Определение и характеристика русскоязычного концепта «судьба»

Содержание ментальной субстанции «судьбы» привлекало и продолжает привлекать к себе внимание представителей различных областей знания. Однако специфика объекта, стоящего за именем Судьба, состоит в том, что информация о нем не верифицируема, сам он исходно многомерен и допускает множество интерпретаций. Поэтому появляющиеся исследования оставляют свободным то пространство, в рамках которого могут ставиться новые вопросы и пересматриваться старые ответы. При таком понимании данного концепта становится ясно, что объект, стоящий за данным словом, не существует в эмпирическом опыте как некая реальность, он многомерен и допускает целый ряд интерпретаций. В этом сложность его исследования, чем и объясняется появление ряда фундаментальных работ, посвященных судьбе (Вежбицкая, 1994; 1993; Чернейко и Долинский, 1996 и др.).

Судьба - это важнейшая категория сознания, с помощью которой строится концептуальная картина мира народа. Своя судьба есть у всего: у людей, вещей, событий, явлений. Это место в жизни общества, бытие. Судьба - это божественно установленные сущность и будущность каждой вещи и каждого человека, но это не разумная сущность, в религиозном сознании - это Бог. Словарные дефиниции лексемы «судьба» показывают неоднозначность его понимания составителями словарей при попытке формализации обыденных представлений носителей русского языка. Причина - в самом объекте, стоящем за лексемой «судьба», понимание которой не опирается на эмпирическое знание. Признаки составляющие сигнификат понятия производим от традиционных представлений, сложившихся в русской культуре. «Ничто и никогда для него (индивида) не проходит даром: ни согласие с историей, ни сопротивление ей, ни активность, ни бездействие, ни желание «просто» остаться собой. Срабатывает обратная связь. В старину это называлось судьбой» (Бахтин 1989: 170).

Для описания концепта «судьба» Л.O. Чернейко и В.А. Долинский вводят понятие гештальта абстрактного имени. Гештальт - это своего рода маска, которую надевает абстрактное имя. Выявление гештальтов они считают важнейшим в установлении и описании данного концепта. Под гештальтом они понимают представления носителей языка, скрытые в имени и раскрывающиеся в его сочетаемости, в обнаружении «образов содержания знака» (по Н.Д. Арутюновой). Выделены следующие гештальты, которые позволяют видеть одно явление сквозь призму другого, более понятного. Абстрактная сущность, невидимый идеальный конструкт судьба принимает лики видимого, материального, отожествляясь с ним:

- судьба - это личность, причем гораздо более сильная, чем человек, отсюда старушка - судьба, злая старуха (в стихотворении Ф. Сологуба «Судьба»), гневить судьбу, поставить крест на своей судьбе, перст судьбы, волею судеб, ирония судьбы;

- судьба - игрок - игра судьбы;

- судьба - это текст книга, отсюда выражения прочитать свою судьбу; судьба - это книга, которую не всем дано прочитать;

- судьба - это нить, отсюда Их судьбы переплелись, спутались;

- судьба - дорога, отсюда ухабы судьбы, повороты судьбы;

- судьба - хозяйка и антонимичный гештальт судьба - раба: раб судьбы; господин своей судьбы; он служит у Ее Величества Судьбы; судьбой навязана роль;

- судьба - животное: взять за рога судьбу; судьба - собака: кого оближет, а кого укусит.

Думается, что назвать все гештальты, свойственные языковому сознанию в целом, - задача невыполнимая, но в некотором замкнутом массиве культурно значимых текстов их можно установить. Художественное сознание либо вскрывает новые свойства, признаки объекта, проявляющиеся только под пристальным взглядом художника, либо дает новые проекции уже известных. Через нетипичную, уникальную сочетаемость лексемы «судьба» раскрываются свойства его прототипа: неожиданные, непривычные, но принимаемые русскоязычным сознанием как соответствующие духу языка.

У А. Пушкина СУДЬБА - Рулевой (Судьба на руль уже склонилась, спокойно светят небеса, ладья крылатая пустилась...).

В текстах А.Фета часто встречаются такие характеристики судьбы, как: всеобъемлющая (Быть мне судьбою дано всеобъемлющей); горькая, скупая, грозная; терзает, томит, травит, подчиняет (Судьба тебя тоской непраздной истерзала; Судьбою горькою истомленный; Скупой отравлен был судьбою; Судьбе я покоряюсь грозной).

У А. Блока СУДЬБА - злой волшебник (Сама судьба превратила этот неизбывный восторг, эту ясную совесть - в ничто); СУДЬБА - Суд (Влачим мы дни свои без веры, судьба устала нас карать).

