Культурная и языковая картины мира: сходство и различие
История развития языка тесно связана с историей развития общества. Основную задачу истории языка, А.А. Потебня видел в том, чтобы «показать на деле участие слова в образовании последовательного ряда систем, обнимающих отношения личности к природе». Языковой мир как посредник между миром внешних явлений и внутренним миром человека (В. Гумбольдт) изменяется с изменением двух других миров. А так как в триединстве мира, человека и языка центральным звеном является человек, то изменение языкового мира - это в первую очередь результат воздействия субъективного начала, следствие познавательной деятельности человека в процессе освоения мира, в ходе, которой изменяется и сам человек.
Согласно А.А. Потебне, «...исходное состояние сознания есть полное безразличие я и не-я». «Познание своего я есть другая сторона познания мира, и наоборот». «Чтобы уловить свои душевные движения, чтобы осмыслить свои внешние восприятия, человек должен каждое из них объективировать в слове и слово это привести в связь с другими». Ход объективирования предметов в языковых знаках является одновременно процессом образования взгляда на мир, а так как это объективирование - явление развивающееся, то и «содержание самосознания, то есть разделение всего, что есть, и было в сознании, на я и не-я есть нечто постоянно развивающееся». Следовательно, сама «личность, мое я есть тоже обобщение содержания, изменяющегося каждое мгновение». Развивая на этой основе идеи В. Гумбольдта, А.А. Потебня синтезирует его определение языка как деятельности и мировидения: «мир человечества в каждый данный момент субъективен... он есть смена миросозерцании», и язык - это «не отражение сложившегося миросозерцания, а слагающая его деятельность».
Воздействие субъективного начала в ходе этой деятельности усиливается по мере обретения человеком автономности в мире, с ростом самостоятельности человека по отношению к природе, с развитием самосознания.
Растущая автономность человека во вселенной определенно прослеживается в истории лингво-философской мысли, в смене воззрений на язык и его функции.
Когда в древности в языке видели совокупность имен вещей, причем вещей не только чувственно-материальных, но еще и живых, одушевленных, даже разумных, то и человек тоже понимался как вещь, как проявление природы, ее частица, но не как личность (А.Ф.Лосев).
Рационалистическое определение языка в качестве средства выражения универсальной мысли исходит из того, что человек - существо разумное и этим выделяется из животного мира. В универсальных рациональных грамматиках в сущности речь идет о всеобщем человеческом языке, носителем которого является человек как представитель рода.
Межъязыковые различия служат основанием для первоначального разделения людей на «своих», говорящих на родном, понятном языке, и «чужих», говорящих на чужих, непонятных языках (таковы «варвары» для эллинов, «немцы» для славян).
С ростом национального самосознания все острее ощущаются идиоэтнические различия, и в романтическом направлении язык воспринимается не как выражение универсального неизменного мышления, но как воплощение особого «духа», «гения» каждого отдельного народа, и человек оказывается в первую очередь представителем этноса.
Лишь во второй половине XIX в. - не в последнюю очередь благодаря развитию психологии - раздается призыв младограмматиков изучать говорящего индивида. Но реализуется этот призыв только в конце XX в., хотя уже сенсуалисты и эмпирики Нового времени Ф. Бэкон, Дж. Локк, Э.Б. Кондильяк пришли к заключению, что люди расходятся в восприятии одних и тех же явлений вследствие различий в природе, наклонностях, интересах, страстях, а также в воспитании и образовании.
Поэтому каждый индивид - в тенденции - имеет свой язык, и таким образом обеспечивается «способность языка служить орудием для разнообразнейших индивидуальностей» (В. Гумбольдт).
Ввиду недооценки этого назначения языка как его «конечной цели» (по В. Гумбольдту) единство в человеке и его языке индивидуального и общественного долгое время не просто не осознается, но отторгается, так же как и связанное с ним единство эмоционально-чувственного и рационального.
