Лингвистическая деятельность Н.Я. Марра в контексте развития научного знания в 20-е-30-е гг. XX века

Начало двадцатого века характеризуются приоритетом науки по сравнению с другими областями знания. Наука провозглашалась всемогущей. В двадцатые годы XX века коммунистическая идеология пыталась сформировать образ науки как мощной социально-преобразующей силы, способной воздействовать на все сферы жизнедеятельности общества. При таком подходе научные знания, как правило, подменяются лженаучными, но соответствующими интересам правящей власти. При этом «реальная наука часто не соответствовала таким представлениям, а лженаука сознательно или бессознательно спекулировала на них, обещая решить любые существующие и несуществующие проблемы. Это импонировало широким массам и представителям власти» (Алпатов, 2002, с. 274).

Указанные условия создают предпосылки для создания квазинауки. Понятие «квазинаука» введено в научный обиход В.А. Леглером и обозначает «некое учение, принятое в советской науке и находящееся в состоянии взаимного отрицания аналогичной по названию мировой науки» (Леглер, 1993, с. 68). Научная имитация, свойственная любой квазинауке, не позволяет руководителям научных сообществ признавать чьи-либо, кроме своих, научные достижения, поскольку такое признание подрывает их положение среди других ученых. Согласно В.А. Леглеру, существенным свойством квазинаук является преобладание негативного содержания над позитивным. К тому же обязательным условием в каждой квазинауке является наличие некоей исходной позиции, которую она должна отрицать.

Итак, одной из особенностей развития научного знания в СССР в двадцатые годы является ее идеологический уклон. Ведь господствующая в обществе идеология всегда влияла на научное знание и познавательную деятельность через социальные механизмы. В этих условиях «экстремальность ситуации только и могла оправдать власть, а основой легитимации правящей системы становилась официальная идеология. Стихия революции питалась ненавистью угнетенных к богатству и образованности, подпитывалась идеями справедливости и равенства, выражала нетерпение масс, стремившихся к лучшей доле. Советская власть должна была ради сохранения своего господства не просто обуздать стихию революции, но заставить ее работать на государство, трансформировать революционное насилие в государственное, «обожествить» насилие как средство достижения светлого будущего. Но это также легитимно при условии экстремальности, которую надо преодолевать. Таким образом, экстремальность стала обязательным фактором существования советской идеологии...», - отмечает Т.А. Булыгина (Булыгина, 1999, с. 46). Распространение влияния на все сферы общественной деятельности, установление тотального контроля над ней порождает идеологизацию всей жизни страны, развитие ее в рамках проводимой политики. «В духовной области нашего общества не было элемента, так тесно связанного с идеологией, как гуманитарные и общественные науки», - пишет Т.А. Булыгина (там же). Это раскрывается, прежде всего, из взаимоотношений власти и науки, науки и общества, науки и идеологии. При обосновании своих идеологических воззрений руководители правящей партии обращаются к науке. Наука через воздействие на самого человека путем изменения картины мира, путем внедрения научного метода (в частности марксистского метода) в качестве метода познания и метода мышления, а также путем создания и внедрения «нового», политизированного языка участвует в создании самих основ идеологии. Период 20-30-х годов XX века характерен не только созданием нового языка, но и внедрением марксистского метода в различные науки, в частности в языкознание. Таким образом, создается не только новый язык, но и новая наука, служащая интересам правящей партии (Кара-Мурза, 2002, с. 20). Предлагая человеку определенную картину мира и формируя тип его мышления, наука закладывает основания для принятия фундаментальных основ идеологии. Метод диалектического материализма должен был быть в основе любой науки. Активное использование этого метода означало качественный скачок в развитии научного знания. Материалистическая философия была объявлена всеобщим методом познания и методом революционного преобразования действительности. «Главная его (диалектико-материалистического метода. - К.З.) особенность состоит в том, что он является духовным оружием пролетариата, теоретико-философским выражением его коренных интересов, совпадающих с объективными закономерностями исторического развития, с требованиями общественного прогресса» (Марксистско-ленинская философия, 1972, с. 3). При этом марксистская философия должна была функционировать и развиваться при постоянном общении с естественными и общественными науками: «Оторванная от живительной почвы современного научного знания и общественно-исторической практики, философия неизбежно превращается в умозрительную и схоластическую конструкцию... Но если марксистская философия не может обойтись без частных наук, то эти науки не могут обойтись в своем развитии без диалектического материализма». Таким образом, марксистская философия выполняла методологическую функцию и выступала по отношению ко всем частным наукам в качестве всеобщего метода познания. Для того чтобы успешно развиваться, каждая наука должна была подходить к предмету своего исследования диалектико-материалистически. «Без солидного философского обоснования, учил В.И. Ленин, никакие естественные науки не могут выдержать борьбы против буржуазных идей. Чтобы выдержать эту борьбу, ученые-естественники должны быть сознательными сторонниками диалектического материализма». При этом конечной целью всего научного знания являлось подтверждение правильности развития коммунистического общества и обоснование возможности и необходимости построения мирового государства с коммунистической идеологией и диалектическим материализмом, лежащим в ее основе. Средства же для достижения конечной цели могли быть какими угодно, даже противоречащими логике развития науки (как это было с некоторыми положениями яфетической теории Н.Я. Марра), лишь бы они приводили к общему выводу, соотносящемуся с идеями марксизма. Ведь глубокая убежденность в правильности, проводимой партийным руководством политики, сознательное отношение к общественному долгу, социалистический интернационализм и патриотизм - таковы важнейшие составляющие черты коммунистического мировоззрения, которые необходимы для формирования нового человека (Марксистско-ленинская философия, 1972).

