Идиостилевая специфика употребления фразовой номинации в тексте Т.Толстой
Попытаемся теперь представить специфику мета функционирования ФН в пространстве индивидуального стиля одного из наиболее интересных мастеров современного русского художественного повествования - Т.Н. Толстой. Проанализированная нами идиолектная парадигма наиболее известных сборников прозы писателя «Кысь», «Круг», «Ночь», «Изюм» и др. позволяет сделать следующие наблюдения и выводы по поводу мета употребления ФН.
Идиостилевой портрет ЯЛ Т. Толстой можно сравнить со сложным, гибким, постоянно меняющимся макромиром, объединяющим множеством микромиров - вербального, дискурсивного, ментального, тендерного. Главную роль в нем играет голос автора - того же плана, что и ее героинь, «богатый, наполненный, с одним дыханием, щеголяющий словесными фиоритурами и берущий весь стилистический диапазон от возвышенного до ничтожного» (Жолковский, 1995: 36). Часто разлад между духовным и телесным обретает очертания внутреннего конфликта наивно-взыскующей души и тяжелого, неодухотворенного тела («Река Оккервиль», «Петере», «Ночь», «Поэт и муза», «Сомнамбула в тумане» и др.), и тогда автор реализует свой «профетический потенциал, выпуская наружу «необыденные ипостаси и голоса» (там же). В любом случае происходит соотношение текста и мета текста: текст дает содержание, мета текст - оценку содержания со стороны автора.
«Мета текстовые нити» (А. Вежбицка) присутствия ЯЛА в пространстве текста Т. Толстой проявляются на самых разных уровнях. В частности, это может быть уровень «автор - текст - персонаж», который позволяет, к примеру, выявить тендерный план метаоценок повествования (см.: Ласкова, 2001; Киуру, 2001; и др.).
Так, дискурс рассказа «Сомнамбула в тумане» организован ЯЛА женского тендерного типа. Однако идиостиль Т. Толстой, подчиняясь принципу «все хорошо, все безразлично», уничтожает классическую гендерность, утверждая обезличенность вообще, т.е. «обесполивание».
Женский тендерный тип автора пытается сообщить персонажу - мужчине (Денисов) известную энергию для совершения активного действия по выходу «сомнамбулы» из «тумана», хотя и безуспешно. Когда герой лезет под стол «для смеха», исполняя приказ-прихоть «товарища Бахтиярова», возникает особое состояние повествования, когда «все хорошо, все безразлично, ничто не страшно забытым, - ведь с ними уже ничего больше не может случиться.
Под стол свесилось зареванное безглазое женское лицо, забормотало, ища сочувствия:
- Почему, ну почему одним все широе, лёрое, бротлатое, а другим только пьявое и мяклое, ну почему?».
Взаимокомпенсация ЯЛА и ЯЛ персонажа в тексте ведет к стиранию гендерности, к появлению особого тендерного состояния - усредненного социального пола, воспринимающегося на когнитивном уровне.
Возможности ФН задействуются ЯЛА толстовского дискурса сравнительно редко, что, впрочем объясняется тем, что доминиантным «началом» идиостиля Т. Толстой является использование метафорической игры сочетаемости непредикативного типа, когда уровень мета семантики ограничивается реализацией скрытых мета смыслов словарного пространства номинации.
Уровень авторского комментария представлен, как правило, употреблением метафор на общем идиостилевом фоне языковой и стилистической полифонии лексико-фразеологического словаря. Тем не менее, ФН играет свою, специфическую, роль в мета организации идиостилевого художественного пространства.
В финале рассказа «Сомнамбула в тумане» есть такой контекст: «...Значит, он убежал, вырвался и убежал! Он знал, он все время знал дорогу! Встрепенулись забытые, тени подперли головы, прозрачные призраки насторожились, прислушались: он бежит, его отпустили, встречайте, выходите в дозор, машите флажками, зажигайте сигнальные огни! Сомнамбула бежит по бездорожью, смежив вежды, вытянув руки, с тихой улыбкой, словно видит то, что не видят зрячие, словно знает то, что они забыли, ловит ночью то, что потеряно днем».
Тендерная мистификация, основанная на метаморфозе категории рода «он - Сомнамбула то, что не видят, забыли, потеряно», усиливается употреблением трех ФН, соотносящихся с денотативными состояниями виртуального плана. Здесь мы сталкиваемся с весьма интересной, на наш взгляд, проблемой конфликта между стандартной тендерной моделью (ср.: Hof, 1995; Пономарева, 1999 и др.) и индивидуальным типом ЯЛА. Личностный тип Т. Толстой не укладывается в эту модель, о чем свидетельствует указанная гендерно-мистификационная черта идиостиля писателя. Выход за пределы тендерных стандартов говорит о формировании нового типа женщины-повествователя, чья индивидуальность подтверждает несоответствие любого канона и стандарта принципу внутренней свободы автора как ЯЛ.
