, едущего на должность в Енчхон:

Средь простого народа в обычае - простые слова.

Литераторы же их не употребляют.

Вы - разом оправдайте их,

Дайте понять литераторам их важность.

Енчхон - захолустье, да к тому же малое.

Занять в нем высокий пост- это и есть думать о людях

Прошу Вас, делая вид, что любуетесь солнцем,луной и скалами,

Внимательно вслушиваться в стоны народа.

Знаками на письме не воспевайте вы и луну,

В словах не устремляйтесь к чаре с вином.

Рассказывайте только о должности, которую вы исполняете.

Это и полагайте истинным литературным творением!

( перевод А. Жовтиса)

В этом стихотворении автор обращается к своему единомышленнику, поэту Сим Гвансе. В нем слышится сирхакистский призыв к конкретному действию на благо общества, вникать в нужды обиженных и страждущих, помогать им, не позволять себе даже в свободное время отвлекаться на воспевание пейзажей и вино - вот истинное назначение человека, находящегося на государственной службе. Отражение же этой действительности в поэтическом слове - основная задача сирхакиста как поэта.

Поэзия на ханмуне, обращенная к социальной проблематике, особенно творения сирхакистов, свойственна резкая публицистичность, однако это мешало им быть талантливыми пейзажистами и тонкими лириками. Многогранным было творчество Чон Ягёна, равносильного и в социальной критике (в стихотворении «Вода и камень» мастерски воссоздана картина столкновения противоборствующих сил природы). В другом стихотворении «Охваченные тревогой», он с болью и горечью пишет об алчности, жестокости власти имущих и о низком нравственном состоянии общества, не способного дать им отпор.

Знаменитому Пак Чи Вону принадлежат стихи, содержащие резкую критику конфуцианских схоластов, далеких от понимания жизненных интересов государства, отставших от времени и смешных в своих амбициях представлятьистинное знание («Отшельнику из Чхвасо»). В то же время современники высоко оценивали небольшое, полное трагедии стихотворение Пак Чи Вона «Енам вспоминает усопшего старшего брата» и поэму «Из беседки Чхонсок наблюдаю, как рождается солнце», состоящую из семидесяти строк.

Поэма занимает особое место в корейской литературе XVIII в., в ней сопоставлены два плана, один - это план конкретного пейзажа, который открывается взору из знаменитой беседки Чхонсок (скопление скал), расположенной на морском побережье в горах Кымгансан. Он изображается как динамическая картина восхода солнца над бурным и холодным морем, насыщенная цветом, звуком, движением. Второй план - мифологический - грандиозная панорама действия космических сил, облеченных в мифологические образы. Рождение солнца изображается в поэме как результат столкновения мощных космических сил, мешающих появлению солнца, с силами, содействующими его рождению, в ходе вечного взаимного противоборства которых появляется дневное светило.

Поэт, наблюдающий с обрыва в ночной темноте бурю на море, внимающий грохоту волн о скалы и вою ветра, ощущающий пронзительный холод, становится причастным к космическому действию. Реальный ночной пейзаж воспринимается как зрелище первозданного хаоса, которое сменяется картинами титанических усилий божеств, стремящихся явить миру солнце. Этапы его зарождения и появления - этапы перехода к организованному космосу. Предвестие восхода - начало устроения мира.

Небо и земля не расчленены,

но начинают обретать границы.

Красной чертой единое делится надвое вдоль.

(перевод А.Жовтиса)

Солнце рождается трудно. Прослеживаются все этапы его появления, отмеченные особыми разновидностями формы, все переходы его очертаний - от крохотной красной точки (прыщика на лице воды) к тонкой красной черте, затем - к зыбкому прямоугольнику, а от него к эллипсу (вытянутое как кувшин) и наконец к кругу (колесо повозки), И за каждый этап идет сражение, но вот битва выиграна, силы света торжествуют над силами хаоса, холода и мрака:

Почти круглое, но еще неподобное колесу,

а вытянутое, будто глиняный кувшин.

Оно то появляется, то погружается в воду,

и словно слышится плеск волны о скалу.

Десять тысяч вещей стали видны,

как и в прошлый день.

Будто есть некто,кто обеими руками

разом поддерживает его и вздымает вверх!

Так настает новый день.

(перевод А. Жовтиса)

Пак Чи Вон в поэме обращается к китайским мифологическим образам, обнаруживая блестящую эрудицию в области китайской древности. Внимание к мифологической проблематике сближает поэму Пак Чи Вона с поэзией «акпу», обращенной корейским мифам и легендам.

Поэзия на ханмуне в это время осознавалась как явление, принадлежащее собственно корейской литературе и культуре, обладающее присущими только ей особенностями. «Я- кореец. И с удовольствием слагаю корейские - «си», - писал Чон Ягён. Это осмысление базировалось не только на личном поэтическом опыте мыслителей - сирхакистов. Оно поддерживалось и корейской наукой того времени, вырастая как неизбежное следствие настойчивого изучения деятельности «Сирхак» отечественной культурной традицией- истории, языка, литературы. Поэзия на ханмуне в этот период исследуется в связи с проблемами корейского языка и фонетики. Создаются различные китайско- корейские словари и словари китайских рифм. Так, в словаре рифм, составленном знатоком поэзии, известным ученым и государственным деятелем Хон Гехи (1703-1771) были учтены фонетические изменения,происходившие в корейском языке за последнее столетие.

Осознание поэзии на ханмуне как национального корейского достояния способствовало еще одно существенное обстоятельство. XVIII в. был временем активных дипломатичеких и торговых контактов корейского государства со своими соседями. И у корейцев появилась возможность сравнивать стихи на ханмуне с современной им поэзией Китая, а также с китаеязычной поэзией Японии и Вьетнама. Кроме того, поэзия на ханмуне играла большую роль как средство общения. Во время встреч корейцев с представителями стран дальневосточного региона, для которых китайская письменность, традиция была важнейшей составной частью их культуры, обычно «спрашивали кистью», «разговаривали, взяв кисть и бумагу», т.е. апеллировали к значению иероглифа, минуя фонетику. Во время дипломатических встреч было принято экспромтом сочиннять стихи и обмениваться ими. Особой популярностью пользовались «стихи на рифмы заданного стихотворения»- т.е. в стихотворном ответе полагалось использовать рифмы стихотворения, с которым обращался собеседник. Не случайно послами назначались видные государственные деятели, которые были одновременно известными учеными и поэтами. В состав посольств включались люди, способные наилучшим способом представить корейское государство перед лицом внешнего мира. Так, одно из них, посетившее Пекин в 1760 году, возглавил Хон Гехи, который ранее в 1748 году направлялся во главе большого посольства в г. Эдо, столицу Японии. В составе посольств в Китае побывал ряд сирхакистов (Хон Дэен, Пак Чи Вон, Пак Чега), некоторые- неоднократно. Поэтическое дарование нередко являлось главным аргументом в пользу включения того или иного чиновника в состав посольств.

Особую значимость имели посольства в Пекине. Они позволяли приобщиться к культуре современного Китая и также к достижениям европейской цивилизации. По традиции, прибывшие с посольством корейцы, устанавливали отношения с посольствами других стран, находившимися в то время в Китае. Так в XVII-XVIII вв. сложились дружественные отношения корейскими и вьетнамскими посольствами. На встречах во время бесед «с помощью кисти и бумаги» происходил обмен стихами, обсуждались литературные и научные проблемы. Эти беседы были не только приятным провождением времени образованныхлюдей, но и контактами лучших умов Кореи и Вьетнама в тот период, когда Дальний Восток был охвачен идеями социальных преобразований на основе реального знания и уважения внесословной ценности личности. Дружеские и творческие связи поддерживались перепиской и сохранялись на долгие годы.

Ни до, ни после корейская поэзия не выходила в столь широких масштабах за пределы государства, как в XVIII в. Например, как сообщил в своем отчете на имя государя Ким Ингём, за время пребывания на территории Японии членами корейского посольства 1763-1764 гг. было сочинено и подарено жителям этой страны несколько тысяч стихотворений. Эти экспромты ценились не только как поэтические произведения, но и как образцы каллиграфии. В одном из своих произведений Пак Чи Вон сообщает интересные сведения о рано умершем талантливом поэте У Сане и приводит его стихи. У Сан не был оценен по достоинству у себя на родине, но его талант был признан в Японии, которую он посетил в составе посольства в качестве переводчика. По пути в Эдо он по просьбе местных жителей написал и раздарил автографы нескольких сотен стихотворений, на обратном же пути узнал, что они уже были напечатаны и получили широкое распространение. Встречи послов при дворе протокольно фиксировались, записывались также и стихи, которыми обменивались обе стороны. Они объединялись в сборники ксилографическим способом. Таким образом, факты дипломатических контактов (посольства в Японию, например, в XVII-XVIII вв. посылались раз в десять-двадцать лет), перерастали в литературные явления. Корейская поэзия на ханмуне проникала в соседние страны и иными путями. Известны отдельные случаи издания сборников корейских поэтов за рубежом, как , например, сборника стихов выдающейся корейской поэтессы XVI в. Хо Нансорхон (впервые издан в Японии в 1692 г. и вторично в 1711г.).

Напряг зрение - вгляделся -

Лицо маленькое, подбородок острый.

Загораясь, в движениях становится резковат.

И, мотая головой,

Заглядывает в складную книжку.

Поминутно что-то записывает,

выглядит как-то несерьезно.

(Перевод А.Жовтиса)

Поэт вглядывается в человека, которого видит впервые. Он отмечает характерные черты внешности, манеру держаться японского правителя. Несколькими строчками в поэме создается облик несолидного, суетливого человека, которому как правителю явно не хватает степенности, основательности, умения держаться во время ответственной церемонии.

Из вышеизложенного следует, что поэзия сыграла большую роль в жизни государства, его управления, его дипломатии...

XVIII в. был последним периодом могущественного распространения классических сиджо (своеобразное направление в поэзии), авторами которых все чаще были простые люди. Повествовательные сиджо - короткие стихотворные произведения - слагались по любому поводу. Они посвяшались взаимоотношениям мужчин и женщин (новая для сиджо тема), показывали повседневную жизнь народа, положение личности в эксплуататорском обществе. В сиджо проникло многое из того, о чем раньше говорить в стихах считалось недопустимым.

Многие повествовательные сиджо в отличии от классических сиджо трехстиший образовали, так называемые, длинные сиджо (чан-сиджо). Таким образом, в XVIII в. тематика сиджо значительно демократизировалась, она стала достоянием народных масс.

