Модерн и постмодерн в контексте анализа духовного кризиса современной культуры
Завершая исследование феномена массовой культуры в его связи с мировоззренческими установками модерна и постмодерна, обратимся к анализу места и роли этих явлений в духовной эволюции человечества. Будем исходить из основного посыла: культура техногенной западной цивилизации во многих смыслах выступает противоположностью культуры традиционного общества. Техногенная цивилизация сменяет традиционную, что знаменует собой и смену духовной парадигмы. При этом самое главное и действительно эпохальное, всемирно-историческое изменение, связанное с переходом от традиционного общества к техногенной цивилизации, состоит в возникновении новой системы ценностей.
Культурная матрица техногенной цивилизации начинает свое становление с XVII века. В ее развитии можно было бы выделить три стадии: пред индустриальную, индустриальную и, наконец, постиндустриальную. Важнейшей основой ее жизнедеятельности становится рациональное начало, с которым связано развитие техники, технологии, причем не только путем стихийно протекающих инноваций в сфере производства, но и за счет генерации все новых научных знаний и их внедрения в технико-технологические процессы. Возникает тип развития, основанный на ускоряющемся изменении природной среды, предметного мира, в котором живет человек. Происходят кардинальные преобразования в общественном сознании.
На одном из самых высоких мест в иерархии ценностей начиная с эпохи Возрождения оказывается автономия личности, что традиционному обществу вообще несвойственно. Фуко констатирует: «Человек, как без труда показывает археология нашей мысли, - это изобретение недавнее». В традиционных обществах личность реализовывала себя только через принадлежность к какой-либо определенной корпорации, будучи элементом в строго определенной системе корпоративных связей. Если человек не включен в какую-нибудь корпорацию, он не личность. Человек Нового времени воодушевлен открывшимися возможностями, уверен в своих силах, устремлен в будущее, и хотя личность поначалу еще ограничена сословными, национальными и иными канонами, но потенциально она уже безгранична. Гегель трансцендирует человеческий разум до Абсолюта, лежащего в основе мироздания. Представители после-классического модерна, разочаровавшись в возможностях разума, остаются, тем не менее, верны человеку как высшей ценности: Сверхчеловек Ницше, экзистенциальная философия, воспевающая человеческую субъективность, антропоцентристская доминанта во всей философии XX века.
В известном смысле символом техногенного общества может считаться книга рекордов Гиннеса, которая наглядно свидетельствует, что каждый индивид может стать единственным в своем роде, достичь чего-то необычного, и она же, как бы призывает к этому. Сравним: семь чудес света, напротив, были призваны подчеркнуть завершенность мира и показать, что все грандиозное, действительно необычное уже состоялось.
Но парадокс модерна состоит в том, что по мере утверждения личности как самоценного субъекта бытия отчетливо проявлялись тенденции ее нивелировки социальными институтами и техногенной реальностью. Причину этого теоретики Франкфуртской школы Т.Адорно и М.Хоркхаймер видели в репрессивности самого разума. Последовательную рационализацию мира они отождествляли с «волей к власти» - власти над всем: природой, миром, природным началом в самом себе.
Действительно, если на заре Нового времени вера, чувства, разум представлялись как взаимодополняющие, взаимодействующие друг с другом начала, то со временем разум начинает доминировать, подавлять все остальное.
А.Ф.Лосев, характеризуя особенности западноевропейской философии, писал о том, что «основание западноевропейской философии - ratio... Ratio есть человеческое свойство и особенность». При этом «если разум лежит в основании всего, то ясно, что все, не укладывающееся в границы и схемы этого разума, отбрасывается как обуза и рассматривается только как чистый вымысел, субъективное человеческое построение. Таким образом, весь мир становится бездушным и механическим, он превращается в субъективную деятельность души».
Деятельностное отношение человека к миру стало в новоевропейской культуре вплоть до наших дней главной культурной доминантой. При этом деятельность человека направлена, прежде всего, и даже исключительно вовне, на преобразование и переделку внешнего мира, природы, которую человек пытается подчинить себе. Внешний мир рассматривается как арена деятельности человека, как если бы мир и был предназначен для того, чтобы человек получал необходимые для себя блага, удовлетворял свои потребности. Деятельностно - активный идеал отношения человека к природе распространяется затем и на сферу социальных отношений, которые также начинают рассматриваться в качестве особых социальных объектов, которые человек может целенаправленно преобразовывать. С этим связан культ борьбы, революций как локомотивов истории. Человек из раба природных и общественных обстоятельств превращается в их господина, и сам процесс этого превращения понимается как овладение силами природы и силами социального развития. Характеристика цивилизационных достижений в терминах силы («производительные силы», «сила знания» и т.п.) выражала установку на обретение человеком все новых возможностей, позволяющих расширять горизонт его преобразующей деятельности.