Динамика ФН отражает изменения, происходящие в состоянии ЯЛА, а значит - и в вербальных и мета вербальных средствах интерпретации изображаемого. Дискурс Т. Толстой, в частности употребление ФН, позволяет сделать предположение о возможном открытии каналов когнитивного восприятия параллельного мира внутри индивидуально ощущающей мир ЯЛА. Специфика авторского идиостиля вскрывается скорее всегда даже не в тексте или мета тексте, а в супертекстовом слое дискурса, на интуитивном уровне, доступном далеко не каждому (см.: Буров, 2001: 5). Именно так происходит в тексте Т. Толстой, когда сталкиваются, по сути дела, две «матричные» ЯЛА - созидающая и разрушающая (что явствует из текста и мета текста), однако благодаря женскому тендерному типу мировосприятия открывается суперслой дискурса, несущий положительный заряд духовной энергии и отрицая андроидный вариант «матричности».
Сравним, к примеру, два контекста:
- И в довершение унижения ветер распахнул дверь в соседнюю комнату и показал райское видение: молодую, загорелую до орехового блеска, божественно точеную дочь бабы - ту, что приехала из Сирии, что выпорхнула из белых бассейнов с прозрачной голубой водой... «Огонь и пыль».
- На летних бульварах старухи, знавшие лучшую жизнь - позолоченные чашки, морозную флору кружевных подолов, мелкую муравьиную грань заморских цилиндриков с ароматами, а может быть - и даже наверное - тайных возлюбленных, сидели нога на ногу, подняв взоры вверх, где вечерний небесный театр безмолвно расточал горящие алые, золотые сокровища, и ласковый западный свет венчал чайными розами голубые волосы бывших женщин.
А рядом, тяжело расставив опухшие ноги, опустив руки, опустив головы в крапчатых платках, погасив все огни, мертвыми лебедями сидели те, что проживали годы в коричневых общих кухнях, в тусклых коридорах, на железных кроватях, у глубоко прорубленных окон, где за синей рябоватой кастрюлькой, за тяжелым духом квашения, за заплаканным стеклом темнеет и набухает осенней тоской чужая стена «Вышел месяц из тумана».
В первом из сопоставляемых контекстов деперсонифицированное употребление релята «что» «ту, что...» вместо «матричной» модели «которая, кто» в составе ФН, выступающего в дефиницонной функции, лишь обезличивает «райское видение», не лишая «дочь бабы» тендерных признаков женского пола. Во втором примере авторский мета комментарий уже выходит за рамки Homo Ludens, и ЯЛА дает прямую, неприкрытую, неигровую мета оценочную характеристику обозначаемому посредством замены релята «которые, кто» на обезличенное «что» и включения в пространство ФН ярких образных деталей, заостряющих бездушие тех условий, в которых прожили свою жизнь пожилые женщины. Более широкий антитезный левый контекст усиливает общий план дискомфорта и диссонанса, столь свойственный идиостилю Т. Толстой. Думается, именно так, благодаря тендерной мистификации, ЯЛА разрушает привычные, стандартные пресуппозициональные и фреймовые «рамки» и «локусы», входя в суперслой дискурса и открывая возможность энергетического созидания духовности.
Идиостилевой прием авторского разоблачения героя, снятия с него маски - одни из характерных для толстовского дискурса. ФН предоставляет в этом плане возможность такого мета употребления, которое позволяет столкнуть внешнее, антуражное, и внутреннее, истинное, «лица» персонажа. Приведем пример:
И раз, в пару, по скользкому наклонному полу, с мокрым узлом на лбу, держа под мышкой шайку как классный журнал, прошла голая тучная завуч старших классов, только что, утром, строго говорившая: «мы, педагоги, всецело сознаем». И долго после, глядя, как завуч, багровая, звеня медалью, кричит на подростков, хихикающих во время торжественной линейки, Наташа видела лишь то страшное, красное, вспученное, что прошлепало, торопясь, по мокрой метлахской плитке «Вышел месяц из тумана».
В данном случае контекст подготавливает дескрипционную оценку, осуществляемую во ФН, пространство которой ЯЛА насыщает деталями и которая намеренно, авторски, является гендерно мистифицированной. Автор формирует «второе» имя денотата, выступающее, по сути дела, экспрессивным мета именем, содержащим комментарии по отношению к первому «завуч».
