Вопрос о языке и коммуникации в теории неопрагматизма
Важная отличительная особенность философской доктрины Рорти связана с его интерпретацией роли языка и его теорией значения. Рорти не только отказывается от корреспондентной теории истины, но и подвергает критике более позднюю референциальную теорию значения, согласно которой язык - это медиум репрезентации. Понятие значения не имеет никакого внелингвистического содержания и полностью зависит от социокультурной конвенции всех участников коммуникативного действия. Если согласиться с идеей языка - посредника, находящегося между человеком и миром, то нужно с неизбежностью признать: а) возможность лучшего или худшего «отражения» языком «реальности»; б) наличие некоего внеязыкового сознания, способного воспринимать вещи в «неискаженном» виде. Ни то ни другое неприемлемо для Рорти. Он солидарен с Дэвидсоном, который признает, что: «Идея о том, что любой язык, согласуясь с реальностью, с необходимостью так или иначе искажает ее, довольно сомнительна. Она подразумевает, что только бессловесное сознание способно постигать вещи так, как они реально существуют. Такое понимание языка как инертного посредника (хотя и вносящего «искажения»), независимого от человеческой деятельности, ошибочно, и его не следует поддерживать».
Несогласие Рорти с референциальной теорией значения обусловило его критику в адрес тех, чьи работы он был склонен приветствовать в раннем периоде своего творчества. Но причина этого изменения отношения Рорти не только субъективна: в самой философии в США произошли определенные изменения, отреагировать на которые и поспешил Рорти. В 70-80-х годах настроения периода «лингвистического поворота» стали уступать место возвращению к формально-логическому подходу. По-видимому, это было связано как с тем, что «лингвистическая философия» не смогла оправдать изначально завышенных к ней ожиданий, так и с тем, что Рорти считал наследственной болезнью философии - ее гносеологизм и стремление к априорному знанию. «Язык» стал тем спасательным кругом, за который попытались ухватиться аналитические философы ради спасения «предмета» философии.
Рорти считает этот аналитический трюк своих современников, маскирующих под «герменевтикой» попытки выведения нового сверх метода философии, не только бесплодным, но и вредным, так как он снова уводит внимание исследователей в сторону от прагматического знания. Эти попытки создают проблемы, но не разрешают ни одной из реально имеющихся. В последней, третьей главе «Философии и зеркала природы» Рорти пишет: «Картина становится более запутанной из-за неясного представления о том, что те, кто любит говорить о «герменевтике», предлагают заменить некоторый метод (скажем, «научный метод» или, вероятно, «философский анализ») новым видом метода...» Прагматистское понимание герменевтики заменяет понятие «познание» на понятие «образование», основной целью которого становится исследование социальных, психологических и культурных закономерностей языковой деятельности. «Лингвистическая философия» нацелена на решение определенных проблем коммуникации, на сравнение различных словарей и жанров знания.
В ответ на «неофундаменталистскую», с точки зрения Рорти, тенденцию в аналитической философии 70-80-х годов, он заявляет не только о необходимости отказа от гносеологии «априорного знания» и от возможности верификации знания в принципе. Рорти видит единственный способ преодоления завышенных претензий философии на обладание универсальным, «фундаментальным» знанием (претензий, которые в тех или иных формах возвращаются вновь) в изменении статуса самой философии в иерархии различных видов повествования. Неопрагматизм выдвигает в противовес «авторитарности» философии радикальный проект переоценки прежних ценностей и иерархий (вплоть до полного устранения последних). Происходит своего рода «эгалитаризация» разных парадигм мышления: Рорти предлагает замену вертикального разделения по принципу «строгие» «нестрогие» науки на горизонтальную классификацию в терминах равноправных жанров.
Иерархическое распределение на ранги различных жанров культуры невозможно в принципе, так как невозможно вывести ничего общезначимого относительно тех, кто оперирует тем или иным жанром. Не представляется возможным систематизация жанров по степени «истинности» или эпистемологической ценности. Отсюда следует безосновательность любых претензий философов (носителей философского жанра повествования) на фундаментальный статус. Ради отказа от привилегированного положения философии неопрагматизм готов вставать на защиту других жанров, положение которых в классической традиции оказывалось ущемленным. Журналистика, народное целительство или массовая культура, таким образом, являются вовсе не более примитивными по сравнению с философией, «строгой наукой» или «высокой» культурой, а лишь представляют несопоставимые иные парадигмы мышления, в которых рождаются иные виды текстов и повествований.