Идея социального прогресса стимулирует ожидание перемен и движение к будущему, которое полагается как рост цивилизационных завоеваний, обеспечивающих все более счастливое мироустройство. Ценностью начинает считаться сама инновация, оригинальность, вообще новое. В результате возникает отчетливо выраженная направленность прогресса с ориентацией на будущее.
Отметим для сравнения, что в большинстве традиционных культур доминировали иные понимания: время чаще всего воспринималось как циклическое, когда мир периодически возвращается к исходному состоянию. Считалось, что «золотой век» уже пройден, он позади, в далеком прошлом. Герои прошлого создали образцы поступков и действий, которым следует подражать. Деятельностное отношение к миру, которое выступает родовым признаком человека, понималось и оценивалось в традиционных обществах с принципиально иных позиций. Свойственный традиционным обществам консерватизм видов деятельности, медленные темпы их эволюции, господство регламентирующих традиций постоянно ограничивали проявление деятельностно-преобразующей активности человека. Поэтому сама эта активность осмысливалась скорее не как направленная вовне, на изменение внешних предметов, а как ориентированная вовнутрь человека, на самосозерцание и самоконтроль, которые обеспечивают следование традиции.
Принципу преобразующего деяния, сформулированному в европейской культуре в эпоху Ренессанса и Просвещения, можно противопоставить в качестве альтернативного образца принцип древнекитайской культуры «у-вэй», требующий невмешательства в протекание природного процесса и адаптации индивида к сложившейся социальной среде. Этот принцип исключал стремление к ее целенаправленному преобразованию, требовал самоконтроля и самодисциплины индивида, включающегося в ту или иную корпоративную структуру. Принцип «у-вэй» охватывал практически все главные аспекты жизнедеятельности человека. В нем было выражено определенное осмысление специфики и ценностей земледельческого труда, в котором многое зависело от внешних, природных условий и который постоянно требовал приноравливаться к этим условиям - угадывать ритмы смены погоды, терпеливо выращивать растения, накапливать веками опыт наблюдений за природной средой и свойствами растений. В китайской культуре была хорошо известна притча, высмеивающая человека, который проявлял нетерпение и недовольство тем, как медленно растут злаки, и начал тянуть растения, чтобы ускорить их рост. Известная китайская пословица гласит: кто тихо ступает, далеко продвинется на своем пути.
Мольнар замечает: «Нас отличает от человека до ренессансного периода и жившего также на более ранних этапах истории то, что человек современный не рассматривает себя более как микрокосм, погруженный в макрокосм. Он не верит ни в то, ни в другое».
Поскольку в основу новоевропейского мировоззрения был положен разум человеческого существа, рациональность как миро образующее начало («я мыслю, следовательно, я существую») и человек приобрел роль субъекта бытия, особый статус в системе ценностей начинает принадлежать науке, обеспечивающей познание и преобразование мира сущего. Научное познание создает уверенность в том, что человек способен, раскрыв законы природы и социальной жизни, регулировать природные и социальные процессы в соответствии со своими целями. В новоевропейской культуре и в последующем развитии техногенных обществ категория научности обретает своеобразный символический смысл. Она воспринимается как необходимое условие процветания и прогресса.
Престижный статус науки стимулирует развертывание большого многообразия ее развитых форм. Наука не только обеспечивает технологические прорывы, меняющие социальную жизнь. Отстояв право на мировоззренческий статус, она предлагает свою картину мира как фундамент миропонимания. Именно эта картина мира внедряется в массовое сознание в процессе обучения и воспитания.