Наряду с сиджо в Корее вплоть до XIX в. были широко распространены каса. Они значительно больше по объему, чем сиджо. Вначале каса были лирическими произведениями, но постепенно они вырастали в эпические поэмы. В этот же период наблюдается расцвет, так называемых, каса - путевых дневников, или путевых заметок, и женских каса.

Большинство женских каса создавалось образованными женами янбанов, но некоторые сочинялись и женщинами из народа. Многие женские каса по темам, образам и языку напоминают народные песни. В них образно рассказывается о положении женщин в семье и обществе. Примером женских каса может служить «Наставление девушке»,- песня, которую мать поет своей семнадцатилетней дочери, поучая ее как вести себя в доме будущего мужа.

Изменение тематики каса - путевых дневников и женских каса свидетельствует о росте реалистических элементов в этом жанре литературы,- это прямое свидетельство их тесной связи с устным народным творчеством.

Наиболее известными были два романа: «Добавление к истории трех Хан» Самхан сыбю Ким Сохэна (1769-1859) и «Записки из зала Югмидан» Югмидан Ки, написанный в 1863 г. Со Юёном. Действие романа происходит в эпоху Трех государств в царстве Силла.

Героиня «Добавления к истории трех Хан» - простая девушка по имени Хяннан. Ее отдали в жены злому человеку, и она, не вынося жестокого обращения, покончила жизнь самоубийством. Хяннан попала на небо. Небесный государь и небожители пожалели ее и отправили обратно на землю, где она стала преданной женой и полководцем. Вместе с Ким Юсином, известным государственным деятелем Силла, она сражалась за объединение трех государств под властью Силла. После того, как было создано единое государство, героиня удалилась в горы Каясан и стала горным духом. В центре занимательного сюжета с описаниями перерождения и приключений – героические подвиги женщины во имя укрепления могущества родины.

«Записки из зала Югмидан» рассказывают о военных подвигах наследного принца Силла. В центре повествования – поход принца в Японию, где он одержал победу в сражении с войском японского правителя и покорил его. Конечно, мотив успешной военной операции в Японии подсказан антияпонскими настроениями, которые жили в корейском обществе после опустошительного похода Хидэёси – Имчжинской войны. Эти настроения получили новый стимул в XIX в., когда Япония стала снова предпринимать активные попытки подчинения Кореи.

Оба романа, рассказывающие о выдуманых событиях и героях, пропагандируют патриотические идеи, которые, по мнению традиционно мыслящих представителей ученого сословия, должны поддержать духовные силы нации для сопротивления вторжениям иноземных цивилизаций. Примечательно, что в конце XIX - начале XX вв. такого типа романы печатались по частям в периодических изданиях – газетах. Первая газета в Корее, «Столичный декадный вестник» Хансон сунбо, появилась в 1883 г.

 

Творчество Пак Инно (1561 - 1642)

 

Видный поэт – патриот Пак Инно (псевдоним - Роге) жил в трудное для Кореи время: в 1592 – 1598 гг. страна подвергалась нападению японской армии, а 1627 и 1636 гг. – маньчжурскому нашествию.Поэт участвовал в отечественной войне 1592-1598 гг.

Каса «Думы на корабле» была сложена поэтом во время войны. Поэт говорит о своем нежелании отсиживаться в крепости, о стремлении сразиться с японскими захватчиками:

Я получил пост капитана корабля,

Невзирая на свой недуг,

В летние месяцы года Ильса

Прибыл в морскую крепость Чиндонён,

Но не может никакая тяжелая болезнь

Заставить меня отсиживаться в крепости.

В этой поэме выразилась не только готовность отстаивать независимость родины, но и глубокое стремление к миру:

Эй вы, копошащиеся там дикие японские орды,

Скорее сдавайтесь!

«Сдающихся, не убивают» - есть изречение

Этим вы спасетесь от гибели!

Добродетель нашего короля

Распространится на вас,

И в умиротворенном мире

Наступит золотые век Яо и Шуня

И мы, пересев с военных кораблей

На рыбачьи ладьи,

Запоем песни,

Радостно встречая новое утро в блеске солнечных лучей,

Будем наслаждаться

Красотой осенней луны и свежестью весеннего ветерка,

И снова наступит счастливый век,

И улягутся всякие бури и треволнения.

В каса «Слово о мире», сложенном после изгнания японских горд с территории Кореи, поэт просит небо ниспослать мир на измученную корейскую землю:

Небо, помоги моей стране,

Даруй ей вечное благополучие,

Свети нам бесконечно, солнце расцвета

Династиям Тан и У,

На десять тысяч лет избавь нас от огня войны!

Да воспоем песни, прославляющие мирный труд землепашца,

Да насладимся вместе с нашим государем мирной жизнью.

После войны, он остался на военной службе. (Поэмы Пак Инно цитируются по журналу «Новая Корея», №6, 1955,с.49-50).

Видя, что правящая верхушка не заботится об обороне, в знак протеста оставил службу, вернулся в деревушку на Юге Роге, где занимался земледелием, много писал. Он создал еще шесть поэм: «Захолустье», «Песня Рённама», «Песня о Роге» и др.

В «Песне о Рённама» поэт сочувствует крестьянам, больше всего пострадавшим в результате войны, на их плечи с новой тяжестью опустилось бремя налогов:

На тысячи ли Рённама

Во время имчжинских событий, крестьяне,

Подвергшиеся глумлениям врага,

Разорились совершенно.

На печальных руинах

Построив лачуги с соломенной крышей,

Сколько бы ни старались поднять заброшенные пашни,

Удается ли им это сделать?

Их одолевают трудовыми повинностями.

(перевод В. Рогова)

В поэмах поэт поведали об истории Кореи, о красотах родного края. Ему принадлежат также около шестидесяти небольших стихотворений.

Для произведений Пак Инно характерен ярко выраженный патриотизм, демократическая направленность, их отличает высокое поэтическое мастерство.

В 1961 г по решению Всемирного Совета Мира отмечено во всем мире 400- летие со дня рождения выдающегося поэта.

 

Первый корейский роман и творчество Ким Ман Чжуна (1637-1692)

 

XVII в. был веком рождения корейского романа. Первым автором, который начал писать на корейском языке большие сюжетные произведения был Ким Ман Чжун (1637-1692). Его можно назвать и первым прозаиком, сумевшим в форме художественного повествования рассказать о стремлениях и колебаниях людей своей эпохи. Писатель как бы пробудил в корейской литературе новые повествовательные возможности, которые начали стремительно претворяться во множество произведений, в большей и меньшей степени оригинальных, но неизменно вращавшихся вокруг проблем, поднятых Ким Ман Чжуном: какой путь избрать личности – посвятить себя устроению общества или уйти от мирных забот и искать слияния с Абсолютом?

Ким Ман Чжун (псевдоним - Сонхо), принадлежал к старинному знатному роду. Отец его погиб во время манъчжурского нашествия в 1637 году. Мать писателя была незаурядной женщиной. Она сама учила сыновей, привила Ким Ман Чжуну любовь к литературе Китая и своего народ. Ким Ман Чжун активный государственный деятель, видный ученый – сирхакист. Он занимался математикой, астрономией, географией, его волновали экономические проблемы, вопросы образования и просвещения. В 1674 году совместно с учеными Ли Су Гваном и Ким Юком он закончил многолетий труд по составлению карт Кореи. Он был одним из страстных пропагандистов корейской культуры и родного языка, выступил против рабского подражания всему китайскому. Не случайно он уделяет большое внимание Чон Чхолю. Произведения последнего были для него творениями национального гения, отечественными «Ли Сао» («Скорбь» Цюй Юня (340-287 до н.э.)).

Общественная деятельность его кончилась поражением, которое принесло Ким Ман Чжуну глубокое разочарование. В 1689 г. произошел дворцовый переворот, политическая партия, к которой принадлежал писатель, была отстранена от власти, а ее глава и ряд видных деятелей были казнены. Ким Ман Чжуна сослали на южный остров. Из этой ссылки он не вернулся.

Ким Ман Чжун был автором многих поэтических и прозаических произведений на корейском языке. До наших дней дошли три произведения: «Скитания госпожи Са по югу», «Облачный сон девяти» и «Жизнеописания госпожи Юн» (мать Ким Ман Чжуна).

«Скитания госпожи Са по югу» рассказывают о судьбе двух героев: Лю Ёнсу и его жены – госпожи Са. У Са не было детей, поэтому в дом взяли наложницу, «бесчестную красотку», которая обольстила хозяина дома и добилась изгнания госпожи Са. Наложница завила любовную связь с человеком, пользовавшийся покровительством преступного министра, который отправил в ссылку Лю Ёнсу. Несчастья заставили госпожу Са переезжать с места на место, пока она не встретила покровительницу – буддийскую монахиню, которая спасла Лю и вновь соединила супругов. Одновременно при дворе разоблачили козни первого министра и наказали тех, кто пользовался его покровительством. Лю возвратился из ссылки и казнил «злую наложницу». Семья была восстановлена.

В «Скитаниях госпожи Са по югу» оформился особый тип героев – образцовой добродетельной женщины, которая утверждает свои положительные качества в серии приключений – испытаний, и мужчины, образованного и талантливого, чиновника на государственной службе, преданного подданного, который страдает от казней бесчестных людей, но сам не делает ничего, чтобы разоблачить их и доказать свою невиновность. Во всех перипетиях он только сохранят свою чистоту, высокие нравственные качества. Поэтому выручают его из беды второстепенные персонажи. Врагов, наказывает сам герой, но не как частное лицо, из личной мести, а как чиновник на государственной службе, в обязанности которого входит карать нарушителей и восстанавливать порядок. При этом фигуры героев романа рисуются по тому же принципу, что и образы персонажей исторической биографии: поступки человека даны как иллюстрации того или иного заранее заданного его достоинства или недостатка.

Роман оказал огромное влияние на всю последующую корейскую прозу по социальной проблематике. Ким Ман Чжун впервые в художественной прозе – «развлекательном чтении» - изобразил частный семейный конфликт в связи с государственными неурядицами, показал, что человек не может иметь узколичных дел, каждый человеческий поступок непременно вызывает отклик среды и может повлечь за собой тяжкие последствия в масштабах всего государства. Представление о взаимной обусловленности частных и государственных дел сказалось в том, что герои романов, как, впрочем, и повестей, не имеют личных врагов. Персонажи, которые чинят препятствия и вредят героям, всегда оказываются и государственными преступниками. Даже наложницы и «злые жены», деятельность которых, казалось бы, должна быть ограничена кругом семьи, в конце концов всегда вступают в контакт с льстивыми, злонамеренными приближенными государя и тем самым оказываются причастными к нарушениям порядков в государстве.

