30.08.2012 3342

Результатив - перфект - перфективное прошедшее: структура и семантика, эволюция, синонимия результативов

 

Рассмотрим синонимию глагольных форм, воплощающих в качестве базового следующие грамматические значения: результатив; перфект; прошедшее время совершенного вида (перфективное прошедшее, или, в наиболее частом употреблении этого термина, аорист) - в системах с видовым противопоставлением, прошедшее время (т. н. «общее прошедшее», или претерит) - в системах без видового противопоставления; Указанные глагольные значения, как известно, связаны широко распространённым и раньше других выявленным в языках мира типологическим родством (на эту связь последовательно указано уже Е. Куриловичем в 1956 г.: [Маслов 1984/2004: 54-55, 297]). Результатив служит одним из основных источников перфекта [Маслов 1983: 46]; [Bybee et al. 1994: 68-69] (наряду с видовым грамматическим показателем комплетива: [Bybee et al. 1994: 69-74]); перфект же, в свою очередь, эволюционирует в сторону простого прошедшего (ограниченного контекстами, связанными с совершенным видом, или же, в случае отсутствия в системе такого противопоставления, не ограниченного) [Маслов 1983: 47, 50]; [Bybee et al. 1994: 81-87].

Все перечисленные показатели вступают в языках мира в отношения полной синонимии, чаще же - квазисинонимии. Указанный факт уже отмечался для отдельных грамматических значений этого ряда: результативов ([Недялков, Яхонтов 1983: 15]), перфектов ([Anderson L. 1982], [Маслов 1983: 48-49], [Bybee et al. 1994: 149]); сюда же примыкает и проблема синхронного соотношения перфекта и старого простого/перфективного прошедшего [Squartini, Bertinetto 2000]. Для некоторых из них, а именно показателей аналитического перфекта, распределённых в зависимости от семантического типа глагольной лексемы, уже делались обобщения типологического характера (не всегда отграничиваемые от ареальных характеристик этих явлений, что, как увидим, не случайно: в этом случае не всегда возможно чётко провести такую границу) ([Sorace 2000]; [Washio 2004]). Ниже предлагается анализ грамматического «наслаивания» синонимичных и квазисинонимичных форм в данном ряду глагольных значений, в том числе и обусловленных диахронической связью между ними.

Синонимия результативов

Результатив - грамматическое значение, близко родственное (и синхронно, и диахронически) перфекту, и всё же достаточно чётко отграничиваемое от него. Типологическое различие между результативом и перфектом впервые последовательно проведено в коллективной монографии [Недялков (ред.) 1983] (расширенное изд. на англ. яз. - [Nedjalkov (ed.) 1988]). Здесь результатив определяется так: «Результативом именуется форма, обозначающая состояние предмета, которое предполагает предшествующее действие» [Недялков, Яхонтов 1983: 7]; ср.: «результатив обозначает состояние, вызванное некоторым действием в прошлом» [Bybee et al. 1994:53]; выделяются определённые диагностические контексты, характерные для результатива и отличающие его от перфекта, в частности, сочетаемость результатива с наречием «всё ещё» и с обстоятельствами, указывающими на продолжительность состояния стественным следствием такой семантики для результативных конструкций являются ограничения на сочетаемость (ср. указания в [Dahl 1985: 134] на «высокую степень лексических ограничений»); действительно, форма с таким значением может выступать далеко не со всеми глаголами, а с теми, которые означают изменение состояния «садиться», «вешать», «ломать» и т. п.; о связи предельных (терминативных) глаголов и результативного значения см. также [Петрухина 2000: 55-56].

Формальные средства выражения результатива, а также омонимические и синонимические отношения, в которые вступают показатели этой глагольной формы, уже детально исследованы в указанной коллективной монографии под редакцией В. П. Недялкова (с формальной точки зрения см. также публикацию [Недялков 1981]), многие ниже приводимые примеры взяты из этого сборника. Впрочем, систематически (по возможным формальным типам соотношения) синонимия в указанной монографии не разбирается. Исчисление такого пространства возможностей представляет интерев указанной монографии с также для изучения синонимии перфектов и простых прошедших (которые, как увидим ниже, нередко сохраняют формальные особенности и лексическое распределение, характерные еще для своей результативной стадии).