Укоренившаяся с середины XII в. традиция противопоставлять грамматику как науку, учение о языковом строе, подчиняющемся строгим объективным законам, с одной стороны, и грамматику как искусство, учение о языковом употреблении, допускающем сознательный субъективный выбор в пользовании языком, с другой, в сущности, сохраняется и в XIX в., причем в разных лингвистических направлениях. Поскольку индивидуальное начало со времен Протагора ассоциируется с произволом, капризом, прихотью, а позднее - с чувствами, эмоциями, волей, все проявления индивидуального выводятся за пределы языка и науки о нем - либо в филологию (А. Шлейхер, Г. Пауль), либо в такую второстепенную языковедческую дисциплину, как лингвистика речи (Ф. де Соссюр).
И в XIX в., и даже в XX в. в аспектирующих лингвистических учениях не было должного понимания единства в человеке и его языке природного и социального, психического и физического. Этим объясняется последовательное выдвижение натуралистической, психологической, социологической и даже антименталистской концепции языка.
Подлинно диалектическое понимание природы человека и его языка в единстве названных противоположностей было заложено и развито в системных лингвистических концепциях В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни и И.А. Бодуэна де Куртенэ. Большое внимание этой проблеме уделяет А.Ф. Лосев. В его трудах философия переплетается с филологией. Теория античного логоса раскрывает новые аспекты взаимодействия языка и мышления. Отсюда идет семиотическая разработка языкового знака и философско-эстетической терминологии.
Человек реализует себя в процессе осуществления различных форм предметной деятельности, в ходе которой он преобразует вещи окружающего его мира и себя самого, выявляя в искусственных фактах естественные потенции природы. Собственно говоря, противопоставление естественного и искусственного относительно: оно имеет смысл только в рамках проблемы отделения человеческого от природного, а за ее границами теряет смысл, ибо искусственный факт не является таковым для самого человека - для него это естественный факт. Форма, которую человек накладывает на вещь, есть искусственная форма только для природы, но для самого человека есть естественная форма вещи, а поскольку в человеческой деятельности движущаяся материя раскрывает свои потенции, бытие осознает само себя, то данная форма (человеческая форма вещи) является естественным продолжением естественной, природной формы - ее истинным раскрытием.
В результате человеческой деятельности рождается вещный мир - мир артефактов, мир человеческой культуры. Впрочем, в работе слово культура употребляется чаще в значении «определенного способа человеческой жизнедеятельности», т.е. исторически сложившегося комплекса форм деятельности. Люди (точнее, группы людей) обмениваются материальными результатами своего труда - вещами, и со временем этот процесс обмена порождает свои специфические формы, которые рассматриваются экономической наукой. Обмениваются не только конечными результатами деятельности, но и самими формами деятельности. А каким образом, возможно, обмениваться формами деятельности? Ведь саму форму деятельности нельзя «потрогать рукой»?
Люди обмениваются формами деятельности посредством их моделей, а эту роль - роль модели форм деятельности - выполняет знаковая система. Поскольку же формы деятельности постоянно изменяются, то и модель этих форм не может носить статической формы: она должна быть способной реагировать на постоянные изменения оригинала, т.е. быть динамической моделью человеческой культуры.
При моделировании форм деятельности происходит процесс их дискретизации: чем больше количество форм деятельности, и чем больше развиты данные формы, тем больше сторон в них вычленяется в ходе самой деятельности, и тем более четко и ясно они выделяются; знаки привязываются к этим сторонам, моментам форм деятельности. Чем более развита человеческая культура, тем более развита знаковая система, моделирующая ее формы.