Литературный талант Ким Ман Чжуна расцвел в пору формирования сирхакистского движения. Принимая конфуцианскую схему идеального человека и идеальных отношений, в дальнейшем он разрабатывал ее по-своему, как гуманист и большой художник. Он не отрицал за литературой ее основной, с точки зрения конфуцианства, задачи - поучения, нравственного наставления. Однако, как сирхакист, Ким Ман Чжун был против абстрактного поучения, основанного на примерах из жизни древних героев и мудрецов. Он стремился приблизить литературу к жизни и считал, что мораль, которую она проповедует, тоже должна отвечать жизненным потребностям. Поэтому схема идеального конфуцианского героя изменяет свои строгие, прямые линии в соответствии с новыми задачами, которые ставит перед человеком корейская действительность. Появляются новые герои, снабженные конфуцианскими добродетелями, но при этом воплощающие и просветительские взгляды на человеческую личность, на его свободное мировоззрение, на демократическое суждение… Развитие и углубление этой тенденции в творчестве писателя прослеживается в романе «Облачный сон девяти».

Остановимся прежде всего на названии романа. Рассказывают, что однажды китайский князь Хуай-ван, правитель древнего княжества Чу (328-299 гг. до н.э.), отправился на прогулку в окрестности Гаотана, столицы княжества. Он утомился и прилег отдохнуть. Во сне ему явилась красавица и сказала: «Я, фея гор Ушань, узнала о том, что Вы здесь, и пришла разделить с Вами ложе». Покидая князя, она сказала на прощание: «Утром - я ранее облако, а вечером я проливаюсь дождем. Облаком я буду являться к вам каждое утро и дождем - каждый вечер».

На следующий день, когда князь проснулся, все так и случилось, как обещала красавица фея. Тогда князь выстроил ей дворец на горе Янтай и назвал его Дворцом утреннего облака. С тех пор повелось «дождь» и «облако» считать символом свидания, символом любви. Одного намека на «дождь» и «облако» в любом литературном произведении было достаточно, чтобы читатель сразу понял, что речь идет о любви. Намек на эту легенду мы видим и в названии Ким Манчжуна. «Куунмон» - «Облачный сон девяти» т.е. «Сон девяти человек о любви». Ведь в произведении рассказывается о жизни и любви восьми небожительниц - фей и монаха Сон Чжина, которых за провинность изгнали из праведного мира на грешную землю. Властитель ада Ёмван назначил им родиться на земле простыми смертными в разных концах Поднебесной, а затем соединить свои судьбы и изведать все радости жизни. В этом новом рождении восемь прекрасных девушек становятся женами или наложницами молодого янбана Ян Со Ю, в прошлом Сон Чжина.

С мотивом легенды об Ушанской фее в названии переплетаются другой мотив - «сна», который тоже нуждается в объяснении. Жизнь на земле идет своим чередом: люди рождаются, живут и умирают, но каждый проходит жизненный путь по- своему. Один наслаждается почестями и богатством, другой удачлив в любви, а третьему уготованы бедность и страдание. Легче мирится с превратностями жизни, если верить тому, что говорят буддисты: умирая, человек не исчезает без следа; вечно течение жизни, и человеческое существование между рождением и смертью есть нечто незначительное по сравнению с этим великим течением, мимолетное как сон. С этим буддийским представлением о мире, о человеческой жизни и связан другой компонент названия романа - «сон».

«Облачный сон девяти» - многоплановое произведение со сложным сюжетом и своеобразной композицией. Роман имеет фантастическую рамку, где излагаются события, определяющие основное его содержание. В начале романа рассказывается о том, как девять героев, которое жили в обетованном мире святых, нарушили свою чистоту помыслами о земных радостях. В наказание их изгоняют в «суетный мир»: они рождаются вновь, чтобы окунутся в водоворот человеческих страстей. В конце концов они соединяют свои судьбы и, прожив жизнь и изведав все волнения и радости земного бытия, вновь возвращаются в праведный мир.

История любовных отношений героя романа Ян Со Ю и восьми красавиц является сюжетный канвой «Облачного сна девяти». Любовь, а не государственная служба составляет основное содержание его жизни. Где бы Ян Со Ю ни появлялся, его везде окружают женщины: едет в столицу сдавать экзамены – по дороге встречается с девушкой Чин Чхэ, и они дают друг другу клятву в верности; приехав в столицу, Ян Со Ю наслаждается любовью с красавицей кисэн Ке Сом Воль. Выдержав экзамен и поступив на государственную службу, он ищет встречи с Чон Гён Пхэ – дочерью наместника, сватается к ней и одновременно увлекается ее служанкой Чхун Ун. Даже в военном походе мы видим героя, покоряющим сердца девушек: Сим Ё Ён и Пэк Нын Пха. Испив до дна чашу любовных наслаждений, Ян Со Ю и восемь красавиц снова возвращаются в прежний мир.

Оригинальный прием построения романа – с буддийским обрамлением, оправдывающим слово «сон» в названии, - воспринят впоследствии авторами целой серии произведений в XVIIIв.

Действие романа писатель перенес в Китай. Это своего рода уступка литературной традиции, или литературный прием, нужный для маскирования критики современной писателю действительности. Он применен еще и потому, что в романе ставился ряд смелых проблем, новых для корейской литературы.

Основное внимание автора сосредоточено на вопросе свободы и ценности личности человека. В средневековой Корее поведение человека тщательно регламентировалось, человеку вменялось в обязанность действовать только в согласии с конфуцианскими догмами. Различные строгие обязательства по отношению к другим членам общества связывали его по рукам и ногам. Требовалось большое мужество, большая сила разума, чтобы вырваться из плена этих пут, попытаться оценить узаконенные конфуцианством отношения с точки зрения естественных человеческих прав и потребовать уважение к человеку за его индивидуальные качества.

Характерной чертой романа «Облачный сон девяти» является активность его героев. Они, в отличии от положительных персонажей «Скитаний госпожи Са по Югу», энергично отстаивают своё человеческое достоинство, нередко нарушая установленные обществом нормы поведения. Так, например, герой романа имеет восемь жен и наложниц, что противоречило семейным традициям того времени. Каждая из них обладает каким- либо отличающим ее от прочих талантом. Одна пишет превосходные стихи, другая хорошо поет и танцует, третья умна и могла бы сдавать государственные экзамены, четвертая отлично владеет мечом, стреляет из лука и прекрасно ездит верхом и т.д. Вместе эти таланты дают такую сумму качеств, которую герой не может найти в одной женщине. В романе проводится мысль о возможности для мужчины иметь даже восемь жен, если они по своим достоинствам составляют вместе желаемый идеал.

Духовная жизнь женщины средневековой Кореи намеренно обеднялась. Это особенно не могло удовлетворить ее во время, когда возникло и развивалось движение Сирхак. Первыми отступления от принятой в обществе программы воспитания женщин начали делать семьи сирхакистов. В них дочери и жены (правда, нелегально) получали образование наравне с мужчинами. Примерами таких женщин могут служить мать писателя госпожа Юн (1617-1689) и госпожа Ли (1759-1824) – автор нескольких книг, одна из образованнейших женщин средневековой Кореи.

Тяга к знаниям, к литературе у корейских женщин, для которых были отрезаны пути к китайской образованности, позднее (в XVIII-XIX вв.) привела к своеобразной их монополии на литературу на родном языке, которая в глазах правящего класса всегда оставалась литературой «второго сорта».

Однако в XVI-XVII вв. общий культурный уровень женщины, даже из имущего класса, был неизмеримо ниже уровня мужчины. Этот разрыв ощущается острее по мере того, как развивались сирхакистские веяния. Не случайно в это время так выросла общественно-литературная роль кисэн, которым уделяет в своем романе столь большое внимание Ким Ман Чжун. Они восполняли пробел – отсутствия образованных и умных собеседниц, с которыми интересно обменяться мнениями о литературе и искусстве. В романе в числе героинь мы видим двух кисэн: Ке Сом Боль и Чок Кён Хон, причем образы их оказались более живыми, нежели, образы добродетельных девушек из благородных семей.

Герои романа восстают против уродливой формы брака, при котором личные склонности молодых людей не принимались во внимание. Ради того, чтобы выбрать человека по душе, они совершают поступки, неслыханные с точки зрения официальной морали. Например, девушка Кён Хон становится кисэн, чтобы выбрать себе друга по сердцу. Автор в этом эпизоде приходит к парадоксальному выводу: чтобы быть более свободной, женщине надо опуститься на самое дно, стать парией общества. Более сильный упрек феодальному обществу трудно придумать.

Нарушением привычных норм является поведение Ян Со Ю. Он не желает, согласно традициям, женится, ни разу не увидевшись и не поговорив с будущей женой. Тот же Ян Со Ю отклоняет предложение императора стать его зятем, за что и попадает в темницу. Герой требует уважение к себе как к личности. Решительно борется за счастье и Чин Чхэ Бон, смело написавшая незнакомому человеку о том, что хочет стать его женой.

Роман «Облачный сон девяти» выдающееся литературное явление. О нем много писали современники, высоко оценивали передовые общественные деятели последующих поколений.

Официальная трактовка романа в Корее, которая прослеживается в сочинениях современников писателя, сводится к признанию буддийского момента основным в романе: жизнь человека – суета, все в мире превратно, непрочно, преходяще и не имеет цены, все – сон, грезы. Сквозит стремление закрывать глаза на само существо романа, его антифеодальную и гуманистическую направленность. Судьба романа Ким Ман Чжуна в этом отношении аналогична судьбе поэтического наследства Сон Гана, блестящие образы любовной лирики, которые трактовались как посвящения опального поэта государю.

Однако средневековый читатель не всегда считается с этой оценкой: он понимал, что в романе главное не идея «сна», а идея «облаков» - земной любви. Отношения Сон Чжина (Ян Со Ю) и восьми красавиц стали литературным образом – символ любовной радости. Например, в повести «История о верности Чхун Хян», герои воспевая свою любовь, ссылаются на пример Сон Чжина и восьми красавиц.

Роман «Облачный сон девяти» был очень популярен во всех слоях общества. Помимо основного текста, в народе бытовало множество сокращенных рукописных вариантов этого произведения. По-видимому, отдельные эпизоды романа становились сюжетами народной драмы. До сих пор, например, сохранился «танец монаха Сон Джина». Появляются романы подражания, как например, известный роман «Сон в яшмовом тереме».

