Проблема жанровой идентичности философской автобиографии

В нашем исследовании мы опираемся на то обстоятельство, что гносеологически родословная философской автобиографии коренится в «признании общественной значимости... индивидуального жизненного опыта и вызванного этим стремления личности к историческому самосознанию». Появление произведений автобиографического характера многих мыслителей, правителей, государственных деятелей, демонстрируют уровень общественного самосознания эпохи. Правящее сословие, учёные мужи принимали «на себя обязательство совершенствовать новый образ жизни, обеспечивали людям сильное чувство идентичности и воодушевляли их на достижение новых уровней цивилизации». Каждый человек в процессе своего становления в какой - то определённый момент начинает ориентироваться на тот или иной существующий в общественном сознании идеальный образ. Постоянно происходящая смена модели исторического человека создает новые формы самовыражения. И дело не в том, чего хочет человек, а «какого именно самовыявления требуют от него среда, время, конкретная ситуация, его собственные способности...».

Существование нескольких образцов феномена философской автобиографии позволяет говорить о значимости следующих фактов для появления этого феномена: во-первых, становится востребованной человеческая индивидуальность, а сам человек становится предметом изучения. Большое влияние на форму образца оказывает характер эпохи, кризисные ситуации. Именно этот переломный момент, критическая ситуация обуславливают потребность человека понять себя, осмыслить прожитое. Но должно наличествовать ещё одно основание, опираясь на которое мы относим эти формы к одному жанру. И этим основанием должно выступать то общее, что объединяет различные формы феномена философской автобиографии.

Мир Сократа - его полис, но люди в полисе живут частной жизнью. Сократ же отстаивает главную ценность полисной жизни - духовную свободу. Для него истина, добро и красота являются непреложными ценностями. Он оправдывает значимость духовной свободы на примере своей собственной жизни, используя свой дар и мудрость.

Автобиографическая строка у Боэция вписана в его философскую позицию. Он примиряет античность и средневековье: природу и Бога. Бог только упорядочивает начала стихийной природы, и Боэций оправдывает философией все случайности, имевшие место, как в его жизни, так и окружающем мире.

Августин философские вопросы пытается решить с позиции религии, веры. Он надеется и верит, что Бог поможет ему раскрыть тайну Бытия. Августин оправдывает отказ от юношеских увлечений, он исповедуется перед Богом в своей слепоте, неведении, безрассудности и неверии. И показывает нам нового, обновленного и уверовавшего Августина. Он оправдывает все свои мерзости, плотские увлечения через философские позиции.

Для Монтеня одной из центральных тем является раскаяние. Он оправдывает свои поступки, считая, что ни в чём не поступился против своей совести. Его «Опыты» - это, прежде всего оправдание, и необходимо заметить - рациональное оправдание, совестью жизненных ситуаций и опытов, которые он ставит своею целью. Для Монтеня это очень важно, потому что он познаёт себя в опытах. Ему первому принадлежит постановка в центр внимания позиции человека, индивида, который открывает страницу самопознания.

Провозглашенные эпохой Нового времени ценностные ориентиры: свобода, равенство и братство в конце 19 - начале 20 вв. пришли в противоречие с окружающей действительностью. Поиск модели нового человека, новых условий гармоничного существования в условиях кризиса, смены эпох привел к тому, что попытки понять себя, свое место в мире, приобрели новые границы. Проблема самопознания становится доминирующей. Человек теперь познает себя в творческом видении. Бердяев Н. А. напрямую говорит о том, что у него появилась потребность осмыслить себя, свой тип, свою судьбу именно на этапе разлома. Он во главу собственного мировоззрения ставит проблему свободы «Свобода творчества», «Царство духа и царство кесаря» и его «Самопознание» - оправдание своего творчества.

Таким образом, мы видим, что момент оправдания своего жизненного пути, своих ценностей, своей эпохи и является общим основанием идентичности образцов. В качестве средства оправдания собственной позиции выступает философия. Поэтому появляется возможность исследовать феномен философской автобиографии в качестве инварианта, существующего во множестве вариантов, представляющих разные литературные жанровые формы: апология, исповедь, эссе.