Не устояла перед натиском науки не только религия и философия, но и нравственность. Все эти формы духовно-практического освоения мира стали явно или неявно мимикрировать под науку. Началась, по выражению Ортеги -и- Гассета, «диктатура лабораторий». В начале XX века Д.С.Мережковский писал: «...небывалое развитие опытных знаний наложило своеобразную печать на умственный строй современного человека, породило непреодолимое инстинктивное недоверие к творческой способности духа... В поэзию, в религию, в любовь, в отношение к смерти и к жизни проникает особенное трезвое отношение лабораторий, научных кабинетов и медицинских клиник». Между тем, как отмечал другой видный мыслитель Б.Паскаль, «Если я не знаю основ нравственности, наука об окружающем мире не принесет мне утешения в тяжкие минуты жизни, а вот основа нравственности утешает и при незнании науки о предметах внешнего мира». К сожалению, эта принципиальная по своей направленности и возможным следствиям мировоззренческая установка оказалась для европейской традиции переферийной.
Особым завоеванием научной рациональности становится техника. Люди, создававшие техническую цивилизацию, настолько увлечены творением машин, что они видели смысл своего бытия в систематическом созидании все новых и новых поколений машин. Техникосозидание приобретает свою логику и свой смысл, начинает жить своей самостоятельной жизнью. Человек в этой ситуации сам постепенно становится похожим на машину, поскольку ему приходится больше жить в искусственном мире, подчиняться диктату индустриального социума. Если на первых этапах научно-техническое творчество было благом, позволившим человечеству решить многие свои витальные проблемы, то сегодня сфера искусственного начинает превосходить сферу естественного. Технизированный, машинный, мир лишается души (духовного).
В массовой культуре постиндустриального общества человек и вовсе перестает быть «мерой всех вещей». Меру новых ценностей определяет «технократическая» реальность: чистый «интеллектуальный эксперимент», технические или дизайнерские поиски, массовые эпатажные действа. Степень эпатажности может быть различной, но в любом случае такой «технократический подход» не нуждается в человеческом. Искусство постиндустриального общества чаще всего безлично и не обращено к конкретной личности. Оно не соразмерно человеку, его чувствам и интуициям, его облику, его ритмам, его идущим из глубины культурной традиции представлениям о красоте и подлинности. Возникающий в произведениях «технизированного» массового искусства мир лишен живой человеческой чувственности, творческого воображения в его целостности и, самое главное, катарсиса, преображающего мир и личность под воздействием искусства.
Более того, технократия приводит человечество на грань выживания. Эта проблема получает в философии название «антропологической катастрофы». Как отметил П.Гуревич, «самым уязвимым существом на Земле оказался сам человек. Созданная им цивилизация никак не соотносилась с возможностями самого человека выжить, сохранить свой потенциал. Под угрозой оказался сам человек». Техническая цивилизация многое дала человечеству, создав новое качество жизни, но именно она породила глобальные кризисы, поставившие человечество перед угрозой самоуничтожения.
Среди многочисленных глобальных проблем, порожденных техногенной цивилизацией, прежде всего, стоит выделить угрозу самоуничтожения человечества в условиях непрерывного совершенствования оружия массового уничтожения. В ядерный век человечество впервые за всю свою историю стало смертным, и этот печальный итог был «побочным эффектом» научно- технического прогресса, открывающего все новые возможности развития военной техники.
По мнению И.А.Ильина, западноевропейская культура представляет собой, прежде всего, техническую культуру, которая рассудочно-рациональна, но не сердечна. Между тем, «бессердечная культура подрывает сама себя: в изобретении атомной бомбы она дошла до вселенского самоубийства, а изобретение это, наверное, не составляет последнего слова разрушительной техники». Тем самым увеличивается вероятность всеобщего самоуничтожения, и это, по мнению И.А.Ильина, происходит потому, что «человечество творит свою культуру неверным внутренним актом, из состава которого исключены: сердце, совесть и вера... Так, создаваемая культура есть больная культура; и то, что мы переживаем ныне, все наши бедствия, страдания и тревоги, суть естественные последствия этой больной культуры». Отсюда вывод о том, что источники и основы современной культуры должны быть пересмотрены, иначе возможна глобальная вселенская катастрофа. По замечанию В.А.Кутырева, «в условиях технической экспансии за коэволюцию с машинами надо бороться. Сохранение ниши для человека становится глобальной проблемой».
