Союзы с конкретизаторами как структурные и содержательные операторы нарратива инициальной части романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева»
В организации нарратива (повествования), то есть линейного порождения речи, которая развивается в конкретном времени (прочтение) и отображает в художественном пространстве времени образ реального времени, важную роль играют все временные и пространственные показатели (лексические, морфологические, синтаксические), но особую роль в системе нарратива играют сочинительные союзы с временными и пространственными конкретизаторами (частицами и наречиями).
Относительная самостоятельность лексико-семантических конкретизаторов при совместном употреблении с союзными средствами в сложных предложениях, проводимый различными исследователями анализ структуры высказываний в русском языке, языковые аспекты изучения текста, и в частности нарратива, позволяют обратиться к рассмотрению такого общего свойства для всех рассматриваемых лексических единиц, используемых в роли лексико-семантических конкретизаторов, как их непосредственная связь с функционированием текста.
Как известно, частицы и союзы, обладая размытым, неконкретным, в высшей степени абстрагированным первичным лексическим значениям, тем не менее, взаимодействуют как с компонентами структурной схемы, так и с членами предложения как структурно-семантическими компонентами; их действие также распространяется на сферы текста, более протяженные, чем предложение - слитное синтаксическое целое, абзац, часть, глава.
В повествовательных фрагментах текстов динамическая смена событий рисуется с опорой на временные и пространственные координаты, которые могут выражаться не только сложными, но и отдельными предложениями, употребляющимися в начале достаточно самостоятельного фрагмента повествовательного текста, типа: «Вот сентябрь, вечер» (Бунин, Жизнь Арсеньева, II, 6).
Не меньшую роль в передаче временной последовательности играет сам порядок предложений и порядок глагольных сказуемых внутри отдельных предложений.
В романе «Жизнь Арсеньева» действительность воссоздается через мироощущения, чувства, крепнущее самосознание и, наконец, миропонимание ее героя, и это приводит к тому, что она воспринимается как своего рода поэтическая исповедь. В. Афанасьев справедливо отметил, что «одной из бросающихся в глаза художественных особенностей «Жизни Арсеньева» является ее монологичность» (Афанасьев, 1966, 325). Очевидно, что ограничение диалога подсказано боязнью малейшей фальши в передаче самых сокровенных и интимных чувств, в открытии всех движений своей души. Приобщить других действующих лиц «Жизни Арсеньева» к широкому диалогу И.А. Бунин мог бы только в том случае, если бы его объединяли с ними глубокие интересы. Тогда через это он мог бы свободно выразить в беседах с другими героями также личное и интимное. Но в изображении внутреннего мира героя И.А. Бунин не преследовал такой задачи. «Жизнь Арсеньева» - произведение историческое, так как в нем с большой правдой и художественной точностью изображен мир дворянства и отчасти городского провинциального мещанства. В распаде дворянского сословия даны важнейшие приметы жизни русского общества на рубеже двух веков. Процесс духовного формирования Арсеньева можно уложить в формулу «я и мое понимание жизни».
Темой романа «Жизнь Арсеньева» И.А. Бунина стала история души писателя, становление его характера и таланта. Как текст роман представляет собой трехчастную организацию: инициальная часть (I книга) - развивающая часть (инвертированное содержание) - (II, III, IV книги) - финальная часть (V книга).
Уже в названии, где рассказчик назван и стилистически выделяется (собственно сказ, по В.В. Виноградову), заложены интенции к нарративной организации, то есть содержится указание на время. Семантическая же структура его включает следующие компоненты: 1) «особая форма движения материи, возникающая на определенном этапе ее развития», 2) «физиологическое состояние человека, животного, растения от зарождения до смерти», 3) «полнота проявления физических и духовных сил», 4) «период существования кого-либо», 5) «образ существования кого-либо», 6) «деятельность общества и человека в тех или иных проявлениях, в различных областях, сферах», 7) «окружающая нас реальная действительность; бытие»; 8) «оживление, возбуждение, вызванное деятельностью живых существ» (MAC, 1985, 484-485).
На основе антропоморфного критерия в семантической структуре слова обнаруживается противопоставление сем: человек - мир. Сфера человек связана с реализацией сем физиологическое состояние образ существования - деятельность. Сфера мир реализуется в соотношении сем: особая форма движения материи - реальная действительность; бытие. Пересечение элементов семантической структуры наблюдается в точке окружающая нас - реальная действительность. Таким образом, сфера бытия - мира реализуется через определенный показатель (нас) и в конце концов распространяется на значение особая форма движения материи, так как венцом движения и развития материи является человек. Здесь значение жизнь приобретает обертоны смысла, близкие к понятию житие (в широком смысле слова). «Житие» употребляется в следующих значениях: 1) «произведение религиозной (христианской) литературы, представляющее собой описание жизни какого-либо святого, подвижника и т.п.)», 2) «устар.: то же, что жизнь; то же, что жизнь (во 2, 4 и 5 значениях), житье» (MAC, 1985, 487).
В контексте инициальной части романа слово жизнь актуализирует первичное значение, приобретая черты, связанные с жанром жития, подчеркивая протяженность повествования. Первый инициальный абзац начинается цитатой: «Вещи и дела, аще не написании бывают, тмою покрываются и гробу беспамятства предаются, написании же яко одушевлении...» (Жизнь Арсеньева, I, 1). А. Блюм в статье «Лишь слову жизнь дана...» (1979, 114) высказал предположение, что это несколько измененная Буниным цитата из рукописи поморского проповедника XVIII в. Ивана Филиппова придает повествованию религиозную окраску, так как «Жизнь Арсеньева» вообще протекает под знаком Библии, и утверждает два типа запечатления вещей и дел (событий): написанные / ненаписанные. При этом актуализируется позитивный член оппозиции как создающий «одушевленный» мир, пропущенный сознанием пишущего, отношению к повествованию Арсеньева - мир воображаемый.
И.А. Бунину свойственно спокойное, реже «отстраненное» повествование, конкретизированное во времени и пространстве: «Я родился полвека тому назад, в средней России, в деревне, в отцовской усадьбе» (Жизнь Арсеньева, I, 1).
