Текстовое представление синонимической парадигмы с доминантой «страх»

 

Важным и исходным является вопрос о влиянии контекста на собственное значение слова. Мнения ученых по данному вопросу неодинаковы. Одни склонны считать, что слово не может иметь собственного лексического значения, так как значение всегда обусловлено контекстом: «Так называемые лексические значения в некоторых знаках есть не что иное, как искусственно изолированные контекстуальные значения или их искусственный пересказ. В абсолютной изоляции ни один знак не имеет какого-либо значения; любое знаковое значение возникает в контексте, под которым мы понимаем ситуационный или эксплицитный контекст...» (Ельмслев 1999: 303-304). Противоречивость этой точки зрения заключается в невозможности системного сцепления слов в речи.

Другие, в частности К. Балдингер, допускают наличие у лексем значений, независимых от контекста. При этом говорится о наличии общего значения у слова, представляющего факт языка, которое несколько модифицируется в условиях речи (Baldinger 1987: 22).

Вслед за Д.Н. Шмелевым, мы отмечаем неприемлемость приведенных выше концепций, так как «...они не учитывают различия между контекстом, представляющим реализацию тех или иных синтагматических связей слов, диктуемых самой системой, и контекстом как таким объединением слов, которое индивидуально развивает заложенные в значениях возможности» (Шмелев 2003: 187). Факты столкновения различных значений одного и того же слова в «двусмысленных» контекстах доказывают наличие собственных значений у слов, не зависящих от конкретного контекста.

Частое употребление слов в речи оказывает влияние на собственное значение слова. При постоянном употреблении лексемы в одинаковых речевых ситуациях ее значения определяются в некоторых ситуациях, обобщаясь в сознании говорящих и становясь элементами значения самого слова. В этом случае можно говорить о факте речи, опирающемся на регулярные закономерности сочетания слов. Конкретные знания о предметах могут быть весьма обширными, они выражаются с помощью языка, «...но не в самом языке, а в образуемых на его базе речевых произведениях, сообщениях, текстах» (Кацнельсон 1986: 18). Следует заметить, что лексические значения слов не универсальны и меняются от языка к языку. Нередко лексическое значение лексемы одного языка не находит лексического эквивалента в другом, и его содержание может быть передано описанием (см.: Серебрякова 2003). А.Р. Лурия, определяющий текст как «семантический маркер», отмечает, что «слово рождает не только указание на предмет, но неизбежно приводит к включению ряда дополнительных связей, включающих в свой состав элементы близких с ним слов по наглядной ситуации, по прежнему опыту» (Лурия 1998:59).

По своей структуре текст многообразен: это и одно высказывание, и сверхфразовое единство, и строфа, и абзац, и глава произведения, и само произведение, и даже, по мнению Ю.М. Лотмана, жанр и литература в целом. Разговорная речь, язык средств массовой информации, науки и техники также является составляющими этого понятия. Иными словами, «...современный человек живет, мыслит и работает в тексте» (Диброва 1996: 3). Каждый текст несет в себе отпечаток мировоззрения, авторское видение действительности и культуры социума. Создание художественного произведения - это сложный процесс выражения образа мира автора посредством языка. За последние десятилетия прослеживается новый взгляд на взаимосвязь текста и культуры, язык из «стороннего наблюдателя» превращается в ее первооснову. Текст рассматривается как явление лингвистического и экстралингвистического характера. В современном языкознании он определяется как основной коммуникативный знак, как «семиотическое явление, обслуживающее культуру» (Диброва 1996: 2). Такое понимание текста наметилось во второй половине XX века на пересечении многих наук: информатики, психологии, лингвистики, риторики, прагматики, семиотики, социологии и некоторых других.

С развитием общества меняется быт, уклад жизни, претерпевают изменения ценности и идеалы народа, то есть меняется культурная картина мира. Динамическая модель культуры, созданная Ю.М. Лотманом, заключается в ее переходе по оси времени из одного состояния в другое и предполагает существование исторического закона культуры: «Культура в целом может рассматриваться как текст. Однако исключительно важно подчеркнуть, что это сложно устроенный текст, распадающийся на иерархию «текстов в текстах и образующий сложные переплетения текстов» (Лотман 1992: 121). Имея в виду, что язык служит средством передачи культуры, можно дать объяснение постоянно меняющимся значениям слов, обозначающим одно понятие, на разных этапах человеческого развития.

Важным представляется также обращение к дифференциальным признакам текста и обозначению его границ. В нашем исследовании мы будем опираться на теорию О.И. Москальской о «трех целостностях» текста, согласно которой каждое речевое построение определяется смысловой, коммуникативной и структурной целостностью (Москальская 1981: 17-30). Согласно этой теории, текст может быть представлен как единство трех его составляющих: тематического единства, коммуникативного единства и структурного единства. В ракурсе нашей проблематики важно отметить, что тематическое единство охватывает концепт, семантику и логику текста. Концепт, являясь основополагающей категорией, несет собой «глубинный смысл, свернутую смысловую структуру текста, являющуюся воплощением мотива, интенции автора, приведших к порождению текста» (там же).