Семантические типы соотношения альтернативных результативных конструкций

Для результатива характерна прежде всего не синонимия «несколько показателей - одно значение», а другая сторона «асимметричного дуализма» языкового знака - полисемия показателя («один показатель - несколько значений»; разумеется, такое соотношение можно трактовать и как омонимию). Типологически очень распространён так называемый «совмещённый результатив» - случаи, когда результативное значение не является у соответствующего показателя единственным, а совмещается с другими, чаще всего с залоговым значением пассива. Именно такой тип представлен, например, у русского пассива со связкой прошедшего времени:

Магазин был открыт в восемь часов имеющего и «статальную» (результативную: «В восемь часов магазин находился в открытом состоянии»), и «акциональную» (нарративную) интерпретацию («В восемь часов магазин открылся») [Маслов 1983: 49], [Tommola 2000: 463].

Однако отмечается и такое явление, как наличие нескольких способов выражения результатива в одном и том же языке: «В конкретных языках может быть более одного способа обозначения результатива в зависимости от: а) диатезного типа; б) значения результативного показателя; в) конкретного глагола. Чаще всего, однако, результативы, видимо, имеют один основной способ обозначения» [Недялков, Яхонтов 1983: 15]. Речь здесь идёт либо о квазисинонимичых формах (случай «б»), либо о дополнительно распределённых (случай «в»), либо же о различиях в кодировании актантов («а»).

Наиболее частотный и хорошо известный тип такого распределения связан прежде всего с чрезвычайно ярко проявляющимися семантико- синтаксическими свойствами данного грамматического значения. Подобно тому как в языках мира различным образом кодируются такие базовые семантические роли, как агенс (А) и пациенс (Р) переходного глагола и единственный актант непереходного глагола (S) (соответственно, одинаковое кодирование А и S означает «аккузативную» стратегию, Р и S - «эргативную», А, Р и S - «нейтральную», а раздельное кодирование всех трёх ролей - «контрастивную», или «трёхчастную») [Comrie 1981; Кибрик 1992, Тестелец 2001: 699, Кибрик 2003: 126-132] - так же и результатив выделяет особые «диатезные типы», из которых некоторые (или все) противопоставляются и формально [Недялков, Яхонтов 1983: 8-9]:

- самый частотный в языках мира «объектный» тип (при котором субъект состояния равен «объекту»/пациенсу предшествующего действия, выраженного переходным глаголом: «дверь открыта»  «я открыл дверь»);

- «субъектный» тип (при котором субъект состояния равен актанту предшествующего действия, выраженного непереходным глаголом: «глаза воспалены»  «глаза воспалились»);

- самый редкий из этих трёх «посессивный» тип (при котором субъект состояния равен «субъекту»/агенсу предшествующего действия, выраженного переходным глаголом: «я держу шляпу»  «я взял шляпу»). Термин кажется нам не совсем удачным, потому что, во-первых, с семантической точки зрения этот тип далеко не всегда выражает принадлежность, что отмечают и сами авторы («объект действия чаще всего обозначает часть субъекта, нечто принадлежащее или нечто находящееся с ним в непосредственном контакте»), а, во-вторых, с формальной стороны далеко не всегда кодируется (грамматикализировавщимися) конструкциями с посессивной семантикой. Так, приводимый Недялковым и Яхонтовым пример посессивного результатива из русских говоров: Он надевши шапку - вообще говоря, не является «посессивным» ни с семантической, ни с формальной точки зрения. Точнее можно назвать такой тип конструкций «субъектно-переходным»; он «играет особую роль в эволюции результатива к перфекту», по мере того как уменьшается роль объекта, находящегося в результирующем состоянии, и увеличивается роль субъекта. Для него (по крайней мере, на начальном этапе грамматической эволюции) характерна сочетаемость с особыми лексическими классами глаголов, соответствующими ситуации, так или иначе затрагивающкй агенс (взять, надеть, сломать [ногу], съесть, узнать, вытерпеть [муки], сыграть [свадьбу]).

