Генезис термина «дискурс» в науке о языке
Термин «дискурс» актуализируется в гуманитарных науках (таких как лингвистика, история, философия, социальная психология и др.) в 60 - 70- е годы 20 века. Как пишет Патрик Серио, «вопрос о дискурсе явился подлинным узловым пунктом сплетения фундаментальных вопросов об отношениях между языком, историей и субъектом... Понятие дискурса и связанный с этим понятием анализ зародились в обстановке теоретической мысли собственно французского содержания и создали условия для возникновения как бы «поперечного» по отношению к общему направлению научного подхода» (Серио П., 2002, 33). Как научная дисциплина анализ дискурса сформировался в 1968 году. Это исторически документировано. Значительную роль в развитии нового научного направления сыграло выступление лингвиста Жана Дюбуа (Jean Dubois) на Коллоквиуме по политической лексикологии в Сен-Клу в апреле 1968 года. «Большой вклад в теорию анализа дискурса внесли историк Режин Робен и философ Мишель Пешё. Всё это хорошо иллюстрирует междисциплинарный характер данного направления» (Гийому Ж., Мальдидье Д., 134). Само название направления, как считает В.З.Демьянков, заимствовано у американского лингвиста З.С.Харриса (Z.S.Harris), создателя поздне-структуралистской концепции. «Термин «анализ дискурса» был в 1952 г. использован З.С.Харрисом, который пытался распространить дистрибутивный метод с предложения на связный текст и привлечь к его описанию социокультурную ситуацию», - пишет Н.Д.Арутюнова (Арутюнова Н.Д., 1979, 137).
По мнению З.С.Харриса, анализ дискурса - это метод анализа связанной речи или письма. Первоначально этот метод носил формальный характер и ориентировался только на встречаемость морфем, взятых как различительные элементы, не учитывая конкретное значение каждой морфемы и не давая никакой новой информации о значениях отдельных морфем, входящих в текст. Важно то, что в результате такого анализа дискурса можно было получить новую информацию о тексте в целом: «...хотя мы и пользуемся формальными процедурами, сходными с дескриптивно-лингвистическими, мы можем получить новую информацию о конкретном изучаемом тексте, информацию, выходящую за рамки дескриптивной лингвистики» (Harris Z.S., 1952, 354). Позже (1957 г.) З.С. Харрис приходит к необходимости дополнить подобный анализ, понятием трансформации, предлагая каждое реальное предложение текста рассматривать как результат преобразования «ядерного» предложения в реальную форму (под воздействием всевозможных контекстных факторов) (Harris Z.S., 1957, 210). При этом, по его мнению, обнаружатся «более глубокие закономерности в структуре целого текста» (Демьянков В.З., 1995, 281).
В новой научной дисциплине - анализе дискурса - почти с самого её появления намечаются две тенденции. Первая, характерная для англоязычных (главным образом, американских) исследователей (З.С.Харрис, Х.Сакс (Н.Sacks), Ч. Филлмор и другие) развивается под воздействием со стороны структурной или порождающей лингвистик, когнитивной психологии, прагматики и микросоциологии. Сюда относятся следующие направления: теория речевых актов, анализ разговора (этнометодология) и этнография речи. Данную тенденцию можно также назвать формальным типом моделей анализа дискурса. Эти модели, как отмечает В.З.Демьянков, направлены на описание коммуникативной компетенции. Так, теория речевых актов - линия исследования, начатая Дж.Остином, - попытка взглянуть на речь и на язык через призму действий носителя языка и определить значение как употребление предложения в конкретных обстоятельствах. Этнометодология - одна из реализаций феноменологической социологии, связанная с именем А.