Второй, пожалуй, самой острой проблемой современности становится нарастание экологического кризиса в глобальных масштабах. Два аспекта человеческого существования как части природы и как деятельного существа, преобразующего природу, приходят в конфликтное столкновение. Старая парадигма, будто природа - бесконечный резервуар ресурсов для человеческой деятельности, оказалась неверной. Человек сформировался в рамках биосферы - особой системы, возникшей в ходе космической эволюции. Она представляет собой не просто окружающую среду, которую можно рассматривать как поле для преобразующей деятельности человека, а выступает единым целостным организмом, в который включено человечество в качестве специфической подсистемы. Деятельность человека вносит постоянные изменения в динамику биосферы, и на современном этапе развития техногенной цивилизации масштабы человеческой экспансии в природу таковы, что они начинают разрушать биосферу как целостную экосистему.
В.М. Межуев справедливо отмечает, что «конфликт индустриальной цивилизации с природой и культурой, называемый иначе экологическим и духовным кризисом, не только обозначил пределы роста этой цивилизации, но и выявил ее неприемлемость в качестве общепланетарной модели будущего развития». Сделав «иметь» ядром своего «я», человек новоевропейской культуры оказался на распутье, поскольку потерял смысл «быть».
Согласно позиции ряда других исследователей, корни экологического кризиса коренятся в иудео-христианской религии, которая наложила свой отпечаток на всю европейскую культуру, трактовку роли личности в истории. По мнению, например, Н.А.Бердяева, именно христианство механизировало природу, сделало возможным позитивное естествознание и позитивную технику. Близка к этому позиция А.Тойнби, который писал: «Согласно главе 1, стихам 26-30 «Книги Бытия» Бог отдал все свое до человеческое творение в распоряжение своей человеческой креатуре для того, чтобы человек эксплуатировал ее тем способом, которым он сможет это сделать. Человек у иудеев был оторван от своей естественной среды, которая лишилась своей прежней ауры божественности. Человеку было позволено эксплуатировать среду, которая перестала быть священной».
Вот почему многие современные исследователи справедливо говорят о том, что человечеству для преодоления кризисного состояния следует переосмыслить не только принципы и претензии научной рациональности, но и некоторые интерпретации религии. Соглашаясь с этой позицией, мы полагаем, что мировые религии - важнейший фактор развития человеческой культуры и цивилизации, поэтому они должны участвовать в осмыслении глобальных проблем и помочь найти выход из тупика.
И, наконец, еще одна глобальная проблема, которую следует выделить, - это проблема сохранения личности человека как биосоциальной структуры в условиях растущих и всесторонних процессов отчуждения. Человек, усложняя свой мир, все чаще вызывает к жизни такие силы, которые он уже не контролирует и которые становятся чуждыми его природе. Чем больше он преобразует мир, тем в большей мере он порождает непредвиденные социальные факторы, которые начинают формировать структуры, радикально меняющие человеческую жизнь и, очевидно, ухудшающие ее.
Прогресс, основанный на идеях Просвещения, в конечном итоге оказывается саморазрушением человека и социума. Как отмечают М.Хоркхаймер и Т.Адорно, «рост экономической продуктивности, с одной стороны, создает условия для более справедливого мира, с другой стороны, наделяет технический аппарат и те социальные группы, которые ими распространяются, безмерным превосходством над остальной частью населения. Единичный человек перед лицом экономических сил полностью аннулируется».
Таким образом, формируется унифицированный, экономический человек, ядром которого выступает научное знание и для которого все остальные формы освоения мира и себя важны постольку, поскольку они экономически выгодны. Следствием и мировоззренческим оправданием этого является экономический материализм, который выступает господствующей философией политической экономии.
Экономизм выступает не только и не столько как конкретная модель хозяйствования, сколько как философско-аксеологическая модель индустриального и постиндустриального общества, определяя, в том числе индустриальный, коммерческий характер присущей ему культуры. Г.Маркузе констатировал в качестве одного из последствий современного техногенного развития появление «одномерного человека» как продукта массовой культуры. В своей классической работе «Одномерный человек» Маркузе показывает, как в индустриальной цивилизации происходит слияние техники и господства, научной рациональности и угнетения. Результатом этого является формирование репрессивного технологического образа мышления и действия. Репрессивными становятся все формы осознания человеком себя и мира. Жизнь становится одномерной. Она не имеет оппонентов. Все работает на формирование «одномерного» мышления и образа действия.
Современная массовая культура действительно создает широкие возможности для манипуляций сознанием. При этом и манипулируемые и сами манипуляторы становятся в известной степени заложниками этого типа культуры, превращаясь в персонажи гигантского «спектакля», разыгрываемого с человеком им же порожденными фантомами.