Различные формы оправдания обусловлены запросами не только личностными, но и эпохальными. Философская автобиография расставляет акценты в творчестве каждого мыслителя. Каждый раз появление нового текста позволяет нам говорить о преодолении автором самого себя, о его поступке. Поступок мы рассматриваем как некоторое волевое действие с определённой целью. Что заставляет человека искать выход из кризиса - кризис самой жизни. Он предпринимает усилие над собой, которое и порождает в нём человеческое. Личность не может укрыться за занавесой каких - либо норм, её призовут к ответу мысленные собеседники. Но и «отделившись от внешнего мира, личность тем самым устанавливает с ним некое своеобразное и эффективное отношение. Внешний мир в ней о внедряется». Личность отвечает на вызов обстоятельствам как внутренней, так и внешней жизни. В данном контексте, философская автобиография является ответом на вызов из внешнего мира. Эта рефлексия - поступок. Рассматривая поступок как одну из форм выражения самосознания, мы можем отметить, что в основе оправдания своего поступка, выбранного пути лежат методы самопознания, основанные на работе памяти: впечатлений, чувственного опыта, ассоциаций пережитого.

Основным источником оправдания и механизмом самопознания выступает память. С годами события нашей жизни тускнеют, стираются из памяти. Этот момент очень верно подметил Ф. Ницше: «Это было, - говорит память. Этого не было, - говорит гордость, и память уступает гордости».

Существует память-воспоминание и память-сжатие. Воспоминание сохраняется само по себе, а не где-то. И мы не должны смешивать обращение к воспоминанию с воспроизведением образца. Вспоминая, мы имеем одновременность прошлого и настоящего. Прошлое же, как отрезок нашей жизни, является полным интегральным прошлым. Согласно А. Бергсону, мы перемещаемся в прошлое вообще: таким образом, происходит онтологический скачок. Мы действительно перескакиваем в бытие, в бытие - в - себе, в бытие - в - себе - прошлого. Господствующие воспоминания представляют собой яркие точки памяти. И философские автобиографии, на наш взгляд, создаются именно по господствующим воспоминаниям. Сократ, обращаясь к гражданам своего полиса, говорит о значимых вехах своей жизни, которые одновременно являются важными и для полиса в целом: участие в общественной жизни - управление полисом, борьба с властью тридцати, участие в казни стратегов. Боэций вспоминает свою работу и связанные с ней привилегии и почести, резкий взлёт и стремительное падение с высокой должности. Августин вспоминает все свои увлечения, заблуждения, мерзости, но вспоминает не всё подряд, а только то, что напрямую противоречит христианской морали. Он вспоминает то, что подлежит оправданию. Но наряду с избирательностью памяти существует непроизвольная память: чувственные знаки; которые объясняются благодаря памяти, составляют начало искусства, наставляют на путь искусства, а следовательно, и творчества. Но не всегда наши воспоминания яркие и точные. Смутные воспоминания всегда присутствуют в нашей памяти и порождают множество проблем. В основе механизма смутных воспоминаний лежат ассоциации и чувства смежности прошлых ощущений с теми, что мы оживляем. Эти механизмы очень чётко прослеживаются у Н. О. Лосского, когда он старается найти объяснение происходящему и произошедшему, выуживая из глубин своей памяти различные образы, смутные видения, чувственные знаки. В частности он придаёт значение мистическому опыту, чудесному избавлению от желчнокаменной болезни, переживаниям, связанные с видением Божьей Матери, смертью дочери Маруси и посещением её могилы и пр.

А. Бергсон считает, что мы не восходим от активного настоящего к прошлому и не соединяем заново прошлое с настоящим; но помещаемся сразу в само прошлое. Прошлое сосуществует в себе как настоящее. Эту мысль А. Бергсона развивает М. Пруст, утверждавший, что непроизвольная память является этапом в обучении искусству. И смутное воспоминание уже обладает сущностью: оно способно уловить её. Мы же полагаем, что в основании процесса самопознания лежит память - воспоминание. Мыслитель одновременно находится в двух временных рамках: настоящем и прошлом, которые органично связаны между собой. Но, задействуя механизмы смутных воспоминаний, мы, тем самым, открываем новые, уже основательно забытые отрезки жизни. Мысль в такие моменты работает с удвоенной силой, используя весь свой творческий потенциал.