Соответственно, все стратегии, кроме нейтральной, образуют систему с несколькими дополнительно распределёнными формами результатива. Наиболее распространён эргативный тип (когда субъектный и объектный результативы совмещены в «двудиатезном» показателе); это, впрочем, не имеет самостоятельного типологического значения, ибо тесно связано с семантикой результатива - действительно, в нормальном случае носителем состояния, наступившего вследствие некоторого действия, является именно объект и единственный актант непереходного глагола; изменения состояния субъекта, если и есть, носят второстепенный характер [Comrie 1981, 112-114]. Эргативный тип представлен, например, в немецком, армянском, норвежском, грузинском, а номинативный - в японском.

Собственно семантическое (не диатезное) противопоставление можно усмотреть только в следующем случае. В указанной монографии выделяется также близкая результативу форма - статив, «обозначающий состояние предмета» [Недялков, Яхонтов 1983: 7], не обязательно наступившее вследствие какого-нибудь предшествующего действия (например, висеть в предложении На ветках висят яблоки является стативом, а пассив, передающий в русском языке результативное значение, в данном контексте, естественно, невозможен: На ветках повешены яблоки). Статив является слабо, по сравнению с результативом, грамматикализованной формой (в языках мира широко представлены лексические стативы, не являющиеся словоизменительными формами; ср. висеть в вышеприведённом примере). С другой стороны, статив может представлять собой следствие деграмматикализации результатива: «Формы, имевшие некогда значение результатива, могут утрачивать значение отсылки к предыдущему действию и превращаться в стативы. Не исключено, что так обстояло дело с грузинскими стативами... которые являются более древними по сравнению с результативами... хотя также восходят к причастиям» [Недялков, Яхонтов 1983: 20]. Отметим, что синонимия «чистых» грамматикализованных стативов (не являющихся ни результативами, ни лексическими образованиями) в рассмотренном нами материале не встретилась.

Сосуществование статива и результатива в одной системе можно рассматривать как грамматическую квазисинонимию (состояние вследствие некоторого действия считается базовым значением, а состояние вообще - производным); «различие между результативами и стативами нередко трудноуловимо, и поэтому обе группы дериватов целесообразно рассматривать вместе» [Недялков 1981: 161]; такое соотношение характерно, например, для грузинского [Мачавариани 1983: 133] или узбекского языков [Насилов 1983: 118-120]. Так, в узбекском языке «значения обеих форм не противоречат друг другу, и поэтому формы допускают взаимозамену в определённых контекстах» (результатив здесь выражается перфектом пассива)»:

Случаи, когда различные формы результатива (с тем же диатезным типом и значением) образуются от различных (хотя бы и пересекающихся) множеств глаголов, многообразны.

Лексические источники результатива и их синонимия

К наиболее известным лексическим источникам результатива относятся сочетания глаголов состояния с деепричастиями, причастиями и отглагольными именами, т. е. конструкции типа «сев пребывает», «севшим/закрытым является/имеет», «сидение/закрывание имеет» [Недялков 1981: 164], [Bybee et al 1994: 53]. «Известные нам лексические источики результативов, как правило, связаны со значением состояния. В трёх языках - датском, куи и тукано - результативная конструкция образуется при помощи спрягаемой формы глагола „быть» плюс причастная форма главного глагола... В обыкновенном случае результативное значение появляется при сочетании статального вспомогательного глагола - который несёт значение текущего состояния - и причастия прошедшего времени и/или страдательного залога, которое означает динамическую ситуацию, произошедшую в прошедшем и затрагивающую объект переходного глагола или субъект непереходного» [ibid.: 67-68].

Наличие нескольких конкурирующих единиц - лексем и/или грамматических показателей - свойственно уже для лексических источников результатива. В частности, это относится к источникам диатезному типу результатива, который мы назвали «субъектно-переходным»; он имеет особое значение для диахронического развития данной формы. Речь идёт о глаголах обладания и посессивных конструкциях.

