27.07.2012 2011

Коммунистическая агиография как метажанр литературы 1920 - начала 1940-х годов

 

Агиография вышла из лона античной биографии и быстро стала самостоятельным жанром раннехристианской византийской литературы. В X- XI веке агиография мигрировала из Византии в Киевскую Русь. На русскую почву она «пришла» со своим сформировавшимся каноном и устойчивой системой миромоделирования.

В центре агиографии находится «представление об идеальной личности человека, характерное для конкретной исторической эпохи, географической, идеологической и культурной среды». Ее предметом является личность человека, представляющая собой уникальную совокупность жизненного и мистического опыта, личность христианского подвижника.

Сюжет классической агиографии универсален. Он строится с учетом евангельской модели сюжета. В начале каждого жития приводятся сведения о родителях героя, об их праведной, полной благочестия и религиозности жизни. Рождение героя, как правило, чудесно, сопровождается какими-либо знамениями, предопределяющими судьбу новорожденного. Детство героя также необычно: будущий святой рано начинает осознавать свое жизненное предназначение и проводит свое время вдали от игр и забав сверстников в богоугодных занятиях. Его юность проходит под знаком подвижничества: аскетизма, затворничества, борьбы с искушениями. Зрелость состоявшегося подвижника ознаменована ежедневным трудовым подвигом во славу своей веры, заключающимся в учительской и богослужебной деятельности. А в русской житийной традиции непременным результатом деятельности этого этапа жизни святого становится основание монастыря или ряда монастырей. Наконец, ключевым моментом данного сюжета является смерть святого и описание последующих чудес. На протяжении всей истории жанра эта схема практически не изменялась.

Лицо автора в агиографии детерминировано этикетом. Как пишет Д.Лихачев, «Этикет складывается из представления о том, как должно вести себя автору в тексте». Примеры должного поведения автора черпаются из наиболее сакральных текстов христианской культуры. В житийной традиции закрепляется евангелическая пиететная дистанцированность автора от героя. Авторское лицо в этом жанре определяет восхищение - не выходящее, впрочем, за рамки того же этикета - тем образцом воплощения христианских жизнестроительных идеалов, которое являет своей жизнью и деятельностью выбранный герой. Сам же автор признается в собственном несовершенстве по отношению к идеалу и само уничижается, употребляя для того закрепленные в традиции формулы-клише.

Существует также строгая композиционная схема, определяющая места возможного появления авторских этикетных формул в тексте. Житие чаще всего начинается с молитвы, где автор, наряду с панегириком выбранному святому, просит Бога помочь ему в деле написания задуманного текста, само уничижается, преуменьшает свои писательские способности. В дальнейшем тексте эти самоуничижительные характеристики, как правило, повторяются. Завершая повествование, автор вновь прибегает к молитве.

В дискурсивное устройство агиографии заложены два основополагающих принципа. Эти принципы условно можно назвать идеализацией и документализацией. Именно общая установка книжников на идеализацию подвижников обусловила появление четких жанровых рамок в житийной литературе. Эти рамки, жанровые каноны, в своей совокупности, представляли собой некую формулу, придающую общий знаменатель каждому частному биографическому случаю подвижничества.

По законам идеализации, конкретное историческое пространство и время в агиографии вписывается в метаисторический хронотоп христианской мифологии. Д.С.Лихачев отмечает, что агиографы «ищут общего, а общее является им в символическом». Так, любое конкретное историческое или биографическое происшествие рассматривается агиографами по аналогии с некогда свершившимися и запечатленными в священных для христианской культуры книгах. Найденные в священной истории прецеденты придают «смысл событиям, совершающимся в настоящем», включают их в единую мифологическую картину мира христианина. История в агиографии неизбежно становится мифологией, и нередко статус исторического события в житийном повествовании приобретают чудеса, свершенные святым.

По законам документализации, большая часть житий содержит документальную справку об эпохе, на фоне которой проходила жизнь святого, описания исторических событий и исторических лиц, свершающих эти события, точные датировки и географические обозначения. Агиографический текст является документом (почти анкетной справкой), необходимым для акта канонизации святого.