В последнее время часто приходится сталкиваться с тем, что многие исследователи проблемы воспоминаний, мемуаров и пр. считают, что воспоминания, вглядывание в себя является лишь определённым качеством нарциссистского отражения. Л. В. Стародубцева рассматривает воспоминания как «сознаньевый прыжок». «Память иллюзорно уводит сознание от точки «здесь и теперь» в несуществующее прошлое «там и тогда», в забытые отсутствия, и возвращается обратно». И это вглядывание в себя, сквозь себя помогает человеку очнуться от самообмана жизни, понять и познать подлинное Я и тем самым понять и принять себя существом самодостаточным, любящим себя. Но мы не можем говорить о философской автобиографии как о способе, с помощью которого автор любуется собой. И если принцип оправдания, который является основанием идентичности различных форм жанра, примет значение самолюбования, возвышения или показушности, бахвальства, то тогда неуместно будет говорить именно о философской автобиографии, потому что концептуальный аспект будет утрачен.

Для нас воспоминания, размышления о прожитом важны в связи с определенными культурно-историческими событиями, с текстовой обусловенностью изложения собственного оправдания. Поэтому то, мы и говорим о направленности авторского интереса к своему внутреннему переживанию, к своему Я. И эта черта является характерной для всех форм философской автобиографии.

Рефлективный характер авторского сознания обращён к процессу мышления автора о самом себе. Организующим центром в философских автобиографиях является Я. Степень выявленное этого Я неодинакова в разных формах. Но само наличие Я является непременным условием существования исследуемого феномена, потому что именно с Я начинается повествование и, лишь потом, разворачиваются доказательства существования, становления автора и оправдания всего пройденного, сделанного и пережитого.

Процесс выявления Я выводит нас на проблему самопознания. И познание автором себя в целостности зависит от уровня развития культуры, от эпохи.

Так для древнего грека характерно тотемистическое мышление, для f него мир - тотем, а тотем - это каждый человек, взятый совокупно и раздельно. Существует только всеобщее собирательное «Я», оно одно, но оно же и первое лицо единственного. «Все что происходит, происходит в тотеме; мир - его автобиография. Он движет и поет, но это рассказ о себе самом, всегда обращенный к самому себе». Личный рассказ обращен к самому себе, к божеству. В античности нет произведения, которое не было бы обращено к какому либо лицу: Греция делает всю свою литературу посланием. Посланием для, посланием о «Я». В этом личном рассказе дается краткий перечень деяний и страстей, единственных двух автобиографических элементах, которые знала древность. Деяния - это единоборства и поединки. Страсти - пережитое и претерпленное. Все это возлагается кому-то, для кого-то, вспоминается.

Из борьбы, из противостояния создаются поучения и наставления, первоначально не имеющие никаких дидактических целей, но именно они (деяния) становятся содержанием. Рассказ становится поучением и наставлением, в нем даются советы; в таком повествовательном изложении открывается натура человека, что приближает его к тайне познания «Я». Любимым изречением Сократа была надпись на воротах дельфийского храма: Познай самого себя. И он посвятил этому всю свою жизнь.

Сократ поставил проблему на обсуждение: человек должен знать самого себя для более продуктивного служения обществу.

В средние века человек ощущал себя неотделимой частью социально - религиозной общности, в которой он и обретал своё Я, но как индивид он ещё не представлял интереса. Поэтому подход к проблеме самопознания осуществляется с религиозных позиций. «В патристических текстах до августиновского периода она (проблема самопознания) сближалась с сентенцией «Второзакония» «блюди себя...» (Deut, IV, 9) и со стихом «Песни песней»: «Разве ты не знаешь себя, прекраснейшая из женщин...». Истолкованию «блюди себя» Василий Кесарийский посвятил специальную гомилию...». А Ориген и Григорий Нисский интерпретировали стих «Песни песней» как обращение к человеческой душе с призывом к самопознанию и богопознанию. Августин предложил свой подход - гносеолого-психологический. Он задался целью раскрыть динамику становления чистого Я, ищущего истинного пути, в его драматических попытках противостояния земным привязанностям эмпирического Я. Августин, как дитя своего времени, в основе которого лежал принцип теоцентризма, представил человеческую жизнь бытием к Богу.

