30.08.2012 2560

Перфект в плюсквамперфектной функции и собственно плюсквамперфект

 

Таксисное значение предшествования по отношению к общей цепи повествования - и, шире, изложение событий, развивающихся вне основной линии нарратива - в языках мира нередко выражается формой перфекта. Следующее описание этой функции, предложенное в работе [Недялков, Инэнликей, Рахтилин 1983: 106-107] для чукотского перфекта, применимо и ко многим другим языкам:

«...Временной формой, описывающей развёртывание событий, цепь последовательных действий, является аорист. ... Перфект же выделяет отдельные действия в такой цепи. Его основное значение - прошедшее законченное не нарративное. Поэтому он часто используется при выражении изолированных событий, в частности, при уходе в более далёкое прошлое по отношению к основной линии повествования (плюсквамперфектное значение)».

Данное значение действительно представляет собой, по-видимому, ослабленный вариант базового значения перфекта, «текущей релевантности» (ср. [Anderson L. 1982]); в трактовках перфекта, восходящих к анализу X. Рейхенбаха, таксисное значение нередко абсолютизируется.

Для целей нашего исследования особое значение имеет тот факт, что перфект в плюсквамперфектной функции употребляется не только в языках, не имеющих специальной формы плюсквамперфекта (к таким как раз и относится чукотский), но и в языках, где есть отдельная форма плюсквамперфекта. Этот феномен указан, например, в [Bertinetto 1986: 421-422], где приводятся примеры из итальянского и французского; П.-М. Бертинетто утверждает, что формы плюсквамперфекта и перфекта в романских языках синонимичны и вступают в положение конкуренции.

В разговорном немецком языке перфект (наряду со сверхсложными формами) также выступает в плюсквамперфектной функции. «Желанием придать налёт разговорности, непринужденности, снизить стиль объясняется употребление вместо плюсквамперфекта формы перфекта у Г. Гейне:

Der verzweifelnde Republikaner, der sich wie ein Brutus das Messer ins Herz stiefl, hat vielleicht zuvor daran gerochen, ob auch kein Hering damit geschnitten worden» [Шендельс 1970: 41]/

«Отчаявшийся республиканец, который, подобно Бруту, всадил себе в сердце нож, может быть, предварительно понюхал, не разрезали ли этим ножом селедки».

Кроме знака социолингвистического регистра, перфект является и прагматическим знаком «субъективной окрашенности», апеллирующим к речевой ситуации: «автор может... комментировать события, размышлять, обращаться к читателю. Он может сливаться с одним из персонажей и передавать события с точки зрения персонажа».

В нарративе немецкий перфект выступает и в особой дискурсивной функции, которая имеет общую черту с плюсквамперфектным «сдвигом начальной точки» (а именно, выступает в первом предложении нарратива, так называемый «озаглавливающий» Uberschriftsperfekt), но противоположна ему по принципу отношения к плану настоящего - она указывает на соотнесённость с планом настоящего. «Временная форма в первом предложении имеет значимость сигнала. Если это перфект, то он устанавливает связь с моментом речи, с речевой ситуацией и сигнализирует о ретроспективном видении событий». В контекстах, типичных для «сдвига начальной точки», используется претерит; зачины типа Er war einmal... «Жил-был...» представляют ситуацию «без всякой связи с настоящим. Рассказчик переносит своих слушателей сразу в прошлое. Претерит создаёт впечатление временной дистанции».

Использование перфекта в плюсквамперфектной функции - явление, давно отмеченное и неоднократно обсуждавшееся в книжном древнерусском языке, особенно в языке летописей. А. А. Зализняк замечает (его формулировки местами практически совпадают с формулировками Бертинетто относительно романских языков): «В летописях в авторской речи (т. е. в системе, где полностью актуальны аорист и имперфект) перфект фактически весьма редко употребляется в ... исходном значении. Чаще всего он выступает в значении, которое в принципе должно принадлежать плюсквамперфекту, а именно, обозначает действие, предшествующее тому, которое передано аористом (иначе говоря, перфект здесь передаёт состояние, существующее не в момент речи, а в момент некоторого действия в прошлом). ...Тем самым в летописях плюсквамперфект и перфект в значительной части случаев выступают как грамматические синонимы» [Зализняк 1995/2004: 175].

