Исторические и мировоззренческие основания романа Достоевского «Бесы»

Роман «Бесы» был задуман и начат писателем во время пребывания за границей. Он жил в Германии, Швейцарии, Италии. Не стоит думать, что Достоевский не видел издержки капиталистического строя в России и за рубежом. И, тем не менее, он резко осуждал те силы, которые боролись за новый общественный строй, осуждал их методы, мечты преобразования мира посредством отвержения старых, а самое главное, религиозных, православных устоев. Потому что «никогда еще не было народа без религии, без понятия о добре и зле». Кроме того, Достоевский был убежденным монархистом, уверенным в иерархическом устройстве как мироздания, так и общества, что отразилось в романе «Бесы».

Как пелось в начале ХХ века в социалистических гимнах об идеях революционного разрушения, возникших еще во времена творческого рассвета Достоевского: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем». Вот это эфемерное «затем» и вызывало сомнение и неприятие у великого русского мыслителя, страстно любившего свою Родину. Поэтому в романе «Бесы» Достоевский противопоставляет идею русского православия («не православный не может быть русским»), способного «спасти человечество», идеям революционного социализма. В ранних набросках к произведению встречаются различные черновые варианты названия романа: «Подпольная идея для Русского вестника», «Зависть», «История одного пролетария». В декабре 1969 года, когда писатель почти полностью определился в своих творческих планах, в письме к своей племяннице С.И. Ивановой он говорит о романе, который составляет «все упование мое, всю надежду моей жизни». В это время из образа героя «Жития великого грешника», как был переименован задуманный ранее роман «Атеизм», в дальнейшем выработались три персонажа последних произведений Достоевского: Ставрогин в «Бесах», Аркадий в «Подростке» и Алеша в «Братьях Карамазовых». В этих замыслах должны были найти отражение религиозно-философские искания Достоевского. Ему хотелось столкнуть в романе таких выдающихся лиц, как знаменитый в ту эпоху оплот православия Тихон Задонский, раскольник Павел Прусский, критик православия Чаадаев и других. В пометках к «Житиям» можно прочитать: «Аникита идет к Чаадаеву усовещевать. Зовет Тихона, тот идет, спорит и потом прощения просит». Но поскольку вопрос религиозный был для автора теснейшим образом связан с вопросом национальным, в романе должны были быть противопоставлены друг другу люди, отказавшиеся от русской национальной идеи (западники, такие, как Белинский, Тургенев и другие) и истинные, с точки зрения автора, «носители народного духа», такие как Голубов, ученик Павла Прусского, - «мужик, бывший раскольник».

Возникновением всех романов Достоевского, написанных после «Идиота» из материалов, собранных для эпопеи «Житие великого грешника» занимались многие литературоведы. Л.П. Гроссман, например, утверждает, что ««Бесы», «Подросток» и «Братья Карамазовы» явились фрагментарными осуществлениями «Жития великого грешника». Это с полной очевидностью явствует из записных книжек Достоевского». Вопрос возникновения романа «Бесы» из других замыслов внимательно изучили Е.Н. Коншина и Н.И. Игнатова, подготовившие к печати «Записные тетради» к роману «Бесы». Объективный и доказательный анализ дали редакторы 30-томного ленинградского собрания, И.А. Битюгова, Н.Ф. Буданова, Т.Ф. Орнатская, В.А. Туниманов, которые, как уже упоминалось, занимались и анализом литературной критики романа. За рубежом этот вопрос глубоко исследовал историк литературы Н.Л. Бродский в статье «Угасший замысел». В последние годы эту проблему объективно осветила Г.Б. Пономарева в труде «Достоевский: я занимаюсь этой тайной». Из данных исследований можно сделать вывод, что Достоевский не любил оставаться в пределах одного сюжета и одной темы. Больше других соблазнял и настойчиво выдвигался на первый план сюжет злободневный. Так автор вплотную подступает к теме романа «Бесы». Зарождение этой темы А.С. Долинин видит в письме Достоевского к А.Г. Майкову от 1870 года: «Сел за богатую идею. Одна из тех идей, которые имеют несомненный эффект в публике. В роде Преступления и Наказания, но еще ближе, еще насущнее к действительности и прямо касается самого важного современного вопроса. Только уж слишком горячая тема. Никогда я не работал с таким наслаждением и с такой легкостью».