Тезис о том, что в художественном произведении обнаруживается разнообразие и богатство лексических связей, предполагающих «отношения синонимии, антонимии, морфологической производности (однокоренные слова), семантической производности (возможные образные употребления данного слова) и вообще любые отношения, при которых сопоставляемые слова обладают каким-нибудь видом семантической общности» (Арнольд 1974: 130), не может не представлять интерес для нашего исследования. Безусловно, изучение вышеперечисленных явлений языка важно при определении доминантных смыслов слова как элемента текста. Наблюдается дробление содержательного элемента лексем, «осуществляемое в соответствии с принципом количественного перевеса наименований над объемом элементов содержания» (Кожевникова 1976: 302), что позволяет определить степень интенсивности признака выражаемого ими понятия.

Говоря о коммуникативном единстве, мы имеем в виду ту информацию, которую хочет донести до реципиента автор, рассчитывая на возникновение вербальной или же физической реакции. При этом важно подчеркнуть взаимосвязь тематического и коммуникативного единства как текстообразующих категорий.

Сложность и многоаспектность существования текста требуют использования для его толкования различных подходов, методов и приемов анализа, которые активно разрабатываются и используются современной филологической наукой. Следует обратиться к основным из них, представленных в (Серебрякова 2004):

1. Лингвоцентрический подход, являясь основополагающим, касается изучения соотнесенности язык - текст. Он охватывает изучение функционирования различных языковых единиц, образующих текст, их функционально-стилистических особенностей, оставляя вне изучения прагматику и семантику;

2. Текстоцентрический подход позволяет рассмотреть текст как целостное речевое произведение. Объектом внимания в этом случае выступают семантика, грамматика и синтаксис текстового массива.

3. Антропоцентрический подход является отражением природы человека, его функционального предназначения, становления и общих принципов организации (Постовалова 1995: 407). Следуя утверждениям о непосредственной связи языка и культуры, мы осознаем всю важность исследования текста с этих позиций, так как он фиксирует и обеспечивает дальнейшее осмысление миропредставления на данном этапе развития каждой отдельно взятой лингвокультуры;

4. Психолингвистический и прагматический подходы существуют внутри антропоцентрического. Они постулируют взаимосвязанную триаду автор - текст - читатель. «Текстообразование осуществляется под влиянием целеустановки самого текста и целеустановки конкретного автора текста» (Валгина 2003: 24). Автор не только формирует собственно текст, но и направляет читателя в его интерпретации. Преследуя определенную цель при создании текста, автор сам задает определенный жанр и стиль своего произведения, что подтверждает наличие прагматической установки текста. Обе установки совмещаются, но их отношения неоднородны: от полного совпадения до противоречия.

В заключение можно сделать вывод о чрезвычайно важной роли контекста в исследовании семантически близких лексических единиц, так как он демонстрирует семантическую основу связи и взаимодействия дистрибутивных свойств слов, а также силу и специфику семантической связи между сочетающимися словами и контекстами их употребления. Ни один подход не является универсальным, но их интеграция в лингвистическом исследовании художественного произведения позволяет выявить особенности употребления лексем в границах единого семантического пространства, осуществить их семантический анализ, проследить изменения их значений, в том числе в диахроническом аспекте. Следует отметить особую важность регистрации синонимических отношений при исследовании текстового представления концепта, что позволяет наблюдать за изменчивыми процессами синонимизации, маркирующими концептуально значимые смыслы.

Специфика применения процедур дистрибутивно- статистического анализа при изучении текстового представления синонимических отношений

Достаточно большое внимание уделяется анализу текстовой реализации тех или иных лексических единиц, так как при их изучении рассматривается не только содержание и структура, но и условия их функционирования и сферы применения.

Подчеркнем, что эмоциональные концепты фиксируются в человеческом сознании как определенные сложные знаковые образования, отражающие результаты индивидуальной и социальной деятельности человека. Любой способ эмоционально-оценочного освоения мира, так или иначе, предполагает обращение человеческого сознания к его знаковому оформлению, которое может быть различным. Эмоции, как и любой другой феномен, могут эксплицироваться вербально и не вербально. Причем, как один, так и другой способы выражения воспринимаются как единый процесс. Именно интегрированный подход к рассмотрению способов выражения эмоций в речи позволяет получить дополнительную информацию о семантической наполненности и прагматической заданности той или иной номинации.