Прагматический приоритет литературно-критического мышления в культуре будущего в противовес строго научной и фундаментальной парадигме прошлого будет сопровождаться, согласно Рорти, острыми конфликтами и сопротивлением «профессиональных» философов. Но эти потрясения неизбежны, так как универсализм не станет сдавать свои позиции «без боя». И все же итог этого противостояния предопределен: у репрезентативистского дискурса и у эпистемологии нет будущего, так как их интеллектуальные ресурсы просто оказались исчерпанными, а сами они - непригодными для решения насущных проблем, стоящих перед нашими обществами. И это несостоятельность становится очевидной для все большего количества исследователей.
Наследие философии прагматизма (от Пирса к Дьюи) рассматривается неопрагматизмом в свете лингвоцентристской модели языковой деятельности. Язык в этой модели - средство взаимодействия с окружающим миром, цель которого - решение определенных задач человеческой практики (а вовсе не репрезентация «реальности»). Язык, в этом смысле, выступает у Рорти в инструментальной роли, равно как и многие другие философские понятия, подвергающиеся серьезной трансформации в неопрагматизме. Рорти не согласен с тем, что эта своего рода «инструментализация» языка означает принижение его роли. Лингвоцентризм состоит не в абсолютизации языка и навязывании этому понятию некой неометафизической, абсолютистской функции, как в сильно критикуемой Рорти американской философии 70-80-х годов. Функциональный подход неопрагматизма по отношению к словам и текстам, напротив, выделяет в языке главное без надстраивания искусственных теоретических конструкций, которые Рорти считает просто пустыми.
Инструменталистское понимание языка и есть подлинный лингвоцентризм, равно как инструментальная прагматистская трактовка свободы и составляет, согласно Рорти, суть либерализма. Определенные проблематические аспекты опыта устраняются в социальной практике путем введения новых терминов в существующий словарь либо при помощи замены устаревшего словаря в целом в том случае, когда старые термины не отвечают своим изначальным функциям и не позволяют осуществлять эффективную коммуникацию. При этом неопрагматизм исходит из положения о несоизмеримости различных словарей, невозможности сопоставления и/или иерархизации культурных парадигм различных эпох. Таким образом, любое исследование какой-то отдельной эпохи или парадигмы обречено на фрагментарное отношение к данной конкретной дискурсивной практике. Отвергаются также любые попытки выработки мета словаря (предпринимаемые, например, в неопозитивизме). Здесь проявляется связь лингвистического и текстуалистского подхода неопрагматизма с его историцистской установкой в отношении исследования.
В трактовке языка у Рорти особую роль играет понятие случайности, которое американский философ применяет и в анализе социальных явлений - в частности, при построении концепции социальной свободы. Принцип случайности распространяется на все элементы человеческого опыта. В случае с социумом категория случайности находит свое выражение в историцизме Рорти, рассматривающем все социальные процессы как уникальные явления спонтанного характера, не обусловленные причинно-следственными связями. В отношении языка случайность действует на уровне словарей, которые сосуществуют в виде параллельных языковых практик. Категория случайности относится к тем краеугольным трансдисциплинарным понятиям, которые составляют основу категориального аппарата неопрагматизма, проходя через все его разделы - лингвистический, гносеологию и социальную философию.
Еще один термин, который вводит в свой философский словарь Рорти, - «этноцентризм». Это понятие тесно связано с идеей о несоизмеримости и непереводимости разных дискурсов и невозможности создания нейтрального языка описания для их обобщения и теоретизации. Правила каждой языковой игры самодостаточны и строго отграничены от правил другой. Осознание этого максимальным числом философов, ученых и исследователей и явилось бы практической реализацией тех прагматистских принципов, которые выдвигали Пирс, Джеймс, Мид и Дьюи. Этноцентризм, в этом смысле, не имеет ничего общего с национализмом или шовинизмом, которые, наоборот, склонны превозносить отдельную культуру или этнос.