В техногенном обществе «держателем» культуры выступает не элитарная группа творцов или жрецов, а обезличенные и дегероизированные социальные институты (в первую очередь учреждения образования и масс-медиа). Культурная элита удерживает за собой монополию лишь на определенный (верхний) уровень культурных образцов; вне его рамок элита обслуживает массовую культуру.
Десакрализация культуры, начатая в просветительскую эпоху, доводится до своего логического завершения: ценностным ориентиром становится не предельный (священный) авторитет, не просвещенный авангард, создающий идеальный образ Человека, а среднемассовый человек - в частности, тот, что представлен в массовых опросах. Работая на своего массового потребителя, масс-культура во всех своих видах формирует этого потребителя (получателя, пользователя).
На всяком массовом рынке - в том числе и на рынке масс-культурного потребления - «тон» задает средний потребитель при всей ограниченности его интересов и вкусов. Даже в произведениях талантливых авторов массовой культуры художественная планка снижена, адаптирована под массовые ожидания. В таком «адаптированном» искусстве нет живого целостного человека, а наличествуют штампы, отвечающие ожиданиям массового сознания или же слегка их шокирующие, что тоже входит в правила «игры».
Меняется и сам способ продвижения культурного продукта. В демократической, потребительской по своей сути массовой культуре ценности любого свойства, от этических до когнитивных, по природе своей не могут быть навязаны потребителю так же авторитарно, как это происходило с ценностями традиционных культур, опирающихся на традицию, канон. Подобно продуктам иных массовых производств, ценности техногенного общества предлагаются потребителю через системы «необязательного» понуждения типа рекламы или пропаганды, подкрепляемых массовым вкусом.
Неизбежный итог таких перемен - явное, даже демонстративное отстранение массовой культуры от социально-воспитательных функций, обособление культуры и социальной педагогики. На деле происходит переход от прямого поучительства к латентному и косвенному, то есть к ситуации, когда, например, поведенческие образцы задаются в той же «ненавязчивой» форме.
Изначальный просвещенческий посыл «я мыслю, значит я существую» трансформируется в утилитарно-прагматический принцип «я есть то, что я делаю» или «я есть то, чем я владею». Более фундаментальные проблемы, такие, как религия, национальность, традиционные ценности и верования, отступают на второй план. Между тем, как остроумно заметил в свое время Шопенгауэр, «богатство подобно морской воде: чем больше ее пьешь, тем сильнее становится жажда». Такая ситуация ведет к развитию чрезмерного индивидуализма, эгоизма, а также к непрекращающимся поискам того, что могло бы отвлечь внимание или развлечь.
Связи человека делаются спорадическими, они, с одной стороны, стягивают всех индивидов в единое человечество, а с другой, изолируют, атомизируют людей. Современная техника позволяет общаться с людьми различных континентов. Можно по телефону побеседовать с коллегами из США, затем, включив телевизор, узнать, что делается далеко на юге Африки, но при этом не знать соседей по лестничной клетке, живя подолгу рядом с ними. В результате происходит утверждение более индивидуалистических привычек и ценностей. Растет изоляция и замкнутость человека («закрытый», пассивный индивидуализм, «домоцентризм»). Принудительная коллективность (вынуждены «выживать сообща») сменяется замкнутостью (каждый «выживает в одиночку», все меньше интересуясь делами, доходами, проблемами другого).
По мнению К.Ясперса, «устрашающую картину современного мира, которую все с тех пор без устали повторяют, первым нарисовал Ницше: крушение культуры, образование подменяется пустым знанием; душевная субстанциональность - вселенским лицедейством жизни «понарошку»; скука заглушается наркотиками всех видов и острыми ощущениями; всякий живой духовный росток подавляется шумом и грохотом иллюзорного духа; все говорят, но никто ничего не слышит; все разглашается в потоке слов; все пробалтывается и предается. Не кто иной, как Ницше показал пустыню, в которой идут сумасшедшие гонки за прибылью; показал смысл машины и механизации труда; смысл нараждающегося явления - массы». «Маленькие люди стали господами», - говорил Ф.Ницше.
Все вышесказанное дало основание мыслителям XX века причислить массовую культуру наряду с другими феноменологическими чертами, свойственными современному обществу (примат экономики над другими формами сознания, диктат научно-технической рациональности, периферийность морально - нравственных ценностей и т. д.) к факторам, обусловившим без духовность, индивидуализм и эгоизм в поведении людей и, в конечном итоге, приведших к антропологической катастрофе.