В Новое время восприятие себя как независимого существа подвело к решению проблемы самопознания с рационалистических позиций, что в свою очередь приводит к проблеме самоидентичности. На первый план выходит познание своих действий, совершаемых в действительности. Появляются первые анализы Я - концепции, о чём свидетельствует «Эссе» М. Монтеня. Именно с него самопознание становится способом познания окружающего мира через свой, внутренний мир; это становится определённой формой философствования: акт созерцания мысли, её работа, ссылаясь на М. Монтеня - «опыты нашего ума», рефлексия.

Богатое классическое наследие, культурные и эпохальные кризисы дают основу для решения проблемы самопознания русским философам, живущим в начале XX века: Бердяеву Н.А., Лосскому Н.О. и др. В этот период общественно-исторического развития понятие Я сужается всё сильнее: появилась внутренняя неудовлетворённость человека, который понимает, что не сумел осознать интересы своего реального, истинного Я. Сузилось и социальное пространство. Поэтому мы можем говорить о наличии двух факторов, при которых познание себя и окружающих реалий становится более адекватным и целостным, - это «субъективная неудовлетворенность культурно-смоделированными целями и социально- экономическая основа для изменений».

Призыв к осознанию всегда имеет в виду состояние какого-либо заблуждения, ослеплённости. «Изречение дельфийского оракула обращено к тем народам и людям, у которых нет чувства меры и середины и которые, вследствие своей самонадеянности и гордыни, ввергнуты в хаос бессознательного. Таковы были… греки, таковы и русские». Сильнее всего этот призыв звучит во время опасности, когда культуре грозит упадок или гибель. И переход от Античности к Средневековью, и рубеж XIX- XX вв., и смена тысячелетий демонстрируют нам всесторонний кризис человечества. Мы придерживаемся позиции Б. Вышеславцева, который считает, что самость не должна погибнуть при гибели культур, она может спастись, может искупиться, воскреснуть, достигнуть новой гармонии на новом небе и новой земле. Философски и психологически это можно выразить так: из коллективно-бессознательного. - из «подземных» глубин вырастают новые противоположности и конфликты., грозящие уничтожить все здание сознательной культуры со всеми её предыдущими решениями и синтезами. В ответ на это «самость должна возвыситься над плоскостью сознания, для того, чтобы найти сверхсознательное, т.е. только частное решение. Для того, чтобы не задохнуться в противоречиях, чтобы не погибнуть в сомнении я отчаянии, самость должна достигнуть наивысшего пункта самосознания».

Поэтому процесс самопознания важен, как некоторый итог, ведь это, прежде всего, познание души, ее реальных потребностей, поиск подлинного «Я». К примеру, сократовское «Я» закрыто для окружающих, но внутренне он свободен и независим: «То, что моё - мою душу, - никто на свете не может отнять у меня». Эта идея позже проявится у Монтеня «...мудрец должен внутренне оберегать свою душу от всякого гнёта». Но как происходит разграничение телесного и душевного, внутреннего и внешнего? У Сократа был внутренний голос (даймонион), Монтень говорит о возможности гармонии души и тела, позже, Ф. Ницше заметит, что надо прислушаться к своему «гению», но указывает на постоянно существующее противоречие двух сфер жизни мыслящего человека: «Всюду, где существовали могущественные общества, правительства, религии, общественные мнения, короче, где была какого-либо рода тирания, там она ненавидела одинокого философа, ибо философия открывает человеку убежище, куда не может проникнуть никакая тирания, пещеру внутренней жизни..., а это и досадно тиранам. Там скрываются одинокие, но там же таится и величайшая опасность для одиноких. Эти люди, укрывшие свою свободу во внутренний элемент, должны иметь и внешнюю жизнь, быть на виду, показывать себя... Они связаны бесчисленными человеческими отношениями... Это собирает облако меланхолии на их челе, ибо необходимость казаться не тем, что есть, такие натуры ненавидят больше смерти, и продолжительное озлобление делает их вулканическими и опасными. Время от времени они мстят за своё насильственное самоскрывание, за свою вынужденную сдержанность. Они выходят из своей пещеры со страшным выражением лица; их слова и действия тогда - взрывы, и случается, что и сами они от этого погибают».

