30.08.2012 2262

Понятие базовых элементов парадигмы и круг рассматриваемых глагольных форм

 

Итак, мы изложили некоторые ключевые лингвистические концепции синонимии грамматических форм/показателей, выдвигавшиеся на протяжении XX - начала XXI столетия (с привлечением также некоторых концепций конца XIX). Теперь мы изложим некоторые базовые допущения, принятые в нашей работе исходя из существующей теоретической литературы.

Прежде всего, мы принимаем разделяемый практически всеми исследователями данной проблематики взгляд, согласно которому один из важнейших фактор появления грамматических синонимов - историческое развитие языка. Ситуация, в которой некоторые две формы синонимичны, есть диахроническое последствие такой ситуации, когда либо две формы противопоставлены (и речь идёт, со структуралистской точки зрения, о «нейтрализации» оппозиций с ходом развития грамматического значения), либо одной из этих форм вообще не существует или, вернее, она не грамматикализована (синхронное сосуществование, или «наслаивание», «старого» и «нового»).

Существенно подчеркнуть, что мы считаем сосуществование синонимичных форм, появившихся в процессе изменения языка, не дополнительно распределённым по идиолектам (скажем, разных поколений, социальных слоёв и проч.), а принадлежащим одной и той же языковой системе. При языковом изменении нормальной является ситуация, когда синонимичные способы выражения обнаруживают различную употребительность в идиолектах молодого и старого поколения («возрастными регистрами» по Н. Б. Бахтину, исследовавшему этот феномен на материале эскимосского языка [2004]); однако оба поколения, различаясь в степени активного употребления этих форм, одинаково пассивно владеют обеими (так называемая «двойная норма»), В результате такого положения вещей сосуществует «два близких, но различающихся языковых варианта: и поколение пожилых, и поколение молодых отдаёт себе отчёт в том, что их поколение говорит не так, как другое, однако оба поколения считают оба варианта эскимосским языком» [Бахтин 2004: 122]; разумеется, число таких вариантов - и соответственно говорящих поколений - может быть в случаях особо интенсивной перестройки языковой системы, контактного влияния, даже «языковой смерти» и т. п. и более двух [там же: 123-126].

Но мы считаем вполне допустимым и существование синонимичных форм и в ходе параллельных, не упорядоченных во времени процессов грамматикализации (к которым поэтому самое понятие «наслаивания» не вполне применимо); не во всех обсуждавшихся нами работах эксплицитно проводится это разграничение, но соответствующие примеры (например, «специализация» показателей отрицания во французском у Хоппера и Траугот) обсуждаются регулярно.

Что касается широко обсуждавшейся в структурализме контроверзы «синонимия vs. алломорфия», то мы используем (вслед за [Dahl 1985]) «поверхностный» подход к синонимии грамматических показателей, не допуская объединения в одну морфему показателей, находящихся в отношении свободного варьирования (таких, как -га- и -se- в испанском) и обнаруживающих в данном языке распределение по лексико-семантическим параметрам (таких, как различные парадигмы вспомогательного показателя в немецком или старояпонском). Мы не отделяем при этом аналитических форм от синтетических (учитывая, кроме того, и неопределённость этой границы в целом ряде языков).

Мы считаем, что синонимия глагольных показателей и особенно диахронические пути развития таковой тесно связаны с синхронной типологически полисемией этих же показателей и т. п., которая потому должна быть описана (или должно быть изложено известное о ней из типологической литературы), прежде чем описанию подвергнутся синонимичные пары. Такая точка зрения непосредственно вытекает из принципа «асимметричного дуализма» С. И. Карцевского, а к синонимии грамматических категорий применена уже отчасти Р. О. Якобсоном, а наиболее последовательно Е. И. Шендельс.