У Б. Пастернака СУДЬБА - Скопидомка; СУДЬБА - Текст (Оставлять пробелы в судьбе, а не среди бумаг); СУДЬБА - Вздыбленная лошадь (Лошадь взвил я на дыбы, чтоб тебя военный лагерь, увидать с высот судьбы); СУДЬБА - Скульптура (Лепка судеб).

В языковой стихии А. Введенского СУДЬБА - Ручей (В моей судьбе бессонная вода / Куда журчишь, ручей воды); Судьба - Время (И час не есть подробность места / Час есть судьба).

В поэзии Н. Заболоцкого Судьба - Тайный владыка (И в ней написана рукой судеб могучей вся правда сокровенная земли; Тот же самый поток неизменный движет тайная воля судьбы); СУДЬБА - Разлучница (Я разыщу, судьбе наперекор, своих отцов, и братьев, и сестер; Иль оторван от дома судьбою, пропадает в далеком краю).

У И. Губермана СУДЬБА - Река выводится из контекста: Судьбы моей причудливое устье внезапно пролегло через тюрьму, а СУДЬБА - Могильщик - из контекста: Судьба мне явно что-то роет.

Сложен концепт «судьба» в поэзии И. Бродского. Его представляют персонификации СУДЬБЫ: Нарушитель (И судьба нарушителем пятится прочь), Преступник (Кладя предел покушеньям судьбы на беззащитность тел), Игра (Я всегда твердил, что судьба - игра. Но запишем судьбе очко). Кроме того, у И. Бродского есть аналитические описания судьбы, своего рода формулы: И географии примесь к времени есть судьба; Ускоренье общей судьбы вещей? Свободного падения простого тела в вакууме?

Итак, в концепте «судьба» соединены две ключевые идеи русской культуры: идея непредсказуемости будущего и неконтролируемости происходящих с человеком событий. Эти идеи сменяют друг друга, когда мы говорим: решается судьба, но пока она еще не решена, человек может изменить свою судьбу, а если уже решена и не случилось желанного, то покориться ей, сказав: значит не судьба.

Кроме судьбы, в русском языковом сознании присутствуют также сходные сущности - доля, недоля, рок, участь, удел, жребий, фатум, история.

В словаре В.И. Даля судьба и рок противопоставлены друг другу: судьба - тот, что выносит приговор, преследует, а рок - палач, он ничего не решает, а только механически исполняет и потому неотвратим: Без року смерти не будет (Даль); Роковые деньги, роковые поступки.

В русской сказке недоля пьянствует вместе с мужиком, т.е. она - как бы двойник человека. Потом она показывает мужику яму с золотом, потом в эту яму он заманивает горе и заваливает его камнем. А это значит, что доля - отличное от человека существо, которому лишь принадлежит, ее действия отличаются от человеческих и в то же время похожи на них. Часто доля живет с человеком в гармонии: она радуется и печалится вместе с ним. Здесь доля - это душа в народном представлении (Потебня 2000: 374).

Если следовать словарю Ю.С. Степанова, концепт «судьба» в русской концептосфере отсутствует. Однако это не означает того, что данное понятие не свойственно мыслительной деятельности человека вообще и русского - в частности. Об этом говорят данные других источников.

Понимание судьбы как высшей силы нашло отражение во всех толковых словарях русского языка. В четырехтомном академическом словаре у слова судьба выделяются три значения, главное из которых 1) складывающийся независимо от воли человека ход событий, стечение обстоятельств (по суеверным представлениям - сила, определяющая все, что происходит в жизни) - покориться судьбе, удары судьбы (AC-IV 1984: 302).

С. Аверинцев в «Философском словаре» определяет судьбу как «неразумную и непостижимую предопределенность событий и поступков человека». Патриарх Алексий считает, что только в неокрепшем религиозном сознании судьба связана со случайностью, прозревшее же религиозное сознание верит, что «судьба - это не более чем псевдоним Бога» (интервью «Московским новостям», 1991, № 43).

Далеко не случайно В.И. Даль считает слово «судьба» семантико - словообразовательным производным от глагола «судить - понимать, мыслить и заключать; разбирать, соображать и делать выводы; доходить от данных к последствиям, до самого конца и т. д. - таков очень широкий семантический спектр употреблений.

Судьба как «участь, жребий, доля, рок, часть, счастье, предопределение неминучее в быту земном, пути провидения» (Даль 1995 IV: 355) имеет огромное потенциальное количество частных производных, выводимых из базовой семантики. Как самостоятельный элемент словника Даля «судьба» отсутствует - явное свидетельство демифологизации и вхождения этого понятия в языковую ткань своими производными.

