Сотворение образцов феномена философской автобиографии

Общество на каждом этапе своего развития предъявляет человеку свои требования. В развитом обществе человек стремится действовать на основе единства, целостности и тождественности своего «Я». Европейская культура придавала индивидуальному началу качество безусловности, независимости от других регулятивов общества. Только при таком положении человек способен в самом себе находить регулятивы и ценности, которые позволяют выстоять перед вызовом обстоятельств, придать смысл вызову и обстоятельствам, заявив о собственном Я. Тогда и проявляется индивидуализм, чувство ответственности в осуществлении своих целей.

Опираясь на особенности переходного этапа от Античности к Средневековью и на примере Средневековья, мы предпринимаем попытку проследить возникающие и утверждающиеся в качестве образцов новые формы философской автобиографии.

Этап перехода к Средневековью и само Средневековье характеризуются сложными процессами «индивидуализации образа жизни и повышения ценности человека». Но личности как особого явления еще не существует. «Личных прав», «прав личности» Средневековье еще не знает, но приемлет понятие «персона» как «синоним отдельного человека, обладающего идентичностью (преемственностью и неизменностью) и разумом, без чего невозможна ответственность за грехи». Но мы не можем не назвать личностью того человека, который отстаивает ценности и идеалы своего времени, пытается отстоять свою мировоззренческую позицию и заявляет об этом открыто и смело.

Жизнь и творчество Боэция (Аниций Манлий Торкват Северин Боэций) (480-524г.г.) являются ярким образцом непобедимости нравственной идеи. Это было время, когда рушилась античная цивилизация, «культура попиралась ногами варваров, христианская церковь, только что победившая античное язычество, сама впала в состояние внутренней вражды и раскола; торжествовали насилие и грубость, хитрость и лицемерие, трусость и предательство, злоба, фанатизм, отчаяние. Не могло быть и никакой надежды - впереди были века дальнейшего упадка, мрака и запустения». В это время и было написано его бессмертное произведение «Утешение философией», созданное в тюрьме в ожидании смертной казни.

Удивительное стечение обстоятельств: речь Сократа после приговора и все последующие диалоги Платона о последних днях Сократа демонстрируют нам развитие античной философской мысли, и «Утешение философией» Боэция, созданное в ожидании казни, представляет период упадка античной культуры. «Апология Сократа» и «Утешение» Боэция представляют диалог двух миров, двух фигур одной эпохи - расцвета и заката, фигур, которые так и не смогли реализовать себя полностью, потому что не были востребованы эпохой. В этом их жизнь, их трагедия и их призвание, назначение - поверить в себя, в свои силы, в нужность обществу.

То, что автор не рассчитывал на помилование, даёт основание утверждать о его предельной искренности. Жанр «утешений» очень древний. «Утешения» писали Цицерон, Сенека; в философии сложился даже специальный жанр, отцом которого считался Аристотель, называемой протрептика, т.е. побуждение к объяснению создавшегося положения, приглашение к осмыслению и философствованию по поводу своей судьбы.

Трактат «Утешение философией» состоит из пяти частей. Первая - представляет собой исповедь, вторая - моралистическую диатрибу (рассуждение), третья - сократический диалог, четвёртая и пятая - собственно философские взгляды автора. Всё произведение написано в стиле «сатиры», в котором прозаические части чередуются с поэтическими, без какой-либо нормативной композиции и стилевого однообразия. Это понятно, потому что именно такая форма написания произведения позволила Боэцию выразить весь накопленный им жизненный и литературный опыт.

«Его называют и последним римлянином, а иногда - последним античным философом..., но он по справедливости назван отцом схоластики или первым схоластом». Его перу принадлежат переводы Аристотеля, Порфирия, учебники по «квадривиуму». Именно он направил философию в русло решения проблем теологии. Обширные познания в философии, геометрии, риторике и пр. позволили создать собственный образец литературной словесности: «Утешение философией».