Взаимодействие науки и идеологии в двадцатые годы носит двусторонний характер, поскольку не только наука «идеологизировалась», то есть приобретала черты идеологии (как в случае «нового учения о языке» Н.Я. Марра), но и сама идеология стремилась стать научной. «Основы взаимоотношений науки и идеологии стали формироваться еще в начале 1918 года», - замечает JI.B. Чеснова, анализируя взаимодействие науки и власти в Советском Союзе 1918 - начала 1930-х годов (Чеснова, 1996, с. 279). В конце двадцатых годов наука стала директивно управляться «сверху». Коммунистическая идеология претендовала на то, чтобы считаться наукой, опираться на науку, обобщать данные науки, освещать путь науке. В диалектическом материализме констатировалось, что марксистско-ленинская философия представляет собой научную систему, состоящую из законов, категорий и понятий, которые дают объективно истинное (выделено нами. - К.З.) отражение наиболее общих закономерностей развития мира» - констатировалось в диалектическом материализме (Диалектический материализм, 1972, с. 8). Распространение идеологии на все сферы научного знания обусловливает мнимое подтверждение ее научности, обусловливает создание «научного коммунизма». Однако наука, как пишет А. Зиновьев, может быть только опытной наукой, исходящей из наблюдения фактов. Если нет предмета для наблюдения, не может быть и опытной науки о нем. Так что «научный коммунизм» марксистов, предпочитая старые тексты новой реальности, сам обрекает себя на то, чтобы быть чисто идеологическим феноменом (Зиновьев, 1994, с. 251). Итак, коммунистическая идеология стремится выглядеть «научно», старается найти научные подтверждения основным своим положениям, поскольку наука в любое время пользуется наивысшим авторитетом. С другой стороны, мнимые науки, или квазинауки, тоже тяготеют к идеологиям. Мнимая наука или напрямую заявляет о своей близости идеологическим взглядам, или содержит признаки идеологических доктрин, однако при этом признаки научной теории ослабевают. С. Кара - Мурза отмечает, что идеология оказывает травмирующее воздействие на деятельность ученого. Ведь «...любой политический режим ревниво следит за сферой, производящей знание, - и именно потому, что мощно влияет на идеологические основания режима... Да и сами ученые приспосабливаются к господствующей идеологии, чтобы обеспечить своим идеям «защитную оболочку», облегчающую восприятие этих идей широкой публикой» (Кара - Мурза, 2002, с. 11).

Двадцатые годы XX века характеризуются «кризисом» лингвистической мысли. Наличие данного кризиса обусловлено пересмотром основных достижений лингвистики с точки зрения марксистско-ленинской философии, а также внедрением диалектико-материалистического метода в науку о языке: «Вопрос о широком использовании и популяризации марксистско-ленинской философии в области теоретической лингвистики остается в стороне, чтобы не сказать, в тени», - отмечается в статье Р. Шор «Неотложная задача (к построению марксистской философии языка» (Русский язык в школе, 1937, № 2, с. 30). Рассматривая материалистическое языкознание в системе общественных дисциплин, автор констатирует, что оно должно раз и навсегда порвать с заветами «науки для науки». Анализ статей журналов «Русский язык в советской школе» (1931 - 1932 гг.), «Русский язык и литература в средней школе» (1933 - 1936 гг.), «Русский язык в школе» (1937 - 1940 гг.), где явно прослеживается их идеологический уклон, показывает, что основной задачей, стоящей перед лингвистикой, была популяризация лингвистического наследия классиков марксизма-ленинизма, а также внедрение марксистско-диалектического метода в науку о языке через систему образования. Ярким примером, демонстрирующим развитие науки в контексте идеологии, является яфетическая теория, или «Новое учение о языке» Н.Я. Марра. Язык в освещении яфетической теории, как отмечают многие педагоги на страницах журнала «Русский язык в средней школе», является наиболее приспособленным орудием для поднятия общего образования подрастающего поколения во всех школах и для повышения общего образования взрослой аудитории учебных организаций всех ярусов, включая и высшую школу. В высшей школе Н.Я. Марр видел сферу внедрения основных постулатов своей теории в сознание молодежи: «Перед молодежью труднейшая задача - овладеть положительными знаниями путем умелого использования старых квалифицированных ученых и с помощью нового метода (диалектико-материалистического метода. - К.З.) обратить без пользы лежащие сведения в творческий двигатель социалистического строительства, это - единственный путь решения труднейшей и общественной и научной проблемы (Марр, 2002, с. 406). Недаром новое учение о языке в высших учебных заведениях была обязательным предметом.