Шютца, ставившего задачу понять, как индивид постигает действительность, окружающую его, опираясь на интерпретацию оценки этой действительности другими индивидами. В результате получаются модели действия и интерпретации, с одной стороны, и образ действительности как бы глазами общества - с другой. Язык оказывается социальной структурой, вложенной в модели действия и в интерпретации. Сам же интерпретатор при этом рассматривает и себя как участника интерпретируемых событий, - но такого участника, роль которого предопределена получаемыми моделями. Этнография речи (этнография говорения) - метод, разработанный, главным образом, Д. Хаймзом, Р. Бауманом и Дж. Шерцером, под которым подразумевается описание различных употреблений речи в рамках различных видов деятельности в различных же обществах. «Этнология языка может посмотреть на многие вещи свежим взглядом, проинтерпретировав свои наблюдения над говорением, например, в терминах стратегий дискурса, различных у разных этносов» (Демьянков В.З., 1995, 294). Можно сказать, что этнография речи - одновременно лингвистика, открывающая основания этнографии, и этнография, открывающая языковое содержание в отношении к знанию и к способностям употребить это знание (компетенцию) людей, общества которых мы исследуем. Что касается «конверсационного анализа», или «анализа разговора», то это, по мнению В.З.Демьянкова, «одна из наиболее продвинутых дисциплин, исследующих дискурс» (Демьянков В.З., 1995, 295). Данное эмпирическое направление позволило установить, как организован реальный (не абстрактный) дискурс. Центральной задачей конверсационного анализа является описание и объяснение «компетенций», способностей, которые используют обычные говорящие и на которые опираются, принимая участие в умопостигаемом социально организованном взаимодействии людей. В центре внимания при этом - процедуры, используемые собеседниками в своем собственном поведении и при понимании чужого поведения, при реакции на него. Конверсационный анализ демонстрирует то обстоятельство, что не только формально различные речевые события, но и все виды живого разговора накладывают ограничения на возможные интерпретации. Так, по мнению аналитиков (Дж. Лич, Х. Сакс), для завершения разговора необходимо сначала подготовить почву, - иначе завершение будет неправильно оценено. «Подобно палеонтологу, описывающему окаменелости Земли для того, чтобы понять её историю, исследователи разговора описывают материалы речи для того, чтобы понять структуры конверсационного действия и привычные приёмы коммуникантов» (Демьянков В.З., 1995, 296). Таким образом, «формальные теории дискурса рассматривают формы существования разговорного языка под углом зрения взаимодействия людей в социологическом аспекте. Предметом анализа являются транскрипции последовательности речевых взаимодействий. Исследуемые же единицы лежат выше уровня предложения; например, к этим единицам относятся речевые акты, ходы в общении и обмен репликами» (Демьянков В.З., 1995, 283).
В конце 1970-х гг. в рамках формальной модели анализа дискурса в теории речевых актов каждое предложение представляют как суперпозицию: тип иллокуции (единичного намерения) накладывается на «объектную пропозицию». Это - обобщение той идеи, что реальное предложение есть реализация «ядерной» структуры, причем под влиянием как соседних предложений (т.е. контекстного окружения), так и всей духовности человека - его намерений, моментального среза внутреннего мира и т.п. (Демьянков В.З., 1995, 281). В этом подходе с опорой на речевой материал при изучении закономерностей текстообразования учитывается прежде всего человеческий фактор: душевное состояние и психологические характеристики говорящего. «При этом язык, действие, ситуация и знание человека рассматриваются в своей совокупности» (Демьянков В.З., 1995, 282).
«В 1980-е гг. на анализ дискурса смотрят как на описание закономерностей в языковых реализациях, используемых людьми для сообщения значений и интенций, связанное с разнообразными операциями и научными дисциплинами:
1. Социолингвистика, занимающаяся структурой социального взаимодействия, проявленного в разговоре, дает «заземленное» обобщение, так как основана на реально зафиксированных образчиках языка в его употреблении - работая обычно с транскрибированными данными устной речи.
2. Психолингвистика, в связи с реальным пониманием речи.