Соотношение перфекта в плюсквамперфектной функции и собственно плюсквамперфекта (под собственно плюсквамперфектом здесь подразумеваются все три древнерусских конструкции - с аористом и имперфектом вспомогательного глагола, а также сверхсложная, подробно исследованы в типологическом освещении П. В. Петрухиным [2004] на материале Новгородской первой летописи. Многими исследователями (начиная с Е. С. Истриной [1923]) отмечалась «ретроспективная функция» древнерусского перфекта в нарративе, «причем явление, обозначенное им, не входит в последовательную цепь событий, но стоит особняком, относясь к предшествующему времени» [Истрина 1923: 199]; особо следует выделить формулировку Р. О. Якобсона: «Перфект в древнерусском языке выражает возвращение назад, т. е. ретроспективу со стороны говорящего: он пользуется перфектом, чтобы составить краткое обозрение прошедшего... или же перфект означает просто процесс, предшествующий тому, который обозначен в непосредственном контексте» [Jakobson 1948: 29]. Ср. приводимый Э. Кленин пример из Лаврентьевской летописи, где перфект употреблён в плюсквамперфектном значении:

Ини же не сведуще рекоша, гако Кии есть перевозникъ быль

«Иные же, не зная, говорили (сказали), что Кий был перевозчиком»…

Тем не менее различие между плюсквамперфектом и перфектом в данной функции долго оставалось малоизученным [Klenin 1993: 331], ср. также [Tommola 2000: 460].

Согласно данным Петрухина, плюсквамперфект и перфект в Новгородской первой летописи противопоставлены по целому ряду параметров, из которых ключевым является дискурсивно-прагматический: «перфект передает известную информацию, плюсквамперфект - новую; соответственно, первый обозначает события «заднего плана» повествования, выполняя в том числе «анафорическую» функцию, а второй используется для событий «переднего плана» [2004: 93].

Приведем лишь один пример из статьи П. В. Петрухина, где перфект и плюсквамперфект непосредственно представлены в соседних контекстах (причём в составе тождественных синтаксических конструкций):

И седЬша новгородци бес кнза 9 мсць, и призваша и-Суждалд Судилу, Нежату, Страшка, оже бЬху бежали из Новагорода Стосла дЬла и Мкуна, и даша посадницьство Судилу НовЪгородЬ. И послаша по Гюргд по кнза Суждалю, и не иде, нъ посла снъ свои Ростисла», оже то и пре былъ (запись 1141 г., л. 22).

«И пробыли новгородцы без князя 9 месяцев, и призвали из Суздаля Судилу, Нежату и Страшка, которые (раньше) бежали из Новгорода из-за Святослава и Якуна, и поставили Судилу посадником в Новгороде. И послали за князем Юрием в Суздаль, но тот не явился, а послал сына своего Ростислава, который был (в Новгороде князем) и раньше».

«Перфект здесь отсылает к событиям двухлетней давности, довольно подробно изложенным в летописи, а следовательно, известным читателю; напротив, о Судиле, Нежате и Страшке ничего не говорилось в предыдущем тексте, равно как и об их побеге из Новгорода. Вероятно, если бы летописец рассчитывал, что читатель располагает вне текстовой информацией об этих персонажах и, что особенно важно, об их побеге, он скорее употребил бы перфект». В терминах прагматики, «сведения, описываемые с помощью перфекта, составляют прагматическую пресуппозицию (презумпцию), т. е. суждение, которое говорящий/пишущий считает само собой разумеющимся, в частности, известным слушателю/читателю» [там же: 86]. Таким образом, соотношение «перфект-плюсквамперфект» используется для грамматикализации «фоновой» (backgrounding) дискурсивной функции, свойственной, например, модальной форме на -га (восходящей к плюсквамперфекту индикатива) в современном испанском [Lunn, Cravens 1991]; распределение этой формы, напоминающее представленное в древнерусском летописании, отмечено уже в средневековых испанских текстах [Klein-Andreu 1991; Петрухин 2004а].