Своей материальной формой знак не может указать на реальную форму культуры, которую он обозначает, - материальная форма знака указывает на его значение, т.е. его место в системе знаков. Значение знака можно выразить через другой знак, группу знаков, целый текст, а в пределе - через его место в языке, собственно говоря, в развитой системе так и происходит: через бесконечный процесс обмена знаками каждый знак устанавливает свое местоположение в целой системе, поэтому, действуя в рамках системы, нельзя спрашивать о значении знака, ибо он сам и есть выражение этого значения, т.е., если вы живете в этой системе, а значит, владеете этой системой, то значение знака вам известно. Если же не знаете данной системы, то выражение одного знака через другие вам не поможет. Попросту говоря, если попадаете в чужой язык и встречаете незнакомый знак «displacement:», то вас не спасает объяснение, что это значит «change». Оказывается, что значение этого знака вам ничего не проясняет - необходимо узнать его смысл, т.е. обратиться к субстанции значения, а это уже будет сам момент, сторона определенной формы деятельности. Т.е. для получения смысла чужого элемента необходимо выйти за рамки лингвистической действительности - обратиться к реальности. Когда же находитесь в известной вам системе, то смысл знаков закладывается в сознании уже в процессе первоначального овладения системой, т.е. всякий знак соотносится с представлением реальности. Изменение самой реальности (изменение того момента, который фиксируется знаком, или изменение положения его в целой форме и т. д.) приводит к изменению смысла знака, а это требует ввести определенные коррективы в его положение в системе, т.е. изменить значение знака. Самое важное здесь, что данное изменение значения проходит не только и не столько в голове человека, ибо для изменения значения знака необходимо включить его в новые системные отношения, т.е. показать новые знаковые цепочки, в которых он может теперь участвовать. Если это сделает один человек в своем сознании, то это изменение останется фактом его сознания, но не сведения этих различных полей в общее, попросту говоря, необходимо выбрать термин для обозначения всей языковой сферы.
Мы решили взять новый термин, во-первых, чтобы не нагружать какой-либо из уже действующих терминов новым значением; во-вторых, потому что ни один из традиционных терминов не включал письменность и сферу текстов в качестве необходимого элемента системы.
Итак, лингвистическая действительность является динамической моделью человеческой культуры, форм человеческой деятельности, отражением бытия человека. В лингвистической действительности можно выделить несколько уровней. В качестве первого, базового уровня выступает сложная система реакций клеток головного мозга, обеспечивающая выполнение контроля социальных форм поведения над биологическими функциями организма; знаковая система здесь является тормозом естественных реакций и, соответственно, командным инициатором неестественных, т.е. социально-культурных форм деятельности. Для этого первичного уровня более всего подходит термин, часто встречающийся в работах А.Р. Лурия, Б.Ф. Поршнева и И.П. Павлова, - «вторая сигнальная система».
На втором уровне находится собственно язык, в узком смысле слова, т.е. система знаков, обеспечивающая обмен, переработку и хранение информации. Здесь командная функция регуляции поведения выступает уже как одна из нескольких подсистем, что особенно четко фиксируется на уровне формы знака - так первичные сигналы-команды преобразуются в форму повелительного наклонения глагола. Возможность обработки информационных массивов требует, с одной стороны, связи знаковых форм с визуальными образами, умения оперировать образными формами, правильно соотносить их со знаками; с другой стороны, сам процесс обмена информацией приводит к созданию письменной формы знаковой системы.
Наконец, на самом высоком уровне располагается сфера текстов, т.е. того конечного продукта, порождаемого процессом общения, который постепенно становится саморазвивающейся системой, подчиняющей своим нуждам деятельность самих носителей языка. В текстах лингвистическая действительность содержит момент объективности системы, ее фактической независимости от сознания человека: здесь уже сам человек подчиняется внешне данному предмету, причем не только отдельный индивид, но и все общество. Для обозначения данного уровня нам нет необходимости изобретать новый термин, поскольку уже существует достаточно емкое понятие, выработанное семиотиками, - «семиосфера». Собственно говоря, именно на этом высшем уровне в наиболее явной форме выступает способность языка не только служить динамичной моделью человеческой культуры, но и обеспечивать ее историческое бытие, воплощая информационно-содержательное состояние культуры в формализованном виде (текстах) и сохраняя их на исторически развивающихся материальных носителях. Видоизменение носителей текстов сказывается некоторым образом и на содержании их. Стоит сравнить книгохранилище средневековой Европы, заполненное богословскими трудами, с современными электронными библиотеками какого-либо западного университета (не обязательно технического), как данная идея становится осязаемо ясной.