Яфетическая теория Н.Я. Марра рассматривалась как попытка преодоления создавшегося в лингвистической науке кризиса. В конце двадцатых - начале тридцатых годов выходят публикации Н.Я. Марра: «К вопросу об едином языке» (1929), «Постановка учения о языке в мировом масштабе» (1929), «Яфетическая теория - орудие классовой борьбы» (1930), «Язык и мышление» (1931), «Язык и современность» (1932) и др. В этот период Н.Я. Марр, первоначально не рассматривавший яфетическую теорию в свете марксизма, все больше настаивает на внедрении метода диалектического материализма в науку о языке: «В их (истории и языкознании) изучении нет действительной увязки с конкретным миром. Это значит, что нет метода. Наука, не увязанная с жизнью в XX столетии, - это или лицемерное утверждение, или пережиток средневековья с монастырями. Наука, не увязывающаяся с экономикой и общественностью в социалистически строящейся стране, - это наука без путей, наука без метода» (Марр, 1930, с. 3-5). Все больше в его лингвистических исследованиях говорится об отказе от старой, «буржуазной» науки, рассмотрение всех явлений в мировом масштабе, пренебрежение к любым рамкам, в том числе и национальным, подчеркнутая идеологизация его основных формулировок и выводов. «Разработка диалектического материализма как метода и мировоззрения революционного пролетариата и объяснение человеческого мышления в генезисе и развитии как продукта исторических общественно-материальных связей побудили Энгельса и Маркса подойти к проблемам языка с совершенно новой по сравнению с традиционной лингвистикой точки зрения, значение которой во всей ее широте и перспективе раскрылось только в последние годы в связи с ростом материализма в языкознании, наиболее ярким выразителем которого является яфетическая теория академика Марра», - писал Н.С. Чемоданов (Русский язык и литература в средней школе, 1935, № 4, с. 4). По выражению Ф.П. Филина, Н.Я. Марр своим новым учением о языке совершил революцию в лингвистике: «Проблема строя речи была впервые переведена на новые методологические рельсы - на рельсы диалектологического материализма - Н.Я. Марром. Вопросы строя речи рассматриваются Марром подлинно исторически, стадиально, в плане единого языкотворческого процесса, в связи с развитием производительных сил и производственных отношений, в связи с развитием мышления», - отмечалось в его статье (Русский язык и литература в средней школе, 1935, с. 58). Дальнейшая разработка «подлинного марксистско-ленинского учения о языке» рассматривалась исключительно на основе плановой коллективной разработки языковых проблем на базе марксизма-ленинизма и беспощадной борьбы со всеми видами идеализма, механицизма и эклектизма в языковедении; углубленной разработки основных языковедческих установок Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина в связи с постановкой проблемы марксизма в языкознании; решительного и беспощадного разоблачения всех и всяческих уклонов от правильной ленинской политики в национальном вопросе по языковому строительству; решительного переключения всех сил лингвистов-марксистов на изучение классовой борьбы пролетариата в развернутом языковом строительстве народов СССР; широкой деловой самокритики внутри марксистского лагеря языковедов; подготовки новых кадров в языкознании с максимальным вовлечением пролетарских элементов и др. (см.: Русский язык в школе, 1939, № 2)