Анализ лексических значений синонимичных лексем в рамках дистрибутивно-статистического анализа путем учета лингвистических данных, извлеченных из письменных текстов, позволяет синтезировать интересующие нас лексические значения из всех возможных, которые реализуются в их дистрибутивных свойствах. В рамках дистрибутивно-статистического анализа нами были проведены следующие процедуры с целью выявления семантических связей между лексемами со значением «страх» в синтагматическом плане языка: 1) лексемы с общим значением «страх», выявленные нами на парадигматическом уровне, рассматривались с позиций частотности их употребления в текстах, а также способности выступать в тех или иных типах словосочетаний; 2) сопоставление проводилось на основании зафиксированных в текстах семантических параметров исследуемых единиц, представленных определенным типом семантико-грамматической связи. Из всех семантических параметров, характерных для каждого синонима в отдельности, складывалось и общее значение данной группы в целом в синтагматическом аспекте языка; 3) производилось вычисление количественного показателя степени сходства и различия значения анализируемых лексем.

В результате количественного анализа сочетаемости лексем становится возможным определение конкретной, выраженной определенным числовым параметром значимости каждой из них. Другими словами, изучение функционирования рассматриваемых лексем в тексте позволит выделить пары сильных и слабых синонимов в синтагматике и сопоставить их с данными, полученными на основе лексикографических источников

Моделирование синонимической парадигмы со значением «страх» на основе текста

Материалом для исследования степени семантической близости рассматриваемых лексем в синтагматическом плане языка послужили романы Стивена Кинга «The storm of the century» (1999), «Carrie» (1974) и «The Stand» (1978) в оригинале, а также их русскоязычные версии (соответственно «Буря столетия» (1999), «Кэрри» (1974), «Противостояние» (1978)). Разный объем рассматриваемых произведений объясняет неодинаковое соотношение извлеченных лексем в произведениях, в связи с этим мы будем оперировать абсолютными и относительными показателями анализа.

На первом этапе исследования в качестве анализируемого материала нами были отобраны сочетания с уже рассмотренными в парадигматике словами fear, anxiety, dread, horror, alarm, apprehension, terror, awe, fright, agitation, worry, shock, distress, tension, excitement, panic, которые принадлежат к семантической сфере обозначения эмоционального состояния страха в английском языке. Одни номинанты эмоции могут расцениваться как явные синонимы (fear - fright), отношения других делают вопрос об их синонимичности спорным (fear - alarm). Итак, еще одной задачей является отделение синонимов от не синонимов на основании эмпирических данных, подкрепленных выведенными количественными параметрами.

Анализ синонимичных лексем со значением «страх», отобранных из оригинальных произведений (3541 контекст), позволил установить, что наиболее употребительными являются лексемы fear (996) и fright (891), далее в порядке убывания следуют terror (336) и horror (297), shock (185), awe (164), worry (98), panic (93), dread (87), alarm (78), excitement (70), tension (64), distress (51), anxiety (53), agitation (41), apprehension (41). Слова fear и fright, fear и horror, fear и terror, fear и awe, fright и horror, panic и alarm, excitement и agitation, shock и panic, horror и terror обладают одинаковой способностью вступать в сочетания:

- П + С - прилагательное + существительное (mountain fright - растущий страх, frenzied horror - бешеный ужас, hopeless fear - безнадежный страх). В сочетаниях такого типа эмоция может характеризоваться по признаку интенсивности (strong), оценки (distressing, unpleasant, painful), субъектности (oneself), симптоматичности (implies loss of courage);

- Г + Cp - глагол + существительное в родительном падеже (feel sweet horror - чувствовать сладкий ужас, make fears worse-усугублять страх),

- С + Clp - существительное + исследуемое существительное в родительном падеже (bitterness of horror - горечь ужаса, expression of fear - выражения страха);

- С + Г - существительное + глагол (fear rises - страх возникает, horror holds - ужас удерживает),

- Спр + С1к - существительное с предлогом + исследуемое существительное в косвенном падеже (thoughts about fear - мысли о страхе);

- С1пр + Ск - исследуемое существительное с предлогом + существительное в косвенном падеже (fear about danger - страх перед опасностью).

Количество привлеченных для анализа словоупотреблений представляется достаточным для выявления значимых по весу семантических параметров, присущих значениям рассматриваемых слов.

Извлеченные из текстов словоупотребления описываются с помощью перечисленных характерных для них семантические параметры (СП), вес каждого из которых выражается частотностью словоупотреблений соответствующих лексических групп (ЛГ), лежащих в основе того или иного семантического параметра. В данном случае различные виды сочетаний рассматриваются «как структурные ячейки, в которые «укладываются» различные СП, присущие конкретным словоупотреблениям, распределенным по соответствующим лексическим группам (ЛГ)» (Серебрякова 2002а: 244). Предполагается, что семантические параметры, соотносимые с выделенными лексическими группами, следует считать разными, если они зафиксированы в нетождественных типах словосочетаний.

Словосочетания, образуемые словоформами одной части речи, могут заполняться словоупотреблениями разных лексических групп, частота же словоупотреблений варьируется от одной лексической группы к другой. Так, например, словосочетание типа «прилагательное + существительное» (deep horror) очень часто заполняется определением степени проявления эмоции, в то время как для сочетаний типа «существительное + исследуемое существительное в родительном падеже» характерно выделение качественной оценки.