Здесь необходимо подчеркнуть следующее: «лингвистическая действительность», как она предстает в нашей работе, является понятием в точном смысле этого слова, а не просто общим термином. Разумеется, каждое понятие реализуется через термин, хотя не всякий термин заключает в себе понятие. Э.В. Ильенков в работе «Диалектика абстрактного и конкретного в научно - теоретическом мышлении» подчеркивает: «Понятие, согласно определению, ставшему почти традиционным, отличается от представления тем, что оно отражает не всякое, не любое «общее», а только «существенно общее», только такое «общее», которое отражает предмет с его существенной стороны, в его существенной характеристике». Наш термин не отражает сущность определяемого предмета; первое - он выступает в качестве общего понятия для данной области исследования, выражая существенно общее в процессе развития и социокультурного бытия языка. Второе - он дается в виде описания, а не как теоретически понятийное определение ввиду характера тех явлений, которые оно отражает - некоторое состояние, исторический срез лингвокультурного процесса; а также в связи с предназначением этого понятия в исследовании - раскрыть внутреннюю структуру языка как особого вида социокультурной реальности именно на данном этапе его развития. Третье - лингвистическая действительность оказывается естественно организованной системой, выражающей формы человеческой культуры. Любая сфера человеческой деятельности находит в языке свое сущностное выражение, именно поэтому мы можем говорить о лингвистической действительности как о всеобщей форме культуры. «Всеобщее» здесь не означает того, что всякая форма культуры сводится нами в конечном итоге к языку - напротив, это значит лишь то, что языковая форма способна выразить суть целого, поскольку основывается, она непосредственно на самой субстанции человеческой культуры - на определенных формах предметной деятельности.
Остановимся подробнее на взаимоотношении и взаимодействии языка и реальности, языка и культуры. Эти проблемы играют важнейшую роль как для совершенствования форм и эффективности общения, так и для преподавания иностранных языков; их игнорированием объясняются многие неудачи в международных контактах и в педагогической практике.
Наиболее распространенные метафоры при обсуждении этой темы: язык - зеркало окружающего мира, он отражает действительность и создает свою картину мира, специфичную и уникальную для каждого языка и, соответственно, народа, этнической группы, речевого коллектива, пользующегося данным языком как средством общения.
Метафоры красочны и полезны, особенно, в научном тексте. Не будем касаться магии художественного текста, где как бы рай для метафор, их естественная среда обитания, но где приемлемость и эффект метафоры зависят от тончайших, науке не поддающихся моментов: языкового вкуса и таланта художника слова. В научном тексте все проще и определеннее в нем метафоры полезны, когда они облегчают понимание, восприятие сложного научного явления, факта, положения (впрочем, вкус и чувство меры так же необходимы автору научного текста, как и автору художественного).
Сравнение языка с зеркалом правомерно: в нем действительно отражается окружающий мир. За каждым, словом стоит предмет или явление реального мира. Язык отражает все: географию, климат, историю, условия жизни.
Вспомним знаменитый, ставший хрестоматийным образцом лингвистического фольклора пример с многочисленными (по разным источникам от 1 до 20) синонимами слова белый для обозначения разных оттенков и видов снега в языке эскимосов. Или наличие нескольких обозначений для слова верблюд в арабском языке (отдельные наименования для уставшего верблюда, беременной верблюдицы и т. п.).
В русском языке, по вполне очевидным причинам, есть и пурга, и метель, и буран, и снежная буря, и вьюга, и поземка, и все это связано со снегом и зимой. Однако между миром и языком стоит мыслящий человек, носитель языка.