Россия, деревня, отцовская усадьба - тематический ряд, обозначающий социальный и культурный статус повествования. Конкретный темпоральный лексический показатель (полвека тому назад) далее размывается: «У нас нет чувства своего начала и конца. И очень жаль, что мне сказали, когда именно я родился. Если бы не сказали, я бы теперь и понятия не имел о своем возрасте, - тем более что я еще совсем не ощущаю его бремени, - и, значит, был бы избавлен от мысли, что мне будто бы полагается лет через десять или двадцать умереть. А родись я и живи на необитаемом острове, я бы даже и о самом существовании смерти не подозревал. «Вот было бы счастье!» - хочется прибавить мне. Но кто знает? Может быть, великое несчастье. Да и правда ли, что не подозревал бы? Не рождаемся ли мы с чувством смерти? А если нет, если бы не подозревал, любил ли бы я жизнь так, как люблю и любил?» (Жизнь Арсеньева, I, 1). Здесь уже закладываются актуальные концептуальные понятия: жизнь - смерть, время - вечность: «О роде Арсенъевых, о его происхождении мне почти ничего не известно. Что мы вообще знаем! Я знаю только то, что в Гербовнике род наш отнесен к тем, «происхождение коих теряется во мраке времен». Знаю, что род наш «знатный, хотя и захудалый», и что я всю жизнь чувствовал эту знатность, гордясь и радуясь, что я не из тех, у кого нет ни рода, ни племени. В Духов день призывает церковь за литургией «сотворить память всем от века умершим»... (Жизнь Арсеньева, I, 1).
Далее возникает еще один временной вектор, связанный с библейским пониманием времени как сближением с «единым Отцом всего сущего»: «В стране, заменившей мне родину, много есть городов, подобных тому, что дал мне приют, некогда славных, а теперь заглохших, бедных, в повседневности живущих мелкой жизнью. Все Dice над этой жизнью всегда - и недаром - царит какая-нибудь серая башня времен крестоносцев, громада собора с бесценным порталом, века охраняемым стражей святых изваяний, и петух на кресте, в небесах, высокий господний глашатай, зовущий к небесному Граду (Жизнь Арсеньева, I, 1).
В данном контексте мы видим еще одно временное измерение - теперь, но в другом месте - «стране, заменившей родину» - включается историческое время, близкое к реальному.
Пространство - время представляет в инициальной части свое единство и реализуется в значениях теперь - тогда - всегда (вечно); здесь - там - в ином мире, близком «Отцу всего сущего». Эти триады относительно изоморфны и взаимосвязаны единой точкой зрения повествователя, который показывает свой воображаемый мир через воспоминание.
Начальная глава первой книги является вступлением к произведению в целом, но уже вторая - говорит о том, что даже мимолетные и незначительные ощущения и впечатления Алеши Арсеньева будут в их первозданной чистоте наслаиваться одно на другое, как бы создавая первые «петли» все усложняющейся «вязки» произведения. Начало второй главы первой книги начинается с указания на этот акт. Последовательность временного отрезка выражена порядковым числительным первый: «Самое первое воспоминание мое есть нечто ничтожное, вызывающее недоумение. Я помню большую, освещенную предосенним солнцем комнату, его сухой блеск над косогором, видным в окно, на юг... Только и всего, только одно мгновенье! Почему именно в этот день и час, именно в эту минуту и по такому пустому поводу впервые в жизни вспыхнуло мое сознание столь ярко, что уже явилась возможность действия памяти? И почему тотчас же после этого снова надолго погасло оно?» (Жизнь Арсеньева, I, 2).
«Воспоминание - 1) то, что сохранилось в памяти; мысленное воспроизведение этого, возобновление представлений о ком-либо, чем-либо; 2) мн.ч. (воспоминания...) записки или рассказы о прошлом» (MAC, 215 - 216). Здесь актуализированы оба значения: память - возобновление представлений - рассказы о прошлом. Временной план пропущен через суждение субъект. Имеет место я-повествование, которое связано с тем, что голоса героев подаются в жесткой оправе голоса повествователя (рассказчика). Я - повествователь совмещает настоящее проживание во времени с прошлым, и последнее становится прошлым актуальным, перекрывающим настоящее, именно оно царит в романе, формируя воображаемый мир героя: младенчество - подростковый возраст - юношество и т.д.
Создавая вторую главу первой книги, И.А. Бунин задает два риторических вопроса: «Где были люди в это время?» и «Почему Dice остались в моей памяти только минуты полного одиночества?» (Жизнь Арсеньева, I, 2). Из этого следует, что нарративный характер прозы И.А. Бунина заключается в постепенности «овладения» миром. Именно в этой части закладываются операторы нарратива: вот (с повтором) - и вдруг - и опять (с повтором).
В контексте описания рода, сопричастности человека Отцу в вечности это все-таки опять триада: мгновение - длительность - вечность. Действительно, для повествования актуальны первые два члена триады; последний компонент расширяет временные рамки, придавая многомерность и объемность повествования во времени:
Младенчество свое я вспоминаю с печалью. Каждое младенчество печально: скуден тихий мир, в котором грезит жизнью еще не совсем пробудившаяся для жизни, всем и всему еще чуждая, робкая и нежная душа. Золотое, счастливое время! Нет, это время несчастное, болезненно - чувствительное, жалкое.
Может быть, мое младенчество было печальным в силу некоторых частных условий? В самом деле, вот хотя бы то, что рос я в великой глуши. Пустынные поля, одинокая усадьба среди них... Зимой безграничное снежное море, летом - море хлебов, трав и цветов... И вечная тишина этих полей, их загадочное молчание... Но грустит ли в тишине, в глуши какой-нибудь сурок, жаворонок? Нет, они ни о чем не спрашивают, ничему не дивятся, tie чувствуют той сокровенной души, которая всегда чудится человеческой душе в мире, окружающем ее, не знают ни зова пространства, ни бега времени. А я уже и тогда знал все это, Глубина неба, даль полей говорили мне о чем-то ином, как бы существующем помимо их, вызывали мечту и тоску о чем-то мне недостающем, трогали непонятной любовью и нежностью неизвестно к-кому и чему...