В основу романа положен один из эпизодов русской общественно - политической жизни того времени - «нечаевщина». Сюжет основан на конкретном факте. 21 ноября 1869 года под Москвой было совершено убийство слушателя Петровской земледельческой академии И. Иванова, члена тайного общества «Народная расправа». Убийство было совершено организатором кружка Нечаевым при участии П. Успенского, А. Кузнецова, И. Прыжкова, Н. Николаева. Руководитель организации претворил идею связи членов ее «общей кровью» - совместным тайным убийством, что обеспечивало ему полное повиновение заговорщиков. Убийство произошло 21 ноября 1869 года, преступление было обнаружено 25-го, 26-го о нем появилась заметка в газетах, первоначально со скудным сообщением о трупе, найденном в пруду парка Петровской академии. Затем изо дня в день появлялись дополнительные сведения об опознании трупа, о розыске убийц, наконец, о политическом характере убийства. Факт не мог не привлечь внимания Достоевского, и в очень раннем наброске сюжета «Бесов», развиваемом еще главным образом со стороны романической, даются заметки о Нечаеве, прокламациях и убийстве. Е.Н. Коншина, анализируя «Записные тетради», пишет: «Прежде всего, обращает на себя внимание использование двух лиц из Нечаевской группы: самого Нечаева для Петра Верховенского и его ближайшего помощника Успенского для нерасчлененного образа Липутина и Виргинского, затем организация пятерки Петра Верховенского по типу пятерок Нечаева, основной профиль деятельности их, выразившейся в рассеивании прокламаций, в пропаганде революционных идей и подготовке народного восстания». Но интересен тот факт, что роман был задуман ранее, чем это политическое убийство начало полемически освещаться в прессе. Достоевский будто предвидел возможность совершения подобных преступлений в обществе, где под сомнение начала ставиться истинность православной веры. Этот момент подмечают многие религиозные и современные исследователи, но критика современная Достоевскому и советского периода считала, что роман основан только на фактах уже совершившегося убийства. На самом же деле в более позднее время, вероятно, уже после судебного процесса нечаевцев, состоявшегося в июле и августе 1871 года, занесено было Достоевским в тетради изложение принципов учения Нечаева под названиями «О том, чего хотел Нечаев», «Принципы Нечаева», «Взгляд Нечаева на ход внутренней политики», в которых пародировались «Общие правила организации», оглашенные на процессе и опубликованные в газетах в отчетах о заседаниях судебной палаты, подробности убийства Шатова в парке Скворешников, некоторые детали поведения Лямшина и Шигалева в связи с убийством. В окончательной редакции прибавились образ Толкаченко, совпадающий с личностью писателя Ив. Прыжова и стихотворение Н.П. Огарева, посвященное С.Г. Нечаеву, напечатанное в «Правительственном вестнике» в 1871 году, которое введено пародийно в часть 2, главу 6 окончательной редакции романа. Анализу отражения в романе реальных исторических лиц уделяют большое внимание исследователи романа «Бесы» в «Записных тетрадях Ф.М. Достоевского», выпущенных в свет издательством «Academia». Во вступительной статье «От издательства» здесь, в частности, сказано: «Записные тетради Ф.М. Достоевского к «Бесам» особенно ценны потому, что с предельной ясностью обнажают политические идеи и прототипы этого контрреволюционного художественного памфлета. Откровенная тенденциозность «Бесов» обусловила в подготовительных записях к ним отчетливое формулирование идейных оценок писателя. Политические установки Достоевского подчеркнуты здесь употреблением подлинных имен тех деятелей русского либерализма и революционного движения, которые в типическом обобщении выведены в самом романе. Имена Грановского, Нечаева, Петрашевского, Герцена, П.Г. Успенского и других многократно повторяются в записях. Политическая насыщенность и острейшая для своего времени злободневность получают документальное подтверждение».