А. Д. Шмелев, рассматривая ключевые идеи русской языковой картины мира, считает, что: существительное судьба имеет в русском языке два значения: «события чьей - либо жизни» (В его судьбе было много печального) и «таинственная сила, определяющая события чьей - либо жизни» (Так решила судьба). В соответствии с этими двумя значениями слово судьба возглавляет два ряда различных синонимических ряда: (1) доля, участь, удел, жребий и (2) рок, фатум, фортуна.

Между указанными двумя значениями есть и формально - грамматические различия: судьба как «таинственная внешняя сила» всегда употребляется абсолютивно; судьба как «то, что выпадает на чью - либо долю», имеет две синтаксические валентности: чья судьба и какая судьба (Шмелев 2003: 290).

Однако в обоих случаях за употреблением этого слова стоит представление о том, что из множества возможных линий развития событий в какой-то момент выбирается одна (решается судьба). После того как судьба решена, дальнейший ход событий уже как бы предопределен, и это отражено во многих русских пословицах, концептуализующих судьбу как некое существо, подстерегающее человека или гонящееся за ним (ср. Судьбы не миновать; От судьбы не уйдешь).

Важная роль, которую данное представление играет в русской картине мира, обусловливает высокую частоту употребления слова судьба в русской речи и русских текстах, значительно превышающих высоту употребления аналогов этого слова в западноевропейских языках, Исходя из частотности упоминаний судьбы в русской речи некоторые исследователи делают вывод о склонности русских к мистике, о фатализме «русской души», о пассивности русского характера. Такой вывод представляется несколько преувеличенным. В большинстве употреблений слова судьба в современной живой речи нельзя усмотреть ни мистики, ни фатализма, ни пассивности - ср. такие высказывания, как: Наша судьба в наших руках; Судьбу матча решил гол, забитый на 23-й минуте Jleдяховым; Народ должен сам решить свою судьбу; Меня беспокоит судьба документов, которые я отослала в ВАК уже два месяца тому назад, - и до сих пор не получила открытки с уведомлением о вручении.. Приведем также отрывок из выступления Солженицына в Ростовском университете в сентябре 1994 г., ярко отражающий идею выбора в ситуации, когда «решается судьба», но не содержащий ни мистики, ни фатализма: «Не внешние обстоятельства направляют человеческую жизнь, а направляет ее характер человека. Ибо человек сам - иногда замечая, иногда не замечая - делает выбор и выборы, то мелкие, то крупные... И от выборов тех и других - решается ваша судьба».

Но с другой стороны, слово судьба оказывается одним из самых характерных слов русского языка (и здесь можно полностью согласиться с А. Вежбицкой), поскольку соединяет в себе две ключевые идеи русской языковой картины мира: идею непредсказуемости будущего и идею, в соответствии с которой человек не контролирует происходящие с ним события. Только эти идеи присутствуют в понятии судьбы не одновременно, а сменяют друг друга, когда решается судьба. Пока судьба еще не решилась, будущее остается непредсказуемым, а человек может изменить свою судьбу и вообще может выступать как творец своей судьбы. Но как только судьба решилась, человек уже не властен над ходом событий, которые зато уже могут быть с той или иной степенью полноты предсказаны.

Кроме того, представление о судьбе дает удобный способ примириться с непредсказуемостью жизни, с тем, что в ней может происходить то, чего мы вовсе не хотели бы. Такие сентенции, как Такая уж у меня судьба; Не судьба была встретиться; Значит не судьба представляют собою формулы «примирения с действительностью», столь характерные для русского дискурса.

Но встречается и иное преломление представления, заложенного в слове судьба. Так, судьба может пониматься как своего рода Божественный замысел о человеке, следование которому не является фаталистически предопределенным, но может рассматриваться как нравственный долг. Соответственно, отклонение от того, что «предначертано» судьбой оказывается возможным, но трактуется как уклонение от выполнения долга. Так, в следующем высказывании Н.А. Струве переосмысляются ходячие изречения типа От судьбы не уйдешь; Судьбы не миновать:

В христианском преломлении, судьба не слепой рок, она предполагает высший смысл, таинственную синергию (сотрудничество) между велением Божьим и волей человека, свободное исполнение человеком Божьего замысла. Мандельштам не только не ушел от своей судьбы, он пошел ей навстречу, выбрал ее и овладел ею.