Наличие теснейшей связи и взаимозависимости между языком и его носителями очевидно и не вызывает сомнений. Язык - средство общения между людьми, и он неразрывно связан с жизнью и развитием того речевого коллектива, который им пользуется как средством общения.
Общественная природа языка проявляется как во внешних условиях его функционирования в данном обществе (би или полилингвизм, условия обучения языкам, степень развития общества, науки и литературы и т. п.), так и в самой структуре языка, в его синтаксисе, грамматике, лексике, в функциональной стилистике и т. п. Ниже этим вопросам будет уделено большое внимание: на материале русского и английского языков будет показано и влияние человека на язык, и формирующая роль языка в становлении личности и характера - как индивидуального, так и национального.
Итак, между языком и реальным миром стоит человек. Именно человек V воспринимает и осознает мир посредством органов чувств и на этой основе создает систему представлений о мире. Пропустив их через свое сознание, осмыслив результаты этого восприятия, он передает их другим членам своего речевого коллектива с помощью языка. Иначе говоря, между реальностью и языком стоит мышление.
Соотношение языка и мышления - сложнейший вопрос и языкознания, и философии. Однако в настоящей работе нет необходимости вдаваться в рассуждения о первичности, вторичности этих феноменов, о возможности обойтись без словесного выражения мысли и т. п. Для достижения целей этой работы главное - несомненная тесная взаимосвязь и взаимозависимость языка и мышления и их соотношение с культурой и действительностью.
Слово отражает не сам предмет реальности, а то его видение, которое навязано носителю языка имеющимся в его сознании представлением, понятием об этом предмете. Понятие же составляется на уровне обобщения неких основных признаков, образующих это понятие, и поэтому представляет собой абстракцию, отвлечение от конкретных черт. Путь от реального мира к понятию и далее к словесному выражению различен у разных народов, что обусловлено различиями истории, географии, особенностями жизни этих народов и, соответственно, различиями развития их общественного сознания. Поскольку наше сознание обусловлено как коллективно (образом жизни, обычаями, традициями и т. п., то есть всем тем, что выше определялось словом культура в его широком, этнографическом смысле), так и индивидуально (специфическим восприятием мира, свойственным данному конкретному индивидууму), то язык отражает действительность не прямо, а через два зигзага: от реального мира к мышлению и от мышления к языку. Метафора с зеркалом уже не так точна, как казалась вначале, потому что зеркало оказывается кривым: его «перекос» обусловлен культурой говорящего коллектива, его менталитетом, видением мира, или мировоззрением.
Таким образом, язык, мышление и культура взаимосвязаны настолько тесно, что практически составляют единое целое, состоящее из этих трех компонентов, ни один из которых не может функционировать (а, следовательно, и существовать) без двух других. Все вместе они соотносятся с реальным миром, противостоят ему, зависят от него, отражают и одновременно формируют его.
Итак, окружающий человека мир представлен в трех формах:
- реальная картина мира,
- культурная и социальная картины мира,
- языковая картина мира.
Реальная картина мира - это объективная вне человеческая данность, это мир, окружающий человека.
Культурная картина мира - это отражение реальной картины через призму понятий, сформированных на основе представлений человека, полученных с помощью органов чувств и прошедших через его сознание, как коллективное, так и индивидуальное.
Культурная картина мира специфична и различается у разных народов. Это обусловлено целым рядом факторов: географией, климатом, природными условиями, историей, социальным устройством, уровнем научного познания, верованиями, традициями, образом жизни и т. п.
Как отмечает Г.Д. Гачев, главная культурная проблема 21 века будет состоять в том, чтобы начавшийся процесс глобализации не обернулся утратой национальной самобытности народов, чтобы «отдельные голоса» не утонули в звуках современного «мирового хора» культуры.