Но близость «Бесов» к живой современности не исчерпывалась соотношением с нечаевским делом. В романе мы найдем отражение и людей 40-х годов, и деятелей, современных эпохе создания романа. Заметки пестрят реальными именами. Прежде всего, бросается в глаза имя Грановского, которым Достоевский первоначально обозначает Степана Трофимовича, но в характеристике его на странице 24 тетради № 2 легко уловить черты и А.И. Герцена, и Б.Н. Чичерина, и В.П. Боткина. В перечислении «Нечаевской клики» мы видим сплошь реальные имена, но не только нечаевцев. Здесь, кроме Успенского, названы Л.П. Милюков, Варфоломей Зайцев; Липутин сопоставлен также и с Рождественским. Но Достоевский вовсе не хотел давать просто карикатурные портреты определенных лиц. Это не занимало Достоевского. Он выставлял и осмеивал главным образом направление своих противников. Потому черты одного человека легко находятся в различных героях «Бесов», и в каждом из них легко указать свойства различных людей. Так, Нечаев сказался на Петре Верховенском и Шигалеве, но на Шигалеве отразился и Зайцев, а в конце романа - и Алексей Кузнецов, нечаевец и убийца Иванова. И хотя Достоевский в раннем периоде творчества, до выработки литературного плана, приноравливает одну реальную фамилию к избранному персонажу, так «Грановский» и «Нечаев» употребляются им для отца и сына Верховенских, он все же и здесь далек от портретности. Недаром в характеристике Петра Верховенского стоят фразы: «Нечаев отчасти Петрашевский», «Придерживаться более типа Петрашевского». «На реальные имена, употребляемые в заметках, надо смотреть лишь как на один из приемов в процессе творчества Достоевского. Он берет их как бы в кавычках. Для него это - типовые имена, и только», - сказано во вступительной статье Коншиной к «Записным тетрадям» «Бесов». В подлинном Грановском ему важна лишь «всежизненная беспредметность», какая-то обаятельность мало знакомого с практической жизнью и мало пригодного к ней человека; в Нечаеве - оторванность от жизни, но вместе с нею безоглядочная смелость поступков и мнений. Оба же вместе они нужны ему, как разновидности одного и того же типа западника, - «чистого», как он сам выражается, то есть представителя 40-х годов, и нигилиста - то есть шестидесятника.

Сразу отлился в «Бесах» образ Кармазинова. Это единственный образ, носящий черты настоящей карикатуры на писателя-современника, И.С. Тургенева. Во всех заметках о нем он имеет одни и те же определенные черты человека с преувеличенным мнением о себе, чрезвычайно заискивающего у представителей молодого поколения. Ясным в основных чертах своей психологии и идеологии был также Петр Верховенский - «Нечаев». К этому образу много заметок, но они не противоречивы, а развивают детали его взаимоотношений и учения. В первоначальных набросках Шигалев и шигалевщина не выделяются из «Нечаева». То же можно сказать и о Степане Трофимовиче. Внешняя сторона его истории варьируется в деталях, но идеология его определенна с самого начала. Иначе и быть не могло в виду той роли, которую наметил для них автор и о которой уже упоминалось: дать в их лице «встречу двух поколений все одних и тех же западников, чистых и нигилистов».

К проблеме нигилизма в русской литературе Достоевский относится серьезно и в своей работе далек от памфлетности или карикатуры на нигилистов-бесов. Замечательно, что в 1871 году он пишет Майкову о романе

Н.С. Лескова «Некуда»: «Читаете ли вы роман Лескова в «Русском Вестнике»? Много вранья, много черт знает чего, точно на луне происходит. Нигилисты искажены до бездельничества». Достоевский, сам прошедший жизненную школу в кружке петрашевцев, принимает горячее участие в полемике по вопросам нигилизма. В № 50 журнала «Гражданин» за 1873 год в главе XVI «Дневника писателя», называющейся «Одна из современных фальшей», он горячо восстает против утверждения, напечатанного в «Русском Мире», что «идиотический фанатик Нечаев мог найти себе прозелитов только среди праздной недоразвитой и вовсе не учащейся молодежи». Писатель возражает: «Позвольте господа..., - вы утверждаете, что «Нечаевы» непременно должны быть «идиотическими фанатиками». Так ли это опять? Справедливо ли? Да, из «Нечаевых» могут быть существа весьма мрачные, весьма безотрадные и исковерканные, с много сложнейшей по происхождению жаждой интриги, власти, страстной и болезненно-ранней потребностью выказать личность, по почему же они «идиоты»? Нет-с, нечаевцы не всегда бывают из одних только лентяев, совсем ничему не учившихся. Почему же вы знаете, что Петрашевцы не могли бы стать нечаевцами, т. е. стать на «Нечаевскую» дорогу, в случае если бы так обернулись дело... Чудовищное и отвратительное московское убийство Иванова, безо всякого сомнения, представлено было убийцей Нечаевым своим жертвам «нечаевцам» как дело политическое и полезное для «общего и великого дела». Иначе понять нельзя, как несколько юношей (кто бы они ни были) могли согласиться на такое мрачное преступление». Поэтому преступление «нечаевцев» так взволновало писателя в морально-нравственном плане и нашло горячее отражение в романе.