Точно также и в четверостишии И. Губермана о том, как нелегко «свою судьбу - туманный текст - прочесть, нигде не прервав», отражено представление о судьбе как о предначертании, в соответствии с которым человек должен стараться жить. Переврать текст судьбы здесь не значит ошибиться, предсказывая (кому-то) судьбу, или соврать, рассказывая другим людям (свою) судьбу, а значит жить, отклоняясь от того, что предначертано судьбой.

Возможны и иные модификации представлений, закодированных в русском слове судьба. В.А. Жуковский писал когда-то: «У одного умного человека спросили: что такое случай? Он отвечал: инкогнито Провидения». Разные употребления слова судьба в современной русской речи могут рассматриваться «инкогнито», скрывающие за собою общие жизненные установки говорящего.

В историко-этимологическом словаре современного русского языка П.Я. Черных выделяет следующие дефиниции лексемы «судьба»:

- «доля», «участь»;

- «история существования кого-чего либо»;

- «будущее то, что случится, произойдет»;

- устар. «стихийное, фатальное стечение обстоятельств», «рок».

Болг. съдба, с.-хорв. судба. В древнерусском языке слово судьба известно с XI в., но чаще всего оно употребляется со значением «суд», «судилище», «правосудие», «приговор» (Черных 1993: 216).

В толковом словаре русского языка С.И. Ожегов дает следующие значения:

- стечение обстоятельств, не зависящих от воли человека, ход жизненных событий;

- доля, участь;

- история существования кого - чего-нибудь;

- будущее, то, что случится, произойдет;

- то же, что суждено.

В «Сравнительном словаре» М.М. Маковский, рассматривая наиболее древний пласт человеческой цивилизации - языческую символику судьбы, наглядно показывает отражение этой символики в наивысшем проявлении культуры - языке: мифологическое мышление нередко отожествляло понятие судьбы с женскими божествами, согласно учению кармы, судьба - это творение самого человека, понятие судьбы отожествлялось с понятиями рождения - смерти, понятие судьбы неразрывно связано с понятиями «ткать, соединять», интересно соотношение значений «судьба» - «время», понятие судьбы может также соотносится с понятием руки (согласно мифологическим представлениям, судьба записана на ладони руки), согласно древним представлениям, судьба человека записана не только на руке, но и на деревьях, а также на лбу человека, понятие судьбы может соотноситься и с понятием металла, значение «судьба» может соотноситься со значением «краска» (не только как средство письма, но и как таинство, средство волшебства), судьба в древности определялась по расположению внутренностей животного.

Сложность концепта «судьба», его семантической структуры очевидна, что вполне можно объяснить особенностями исторического развития русской ЯЛ. Ю.Н. Караулов ссылается на лекцию Н.Д. Арутюновой, которая, анализируя в сопоставительном ракурсе ЯЛ русского и западноевропейского культурного типа, подметила ряд параметров, характеризующих лингвокультурологический портрет русской языковой ментальности, тяготеющей к следующим моментам: а) пространство (вместо времени), б) стихия (человек), в) аномалия (норма), г) чужое (свое), д) неопределенность (определенность) (Караулов 2001). Русский человек (и, соответственно, его концептосфера, семиосфера, тип ЯЛ и ЯКМ) тяготеет в своем мировосприятии к пространственности (отсюда время как четвертое «измерение»), и неантропоцентрической ориентации и стихией в своем речевом поведении. Для него естественнее аномалия, чем норма; он легче семантизирует чужую форму, следовательно, способен к метаморфичности своего выражения; наконец, его типу ЯЛ характерна неопределенность высказывания и категорий, его формирующих. Естественно, все это относится и к концептосфере и ее производным.

На рубеже XIX-XX вв. - время, отмеченное в России напряженными философскими поисками ответа на вопрос о судьбах национальной культуры, национального характера, русского языка - «русский народ и русская судьба все еще остается полной загадкой (подчеркнуто нами - Р. П.) для Европы. Мы интересны, но непонятны, и, может быть, поэтому особенно интересны, что непонятны». Русский философ начала XX века

Б.П. Вышеславцев весьма адекватно, на наш взгляд, определяет возможность интерпретации современном ему понимания судьбы: «... народный характер необычайно устойчив, может быть, он всегда остается тем же и самые неожиданные и невероятные колебания судьбы вскрывают только его скрытые, но всегда присутствовавшие потенции; так что из глубокого понимания характера можно прочесть всю его судьбу (подчеркнуто нами. Р.П.)» (Вышеславцев 1995: 112).