3. Философия языка, а также формальные модели, где рассматриваются семантические отношения между парами предложений и их синтаксических реализаций. Там же рассматриваются отношения между значениями и возможными мирами: насколько используемые предложения дают суждения, которым могут быть приписаны значения «истина» или «ложь». Огрубление здесь состоит в том, что при этом рассматриваются архетипные говорящие, обращающиеся к архетипным же слушающим в рамках (минимально конкретизированного) архетипного контекста.
4. Вычислительная лингвистика, занимающаяся конструированием моделей обработки дискурса. Она, впрочем, ограничена текстами конечной длины, часто очень короткими и взятыми в рамках укороченных же текстов» (Демьянков В.З., 1995, 282).
Вторая тенденция развития анализа дискурса как научной дисциплины - содержательный анализ, полностью сосредоточенный на семантической и исторической плоскостях, как в теоретическом, так и в теоретическом плане, - характерна для европейских (главным образом, французских) исследователей. «Европейский анализ дискурса, - пишет В.З.Демьянков, - значительно больше ориентирован на философию, на хитросплетения текста. Дискурс при этом не столько точка зрения, сколько источник ограничений, или фильтров, управляющих конкретной деятельностью» (Демьянков В.З., 1995, 283). Как отмечает Т.А. ван Дейк, «в отличие от своих собственных предшественников 1960-х и ранних 1970-х гг. некоторые известные французские школы (находящиеся под влиянием идей Л.Альтюссера, М.Фуко, Ж. Деррида и / или Ж.Лакана) отличаются большей философской направленностью дискурсного анализа, сопровождаемого частыми ссылками на идеологические, исторические, психоаналитические и неомарксистские работы, особенно в сфере литературного анализа. Стиль некоторых работ такой ориентации отличается также большей метафоричностью и поэтому труден для «непосвященных» (Дейк Т.А. ван, 1989, 120). Центральной проблемой в подобных исследованиях дискурса оказывается проблема смысла.
В 1969 году во Франции выходит в свет книга Мишеля Пешё «Автоматический анализ дискурса», где речь идет о первоначальном наброске фундаментальной работы над текстами, их прочтением и смыслом. Размышляя над вопросами истории наук и идеологии, М.Пешё разрабатывает критику гуманитарных и общественных наук. Патрик Серио в статье «Как читают тексты во Франции» пишет: «М.Пешё главным образом оспаривает право называть наукой дисциплины, которые, будучи сосредоточены на психологическом субъекте, не признают или не хотят признавать их связи с идеологией и которые к тому же претендуют на прерогативы научности, заимствуя методики у статистики и лингвистики. Введение в книгу Пешё открывается критикой указанных методик, имеются в виду подсчеты частотности и варианты контент-анализа, в нем же подвергается критике применение структурализма в самых разнообразных областях знаний. В противовес всему этому предлагаемое исследование М.Пешё должно стать, по мнению автора, «машиной для чтения», которая освободит процесс чтения от субъективности. Разрабатывается, таким образом, теория дискурса, способная стать общей теорией производства эффектов значения, связанной с теорией идеологии и с теорией бессознательного» (Серио П., 2002, 35). Идеология, психоанализ и лингвистика соединяются в работе Пешё, три имени - Маркс, Фрейд, Соссюр - объединяются под шутливым названием «Тройственной согласие». «И с этого времени дискурс определяется как понятие, которое нельзя смешивать ни с эмпирической речью, производимой субъектом, ни с текстом: это понятие ниспровергает всякую узко коммуникативную концепцию языка... В отличие от социолингвистических проблематик дискурс, созданный Пешё, ни в коей мере не является «преодолением» соссюровской дихотомии язык / речь. Основа положения, которое в терминах эпистемологии того времени Пешё называет «соссюровским переломом», кроется в представлении языка как системы. И когда он излагает свою концепцию значения, он имеет в виду соссюровскую значимость. Но симметрия соссюровской дихотомии язык / речь, по мнению Пешё, является ложной. «Всё происходит, - пишет он, - как если бы научная лингвистика (имея своим предметом язык) отбрасывала в качестве ненужного остатка научное понятие свободного субъекта, мыслимого в качестве обязательной изнаночной