Сочетание нескольких жанров в одном произведении затрудняют оценку исследователей определить его специфику: «Трудно определить жанр этого сочинения. Казалось бы, название указывает его близость к «утешительным» произведениям Цицерона и Сенеки. В то же время это и философский трактат, наставление в мудрости - «протрептик». Мы же, попытаемся проанализировать данное произведение как образец философской автобиографии.

Первая книга и является, собственно, автобиографией. Мы видим Боэция-узника, который говорит о своей доле в окружении плачущих муз. Появляется женщина, одетая в белые одежды, имя ей - Философия (белые одежды - это образ идеала философствования и философии. Это философия Платона и Аристотеля, идеалы стоиков, совпадение стиля философствования и образа жизни-смерти Сократа). Боэций вступает с ней в диалог, в ходе которого становится ясно, что он болен, но его болезнь носит характер нравственного заболевания и только лишь она, женщина в белом, может вылечить его, излечить его душу. В ходе разговора (лечения, терапии) Боэций рассказывает о себе, вспоминая прожитую жизнь, ставит перед Философией ряд вопросов: Если мы признаём существование Бога, то почему, живя праведно и честно, служа добру, он оказывается осужденным на смерть? Чем объясняется такое резкое изменение расположенной к нему Фортуны?; Если существует Бог, то откуда появилось зло? Если создателем всего сущего является Бог, то почему по отношению к гармоничному космосу, мир земной представляет собой беспорядок, где часто царит несправедливость? Почему Бог не заботится о такой части Вселенной, как Земля?

Но в процессе поиска ответов возникают всё новые и новые вопросы, подводящие узника к одному: существуют ли гарантии человеческого счастья?

Во второй книге обсуждается природа Фортуны. Роль Фортуны в судьбе Боэция и для Боэция - вопрос главный. Ведь он на своём опыте узнал цену житейским благам: природа наделила его прекрасными дарованиям, он испытал высокий взлёт и стремительное падение. Недаром латинское слово «Fortuna» происходит от слова «forte», означающего «случайно», «не чаяно». И Фортуна с давних пор изображалась стоящей на шаре, как символ неустойчивости, непостоянства. Переменчиво её расположение. Она не зависит от человека. Удача и подлинное счастье - вещи абсолютно разные и противоположные. Фортуна дарует, но она же и отнимает, потому что такова её природа. И только подлинное счастье может обрести человек навсегда, его не отнимет никто. Приобщение к мудрости - вот источник истинного счастья.

В третьей книге Боэций определяет понятие блаженства (счастья), рассматривает блага мнимые и подлинные, что приводит его к учению о Едином и Высшем благе - Боге. Боэций говорит, что несмотря ни на что, злу никогда не одолеть добра, ибо зло бессильно по своей сути; фортуна превратна и обманчива, но она не имеет никакого отношения к подлинному человеческому счастью; судьба непоправима и неумолима, но ведь мы сами можем и творим свою судьбу; порочные и злые люди, никогда не достигнут своей цели, потому что стремятся к блаженству, к собственному благу, но оно (благо) достигается только на пути добродетели; путь добра труден, он проходит через страдания и муки, но это единственный путь к счастью, - путь, предначертанный Тем, Кто в безраздельной вечности знает всё, что было, есть и будет в этом мире. Им сотворенным и управляемым - по законам истины, добра и красоты, ибо Он, Единый Бог, есть абсолютное Добро.

В четвертой книге Боэций излагает свою теодицею.

В пятой - решается вопрос о взаимозависимости предначертанной судьбы с человеческой свободой, влияющей на судьбу человека.

Размышляя над этими вопросами, Философия показывает Боэцию взаимосвязь понятий «Провидение», «судьба», «вечность», «время», «необходимость», «случайность». Итогом такой терапии является признание реальности свободы, возможности победы над судьбой. Но путь к данному пониманию лежит «через осознание человеком своей укоренённости в Боге, через преодоление своей зависимости от всего случайного и временного и завершается актом радостного смирения перед Божественным Абсолютом».