Как давно известно (подробнее см. специально посвященную грамматикализации посессивности работу [Heine 1997]), в языках мира представлен выбор между активной конструкцией вида лат. habeo domum «имею дом» и дативной/локативной вида domus mihi est букв, «мне есть дом», рус. у меня есть дом; русский, арабский, древнегрузинский, монгольский относятся ко второму типу [Бенвенист 1960: 211], большинство западноевропейских - ко второму. Всего типологии известно восемь посессивных «схем» [Heine 1997: 47]: кроме активной, дативной и локативной здесь выделяются комитативная («X находится с Y-м»), генитивная «Существует X Y-a» и некоторые другие. Известно также, что некоторые языки, такие, как польский, немецкий [Вайсс 2004: 108-114] или французский, колеблются между этими типами (фр.у «ai ипе maison / cette maison est a moi; впрочем, данные конструкции во французском, в отличие от латыни, нельзя признать вполне синонимичными [Бенвенист 1960: 212]); для посессивных конструкций крайне характерно «внутриязыковое варьирование» ([Heine 1997: 104-117]). Переходная конструкция - а вместе с ней и особенный «переходный» глагол «иметь» - представляет собой ареальную черту «европейского языкового союза» [Konig, Haspelmath 1998, 1999]; локативная конструкция - «евразийская» черта [Вайсс 2004]. В древних индоевропейских языках, как обычно считается (см. подробнее [Heine 1997]) долгое время преобладала дативно-локативная конструкция, а глагол «иметь» развился значительно позднее. Результатив также может образовываться (в тех же языках) при помощи активной стратегии, как в германских языках, или дативной/локативной стратегии, как, например, в древнеперсидском ([Бенвенист 1952: 193-194], [Эдельман 2002: 115 и след.]; здесь «пассивный перфект», как показывает Бенвенист, отличен от собственно страдательного залога), армянском или в современных русских говорах ([Трубинский 1983]: конструкции У сына женёнось, У него ушодчи).

Соответственно, в языках, где мы имеем колебание между обеими формами, представлены и альтернативные формы результатива. В иберо-романских языках, где латинский глагол habere «иметь» вытеснен в прямом значении глаголом tenere «держать», немедленно же появляется и конкуренция синонимичных результативов (а затем и перфектов) с синонимичными вспомогательными глаголами tener/ter и haber/haver.

Особый интерес представляет конструкция с результативной семантикой, еще не воплощающая собственно глагольной категории результатива, а передающая посессивное значение; она представляет собой в некотором роде «промежуточное звено» между лексической стадией (предшествующей грамматикализации) и стадией, на которой уже можно говорить собственно о глагольных категориях. В рамках концепции «наслаивания» (layering), предложенной Хоппером, в книге [Heine 1997: 130- 131] анализируется синонимия показателей «результативного посессива» или «инхоативного посессива» в языке эве (Нигерия, группа ква семьи нигер-конго). В этом языке (Б. Хайне использует описание [Ameka 1991]) имеются три серии близких результативных конструкций.

В первой серии конструкций (в которых, судя по переводам, акцент делается на статальном результате) посессор вводится при помощи сочетания предлога с|ё «в, к» и послелога si букв, «рука», а в качестве вспомогательного глагола используется один из глаголов Ьэ «изобиловать», sogbo «быть многочисленным» или suso «оставаться» (ср. рус. у него в руках):

Вторая серия поссесивно-результативных конструкций в эве носит инхоативный оттенок и означает, что «посессор вступил во владение чем.-л.». Послелог остаётся прежним, а в позиции вспомогательных глаголов выступают уже динамические глаголы ф «достигнуть», su «схватить» и ка «коснуться» (ср. рус. прибрать к рукам, наложить руку на что-л., фр. toucher le salaire «получить зарплату», букв, «коснуться» и под.):

Третья серия результативных конструкций означает временное владение. В этом случае фиксирован уже глагол, а переменным оказывается приименной показатель (предлог). В указанной позиции выступают показатели gbo «рядом, у», цй «вне», dzi «на» (ср. рус. за мной сто рублей долгу, англ. I have money on те «Я должен денег»); их дистрибуция уже не свободна, а зависит от «контекстных ограничений».