Преступление было раскрыто, состоялся суд, но Нечаеву удалось скрыться за границей. Взяв за идею романа процесс над «нечаевцами», Достоевский поставил себе целью идейно и морально разгромить бесовский лагерь нигилистов, осветив с православной точки зрения вседозволенность, представив подобных Нечаеву «революционеров» в отталкивающем, карикатурном виде. Этот эпизод из так называемого «социалистического освободительного движения» Достоевский в своем романе представляет как характерный для так называемых «революционеров» вообще, представляет его гротесково, выпукло. Убийство, совершенное внутри «революционной группы» связывает «общей кровью» остальных членов кружка, что обеспечивает их безоговорочное подчинение руководителю. Об убийстве, замышляемом в романе внутри «тайной революционной пятерки», герой, Николай Ставрогин, говорит: «Я вам давеча сказал, для чего вам кровь Шатова нужна. Вы этой мазью ваши кучки слепить хотите».

Во время процесса над «нечаевцами» был обнародован чудовищный по своей сущности документ (подборка революционных прокламаций) «Катехизис революционера». В аннотации к нему сказано: «Написан и отпечатан летом 1869 г. в Женеве. Первоначально заглавие отсутствовало и появилось как обозначение этого документа в ходе процесса над нечаевцами в 1871 году. Кружок С.Г. Нечаева (1847-1882), сына провинциального мещанина, возник в Петербурге в конце 1868 года, в атмосфере студенческих беспорядков, когда вновь активизировавшееся революционное подполье пыталось взять реванш за разгром, последовавший после выстрела Каракозова. С 1869 г. Нечаев живет за границей, сближаясь с М.А. Бакуниным и Н.П. Огаревым, участвует в выпуске целого комплекса прокламаций.

«Катехизис революционера» является плодом коллективного творчества, вобравшим в себя идеи не только Нечаева, но и Бакунина, и П.Н. Ткачева, которым принадлежат базовые положения «революционного макиавеллизма». В «Катехизисе» впервые в русской истории была сформулирована программа широкомасштабной террористической деятельности. Революционная практика Нечаева выразилась в основанной им организации «Народная расправа» (осень 1869 года, Москва). Инспирированное руководителем убийство члена организации студента Иванова привело к судебному процессу над нечаевцами, имевшему широкий резонанс в русском обществе». Так документально в истории русской мысли было заявлено бесовское своеволие «революционеров». Б.Н. Тарасов так комментирует эти события: «Достижение поставленных задач предполагало неукоснительное повиновение руководителю, использование взаимного шпионства и кровавой мести, скрепляющей ее участников. В нечаевском «катехизисе революционера» выражалось требование задавить «единой холодною страстью революционного дела» нормальные человеческие чувства, ибо «наше дело - страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение». Предлагалось «рядом зверских поступков» довести народ «до неотвратимого бунта», для чего необходимо соединиться с «диким разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России»«.