Над мыслителями XX века тяготеет проблема общего упадка человеческой культуры, нравственности, глобализация прагматико-утилитарно - обывательского мировоззрения, они пытаются осмыслить роль и допустимые границы массовой культуры. Опасность массовой культуры, возрастания роли толпы проходит через всю новейшую европейскую мысль.
XX век весь проникнут ощущением кризиса, конечности. С этим кризисом связаны и ожидания конца Света, конца истории. Не случаен интерес к глубинным пластам человеческого «я», продемонстрированный в экзистенциализме, начавшем бурно развиваться именно в период кризисного XX века. Катаклизмы XX века отчетливо показали иллюзорность надежды на силу разума, его неспособность предостеречь от катастроф, но в целом не смогли переломить рационализм сознания. Характерно, что после первой мировой войны продолжалось идейное шествие научного разума, впоследствии научный разум получил еще большее распространение в обществе.
Выраженные черты кризиса европейской духовной культуры совпали с процессами глобализации, уплотнения контактов народов и культур. Между тем, как только появляется мировая система, начинается борьба за лидерство в этой системе, образуется центр системы и ее края, периферия. С этого момента традиционные общества, ставшие периферией мира, развиваются не только и не столько по своим законам, сколько во многом по сценарию центра. Эту особенность современной эпохи отметил Генеральный секретарь ООН в докладе, посвященном деятельности Организации Объединенных Наций за 1997 год: «Глобализация приобретает всемирные масштабы, и одновременно происходит активизация процессов распада и утверждения индивидуальных особенностей, расширяются зоны мира, и одновременно происходят все более мощные вспышки ужасающего насилия; накапливаются неслыханные богатства, и в то же время на обширных пространствах продолжает царить нищета; воля народов и их неотъемлемые права одновременно превозносятся и попираются; наука и техника способствуют повышению уровня жизни человека, а побочные результаты их развития в то же время создают угрозу системам жизнеобеспечения на нашей планете».
Приведут ли эти процессы к глобализации кризиса или современный «культурный компост» послужит почвой для новых духовных ростков? Отвечая на этот вопрос, большинство мыслителей признают очевидной в современной ситуации необходимость новой объединяющей идеи для человечества. Однако пока поиск такой идеи не привел к убедительным результатам.
Мы вынуждены констатировать, что сегодня существует переизбыток культурных форм и идейных течений, их нестройное разноголосье и причудливое смешение. Постмодерну вообще свойственна апология этого состояния. Постмодернисты, как уже отмечалось ранее, приветствуют мульти культурализм и мозаичность современной культуры, усиливающиеся в постиндустриальный период,
Как доминирующая культур философская парадигма конца XX века постмодернизм не отрицает, что в культуре произошли кардинальные духовные перемены, в то же время он дает им принципиально иную оценку. Если в начале XX века взрывное, по понятиям того времени, распространение масс - культуры (кино, печать, реклама, массовая пропаганда и пр.) многим представлялось катастрофой, гибелью культуры и цивилизации, то постмодернизм предлагает смириться с противоречиями, свойственными как массовому обществу в целом, так и отдельной личности. Жизнь открывает в постмодерне свою прелесть в чувственном, контекстном восприятии и получении удовольствия от бытия. Таким образом, происходит реабилитация чувственного начала в человеке. Постмодерн не ищет первичного смысла в многообразных формах бытия, признавая их самоценность и самодостаточность.
Иными словами, в категориях классического философского анализа можно было бы описать модерн как переход от становления к бытию нового культурного качества, а постмодерн - как отказ от качественной определенности в пользу определенности смысловой. При этом массовая культура по сути своей выступает как производство того, что имеет только значение и не имеет смысла.
В рамках нового плюрального проекта можно также говорить о том, что осознание исчерпанности проекта Просвещения приводит к более глубокому переосмыслению взаимоотношений человека и окружающей действительности. Так, западногерманский ученый П.Козловски называет пост современность эпохой нового открытия «Я», когда человек перестает быть функцией общества и вновь обретает свою субстанциальность. «Культура модерна в своих основополагающих принципах техноморфна. Модели технического и неорганического мира она переносит на процесс самопонимания человека и на его отношения с миром и другими людьми. Постмодерная культура антропоморфна... Признается главенство принципа антропоморфизма, самопознания человека и познания духа над принципами и моделями технического и неорганического мира».