Распределение всех отобранных из текстов словоупотреблений по типу словосочетаний и по лексическим группам приводит к получению данных, которые присущи рассматриваемым существительным. В таблицу были включены данные о наиболее употребительных лексемах исследуемой группы: fear, fright, terror, horror, shock, awe, worry, dread, alarm, distress, anxiety.

Подчеркнем, что такой поход к изучению синонимии позволяет рассматривать это явление не с точки зрения лингвистической категории бинарного типа «синоним – не синоним», а путем выведения условной границы синонимии (Налимов 1974: 104-106), определяемой установленным порогом коэффициента корреляции, выражающим меру связи между синонимами. В английском языке в качестве сильных синтагмо-синонимов могут быть выделены пары fear - horror (0,89), fear - awe (0,93), fear - fright (0,97), anxiety - alarm (0,84), anxiety - fright (0,73), anxiety - worry (0,92), dread - terror (0,85), dread - fright (0,96), dread - distress (0,82), horror - terror (0,89), horror - fright (0,92), horror - shock (0,85), horror - distress (0,84), alarm - awe (0,93), alarm - fright (0,74), alarm - worry (0,93), terror - shock (0,9), terror - distress (0,84), awe - worry (0,98), shock - distress (0,91). Слабыми синтагмо-синонимами могут считаться лексемы, коэффициент корреляции меры связи между которыми равен 0,6 и ниже: этому критерию отвечают пары fear - anxiety, fear - alarm, fear - worry, anxiety - dread, dread - worry, alarm - terror, terror - anxiety, awe - distress, fright - distress, worry - distress, fright - awe, fright - worry.

На втором этапе исследования методом сплошной выборки из русских версий произведений Стивена Кинга было извлечено 3402 существительных, эксплицирующих в контексте эмоцию «страх». Очевидно, что количество выявленных лексем в переводных произведениях меньше, чем в оригинальных. Причина это видится в различном способе вербализации абстрактных сущностей: в русскоязычных текстах обнаруживается тенденция к описанию душевного состояния другими языковыми средствами, нежели с помощью собственно номинантов эмоции. Возможно, это является особенностью стиля автора-переводчика, выражением его субъективной интенции. Наиболее употребительными из них являются лексемы ужас (952), страх (806) и испуг (763). Далее в порядке убывания следуют синонимы шок (249), беспокойство (143), волнение (109), тревога (85), паника (77), подозрение (74), смятение (42), боязнь (11) и опасение (11). Данные о частотности употребления лексем рассматриваемой группы в русскоязычных текстах позволяют выделить в качестве доминанты синонимического ряда со значением «страх» на синтагматическом уровне языка слово ужас. Такое расхождение, на наш взгляд, может быть объяснено спецификой отобранных для анализа произведений, в которых слово ужас является более исчерпывающим для описания эмоциональных состояний героев.

Таким образом, опираясь на определенный нами коэффициент сильных и слабых синонимических связей, в русскоязычных версиях романов Стивена Кинга были обнаружены сильные синонимические связи между лексемами страх - ужас (0,99), страх - испуг (0,85), тревога - волнение (0,89), тревога - беспокойство (0,94), волнение - беспокойство (0,99), ужас - шок (0,87). Для синонимов ужас - волнение, ужас - подозрение, боязнь - шок, испуг - волнение, испуг - подозрение, тревога - шок, беспокойство - шок, волнение - шок, смятение - подозрение, подозрение - шок, испуг - беспокойство характерны слабые синонимические связи.

На основании полученных количественных показателей нами был составлен фрагмент синонимического словаря, содержащего информацию о функционировании слов-синонимов со значением «страх» в синтагматике, снабженную количественными показателями меры связи между ними:

- Fear - fright (0,97), shock (0,94), awe (0,93), horror (0,89), anxiety (0,79), alarm (0,7);

- Fright - dread (0,96), horror (0,92), terror (0,84), anxiety (0,73);

- Terror - shock (0,9), horror (0,89), dread (0,85), distress (0,84), anxiety (0,73);

- Horror- shock (0,85), distress (0,84);

- Shock- distress (0,91);

- Awe - worry (0,98), alarm (0,93);

- Worry - alarm (0,93), anxiety (0,92);

- Dread- distress (0,82);

- Alarm - anxiety (0,84);

- Distress  - anxiety (0,8).

Версия фрагмента русского синонимического словаря, составленная по данным переводных текстов, может быть представлена следующим образом:

- Страх - ужас (0,99), испуг (0,85);

- Ужас - шок (0,87);

- Испуг - шок (0,94);

- Беспокойство - волнение (0,99), тревога (0,94);

- Волнение - тревога (0,89).