Однако, история замысла «Бесов» не сводится только к «нечаевскому» делу. Творческая история романа, как уже отмечалось, прошла ряд этапов. «Предысторией» романа, по мнению Н.Н. Скатова, следует считать замысел романа «Атеизм», который перешел в создание пятичастной эпопеи «Жития великого грешника», фрагменты которой частично отразились и в «Братьях Карамазовых», и в «Подростке», и в «Бесах». Но в «Житиях» не было ничего общего ни с «нечаевской» историей, ни с сюжетом «Бесов». Были только общие мысли - разрешить наиболее занимавшую писателя в 60 - е годы дилемму: русские самобытные начала (то есть православие, христианство, монархия) или разрушительные нигилистические идеи. Профессор Московской Духовной Академии М.М. Дунаев пишет о религиозном смысле глобального замысла «Атеизма»: «В сознании писателя подробно обозначились контуры лишь второй из пяти повестей. Предположительно, первая повесть должна была быть посвящена детству главного героя, третья молодым годам «великого грешника», далее глубинному падению его, затем душевному кризису падшего и духовному возрождению как итогу этой грандиозной эпопеи - именно эпопеи, как можно определить жанр всего замысла. История центрального персонажа эпопеи мыслилась автором погружённою в пространство исторического бытия народа, наряду с вымышленными действующими лицами здесь должны были появляться реальные исторические фигуры, включая величавую, положительную, святую фигуру святителя Тихона Задонского. Одно проявление в замысле образа святителя, несомненно, свидетельствует о потребности автора дать святоотеческое осмысление истории души человеческой (эта лермонтовская формула здесь отчасти уместна), равно как и исторического бытия нации. Противопоставление же этой фигуры общепризнанным «положительным» героям литературы той поры также свидетельство важное: писатель начинает ясно сознавать: где следует искать идеал русского национального характера (и ясно чувствует: здесь не следует ничего выдумывать). Предполагаемое же название прямо соотносит замысел эпопеи с традициями православной агиографии: душа грешника, проходя через земные мытарства, скорби, метания, искушения, одолевает движение от тьмы к свету и через победу над собою, над своими страстями, совершает подвижнический труд обретения в себе образа Божия». Влияние творчества Лермонтова на большие романы Достоевского отмечал в свое время и Л.П. Гроссман, который в замысле «Жития великого грешника» обнаруживает «композиционный закон «Героя нашего времени» «Достоевский высоко ценил архитектонику романа Лермонтова, - пишет исследователь, - (пять самостоятельных новелл об одном герое), на этом принципе строил в 1846-1849 годах «Неточку Незванову» и уже в 1856 году обдумывал «длинный роман - приключение одного лица, имеющие между собой цельную, общую связь, а между тем состоящие из совершенно отдельных друг от друга и законченных само по себе эпизодов». Каждый эпизод - отдельная повесть, совокупность повестей - целый роман».