Идеи, выдвинутые академиком в «Новом учении о языке», как раз соответствовали духу двадцатых годов, стремлению к объединению младописьменных и бесписьменных народов, провозглашением диалектико - материалистического метода в качестве универсального для всего научного знания. Учение Н.Я. Марра о «новом языке» стало ведущим и основополагающим в советском языкознании в 20-40 годы двадцатого века. В это время идеи Марра о полном отказе от старой науки и замене ее новой, его рассмотрение всех явлений «в мировом масштабе», без национальных границ, постоянная апелляция к народным массам и угнетенным национальностям, его постоянные заявления о будущем всемирном языке, близкое создание которого тогда казалось многим актуальной задачей - все это не могло не привлекать многих. Н.Я. Марр оказался не просто партнером партии в деле борьбы за построение нового общества, но и активным ее участником, к тому же еще и авторитетным в то время ученым. Поэтому он пользовался активной поддержкой сверху. Так, А.В. Луначарский оценивал Н.Я. Марра как «величайшего филолога нашего Союза, а может быть, и величайшего из ныне живущих филологов». Другой видный деятель партии, М.Н. Покровский, заявлял: «Если бы Энгельс еще жил между нами, теорией Марра занимался бы теперь каждый комвузовец, потому что она вошла бы в железный инвентарь марксистского понимания истории человеческой культуры... Будущее за нами - и, значит, за теорией Марра». Еще один влиятельный в то время марксист, В.М. Фриче, говорил о Н.Я. Марре: «На всем этом материалистическом и диалектическом построении явно отблеск нашего коммунистического идеала» (цит. по: Алпатов, 1993). «Новое учение о языке» Н.Я. Марра, впервые сформулированное в 1923 году, поначалу не содержало политических и идеологических воззрений. Но с 1926 года, а особенно активно с 1928 году, академик начал приспосабливать свои идеи к идеологическим взглядам своего времени. Например, сформулированный им ранее тезис о возможном появлении всемирного языка будущего в более поздних трудах он трансформирует в неизбежное появления последнего, указывая при этом на то, что этот язык появится вместе с переходом к коммунизму.

Одним из основных положений в теории Н.Я. Марра, раскрывающих связь его теории с идеологией, была проблема зарождения и развития языка. Идея неизбежного появления единого мирового языка возникает у Н.Я. Марра из его понимания языка как единого глоттогонического процесса. Так, согласно его теории нового учения, языковое развитие идет в обратном направлении: не от общего языка к частным, а от множества различных языков к их единству, и в таком случае праязык есть сослужившая свою службу «научная фикция» (Марр, 1930). По его убеждению, языки возникали независимо друг от друга: не только русский и украинский языки исконно не родственны, но и каждый русский диалект и говор был в прошлом отдельным, самостоятельно возникшим языком. Затем происходил процесс скрещения, когда два языка в результате взаимодействия превращались в новый, третий язык, который является потомком обоих языков. Например, французский язык - скрещенный латинско-яфетический, причем яфетическая черта объяснялась отсутствием склонения и неразвитостью спряжения. При этом под яфетическими языками Н.Я. Марр сначала понимал языки Кавказа, затем - большую семью языков, куда, кроме кавказских, входили и другие, неродственные им, при этом их состав все время расширялся. В результате множества скрещений количество языков уменьшается, и в будущем, коммунистическом обществе, по мнению Н.Я. Марра, этот процесс найдет завершение в создании всемирного языка, отличного от всех существующих. Также важной особенностью теории Марра является проблема структурного развития языков. «Хотя языки возникли независимо друг от друга, они всегда развивались и будут развиваться по абсолютно единым законам, хотя и с неодинаковой скоростью», - писал Н.Я. Марр (Марр, 1931, с. 17).

Вышеназванные положения Н.Я. Марра противоречили не только существовавшим к тому времени теории сравнительно-исторического языкознания, но и накопленному фактическому материалу. Ведь давно было установлено, что, например, латынь была праязыком для романских языков, что упрощение морфологии во французском языке - не древнее, а относительно новое явление, зафиксированное в памятниках, что разделение русского и украинского языков также произошло в историческую эпоху. В то же время никто не мог доказать существования четырех элементов или «языковых взрывов» в переломные исторические эпохи. Но для Н.Я. Марра установленные факты не были отправной точкой. В своих исследованиях по истории слов он отбрасывал строгие фонетические законы, открытые наукой XIX века, основываясь исключительно на внешнем созвучии, которому можно было поставить в соответствие любое произвольное развитие значения (Алпатов, 1993).