Боэций подводит нас к тому, что только Философии свойственно исцелять, утешать и наставлять нас, потому что мы, подобно слепым котятам, пытаемся отыскать своё место в сложном и зачастую непонятном мире. Это еще один прекрасный урок для потомков: занятия философией просвещают, потому что приобретаемые знания очищают нашу душу. Боэциевская автобиография - это не покаяние в прегрешениях, а утешение философа, это продолжение познания самого себя, направленное на «излечение» своего «Я». Боэций наблюдает со стороны за ходом лечебной процедуры, постоянно фиксируя изменение своей души, что, по сути является философской рефлексией.

Боэций не только для себя, но и для других ищет более надежную опору в жизни, встав на которую, человек полностью освободился бы от власти судьбы, обрел подлинное блаженство.

Утешение - не только «плод личного опыта» - это «мыслительный и поэтический итог предшествующей культуры будущего». Боэций, излагая свои мысли, строит своеобразную пирамиду: надстраивая каждый последующий текст над предыдущим. Те понятия, которые он рассматривает, получают обобщение в стихах, зачастую в аллегорической форме. Стихи, приводимые им, являются переходом от темы к теме, и именно в них, по мнению исследователей, заложены смысловые акценты.

Повествование ведется в двух планах - психологическом и философско-теоретическом. Точнее в эмпирическом, психологическом и концептуальном. Мы позволим себе не согласиться с Уколовой В.И., считающей, что « в какой - то мере «Утешение философией» можно назвать и своеобразным откликом на политические потрясения того времени, что подчёркивается наличием отступлений биографического характера». По нашему представлению, данное произведение является не только откликом на происходящие явления, но и отстаиванием своих взглядов и убеждений, сформировавшихся при определённых обстоятельствах и в определённых условиях, оправданием своего жизненного пути. Воспитанный на идеалах Античности, обласканный милостью судьбы, Боэций пытается разобраться в происшедшем, найти своё место в новых условиях. Он анализирует самое себя, потому что только таким образом, возможно, спастись от отчаяния. У автора нет выхода из тупика, нет физического выхода, ему больно осознавать этот факт, но можно излечить душу, открыть ей свободу. В его «крике» прослеживается обращение к древним, слышен голос Платона. Представляется, что, приняв на вооружение «Апологию Сократа», Боэций пытается быть достойным примеру великого мыслителя. Их объединяет поиск и защита добродетели. Для них Благо, Добро - превыше всего, но и Закон они чтут и соблюдают, потому что внутренний голос, голос совести превыше всего. Боэций не думает о физическом или религиозном спасении, все силы его духа направлены на соединение, с высшим разумом, «все живет лишь тогда, когда движимое любовью, возвращается к первопричине, давшей ему бытие». Боэций думает и пишет о тех и теми законами природы, которыми руководствовался Сократ в поиске Истины и, которые намного позже Гегель назовет диалектическими.

Боэций синтезирует множество взглядов, потому что воспринял в себя ценности уходящего античного мира и нарождающуюся культуру Средневековья. Он утешается философствованием, примиряя два начала - природу и Бога, стихийность и упорядоченность. «С помощью Философии Боэций осмысляет трагедию своей жизни не только в узколичном плане, но и в соотнесении её с законами мироздания, в системе универсального космоса». И так как для нас «Утешение философией» является новой формой философской автобиографии, то итогом этого произведения будет не только раскрытие идеи общего блага, а познание и оправдание как себя (хотя эта идея является главенствующей), так и событий окружающего мира, опираясь на ценности двух эпох, сменяющих друг друга. Пройдет совсем немного времени, когда эпоха Средневековья вступит

в свои права, а вопросы религии и веры выйдут на первый план. И «Исповедь» Августина (354-430 гг.) представляет нам именно то произведение, которое сочетает в себе все отличительные черты, присущие Средним векам, когда бытие человека не мыслится без Бога.