Базовое допущение нашего исследования - иными словами, рабочая гипотеза, подлежащая изучению и конкретизации - отчасти уже формулировалось в типологической литературе последнего времени, но последовательно не обосновывалось и не изучалось. Оно таково: различные базовые формы видо-временной парадигмы обнаруживают неодинаковую специфику (в частности, степень выраженности) синонимии в глагольных системах языков мира. Кроме того, исходя из «подхода Байби-Даля», мы предполагаем, что синхронное устройство и диахроническая судьба подобных пар (или больших множеств) синонимических показателей должно коррелировать с формальным устройством и источниками грамматикализации соответствующих форм.

При исследовании и межъязыковом сравнении глагольных категорий мы ограничиваемся так называемыми «базовыми элементами (глагольной) парадигмы», достаточно распространенными и типологически устойчивыми в языках мира, обобщения по поводу которых имеют достаточную доказательную силу и заведомо не связаны с какими-либо генетическими или ареальными свойствами рассматриваемых языков. Понятие «базового элемента парадигмы», применяемое нами, близко к понятию «основная категория вида/времени/наклонения», используемого в работе [Dahl 1985], где «это понятие определяется операционально и отчасти произвольно» [ibid.: 52]; мы также не ставим себе цели дать строгое определение базовых элементов парадигмы.

Исключив из рассмотрения показатели, связанные с маркированием лица, числа, падежа и залога - независимо от того, влияют они или нет на видо-временную интерпретацию словоформы - Даль формулирует два необходимых условия для признания категории в качестве «основной»: она должна быть представлена в ответах информантов на анкету по исследованию видо-временных категорий (ТМА Questionnaire) по меньшей мере шесть раз и должна употребляться в утвердительных, повествовательных, неподчиненных (non-embedded) и активных конструкциях [ibid.].

В своем исследовании мы снимаем требование на неподчиненность предикаций; типологическими исследованиями (в том числе и цитируемым исследованием Даля!) выявлено, что показатели категорий наклонения и эвиденциальности (наиболее частотными употреблениями которых, по- видимому, являются все же употребления в зависимых предикациях) обнаруживают значительную межъязыковую устойчивость, а также тесную синхронную и диахроническую связь с видо-временными показателями (например, хорошо известна связь перфекта и эвиденциальности, или, с другой стороны - оптатива и будущего времени). С другой стороны, вводя понятие «базовых элементов парадигмы», мы апеллируем также к существованию принципиально открытых (или очень близких к открытости) парадигм тюркского или северокавказского типа (об этом феномене см., например, [Сумбатова 2002]), где в принципе может порождаться очень большое количество различных аналитических форм глагола, с точки зрения информантов зачастую находящиеся на грани грамматической правильности. Семантика таких форм не всегда может быть с точностью установлена; четкие и постоянные значения могут быть приписаны только конечному и не очень большому числу глагольных форм, которые, как правило, только и имеет смысл анализировать.

В настоящей работе разбирается синонимия следующих глагольных показателей/грамматических форм:

- результатив

- перфект

- перфективное и «простое» прошедшее

- плюсквамперфект

- прогрессив

Как видно из перечня, преимущественное внимание уделено синонимии форм, имеющих временную референцию к прошедшему. Формы, выражающие референцию к будущему, из рассмотрения исключены. Причин этому несколько: во-первых, синонимия в области будущего относится к уже относительно хорошо изученным примерам «наслаивания» в глагольной системе (ср. особенно [Dahl 2000b]); во-вторых, данный тип синонимии во многом выходит за пределы собственно видо-временных категорий и связан уже с модальностью, с таким специфическим видовым значением, как проспектов и проч. С другой стороны, синонимия среди форм, выражающих референцию к прошлому, типологически практически не исследовалась; особо это касается плюсквамперфекта, относящегося вообще к недостаточно изученным типологически грамматическим показателям. Возможные синонимически-омонимические отношения в рамках показателей результатива уже изучены достаточно подробно [Недялков (ред.) 1983]; необходимость привлечения этого материала диктуется прежде всего диахронической связью с засвидетельствованной в языках синонимией перфектов и форм простого прошедшего времени.