Аналогичная картина представлена и в ряде других языков Западной Африки, ср. приводимые Э. Бенвенистом (по данным А. Клингенхебена) параллельные данным конструкциям примеры из не родственных эве языков ваи и канури [Бенвенист 1960: 211-212]. Синхронная синонимия показателей результативных конструкций с посессивной семантикой представлена в разговорных регистрах английского, где конструкции have, have got и got выступают как синонимы с некоторыми разграничениями, связанными с природой обладаемого объекта и характером владения. Так, в самых разных разговорных подсистемах, где одинаково активны несколько таких показателей, have всегда предпочитается с абстрактными объектами и в значении постоянного владения (ср. [Tagliamonte 2003], где этот феномен изучается с точки зрения «вариационистского» подхода, но учитывается также и «принцип наслаивания» в грамматикализации).

Формальные типы соотношения результативов. Морфологически «простой» vs. морфологически «сложный» результатив

Собственно результатив, то есть грамматическая форма со значением состояния, наступившего вследствие предшествующего действия, представляет собой уже дальнейший шаг по сравнению с «результативным поссесивом». Синонимия показателей результатива, представленная в языках мира, может быть разделена на следующие два типа: соотношение синонимичных форм, связанных этимологически, одна из которых морфологически «проще» другой (в частности, одна может быть синтетической, вторая - аналитической). Таким образом, они представляют собой разные этапы одного и того же пути грамматикализации. Это синхронное «наслаивание» в узком смысле ([Hopper, Traugott 1993: 125] - «полная» и «редуцированная» формы; см. также Главу первую, 1.4.1). Особенно характерен такой феномен для языков, где не финитные причастия употребляются в независимых предложениях в предикативной функции, причём они могут факультативно принимать глагол-связку и/или личные окончания. Указанный тип языков детально разобран в исследовании [Калинина 2001]; здесь же показано, что он отсутствует в европейском ареале (где разграничение между финитными и нефинитными формами глагола носит строгий характер). Данное соотношение представлено, в частности, в чукотском, эскимосском, литовском и хинди.

Соотношение нескольких «эквиполентных» (в структуралистском понимании) или «равномаркированных» форм, образованы при помощи синонимичных морфологических показателей одного типа. Такое соотношение характерно для показателей, принадлежащих альтернативным путям грамматикализации (причём практически синхронным). Данный тип распадается на два подтипа:

- речь идёт о нескольких «молодых» аналитических («несвязанных») формах результатива, где непосредственно видна конкуренция вспомогательных глаголов (синонимичных ещё до стадии их грамматикализации). Такая ситуация была представлена в языках Европы, прежде всего романских и германских, на раннем этапе их эволюции, и регенерируется на этапе современном;

- речь идёт о нескольких диахронически более старых сравнительно с предыдущим типом формах, где показатель результатива представляет собой уже суффикс синтетической словоформы. Такая ситуация представлена в близкородственных монгольском и бурятском языках; в обоих случаях речь идёт об отглагольных прилагательных, которые могут употребляться и предикативно (т. е. опять же актуальна проблематика предикативного использования форм, немаркированных по финитности - монгольские языки также относятся к выделенному Е. Ю. Калининой типу).

Прежде всего подобное соотношение засвидетельствовано в языках, допускающих предикативное употребление причастий и деепричастий, а также их вторичное оформление показателями лица и числа.

В чаплинском диалекте эскимосского языка [Бахтин 1983: 96-97] имеются два квазисинонимичных показателя объектного результатива - т. н. первичный и вторичный результативы. Первый образуется по схеме «основа с показателем результатива + показатель лица» (ага-гца-ца «повешен я»), второй имеет также перед показателем лица показатель спряжения или времени (ага-гца-ку-ца «повешен я»). Таким образом, первая из этих форм не

маркирована по времени и наклонению; «фактически в тексте» она «имеет значение настоящего времени».