Языковая картина мира отражает реальность через культурную картину мира. «Идея существования национально-специфических языковых картин мира зародилась в немецкой филологии конца XVIII - начала XIX в. (Михаэлис, Гердер, Гумбольдт). Речь идет, во-первых, о том, что язык как идеальная, объективно существующая структура подчиняет себе, организует восприятие мира его носителями. А во-вторых, о том, что язык - система чистых значимостей - образует собственный мир, как бы наклеенный на мир действительный».
Вопрос о соотношении культурной и языковой картин мира чрезвычайно сложен и многопланов. Его суть сводится к различиям в преломлении действительности в языке и в культуре.
В книге «Человеческий фактор в языке» утверждается, что культурная и языковая картины мира соотносятся друг с другом как целое с частью. Языковая картина мира - это часть культурной (концептуальной) картины, хотя и самая существенная. Однако, как полагают авторы указанной работы, языковая картина беднее культурной, поскольку в создании последней участвуют, наряду с языковым, и другие виды мыслительной деятельности, а также в связи с тем, что знак всегда неточен и основывается на каком-либо одном признаке.
По-видимому, все-таки правильнее говорить не о соотношении часть - целое, о языке как части культуры, а о взаимопроникновении, взаимосвязи и взаимодействии. Язык - часть культуры, но и культура - часть языка. Языковая картина мира не полностью поглощена культурной, если под последней понимать образ мира, преломленный в сознании человека, то есть мировоззрение человека.
Определение картины мира, данное в книге «Человеческий фактор в языке», не принимает во внимание деятельность человека и его опыт восприятия окружающего мира: «Наиболее адекватным пониманием картины мира является ее определение как исходного глобального образа мира, лежащего в основе мировидения человека, репрезентирующего сущностные свойства мира в понимании ее носителей и являющегося результатом всей духовной активности человека». Однако духовная и материальная деятельности человека неотделимы друг от друга, и исключение любого из этих двух составляющих неправомерно, если речь идет о культурно- концептуальной картине мира.
Все попытки разных лингвистических школ оторвать язык от реальности потерпели неудачу по простой и очевидной причине: необходимо принимать во внимание не только языковую форму но и содержание - таков единственно возможный путь всестороннего исследования любого явления. Содержание, семантика, значение языковых единиц, в первую очередь слова, - это соотнесенность некоего звукового (или графического) комплекса с предметом или явлением реального мира. Языковая семантика открывает путь из мира собственно языка в мир реальности. Эта ниточка, связывающая два мира, она опутана культурными представлениями о предметах и явлениях мира, свойственных данному речевому коллективу в целом и индивидуальному носителю языка в частности.
Путь от внеязыковой реальности к понятию и далее к словесному выражению неодинаков у разных народов, что обусловлено различиями истории и условий жизни этих народов, спецификой развития их общественного сознания. Соответственно, различна языковая картина мира у разных народов. Это проявляется в принципах категоризации действительности, материализуясь и в лексике, и в грамматике.
Разумеется, национальная культурная картина мира первична по отношению к языковой. Она полнее, богаче и глубже, чем соответствующая языковая. Однако именно язык реализует, вербализует национальную культурную картину мира, хранит ее и передает из поколения в поколение. Язык фиксирует далеко не все, что есть в национальном видении мира, но способен описать все.
Наиболее наглядной иллюстрацией сказанного является слово, основная единица языка и важнейшая единица обучения языку. Слово - не просто название предмета или явления, определенного «кусочка» окружающего человека мира. Этот фрагмент реальности был пропущен через сознание человека и в процессе отражения приобрел специфические черты, присущие данному национальному общественному сознанию, обусловленному культурным опытом данного народа.
Слово можно сравнить с кусочком мозаики. У разных языков они складываются в разные картины. Эти картины будут различаться, например, своими красками: там, где русский язык заставляет своих носителей видеть два цвета: синий и голубой, англичанин видит один: blue. При этом и русскоязычные, и англоязычные люди смотрят на один и тот же объект реальности - кусочек спектра.