Жанр агиографии имеет также четкие прагматические функции. Главной из них можно назвать утверждение и поддержание авторитета христианства и ключевых для его мифологии фигур среди широкой аудитории. Не менее важна для агиографии образовательная и воспитательная функция. Из любого жития читатель может почерпнуть множество сведений мифологического и историко-религиозного характера, ряд афоризмов и изречений отцов церкви. Но, как справедливо отмечает Н.С.Гордиенко, жития святых представлют собой «нравоучительные рассказы», в которых на первом плане оказывается «не информация, а назидание». Конечной целью агиографа является начертание некоего образца поведения и жизнестроения, который мог бы увлечь собой читателя, возбудить у него желание следовать этому образцу, научить читателя жить правильно: так, как жили лучшие из христиан. Потому в житийной литературе были актуальны тактики проповеди. Сама по себе агиография была воспитательной литературой, «учебником жизни».

Бытуя в историко-литературном процессе, агиография приобрела ряд черт, пополнивших архетипический потенциал жанра. Уже в византийской литературе житийный массив разбился на несколько под жанров. Существуют:

- жития святителей,

- жития мучеников,

- жития юродивых,

- жития политических деятелей,

- жития столпников.

Кроме того, в русской литературе жанр агиографии постоянно «смещался». Так, все существенные для литературы жития («Сказание о Борисе и Глебе», «Житие Александра Невского», «Житие Стефана Пермского», особенно - «Житие протопопа Аввакума» и множество других), при всей несомненной ориентации на закрепленный канон, отмечены ярким художественным своеобразием и некоей жанровой девиантностью. Потому, говоря об агиографии, необходимо учитывать не только канонические черты жанра, но опыты «смещения» жанра в конкретной художественной практике.

Жанр агиографии успешно просуществовал на русской почве вплоть до XVII века. Постепенная секуляризация литературы и формирование ее светского облика в XVII-XVIII вв. отодвинули, но ничуть не уничтожили древнерусские житийные традиции. В недрах христианской культуры продолжали создаваться по-настоящему житийные тексты и в XVIII, и в XIX, и в XX веке (например - в рукописной традиции). В светской же литературе такие писатели XIX века, как Н.С.Лесков (ряд повестей 1860-1870-х годов), Ф.М.Достоевский («Братья Карамазовы» (1879-1880), глава о старце Зосиме), Л.Н.Толстой («Отец Сергий» (1890-1898)), не раз имитировали каноны традиционной агиографии.

Однако нехудожественная действительность XIX века предложила литературе новый тип подвижника - подвижника от революции, искренне верящего в возможность социальной справедливости в «земном» мире и отдающего все свои жизненные силы на ее установление. Это стало предпосылкой для появления революционных текстов по своему существу близких агиографии (см. «рахметовские» эпизоды в романе Н.Г.Чернышевского «Что делать?» (1863), роман С.М.Степняка-Кравчинского «Андрей Кожухов» (1889), ряд биографических зарисовок русских революционеров).

В XX веке жанр агиографии продолжил свою эволюцию по линиям, намеченным в литературе XIX века. В Серебряном веке писатели также имитировали или переосмысляли житийные каноны (например, Л.Андреев «Жизнь Василия Фивейского» (1903)); в традиционалистски ориентированной постреволюционной литературе (а именно в литературе писателей, не принявших революцию) создавались олитературенные жития (чему свидетельство, например, поэмы М.Волошина о протопопе Аввакуме, Серафиме Саровском) и жития-римейки (пример тому - повесть Б.Зайцева «Преподобный Сергий Радонежский» (1924), которая являет собой полухудожественное полупублицистическое переосмысление классического «Жития Сергия Радонежского», текста XV века, написанного Епифанием Премудрым и широко известного в переработке Пахомия Логофета).

Тем не менее, агиография как жанровое и культурное явление получает новую жизнь, как это ни парадоксально, в становящейся советской литературе. В советской риторике постреволюционного времени включается механизм сакрализации грандиозных событий «героической действительности» и новых революционных подвижников. Здесь активизируется мифотворческая практика (перед писателями 1920-х годов ставится задача создания образа идеального коммуниста) и привлечение мифологических, и особенно - христианских аналогий для моделирования образа новой действительности. Это создает предпосылки для выхода архетипа жанра жития из глубин культурной памяти в область художественного творчества.

Кроме того, литература 1920-х годов активно осваивает образы и сюжеты квазижитийной революционной литературы XIX века. В этом плане появление коммунистической агиографии обусловлено своеобразной литературной инерцией.

 

АВТОР: Подлубнова Ю.С.