В конце 20-х годов Н.Я. Марр в «Новом учении о языке» все чаще стал упоминать о необходимости создания единого, мирового языка, который будет функционировать в коммунистическом обществе, обществе будущего. «У человечества с каждым днем возрастает потребность в общем языке, одном общем мировом языке. Наука по этому вопросу не дает никакого определенного ответа, разве только иногда предлагают вернуться к латыни. Жизнь, конечно, не ждет, и возникают различные суррогаты вроде эсперанто, идо и др.» (Марр, 2002, с. 437). Это положение теории Н.Я. Марра напрямую отражает тезис Сталина, высказанный им на одном из съездов: «В период победы социализма во всемирном масштабе, когда мирового империализма не будет уже в наличии... в результате длительного... сотрудничества наций будут выделяться сначала наиболее обогащенные единые зональные языки, а потом зональные языки сольются в один общий международный язык, который, конечно, не будет ни немецким, ни русским, нир английским, а новым языком, вобравшим в себя лучшие элементы национальных и зональных» (Сталин, 1951, с. 53-54). Сравним слова Марра, относящиеся к 1928 г.: «Будущий единый всемирный язык будет языком новой системы, особой, доселе не существовавшей... Таким языком, естественно, не может быть ни один из самых распространенных живых языков мира» (Марр, 2002, с. 443). При этом Н.Я. Марр неоднократно подчеркивал, что этот вопрос ставится не им в интересах популяризации яфетической теории, - «его ставит жизнь» (Марр, 2002, с. 437).

Создание единого мирового языка в теории Н.Я. Марра очень удачно вписывается в процесс распространения письменности среди бесписьменных языков, то есть в процесс проведения языковой политики руководством страны. Проведение языковой политики, сущность которой, в понимании Н.Я. Марра, заключается в распространении письменности среди бесписьменных народов, является обязательным и неотъемлемым явлением. «К позору просвещенной части населения, доселе еще имеются во всем мире, не у нас одних, не только неграмотные индивидуумы, но и бесписьменные или почти бесписьменные народности, целые нации. Советская социалистическая страна этого терпеть не может» (Марр, 2002, с. 379). При этом подчеркивалось, что эти младописьменные и бесписьменные языки по сравнению с русским языком оказываются более приспособленными для восприятия «нового учения о языке» Н.Я. Марра. Ведь языковая политика - это общественный вопрос, неразрывно связанный с национальным вопросом, а национальный вопрос в СССР - «козырный вопрос нашего строя, уже разрешенный не только идеологически так, как нигде в мире: разрешен он как полное самоопределение каждой нации, независимо от ее культурных достижений при павшем режиме» (Марр, 2002, с. 379). Таким образом, политика, проводимая в стране, оценивается Марром как «правильная линия нашей советской конституции по национальному вопросу, а с ним и по языковому». При этом ученый, раскрывая решение национального вопроса через самоопределение каждой нации, тем не менее, утверждает, что создание для каждой нации своего языка тормозит путь к созданию единого языка будущего. «Благодаря освещениям, которые даются этим живым языкам, говорящие на них имеют возможность попутно получить идеологически развивающееся осведомление не только по родной речи, но и по предметам, выходящим за пределы интереса своего околотка, за пределы мировоззрений своей колокольни, в частности по увязке родной речи с языками соседних и отдаленных стран» (Марр, 1930, с. 3-4). В связи с этим (решение национального вопроса, при котором идет развитие национальных культур, развитие письменности среди бесписьменных народов), «при районировании каждой национальной единицы размежевание в советской стране имеет совершенно иные цели: производится оно не столько для отделения одного народа от другого, сколько для более тесного сплочения, для ускорения процесса дорастания нации до той ступени культурного подъема, с которой легче будет ее приобщить к высокой культуре» (Марр, 2002, с. 377). Таким образом, национальная, а с ней и языковая политика, по Н.Я. Марру, а также любое действие в отношении национальных меньшинств, служит одной цели - сплочению народностей в одно целое. Необходимость проводимой политики для Н.Я. Марра стоит вне сомнения, ибо это ведет к сплочению народа, а сплочение народа в свою очередь - к созданию мирового языка.

Политика, проводившаяся в России в послеоктябрьский период, провозглашала сохранение прав наций на свой национальный язык: идет повсеместное распространение письменности среди бесписьменных языков, преподавание в школах ведется на родном языке, создается комиссариат по вопросам национальных меньшинств. Однако качественная сторона, то есть политика на языковом уровне, политика внутри языка, проводилась везде одинаковая. Везде, во всех национальных языках наблюдается внедрение идеологем, везде присутствует политическая лексика, везде наблюдается языковое обозначение одних и тех же понятий: коммунизм, ленинизм, пролетариат и др. Следовательно, коммунистическая партия может представлять собой отдельную нацию, со своим языком, со своим набором лексических средств: отмечается отсутствие и бедность общественно - политических и научно-технических терминов в языках бесписьменных народов до революции. Но после Октябрьской революции «все эти народы стали равноправными членами великой социалистической родины, активными строителями социализма... На этих языках уже выражены самые передовые идеи человечества идеи классиков марксизма-ленинизма», - отмечалось в журнале Русский язык в школе» (Русский язык в школе, 1939, № 3, с. 4). «Основа языковой политики, заложенная большевиками, предполагала искоренение национального единения русского народа и ставила своей задачей создание класса, способного держать в повиновении миллионы россиян - коренных народов России» (Надточий, 2003, с. 63). Таким образом, идея Н.Я. Марра о создании единого языка с некоторым изменением была воплощена коммунистической идеологией в жизнь.