Этноцентризм у Рорти не превращается в изоляционизм (он подробно говорит об этом в работе «Об этноцентризме. Ответ Клиффорду Гирцу»). В своем неприятии национализма и шовинизма Рорти обращается прежде всего к своим коллегам по философскому сообществу: «Мы, философы, годимся для наведения мостов между народами, для космополитических инициатив, но не для разглагольствований в духе шовинизма. Когда же мы все-таки это проделываем, то получается нечто плохое, подобно тому, что Гегель и Хайдеггер говорили немцам о них самих: об исключительном отношении между определенной страной и сверхъестественной силой. Я надеюсь, что мы, профессора философии, можем найти способ избегнуть всех трех соблазнов: революционного позыва видеть философию, скорее, в качестве агента изменения, чем примирения, схоластического позыва замкнуть себя внутри дисциплинарных границ и позыва к шовинизму».
Рорти подчеркивает, что его этноцентризм базируется на принципах максимального культурного плюрализма и терпимости и в отличие от национализма приводит к осознанию равной ценности и значимости каждой языковой игры. То есть в неопрагматизме это отношение можно уподобить знаменитому афоризму, популярному в среде современных мультикультуралистов «All equal, all different» («Все равные, все разные»). Этнополитическая солидарность выдвигается Рорти на место прежней философской «объективности».
Рассуждая о случайности доминантного словаря, Рорти пишет: «Наше отождествление самих себя с нашим обществом - с социальной средой, традицией, коллективным интеллектуальным наследием - возрастет и упрочится, если мы будем рассматривать это сообщество, скорее, как наше, чем природное, скорее, как образованное, чем найденное, как одно из многих, созданных людьми. В конце концов, говорят нам прагматисты, то, что имеет значение, - это наша лояльность по отношению к другим людям, объединившимся вместе против [сил] мрака, а не надежда правильно понять вещи».
Прежняя идея познания как отражения «объективности» у Рорти уступает место описанию окружающего мира с позиции ангажированного субъекта, вовлеченного в социокультурный процесс. Субъект вписан в определенный контекст словоупотребления, и его (субъекта) познавательная деятельность выражается в установке связи с социокультурными явлениями в сугубо прагматическом смысле - как создание максимально комфортных условий для коммуникативной практики. Истинность такого познавательного акта определяется удобством той или иной гносеологической гипотезы или концепции для решения практических задач коммуникации. То есть возможность использования теории на практике оказывается важнее ее гипотетической «истинности». Более того, этот критерий полезности и является единственным критерием истинности в прагматической гносеологии.
В представлении Рорти познавательные усилия имеют целью нашу практическую пользу, а не точное описание вещей, как они есть сами по себе. Любой язык - это не попытка скопировать внешний мир, а, скорее, инструмент для взаимодействия с миром.
Коммунологическая теория истинности как конвенции словоупотребления в рамках определенного сообщества рассматривает социокультурную практику как единственную реальность окружающего мира. Вопрос о наличии иной или объективной «реальности» просто не корректен, так как только реальность социума имеет для нас значение. Понятие сообщества занимает в неопрагматизме ведущее место, так только языковое сообщество (политиков, философов, ученых, литераторов, и т. д.) детерминирует наши верования и убеждения, являясь единственной инстанцией, определяющей истинность и значение тех или иных теорий, концепций, гипотез или направлений исследования. Фактически community заменяет понятие «объективной реальности», не оставляя места для иной объективации, кроме интериоризации явления в словарь определенного сообщества.
Диалоговая природа социума предстает в виде интертекстуального обмена, развертывающегося между культурными традициями и разными эпохами. В этот обмен все его участники вовлечены на равных. У Рорти моделью такого дискурсивного обмена является игра, так сказать, с ненулевой суммой. Игра, в которой главной является не конкуренция, а само участие, не фанатичная борьба за победу, а ироничный игровой процесс, основанный на взаимном интересе. Отсюда в неопрагматизме выводится тезис об «игровой природе истины» и философии как «голосе в разговоре человечества». На смену фундаменталистской цели создания универсального мета- словаря философского исследования приходит новая цель философии - посредничество в диалоге культур и языковых практик. Важнейшей задачей является содействие этому дискурсивному обмену ради достижения все больших степеней интеллектуального плюрализма.
АВТОР: Казначеев П.Ф.