Средневековый человек не различал четко мир земной и сверхчувственный. Средневековье характеризуется парадоксальным переплетением полярных противоположностей - сублимированного и низменного, спиритуального и грубого телесного. Вся эпоха алогична и насквозь символична. И последствием такого парадоксального перевёртывания противоположностей является гротескность. Миросозерцание средневекового человека цельное, недифференцированное. Микрокосм - дубликат микрокосма. Но эта цельность, в отличие от античности, не предполагает гармонии и противоречивости. Средневековое христианское мировоззрение «снимало» реальные противоречия, переводя их в высший план всеобъемлющих над мировых категорий. Попытка преодолеть замкнутость и обособленность индивидуального человеческого существования выразилась в установке на уничтожение текущего времени. Не осознавалось четкого различия между вымыслом и истиной.

Отношение человека к природе в Средние века определялось через нахождение самого себя во внешнем мире, восприятие космоса как субъекта. Вселенная обладает теми же качествами, какими наделен человек: человек, не отделяя себя полностью от природной среды, оставаясь её частью, он не превращал её в объект своих наблюдений.

Сознание средневекового человека формировалось легендами, преданиями, сагами, оно ориентировано на прошлое. Индивид показывает себя не через свою внутреннюю жизнь, а через общее, присущее целой категории людей. Человек проецировал себя в окружающий мир. Он прежде всего носитель определенных качеств - гордости, благородства, подлости... Действия человека публичны, зависят от публики и ориентированы прежде всего на норму, а не на индивидуальные намерения. Люди были озабочены своей репутацией.

Средневековые моралисты уподобляли душу человека крепости, которую осаждали пороки. Главною задачею было избавление от пороков. Одним из вариантов решения этой проблемы явилось предписание в 1215 году Лютеранским собором ежегодной обязательной исповеди, которая заключалась не только в признании греха, но и во внутреннем раскаянии, в душевном сокрушении. Но исповедь - это ещё не автобиография. А. Миш считает, что в средние века автобиографии как особого жанра не существовало. Исповедь только приближается к этому жанру.

Первой историей одного Я, рассказанной от первого лица и представляющей собой, связное повествование о событиях жизни считает августиновскую «Исповедь» Трубина Е.Г.. Другие исследователи, рассматривая «Исповедь» как произведение автобиографическое, относят его к мемуарам. А. Аутлер не считает «Исповедь» августиновской автобиографией, а рассматривает её как решительную попытку воскресить решающие эпизоды и события, в которых Августин увидел божественную милость и с драматическим мастерством умело и последовательно выстраивает свой путь к достижению высшей цели. Другие исследователи приравнивают «Исповедь» к богословскому трактату.

Мы же склоняемся к тому, что августиновская «Исповедь» является образцом философской автобиографии и показывает дальнейшее развитие и становление феномена философской автобиографии в форме исповеди.

Колосом, держащим два мира, называет А. Аутлер Аврелия Августина. Его мысль и объяснительный метод - экстраординарны, потому что через всю его карьеру проходят жизненные тенденции и большие предубеждения в его сердце и голове. Для обычного читателя, стремящегося понять Августина, следует принять во внимание то, что на протяжении всего периода его служения христианству, он сосредотачивал свое внимание и опыт на том, что было для него итогом. «Исповедь» является результатом первой попытки осмысления прожитого.

Исповедь - феномен очень сложный, но тем он и привлекателен. Исповедь существует в религиозной и светской формах. Потребность в исповеди возникает из противоречий между наличным и желаемым, реальным и идеальным, из потребности в саморазвитии, в самосовершенствовании.