 

Творчество Пак Чи Вона (1737-1805)

 

Закономерным завершением развития корейской классической художественной прозы XVII-XVIII вв. является творчество крупнейшего писателя-просветителя Пак Чи Вона. Разностороннее дарование Пак Чи Вона наиболее ярко проявилось в литературном творчестве. Талантливый писатель и поэт он был смелым публицистом и литературным критиком, выдвигавшим и отстаивавшим новые эстетические взгляды.

Собственно, художественное наследие Пак Чи Вона невелико. Это сборник «Пагёнгак вечжон», несколько отрывков из многотомного сочинения «Жэхейский дневник», стихотворения, различные записки и.т.п. Но и в этих немногих произведениях проявился огромный талант Пак Чи Вона-писателя нового реалистического направления в корейской литературе. Пак Чи Вон гордился своей родиной. Он верил в силы и способности корейского народа, ему была дорога слава Кореи, слава национальной литературы. Это и побудило его создать «Сказание об У Сане». Несмотря на то, что рассказы сборника «Пангёнгак Вечжон» были созданы Пак Чи Воном в ранней молодости, автор показал себя зрелым писателем и подлинным борцом за счастье трудового народа, за свободу и лучшее будущее своей страны.

Центральное место в творчестве Пак Чи Вона занимает «Жэхейский дневник». В этом многотомном сочинении отражены различные стороны современной писателю жизни. Автор уделяет внимание и истории, и экономике, и географии, и литературе. «Жэхэйский дневник» интересен для изучения истории и литературы не только Кореи, но и Китая. В китайской и корейской литературе подобные многогранные произведения называются чапки, что означает записки, смешные заметки.

«Жэхэйский дневник», в целом не литературное произведение, однако в нем встречаются чисто литературные наброски, которые могут быть названы самостоятельными художественными произведениями. Это - «Брань Тигра» и «Сказание о Хо Сэне».

В рассказе «Брань Тигра» с наибольшей силой проявился талант Пак Чи Вона - сатирика. Писатель разоблачает конфуцианскую лжемораль, показывает лживость и несостоятельность конфуцианских догм, считавшихся незыблемой основой общественного порядка, смеется над «мудрым» Пук Кваком, и смех этот выражает глубокое убеждение автора в том, что недалек день, когда такие ученые - конфуцианцы и все с ними связанное безвозвратно уйдут в прошлое. Автор сознательно избрал аллегорическую форму - она дала ему возможность наглядно и образно показать отвратительные пороки представителей правящего класса и состоявшей у него на службе интеллигенции.

Центральный образ - интеллигент Хо Сэн, обладающий обширными познаниями. Недаром он дал себе зарок учиться 10 лет, Хо Сэн - полная противоположность ученым, которых Пак Чи Вон видел вокруг. В отличие от героя «Сказания о янбане», Хо Сэн энергичен, умеет действовать, когда это нужно. Ученый занимается торговлей. Писатель подчеркнул мысль о том, что нельзя поднять уровень хозяйства в стране без развития внутренней и внешней торговли, нельзя сделать страну богатой и сильной державой, не расширяя международных связей. Хо Сэн - воплощение идеалов писателя и поэтому естественно, вступает в противоречие с действительностью. Ему тесно в этом обществе, и он отправляется на необитаемый остров, где его не будут ограничивать законы общества.

В повести отражены и общественные противоречия. Пак Чи Вон рассказывает о «шайке разбойников», т.е. о массе обездоленных, лишенных средств к существованию крестьян, которые вынуждены собираться в отряды и с оружием в руках добывать себе пропитание. Автор горячо сочувствует им. В «Сказании о Хо Сэне» впервые в творчестве писателя изображены восставшие крестьяне.

Пак Чи Вон верил, что в дальнейшем общество будет бесклассовым и основой его станет труд. Поэтому в конце повести автор рассказывает о том, что Хо Сэн создает на острове страну, в которой нет разделения на богатых и бедных. Образ Хо Сэна в отличие от других образов в произведениях Пак Чи Вона не типичен для современной ему Кореи. Это - человек будущего, воплощение эстетических общественных идеалов писателя.

Реалист Пак Чи Вон создал галерею жизненных, типических образов, мудрого Мин Она, ни к чему не способного янбана, трудолюбивого Ом Хэн Су, но в «Сказании о Хо Сэне» писатель выступил романтиком, правда, в этом произведении Пак Чи Вон создал реалистическую картину современной ему жизни, но в основном «Сказание о Хо Сэне» имеет романтический характер. Автор стремился убедить читателя в том, что изображенное им утопическое о государство будет существовать и в действительности.

Повесть является художественным воплощением философских, общественных и политических взглядов Пак Чи Вона. В этом смысле ее можно сравнить с философскими произведениями Вольтера. Как и для автора «Кандида», для Пак Чи Вона главное не сюжет, не образ героя, а мысли, которые он хочет высказать. Образы, созданные писателем, помогли увидеть гнилость и отсталость феодальной системы, бессилие отдельных ее представителей. В этом и заключается идейное значение творчества Пак Чи Вона.

Большое внимание Пак Чи Вон уделил соотношению формы и содержания литературных произведений. «Содержание, - говорил он,- это главное, суть, а форма – внешняя оболочка». В то же время писатель указывал на неразрывность формы и содержания. «Если идейное содержание - командир, то языковая выразительность - солдат».

К сожалению, все произведения Пак Чи Вона написаны на китайском языке, поэтому они долго были недоступны народу. Корме того, правительство, считая сочинения писателя опасными, запрещало их опубликовывать. Только сейчас, в Корее, с ними знакомятся широкие читательские массы, его творчество глубоко и всесторонне исследуется.

Пак Чи Вон по праву считается большим писателем, развившим жанр короткого сатирического рассказа, реалистом, который отразил в своих произведениях особенности современной ему эпохи и заложил основы критического реализма в корейской литературе, выдающимся литературным критиком, эстетические взгляды которого оказывают большое влияние на развитие современной корейской литературы. Этим и объясняется огромный интерес к его творчеству.

Ко второй половине XVIII в. в корейской литературе значительного развития достигли сатирические и реалистические элементы. Если в произведениях начала династии Ли - «Песни о драконах, летающих в небесах и управляющих ими» и «Песни о луне, отражающейся в тысяче рек» - нет даже намека на реализм, то в литературе пхэгванов уже появились элементы реалистического изображения действительности, а в сосоль черты реализма выступают на первый план и занимают ведущее место в произведениях представителей «школы реальных наук».

Исходя из этого, можно утверждать, что реализм в корейской литературе сформировался в XVIII в., когда героями произведений стали простые люди, действующие в реальных обстоятельствах, совершающие реальные поступки. Таковы герои «Повести о Чхун Хян» и герои Пак Чи Вона.

Например, если сопоставить Хон Гильдона с Хын Бу или Чхун Хян, то отчетливо видно различие между ними. Последним свойственны черты, которые помогали писателю создать не образ-схему, а образ живого человека. Хон Гильдон, наделенный сверхъестественными способностями, больше соответствует не реальной действительности, а идеалам народа и автора сказания. Бесхитростный Хын Бу и беззащитная Чхун Хян - это живые люди с присущими им достоинствами и недостатками, в их поступках нет ничего необычного.

Многие корейские литературоведы, например Ким Ха Мен, Ко Чжон Ок, указывают на необходимость учитывать на национальные условия развития корейской литературы при исследовании вопросов возникновения и развития в ней реализма. Именно поэтому было бы неправильно применять знакомые нам по западным литературе, понятия «сентиментализм», «романтизм» и другие, к средневековой литературе. Как, например, классицизм или критический реализм Запада является своеобразной формой реалистического метода и историческим этапом его развития, так и реализм произведений Пак Чи Вона или какого- либо другого корейского писателя изучаемого периода своеобразная форма проявления реалистического метода изображения действительности.

Рано говорить об отличии реализма как художественного метода в западных и корейской литературах (имеется ввиду корейская литература до XX в.), ибо даже для предварительного вывода требуется тщательное исследование этого вопроса. Однако можно отметить одну особенность многих произведений корейской литературы, реалистическое изображение действительности переплетается в них с фантастикой. Эта особенность, присущая и китайской литературе, отмечена В.И. Семановым: «...Не проводится никакой грани между реальностью и фантастикой... Благодаря этому неожиданно вступающая в произведение фантастика по инерции вызывает почти безусловное доверие к себе и сама воспринимается как реальность»

Безусловно, в результате дальнейшей исследовательской работы корейские литературоведы смогут дать точную картину развития реализма в корейской литературе и показать его особенности.

Таким образом, для корейской литературы второй половины XVIII в. характерны отход от ортодоксальной конфуцианской тематики (главным образом в стихотворных произведениях) и обращение к темам повседневной жизни. В поэтических произведениях усиливаются эпические, повествовательные элементы что заметно и в каса и в сиджо, особенно в повествовательных сиджо. В прозаической литературе происходит расцвет сосоль.

Корейская литература второй половины XVIII в. в целом характеризуется развитием демократических и сатирических элементов и значительным ростом реалистических элементов, в результате чего уже можно говорить о реалистическом методе отражения действительности как вполне сформировавшемся.

 

КОРЕЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX ВЕКА.

 

В XIX в. государство династии Ли изрядно пошатнулось. После смерти короля Чонджо усилились феодальные междуусобицы. Гонениям подвергались многие прогрессивно настроенные ученые, в том числе и сторонники движения Сирхак («За практические знания»).

Постоянные неурожаи и голод, высокие налоги, бесконечные феодальные распри усилили смуту в стране. Крестьяне, торговцы и ремесленники выступали против невыносимого гнета и притеснения. Крупные землевладельцы требовали тех же прав, какими обладают янбане (дворяне). В различных уездах стали появляться воззвания. Их авторы призывали народ (иногда даже в стихах) добиться отмены жестоких законов. Начались крестьянские выступления.

В первой половине XIX в. корейская литература не претерпевает существенных изменений, создаются произведения на языке ханмун и живом корейском языке. Дальнейшее развитие получает «Поэзия четырех» - Ли Донму, Лю Дыккона, Пак Чега, Ли Согу, произведения которых известны в Китае.