Корнями автобиографическое самопознание уходит в архетип «мудрого старца». Сюда можно отнести формы урока, наставления, совета, философского диалога. Всё это ярко прослеживается в «Исповеди» Августина, «Апологии Сократа», «Утешения философией» Боэция. Социальное поведение каждого автора зависит от установленных традиций, от этики (норм морали и нравственности), от исторических условностей и, даже, географического месторасположения и, конечно, главная роль отводится менталитету. Философская автобиография связывает философию с действительностью, с реальной жизнью. В обеих этих сферах человек использует слово, наделяя его формой и существенной завершенностью.

При определённых условиях человек может быть предоставлен самому себе, находиться в изоляции (как это было, например, у Боэция или М. Монтеня) или ситуации «ценностного одиночества (в состоянии сущностного монолога, будучи на очередном перепутье своей исторической судьбы). Это как раз то состояние, когда человек уже покинул внутри себя лоно какой-то одной формы сопричастности, но ещё не обрёл другую, столь же внутреннюю, более высокую общность, более совершенную форму сопричастности. Он уже выключился из одной сущностной взаимности, но пока ещё не включился в иную». Осознание данной ситуации, беспорядочные метания и искания предполагают оптимальный и более верный выбор и выход из кризисной ситуации. Каждому человеку на определённом участке жизненного пути придётся столкнуться с проблемой «переоценки всех ценностей», с выбором новой позиции и т. п. Ситуация сократическая: когда ты уже там, но одновременно здесь. Этот настоящий миг определил твоё будущее, но прошлое ещё никуда не ушло, оно ещё не совсем прошлое. Момент расстановки новых акцентов выявляет появление новых смыслов, новой реальности. Поэтому - то философская автобиография важна для нас в качестве определённых, узловых точек в истории человеческой мысли, которые можно без конца реинтерпретировать. «Может быть, вся философская мысль есть не более чем некий процесс нескончаемой реинтерпретации того, что уже было ранее сказано - а кто первый сказал что- то очень важное, мы не знаем. Всё уходит своими корнями в теряющиеся в тысячелетиях проявления общечеловеческой мудрости, связанной каким-то образом с юнговскими архетипами коллективного... бессознательного». Это выводит нас на проблему понимания. Каждая культура, ориентируясь на свой потенциал, решает означенную проблему.

Отметим, что самосознание является интуитивным процессом, который нередко предполагает бессознательное. Процесс же самопознания носит направленный характер, результатом которого является добывание новых сведений о мире, а, следовательно, и о человеке. Самосознание и самопознание связаны между собой теснейшим образом. Самопознание выступает рефлексией. Человек осмысливает собственные духовные процессы, нередко в их противоречивости. И познавая себя, он никогда не остаётся на прежнем уровне. Знание о самом себе возвышает и облагораживает человека, делая его мудрее. Так было с Сократом и Августином, Боэцием и Монтенем, и этот ряд будет бесконечным, потому что человек живёт в обществе, а потребности общественной жизни таковы, что каждому необходимо оценивать свои поступки, слова и мысли с точки зрения определённых нравственных норм, научился осуществлять самоконтроль. Регулируя свои действия, человек берёт ответственность за них.

Феномен философской автобиографии является одной из форм самосознания, которая исторически меняется. В таком случае мы можем говорить о преемственности различных форм и вместе с тем о появлении новых моментов, обусловленных эпохой. Новые элементы порождают новую форму. В античности доминирует мудрость, в Средние века - вера (возникновение нового жанра и новой формы автобиографического философствования - «исповеди»), в Новое время приоритет отдаётся разуму (распространение научных жанров). В зависимости от форм духовной жизни, нравственных ориентиров возникают и меняются формы образцов: апология, следом исповедь, далее эссе и т.д.