«Изъясни же мне, Врачеватель души моей, ради чего я это делаю. Исповедь моих прошедших грехов (Ты отпустил и покрыл их, чтобы я был счастлив в Тебе; Ты изменил душу мою верой и таинством), эта исповедь будит тех, кто ее читает и слушает; она не дает сердцу застыть в отчаянии и сказать: «Я не могу»; заставляет бодрствовать, полагаясь на милосердие Твое и благодать Твою, которой силен всякий немощный, осознавший через нее немощь свою. Хорошие люди с удовольствием слушают о бедах, пережитых другими, и радуются не бедам, а тому, что они были, а теперь их нет. Какой же пользы ради. Господи, Кому ежедневно исповедуется совесть моя, в надежде больше на милосердие Твое, чем на свою невинность, какой пользы ради, спрашиваю я, исповедоваться мне в этих писаниях пред лицом Твоим еще и людям, рассказывая, каков я сейчас, а не каков был прежде. Пользу от исповеди в прежнем я увидел и о ней сказал. Многие, однако, кто меня знают и кто меня не знают, но слышали что-то от меня или обо мне, желают знать, каков я сейчас, вот в это самое время, когда я пишу исповедь свою. Ухом своим они не могут приникнуть к моему сердцу, где я таков, каков есть. Поэтому они и хотят услышать мою исповедь о внутреннем, недоступном ни глазу их, ни уху, ни уму; они хотят мне верить, иначе разве узнают они меня? Любовь, которая делает их хорошими людьми, говорит им, что я не солгу в своей исповеди, и в них она сама верит мне».

Слово «исповедь» состоит из трех частей. Приставка «ис» указывает на направленность движения изнутри, во вне, обозначая максимальную степень проявления действия, его предельную полноту. «По» имеет значение начала действия и предполагающее близкий конец. Корень «вед» восходит к древнеиндийскому «веда» и является основой слова «видеть». Другими словами, исповедь означает знать «истину» о своей жизни. Исповедь - это всегда истинное познание себя, поэтому в исповеди высока степень откровенности. Это прежде всего обнажение своего духа, выражение себя для себя самого и для другого.

Совершенно разные акценты у исповеди устной и исповеди на бумаге. Мы согласны с точкой зрения Н. Д. Александрова и М. П. Монина, считающих, что жанру литературной исповеди порой присущи крайности. Исповедующегося на бумаге одолевает искушение преувеличить свои слабости до той степени, когда они получат свою значимость. Порой самоосуждение перерастает в самолюбование. Ныне, говорят эти авторы, литературная исповедь исказила христианскую исповедь. Ведь важен не столько факт признания своей греховности, сколько сокрушение сердца, мучительная внутренняя работа: оторваться от суетных повседневных забот, сломить гордыню, сосредоточиться, взвесить, что наиболее тяготит совесть; увенчивая акт покаяния. Исповедь подготавливает к евхаристии, выявляет в себе образ Божий. Так было у Августина: «Глубокое размышление извлекло из тайных пропастей и собрало «перед очами сердца моего» всю нищету мою. И страшная буря во мне разразилась ливнем слез».

Нередко исповедь отождествляют с покаянием: «иногда авторы просто отсылают нас от слова «исповедь» к слову «покаяние» как к синониму, а иногда отсутствует и такая ссылка, хотя родственные термины («исповедание», «исповедник») разъясняются и комментируются». «Я хочу вспомнить прошлые мерзости свои и плотскую испорченность души моей не потому, что я люблю их, но чтобы возлюбить Тебя, Боже мой. Из любви к любви Твоей делаю я это, в горькой печали воспоминания перебираю преступные пути свои. Обрадуй меня, Господи, Радость неложная, Радость счастья и безмятежности, собери меня, в рассеянии и раздробленности своей отвратившегося от Тебя, Единого, и потерявшегося во многом.

В.И. Курбатов считает, что философская исповедь является особым литературно - философским жанром повествования. Ее отличает особая фабула, язык, цели. Ей не присуще стремление заслужить прощение грехов, это философское размышление, объяснение личного понимания важнейших философских смысложизненных вопросов. Философская исповедь (сюда он относит исповеди Августина, Ж.-Ж. Руссо, Толстого Л., историю бедствий П. Абеляра, утешение философией Боэция, размышления о смысле жизни Марка Аврелия) - разновидность рефлексивного мышления, связанного с изложением личной позиции.

Центральным вопросом «Исповеди», по мнению Курбатова В.И., является вопрос, что есть человек. Этот вопрос персонифицирован: кто есть он сам и каково его личное отношение к миру, к богу, ведь, учитывая время, в которое жил Августин, всё воспринималось с точки зрения толкования Священного писания.