Данное явление прагматически легко объяснимо: «событие, о котором сообщается впервые, должно получить четкую таксисно-временную локализацию, и для этого используется плюсквамперфект. Напротив, событие, о котором читатель (слушатель) уже знает, тем самым, уже локализовано во времени, и поэтому здесь вполне достаточно употребить немаркированную в плане таксиса форму - например, простое прошедшее». [Петрухин 2004: 98- 99].

Кроме того, данная квазисинонимическая пара разграничена и по признаку результативности: «плюсквамперфект почти всегда имеет результативное значение, перфект же не маркирован по признаку „результативность», хотя в большинстве примеров он имеет нерезультативное значение; кроме того, событие, обозначенное перфектом, как правило, характеризуется большей временной дистанцией относительно „точки отсчета» в повествовании, чем событие, обозначенное плюсквамперфектом» [Петрухин 2004: 93, 83]; на аналогичное - «не-результативное» и «не-актуальное» значение перфекта в другом древнерусском памятнике - Лаврентьевской летописи обратила внимание Э. Кленин [Klenin 1993].

Результативность плюсквамперфекта в Новгородской первой летописи доказывается и его употребительность только с обстоятельствами времени, относящиеся к периоду сохранения результата (reference time), но не с обстоятельстваи, указывающими на время самого события (event time). Характерна сочетаемость с наречием у лее:

Трлсе са землА въ паткъ по ВелицЪ дни:е: не въ обЬдъ, а инии уже блху отобедали (запись 1230 г., л. 109об.).

«Произошло землетрясение в пятницу на пятой неделе по Пасхе, в обеденное время, а некоторые уже и отобедали».

В отвлечении от прагматической функции сходное соотношение перфекта в плюсквамперфектном употреблении и плюсквамперфекта имеется в пермских языках (коми-зырянском и удмуртском). В этих языках в нарративе для передачи действий, предшествующих основной линии повествования, употребляется форма перфекта, имеющая также эвиденциальные употребления [Leinonen, Vilkuna 2000: 499] и влекущая «разрыв» (break) в основной линии повествования [ibid. 499, 500]. Б.А.Серебренников [1960] именует такое употребление «перфектом впечатления» и указывает, что в некоторых других языках ему соответствет плюсквамперфект.

Формы же плюсквамперфекта (неэвиденциального; о выражении эвиденциальности в коми-зырянском плюсквамперфекте см. особую работу одной из соавторов только что цитированной статьи [Leinonen 2000]) указывают на результирующее состояние в прошедшем («интерпретация чисто результативная, но отнесённая к прошедшему»):

Kor sijo loktis, me voli sadmoma [ibid: 511, Leinonen 2000: 434],

«Когда он/она пришёл/пришла, я [уже] проснулся».

Мы видим, что употребительность перфекта в плюсквамперфектной функции в генетически не связанных глагольных системах обнаруживает нетривиальные черты, попарно «связывающие» древнерусский и немецкий (перфект - «субъективная» форма, апеллирующая к знаниям читателя), а также древнерусский и пермские языки (плюсквамперфект обнаруживает свойства, характерные для «результатива в прошедшем», в то время как перфект не столь жёстко привязан к точке отсчёта, а сигнализирует разрыв в нарративной цепи вообще; последнее свойство перфекта, вообще говоря, присутствует и в немецком). Эти свойства показывают, что перфект в плюсквамперфектных употреблениях сохраняет в значительной мере свою прагматическую семантику «текущей релевантности». В то же время плюсквамперфект в системах, где перфект допускает подобные употребления, грамматикализован как собственно таксисный показатель и показатель разрыва нарративной цепи ещё недостаточно. Специфические для него употребления - по крайней мере, на первоначальном этапе, так как обсуждаемый Бертинетто романский и обсуждаемый Шендельс немецкий плюсквамперфекты имеют ряд вторичных употреблений, связанных с «зоной сверхпрошлого».

 

АВТОР: Сичинава Д.В.