Мы уже цитировали указания относительно различных уровней «избыточного» выражения разных глагольных значений, встречающиеся в [Bybee et al. 1994] и соответствующее обобщение в [Татевосов, Майсак 2001]. Ранее выполненная наша работа [Сичинава 2002], показала значительную распространённость систем с несколькими формами плюсквамперфекта (на что, впрочем, указания в литературе в самом общем виде делались и ранее, например, [Salkie 1989]), вместе с тем такая тесно связанная с плюсквамперфектом категория, как перфект, в тех же языках, как правило, выражалась однозначно. Кроме типологических наблюдений над глагольными формами в нескольких языках, известные данные предоставляет и наблюдение над глагольными формами одного языка, где представлена синонимия одновременно в различных точках видо-временной парадигмы; такая ситуация, надо полагать, не очень частотна (ср. упоминавшийся выше «принцип Ярцевой», согласно которому вариативность в способах выражения не может охватывать все элементы парадигмы [1979: 10]), однако же показательна.

В авадхи (индоарийский диалект исторической области Аудх, где в функции письменного языка выступает литературный хинди) [Липеровский 1997] интенсивно представлено синхронное «наслаивание» вспомогательных глаголов бытийной сферы - это h-/ho- «быть/становиться», ah-, ah-, bat- «быть», rah- «оставаться»: при их помощи образуется целый ряд синонимичных аналитических форм. В. П. Липеровский особо оговаривает, что «признаётся наличие целого ряда синонимичных глагольных основ. Каждый из синонимов не может не характеризоваться в той или иной мере локальной окрашенностью, хотя и не единичны случаи, когда формы, восходящие к разным основам - синонимам, встречаются (а значит, употребляются) в одном и том же тексте, в одной и той же локальной разновидности современного авадхи» [там же: 167].

Оказывается, что данная синонимия представлена при образовании разных времён в разной степени: для прогрессивов - в настоящем и в прошедшем - употребляется конструкция с двумя фиксированными вспомогательными глаголами (первый rah-, второй h/ho-), для прошедшего результативного (перфекта) оказывается предпочтение одному глаголу (h-/ho), для плюсквамперфекта и хабитуалиса в прошедшем - двум (rah- или h-/ho-), наиболее разнообразен выбор вспомогательных глаголов при образовании настоящего-хабитуалиса, имеющего также футуральное значение. Наконец, прошедшее время формально стоит несколько особняком в том смысле, что оно не использует данного набора вспомогательных глаголов, но и эта форма имеет две смешивающиеся синтетические парадигмы, диахронически отражающие активную и посессивную конструкции.

В общем такая картина, как увидим, действительно отражает типологические преференции названных форм: перфект обнаруживает сильнейшую тенденцию к единообразному способу выражения, плюсквамперфект, прогрессив, в меньшей степени также хабитуалис - к сосуществованию двух вариативных форм; наконец, простое прошедшее нередко наследует - от результативной стадии, через недолгую перфектную -две дополнительно распределённые конструкции.

Схожую конфигурацию имеют и системы других языков с глагольной синонимией, где она представлена не в таком изобилии, как в авадхи, например, испанский (три плюсквамперфекта, один из которых конкурирует в основном с аористом, имперфект, конкурирующий с прогрессивом, один перфект и несколько конструкций разной степени грамматикализации с референцией к будущему), удмуртский [Серебренников 1960] (два плюсквамперфекта, один перфект и один претерит, конкуренция в имперфективной и футуральной зоне), суахили [Громова 2005] (три синонимичных претерита, два настоящих времени).

Подобные тенденции нуждаются в исследовании и объяснении; кроме того, следует выявить и наиболее характерные в языках мира типы соотношения синонимичных пар для каждой из указанной форм.

 

АВТОР: Сичинава Д.В.