Другой особенностью «нового учения о языке» Н.Я. Марра, также сближающей его теорию с коммунистической идеологией, было положение о принадлежности языка «идеологической надстройке». Это, скорее всего, связано, как пишет В.М. Алпатов, с упрощенным обращением к проблемам языка некоторых марксистов, например, Н.И. Бухарина: «С мышлением и языком происходит в дальнейшем то же самое, что и с остальными идеологическими надстройками. Они развиваются под влиянием развития производительных сил» (см.: Алпатов, 2002, с. 191). Однако Марр признавал тот факт, что марксисты в большинстве своем не подходят вплотную к конкретной лингвистической работе, более того, «они по совершенно непонятному, я бы сказал, роковому в данный момент недоразумению, когда язык должен быть увязан с хозяйственной реконструкциею (а этого никакой наличной лингвистикой нельзя допустить, кроме яфетической), оказываются нередко (сами марксисты оказываются) в одном стане с индоевропеистами - лингвистами. Это факт» (Марр, 2002, с. 384). Данное положение о принадлежности языка надстройке позволило Н.Я. Мару объяснить многие особенности развития языка, так как, согласно учению К. Маркса, при изменении экономического базиса язык как часть надстройки подвергается революционному взрыву и становится качественно иным как структурно, так и материально. Однако, как указывает Н.Я. Марр, в языке остаются следы прежних стадий вплоть до четырех элементов, которые молено выделить в любом слове любого языка. Связь языка с базисом была прослежена Н.Я. Марром для разных стадий первобытного общества. Поскольку, с точки зрения нового учения о языке Н.Я. Марра, язык является надстройкой всех сторон и всех моментов производства и производственных отношений, в этом новом учении наблюдается тотальный охват различных областей научного знания: истории, археологии, палеонтологии и т.д. «Не следует смущаться, - писал по этому поводу Н.Я. Марр, - что новая языковедная теория вторгается в компетенцию всех обществоведческих областей знания. Наш перечень актуальных проблем, не только практических, но и теоретических, в которые новое учение о языке имеет основание вторгаться, отнюдь не исчерпан» (Марр, 1932, с. 35).