Существенным моментом в изменении форм философской автобиографии является то, что каждая эпоха предпринимает попытку осмыслить феномен целостности мира, опираясь на собственное представление о нём, нормы и ценности: так в центре внимания античных мыслителей находится полисная жизнь, для Средних веков - это мир природы и мир социума, а в качестве точки отсчёта выступает Бог, в Новое время - это опыт человечества, поэтому на первый план выходит осмысление знания.

И мы можем утверждать, что феномен философской автобиографии развивается через опровержение самого себя, через отказ от себя. Каждое новое произведение неповторимо, единственно. Но в то же время эта неповторимость содержит в себе то общее, что характерно, существенно и является определяющим для философской автобиографии как жанровой формы, то есть новое несет в себе старое, традиционное. И рассматривая феномен философской автобиографии в качестве жанра, мы видим, что он представляет собой единство изменчивых и устойчивых явлений, при этом изменчивым является предмет изображения, содержательная основа жанра, а устойчивым - структурные отношения, способ взаимосвязи элементов. Именно в устойчивости: в оправдании проявляется постоянство исследуемого жанра. Таким образом, философская автобиография как жанр представляет собой устойчивое образование, проходящее через века, несмотря на то, что жанр непрерывно изменяется, реализуя себя каждый раз в новой форме, преобразуюсь в творчестве каждого писателя, он (жанр)» умирает» и рождается заново. Происходящее постоянно обновление и трансформация жанра показывает нам его непрерывное развитие в независимых друг от друга формах, что и придает жанру философской автобиографии особое своеобразие.

Так как перед нами уникальное образование, то существенной преградой является определение жанра философской автобиографии.

В поисках определяющих оснований жанра философской автобиографии, мы, вслед за Хайдеггером, считаем, что философия - это ни наука, ни искусство, ни мировоззренческая проповедь. «Философия есть философствование, это последнее выговаривание и последний спор человека, захватывающие его целиком и полностью». Это выговаривание человеком своего собственного Я. Ссылаясь на Новалиса, Хайдеггер ставит в центр своего внимания человека, у которого постоянная тяга повсюду быть дома. Философия для него осуществляется в не ком фундаментальном настроении.

«В философствовании человек совершает прорыв своего естества». Философствование можно рассматривать «как постоянное забрасывание в общество культурных... тестов, мутаций, которые одновременно можно рассматривать как предложение, хотя и в абстрактной форме обществу формировать новые программы воспроизводства. Философствование несёт в себе попытки прорыва и эффективной функциональности субъекта в усложняющемся мире... Философствование не ведёт за собой общество, но озадачивает его, открывает ему новые возможности... и тем самым, с одной стороны, стимулирует проработку этих возможностей в формах культурологии, социологии и т.д., всё более конкретных программ деятельности и, с другой, стимулирует общество постоянно выдвигать свои версии всеобщего, вторгаться в философствования, выступать в диалоге с его сложившимися голосами, выдвигать свои версии всеобщего». Философствовать – это значит опираться на определенную программу, реализовывать ее функции. Это «внутренняя пульсация философской мысли, пульсация, которая как бы захватывает, включает нас в то, что было до нас и будет после».

Проблема более полного и адекватного определения исследуемого жанра обуславливается не только тем обстоятельством, что любое произведение отклоняется от уже существующего единства свойств формы и содержания. Но и абстрактное определение сделало бы жанр бедней в теоретическом и историческом отношении, если бы не предполагало за собою возможности диалектической логики и восхождения на её основе к конкретному функционированию жанра в тот или иной период времени. Эта идея была осознана и великолепно интерпретирована в «Философии искусства» Ф. Шеллинга. «Каждый вид искусства, - писал философ, определяется только своим местом, в чем и состоит его дефиниция. В остальном же он может соответствовать своему месту, как ему будет угодно. В основании каждого вида поэзии лежит некоторая идея. Если мы устанавливаем понятие о нем, исходя из отдельного явления, то оно может оказаться слишком узким или широким, ибо явление никогда не может быть вполне соразмерным идее».

Внимательный подход к реальным, исторически сложившимся жанровым системам позволяет выделить в них, по меньшей мере, три сложно связанных, но обладающих каждый своими особенностями аспекта. Эти аспекты мы попытаемся проанализировать применимо к жанру философской автобиографии.