стороны, необходимого коррелята системы». Пешё представляет дискурс как новое формулирование соссюровской речи, освобожденное от субъективных импликаций. С этого момента вырабатывается основное положение, которое не будет подвергаться изменениям: следует постоянно придерживаться точки пересечения языка, рассматриваемого в строго соссюровском понимании системы и ограничений, несводимых к лингвистическому порядку, как и к психологическому, картезианскому, свободному субъекту. Ограничением при производстве дискурса является всё то, что помимо языка делает некий дискурс определенным дискурсом; таким образом, имеется в виду формирующая дискурс социально-историческая ткань. Текст, целостность которого отсылает к элементу, связанному с одним каким-либо субъектом или с одним каким-либо институциональным организмом, оказывается распыленным. Текст обладает значением только в соответствии с условиями его толкования. Текст, вопреки обычным представлениям, не формируется связующими его элементами. Здесь, таким образом, впервые формулируется мысль, которая станет центральной в развитии анализа дискурса, мысль о том, что невысказанное, имплицитное является составным во всяком дискурсе. Эта мысль приведет к выработке понятия «интердискурс» (Серио П., 2002, 3536).
В 1971 году публикуется статья «Семантика и соссюровский перелом: язык, речевая деятельность, речь» М.Пешё совместно с Кл.Арош и П.Анри, где авторы задаются вопросом о том, что может дать лингвистика, когда речь идет о значении. Пешё полагает, что основой «соссюровского перелома» является подчинение значения значимости. Причем значение он связывает с речью и с субъектом, а значимость - с языком. Таким образом, вопреки традиционному для того времени прочтению Соссюра, Пешё выделяет понятие значимости, отрывая язык от субъективных проблематик. Пешё отвергает предложенный структуралистами универсальный метод «всестороннего анализа человеческого духа», критикуя его распространение на всю совокупность гуманитарных и общественных наук. Взамен этому предлагается дискурсная семантика, предмет которой - значение - превосходит компетенции лингвистики - науки о языке. При анализе речевых произведений, текстов, Пешё предлагает идти дальше, за пределы фонологического, морфологического и синтаксического уровней, объясняя это тем, что «связь, которая существует между «значениями», присущими данному тексту, и социально-историческими условиями возникновения этого текста, является отнюдь не второстепенной, а составляющей сами эти значения» (Серио П., 2002, 37-38). В теории Пешё, таким образом, дискурс эксплицитно связывается с идеологией, которая образует «посреднический уровень между индивидуальным своеобразием и универсальностью» (Серио П., 2002, 38).
Уже в своих первых работах М.Пешё отмечал важность понятий «пресуппозиция» и «импликация», разрабатываемых во Франции лингвистом Освальдом Дюкро. Именно понятие пресуппозиции послужило источником возникновения преконструкта М.Пешё и П.Анри. Концепт «преконструкт» непосредственно затрагивал проблему отношения дискурса к «уже услышанному», «уже имеющемуся». Как пишет П.Серио, для Мишеля Пешё и Поля Анри вопрос о пресуппозиции касается отношений синтаксиса и семантики, «он находится именно в той точке, в которой дискурс соединяется с языком. Не имея ничего общего с логистической интерпретацией, синтаксические структуры, допускающие присутствие определенных элементов, вне эксплицитного утверждения субъекта, трактуются как следы предшествующих конструкций, как комбинации языковых элементов, уже сформулированные в прошлых дискурсах и которые в них и черпают свой эффект очевидного присутствия. Исходя из этого, философский и логический термин пресуппозиции должен был быть заменен. Новое понятие преконструкта, не имеющее никакого логического значения, представляло собой переформулирование понятия «пресуппозиция» на основе теории дискурса (во французском языке слово preconstruit «преконструкт» входит в синонимический ряд слов со значением «полуфабрикат, предварительная заготовка, деталь-заготовка» и т.п., например, une maison preconstruite «блочное домостроительство»). Оно позволяло осмыслить и представить понятие интердискурса, которое стало основным концептом всех теоретических положений М.Пешё» (Серио П., 2002, 40).