Итак, яфетическая теория Марра, или «новое учение о языке», характерна именно тем, что при недостаточно четком научном обосновании основных фундаментальных положений она, тем не менее, на первый план выдвигает соответствие марксистско-ленинской теории. Особенно ярко это проявляется в полемике, которая, исходя из положений В.А. Леглера, является важнейшей частью квазинауки. «Научная полемика представляет собой совместную работу, ее участники взаимно признают, что их оппоненты тоже стремятся к научной истине. Напротив, в идеологиях, разделяющих людей на группы, полемика есть одна из форм борьбы с другими группами» (Леглер, 1993, с. 70). Для любой идеологии, по мнению В.А. Леглера, всегда существует опасность, что именно она будет признана незаконной. Отсюда вытекает своеобразное отношение идеологии к оппоненту. Оппонент в этом ракурсе - это не уважаемый собеседник, с которым можно обсуждать проблемы, как в любом виде дискуссии, а противник, враг, своим появлением и вообще существованием угрожающий самому существованию идеологии. Так, в 1930 году на страницах издания «К вопросу об историческом процессе в освещении яфетической теории» были помещены прения, касающиеся основных положений «нового учения о языке» Н.Я. Марра. Выступили С. Быковский, Н. Рубинштейн, В. Аптекарь, А. Мухарджи, И. Кусикьян, П. Кушнер, М.Н. Покровский. В большинстве своем это историки-марксисты, которых заинтересовала марровская палеонтология речи. Характерно то, что среди них не было ни одного лингвиста, который мог бы рассмотреть яфетическую теорию с лингвистических позиций. Их деятельность заключалась в восхвалении основных положений Н.Я. Марра, полученных с помощью диалектико-материалистического метода, и постоянном осуждении не только противников Марра, но всех ученых, работавших независимо от него. С. Быковский, характеризуя новое учение о языке Н.Я. Марра, выводит политическое значение его теории, называет его новое учение марксизмом в лингвистике. «Эту надстройку, знакомую нам из общих вопросов марксизма, яфетическая теория провозглашает в науке о языке, конкретно подтверждая соответствующим материалом... Яфетическая теория есть марксизм в лингвистике. Благодаря этому само собой становится ясно, что яфетическая теория приобретает тем самым политическое значение. Выводы, получаемые путем применения яфетической теории, также имеют политический характер» (Марр, 1930, с. 29-30). Быковский приходит к выводу, что все достижения Марра это не гипотеза, и твердо установленный факт. При этом никакие недостатки и недочеты в теории «нового учения о языке» выявлены Быковским не были. В. Аптекарь, понимая лингвистику как одну из вспомогательных дисциплин исторической науки, с данными которой особенно должны считаться историки, констатирует факт, что «Марр открыл Америку в области лингвистики, он перешел на рельсы марксизма». При этом последователи Марра «не имеют права снова проделывать этот долгий путь колебаний от идеалистического объяснения к марксизму Они должны начать прямо с марксизма и, беря метод диалектического материализма, должны не стихийно, а совершенно сознательно оперировать им в области лингвистики». Таким образом, принимая «новое учение о языке» на веру, все участники дискуссии считали его ключом к решению занимавших их вопросов, особенно в связи с проблемами человеческой доистории: «Мои выводы целиком совпали с выводами Н.Я. Марра... Это установлено мною на основании исторических данных и целиком подтверждено данными археологии и этнографии», - писал С. Быковский. В деле воспитания молодых учеников Марра Аптекарь настаивал, чтобы все сначала учились марксизму, затем сознательно переносили его в область лингвистики». Практически всеми участниками прений был признан тот факт, что яфетическая теория - теория социологическая, поэтому она ставит основную проблему о направлении общественного развития. М.Н. Покровский, не вдаваясь в подробности методологии исследования Марра, заключает, что «путь академика Марра - правильный путь, путь, которым всегда шли Энгельс, Маркс, Ленин». Однако им был поставлен вопрос о невозможности проверки некоторых выводов, полученных Марром в ходе исследований: «Вы можете проверить утверждения нашего уважаемого докладчика? Вероятно, в этой зале найдутся 3-4 человека, которые могут проверить, но все остальные, в том числе и я, должны принимать это на веру».

Однако среди ученых-языковедов были такие, которые, несмотря на всеобщую поддержку основных идей Н.Я. Марра по вопросам функционирования языка, открыто выступали против его «нового учения о языке». Так, Е.Д. Поливанов, выступивший в Коммунистической академии с докладом «Проблема марксистского языкознания и яфетическая теория», определил основные критерии несостоятельности теории Н.Я. Марра. В своем докладе Поливанов показал, что одним из условий в яфетической теории явилось «не только пренебрежение, но и поразительное невежество в отношении элементарных сведений по любой из лингвистических дисциплин» (Поливанов, 1991, с. 509). Некоторые достоинства теории Марра Поливанов все же отмечал, однако эти достоинства заключались в сравнительном грамматическом, обычном компаративном изучении южно-кавказских языков. При этом опять же, по мнению Поливанова, это изучение производилось «неумело, без должного знания общих методов, без должного знания общего языкознания». Убедительно, с большим числом конкретных примеров он показал, что положения, которые высказываются академиком Н.Я. Марром, оказываются не связанными с фактами и «просто неприемлемы для точки зрения марксиста. Только тогда, когда любое положение марксизма, любое положение диалектического материализма будет выводиться из фактов, только тогда это будет марксистская лингвистика. При этом необходимо сначала получить неоспоримые доказательства того или иного лингвистического положения, а потом выяснять, верны ли они для марксизма или нет. У Марра же не только исторические факты объясняются неверно, но и самые факты берутся неверно, то есть «в примерах нет того материала, который нужен для факта» (там же, с. 518). В итоге, по утверждению Е.Д. Поливанова, «...те положения, которые в числе положений яфетической теории являются правильными, аксиоматическими, они давно высказаны до Марра... А то, что ново, то исключительно неубедительно» (Поливанов, 1991, с 525). В итоге Поливанов характеризует яфетическую теорию в целом как насильственную, искусственную классификацию форм и значений, вне диалектики.