Прежде всего - нормативный аспект. С точки зрения нормативного аспекта, жанр философской автобиографии выступает как более или менее постоянный набор определенных признаков. Эти признаки охватывают различные уровни художественной или философской структуры, начиная от тематического и кончая сюжетно - композиционным и речевым. Так мы видим, как название произведения обуславливает его сюжет или тему.

«Апология Сократа» предлагает нам защиту и оправдание определённых жизненных ценностей, потому что сам жанр апологии предполагает защиту или оправдание какой - либо позиции. Форма исповеди демонстрирует нам возможность человека открыться или признаться и покаяться в своих поступках, объяснить их, оправдать. И вполне объяснимо присутствие психологических моментов, потому что исповедующийся раскрывает, обнажает свою душу, анализирует наболевшее и сокровенное. От утешений, как от жанра, мы ожидаем встречной реакции. Утешающийся, как на исповеди, раскрывает себя, рассказывая о поступках и действиях, но он всегда в ожидании обратной связи слов одобрения или наказания. Человек оправдывает свои поступки, ожидая оценки со стороны для собственного успокоения. Т. е. любая форма философской автобиографии предполагает повествование о чём-то, раскрывает определённую жизненную ситуацию.

Вполне естественно, что отдельно взятое произведение реализует не весь набор признаков, а только их часть. И как раз благодаря этой части появляется возможность отличить исповедь от эссе, эссе от апологии и т.д. Но мы можем говорить и о постоянных признаках жанра, которые преобразовались в норму: повествование ведётся от первого лица, анализируются значимые события как внешней, так и внутренней жизни, в основе авторского размышления лежит оправдание собственной мировоззренческой позиции ценностями и нормами своей эпохи. Поэтому последующий возникающий вариант философской автобиографии принимает конкретную историческую форму.

Нормативный аспект жанра философской автобиографии характеризуется дифференциальными признаками, и только ими. Это абсолютно необходимый атрибут жанра, без которого выделение было бы вообще невозможным; необходимый, но недостаточный.

По сути своей нормативный аспект не способен устанавливать связь между предшествующими и появляющимися вновь формами жанра, поэтому значительным оказывается генетический аспект, наиболее полно разработанный в трудах М. М. Бахтина.

Для концепции Бахтина чрезвычайно существенно, что творческая память жанра носит генетический характер. Этим, в частности, объясняется удивительный феномен, что феномен философской автобиографии воспроизводит в снятом виде весь предшествующий культурный опыт. Но генетический аспект упускает из вида способ функционирования заимствований из предыдущих форм в новом контексте. Т.е. нормы одной формы, изменяясь, становятся нормами следующей формы. Оправдывая свои поиски, Сократ рассказывает о своём таинственном голосе - даймонионе, обнажая перед нами - слушателями и читателями - свой внутренний мир. Он не кается в содеянном и не жалеет о пройденном пути, а подробно излагает собственный жизненный путь и оправдывает выбор той или иной ситуации, к примеру, момент с казнью стратегов, когда Сократ в день своего председательствования с суде, проголосовал против смертной казни. Момент раскрытия внутреннего мира принимает у Августина совершенно иную форму. Перед нами исповедь, и, прежде всего - осознание прежней жизни и поступков как неправильных, необдуманных, совершенных под влиянием сиюминутного желания, желания тела, а не души. Августин показывает нам, какой урок он извлёк из понимания своей жизни до Бога, жизни во грехе. Осознавая бренность человеческого существования, он ищет смысл бытия, готовя душу для светлого и чистого момента служения Творцу. Поиском определяющего начала своего стремительного взлёта и не менее стремительного падения занят Боэций. Анализируя значительные вехи своей жизни и деятельности, он раскрывается перед нами в момент сложного становления, осознания противоречивости не только прожитого, но и настоящего. «Излитие» своей души прекрасной собеседнице, своему идеалу сопровождается ожиданием подтверждения выбранной мировоззренческой позиции. Боэций оправдывает и себя, и особенности своего времени.