Иногда «Исповедь» рассматривали как теорию иносказания, обращаясь за аргументацией лишь к «опорным» пунктам произведения.

Курбатов В.И. приближает жанр исповедь к жанру апологетики, считая, что в исповеди, взвешивая «рго» и «contra», философ приходит к неожиданным результатам, что является для него (философа) неожиданностью. Здесь мы вынуждены не согласиться с Курбатовым В.И., потому что «Исповедь» - произведение, написанное уже обращённым, состоявшимся человеком, христианином, который в результате долгих метаний от одного учения к другому, нашёл единственно верную, по его мнению, дорогу к Богу.

Категории веры и понимания, пронизывающие «Исповедь», демонстрируют специфику мышления средневекового человека, которому необходимо божественное одобрение. Для этого не нужно мыслительное постижение, рефлексия. Ищущий принимает постулаты веры, приобретающие статус доверия, доверия высшему авторитету.

Для нас, августиновская «Исповедь», в первую очередь, это не решение вопроса веры, а постижение себя во всей своей противоречивости, в единстве плохого и хорошего, о долгом и трудном пути к Богу, к пониманию своего предназначения. Великим светоносным уроком просветляющей души называет B.Л. Рабинович «Исповедь» Августина. « Вот в чем польза от исповеди моей, не в повести о том, каким я был, а каков я сейчас: да исповедаю я это не только пред Тобой в тайном «ликовании и трепете», в тайной скорби и надежде, но и перед верующими сынами человеческими; они участвуют в радости моей и делят смертную долю мою... В Тебе все мои блага. Ты всемогущ. Ты всегда был со мной, был еще до того, как я пришел к Тебе. И я расскажу тем людям, которым я служу по повелению Твоему, не о том, каким я был, но каков уже я и каков еще до сих пор. Но «я не сужу о себе сам»: пусть, памятуя это, меня и слушают».

И этот урок даёт не исследователь, не учёный, а человек, грешник, который показывает самого себя лично-волевым усилием. Это попытка проникнуть в подлинный смысл своих желаний, стремлений, чувств. «Ты поставил меня лицом к лицу со мной, чтобы видел я свой позор и грязь, свое убожество, свои лишаи и язвы. И я увидел и ужаснулся и некуда было бежать от себя. Я пытался отвести от себя взор свой, и. Ты вновь ставил меня передо мной и заставлял, не отрываясь смотреть на себя: погляди на неправду свою и возненавидь ее».

Ф. Лежён в своих исследованиях об автобиографии говорит о её парадоксах, и мы уже говорили, что одним из парадоксов является то, что никаким врожденным превосходством «само понимания» человек не обладает и от себя скрывается ещё глубже, чем от окружающих. Наше знание самих себя уникально в том, в чём оно непередаваемо. И человеку очень сложно выставить эту тайну, это «что-то» напоказ. Ему свойственно идеализировать внутреннее Я, поэтому исповедь столь желанна и одновременно мучительна, потому что велика потребность в понимании, в обретении настоящего, подлинного Я. Августин говорит, что нет ничего такого в человеке, а именно - в нём, что могло укрыться от взгляда Бога, потому что абсолютна вся «бездна человеческой совести» подвластна и известна Творцу. И не мы скрываем от Него все свои деяния, не мы отворачиваемся от Него, а Он может скрыться от нас. Только Бог позволяет нам любить Его и тосковать о Нём. И исповедь Августина - это не хвала Господу, а слова души и вопли размышлений. «Исповедь моя свершается пред лицом Твоим, Боже мой, молчаливо и немолчно. Молчит язык мой и вопиет сердце. Нет ни одного верного слова, которое я бы сказал людям, и которого Ты не услышал бы раньше от меня, и ничего верного не слышишь Ты от меня, чего раньше Ты не сказал бы мне».