Сопоставительный анализ представления номинантов эмоции «страх» в синтагматическом аспекте английского и русского языков показал преобладание сильных синонимических связей между лексемами со значением «страх» в английском языке над слабыми по сравнению с русскоязычными единицами. Этот факт может быть объяснен спецификой толкования эмоции «страх» представителями различных лингвокультур: метаязыковые средства описания эмоций минимизированы в русском языке, в английском же языке обнаруживается более глубокое представление содержания дефинируемого явления. На нижеследующих схемах каждому кругу соответствует определенная лексема со значением «страх» в английском и русском языках. Величина кругов зависит от семантического объема слов - синонимов, их расположение зависит от степени связи с доминантой ряда (в английском языке - с лексемой fear, в русском языке - с лексемой ужас. Жирные линии на схемах свидетельствуют о наличии сильной семантической связи между членами ряда, тонкие - о слабой.

Сопоставление результатов, полученных в ходе анализа синонимичных лексем со значением «страх» в синтагматическом и парадигматическом аспектах, позволило подтвердить гипотезу о том, что они не покрывают друг друга без остатка. Так, обнаружено не только различное количественное представление пар сильных / слабых парадигмо-синонимов и синтагмо-синонимов, но и установлены различия в их группировках. Например, между лексемами fright - worry (испуг - волнение), fright - awe (испуг - страх перед будущим) зафиксирована сильная семантическая связь в парадигматике, но слабая в синтагматике. Такого рода несовпадения объясняются тем, что полученные данные касаются различных сфер функционирования лексем: близость дистрибутивных свойств слова на синтагматическом уровне и градация семантических отношений в пределах свободной сочетаемости слов - на парадигматическом. Кроме того, в статьи словарей синонимов включены все возможные слова, имеющие значение «страх», а наше исследование строилось на основании данных нескольких словарей синонимов. Выбор же лексем в текстовом пространстве обусловлен авторской интенцией, что делает круг отобранных для анализа синонимов ограниченным.

Синонимические связи, зафиксированные между словами в парадигматическом аспекте, отмечены в верхних частях граф знаком «+», где «++» означает сильные связи, а «+» - слабые. В нижних частях граф аналогичными знаками показаны синонимические отношения рассматриваемых слов в синтагматическом плане языка. Прерывистая линия свидетельствует об отсутствии зафиксированных связей между синонимами на том или ином языковом уровне, пустые ячейки демонстрируют отсутствие зафиксированных связей между словами, объединенными общим значением.

Отсутствие противоречивых данных о семантических связях между лексемами рассматриваемой группы в статике и динамике дает нам возможность рассматривать их как взаимодополняющие друг друга, но при этом различать синонимию парадигматического плана языка и функционально обусловленную синонимию синтагматического плана языка.

Специфика реализации закона синонимической аттракции в романах С. Кинга

С учетом выявленных в диссертационном исследовании Т.А. Ломтевой жанровых и сюжетных особенностей, специфических характеристик идиостиля С. Кинга, среди которых особо выделяется чередование «шоковых эмоционально-событийных всплесков» с обстоятельным, детальным анализом этих событий, стремлением логически обрисовать экстремальные ситуации, в которые попадают герои (Ломтева 2005: 53-54), представляется возможным и плодотворным проследить действие закона семантического притяжения в текстовом пространстве произведений С. Кинга, которое изобилует коммуникативными ситуациями, эксплицирующими эмоцию «страх» в ее различных ипостасях. Нами была предпринята попытка дальнейшего исследования текстовых фрагментов, которое позволило нам выявить семантическую и прагматическую специфику слов со значением «страх».

Синонимия является одним из способов создания выразительности и масштабности художественного произведения. Существующий закон синонимической аттракции помогает воссоздать картину происходящего, охарактеризовать ее с разных сторон, отобразить образ лексического феномена (Фришберг 2004: 85). В рамках этого закона могут быть использованы не только синонимы, зарегистрированные словарями синонимов, но и так называемые авторские, то есть контекстуальные синонимы.

Тематика произведений С. Кинга, доминантность текстовых смыслов позволяют изучить действие «закона притяжения синонимов» (Гак 1977: 27), что можно трактовать как свидетельство концептуальной значимости понятия «страх» в его различных ипостасях для авторского художественного мира. В рассмотренных нами произведениях было обнаружено несколько концептуально значимых примеров синонимической аттракции применительно к лексемам со значением «страх», которые несут дополнительную информацию о семантической наполненности и прагматической заданности некоторых синонимов:

- «Wide-eyed. Beginning to pass fear and perplexity and into the land where horror dwells and really bad decisions are made» «The storm of the century». «Расширенные глаза Робби Билза. Он уже уходит от растерянности и страха туда, где живет ужас и где принимаются по-настоящему страшные решения» «Буря столетия».

Подобное описание эмоционального состояния героя выполняет экспрессивно-оценочную функцию, ибо несет информацию о широком спектре чувств, овладевших им. В данном примере автор проводит параллель между чувствами растерянности, страха и ужаса, и, кроме того, подчеркивает возможность постепенного перехода героя из одного эмоционального состояния в другое, более интенсивное по степени выражения признака.