Одним из крупнейших поэтов и мыслителей первой половины XIX в. был Чон Ягён (псевдоним Дасан 1762-1836).Он был энциклопедически образованным ученым, который подвел итог идеям школы Сирхак, получившим наибольшее развитие в XVIII в. Автор свыше 500 тетрадей, посвященных философии, астрономии, географии, истории, праву, политике, экономике, литературе и военному делу. Чон Ягён критически относился к конфуцианским догмам, разоблачал бесчеловечную систему феодальной эксплуатации, ратовал за социальные реформы. Прогрессивные взгляды Чон Ягёна отразились в его поэтических произведениях, в которых он разоблачал праздный образ жизни янбанов, деспотизм чиновников, невежество чиновников - конфуцианцев.

Кризис феодального общества в Корее, начавшийся в первой половине XIX в., еще более усилился в 60-70 годах. Во второй половине XIX в. народное движение, несколько заглохшее после разгрома восстания 1811-1812 гг., вновь активизировалось. Недовольство правительством и действиями местных чиновников все шире распространялось в корейском обществе, прежде всего среди крестьян. В 1962 г. крестьянские восстания произошли более чем в двадцати уездах. Самое значительное из них вошло в историю Кореи под названием «Чинджуская гроза».

Новым в общественной жизни Кореи 60-70 гг., было зарождение Кэхва ундон (движение за реформы), ставшего развитием в новых исторических условиях идеологии Сирхак. Реформаторы жаждали практических действий и готовились к активной борьбе за свои идеалы, расчитывая осуществить намеченную программу путем захвата политической власти. Если Сирхак было чисто идеологическим течением, то Кэхва ундон со временем превратилось в движение политическое.

Обострение социальных конфликтов и наступление феодальной реакции, конечно, тормозили развитие корейской культуры, однако наличие в обществе достаточно влиятельных прогрессивных движений (сирхак, кэхва ундон) позволило деятелям науки, литературы и искусства не только сохранить достижения прошлого, но и внести весомый вклад в сокровищницу национальной культуры.

В литературе второй половины XIX в. известно довольно мало имен. В то время гораздо шире распространялись анонимные произведения. Это главным образом объяснялось разгулом феодальной реакции в стране. Стихотворения, повести, новеллы в рукописном варианте ходили в народе, находя особенно активного читателя среди простых тружеников городов и сел. Большой популярностью пользовались произведения, рассказывающие о безропотной доле трудового народа, его делах и заботах.

В поэзии на смену жанру трехстиший (сиджо) приходит длинное сиджо (чан- сиджо) и каса (этот процесс начался еще в XVIII веке). Такова например, любовная лирика Син Джехё (1812-1884). Однако эти поэтические жанры постепенно теряют былое значение, они повторяют старые мотивы.

В прозе основным жанром оставалась повесть. Создавались новые произведения, переиздавались старые, нередко в современной обработке (например, «Повесть о Чхун Хян, «Повесть о Хынбу»). Очень популярными в этот период были анонимные новеллистические сборники «Новеллы страны зеленых холмов» и «Бродячие рассказы», в которых в традиционной манере описаны анекдотические, смешные случаи из жизни народа, высмеиваются человеческие пороки. Однако в новеллистике второй половины XIXв. постепенно происходят существенные изменения, простая имитация, прямолинейная характеристика поступков людей и событий уже не удовлетворяют литературу. Начинается стремление показать человека более реальным, а его поведение, обусловленным окружающей средой.

Внешне произведения Ким Джегука и Пак Чонсика ничем не отличаются от классических образцов средневековой новеллы. Достоинство этих писателей - не только в проповеди каких-то новых идей, в стремлении к более достоверному изображению действительности, внутреннего мира персонажа, его психологии. Есть у этих авторов и очень короткие произведения, содержащие всего один эпизод ( «Милостыня нищего», «Пропил шляпу» Ким Джегука, «Охотник» Пак Чонсика), есть и многоэпизодные, приближающиеся к жанру повести («О том, что случилось между семействами Ли и Ким» Ким Джегука). Большинство новелл Ким Джегука и Пак Чонсика схожи с народной новеллой, где доминирует плутовской характер. Однако плутовство в этих новеллах обычно служит не достижению корыстной цели, а о несправедливости, исправлению человеческих пороков. В этих произведениях писатели, совершенствуя традиционные приемы изображения, особое место уделяют мотивировки действий персонажа. Поэтому в известной мере можно говорить о зарождении в Корее психологической новеллы во второй половине XIX столетия.

В целом литературу второй половины XIX в. в какой-то степени можно рассматривать как итог, как последнюю ступень развития старой литературы, после которой начинается литература новая. В идейно-художественном отношении литература этого периода почти ничем не отличается от литературы предшествующего периода, темы, идеи и приемы их выражения, выработанные в эпоху средневековья, находят применение и сейчас. Вместе с тем, под воздействием реформаторских движений в корейской литературе происходят заметные сдвиги. Наметившееся в предыдущую эпоху качественное изменение литературы в ряде случаев усиливается, появляются первые признаки реалистического изображения. Литература постепенно отказывается от идеального героя, следующего конфуцианским догмам. Ее начинает привлекать простой человек с его земными помыслами, слабостями и неудачами. Эти новые черты корейской литературы позднего средневековья нашли дальнейшее развитие в литературе Син-сосоль конца XIX-начала XX вв.

 

I. ТРАДИЦИОННЫЕ ЖАНРЫ ПОЭЗИИ И ПРОЗЫ

 

Поэзия в жанрах сиджо и каса

 

Несмотря на то, что еще в XVII в. на базе классических трехстрочных стихотворений сиджо появился новый жанр свободной формы чан-сиджо – «длинные сиджо», классические короткие стихотворения продолжают активно жить и в творчестве поэтов XIX в.. Корейские исследователи обращают внимание на то, что сичжо по своей природе не стихи, а песни, которые поют и в наши дни. XIX в. дал трех крупных мастеров этого песенного жанра. Ли Себо (1832-1895) долгие годы провел в ссылке, в провинции, и по традиции, искал умиротворения в красотах природы и сочинения классических сиджо. После того, как ему дали возможность вернуться на службу в столицу, прежние увлечения был забыты и стихов он больше не писал. Зато время отшельнической жизни в провинции оказалось весьма «урожайным» - он написал 459 сиджо. Два других поэта, Пак Хёгван (1800-?) и его ученик Ан Минен (1816-?), прославились как составители собрания стихов «Истоки песен» Кагок волю, который был издан в 1876 г. В это собрание не только включены образцы поэзии, но и рассказано о происхождении песен, даны правила их написания и указаны мелодии, т.е. авторы составили нечто вроде учебного пособия в помощь тем, кто хотел научиться писать стихи.

Сиджо этого времени написаны в классической форме короткого трехстрочного стихотворения и посвящаются по большей части традиционным темам природы, вина и судьбы человека. Для примера приведем стихотворение Пак Хёгвана:

Возвратился Хозяин востока- Весна,

и все на свете возликовали.

Травы, деревья и насекомые

каждый год оживают снова.

Так почему же человек

умирает и не возвращается?

(перевод А. Троцевич)

Каса – «Напевные строфы», другой распространенный жанр традиционной поэзии на родном языке, живо откликался на события, происходившие в этом веке. Так, появляются стихотворения, связанные с различными религиозными движениями. Люди пыаются найти путь к определенности и для себя, и для страны, отсюда – «Идеологическая пестрота», метания от одной крайности (отшельничество) – к другой (вооруженная борьба). В этих метаниях и высвечиваются разные человеческие характеры, о которых написано, в таком отрывке из буддийского стихотворения «Песнь о погружении в нирвану», созданного буддийским монахом наставником Хамгёнсоном:

Люди, приверженные строму,

увидев светлый день, обновляются.

Люди, озарённые новизной,

увидев светлый день, не своевольничают.

Люди, не религиозные,

увидев светлый день, освобождают свой дух.

Люди не мужественные,

увидев светлый день, смелеют.

Люди не общительные,

увидев светлый день, сплачиваются.

Люди без чувства долга,

увидев светлый день, воспитываются.

Люди, полные рабского чувства,

увидев светлый день, раскрепощаются.

(перевод А. Троцевич)

Каса предполагает человеку искать путь к свету знания, которое и убережет их от крайностей. Стихотворение имеет четкий «графический» и «лексический» ритм. В соответствии с традиционными правилами стхосложения, здесь – по четыре слога в каждом полустишии.

Поборником «национальной идеи» стремятся внушить народу чувство гордости историей своего государства, в особенности – подвигами древних героев. Так, поэт Са Консу написал большое стихотворение «Песнь о столице». Каса описывает историю династии Ли. Особое внимание уделено событиям Имчжинской войны с Японией и прежде всего – подвигам героев сражений.

Кихэн каса – «Напевные строфы о путешествиях» рассказывают о поездках в Китай, где, корейские авторы впервые знакомятся с европейцами и в стихах описывают свои впечатления. Например, Хон Сунхак (1842-1892), который в 1866 г. ездил в Пекин в составе посольской миссии, написал об этой поездке каса «Путешествие в Пекин».

После заключения в 1986 г. с Японией договора о протекторате, активизируются дипломатические отношения. Среди корейских посланников были и поэты – сочинители кихэн каса. Например, Ли Тхэсик (1859-1903) описал свои впечатления в стихотворении «Записки о путешествии в Японию». Автора удивляют технические новинки в японской столице:

Электрические лампочки горят-

к каждому дому привязан шнур.

Как солнце сядет и стемнеет,

тут хитрую машину лишь запустят –

И вдруг наступает светлый день,

даже волосинку разглядишь.

(перевод А. Троцевич)

Кюбан каса – «напевные строфы женской половины дома», так же как и в XVIII в., посвящены «женской теме» - любви, страданиям в разлуке, их авторами оставались в основном женщины из высшего сословия. Большая часть стихотворений анонимна. Тематика этого жанра меняется в начале ХХ в. Большая часть посвящена разлуке, но уже не с любимым, а с родиной. Таким автором каса была госпожа Ким из Ыйсона. В «Письме о разлуке предков и потомков» отразились личные переживания героини о трагической судьбе родины. Содержание и других женских каса этого времени выходит за пределы частной жизни, они посвящены «гражданским темам» свободы и боли за свой народ. Таким образом, кюбан каса, который и отличался как поэзия частной, «женской жизни», сменив тему, растворился в общем потоке патриотической, гражданской поэзии и перестал существовать.