Во французской лингвистике на рубеже 70-х годов анализ дискурса утвердился целиком и полностью. Он развивался в двух направлениях: с одной стороны, М.Пешё оттачивал свой автоматический анализ дискурса, с другой, - лингвист Жан Дюбуа проводил междисциплинарные исследования политического дискурса. В скором времени анализ дискурса дал название предмету этих двух направлений. Неважно, «исходила ли исследовательская практика анализа дискурса от Ж.Дюбуа или от М.Пешё, она заключалась в наложении методов лингвистического анализа на дискурсный корпус. Использование процедурных методик, называемых харрисовскими, позволяло в обоих случаях перенести «дискурсную поверхность» на исследовательские антиподы семантической структуры текстов» (Серио П., 2002, 40-41). Тогда же, в первой половине 70-х годов, на французском «лингвистическом поле» произошло расслоение между теми, кто в рамках теории дискурса пытался «соединить» язык, идеологию и дискурс, и теми, кто в рамках социолингвистики занимался исследованием лингвистического различия разнообразных социальных групп.
В марте 1975 года в статье «Теория двух забвений» М.Пешё совместно с К.Фукс продолжает разрабатывать проблему производства смысла и производства субъекта. «Для выработки ясного концептуального положения оказалось недостаточным введения понятия дискурсной формации по модели общественной и идеологической формации. Пешё предложил в качестве примера рассмотреть дискурсные формации, связанные с религиозной идеологией при феодальном способе производства. В тексте, не всегда достаточно ясно отражающем мысль в ее становлении, отдельные ремарки позволяют представить понятие дискурсной формации. Пешё описывает преконструкт как след в самом дискурсе предшествующих дискурсов, поставляющих своего рода «заготовку», «сырье» для дискурсной формации, с которым для субъекта связан эффект очевидности» (Серио П., 2002, 41).
Под термином «забвение», который М.Пешё лишает его психологического значения, понимается иллюзия того, что субъект является источником смысла высказывания, «собственного» смысла. «Забвение № 1» означает, что субъект «забывает», отторгает тот факт, что смысл формируется во внешнем для него [субъекта] процессе. «Забвение № 2» - это зона, в которой субъект акта высказывания формирует свое высказывание, устанавливая границы между «высказанным» и «невысказанным». М.Пешё утверждает: «...дискурсная формация организуется и ограничивается внешними по отношению к ним факторами, следовательно, факторами, которые в ее рамках строго не формулируются, так как они ее определяют. Но мы подчеркиваем, что эти факторы внешнего влияния на ее организацию не должны ни в коем случае смешиваться с субъективным пространством акта производства высказывания, воображаемым пространством, которое обеспечивает субъекту возможность перемещения внутри системы переформулирования таким образом, чтобы он постоянно мог возвращаться к тому, что он формулирует, корректируя себя при этом через «рефлексивное или подсознательное отношение к словам Такое «неравноправие» двух типов «забвения» соответствует отношению подчинения, которое можно охарактеризовать следующими словами: «Неутверждаемое предшествует тому и управляет тем, что утверждается» (Пешё М., Фукс К., 118119).
В другой своей книге - «Прописные истины», - которая была опубликована в мае 1975 года, М.Пешё разрабатывает вопрос об относительных конструкциях в логико-лингвистическом плане. Новое прочтение, предложенное автором, основывается на двух фундаментальных для теории дискурса понятиях: понятии преконструкта и понятии стыковки высказываний. Эти ключевые понятия, как утверждает П.Серио, позволяют перейти от логико-лингвистической теории к теории дискурса.