Разумеется, любой человек способен при необходимости восстановить то, что есть в действительности, в том числе и англичанин, несомненно, видит все доступные человеческому глазу оттенки цвета (и при необходимости может обозначить либо терминами, либо описательно: dark blue [синий, темно-синий], navy blue [темно- синий], sky-blue [голубой, лазурный], pale-blue [светло-голубой]). Еще Чернышевский утверждал: если у англичан есть только одно слово cook, то это не значит, что они не отличают повара от кухарки.
Язык навязывает человеку определенное видение мира. Выучив иностранное слово, человек как бы извлекает кусочек мозаики из чужой, неизвестной еще ему до конца картины и пытается совместить его с имеющейся в его сознании картиной мира, заданной ему родным языком. Именно это обстоятельство является одним из камней преткновения в обучении иностранным языкам и составляет для многих учащихся главную (иногда непреодолимую) трудность в процессе овладения им. Если бы называние предмета или явления окружающего нас мира было простым, «зеркально-мертвым», механическим, фотографическим актом, в результате которого складывалась бы не картина, а фотография мира, одинаковая у разных народов, не зависящая от их определенного бытием сознания, в этом фантастическом (не человеческом, а машинно-роботном) случае изучение иностранных языков (и перевод с языка на язык) превратилось бы в простой, механически-мнемонический процесс перехода с одного кода на другой.
Однако в действительности путь от реальности к слову (через понятие) сложен, многопланов и зигзагообразен. Усваивая чужой новый язык, человек одновременно усваивает чужой, новый для него мир. С новым иностранным словом учащийся как бы транспонирует в свое сознание, в свой мир понятие из другого мира, из другой культуры. Таким образом, изучение иностранного языка (особенно на начальном, достаточно продолжительном этапе) сопровождается своеобразным раздвоением личности.
Именно эта необходимость перестройки мышления, «перекраивания» собственной, привычной, родной картины мира по чужому, непривычному образцу и представляет собой одну из главных трудностей (в том числе и психологическую) овладения иностранным языком. Причем трудность неявную, не лежащую на поверхности, часто вообще не осознаваемую учащимися (а иногда и учителем), что, по-видимому, и объясняется недостаток внимания к этой проблеме.
Остановимся более подробно на собственно языковом аспекте проблемы.
Итак, одно и то же понятие, один и тот же фрагмент реальности имеет разные формы языкового выражения в разных языках - более полные или менее полные. Слова разных языков, обозначающие одно и то же явление, могут различаться семантической емкостью, могут покрывать разные фрагменты реальности. Фрагменты мозаики, представляющей картину мира, различаются размерами в разных языках в зависимости от объема понятийного материала, получившегося в результате отражения в мозгу человека окружающего его мира. Способы и формы отражения, так же как и формирование понятий, обусловлены, в свою очередь, спецификой социокультурных и природных особенностей жизни данного речевого коллектива. Расхождения в языковом мышлении проявляются в ощущении избыточности или недостаточности форм выражения одного и того же понятия, по сравнению с родным языком изучающего иностранный язык.
Языковая и культурная картина мира играет важную роль в изучении иностранных языков. Действительно, интерференция родной культуры осложняет коммуникацию ничуть не меньше родного языка. Изучающий иностранный язык проникает в культуру носителей этого языка и подвергается воздействию заложенной в нем культуры. На первичную картину мира родного языка и родной культуры накладывается вторичная картина мира изучаемого языка.
Вторичная картина мира, возникающая при изучении иностранного языка и культуры, - это не столько картина, отражаемая языком, сколько картина, создаваемая языком.
Взаимодействие первичной и вторичной картин мира - сложный психологический процесс, требующий определенного отказа от собственного «я» и приспособления к другому (из «иных стран») видению мира. Под влиянием вторичной картины мира происходит переформирование личности. Разнообразие языков отражает разнообразие мира, новая картина высвечивает новые грани и затеняет старые.
АВТОР: Музычук О.А.