Знаками «умирания» классических жанров корейской поэзии на родном языке, было появление сборников стихов, которые как бы подводили итог развитию поэзии. Это сборники Кагок воллю, и сборник «Песни великого спокойствия при южном ветре» Намхун тхэпхён ка. В них собраны не только образцы поэзии, но и расписаны правила составления стихов для всех, кто захочет поупражняться в сочинительстве. Данные сборники подводят итог: в поэзии уже появились правилаи ничего нового не может быть придумано

 

Творчество Ким Сакката (1801-1863)

 

Большую популярность в народе получило творчество поэта-сатирика Ким Сакката (1801-1863). Его настоящее имя Ким Бенъён, но почитатели таланта поэта знали его в основном под именем Ким Саккат. «Саккат»- остроконечная соломенная шляпа, в которой он бродил по стране, сочиняя и декламируя их в деревнях и на городских улицах. О нем знали в Корее все, он был одним из последних поэтов, писавших на китайском языке. Его знали как поэта-бродягу, шутника, который жил не по правилам и больше всего на свете дорожил своей свободой. В нем воплотился традиционный образ поэта-отшельника, который пренебрегает мирскими благами, должными правилами поведения и не стремится к респектабельной жизни. Пожалуй, после Ким Сакката такие «фигуры» в Корее больше не появлялись.

На лодку легкую похожую,

Надел я шляпу из соломы

И с нею, как с подругой верной,

Брожу по свету сорок лет.

В такой же шляпе, набок сдвинутой,

Пасет крестьянский мальчик стадо,

И в старости, склонившись к удочкам,

он вместе с нею над рекой.

(Перевод А.Жовтиса)

Ким Саккат писал обо всем на свете – о том, что видел и слышал, о чем думал, что чувствовал. В его стихах, полных сочного юмора и острых словечек, высмеивались жадность и жестокость богачей, их тупость и высокомерие, паразитический образ жизни, звучали любовь к простому народу, сочувствие к их нелегкой судьбе (стихотворение «Блоха», «Пересуды янбанов», «Собака», «Янбанский сынок», «Ленивый гость», «Нищета»). Он воспевал и красоты родной природы («Алмазные горы», «Белая чайка»), писал стихи-раздумья о жизни («Старик», «Тень», «У калитки негостеприимного хозяина», «Печаль», «Сокол»). Его поэзия была популярна как среди образованной части общества, так и у простого народа. Начинающие поэты пытались подражать ему, а некоторые даже выдавали свои сочинения за творения Ким Сакката. Стихи его распространялись в рукописях, они были опубликованы лишь много лет спустя после смерти, когда Ким Саккат был удостоен официального признания. В его поэзии два мира – мир людей и мир природы. Людям он сострадает, над ними подшучивает или насмешничает, у людей можно встретить любовь, дружбу, но среди них поэт ощущает свою «непохожесть», одиночество. Например, стихотворение «Вижу мертвого нищего на дороге»:

Никто не знает, какого вы рода,

имя ваше неизвестно.

В каком краю зеленые холмы

ваших родных мест?

Мухи набросились на ваше тело,

жужжат весь день с утра.

Только воронье зовет вашу одинокую душу,

поминает вас на закате.

Всего лишь короткий посох –

вот и все вещи, что остались.

Немножко не съеденного риса –

еда, которую выпросили.

Я рассказал о нем в деревне,

всем людям.

Они принесли корзину земли

и схоронили его от инея и ветра.

(перевод А. Троцевич)

Возможно, в неприкаянном нищем Ким Саккат увидел свою судьбу. Но он обладал большим зарядом оптимизма, поэтому с юмором относился к своей неустроенности и радовался счастливым встречам в его скитальческой жизни. Например, о любовном свидании рассказывает стихотворении «Подношу вдове»:

Странника постель пуста

и снится ему недоброе.

А нынче все небо охватила сияющая луна,

она высветила мои чувства.

Зеленые бамбуки и темно-зеленые сосны

издревле хранят постоянство,

Алые персики и белые сливы

живут лишь краткий миг весны.

Нефритовые косточки Чжао-цзюнь

покоятся в землях сюнну,

А прекрасное личико Гуйфэй

осталось в пыли Мавэй.

Ведь людям от природы

не свойственна бессердечность.

Ты уж не скупись ночью,

сними свою юбку.

(перевод А. Троцевич)

Мир природы у Ким Сакката естественен. В ней его привлекает обычное, доступное – пейзаж, где можно отдохнуть, или разные твари, занятые своими делами, далекими от человеческих забот. В стихотворении «Ухожу в Кымгансан» поэт место, где может найти умиротворение:

От книг побелеют волосы,

от меча закатиться жизнь.

Беспредельная вечность неба и земли

лишь тоску нагоняет.

В столице занемог,

упился десятью мерами вина.

От осеннего ветра укроюсь плащом и шляпой

и уйду в горы Кымган.

(перевод А. Троцевич)

Стихотворения Ким Сакката выдержаны в строгих формах классического пятисложного и семисложного стиха. Следование этой форме подразумевает не только следование правилам ритмики, но и использование образных средств китайской литературы. Но в его поэзии появляется новое - в его стихах иероглиф утрачивает свою «неприкосновенность» классического письменного знака, поэт свободно манипулирует его звуковой и смысловой стороной. Так появляются стихи, смысл которых становится ясным только после того, как иероглифические знаки прочтут по - корейски, или стихи, где привлекает внимание прежде всего «зрительный ритм» - своеобразное расположение иероглифов.

Пожалуй, в XIX в. корейская классическая поэзия на китайском языке подошла к кризисной черте и свидетельством этого были вольные эксперименты с классикой, которые можно видеть в поэтическом творчестве Ким Сакката – последнего в истории традиционной литературы значительного поэта, писавшего стихи на китайском языке.

 

Проза на китайском языке

 

В XIX в. продолжают жить традиционные жанры прозы на китайском языке – собрания «простых рассказов» ядам и романы. Истории, рассказывающие случаи из жизни, появились еще в собраниях пхэсоль XVI-XVII вв., но первым писателем, который в название своего собрания историй включил термин ядам, был Лю Монин.

Появляется целая серия сборников «простых рассказов», авторских и анонимных. Наиболее известными среди них были три собрания. Так, Ли Хипхен (1772-1839), правитель Хванчжу (пров. Южн. Хванхэ), составил сборник «Простые рассказы Кесо», куда вошли 300 историй, большая часть которых была записью устных рассказов, распространенных среди народа.

Второй сборник «Собрание простых рассказов Кореи» был составлен в 1869 г. Его автор Ли Вонмен (1807-1887) занимал высокий пост главы министерства чинов. В этот сборник он включил отобранные им истории из ранее составленных собраний он включил отобранные им истории из ранее составленных собраний Лю Монина и своего старшего современника Ли Хипхена, а также рассказы, записанные им самим. Получилось собрание занимательных историй, которые обычно рассказывались в среде людей низкого сословия. Как правило, каждый рассказ сопровождается «назиданием» - оценкой описанной ситуации и поведения персонажей. Весь материал Ли Вонмён классифицировал по содержанию. В сборник включено 260 историй, распределенных по восьми квонам.

Третье собрание «Простые рассказы из страны Зеленых гор» анонимно. Предположительно, оно появилось в середине XIX в. и было распространено в нескольких вариантах, как на китайском языке, так и в переводах на корейский. Последние были особенно популярны среди читателей низких сословий. Они, как правило, состоят из шести книг и обычно содержат 260 историй. Каждый рассказ имеет название, написанное в стихах семисложных размером. Такие названия на корейский язык не переводились, просто иероглифы записывались в корейском чтении. Естественно, читателю они вряд ли понятны. В рассказах этого собрания речь идет не просто о случаях из жизни, героями историй часто становятся сановники высокого ранга, описывается их поведение, образ жизни, который был совершенно не похож на обычаи людей низких сословий. Если в прежних собраниях пхэсоль рассказывалось о дурных и благородных поступках людей вообще, то здесь герои получают социальную характеристику, с которой связана и ситуация, описываемая в рассказе, и поведение действующих лиц.

Надо заметить, что рассказы из этих сборников, переведенные на корейский язык, часто распространялись в рукописях: выбирали и переписывали несколько рассказов, иногда такую подборку сшивали в книжку. Скорее всего, это делали для себя, а иногда такая книжка использовалась в качестве учебного текста для обучения корейскому языку иностранцев. Примерами могут служить собрания рассказов, записанные для немецкого ученого Андрэ Эккардта (1884-1974) его учителями корейского языка (Эккард был католическим миссионером и жил в Корее с 1909 по 1928 г.), а также подборка учебных текстов для Уильяма Дж. Астона (1841-1911), который был на дипломатической службе в Корее и Японии в 1884-1886 гг. Рассказы написаны разговорным языком, и речь в них идет о бытовых историях, либо народных преданиях, где недостойные поступки всегда наказываются, а добродетель вознаграждается.

Проза XIX в. продолжает традиции литературы пхэсоль – записи историй, которые рассказывают «дровосеки и женщины у колодцев». «Простые рассказы», как и прежде, комментируются авторами, которые дают указания, как следует понимать те, или иные поступки действующих лиц, конечно, интерес к нравам своего народа был связан с просветительскими идеями, но примечательно, что просвещение народа ученые того времени понимали традиционно – как назидание, и средством назидания, как и прежде, служили занимательные истории.

В XIX в. продолжают создавать романы на китайском языке. Как правило, они рассказывают о многочисленных приключениях героев, которые после всех перипетий приходят к счастливому концу. Многие из этих произведений, как уже было сказано выше, написаны по образу, заданному двумя романами Ким Ман Чжуна Сасси нам чон ки и, но Ку ун мон, в отличие от сочинений Ким Ман Чжуна, они утратили философский смысл – размышления о месте человека в мире, и превратились в просто занимательное чтение.

 

Биография чон на китайском и корейском языках. Повесть чон на корейском языке

 

К реанимированным в Х1Х в. традиционным жанрам следует отнести биографию чон. Биографии известных государственных деятелей обычно включались в официальные и неофициальные истории, где составляли отдельный раздел. Как правило, вне исторического сочинения они не были распространены, за исключением биографий даосских деятелей (вспомним, например, жизнеописания, составленные Хо Гюном, автором повести «Хон Гильдон») и женщин с трагической судьбой (как правило, из царской семьи). На рубеже ХIХ и ХХ вв. деятели просветительского движения, такие, как Пак Ынсик, в русле пропаганды «национальной идеи» распространяли биографии известных героев прошлого, например, Ким Юсина, государственного деятеля, полководца, который способствовал объединению трех государств под властью Силла, или героя Имчжинской войны Ли Сунсина. Эти новые жизнеописания создавались на основе официальных биографий, но теперь славные деяния героев прошлого излагались в форме занимательных историй на китайском языке (просветители заботились о том, чтобы имена великих людей Кореи стали известны и в Китае) и в переводах на корейский язык – для «внутренней» пропаганды патриотических идей.