Поэтому-то исповедь - это история становления духа и самосознания через долгий путь самопознания. Человек осмысляет знание о себе, приобретая новое значение. Это познание себя через себя, познание своего прошлого, будущего и настоящего. Существует ещё один момент, наличие которого позволяет считать «Исповедь» Августина становящимся образцом философской автобиографии. И этим аспектом является поиск нравственных ценностей, абсолютных начал бытия, попытка утвердиться в собственной позиции, оформление своих мировоззренческих взглядов. Августин «представил латинскому миру всеобъемлющее мировоззрение, которое хотя и в редуцированном виде, стало собственным мировоззрением западного средневековья... Его мысль была тем образцом, первообразом, по которому мерили свои суждения средневековые философствующие теологи». И, несмотря на то, что существует ещё одно произведение, дополняющее и вносящее определённые коррективы во взгляды Августина - «Пересмотры», «Исповедь» остаётся образцом философствования на века.

Как замечает Майоров Г.Г.: «средневековому философствованию присуща необычайная искренность, не превзойдённая никакой другой эпохой». Своеобразным доказательством августиновской искренности является, по нашему мнению, момент откровения. Детский голос, который он слышал, рассказ Понтициана указывают на элементы мистики, свойственный средним векам нюанс. Всё это вместе взятое даёт основание к «видениям» - своеобразный символический язык, потому что христианское мышление сориентировано на Священное Писание как на основной источник не только откровения, но и воспитания. Прямым следствием этого является назидательный, учительский характер произведения.

«Исповедь» Августина направлена на выход за пределы психологии: она содержит в себе всю метафизическую антропологию, всю теологию. Анализируя свою жизнь, Августин обнаруживает (и показывает это нам) в глубине своего единства пустоту, отсутствие Бога у живущего во грехе, потребность в Боге и готовность принять Его у пребывающего в печали, приход Бога к стремящемуся ко спасению, наконец, признанное присутствие Бога у ведущего благую жизнь. Такое подлинное самопознание ведёт человека за пределы собственного бытия, к Богу, который «глубже глубин моих и выше вершин моих».

Августиновская «Исповедь» увидела продолжение у Руссо, для которого обращение к Богу уже не является главным и необходимым. Он уже сознательно преподносит урок для потомков. «Исповедь» Руссо обращена к окружающим, даёт им скрытые наставления и рекомендации. Руссо помог нам своей неповторимой индивидуальностью раскрыть новое понимание индивидуальности. И его «Исповедь» является стилистическим образцом, в котором предпринята попытка показать собственное существование в действительных связях с современной жизнью.

Исследуя возникающие формы феномена философской автобиографии, мы полагаем, что они явились для последующих эпох образцами как в литературе, так и в философии.

Необходимо подчеркнуть, что слово «образец» многозначно. Его значение представляется нам и моделью, и структурой, и типом. Мы пытаемся определить рождение личностного образца, как основы для дальнейшего исследования. «Нельзя понять какую-нибудь культуру, не зная, какие образцы лежат в основе ее социально-воспитательной деятельности». Многозначность слова приводит к множеству недоразумений. Образец - это не идеал или идеальный тип, прежде всего потому, что идеал - это совершенство и нереальность, недостижимость. Существует точка зрения, что образец - выражение повторяемости человеческого поведения. Спиноза считал, что образец предполагает иерархию ценностей, потому что он является нормативом. Мы придерживаемся той точки зрения, что образец - это реальное или вымышленное лицо, которое побуждает или должно побуждать к подражанию. Образец - это объект наших притязаний, то, чего мы стремимся достичь. Для полного понимания термина образец, необходим анти образец, которым является стереотип. Стереотип упорядочивает мир и облегчает процесс мышления. Образец открывает перспективы творчеству.

Необходимо сказать несколько слов о подражании. Сначала подражание подразумевалось как инстинкт. Некоторые рассматривают подражание как бессознательное, спонтанное «заражение» (например, заражение смехом). Иногда подражание - это нечто, связанное с ценностями. Например, притягательность образа Сократа позволяет говорить о том, что Платон подражает Сократу.

Порой подражание является желанием достичь такого же результата, какого удалось достигнуть другому.