М.Монтень предпринимает попытку проанализировать самое себя в контексте определённых ситуаций, характерных и применимых к его личностному становлению и выбору. На лицо и раскаяние, как это было у Августина, и оправдание, как у Сократа, и утешение, как у Боэция, и самопознание, приобретающие форму наставлений Боэция, дружеских советов Сократа, педагогических наставлений Августина. И мы видим, что генетический аспект жанра тесно связан с аспектом эволюционным. Оба обнаруживаются лишь в единстве своих противоположностей. Жанровая эволюция не просто заменяет в произведении старые элементы на новые. Она, прежде всего, актуализирует генетические потенции жанра. Эволюция философской автобиографии может совершаться в самых различных формах, например как контаминация - смешение близких по значению черт двух жанров - яркий пример тому «Эссе» М.Монтеня, либо как конвергенция – взаимоуподобление элементов разных видов - тесная связь исповеди и утешений. Однако каждый раз такая эволюция базируется на генетическом коде соответствующего литературного жанра и взаимодействует с ним. Жанр философской автобиографии включает в себя различные моменты генетического аспекта. Так в «Эссе» М. Монтеня присутствуют элементы апологии, исповеди, а в «Долгом пути» П. Сорокина - в «Листках из Русского календаря» - дневниковые записи автора в революционные и постреволюционные события, а у Павла Флоренского «Воспоминанья...» основаны и созданы только по дневниковым записям и воспоминаниям не только самого автора, но и его родственников.

Наконец, в жанровой теории, помимо нормативного и генетического аспектов, очень значимым становится конвекционалъный аспект. Обычно под жанровой конвенцией понимают систему установок, высказанных или подразумеваемых договоренностей, существующих в сознании авторов и читателей, которые позволяют воспринимать произведение под тем или иным жанровым углом зрения. В каждом из нас заложено более или менее четкое представление об эссе, исповеди и др. Тот факт, что чаще всего наши жанровые ожидания оправдываются в процессе чтения, как раз и свидетельствуют в пользу существования подобных конвенций. Поэтому мы, читая «Исповедь» или «Эссе» уже предполагаем, что автобиография Августина выдержана в исповедальном тоне, наличествует просьба о прощении, а монтеневское эссе - в коротких и поучительных рассказах о той или иной ситуации воссоздаст определённый образ автора, исходя из его стиля размышлений над волнующей проблемой, а «Самопознание» Н.А.Бердяева будет постоянно рассказывать и раскрывать внутреннее «Я» автора в его попытке познать себя.

Таким образом, все три характеристики жанра функционируют в жанре философской автобиографии, и мы можем говорить об исследуемом жанре, как комплексном: момент контаминации, который напрямую зависит от той или иной эпохи, обуславливает появление следующего варианта жанра. А сам жанр по своему характеру монологический, является одновременно диалогом: повествование ведется в единственном лице, оно всегда обращено к кому-то и в то же время представляет собой диалог автора с самим собой и с окружающим-миром, с читателем, со слушателем.

Но представляется необходимым отметить, что кроме концептуального момента - самого оправдания, присутствует еще одна важная особенность.

Автору необходимо суметь рассказать так, чтобы читательский интерес не исчез, а сам автор был понят до конца, чтобы его оправдание было прочувствовано другим человеком, читателем. И в этом мы усматриваем нарратив.

Подводя итоги, хотелось бы отметить, что:

- Несмотря на историзм, существует то общее, что позволяет считать философскую автобиографию жанром.

- Наличие существенных различий внутри тождества даёт основание характеризовать феномен философской автобиографии в качестве особого жанра, который рождается и постоянно меняется из-за исторических изменений, авторской творческой способности, нравственных установок эпохи.

- Критерием жанра философской автобиографии является оправдание: оправдание не столько своей судьбы, сколько значимости принципов, отстаиваемых автором. Принципы исторически меняются, но остаются критерием отнесения к жанру философствования.

- Границами каждой формы являются конкретные исторические эпохи (Античность, Средневековье, Новое время), уровень духовной жизни общества, обуславливающий ценностно-нормативный характер произведения, а также применяемыми автором определенные способы и средства оправдания принципов прошлого и настоящего, как необходимость для будущего.

АВТОР: Ковыршина С.В.