По Вышеславцеву, чтобы постичь русский характер, душу народа, нужно проникнуть в сны как наши «подсознательные устремления»(3. Фрейд). Именно сны «развертывают художественные символы скрытых сил нашей души» (там же: с. 113), и закрепляется все, чего боится и о чем мечтает народ в фольклоре - эпосе, сказках, поэзии. Это боязнь «горя» и мечта о «новом царстве и лучшем месте», о счастливой доле (там же). В человеческой душе живет «постоянно присутствующее, хотя порою скрытое и подавленное желание», и сны «могут предсказывать будущее, ибо с человеком случается обыкновенно то, чего он больше всего хочет, особенно чего он бессознательно хочет. Вот почему сказки так символичны для судьбы народа (подчеркнуто нами. - Р.П.)».

Учитывая сказанное, мы можем предположить, что:

а) концепт «судьба» изначально выступает в русской концептосфере как один из базовых и сложных концептов, для которого в полной мере присущи характерные для языкового сознания признаки;

б) сложный характер концепта предполагает его «сложность».

Концепт «судьба» осознается благодаря действию принципа динамического равновесия его внешнего (выходящего в языковую форму) и внутреннего семантических слоев. При этом выделяется и глубинный слой, образующий «внутреннюю форму» концепта, являющийся основанием мифологического характера. Древность, монументальность, универсальность концепта «судьба» предопределяют и сложный характер его семиосимволизации в языке и в тексте.

Таким образом, данные лингвокультурологических, исторических, этимологических, диалектологических и других словарей, исследование источников по славянской мифологии, а также анализ фактического материала позволяют предположить, что:

1. концепт «судьба» имеет древнюю историческую основу и собственно славянскую мифологическую почву;

2. в системе концептов так называемого «двойничества» концепт «судьба» играет особую роль, являясь не просто базовым, но и одним из самых древних и сложных с мифологической точки зрения, поэтому он легко и естественно ассоциируется в сознании носителей русского языка с другими концептами, в частности, с концептами, мотивируемыми силами судьбы - «добром», «злом» и т.д.;

3. поэтому исследование демифологизации концепта в текстовом употреблении, в частности, в поэтическом тексте, приводит нас не к собственно словарным маркерам данного концепта, а к речевым реализациям семантически связанных с ним концептов;

4. анализ историко-этимологических и лингвокультурологических данных дает основание предполагать наличие у концепта «судьба» семиосимволического плана;

5. концепт «судьба», судя по словарным данным, получает в современной русской ЯКМ сложное семантическое и структурное выражение, что требует применения современных методов исследования его семиотического плана. В поэтическом тексте рассматриваемого нами поэта-символиста Ф. Сологуба данный концепт реализуется в плане семиосимволическом.

Представляется немаловажным, характеризуя русскоязычный концепт «судьба», учесть его традиционное отнесение к так называемым концептам двойничества.

Относится концепт «судьба» к особым концептам двойничества в культуре, необходимо пояснить этот феномен. Это как бы раздвоение всех явлений, в том числе и человека. Двойники могут символизировать не только сбалансированные симметрии в активном равновесии противоположных сил (как, например, в геральдике), но и различные, часто противоположные понятия и силы. Такое понимание во многом было результатом двоеверного народного сознания, воплощенного в концепции «двоеверия» (по Ю. Лотману и Б. Успенскому). Затем это понятие расширяется до понятия «двукультурности» в составе одной культуры, которая без остатка распределяется на две сферы.

К одной сфере, которую надо назвать «христианской», «чистой», относится «чистое» пространство» (церковь, красный угол), «чистое» время (Пасха, Рождество) и т. п. В другую сферу, «языческую», «нечистую» относится все противопоставленное первому ряду: «нечистое» пространство (баня, овин, кузница, перекресток дорог), «нечистое» время (гуляния) и т.п. То же разделение отнесено к языку, но под другим названием, - «диглоссия», т.е. регламентированное употребление церковно - славянского языка «чистого», с одной стороны, и разговорного русского («нечистого»), с другой.

В конце концов, сложилось две культуры: чистая - дневная и нечистая - ночная. «В подпочвенных слоях развивается «вторая культура», слагается новый и своеобразный синкретизм, в котором местные языческие «переживания» сплавляются с бродячими мотивами древней мифологии и христианского воображения» (Г.В. Флоровский). Грань между этими двумя социально-духовными слоями всегда была подвижной и расплывчатой. Это различие можно определить так: «дневная» культура была культурою духа и ума, это была «умная» культура; а «ночная» культура являлась областью мечтания, воображения, страсти.

В рамках данной концепции выделяются две сущности - тело (ночная культура) и душа (дневная культура). Судьба, душа, тоска, совесть - это как бы двойники человека.

АВТОР: Погосян Р.Г.