В литературной иерархии жанр биографии всегда относили к высокой прозе и потому эти произведения писали только на китайском языке. Появление «корейской биографии» было новым явлением в литературе, связанным прежде всего с идеями просвещения и воспитания народа в духе национального самосознания – идеями, которые стали особенно актуальными в период проникновения в Корею иностранных государств и в первую очередь Японии. Такого рода биографии так же, как и романы, стремились распространять через периодическую печать для того, чтобы они были доступны возможно большей аудитории, тем более, что эти жизнеописания были написаны на корейском языке.

Корейские повести могут служить образцом художественной прозы нового типа, созданной в рамках традиционного жанра биографии чон. Эти произведения получили в российском корееведении название «повесть», поскольку они были средней повествовательной формой, в отличие от короткой новеллы и длинного романа. Повести написаны на корейском языке, названы именем главного героя и помечены жанровым знаком чон – биография.

Повесть была одним из самых популярных жанров корейской литературы, и создано их было множество, но, к сожалению, мы так и не знаем ни имен, ни их авторов, ни времени их написания, в настоящее время мы располагаем лишь текстами.

События, описываемые в конфуцианской биографии, как правило, распределяются по довольно жесткой схеме, в которой можно выделить пять частей: 1. сообщение о происхождении героя к подвигу; 2. ситуация, которая подводит героя к подвигу; 3. подвиг (или ряд подвигов); 4. воздание; 5. суждения автора (историка). Главная часть биографии отведена рассказу о подвиге, который и обеспечивает герою получению воздания в виде высоких титулов, чинов и богатства.

Повести не случайно помечены в названиях знаком чон. Так же, как и в биографии, герои здесь – образцовые личности, они совершают деяния, которые приводят к установлению гармонии, социальной, либо личной, внутренней. И структурно эти произведения следуют биографии – в них можно выделить те же пять основных частей. Кроме того, в соответствии с типами героев, о которых рассказывает произведение, повести можно условно разделить на две большие группы: социальные (они, как правило, излагают истории героев, совершающих «общественно значимый» поступок) и несоциальные – их персонажи либо пренебрегают принятыми нормами поведения, либо вообще живут вне общества, «сами по себе».

Как уже говорилось, большая часть повестей обсуждает социальные проблемы. В них рассказывается о пути героя от безвестности (неустроенности, низкого социального статуса) к славе (устроению, благополучию и высокому положению в обществе), все это приходит к нему после совершения подвига, как правило, в конце повествования. Эти произведения полны драматических коллизий, которые, казалось бы, должны привести к трагическому концу, но этого не происходит. Обычно повесть, проведя своих героев через опасные ситуации, в конце концов спасает их и награждает счастьем.

Повести заканчиваются всеобщим умиротворением, причем, гармония наступает лишь после того, как «свободные» герои уходят из того мира, где они испытывали «неустроенность» и вели себя неправильно, в места своего обитания – в «зеленые горы». Повесть не может оставить персонажей с «естественным» поведением внутри общества: миру свойственна гармония и все в нем имеет свое место. Поэтому в обществе негде «поселиться» персонажу, свободному от социальных связей и пренебрегающему правилами поведения, он может только уйти в свое пространство - «к природе». Иного типа свободы корейская традиционная повесть не показывает. Надо еще раз напомнить, что в корейской литературе «свободный» герой не был порождением какой-то новой эпохи в духовном развитии общества, он не пришел на смену человеку с нормативным поведением. Эти два типа сосуществовали в корейской литературе параллельно.

В повестях чон мы находим два понимания мира и места в нем человека: соответствующее конфуцианским представлениям и близкое даосскому пониманию естественного человека. В соответствии с этим все повести можно разделить на две группы. В одних человек мыслится как член семьи и подданный государства, поэтому и герои рисуются здесь в их социальных связях. В государстве (как и в космосе вообще) должна царить гармония, которая может быть достигнута только в том случае, если каждый по своим качествам будет соответствовать своему месту, и лишь правильное поведение человека может такое соответствие обеспечить. Повесть и показывает, как неблаговидные поступки персонажей приводят к неурядицам в семье или в государстве и к страданиям людей.

Даосское неприятие мира социальных отношений, очевидно, в какой-то мере способствовало развитию комического в литературе. Во всяком случае, в повести высмеянными и одураченными оказывались, как правило, именно те, кто был привержен к миру социальных связей, причем, развенчание происходит с позиций героя, находящегося вне установленных отношений. Но повесть обычно не доводит осмеяние до конца, чтобы высмеянный так и остался бы в «дураках», а насмешник продолжал смеяться. Герои, повеселившись, снова возвращаются к «серьезному»: не смех обеспечивает гармонию в мире, а соблюдение установленных небом правил отношений.

Повестей было создано множество, это был жанр прозы, наиболее читаемый во всех слоях общества, но здесь для характеристики особенностей этой литературы была выбрана только малая часть самых популярных произведений. В заключении можно сказать, что наибольшим успехом у читателей пользовались истории, рассказывающие о любви и преданности в любви в любви, где пара героев выделяется из среды окружающих людей (подчас даже собственных родителей) особо нравственными качествами. Об их популярности говорят «тиражи»: эти повести были распространены во многих вариантах, их переписывали и издавали в виде ксилографов, на бумаге хорошего качества (для читателей состоятельных) и тонкой, серой («копеечные» издания). Ни одного из произведений не оставило имени автора, но судя по языку, насыщенному цитатами и поэтическими выражениями, заимствованными из китайской литературы, их авторы принадлежали к образованному сословию и писали они повести не только для развлечения. В занимательный сюжет всегда вкладывалось наставление – идея правильного поведения и нравственного долга.

 

Театральное действо пхансори

 

В то же время это период расцвета - Пхансори - лирико-эпического жанра песенного сказа, которые исполняются актерами - квандэ (уличные актеры «скоморохи», музыканты, певцы, жонглеры, акробаты), сложившиеся ранее в XVII-XVIII вв. К этому времени относится проникновение пхансори на театральную сцену. Важное историческое значение для дальнейшего развития и превращения его в подлинное сценическое искусство имела реформаторская деятельность Син Джехё теоретика и практика пхансори. Он изучал и обобщал опыт своих предшественников, разрабатывал программы реорганизации исполнительского искусства пхансори, записывал и отредактировал наиболее популярные либретто, - «Песнь о Чхун Хян», «Песнь о Сим Чхон», «Песнь о Хынбу», «Песнь о фазане» и др. Впервые, в практике исполнения пхансори Син Джехё ввел разделение ролей между несколькими квандэ, а также исполнительниц женских ролей, воспитав ряд талантливых артистов.

Истоки корейских театральных представлений восходят к ритуальным действам. Особым видом театральных представлений были пхансори. Пхансори – это музыкально-драматический жанр, где один актер - квандэ в сопровождении барабана разыгрывает в лицах драматическую сцену, при этом произносит (поет) текст. Корейские исследователи предполагают, что пхансори появились в XVIII в. В южных провинциях и развились из народного песенного творчества. Сюжеты таких популярных повестей, как «Чхунхян», «Заяц», «Хынбу», изначально распространялись в виде пхансори и входили в репертуар народных актеров квандэ.

В XIX в. пхансори входят в литературу – появляются поэты, сочинители текстов песен, и центральной фигурой здесь был Син Чэхё. Как пишут его биографы, он сам был в молодости прекрасным исполнителем таких песен. Он стал покровителем народных актеров - квандэ и организовал школу исполнительского мастерства. Из этой школы вышли известные певцы, а главное – он начал обучать искусству певцов - квандэ женщин и даже детей.

Син Чэхё был автором текстов шести пхансори: «Песнь о Чхун Хян», «Песнь о Сим Чхон», «Особая песнь о Зайце», «Песнь о Красной стене», «Песнь о тыкве», «Песнь об отверженном». Отличительной чертой пхансори Син Чэхё была их книжная, литературная основа. В основе его пхансори, лежат литературные тексты с характерными особенностями языка, полного китайской поэтической образности и цитат из стихов китайских поэтов. Но возможно и сам Син Чэхё стремился писать произведения в «корейско - китайском стиле», который как раз был свойственен языку традиционной повести. При этом в пхансори «китаизмы» даны в корейском чтении и без перевода на корейский язык, но снабжены иероглифами.

Из литературного сюжета пхансори выделяют ряд значимых эпизодов, каждый эпизод делится на две части: вступление анири, где дано описание ситуации, а после него – изложение самого события, причем вступление изложено прозой, а событие поэтическим размером в стиле каса (по четыре слога). «Событийная часть» размечена указаниями, в каком метрическом размере следует пропеть данный отрывок. Например, чунмори – размер 8/12, чунчунмори – тот же размер, но в быстром темпе, чачжынмори – очень быстрый темп.

Син Чэхё ввел в литературу новый песенно-драматический жанр на корейсеом языке, который стал весьма популярным. Появились последователи – писатели из среды участников просветительского движения «Кёмон ундон». Например, известный просветитель Ли Хэджо (1869-1927), автор дидактической прозы, написал пхансори на известные сюжеты традиционных повестей. Это – «Цветок в темнице» Окчун хва (по сюжету «Чхун Хян»), «Лотос на реке» Кансан ен («Сим Чхон»), «Ножка ласточки» Ёный как («Хынбу»). Эти произведения появились уже после японской аннексии Кореи и создавались в русле реализации идй просветителей, которые стремились внушить мысль, что сохранение своего языка, истории и литературы – своей культурной основы – главное условие выживания нации в условиях иноземного порабощения.

Надо сказать, что и творчество Син Чэхё, который сделал достоянием литературы песенный жанр народного творчества, поддерживало те же тенденции пропаганды национальной культуры. Не случайно пхансори Син Чэхё исполняли даже при дворе государя.

Очевидно, такое же стремление сделать произведения народного творчества достоянием литературы руководило и писателями, которые на известные народные сюжеты создавали драмы на китайском языке. Движение «из народа в высокую литературу (именно на китайском языке)», пожалуй, началось в конце XVIII в., когда ряд поэтов развил активную деятельность по переводу корейской поэзии (в том числе и народных песен) на китайский язык. Например, поэт Син Ви создал сборник переводов на китайский язык классических сичжо, куда включил сорок стихотворений и назвал это собрание «Малые акпу» Со акпу (вспомним, что так же был назван сборник поэта XIV в. Ли Чжехёна, который перевел на китайский язык народные песни эпохи Коре). Кроме того, Син Ви в 12 стихах на китайском языке описал представления пхансори (сборник «Стихи о театральных представлениях» Квангык чольгу.