...Почему же остались в моей памяти только минуты полного одиночества? Вот вечереет летний день. Солнце уже за домом, за садом, пустой, широкий двор в тени, а я (совсем, совсем один в мире) лежу на его зеленой холодеющей траве, глядя в бездонное синее небо, как в чьи-то дивные и родные глаза, в отчее лоно свое. Плывет и, круглясь, медленно меняет очертания, тает в этой вогнутой синей бездне высокое, высокое белое облако... Ах, какая томящая красота! Сесть бы на это облако и плыть, плыть на нем в этой жуткой высоте, в поднебесном просторе, в близости с богом и белокрылыми ангелами, обитающими где-то там, в этом горнем мире! Вот я за усадьбой, в поле. Вечер как будто все тот же - только тут еще блещет низкое солнце - и все так Dice одинок я в мире (Жизнь Арсеньева). Таким образом формируется хронотоп, то есть взаимосвязь временных и пространственных отношений в целостном мире художественного произведения. Специфика пространства и времени в романе «Жизнь Арсеньева» отмечена перевоплощением времени в пространство, время связано со структурой пространства, его конкретными формами, такими как имение, дом.
В этом фрагменте в едином воспоминании сливаются два временных плана, маркируемых двумя операторами нарративности и тогда - вот. Тогда обозначает прошлое, в котором актуализировано настоящее воспоминание: « я уже и тогда знал все это... вот вечереет летний день... вот я за усадьбой... одинок я в мире». Время осознается через «зов пространства» и «бег времени». «Зов пространства» позволяет в воспоминании вернуться в места детства, на настоящую родину. Это единство воспроизводит конкретное мгновение, маркированное частицей вот, место и время его реализации, обозначенные лексически: летний день («вечереет») - солнце - облако - горний мир - мир «вселенная».
У И.А. Бунина всегда возникает пространственно-временной расширитель горний мир (пространство) - летний день (дающий ощущение мира - вселенной) - бег времени (переходящий во вневременное «не знает ни пространства, ни бега времени»). Операторы нарративности условно запечатлевают это триадой вот - а затем - а потом (в прошлом и всегда).
В третьей главе рассказывается о первой поездке в город, когда обычное кажется то необыкновенным, то огромным, когда еще не с чем сравнивать, нет ни чувства пропорции, ни чувства ценности вещей. «А потом были еще две великих радости: мне купили сапожки с красным сафьяновым ободком на голенищах, про которые кучер сказал на весь век запомнившееся мне слово...» (Жизнь Арсеньева, I, 3). Появляется союз а с конкретизатором потом, который намечает перспективу протекания событий во времени. Таким образом, операторы наррации в наиболее абстрагированном значении запечатлевают время в пространственных параметрах, выраженных лексически.
В начале романа лексема первый закрепляет инициацию нарратива. Самое первое воспоминание (Жизнь Арсеньева, I, 2). Из этих событий на первом месте стоит мое первое в жизни путешествие, самое далекое и самое необыкновенное из всех моих последующих путешествий (Жизнь Арсеньева, I, 3). Эта поездка впервые раскрывшая мне радости земного бытия, дала мне еще одно глубокое впечатление. Я испытал его на возвратном пути. Мы выехали из города в предвечернее время, проехали длинную и широкую улицу, уже показавшуюся мне бедной по сравненью с той, где была наша гостиница и церковь Михаила Архангела, проехали какую-то обширную площадь, и перед нами опять открылся вдали знакомый мир - поля, их деревенская простота и свобода. Путь наш лежал прямо на запад, на закатное солнце, и вот вдруг я увидел, что есть еще один человек, который тоже смотрит на него и на поля (Жизнь Арсеньева, I, 3).
Воспоминание о прошлом реализуется через образ пути в пространстве - знакомый мир, поля - «путь наш лежал прямо на запад, на закатное солнце». Пространственные параметры расширяются, приобретая космические масштабы «на закатное солнце». В этой метафоре находит воплощение хронотоп, реализующий «овременение пространства» и «опространствование времени», путь в космическом масштабе конкретизирующийся через временной параметр - закатное солнце.
Появление союза с конкретизаторами - частицей вот и наречием вдруг - это уже как бы абстрагированная формула нарратива И.А. Бунина. Союз и обозначает наррацию, потенциальное соединение, наращивание повествования. Частица вот конкретизирует этот пространственно-временной параметр нарратива во времени (мгновенное вот, то есть сейчас). Наречие вдруг обозначает «неожиданность, внезапность, тотчас, разом, одновременно». Вот употребляется в следующих значениях: 1) «указание, близость», 2) «последовательность действий, смена явлений, происходящее перед глазами, повторяется, эмоциональная сторона речи; выразительность, именно в сочетании с частицами и наречиями (MAC, I, 219). И - сочинительный, соединительный союз. Среди значений этого союза есть общая сема - присоединение: 1) соединительный союз, употребляющийся для соединения однородных членов предложения и предложений, представляющих собой однородные сообщения, 2) союз присоединяет предложение, связанное по смыслу со всем предшествующим изложением или с какой-либо ранее изложенной мыслью, а также обобщающее то, что изложено, 3) в соединении с предшествующей паузой указывает на внезапность, неожиданность наступления действия, состояния, 4) употребляется в начале целого ряда предложений в повествовании..., сообщая ему плавность и указывая на последовательную смену событий, явлений (MAC, I, 626). И - маркер нарратива, вот - его конкретизатор во времени без указания на точность условия протекания события, вдруг - указывает на внезапность и его восприятие. Таким образом, союзы с конкретизаторами - конденсаторы смысла нарратива, его структурные и содержательные операторы и маркеры.
Цитатами из инициальной части первых трех глав мы обозначаем тему. Далее идет четвертая глава: «дальнейшие мои воспоминания». Лексема дальнейшие продвигает течение нарратива. «Дальнейшие мои воспоминания о моих первых годах на земле более обыденны и точны, хотя все так же скудны, случайны, разрозненны: что, повторяю, мы знаем, что помним - мы, с трудом вспоминающие порой даже вчерашний день!» (Жизнь Арсеньева, I,4).
Инициальная часть первой книги задает общий тон повествования, являясь при этом главной по отношению ко всему роману. Начальные части глав находятся в свою очередь, в определенной корреляции, образуя структурный каркас, на основе которого идет развитие событий, описание протекания жизни.