Для идиостилевого пространства Т. Толстой характерно употребление ФН в различных мета функциональных планах - от нейтрального (типа: «Потом умерли и те, кто так говорил, в голове остался только след голоса»; «И две женщины... строчили друг другу письма о том, кого никогда не было» «Соня») до сложного, включающего экспрессивные оценочные перспективы денотативного состояния, ср.: « - Скажите, - строго спрашивала женщина, - цыплята что - охлажденные? Вон того дайте. - И «вон тот» ложился в затхлую сумку, и спящий Петере нес домой холодного куриного юношу, не познавшего ни любовь, ни воли, - ни зеленой муравы, ни веселого круглого глаза подруги. И дома, под внимательным взглядом твердой женщины, Петере должен был сам ножом и топором вспороть грудь охлажденного и вырвать ускользающее бурое сердце, алые розы легких и голубой дыхательный стебель, чтобы стерлась в веках память о том, кто родился и надеялся, шевелил молодыми крыльями и мечтал о зеленом королевском хвосте, о жемчужном зерне, о разливе золотой зари над просыпающимся миром» «Петере».
На протяжении небольшого текстового пространства выстраивается своеобразный номинационно-синонимический ряд, начинающийся лексической номинацией денотата «цыплята», включающий несколько окказионально-контекстуальных мета обозначений («вон тот», «куриный юноша», «охлажденный») и завершающийся целым микропространством развернутого ФН - экспрессивной мета дескрипции, насыщенной яркими авторскими красками. «Мета текстовые нити» метонимически тянутся к главному герою рассказа, «обнажающему» атрибутику фразового обозначения, и позволяют дать авторский комментарий его собственной судьбы в стиле нестандартной, но очень яркой и точной конситуации.
Глубинный идиостилевой план здесь очевиден, как и очевидна та роль, которую играет в его раскрытии фразовый способ авторской номинации. Мета обозначение позволяет имплицировать авторскую оценку в номинацию, синтезировать в языковой форме все звенья плана «автор - текст - персонаж». Мы сталкиваемся с неизбежностью диалога ЯЛА с создаваемым и комментируемым фрагментом текста. ЯЛА, регулируя созданием и употреблением ФН, определяет и характер динамического равновесия между текстом и мета текстом. Тем самым решается проблема вечного столкновения концептосферы и идиосемиосферы, определяющей ЯКМ данного текста. Выражение внутренней формы денотата благодаря ФН обретает возможность включить в номинацию мета компонент идиостиля ЯЛА - его видения мира.
Т. Толстая довольно часто употребляет небольшие по своему синтаксическому пространству ФН. Как правило, они решают типичные дефиниционные задачи, восполняя словарную недостаточность за счет предицирования атрибутивного признака и сообщения номинации динамического импульса. Ср.:
Хочется думать про нее, про то, что она говорит, слушать, какие ей сны снятся... («Свидание с птицей»). Можно говорить все, что в голову придет, и не бояться насмешек... (там же). И Римма тоже парила в небе среди розовых перистых облачков - все, что жизнью обещано, сбудется «Огонь и пыль». Догадывались, что Светлана увезла его в Перловку. Все, кто туда попадал, исчезали надолго и по возвращении бывали какое-то время не в себе (там же).
Мета текстовый компонент в подобных фразово-номинационных контекстах практически имплицирован, чему в немалой степени способствует спокойный экспрессивный «фон» дискурса. В то же время и сравнительно нераспространенные ФН могут нести мета функциональную нагрузку, если в текстовом пространстве ЯЛА подготавливается лапидарное по семантике и оценочности ФН, когда краткость обладает мета значимостью, емкостью того, на что набрасывается фразовая «вуаль»: И Наташа лежала часами, накрывшись одеялом, чтобы ни люди, ни звезды не разглядели топкую помойку, гнилостными грибами корчившуюся в ее душе, не распознали то, о чем не говорят («Вышел месяц из тумана»).
Мета текстовый «голос» автора в дискурсе Т. Толстой звучит особенно ярко в пространстве тех ФН, которые употребляются на периферии дефиниционной и дескрипционной функциональных зон. Так, дескрипционно-оценочная мета функция легко осложняется моментом авторской дефиниции, и ЯЛА удается совместить в одном описательном обозначении целый ряд прагматических свойств, главное из которых позволяет автору выразить свое отношение и к тому, что обозначается, и к тем, кто обозначает. Ср.:
- ...здесь уже порылись, потоптались; чьи-то жадные руки уже осквернили волшебные карты, вырвали и унесли то самое, настоящее, ради чего билось сердце и дрожала та особая жилочка «Огонь и пыль».
Таким образом, мы можем констатировать следующее: идиостиль ЯЛА, как свидетельствует анализ употребления ФН в прозаическом дискурсе Т.Н. Толстой, маркирует отбор и мета функциональную специализацию включения данных средств номинации в ЯКМ. Мета функциональный план ФН, несмотря на ограниченное использование Т. Толстой данных единиц СН, тем не менее, ярко раскрывается в тех ситуациях, когда от автора требуется своим комментарием приоткрыть семиотическую «завесу» над обозначаемым и показать возможности проникновения во внутреннюю форму денотата.
АВТОР: Фрикке Я.А.