Контекстуальное сближение некоторых слов, не принадлежащих к одному синонимическому ряду, помогает созданию более емкой картины эмоционального состояния героя: «Carries whirling mind strove to find something huge enough to express her agony, shame, terror, hate, fear. It seemed her whole life had narrowed to this miserable, beaten point of rebellion» «Carrie». - «В смятении Кэрри пыталась отыскать у себя в памяти что-нибудь достаточно сильное, обидное, чтобы выразить свою ненависть и муку, свой стыд и страх. Ей казалось, будто вся ее жизнь сошлась в одно это жалкое забитое мгновение протеста» «Кэрри»; «The mixture of image and emotion was staggering, indescribable. Blood. Sadness. Fear. The latest dirty trick in a long series of dirty tricks: they flashed by in a dizzying shuffle that made Sues mind reel helplessly, hopelessly» «Carrie». - «Смешение образов и эмоций поразило и не поддавалось никакому описанию. Кровь. Печаль. Страх. Последняя грязная шутка в длинной цепи других грязных шуток: они пронеслись перед мысленным взором Сью, словно мелькающие карты в руках шулера - стремительный калейдоскоп сцен, отбирающих надежду и силы» «Кэрри».

Вышеприведенные контексты содержат не только названия конкретных причин страха и ужаса, но и отражают воображаемые каузаторы этих состояний, которые рождают в сознании субъекта особый образ мира, враждебный и устрашающий. В.Д. Черняк отмечает, что «концентрация в одном текстовом фрагменте нескольких синонимов обнаруживает рефлексию говорящего, вскрывает разные стороны денотата, неоднозначность качественных характеристик, многомерность событий и состояний» (Черняк 2000: 467).

В проанализированных текстах представлены образы сознания субъекта, ставшие причиной страха (чаще всего лексемы из тематической группы «потусторонний мир»). С самых давних времен люди испытывали страх перед смертью и это не могло не найти своего особого отражения в художественных произведениях:

- «If only it would be today and Jesus coming not with a lamb and a shepherds crook, but with a boulder on each hand to crush the laughters and the snickerers, to root out the evil and destroy it screaming - a terrible Jesus of blood and righteousness» «Carrie». - «Вот бы этот день настал прямо сейчас, и ужасный Христос явился не с агнцем и пастушьим посохом, а с булыжником в каждой руке, чтобы крушить насмешников и мучителей, чтобы с корнем вырывать и уничтожать визжащее от страха зло - ужасный Христос кровавый и праведный... И вот бы стать ей Его мечом и Его правой рукой...» «Кэрри».

Сама неизведанность этого явления, тайна, связанная с ним, ассоциируется у людей с темнотой, мраком, прикосновение к которому уже вызывает страх. Страх - чувство, вызванное внешними обстоятельствами, испытание, посланное свыше. Человек, находящийся в состоянии страха, ощущает себя изолированным от нереального, светлого мира, где нет места людским страданиям:

- «She breaks off, frowning into space. Outside, the cars are whizzing by endlessly. I can hear the steady little whine my tape recorder makes. But it all seems a little too brittle, too glossy, just a cheap patina over a darker world - a real world where nightmares happen» «Carrie». - «Миссис Хоран умолкает, глядя куда-то в пространство. Снаружи бесконечной чередой проносятся машины. Я слышу тонкое гудение моего репортерского магнитофона. Но все это кажется лишь хрупкой, тонкой оболочкой другого, мрачного мира - настоящего мира где и зарождаются кошмары» («Кэрри»).

Внутреннее состояние субъекта характеризуется внешним проявлением состояния страха и ужаса, в котором можно отметить две характерные черты:

1) выражение физиологической реакции организма языковыми средствами:

- «No! She felt her breath go thick with terror» «Carrie». - «-Hem! - Кэрри почувствовала, как от страха у нее сперло дыхание» - «Кэрри»; «She turned back to him and he hugged her. For a moment an expression of fright crossed her features, as if she expected to be mugged rather than hugged. Then it passed and she accepted his embrace and gave back her own» «The Stand». - «В первое мгновение страх слегка исказил черты ее лица, словно она ожидала не объятий, а ударов. Потом выражение страха исчезло, и она ответила на его объятия» «Противостояние»,

2) отражение стремления субъекта нейтрализовать сложившуюся ситуацию:

- «Stu looked up from his jotted notes and felt a real jolt of fear, accompanied by something like a premonition. It was Harold Lauder. Harold was dressed in a suit and a tie, his hair was neatly combed, and he was standing halfway up the middle aisle. Once Glen had said he thought the opposition might coalesce around Harold. But so soon? He hoped not. For just a moment he thought wildly of not recognizing Harold-but both Nick and Glen had warned him of the dangers inherent in making any part of this look like a railroad job. He wondered if he had been wrong about Harold turning over a new leaf. It looked as if he was going to find out right here» («The Stand»). - «Стью оторвался от своих пометок и почувствовал настоящий приступ страха, сопровождаемый чем - то вроде дурного предчувствия. Это был Гарольд Лаудер. Стью быстро сжал и разжал пальцы, улыбаясь Флеггу в ответ. Никто никогда не узнает, каких усилий стоила ему эта улыбка» «Противостояние».