Следующее понятие, к которому обращаемся, - «ключевое слово». Наряду с термином «ключевое слово» ученые употребляют и такие, как «опорный элемент» (В.В. Одинцов), «ключевой элемент» (А.В. Пузырев), «смысловые вехи» (А.Н. Соколов), «смысловые ядра» (А.Р. Лурия), «смысловые опорные пункты» (А.А. Смирнов). Кроме того, множество ключевых слов текста рассматривают как целое, называя его «набором ключевых слов» (А.В. Сахарный). Все эти термины объединяет то, что они обозначают определенные части текста, которые в первую очередь служат для его понимания. Ключевым признается не только слово, но и словосочетание, предложение, сверхфразовое единство (Сиротко-Сибирский, 1988, 9). Отсюда такие важнейшие признаки ключевых слов, как их обязательная многозначность, семантическая осложненность, реализация в тексте их парадигматических, синтаксических связей. В одних главах они лишь изредка проступают на поверхности текста, а в других, наоборот, отчетливо пронизывают художественную ткань, заставляя нас искать в них особый смысл. Ключевые слова могут встречаться в любой части текста и не имеют фиксированной, жестко закрепленной позиции. Так, в частности, отмечают тенденцию ключевых знаков к концентрации в начале текста (Сахарный, Штерн, 1988, 42; Мурзин, Штерн, 1991, 85-86) и как следствие - возможность совпадения с заглавием Пузырев, 1995, 133). Ключевой знак квалифицируется как дейктический (индексальный), указывающий на смысл, общее содержание текста (Залевская, 1992, 91). Набору ключевых слов придается статус «текста-примитива» - предельно уменьшенной модели содержания того текста, «ключом» к которому он является.
«Ключевых знаков в тексте не может быть меньше двух», - замечает В.А. Лукин (Лукин, 1999, 109). Ключевые слова образуют в тексте семантические комплексы, вокруг них группируются синонимичные им единицы, слова, ассоциативно с ними связанные, однокорневые слова, повтор которых в том или ином контексте не случаен.
Ключевые лексические компоненты первой книги романа «Жизнь Арсеньева» можно представить следующим образом: «Дальнейшие воспоминания» - «Детская душа начинает привыкать» - «Постепенно миновало мое... одиночество» - «За людской избой... громадные лопухи» - «Всюду была своя прелесть» - «Затем детская жизнь становится разнообразнее» - «Помню поездки к обедне» - «Люди совсем неодинаково чувствительны к смерти» - «Дни слагались в недели, месяцы» - «Человек в сюртучке» - «Охотничий кинжал» - «Дон-Кихот» - «Пушкин» - «Начались отроческие годы» - «В последний год нашей жизни в Каменке...» «Смерть Нади» - «В августе того года» - «Как-то в конце августа...» - «Там, за опушкой...».
Инициальные части содержат ключевые слова, заключающие темы: «детская душа» - «отрочество» - «лопухи» - «поездки» - «смерть» - «дни, недели, месяцы» - «Дон-Кихот» - «Пушкин» - «отроческие годы» - «последний год» - «Каменка» - «Смерть Нади».., которые указывают на изменчивое состояние формирующегося сознания и событий.
Основная тема - «детская душа». В структуру нарратива входят концепты: жизнь - смерть; годы - дни, недели - месяцы; «Дон-Кихот» - «Пушкин». Они определяют характер протекания событий. Это время, пространство жизни и смерти, пространство художественного текста, который осваивает повествователь.
Относительная самостоятельность операторов нарративности (лексико - семантических конкретизаторов) при совместном употреблении с союзными средствами, языковые аспекты изучения текста позволяют обратиться к рассмотрению непосредственной связи лексических единиц, используемых в роли семантических конкретизаторов с функционированием частей текста.
Систематизировав и выявив общую структуру операторов нарратива, получается следующее: вот - вот уже - а затем - а теперь - а когда - а порой - и да будет (вовеки). Структура операторов четвертой главы романа «Жизнь Арсеньева» И.А. Бунина, концентрирует общий характер протекания событий: от вот (вот уже) - до и да будет (вовеки). События протекают с плавными переходами, имеется оптимистическое «да будет» (вовеки). Эта плавность, мягкость, с некоторыми контрастами «когда» - «порой» конкретизируется мягкими остановками, длительностью но все еще - и все еще.
Почти в каждой главе есть особая внутренняя завершенность - но уж - а потом - и вот или повтор конкретизатора, отмечающий настоящее, внутреннюю остановку - и теперь - и теперь. Часто встречаются операторы, фиксирующие протекание событий во времени и пространстве, а также некоторое завершение процесса: а потом - а там - и вот. Союз w с конкретизатором вот в этом случае является итоговым, определяет в исповеди временную точку, событие. Важно увидеть, как события наращиваются, сгущаются, разряжаются: и опять - и уже - но нет-нет...
В некоторых главах романа пространственно-временные семантические конкретизаторы отсутствуют, их место занимают операторы рефлексии: но ведь - и почему - а что... Герой-повествователь делает остановку в повествовании, его сменяют рассуждения. Есть главы со сквозным протеканием событий, в которых наращивается движение, разбег: а меж тем - а потом - и дальше - а вот - а там уж - а там хоть. С девятнадцатой главы появляется оператор и вдруг, который нарушает плавные течения речи: и вдруг с а теперь – но уже - а потом.
Частица вот с конкретизаторами употребляется реже. События развиваются достаточно последовательно. Но плавное течение меняется с появлением в жизни ребенка неведомого для него - смерти, разлуки.
В последней главе (двадцать первой) нет союзов с временными и пространственными конкретизаторами. На их месте возникают рефлексивные всплески, отмеченные операторами и даже - и как бы - и еще, открывающие возможности для наращивания смысла в инвертированном содержании.
Считаем необходимым подробно описать употребление сочинительных союзов с пространственными и временными конкретизаторами в каждой главе романа, начиная с четвертой, так как первые три являются инициальными для всего произведения.
В четвертой главе говорится о том, что воспоминания героя о первых годах жизни еще случайны и разрозненны: «Детская душа моя начинает привыкать к своей новой обители, находить в ней много прелести уже радостной, видеть красоту природы уже без боли, замечать людей и испытывать к ним разные, более или менее сознательные чувства».
В данной книге сочинительные союзы с конкретизаторами (наречиями и частицами) выстраиваются следующим образом: вот... уже - а затем - а теперь - а когда - а порой - и да (будет вовеки).