Видно, что с большими творческими затруднениями в самом конце 1869 года Достоевский берется за роман, обещанный еще год назад в журнал «Русский вестник». Многочисленные пометки, сделанные в записной тетради в то время вполне проясняют творческие намерения писателя. Он хочет представить жизненный путь - начиная с детских лет - необыкновенного человека, натуры неуемной, могучей, «демонической», обуреваемой грешными желаниями и страстями, но находящей, в конце концов, успокоение в религии. Вот запись: «Это необычная, для них самих тяжелая непосредственная сила, требующая и ищущая, на чем устояться и что взять в руководство, требующая до страдания спокою от бурь и не могущая пока не буревать до времени успокоения. Он уставляется, наконец, на Христе, но вся жизнь - буря и беспорядок. (Масса народа живет непосредственно и складно, тихо коренником, но чуть покажется в ней и движение, т. е. простое жизненное отправление - всегда выставляет эти типы). Необъятная сила непосредственная, ищущая спокою, волнующаяся до страдания и с радостью бросающаяся во время исканий и странствий - в чудовищные уклонения и эксперименты до тех пор, пока не установится на такой сильной идее, которая вполне пропорциональна их непосредственной животной силе - идее, которая до того сильна, что может наконец организовать эту силу и успокоить ее до елейной тишины». Л.П. Гроссман пишет об этих творческих планах: «Такая, по мысли Достоевского, центральная идея его личного духовного опыта и его мировоззрения требовала для своего воплощения обширной формы новейшей философской эпопеи. Тема развивалась бы в иных формах и в другой проблемной и стилевой тональности, но обязывала бы автора к такому же широкому охвату материала и научному обоснованию всей фабулы: прежде чем приняться за роман, Достоевскому, по его словам, «нужно прочесть чуть не целую библиотеку атеистов, католиков и православных»«. Некоторые перипетии сюжета и черты «великого грешника» намечаемого романа носили, несомненно, и автобиографические черты. «Главный вопрос, который проведется во всех частях - тот самый, которым я мучился сознательно и бессознательно всю мою жизнь: существование Божие. Герой в продолжение жизни то атеист, то верующий, то фанатик, то сектант, то опять атеист», - писал Достоевский А.Н. Майкову, одному из самых доверенных своих друзей и респондентов. Так «великий грешник» из «Жития», во многом определил образ главного героя романа «Бесы» - Николая Ставрогина. «Можно себе представить размах и ширь эпопеи, выполненной по такому плану: три десятилетия русской жизни, раскрытые в главных течениях общественной мысли и философских исканиях, показанные в образах крупнейших исторических деятелей, - пишет Гроссман, - скитания по России с погружением в мир народных представлений о Христе и антихристе; глубокая эволюция одного выдающегося характера от убийства к душевному просветлению и плодотворной деятельности на пользу обездоленных и бесправных - какая многообразная и всеобъемлющая картина России середины XIX века выступила бы перед нами из этого широчайшего эпического полотна!» Но в 1870 году замысел «Жития», был оттеснен на задний план замыслом «Бесов», в которых писателю представился повод выразить занимавшую писателя антитезу (православие или атеизм с нигилизмом) в ином, политически актуальном плане, в форме тенденциозного антинигилистического романа-памфлета, имевшего глубокую морально-нравственную подоплеку. Всего лишь толчком послужила сенсация, развернутая в русских и зарубежных газетах по поводу убийства Иванова «нечаевцами». Достоевский жил тогда в Дрездене и внимательно следил за русской заграничной прессой. Ответом на полемику газет о нигилистах и явился замысел «Бесов» - боевого политического романа, направленного против революционеров вообще и против лагеря русских атеистов, считавших себя прогрессивными, против безверия или ложной веры, расходящейся с канонами Православия.

Достоевский с известной долей иронии пишет, что в политическом кружке уже вышедших за пределы молодого возраста либералов 40-х годов в романе «Бесы» говорили «об уничтожении цензуры и буквы ять, о заменении русских букв латинскими, о вчерашней ссылке такого-то, о каком-то скандале в Пассаже, о полезности раздробления России по народностям, об уничтожении армии и флота, о крестьянской и реформе и прокламациях, об уничтожении наследства, семейства, детей и священников, о правах женщины». Автор называет эти разговоры «милой либеральной болтовней», но тон произведения получился необычайно резок. «Отравленные стрелы» писателя направлены против Тургенева, Грановского, Некрасова, Белинского, Герцена, Чернышевского, Писарева, Зайцева, Огарева и многих других видных писателей, философов и мыслителей того времени. Раскрывается мысль о вредности их идей преобразования, об извращении их, о постановке их на службу уже бесовским нигилистическим идеям. Герой романа, пятидесятилетний либерал Степан Трофимович Верховенский, говорит позже об идеях, которыми они были в свое время буквально заражены: «Вы представить себе не можете, какая грусть и злость охватывает всю вашу душу, когда великую идею, вами давно уже и свято чтимую, подхватят неумелые и вытащат к таким же дуракам, как и сами, на улицу, и вы вдруг встречаете ее уже на толкучем, неузнаваемую, в грязи, поставленную нелепо, углом, без пропорции, без гармонии, игрушкой у глупых ребят!» О таком извращении идеи либералов их «детьми», бесами-нигилистами 60-х годов, - весь роман.

Замысел антинигилистического романа-памфлета «Бесы» был вызван раздумьями Достоевского над целями и деятельностью террористических подпольных организаций. Он не мог принять крайнюю нигилистическую программу, включающую отрицание почти всех морально-этических норм, неприятие культуры, искусства, стремление к разрушению традиционных устоев, топор, кровь и смуту для обновления мира. Но в глазах писателя мировоззрение нигилистов было крайней степенью не только политического, но и нравственного оскудения, которое являлось прямым следствием безверия русской молодежи. Причину же безверия он видел в «оторванности всего просвещения русского от родных и самобытных начал русской жизни», а генезис - в либерально-утопических движениях 40-х годов XIX века. «Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если бы им сказали, что они - прямые отцы Нечаева. Вот эту родственность и преемственность мысли, развивающуюся от отцов к детям, я и хотел выразить в произведении моем», - сказано в одном из писем Достоевского.