Эти формы не идентичны по распределению: первичный результатив может иметь как атрибутивную, так и предикативную функцию, в то время как вторичный употребляется в предикативной функции и только в ней. Кроме того, имеются лексические ограничения: «образование вторичных результативов возможно не от всех тех основ, от которых возможно образование первичных результативов, чем и обусловлен выбор теримнов для их обозначения».

Тот и другой результативы представлены в совершенно сходных контекстах со значением настоящего времени:

- Ухкыт авыхту-гна-т, цайуцласик ага-гна-к цайусит нусу-гца-т ынкам иканы-гца-т, хлеба ли-ца-ц, сацафсими тагинитастык?

- «Мясо нарезано, чайник поставлен, чашки вынуты и вымыты, хлеб положен, что же вы не идёте?»

Сацкун тамана атыхцумаца, атыхкумща, ынкам хуа аты-гца-ку-к

«Вещи всё выносил я, выносил я, и вот они вынесены». Примечательно, что информанты воспринимают эти формы как синонимичные, но различающиеся синтаксической функцией: «Информанты, естественно, затрудняются объяснить разницу между значением первичных и вторичных результативов, однако довольно регулярно переводят их на русский язык разными способами, а именно кума-гца-ц «включен», кума-гца-ку-ц «находится во включенном состоянии»; кыт-ца-ц «спущен на воду», кыт-ца-цу-ц «находится в спущенном состоянии». Различие в переводе объясняется, скорее всего, тем, что информанты стремятся дать для вторичного результатива именно глагольный перевод, а для первичного считают возможным ограничиться причастием».

Вместе с тем для эскимосского «вторичного» результатива свойственно, по-видимому, усиление акциональной составляющей, сближающее его с перфектом; он, в отличие от первичного, не сочетается с наречием хуавымун кынлаца «до сих пор», что является характерной типологической чертой именно перфекта; тем не менее, ввиду того, что он характеризует именно состояние объекта, его нельзя признать перфектом. С другой стороны, семантика сохранения состояния, как можно судить по другому месту той же работы [Бахтин 1983: 101], всё-таки присуща этой форме, хотя и не может быть выражена поверхностно. Здесь говорится, что формы отпричастных глаголов с суффиксом -гу- «имеют, скорее, значение перфекта пассива» вида «Моя рука [только что] перевязана», в то время как вторичный результатив переведён как «Моя рука [до сих пор] перевязана».

Кроме того, в эскимосском существует и третий результатив - аналитическая форма, «сочетание глагола в форме зависимого действия «деепричастие» с глаголом айукуц «он есть». Такая форма синонимична первичному результативу.

Литовский язык также имеет «длинную» и «короткую» формы результатива (совмещённую с пассивом) - в настоящем времени связка, то есть форма глагола «быть» факультативна [Генюшене, Недялков 1983: 160]:

- Durys uzrakintos Durys yra uzrakintos

- «Дверь [есть] заперта» («двери заперты», pluralia tantum).

Названные языки относятся к типу, для которого характерны следующие два коррелирующих синтаксических параметра: предикативное употребление (дее)причастий (эскимосский - [Калинина 2001: 71-72], литовский -) и выражение предикативных категорий при именном сказуемом без помощи особенной связки (эскимосский - литовский). Оказывается, что нефинитные сказуемые в таких языках, употребляясь в предикативной функции, допускают выражение видо-временных категорий при глаголе, в обсуждаемых случаях такое выражение оказывается факультативным. Это, по-видимому, связано с отмеченной в указанной работе Калининой нечёткой оформленностью дейктического (а не относительного) времени в данном типе языков - точка отсчёта, совпадающая с настоящим моментом, не (обязательно) маркируется, а выводится из контекста, в то время как формы относительного времени (ср. лит. buvo uzrakintos «была заперта») имеет тенденцию к выраженности.