Выделенные в словарях оттенки указательного значения частицы вот (в словаре С.И. Ожегова - четыре значения, в 4-х томном словаре АН СССР - шесть значений) в реальном функционировании значительно разнообразнее. Наряду с пространственной функцией частица вот может выражать и указание на определенный момент во временной последовательности, причем, временное значение синкретично с пространственным. Благодаря осложнению указательной функции различными обстоятельственными оттенками данная частица приобретает черты гибридности: она обнаруживает свойства наречия, местоимения, союза. Значения этой частицы актуализируются в разных комбинациях и создают широкий спектр ее значений, которые весьма существенны для оформления текста. Вот уже - частица употребляется для подчеркивания длительности действия (СССР Я, 1997, 69). А затем - союз а в сочетании с наречием затем в значении «после этого, потом» (MAC, I, 581)) употребляется для присоединения завершающего слова, которое обозначает действие при перечислении (СССР Я, 1997, 23): «...сажает на колени, тискает и целует, а затем ссаживает». А теперь - союз а в сочетании с наречием теперь употребляется для обозначения действия, которое происходит «в настоящее время, в данный момент; сейчас» (MAC, IV, 354). А когда - союз а сочетается с наречием времени когда «в какое время» (MAC, II, 66). А порой - противительный союз а (присоединительный), в сочетании с лексической единицей «порой», употребляется для присоединения слов «мечты и думы», содержание которого является уточнением, дополнением предшествующего сообщения: «...и незаметно стал делить все свои игры и забавы, радости и горести, а порой и самые сокровенные мечты и думы...». И да (будет вовеки) - союз и с частицей да употреблен в сочетании с глаголом в третьем лице настоящего времени для выражения пожелания: «В далекой родной земле, одинокая, навеки всем миром забытая, да покоится она в мире, и да будет вовеки благословенно ее бесценное имя». Каждый из конкретизаторов уточняет союзное значение в направлении своей индивидуальной семантики.
В этой главе воспоминания повествуют о том, что ощущения становятся более сознательными, проникают в душу как чувства радости и огорчения: «Так постепенно миновало мое младенческое одиночество. Помню: однажды осенней ночью я почему-то проснулся и увидал легкий и таинственный полусвет в комнате, а в большое не завешенное окно - бледную и грустную осеннюю луну, стоявшую высоко, высоко над пустым двором усадьбы, такую грустную и исполненную такой неземной прелести от своей грусти и своего одиночества, что и мое сердце сжали какие-то несказанно-сладкие и горестные чувства, те самые как будто, что испытывала и она, эта осенняя бледная луна. Но я уже знал, помнил, что я не один в мире, что я сплю в отцовском кабинете, - я заплакал, я позвал, разбудил отца... Постепенно входили в мою жизнь и делались ее неотделимой частью люди».
А потом - и вот - а там - а сколько
А потом - союз а в сочетании с наречием потом употребляется в значении «затем» (MAC, III, 333): «В общем же, повторяю, раннее детство представляется мне только летними днями, радость которых я почти неизменно делил сперва с Олей, а потом с мужицкими ребятишками из Выселок, деревушки в несколько дворов, находившейся за Провалом, в версте от нас». И вот - союз и в сочетании с частицей вот употреблен в начале предложения для указания на наступление новой стадии действия по сравнению с той, которая отражается предыдущим предложением. А там - союз а в сочетании с наречием там в значении «в том месте»: «Это только Подстепье, где поля волнисты, где все буераки да косогоры, неглубокие луга, чаще всего каменные... И вот я расту, познаю мир и жизнь в этом глухом и все же прекрасном краю, в долгие летние дни его, и вижу: жаркий полдень, белые облака плывут в синем небе, дует ветер, то теплый, то совсем горячий, несущий солнечный жар и ароматы нагретых хлебов и трав, а там, в поле, за нашими старыми хлебными амбарами, - они так стары, что толстые соломенные крыши их серы и плотны на вид, как камень, а бревенчатые стены стали сизыми, - там зной, блеск, роскошь света, там, отливая тусклым серебром, без конца бегут по косогорам волны неоглядного ржаного моря.
А сколько - союз а в сочетании с наречием определительным сколько в восклицательном предложении обозначает большое количество (как много!) (MAC, IV, 114). «Потом оказалось, что среди нашего двора... есть какое-то древнее каменное корыто... А под амбарами оказались кусты белены... Под амбарами же нашли мы и многочисленные гнезда крупных бархатно-черных с золотом шмелей... А сколько мы открыли съедобных кореньев, сколько всяких сладких стеблей и зерен на огороде, вокруг риги, на гумне, за людской избой, к задней стене которой вплотную подступали хлеба и травы!».
За людской избой и под стенами скотного двора росли громадные лопухи, высокая крапива - и «глухая» и жгучая, - пышные малиновые татарки в колючих венчиках, что-то бледно-зеленое, называемое козельчиками, и все это имело свой особый вид, цвет, запах и вкус.
Но уж где - а потом - а затем - но все еще - и все еще - но уже - и вот.
Но уж где - противительный союз но в сочетании с усилительной частицей уж употребляется для подчеркивания наречия места где. Данная конструкция находится в начале нового фрагмента текста: «Но уж где было настоящее богатство всякой земляной снеди, так это между скотным двором и конюшней, на огородах». А потом, а затем - союз а в сочетании с наречиями потом в значении «следуя за каким-либо событием, явлением, действием; затем» (MAC, III, 333) и затем в значении «после этого, потом; далее» (MAC, I, 581): «Ломто: солнце пекло все горячее траву и каменное корыто на дворе, воздух все тяжелел, тускнел, облака сходились все медленнее и теснее и, наконец, стали подергиваться острым малиновым блеском, стали где-то, в самой глубокой и звучной высоте своей погромыхивать, а потом греметь, раскатываться гулким гулом и разражаться мощными ударами да все полнее, величавей, великолепнее...».
В романе часто встречаются в роли семантических конкретизаторов слова еще и уже. Специфику этих слов заметил A.M. Пешковский: «Усилительные слова, образовавшиеся из наречий, сохраняют нередко следы самостоятельного значения и образуют что-то среднее между усилительной частицей и наречием. Таковы, например, уже (ср.: там он стал уже уставать, уже там он стал уставать, уже он стал там уставать, каково же было другим) и еще, ясно сохранившее временное значение» (Пешковский, 1956, 149).