Культура постиндустриального общества уже сильно отличается от индустриального. Хотя в контексте спора между сторонниками «незавершенного проекта модерна» и его полным отрицанием в постмодернизме можно было бы вспомнить, что сам «просвещенческий разум», итогом которого следует считать современную западную цивилизацию, регулярно демонстрировал свою способность к критическому осмыслению самого себя и своих возможностей. Еще И.Кант в статье «Ответ на вопрос, что такое Просвещение» писал: «Просвещение создало предпосылку критики самого разума, и, таким образом, ограничения чрезмерного оптимизма Просвещения». Подтверждением тому стали и критические теории XX века.
Отмечая принципиально новые черты в постмодерном миропонимании, заставляющие рассматривать постмодернизм в качестве принципиально иной культур философской парадигмы, мы, тем не менее, должны признать, что постмодернизм «вырос» из модернизма, в некотором смысле явился его противоположностью. Однако, выражаясь философски, постмодерн остался в пределах метафизики модерна, в пределах его грамматики. Вектор культу ротворческих интенций, устремленный по велению рационального начала от хаоса к порядку, прогрессу, развернулся в противоположном направлении. Хаотичность, мозаичность, релятивизм определяют культурную ситуацию пост современности. Как отмечает В.И.Самохвалова: «Постмодернистская культура с ее всесторонним эклектизмом является, по мнению художественной интеллигенции, «игрой с хаосом», а по мнению управляющей группы, осуществляющей стратегию управляемой хаотизации, - «организованным хаосом». Подчеркнем: и в том, и в другом случае речь идет именно о хаосе. В этом хаосе принципиально смешаны ценности и ориентиры, отсутствует центрирующая, связующая картину мира ось (онтологическая, ценностная), сознательно рушатся и вновь создаются мнения и предпочтения, образуя динамичный калейдоскоп мало чем обоснованных восприятий. Причем, как отмечает исследователь, та «организующая сила», которая в некоторой степени управляет движением культурного хаоса, уже не подходит под прежнее определение «элиты» как высокодуховной интеллектуальной прослойки общества, обладающей значительным креативным потенциалом. По своему мышлению это те же массовые люди, оказавшиеся в силу ряда причин в составе управляющей группы.
Резюмируя, можно отметить, что в условиях постмодерна, отвергшего рациональные основы бытия, признание завершенности всех процессов развития, «смерти» истины в бесконечной симуляции знаков вовсе не способствует духовному выздоровлению западной цивилизации и преодолению обозначившихся перед человечеством глобальных проблем. Человечество остается у той черты, где только случай и случайность отделяют его от реальной «гибели бытия», то есть от наступления такого состояния мира, которое может возникнуть без человека.
«Подойдя к этой последней черте, человечество осознает потребность перемен. Большинство мыслителей указывают на возможность дальнейшего развития через преодоление полярностей рационализма и иррационализма, чувственного и сверхчувственного (интуитивного) познания мира. И, на наш взгляд, сегодня действительно есть основания полагать, что современность вступает в эпоху радикальных цивилизационных перемен: в разных областях культуры уже проявляется поиск новых ценностей, новых мировоззренческих образов, которые могли бы стать базовыми для нового типа цивилизационного развития, призванного найти выход из современных глобальных проблем.
На наш взгляд, в условиях всеобщей ангажированности, культур генерирующий потенциал следует искать прежде всего в религиозном сознании, как наиболее догматичном. Тем более, что тенденции к этому начинают проявляться в культуре постмодернизма, что отмечается многими исследователями. «Постмодерн, - отмечает П.Козловски, - проявляет духовные и религиозные признаки. Он воскрешает в памяти тот факт, что культура и общество всегда имеют религиозное измерение. Тем самым он примыкает к средневековью и одновременно противостоит младогегелянскому «проекту модерна». Свою особую роль способно сыграть также философское сознание, как оперирующее наиболее общими бытийными категориями, и в первую очередь - современная философия диалога.
Утвердившийся благодаря постмодерну мозаичный хаос дает возможность возвращения Бога в секуляризированный мир, по крайней мере, как высшее начало, удерживающее человечество от полного уничтожения. Открывается перспектива для сакрализации человеческой миссии на Земле.