В вышеупомянутом письме Достоевский сообщает А.Н. Майкову: «Сел писать за богатую идею. Вроде «Преступления и наказания», но еще ближе, еще насущнее к действительности и прямо касается самого важного современного вопроса». Самым важным современным вопросом Достоевский, убежденный монархист, конечно, считал борьбу с тайными антимонархическими движениями.

М.М. Дунаев в своей книге «Православие и русская литература» утверждал, что «реализм Достоевского не может быть вполне понят вне Православия. Писатель служил Православию выстраданностью веры. Только не следует думать, будто такое служение непременно предполагает создание идиллий в духе античных пасторалей - то обернулось бы всё тою же мечтательностью и фантазёрством». В последние годы жизни Достоевский высказал свое однозначное суждение о носителях идей своеволия, об отрицателях Христа: «...Кто люди-то эти, которые отрицают Христа, как Спасителя? То есть не то я говорю, хорошие они или дурные, а то, что знают ли они Христа-то сами, по существу? Поверьте, что нет... Во-вторых, все эти люди до того легковесны, что даже не имеют никакой научной подготовки в знании того, что отрицают. Отрицают же они от своего ума. Но чист ли их ум и светло ли их сердце?». Впервые об исканиях таких «отрицателей Христа» в художественной форме он выразил свое мнение в романе «Бесы». В письме к А.Н. Майкову еще в 1868 году Достоевский представляет главный образ нового задуманного романа в самых общих чертах: «У меня есть на уме теперь огромный роман, название ему «Атеизм». Лицо есть: русский человек нашего общества, и в летах, не очень образованный, но и не необразованный, не без чинов, - вдруг, уже в летах, теряет веру в Бога. Всю жизнь он занимался только одной службой, из колеи не выходил и до 45 лет ничем не отличался. (Разгадка психологическая; глубокое чувство; человек и русский человек). Потеря веры в Бога действует на него колоссально. (Собственно действие в романе, обстановка - очень большие). Он шныряет по новым поколениям, по атеистам, по славянам и европейцам, по русским изуверам и пустынножителям, по священникам и под конец обретает Христа и русскую землю, русского Христа и русского Бога». Частично этот замысел воплотился в романе «Бесы». В письмах этого периода творчества Достоевский постоянно упоминает об этом романе как о крайне важном моменте своей жизни, утверждая, что после этого романа вся его прежняя литературная деятельность будет казаться «только дрянью и введением». В начале 1869 года он пишет С.А. Ивановой: «Это не обличение современных убеждений, это другое и - поэма настоящая. Если я не напишу его, он меня замучает». В этом сообщении респонденту обнаруживается, что политические мотивы, которые долгое время в критике объявлялись ведущими, в романе «Бесы», по замыслу писателя, далеко не основные. Писатель хотел высказать мысль о важности веры, о смысле христианской нравственности, о невозможности существования нации без Бога, выразить все свои религиозно-философские искания. В сопроводительной статье к «Записным тетрадям» сказано о замысле романа: «Христос и антихрист, Россия и Европа, - вот существо идей, занимавших Достоевского как при замысле «Атеизма», так и в «Житиях великого грешника»«. Эти и другие нравственные мотивы христианского мировоззрения выразил писатель в своем самом, по его признанию, трудном в творческом плане романе. Итоговые религиозно-духовные воззрения писателя верно сформулировал Г.М. Фридлендер, утверждая, что «Достоевский гордился духовными сокровищами, накопленными и сбереженными народной Россией. Он высоко ценил возвышенные социально-эстетические идеалы братства и справедливости, которые веками продолжали жить в сознании ее крестьянских масс, способность русской интеллигенции жить «не для себя а для мысли», ее нравственный максимализм, нежелание довольствоваться «малым», стремление русского «скитальца» не к одному своему узко личному, но к всеобщему, «всечеловеческому» счастью». Это и являлось основной идейной нагрузкой замышляемой эпопеи, что частично воплотилось в романе «Бесы».

АВТОР: Гогина Л.П.