Но все еще, и все еще - трехкомпонентные элементы употреблены в составе сложного предложения, где содержание второй части является дополнительным сообщением, вызванным содержанием первой: «Мир все расширялся перед нами, по все еще не люди и не человеческая жизнь, а растительная и животная больше всего влекли к себе наше внимание, и все еще самыми любимыми нашими местами были те, где людей не было, а часами - послеполуденные, когда люди спали».
Но уже - в следующем контексте значение союза но усиливается наречием уже, при этом еще более отчетливо противительно-уступительные отношения. И вот - союз и в сочетании с частицей вот употреблен в начале предложения для указания на наступление новой стадии действия по сравнению с той, которая отражается предыдущим предложением: «Сад был весел, зелен, по уже известен нам, в нем хороши были только дебри и чащи, птичьи гнезда (особенно если в них, в этих чашечках, сплетенных из прутиков и устланных чем-то мягким и теплым, сидело и зорким черным зернышком смотрело что-нибудь пестро окрашенное) да малинки, ягоды которых были несравненно вкуснее тех, что мы ели с молоком и с сахаром после обеда. И вот - скотный двор, конюшня, каретный сарай, рига на гумне».
Всюду была своя прелесть!
На скотном дворе, весь день пустом, с ленивой грубостью скрипели ворота, когда мы из всех своих силенок приотворяли их, и остро, кисло, но неотразимо привлекательно воняло навозной жижей и свиными закутами.
Операторов с пространствненно-временными конкретизаторами нет.
Затем детская жизнь моя становится разнообразнее. Я все больше замечаю быт усадьбы, все чаще бегаю в Выселки, был уже в Рождестве, в Новоселках, у бабушки в Батурине...
И теперь - и теперь
И теперь - союз в сочетании со словом «теперь» употреблен для соединения частей сложного предложения, первая из которых излагает причину события, названного второй частью, а также для соединения слов, обозначающих действия, которые находятся между собой в определенных отношениях: «Полдень помню такой: бодрое предвкушенье уже готового обеда у всех возвращающихся с поля, - у отца, у работников, косивших с косцами и теперь въезжающих во двор на возу подкошенной вместе с цветами на межах травы...».
И теперь - употребляется в ином значении, так как соединительный союз и в сочетании с наречием теперь обозначает «в настоящее время, в данный момент; сейчас» (MAC, Т. IV, 354): «Я уже что-то слышал о них на дворне - что-то непонятное, но почему-то запавшее мне в сердце. И теперь, увидав их вдвоем на возу, вдруг с тайным восторгом почувствовал их красоту, юность, счастье».
Помню поездки к обедне, в Рождество.
В этой главе встречается только один пространственно-временной оператор нарративности - а когда.
А когда - простой союз а сочетается с временным союзом когда. Союз когда, указывая лишь на соприкосновение двух ситуаций во времени, не способен однозначно квалифицировать одновременность действия или следования одного за другим. Многозначный союз когда обладает более слабой различительной способностью. Конкретный характер временной зависимости в предложениях с таким союзом передается видовременными значениями глаголов-сказуемых. Он употребляется для присоединения придаточной части сложноподчиненного предложения и указывает на то, что действие, названное в главной части, предшествует действию, названному в придаточной части, полностью завершаясь к его началу: «Но село солнце, стало темнеть, стемнело - вестей «оттуда» все не было, а когда они пришли, все притихло еще более: оба погибли - и Сенька и лошадь».
Люди совсем не одинаково чувствительны к смерти. Есть люди, что весь век живут под ее знаком, с младенчества имеют обостренное чувство смерти (чаще всего в силу столь же обостренного чувства жизни). Протопоп Аввакум, рассказывая о своем детстве, говорит: «Аз же некогда видех у соседа скотину умершу и, той нощи восставши, пред образом плакався довольно о душе своей, поминая смерть, яко и мне умереть...» Вот к подобным людям принадлежу и я.
А потом - а там - и вот.
А потом - сочинительный союз а в сочетании с временным наречием потом находится в начале предложения и обозначает «спустя некоторое время, не сейчас; позже» (MAC, III, 333). А там - союз а в сочетании с наречием там обозначает «потом, затем» (MAC, IV, 337). Оба конкретизатора потом и там выражают временные отношения, подчеркивают последовательность действий. Они оказывают влияние на семантику всей конструкции и играют при этом важную роль в нарративе: «Когда и как приобрел я веру в бога, понятие о нем, ощущение его? Думаю, что вместе с понятием о смерти... Но все же смерть оставалась смертью, и я уже знал и далее порой со страхом чувствовал, что на земле все должны умереть - вообще еще очень нескоро, но, в частности, в любое время, особенно же накануне Великого поста... Думал так и я... А потом начинался Великий пост - целых шесть недель отказа от жизни, от всех ее радостей. А там - Страстная неделя, когда умирал даже сам спаситель...».
И вот - частица определяется исследователями как показатель результативности, кульминационное, что функционально соединяет частицу и союз для выражения синтаксических связей. Мы отмечаем вероятность ее появления в подобной замыкающей функции в тексте, где имеются глаголы и отглагольные существительные, объединяемые общей семантикой - «восприятие», «анализ окружающего мира». Текст разворачивается и завершается как относительное целое единство после появления указанной частицы-сигнала. В построенном текстовом единстве обнаруживаются типовые, воспроизводимые по семантике модели предложения, которые встречаются и в других частях романа: «...начинался Великий пост... На Страстной, среди предпраздничных хлопот, все тоже грустили, сугубо постились, говели... К вечеру Великой субботы дом наш светился предельной чистотой..., тихо ждущей в своем благообразии великого Христова праздника. И вот праздник наконец наступал, - ночью с субботы на воскресенье в мире совершался некий дивный перелом, Христос побеждал смерть и торжествовал над нею». Частица и вот, усиленная словом помощником «наконец», сигнализирует о кульминационности. Таким образом, она актуализирует содержание всей предшествующей части, построенной на основе глагольной ассоциативной цепочки, замыкает ее. Появление и вот в этой роли в составе сложного синтаксического целого закономерно в монологической речи. Чем больше протяженность текста, который строится на основе семантических потенций первого основного глагола в результате развития его ассоциативных связей, тем вероятнее использование союза с конкретизатором в последней части сложного синтаксического целого.