Группа «Языкфронт» (1931-1932), в состав которой входили Т. Ломтев, Г. Данилов, К. Алавердов, Я. Лоя, П. Кузнецов и др., также своими лингвистическими воззрениями пыталась опровергнуть положения яфетической теории Н.Я. Марра относительно марксизма в языкознании. Так же, как и Н.Я. Марр, выступая также против индоевропейской лингвистики, признавая единое глоттогоническое развитие языков, разделяя основные положения нового учения о языке, согласно которым распространение письменности среди бесписьменных народностей, создание литературного языка национальных меньшинств создает условия развития национального языка и способствует приобщению к пролетарской культуре, Т. Ломтев, однако, констатирует, что яфетическая теория Марра далека от марксистско - ленинского учения о языке по причине того, что она не представляет развернутого теоретического построения. Даже В.Б. Аптекарь, один из последователей учения Н.Я. Марра, констатировал, что, несмотря на то, что Н.Я. Марр обосновывает свое учение на твердой почве марксистского понимания истории..., он в то же время затрудняется дать законченное определение специфических особенностей языка, ограничивающих его от других идеологических форм (Язык и история, 1936).

Т.М. Ломтев также в статье «Очередные задачи марксистской лингвистики» характеризует «Новое учение о языке» как резкое отставание теории от практических задач социалистического строительства и в ряде случаев прямое извращение марксистско-ленинской методологии. При этом основным выводом его доклада «Очередные задачи марксистской лингвистики» (1932) было дальнейшее развитие на основе марксистской методологии основных установок классиков марксизма в области лингвистики: 1) решительного поворота всех областей науки к изучению задач классовой борьбы пролетариата, социалистического строительства и мирового революционного движения на Западе и на Востоке; 2) действительного перерастания теории на высшую ступень, определяемую как ленинский этап в развитии марксистской науки; 3) решительного проведения принципа партийности в области науки: «Процесс развития марксистско - ленинской лингвистики должен происходить на основе дальнейшего конкретного развития лингвистического наследия классиков марксизма и переработки всего старого наследства с точки зрения политических задач пролетариата и его теории - диалектического материализма» (Ломтев, 1932, с. 155). Таким образом, приоритет отдается, прежде всего, политическим принципам, а наука ставится в подчинительное положение. При этом в случае отсутствия четких критериев развития науки о языке в трудах марксистов, данные критерии обязательно должны быть найдены.

В начале 50-х годов, когда «ни говорить, ни искать, ни писать на лингвистические темы без упоминания имени Н.Я. Марра стало невозможным» (Алпатов, 1993), на страницах газеты «Правда» развернулась дискуссия по поводу существования яфетического теории в языкознании, в которой участвовали как защитники нового учения (И. Мещанинов. Н. Чемоданов, Ф. Филин, В. Кудрявцев и др.), так и его противники (А. Чикобава, Б. Серебренников, Г. Капанцян, Л. Булаховский и др.), а также ученые-лингвисты, занимавшие компромиссные позиции (В. Виноградов, Г. Санжеев, А. Попов, С. Никифоров и др.). 20 июня в рамках дискуссии вышла статья Сталина «Относительно марксизма в языкознании», содержавшая резкую критику «нового учения о языке» Н.Я. Марра. Уделяя основное внимание двум положениям академика Н.Я. Марра - о языке как надстройке и классовости языка - Сталин писал: «Язык... коренным образом отличается от надстройки. Язык порожден не тем или иным базисом, старым или новым базисом, внутри данного общества, а всем ходом истории общества и истории базисов в течение веков... Именно поэтому он создан, как единый для общества и общий для всех членов общества общенародный язык» (Сталин, 1951, с. 7). Русский язык, говорит Сталин, так же хорошо обслуживал русский капитализм и русскую буржуазную культуру, как он обслуживает ныне социалистический строй и его культуру. Язык, будучи орудием общения людей, служит обществу, един для общества, равным образом обслуживает членов общества независимо от их классового положения. Яфетическая теория Н.Я. Марра была определена как порочная, псевдомарксистская и вульгаризаторская.

Итак, выступление Сталина является подтверждением тезиса о том, что как бы ни старалась наука приблизиться к идеологии, последняя, распространяя свое влияние на все области общественной жизни, осуществляла над ними тотальный контроль. В результате идеология, а вместе с ней и квазинаука, устанавливая единый образ мышления общества, стремится уничтожить иную реальность, связанную с различным проявлением творчества. В этом и заключается направленное воздействие коммунистической идеологии на все сферы человеческого бытия, проникновение марксистских принципов в различные науки, в частности в языкознание. Н.Я. Марр, создавая «Новое учение о языке», хотел не только признания своих идей, но монополизма в науке. Однако любое намерение научного знания стать во главе государства «будущего», пусть даже виртуального, завершалось ниспровержением его вместе со всеми достижениями. Такая экспансия идеологии в науку служила одной цели - создать практический инструмент управления массами.

АВТОР: Зуев К.В.