Несмотря на то, что духовный кризис большинством мыслителей XX века связывается с массовой культурой, она, как мы убедились в ходе анализа, не является причиной, а есть неизбежное следствие культурно-исторического развития на фундаменте рационализма - форма, которую принимают культурные артефакты в условиях тиражируемой универсальности. Преодоление духовного кризиса, как ни странно, возможно в рамках массовой культуры, проявляющей способность к трансформациям и конвергирующей с традиционными формами культуры. Этот процесс, на наш взгляд, будет связан с формированием нового субъекта культуротворческого процесса. Масса как носитель массового сознания и массовой культуры должна оформиться в человеческое сообщество, объединенное высшими целями гуманизма, едиными интересами, толерантными религиозно-мировоззренческими установками.
Для выхода из духовного тупика недостаточны возможности только традиционного религиозного сознания, которое сегодня действительно обостряется, приводя к противоречивым явлениям (вплоть до военных конфликтов). Возможности философии самой по себе тоже ограничены, поскольку она всегда представляла и представляет интеллектуальный потенциал немногих. Но вместе эти две формы сознания способны вывести человечество за пределы тающей под лучами постмодернизма «льдины самодовлеющей рациональности».
Представленный анализ диалектики модерна и постмодерна в эволюции массовой культуры позволяет сделать следующие выводы.
Массовая культура и постмодернизм непосредственно связаны с феноменом, называемым гиперреальностыо. В условиях информационного общества и экспансии СМИ такие черты массовой культуры как коммерциализированное^, эскейпизм, соотнесенность с имиджем вместо реальности только усиливаются. Посредством СМИ массовая культура продуцирует гиперреальность, то есть она создает свой знаковый код, «символическую надстройку». Гиперреальность дает эффект уничтожения оригинала. Сам объект как таковой теряет всякий смысл и превращается в знак тиражирования, иными словами, продуктивное действие оборачивается репродуктивностью. Таким образом, происходит трансформация смыслообразования, дереализация человеческого пространства, которое переводится в гиперреальность симуляции: мир видимый и мир воображаемый оказываются неразличимы. Трансформация знаков в симулякры, отмечаемая в эволюции массовой культуры в постмодернизме, затрагивает глубины человеческого мировоззрения, систему ценностной ориентации. Данное явление обусловлено влиянием мировоззренческих установок Нового времени, стержнем которых выступал рационализм, а также философские воззрения прагматизм, позитивизма, натурализма гедонизма.
Динамизм процессов информационного обмена, диалог культурных традиций, сосуществование культурных форм, сложившихся в единую мозаичную картину мира способствуют появлению мультикультурализма. Связь массовой культуры и мультикультурализма состоит в том, что эти феномены являются следствием глобализационных и информационных процессов. Благодаря СМИ массовая культура легко «осваивает» новое культурное пространство и выступает одновременно средством осуществления мультикультурности и, одновременно, фактором ее становления. Несмотря на универсальность своих сущностных черт, массовая культура не ведет к полной культурной унификации. Мультикультурализм предполагает диалог культур, свободное сочетание различных мыслительных стандартов и художественно-стилевых установок в постмодернистскую эпоху, что не означает исчезновения самобытности отдельных культур. Это означает, что мультикультурализм несет в себе конструктивный потенциал. Теории модерна и постмодерна улавливают различные аспекты единого культурного пространства и объясняют смысл происходящего, его последствия для культуры и значение для человеческой экзистенции.
Процессы глобализации, массовизация общества, мультикультурализм во многом стали причиной духовного кризиса европейской культуры. В результате, возникает угроза сохранения экзистенциальной личности в условиях растущих процессов отчужденности. В условиях постиндустриального общества возникает новая система ценностей и человек перестает быть «мерой всех вещей». Преодоление духовного кризиса в рамках массовой культуры возможно, так как она проявляет способность к трансформациям и конвергенции с традиционными формами культуры, что будет способствовать формированию нового субъекта культуротворческого процесса.
Диалектика модерна и постмодерна придает устойчивость и динамизм всей системе современной культуры, ибо позволяет сосуществовать различным культурным образованиям и гетерогенным традициям, открывает перспективу трансформации культуры на основе соединения рационализма модерна, постмодерна и религиозного сознания традиционной культуры.
АВТОР: Воробьева Л.П.