В данном контексте привлекает внимание описание сильного желания героя не показать смятения, в котором он находится, через воссоздание чувств и эмоций, не доступных его сопернику.

Автор связывает описание состояния тревоги и волнения со смирением и тревожным ожиданием предстоящего:

- «As Nick had predicted, the general feeling was more one of unhappy resignation than alarm» («The Stand»). - «Как Ник и предсказывал, общим чувством оказалось скорбное смирение, тревога» («Противостояние»).

- «The animation and excitement left his face. He was the robot with the pulled plug again» («The Stand»). - «Волнение, оживление сползли с его лица. Он превратился в выключенного робота» («Противостояние»).

Волнение не всегда связано с чувством опасности, чаще оно обозначает положительные эмоции в предвкушении долгожданного события:

- «Then she fell silent and for a moment they all seemed helpless to proceed further - a group of three dots which, when connected, would form a triangle whose exact shape could not yet be foreseen. The thought gave her a sort of agitation» («The Stand») - «Еще одно шоссе соединяло их между собой, являясь гипотенузой прямоугольного треугольника. И где-то в этом треугольнике лежала страна его сна. Мысль об этом вселила в него странное предвкушающее волнение». «Larry parked his bike and walked toward the ocean, feeling a deep excitement that he couldnt explain. He was here, he had made it to the place where the sea took over. This was the end of east. This was the lands end» («The Stand»). - «Ларри оставил велосипед и пошел к океану пешком, ощущая глубокое волнение, которое он не мог объяснить. Он был здесь. Здесь был конец востока. Здесь был край земли» («Противостояние»).

Чувство испуга очень кратковременно и внезапно, при развитии неблагоприятной ситуации оно перерастает в более сильное по своей интенсивности чувство или отступает совсем. В отличие от волнения, опасения и тревоги, испуг может быть вызван конкретными обстоятельствами при наличии непосредственного раздражителя. Испуг не связан с преждевременными переживаниями. В приведенном ниже примере прослеживается коммуникативно обусловленное градационное противопоставление эмоций испуга и ужаса:

- «Sandra is terrified; Melinda is frightened and grim; Лll is on the verse of hysterics but holding it in... at least until she sees her husband. She throws herself into his arms, crying» («Storm of the century»). - «Сандра в полном ужасе. Мелинда испугана и угрюма, Джилл на пике истерики, по крайней мере, до тех пор, пока не замечает своего мужа. Она с плачем бросается в его объятия» («Буря столетия»).

Очевидно, что данные, выявленные в результате исследования текстов оригинала и перевода романов Стивена Кинга, не свидетельствуют об идентичной языковой презентации эмоции «страх» в двух лингвокультурах, но несут одинаковую информацию о семантической наполненности и прагматической заданности представителей синонимического ряда со значением «страх»:

- В англоязычных произведениях наиболее распространено употребление лексем fear и fright в качестве номинантов эмоции «страх», в русскоязычной же версии предпочтение отдается словам, обозначающим полярные по степени интенсивности признака эмоции страх и ужас;

- Для английского языка характерно четкое семантическое разграничение среди членов синонимической парадигмы, что зачастую исключает возможность взаимозамены синонимов, объединенных сильными семантическими связями, в одинаковых контекстах (исключение составляют синонимы fright и fear). Существование в русском языке слов-синонимов, дифференциальные признаки между которыми едва уловимы, обуславливает возможность взаимозамены сильных синтагмо-синонимов в тексте, без нарушения прагматической целостности.

- Цепочечное нанизывание синонимов, обладающих как сильными / слабыми связями, так и парадигматически и синтагматически подтвержденным их отсутствием, свидетельствует о концептуальной значимости изучаемой семантической парадигмы для художественного мира С. Кинга.

Лингвопереводческая специфика синонимической парадигмы со значением «страх»

Задача любого перевода - передать средствами другого языка целостно и точно содержание подлинника, сохранив его стилистические и экспрессивные особенности: «Целостность перевода - единство формы и содержания на новой языковой основе» (Рецкер 1974: 6). В качестве критерия эквивалентности перевода выделяется тождество информации, сообщаемой на разных языках, при этом целостным можно назвать перевод, который передает информацию «равноценными средствами» (там же). Таким образом, данные, полученные в результате проведенного сопоставительного анализа, могут служить материалом для дополнения некоторых аспектов частной теории перевода, относящейся к определенной паре языков.