Эффект преконструкта, связанный с синтаксическим вставлением, заключается в несовпадении между тем, «что мыслилось до, вне и независимо от данного высказывания, и тем, что содержится в глобальном утверждении данной фразы». Стыковка высказываний, осуществляемая «изъяснительным» относительным предложением, соединяет два утверждения, одним из которых служит «побочное напоминание того, что уж и так известно». Не поддающиеся логико-лингвистичексим функционированиям, преконструкт и стыковка высказываний являются результатами собственно дискурсных эффектов. Развиваясь на лингвистической основе, они возникли из несовпадения между актуальным дискурсом и дискурсом «уже всегда имеющимся», который предшествует и главенствует над всяким актом высказывания, производимым его субъектом.
В память о «бессмертном бароне, который поднимался в воздух, вытягивая себя за свои собственные волосы», М.Пешё иронически назвал субъективную иллюзию, эффект субъекта, «эффектом Мюнхгаузена». Для Пешё «псевдо очевидность значения» неразрывно связана с «псевдо очевидностью субъекта». Автор проводит аналогию между идеологией и бессознательным, которые, по его мнению, имеют общую способность «скрывать собственное существование непосредственно внутри своего функционирования, вплетая его в ткань из субъективных очевидных истин» (Серио П., 2002, 44).
Таким образом, Мишель Пешё, будучи философом, близким Л.Альтюссеру, поднял в своей книге вопросы, до того неизвестные лингвистам. «Эффектом Мюнхгаузена» он назвал опасную возможность рассмотрения «субъекта дискурса в качестве источника субъекта дискурса» и создания тем самым рефлексии по кругу. Понятию прозрачности, которая на самом деле является иллюзорной, Пешё противопоставил то, что он назвал «материальным характером смысла»: так же как и субъект дискурса, смысл не является фиксированным данным. Значение и субъект, по мнению М.Пешё, производится в истории, иначе говоря, они детерминированы. Из этого вырабатывается понятие интердискурса.
М.Пешё совместно с П.Анри выяснил, что дискурс всегда соотносится с «уже сказанным» и «уже услышанным». Все исследования преконструкта показывали присутствие «в любом дискурсе следов дискурсных элементов предшествующих дискурсов, субъекты которых забыты» (Серио П., 2002, 45). Эти исследования сформировали идею о том, что дискурс составляется из элементов уже существующих; другими словами, они сформировали понятие интердискурса. Интердискурс представляет собой «дискурсное и идеологическое пространство, в котором разворачиваются дискурсные формации с их отношениями господства, подчинения и противоречия. Он освещает то, что подсказывается опытом: в политической борьбе, например, нельзя выбрать свое собственное поле деятельности, свои собственные темы и даже свои собственные слова» (Серио П., 2002, 45). Разработка понятия «интердискурс» оказывается решающей для определения субъекта. Субъект детерминируется интердискурсом. «Интердискурс, вплетаясь в комплекс идеологических формаций, «сообщает каждому субъекту свою «реальность» в качестве системы очевидных истин, а также воспринятых, допущенных и испытанных на себе значений»... Обращение индивида в субъекта своего дискурса осуществляется путем идентификации (субъекта) в дискурсной формации, доминирующей над ним (т.е. формации, в которой он формируется в качестве субъекта): эта идентификация, образующая (воображаемое) единство субъекта, основывается на том, что элементы интердискурса, формирующие в дискурсе субъекта черты, которые его определяют, вписаны непосредственно в сам данный дискурс» (Серио П., 2002, 46).
Понятие «дискурсная формация» было использовано впервые М.Фуко в 1969 году в работе «Археология знания». Пешё заимствовал это понятие, чтобы соотнести его с альтюссерианскими терминами «общественная формация» и «идеологическая формация». Он связывает «дискурсную формацию» с идеологией и утверждает её детерминированность историческими условиями. В «Прописных истинах» восстанавливается первоначальная дефиниция: дискурсной формацией называется «то, что может и должно быть сказано (в форме торжественной речи, проповеди, памфлета, программы и т.д.) в определенной идеологической формации. Понятие обращения, с одной стороны, и разработка понятия интердискурса - с другой, приводят к пересмотру концепта «дискурсной формации». В связи с понятием «обращение» выдвигается тезис о становлении смысла внутри дискурсной формации; понятие «интердискурс» делает акцент на понятии неравенства, противоречия и подчинения и тем самым отодвигает опасность таксономической классификации. С этого момента Пешё начинает говорить о «вплетении» дискурсных формаций в идеологические формации. Из такого рассуждения рождается очень важная мысль о непременной гетерогенности дискурсных формаций» (Серио П., 2002, 45-46).