Дни слагались в недели, месяцы, осень сменяла лето, зима осень, весна зиму... Но что могу я сказать о них? Только нечто общее: то, что незаметно вступил я в эти годы в жизнь сознательную.
Помню: однажды, вбежав в спальню матери, я вдруг увидал себя в небольшое трюмо...
Пространственно-временных операторов нет. Особую роль выполняет двоеточие, которое служит сигналом «предупреждения» последующей конкретизации, пояснении.
Человек в сюртучке, неожиданно появившейся однажды на нашем дворе в ледяной и ненастный весенний день, появился у нас снова, - когда именно, не помню, но появился.
И опять - и уже навсегда
И опять - союз и в сочетании с наречием опять обозначает «еще раз, снова» (MAC, II, 635). И уже навсегда - данный конкретизатор выступает в роли усилительной частицы, так как находится при наречии, обозначающем определенный отрезок времени, и подчеркивающем продолжительность действия: «...он, еще будучи лицеистом, с проклятиями бежал из дому после какой-то ссоры с отцом, затем, когда умер отец, так взбесился на брата при разделе наследства, что в клочки порвал раздельный акт, плюнул брату в лицо, крикнув, что он, «когда такое дело», знать не желает никакого дележа, не берет на свою долю ни гроша, и опять и уже навсегда крепко хлопнул дверь родного дома».
В кабинете отца висел на стене старый охотничий кинжал. Я видел, как отец иногда вытаскивал из ножен его белый клинок и тер его полой архалука, Какой сладострастный восторг охватывал меня при одном прикосновении к этой гладкой, холодной, острой стали! Мне хотелось поцеловать, прижать ее к сердцу - и затем во что-нибудь вонзить, всадить по рукоятку. Отцовская бритва тоже была сталь и еще острее, да я не замечал ее. А вот при виде всякого стального оружия я до сих пор волнуюсь - и откуда они у меня, эти чувства?
И затем - и вот - а тут - а сюда - а меж тем - и там - но нет-нет.
И затем - производный союз и сочетаясь с наречием затем употреблен в значении «после этого, потом» (MAC, I, 581). «Мне хотелось поцеловать, прижать ее к сердцу - и затем во что-нибудь вонзить, всадить по рукоятку».
И вот - союз и в сочетании с частицей вот употребляется при описании последовательно сменяющих друг друга действий, которые происходят как бы перед глазами. Последовательность действий в предложении выражена соотношением сказуемых - глаголов несовершенного вида и совершенного видов. Сказуемое первого предложения выражено глаголом несовершенного вида в форме настоящего времени со значением, так называемого настоящего повествовательного, а сказуемое второго предложения - глаголом совершенного вида в форме прошедшего времени. Союз и в этом случае выступает в сопровождении частицы вот: «Помню, двор был пуст, в доме почему-то было тоже пусто и тихо, и вот я внезапно увидел большую и очень пеструю птицу, которая куда-то спешила, боком, неловко, распустив повисшее крыло, прыгала по траве по направлению к амбарам».
А тут - союз а с сочетанием наречия тут употребляется в значении «в этом месте, здесь» (MAC, IV, 429). А сюда - союз а в сочетании с наречием сюда обозначает «в это место» (MAC, IV, 328): «А сколько раз лазил я с Баскаковым на чердак... В мире было небо, солнце, простор, а тут - сумрак и что-то задавленное, дремотное. Полевой ветер вольно шумел вокруг нас по крыше, а сюда его шум доходил глухо, превращаясь в какой-то иной, колдовской, зловещий...».
А меж тем - союз а соединен с сочетанием наречного характера, усиливающее оттенок значения несоответствия: «Если б нашлась эта сказочная сабля! Я бы, кажется, задохнулся от счастья! А меж тем на что она мне была?».
И там - союз и в сочетании с наречием там обозначает «в том же месте» (MAC, IV, 337).
Но нет-нет - употреблено при сказуемом «вспоминалась» в значении: «время от времени» (MAC, II, 485): «Да, в те дни больше всего пленяла таившаяся на чердаке сабля. Но нет-нет вспоминалась и Сашка...».
Дон-Кихот, по которому я учился читать, картинки в этой книге и рассказы Баскакова о рыцарских временах совсем свели меня с ума. У меня не выходили из головы замки, зубчатые стены и башни, подъемные мосты, латы, забрала, мечи и самострелы, битвы и турниры. Мечтая о посвящении в рыцари, о роковом, как первое причастие, ударе палашом по плечу коленопреклоненного юноши с распущенными волосами, я чувствовал, как у меня мурашки бегут по телу.
Нет союзов с пространственно-временными конкретизаторами, их место занимают: и как - и даже - а вместе с ними - но ведь.
Пушкин поразил меня своим колдовским прологом к «Руслану»:
У лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том...
А меле тем а потом - и дальше - а вот - а там уже - а там хоть.
А меж тем - союз а соединяется с сочетанием наречного характера меж тем и тем самым усиливает значение несоответствия: «Казалось бы, какой пустяк - несколько хороших, пусть даже прекрасных, на редкость прекрасных стихов! А меж тем они на весь век вошли во все мое существо, стали одной из высших радостей, пережитых мной на земле».
А потом - союз а с данным семантическим конкретизатором потом употребляется для присоединения завершающей части предложения, которая обозначает явления при их перечислении: «В том-то и сила, что и над самим стихотворцем колдовал кто-то неразумный, хмельной и «ученый» в хмельном деле: чего стоит одна эта ворожба кругообразных, непрестанных движений («и днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом»), и эти «неведомые» дорожки, и «следы невиданных зверей», - только следы, а не самые звери! - и это «о заре», а не на заре, та простота, точность, яркость начала (лукоморье, зеленый дуб, златая цепь), а потом - сон, наважденье, многообразие, путаница...».