Возможна и подмена понятия подражание на понятие идентификации с кем-либо. Большое влияние на то или иное понимание подражания оказывают социальные и психологические аспекты, но прежде всего, подражание - это старание походить, образец же - это объект притязаний.

Существуют образцы пропагандируемые, демонстрирующие внедрение образца в культуру, и признаваемые, показывающие степень их восприятия. Степень восприятия может быть различной: действительно реализуемые образцы или признаваемые на словах.

Внутренняя структура каждого образца представляет собой те моменты, которые характеризуют творчество каждой новой формы, каждой новой модели отношений универсального (всеобщего) и уникального (единичного), единство индивидуальной жизни человека и личности, которая пытается осознать себя и тот универсум, в котором находится. Каждая форма жанра философской автобиографии вырабатывает свои познавательные концепты и, следовательно, познавательные модели целостности мира.

Так как творчество представляет особую форму жизнедеятельности, которая непрерывно изменяя свои основные элементы и функции, способна «вновь возрождаться в своей структурной обновлённое», то границы и критерии философского творчества, как формы личностного творчества, мы определяем по следующим моментам.

Во-первых, каждая форма несёт с собой принципиально новое. Так Боэций создаёт духовную модель для понимания одной, изживающей себя эпохи, и другой - складывающейся эпохи Средневековья. Его философия выступает соединительным звеном между Античностью и Средневековьем. В миросозерцании Боэция природа выступает хаотичной, а Бог - упорядочивающей силами. Средние века «считают», что мудрость человеческая недостижима, необходима вера в Бога, который обеспечит миропорядок. Для Августина существует только вера, которая решает всё. Он создаёт своё произведение, обосновывая новый облик эпохи, в которой творец всего сущего - Бог. И его философская автобиография принимает форму исповеди, что отвечает условиям того времени.

Вторым моментом философского творчества, безусловно, является переживание. В одном случае (у Боэция) оно связано с утешением, в другом (Августин) - с обращённостью в веру. Переживание связано с проживанием заново и осмысливанием значимых для каждого мыслителя моментов жизни для оправдания выбранного пути, сделанного шага.

Окружающая действительность не укладывается в общую философскую модель, поэтому её приходится принимать с точки зрения свободного мышления. Переживание связано с моментом раскрытия своей души миру: поймут ли меня, примут ли меня. И для этого каждый мыслитель выбирает свою форму обращения (третий момент), чтобы быть понятым другими: Боэций обращается к философии, а Августин - к Богу.

И последний элемент: определённая форма текстуального воплощения. Каждый текст является образцом поиска единства, единства между уникальным и универсальным. Но в то же время образцы одинаковы по своей структуре: предметно - логическая основа и функции текста являются идентичными. И в каждом произведении только один какой-то момент может быть доминирующим, ярко выраженным: Бог, природа, творчество, надежда и пр.

При этом любая историческая форма феномена философской автобиографии содержит в себе все перечисленные моменты, но каждая форма расставляет свои акценты. Это связано, прежде всего, с историческими событиями, общественно-культурным фоном, традициями, нарративными особенностями и с личностным началом, со своим Я.

Суммируя сказанное, мы приходим к следующим выводам:

- Переход от Античности к Средневековью детерминирует появление образцов философской автобиографии, в которых схватывается дух эпохи.

- В эту новую эпоху характерным для возникающего образца явилось совмещение в одном тексте внутреннего голоса автора и самого автора текста, когда автор описывает ситуацию, связанную с собой.

- Для объяснения прошлого и настоящего каждый автор стоит на своих позициях, отражающих эпоху. Боэций отстаивает два концепта: Бога и природу, представляющих противоположные начала. Августин, уверовавший в Бога, говорит и доказывает на своём примере значимость и основополагающую роль Творца.

- Между образцами феномена философской автобиографии сохраняется существенное различие в моменте обращения автора к философии. Боэций утешается философствованием, для него герой произведения - Философия, а для Августина философия становится способом обоснования эпохи господства религии и веры, средство объяснения Бога.

АВТОР: Ковыршина С.В.