В чукотском языке [Недялков, Инэнликей, Рахтилин 1983: 104] также имеются синонимичные («равнозначные») «цельнооформленный» и аналитический результативы. Последний образуется при помощи наречия на -ты и формы глагола ва-/тва- «быть, находиться»:

- Ынцин нырап-эты ны-тва-кэн

- «Так на коленях стояла она», в то время как в обычном цельнооформленном результативе глагол «быть» инкорпорирован и выступает уже фактически как глагольный суффикс. Данный случай, как можно видеть, не относится к проблематике предикативного употребления не финитных форм, а отражает разные стадии инкорпорации.

Ниже будет разобран особый случай, возникновение которого, по- видимому, связано с влиянием других форм системы. Две синонимичные формы результатива, образованные при помощи «простого» и «сложного» перфективного причастия, имеются также в литературном хинди [Липеровский 1976]. Первая представляет собой сочетание перфективного причастия со вспомогательным глаголом hona «быть» в форме презенса (результатив в настоящем) либо имперфекта (результатив в прошедшем); вторая же дополнительно осложнена перфективным причастием от самого глагола hona; таким образом, по структуре эта последняя вполне аналогична сверхсложной форме европейских языков, однако лишена той семантики, которую имеют соответствующие западноевропейские (близость к показателю плюсквамперфекта или «неактуального прошедшего») или балканские, тюркские и иранские формы (сочетание прошедшего времени с эвиденциальностью). Данные формы полностью синонимичны и употребляются одними и теми же авторами в одинаковых контекстах:

Dukhmocan plfhe par baithe the. Un kl nigahe takll kl taraf thl...

«Дукхмочан сидел на табурете. Его взор был устремлён на веретено...»

Baramde ke nice muhalle ka caukldar baitha hua tha - kala kutta.

«Внизу веранды сидел страж квартала - чёрный пёс»

Создание второй формы (со «сложным» причастием), по-видимому, связано с тенденцией избежать омонимии результатива и перфекта: «первая форма омонимична перфекту; тем не менее, при любой форме результатив ясно отличается от перфекта интранзитивностью конструкции... [Недялков, Яхонтов 1983:15]

Lifafe par us ka nam aur hostal ka pata likha [hua] hai

«На конверте написаны её имя и адрес общежития»

В объектном результативе, действительно, пациенс выступает в прямом падеже, а причастие согласуется с именем объекта [Липеровский 1976: 107], чего нет в перфекте, где субъектная и объектная конструкция унифицированы.

Однако в контекстах с непереходным глаголом омонимия перфект/результатив может быть снята только при помощи формы со сложным причастием. В. П. Липеровский приводит пример из сочинения индийского филолога Рамчандры Вармы, где указывается, что сложное перфективное причастие не может употребляться в контекстах, когда результат некоторого действия не имеет места в плане повествования, так, в примере:  mal ne vah gupha bhi dekhl jaha Rana Pratap Slh chipe hue the - «Я увидел также пещеру, где скрывался Рана Пратап Синх» - (речь идёт о состоянии, отсутствовавшем в момент речи; рассказчик отправился к пещере много лет спустя после смерти Р. П. С.), следовало бы употребить форму простого причастия, которая получит перфектную (а не результативную) интерпретацию: chipe the\ «благодаря осложнению причастия вторым компонентом исключается возможность понимания соответствующей части предложения, а именно сказуемого... в значении перфекта или плюсквамперфекта». Липеровский увязывает данный процесс с грамматикализацией перфекта и отделением его от результатива: «По мере того как сочетание простое причастие + hona (=hal/tha) утрачивает эту [результативную] функцию, т. е. приобретает черты перфекта/плюсквамперфекта действия, язык, для того чтобы восполнить образующийся семантический «пробел», начинает ощущать необходимость в использовании сочетания сложное «причастие + hona (=hal/tha)».

Таким образом, перед нами случай образования синонимичной глагольной формы под влиянием «системной лакуны», движущей силой соответствующего процесса стало «разрешение задачи» - «problem solving» [Dahl 2004: 125].

 

АВТОР: Сичинава Д.В.