В работе М.Пешё «Прописные истины» вводится еще одно фундаментальное понятие - интрадискурс, - определяемое как «функционирование дискурса по отношению к нему самому (то, что я говорю теперь, по отношению к тому, что я говорил раньше, и к тому, что я скажу позже), т.е. совокупность явлений «кореференции», которые обеспечивают то, что можно назвать «нитью дискурса», рассматриваемого в качестве дискурса субъекта» (Серио П., 2002, 46-47). Как утверждает П.Серио, интрадискурс может быть понят только в соотношении с интердискурсом. «Интрадискурс не указывает на эмпирическую реальность дискурсной цепи. Он осуществляет концептуальное начало этой реальности. Интрадискурс мыслится как пространство, в котором форма-субъект забывает, что в ее дискурсе присутствует интердискурс» (Серио П., 2002, 47). Таким образом, субъект в процессе создания высказывания создает интрадискурс, который, в свою очередь, во взаимосвязи с предшествующими высказываниями, с «уже сказанным» и «уже услышанным» - интердискурсом - образует дискурс.
В 1978 году на семинаре, проводимом М. Пешё, состоялись дебаты, которые ярко осветили размежевания внутри анализа дискурса во Франции. Разногласия возникли по поводу советского лингвиста В.Н. Волошинова, книга которого «Марксизм и философия языка» в это время была переведена на французский язык по инициативе Р. Якобсона. Эта книга оказалась в центре проблем, обсуждаемых марксистскими лингвистами во Франции. В ней анализировалось отношение между языком и идеологией, а языковой знак уподоблялся идеологическому объекту. В.Н. Волошинов придерживался критического подхода к социальной психологии: он доказывал, что «социальная психология» в случае ее отделения от речевого взаимодействия, т.е. взаимодействия людей посредством слов, рискует быть связанной с метафизическими и мифическими понятиями «коллективной души» или «духа народа», которые уже со времен романтизма и славянофильства имели определенный успех в русской культуре. В своей книге В.Н. Волошинов пытался представить единство языка в рамках классовой борьбы и ставил перед марксистской теорией задачу исследования идеологических явлений путем исследования форм языка и дискурса. С появлением книги социолингвист-марксист Бернар Гарден на семинаре Пешё представляет доклад на тему «Читать Волошинова», в котором выражает надежду, что чтение Волошинова позволит осуществить тот самый «эпистемологический перелом», о котором так часто говорилось в связи с работой Соссюра. Однако для М.Пешё Волошинов не мог служить ориентиром. Для него работа «Марксизм и философия языка» являлась шагом назад, а не перспективой, открывающейся перед лингвистами, занимающимися отношением «язык и общество», в силу расхождения по главному вопросу - вопросу о Соссюре и о языке. Критикой «абстрактного объективизма» Соссюра Волошинов, по мнению Пешё, уничтожал значимость самого языка: противопоставляя «абстрактной системе языковых форм» Соссюра «общественное явление взаимодействия людей посредством слов, реализуемое в высказывании в широком смысле и в конкретных высказываниях» (Серио П., 2002, 50), Волошинов как бы ведет к растворению лингвистики в более широком пространстве семиологии.