И дальше - союз и в сочетании с наречием дальше обозначает «затем, потом, в дальнейшем» (MAC, I, 364). А вот - в роли семантического конкретизатора выступает частица. Употребляется в начале предложения при обращении к новой теме. А там уже - союз а соединяется с наречием там в значении «в том месте» (MAC, 337) и усилительной частицей уже (употребляется для подчеркивания слова). А там хоть - союз а сочетается с наречием там в значении «потом» и усилительной частицы хоть, находящейся перед словом, к которому относится и соответствует по значению словам: даже, пусть даже. Частица хоть является носителем определенных значений. Говорящий сообщает, что выделяемый признак (место) является настолько значительным, большим по протяженности, что не имеет предела. «Сто верст» - это много, но желание говорящего настолько велико, что он готов и на большее: «Все вышли. Из-за горы показалась соломенная кровля: то дедовские хоромы пана Данила. За ними еще гора, а там уже и поле, а там хоть сто верст пройди, не сыщешь ни одного козака...».
Так начались мои отроческие годы, когда особенно напряженно жил я не той подлинной жизнью, что окружала меня, а той, в которую она для меня преображалась, больше же всего вымышленной.
Подлинная жизнь была бедна.
В данной главе нет союзов с пространственно-временными конкретизаторами, но имеются: но ведь - и почему - а что.
В последний год нашей жизни в Каменке я перенес первую тяжелую болезнь, - впервые узнал то удивительное, что привыкли называть просто тяжелой болезнью и что есть на самом деле как бы странствие в некие потусторонние пределы. Заболел я поздней осенью. Что Dice было со мной.
В этой главе мы видим такие сложносочиненные предложения, в которых сказуемые предложений обозначающие последовательно совершающиеся действия, выражены глаголами совершенного вида прошедшего времени «испытал». Порядок простых предложений в составе сложносочиненного соответствует порядку тех действий, о которых в них сообщается.
А затем - союз а в сочетании с семантическим конкретизатором наречием затем обозначает последовательность действий:
Я испытал внезапное ослабленье всех своих душевных и телесных сил, испытал неожиданную потерю желания жить, то есть двигаться, пить, есть, радоваться, печалиться и даже кого бы то ни было, не исключая самых дорогих сердцу, любить; а затем - целые дни и ночи как бы не существования, иногда только прерываемого снами, виденьями...».
Смерть Нади, первая, которую я видел воочию, надолго лишила меня чувства жизни - жизни, которую я только что узнал. Я вдруг понял, что и я смертен, что и со мной каждую минуту может случиться то дикое, ужасное, что случилось с Надей....
И вот - а затем - и опять.
И вот - союз и и частица вот употребляются в начале предложения для указания на наступление новой стадии действия по сравнению с той, которая отражается в предыдущим предложении: «Мать страстно молилась день и ночь. Нянька указывала мне то жe убежище... И вот я вступил еще в один новый для меня и дивный мир: стал жадно, без конца читать копеечные жития святых и мучеников...».
В данной главе мы вновь видим уже ранее встречающиеся союзы с семантическими конкретизаторами, которые употреблены в тех же значениях.
В августе того года я уже носил синий картузик с серебряным значком на околыше. Просто Алеши не стало, - теперь был Арсеньев Алексей, ученик первого класса такой-то мужской гимназии.
Но уже - но уже - но сейчас же - а меж тем ведь - и вдруг.
Но уже - в данном случае значение союза но усиливается соотносительным наречием уже, которое употребляется в роли конкретизатора.
Но сейчас же - трехкомпонентный составной элемент (противительный союз но в сочетании с наречием времени сейчас и частицей Dice) обозначает время, в которое совершается действие «немедленно, в тот же момент, сразу» (MAC, IV, 70).
А меж тем ведь - четырехкомпонентный составной элемент (союз д, наречие между тем и частица ведь) употребляется «для усиления подчеркивания основного содержания высказывания» (СССР Я, 1997, 52).
Вместе с тем, хотя во многих случаях союз и указывает на закономерный характер связи явлений, встречаются и случаи редкого, периферийного его употребления. По сравнению с союзом но, обычным при выражении несоответствия, союз и в подобных случаях выражает «парадоксальность» несоответствия более экспрессивно (видимо, как раз в силу противоречия между грамматическим значением модели предложения и его общим содержанием). Об этом свидетельствуют работы Н.Н. Холодова (1975, 75-84).
И вдруг - союз и в сочетании с наречием вдруг употребляется в тексте в значении «внезапно, неожиданно» (MAC, I, 144). Хотя в типичных случаях союз и указывает на закономерный характер связи явлений, встречаются и случаи редкого, периферийного его употребления, то есть когда связь воспринимается как не соответствующая ходу событий, своего рода «парадоксальная»: «Казалось бы, ужаснуться должен был я, с рожденья до сей минуты пользовавшийся полнейшей свободой и вдруг ставший рабски несвободным, отпущенный на свободу только на три недели...».
Как-то в конце августа отец надел высокие сапоги, подпоясался поясом с патронами, перекинул через плечо ягдташ, снял со стены двустволку, кликнул меня, потом свою любимицу, каштановую красавицу Джальму, и мы пошли по жнивьям вдоль дороги на пруд.
И вдруг - а теперь - но уже - а потом.
Как мы видим, в тексте постоянным компонентом грамматического значения союза и является собственно соединительное значение - указание на «сосуществование» тех ситуаций, которые выражены в отдельных частях сложного предложения. В типичных же группах соединительных конструкций союз и является, кроме того, выразителем еще двух компонентов значения. Он указывает на закономерный характер связи между явлениями, в предложениях повествовательной направленности союз и выражает значение законченности перечня деталей (часто акцентируя при этом наиболее важную - «итоговую» - деталь такого перечня): «Горячий ветерок то совсем упадал, - и тогда припекало, слышно было, как горячо сипят, часиками стучат, куют кузнечики, - то дул мягким сухим зноем, усиливался, летел мимо нас и вдруг игриво взвивал по наезженной за рабочую пору дороге облачко пыли, подхватывал, крутил ее и винтом, воронкой лихо уносил вперед».
Там, за опушкой, за стволами, из-под лиственного навеса, сухо блестел и желтел полевой простор, откуда тянуло теплом, светом, счастьем последних летних дней.
Здесь нет союзов с пространственно-временными конкретизаторами. Имеются: и даже - и как бы - и еще.
Таким образом, проанализировав нарратив первой книги романа, выяснили, что инициальная часть повествования играет решающую роль. Именно в. ней закладываются наиболее важные структурные элементы повествования, к которым относятся сочинительные союзы с семантическими конкретизаторами - частицами и наречиями.
АВТОР: Грицкевич Н.Н.