Можно сказать, что в XIX в., оформляется литературная авторская драма, которая питалась сюжетами народного творчества, независимо от языка, на котором были написаны эти драматические произведения. Безусловно, первое место здесь занимает национальный песенно-драматический жанр пхансори, который и сегодня пользуется большим успехом у корейского зрителя (слушателя).

Пестрая картина литературной жизни в XIX в. свидетельствует о «брожение умов» в среде ученого сословия, которое было озабочено мыслями, как «обустроить» свою страну, чтобы сделать ее сильной, способной противостоять иноземной экспансии. Представители разных направлений предлагали свои методы сохранения независимости, укрепления авторитета своей страны в глазах других государств и, по традиции, пропагандировали свои идеи в литературе – и в прозе, и в поэзии. Так появилась повесть - модифицированный жанр биографии, где утверждалась конфуцианская мысль о правильном поведении как основе государственного благополучия. Поэзия описывала технические достижения в соседних странах и высмеивала европейцев. Проза «опустилась» до изображения обыденного из жизни разных слоев общества – с одной стороны, а с другой – полна патриотических идей воспитания народа на примерах героического прошлого своей страны. В Корее росло движение за сохранение своего национального состояния своего национального достояния, в русле этого движения собирали образцы поэзии и составляли сборники, в литературу вошли «облагороженные» народные песни и предания, которые дали жизнь новым жанрам. XIX в. внес изменения и в язык произведений: то, что прежде писали исключительно на китайском языке (например, жанр биографии), теперь создают на корейском. И в поэзии на китайском языке, которая издавна признавалась образцом изящного слова, произошли изменения, и знаком этих изменений было отношение к китайскому слову – иероглифу, например, в поэзии Ким Сакката. Иероглиф всегда почитался как знак изящного слова, с которым была связана цепь литературных ассоциаций, восходящих к «образцовым» сочинениям китайской классики, «манипулировать» иероглифом было непозволительно. В стихах Ким Си Сыпа иероглиф часто – не «цепь», а «средство», при помощи которого строятся своеобразные «шарады», где используются и зрительная, и звуковая, и смысловая стороны знака. Часто понять такую «шараду» можно только, заменив иероглифы корейскими словами. Так, к концу XIX в. прежние литературные ценности постепенно утрачивают свое значение.

 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:

 

  1. Алексеев В.М. Китайская литература. М.,1978.
  2. Бамбук в снегу. М. 1978.
  3. Баранников В.Д. Хрестоматия по литературе. М. 1996
  4. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики М.1975.
  5. Брагинский И. Идеи гуманизма в литературах Востока. М.1967.
  6. Брагинский И. Поэзия и проза Древнего Востока. М.1973.
  7. Буддизм: история и культура. (Сборник статей.) М.,1973.
  8. Васильев Л.С. История религий Востока. М.1988.
  9. Верная Чхунхян. Корейские классические повести XVII-XIX веков. М. 1990.
  10. Виноградова Н.А. Николаева Н.С. Малая история искусств. М. 1979.
  11. Воробьёв М.В. Очерки культуры Кореи. Санкт - Петербург. 2002.
  12. Восточная новелла. М. 1963.
  13. Джарылгасинова Р.Ш. Этногенез и этническая история корейцев. М. 1979.
  14. Елисеев Д.Д. Новелла корейского средневековья. М. 1977.
  15. Елисеев Д.Д. Корейская средневековая литература пхэсоль. М. 1968.
  16. Еременко Л.Е. Иванова В.И. Корейская литература. М. 1964.
  17. Жданова Л.В. Поэтическое творчество Чхве Чхивона. СПб., 1998.
  18. Жовтис А. Эхо. Стихотворные переводы. Алма-Ата: «Жазуши», 1983.
  19. Записки о добрых деяниях и благородных сердцах. Л. 1985.
  20. Знаменитые произведения Кореи. Сеул.1995. изд. Чосон Чосог.
  21. Иванова В.И. Корейская проза просветительского периода. М. 1973.
  22. Иванова В.И. Новая проза Кореи. М. 1966.
  23. Иванова В.И. Просветительство Кореи и творчество Ли Инджика. М. 1973.
  24. Избранные работы по корейской литературе. Сеул. 2000.
  25. История Кореи. С древнейших времен до наших дней. М.1974.
  26. История цветов. Л. 1991.
  27. История о верности Чхунхян. Средневековые корейские повести. М. 1960.
  28. История корейской философии. т.1. М. 1966.
  29. Ким Бусик. Самгук саги. Разные описания. Биографии / Пер., вступ. статья, коммент., приложения под общей редакцией М.Н. Пака и Л.Р. Концевича. М.2002.
  30. Ким Манджун. Облачный сон девяти. Перевод Артемьевой В. и Грачкова Г. М.-Л.1961.
  31. Классическая поэзия Дальнего Востока. М. 1977.
  32. Концевич Л.Р. Корееведение. Избранные работы. М. 2000.
  33. Корейская классическая поэзия. В переводе Анны Ахматовой. М.: ХЛ, 1956.
  34. Корейские новеллы. М. 1959.
  35. Корейские повести. М. 1954.
  36. Корейские предания и легенды. М. 1980.
  37. Корейская классическая поэзия. М.1956.
  38. Корея. Справочник. Корейская служба информации для зарубежных корейцев. Сеул, Изд-во «Самхва притинг» 1993.
  39. Культурное наследие народов Востока и современная идеологическая борьба. М. Изд-во «Наука».1987
  40. Курбанов С.О. Курс лекций по истории Кореи с древности до конца. ХХ в. СПб.: Изд. С.-Пб. Универс. 2002.
  41. Корнев В.И. Буддизм – религия Востока. М.1990.
  42. Ким Рехо. Ким Соволь. Лирика. М. 2003.
  43. Ким Дон Ин. Мир идей. Сеул. 1956.
  44. Ким Юн Сик. Ким Хен. История корейской литературы. Сеул. 1974.
  45. Ланьков А.Н. Корейцы и книги. Сеульский вестник. Сеул. 1999.
  46. Ли В.Н. Корейская литература // История всемирной литературы. М. 1989, т.6.
  47. Ли В.Н. О просветительских тенденциях в корейской литературе на рубеже XIX и XX вв. М.1970.
  48. Ли Грант. Жизнь и идеи Ли Гвансу. Сеул. 2000.
  49. Литература Кореи. Сб. лит-ры Востока. Изд. Московского университета. М.1977.
  50. Малая история искусств. М.1979.
  51. Никитина М.И. Корейская поэзия XVI-XIX вв. в жанре сиджо. СПб., 1994
  52. Никитина М.И. Древняя корейская поэзия в связи с ритуалом и мифом. М. 1982.
  53. Никитина М.И. Троцевич А.Ф. Корейская литература // История всемирной литературы. М. 1984. т.2.
  54. Никитина М.И. Троцевич А.Ф. Очерки истории корейской литературы о XIV в. М. 1969
  55. Ним чангун Джон (Повесть о полководце Ниме). Факсимиле ксилографа. / Издания текста, перевод с корейского, предисловие и комментарий Д.Д. Елисеева. М., 1975.
  56. Одинокий журавль. М. 1975.
  57. Очерки по истории освободительной борьбы корейского народа. М.1973.
  58. Очерки новейшей истории Кореи (1918-1945 гг.) М. Изд. Вост.Лит.,1959.
  59. Пашков Б.К. Корейская литература. М.1959.
  60. Повести страны зеленых гор. М. 1966.
  61. Поспелов Б.В. Введение в литературоведение. М.1986.
  62. Просветительство в литературах Востока. Сборник статей. М.1973.
  63. Рифтин Б.Л. Типология и взаимосвязи средневековых литератур. М.1974.
  64. Словарь знаменитых личностей. Сеул.2000.
  65. Собрание сочинений корейских авторов. Сеул. 1998.
  66. Современная литературная критика. М. 1977.
  67. Сон в нефритовом павильоне. М. 1982.
  68. Ссянъчхон кыйбонь (Удивительное соединение двух браслетов). Перевод и предисловие М.И. Никитиной и А.Ф. Троцевич. М. 1962.
  69. Тен А.Н. Очерки корейской литературы ХХ века (до 1945 г.) Сеул. 2003.
  70. Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока. Л.1968.
  71. Тихонов В.М. История Кореи. С древнейших времен до 1876 года. Т.I. М.: «Муравей» 2003.
  72. Тихомиров В.Д. История Кореи. М. Изд-во «Наука». 1974
  73. Троцевич А.Ф. Миф и сюжетная проза Кореи. СПб., 1996.
  74. Троцевич А.Ф. Корейская средневековая повесть. М. 1975.
  75. Троцевич А.Ф. Корейский средневековый роман. М. 1986.
  76. Троцевич А.Ф. История корейской традиционной литературы.СПб.2003.
  77. Тягай Г.Д. Общественная мысль Кореи в эпоху позднего феодализма М.1972.
  78. Храпченко М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы. М.1975.
  79. Черепаховый суп. М. 1970.
  80. Чо Тониль. Общая история корейской литературы. Сеул.1989. 2-е изд.
  81. Чо Юн Дже. История современной корейской литературы. Сеул. 1962.
  82. Чон Гванен. История развития корейской прозы. Сеул.1969.
  83. Юн Хонро. Наша проза. Сеул.1989.
  84. Cho Dong-il, Daniel Bouchez. Histoire de la literature coreenne des origins a 1919. Librairie Artheme Fayard. 2002.
  85. The Hyech’o Diary: Memoir of the Pilgrimage to the Five Regions of India. Ed. By Yang Hang-sung, Jan Yun-Hua ets. Seoul. 1985.
  86. Kim Donguk. History of Korean Literature. Tokyo. 1980.
  87. Lee P.H. Korean Literature: Topics and Themes. Tucson. 1965.
  88. Walraven B.C.A. Muga: The Songs of Korean Shamanism. Dordrecht.1985.

 

ИСТОЧНИК: Ким В.Н., Пак И.Л., Сайдазимова У.Т. Литература страны изучаемого языка (Корея): учебное пособие. - Ташкент, 2009.