Разногласия по поводу Волошинова выявили антогонизм, который давно уже имел место между различными течениями анализа дискурса во Франции. Они показали отличие анализа дискурса Пешё от других направлений, свойственных социологии языка. Социолингвисты пытались сделать глобальный обзор языковых явлений - их производство, динамику, их смысловые эффекты - через призму общественной формации. В отличие от них, М.Пешё стремился выстроить «дискурс» как объект науки. Пешё стремился отделиться от прагматической проблематики: для него и для близких ему коллег вопрос смысла не мог быть решен в сфере межличностных отношений или в сфере общественных отношений, рассматриваемых в плане взаимодействия между разными социальными группами.
Постепенно вопрос об определении границ дискурсных формаций начал вызывать трудности. Дискурсная формация не менее, чем идеологическая формация, не могла мыслиться как «целостный блок». Эта формация оказывалась «делимой», нетождественной самой себе. Такие рассуждения не позволяли представить в новом свете проблему доминируемых идеологий. В противовес традиционной концепции, которая противопоставляла доминирующую и доминируемую идеологии, устанавливая между ними отношение внешнего характера, Пешё делал акцент на «внутреннем доминировании» доминирующей идеологии по отношению к доминируемой идеологии. Пешё выражал тем самым в абстрактной форме мысль о том, что внутри самого дискурса доминируемой идеологии, в самом способе его организации следует читать характер ее идеологического доминирования.
Итак, содержательный анализ дискурса ориентирован на решение вопроса о смысле высказывания (устного или письменного). Для данного направления анализа дискурса характерна определенная концепция смысла: «Семантическая единица не может образовываться как постоянная и однородная проекция «коммуникативного намерения», она образуется скорее как некий узел в конфликтном пространстве. За определенной семантической единицей, - считают приверженцы данного направления, - необходимо восстанавливать движение высказывания, которое под двойным нажимом уже сказанного и говоримого должно учитывать требования и языка, и интердискурса. Если лингвистика имеет дело с не говоримым (I indicible) в форме невозможного (неграмматического), анализ дискурса имеет дело с не высказываемым (Ппёпоп?аЬ1е), с тем, что не может быть высказано в определенной высказывательной позиции. С учетом примата интердискурса не высказываемое определяется как то, что постоянно отсутствует в дискурсной формации и позволяет при этом очертить ее границы, то, что отделяет в воображении данную дискурсную формацию от целого» (Серио П., 2001,553).
Основной метод содержательного анализа дискурса имеет целью привести к позиционному единству рассеянное множество высказываний. При этом действенным является не формальный критерий, в частности типологического порядка, а отношение к месту акта высказывания, позволяющее выявить то, что вслед за «Археологией знания» Мишеля Фуко получило название «дискурсной формации». «Не проповеди как проповеди и не политические листовки как политические листовки интересуют анализ дискурса. В анализе дискурса исследуется совокупность проповедей или листовок в том смысле, в котором они указывают в социальном плане на определенную идентичность в процессе высказывания, исторически очерчиваемую. Чаще всего дискурсная формация соответствует не одному - единственному жанру, а объединяет несколько жанров (листовки, манифесты, газетные статьи...)» (Серио П., 2001, 551-552). Предмет исследования содержательного анализа дискурса, таким образом, составляют «высказывания, т.е. тексты в полном смысле этого термина:
- произведенные в институционных рамках, которые накладывают сильные ограничения на акты высказывания;
- наделенные исторической, социальной, интеллектуальной направленностью.
Следовательно, имеются в виду, высказывания, сложный и относительно устойчивый способ структурирования которых обладает значимостью для определенного коллектива, т.е. анализируются тексты, которые содержат разделяемые убеждения, вызываемые или усиливаемые ими, иными словами, тексты, которые предполагают позицию в дискурсном поле. Корпус текстов при этом рассматривается не сам по себе, а как одна из частей признанного социального института» (Серио П.. 2001, 551).
Мы уделили такое большое внимание содержательному анализу дискурса, поскольку предполагается проведение научного исследования философского дискурса П.А.Флоренского именно в семантическом и (отчасти) историческом плане, что, как уже было сказано, характерно для европейской традиции, особенно французской лингвистической школы.
АВТОР: Лисицына Е.В.