Большое значение для частной теории перевода имеет комплексный, семантико-грамматический характер сопоставлений. В ходе анализа текста выделяются такие единицы перевода, для которых в языке существуют определенные «незыблемые соответствия». Следует отметить, что они составляют лишь незначительное количество; неизмеримо большую часть составляют такие единицы, для передачи которых переводчику приходится осуществлять далеко не произвольный выбор соответствий из богатейшего арсенала средств языка, при этом «он не ограничивается показаниями двуязычного словаря, так как ни один словарь не предусматривает разнообразных контекстных значений и не охватывает все разнообразные сочетания слов» (Рецкер 1974: 9). В качестве иллюстративного материала мы выбрали отрывок из романа Стивена Кинга «Carrie» и из его русскоязычной версии:

- «She continued to walk down the street toward the small white house with the blue shutters. The familiar hate-love-dread feeling was churning inside her» («Carrie»). - «Кэрри шла вниз no улице к маленькому белому дому с голубыми ставнями, и в душе у нее вновь сгущалась привычная уже смесь ненависти, любви и страха» («Кэрри»).

Сложные прилагательные типа hate-love-dread, очень распространенные в произведениях американских писателей, не имеют аналогов в русском языке, чем и вызваны трудности их перевода. Выделенное прилагательное, выполняя характеризующее-оценочную функцию (Ломтева 2005: 106), переведено на русский язык как смесь ненависти, любви и страха. Интересно, что среди всех значений компонента dread по данным двуязычных словарей (боязнь, опасение, страх) переводчик выбрал именно страх. Этот факт может быть объяснен тем, что для полноценной передачи эмоционального состояния героини необходимо было выбрать значение, аналогичное по своей интенсивности лексемам любовь и ненависть, тем более что у русских людей они ассоциируются с полярными, эмоционально окрашенными состояниями. Опасение обозначает напряженное состояние в преддверии какого-либо неприятного события; боязнь служит для характеристики страха, возникающего при нахождении человека либо в одиночестве, либо в замкнутом пространстве; лишь лексема страх обладает наиболее общим значением, объединяющим весь спектр градаций эмоции «страх».

Абстрактные номинации, в частности обозначения эмоций, не дифференцированы в языке, так как обозначают широкое понятие, не охватываемое одним словом, а реализуемое зачастую в границах заданного эмоционально - прагматического контекста:

- «Carrie started to go back and then she stopped and then she started again, and just before she crossed over from our lawn to theirs she looked back at me and there was a look... oh, dreadful I cant say it. Wanting and hating and fearing... and misery. As if life itself had fallen on her like stones. all at the age of three» («Carrie). - «Кэрри пошла назад, потом остановилась, сделала еще несколько шагов, и в тот момент, когда переходила с нашей лужайки на свою, она обернулась и посмотрела на меня... Этот взгляд... Просто ужасно... Я не могу передать, что в нем прочла. И тягу, и ненависть, и страх... и горе. Словно сама жизнь обрушилась на нее, подобно каменному граду, - и это в три-то года» («Кэрри»).

В приведенном контексте интересным представляется установить мотивацию перевода лексемы dread словом ужасно. Лексема страх, по- видимому, оказалась слишком «слабой» для передачи состояния, сравнимого с «каменным градом». В ряд характеристик эмоции уже включено слово страх, а стоящие рядом с ним существительные тяга, ненависть, горе указывают на более сильную концентрацию чувств, охвативших девочку. Опираясь на данные проведенного нами анализа, можно констатировать, что сильнее страха может быть только ужас, что подтверждает правильность передачи исходного контекста на русский язык. Очевидно, что данный перевод предполагает одновременную актуализацию обоих языков, так как речь идет о потере самого близкого человека - матери. Поэтому обычную ситуацию билингвизма можно рассматривать в статическом и динамическом аспектах. При динамическом билингвизме в контакт вступают не только два языка, но и две культуры, а переводчик соответственно выступает посредником не только языков, но и культур.

Особой значимостью при анализе художественных произведений, детерминированном переводом, обладают ассоциативно-эмоциональные слова, или слова с модальной оценочностью. Под ассоциативно-эмоциональными словами понимаются «лексические единицы, в значении которых имплицирована ассоциативно-эмоциональная оценка, закрепленная в сознании носителей языка. Такие слова вызывают ассоциации, восходящие к разного рода человеческим эмоциям» (Фомина 1995: 97). Насыщенность ассоциативной цепи объясняется спецификой самих ассоциаций: человеческие ассоциации бесконечны, индивидуальны и чаще всего обусловлены экстралингвистическими факторами. Результаты психологических исследований показали, что связи между представлениями и словами фактически образуются по закону ассоциативных цепей, в основе которых лежат оппозиция и сходство.

К классу ассоциативно-эмоциональных слов следует отнести: 1) слова, обозначающие явления природы; 2) слова, характеризующие субъекта с точки зрения различных физических параметров (цвет, форма, размер лица, рук, глаз); 3) слова-негации, широко представленные в художественных произведениях с целью противопоставления прошлого и настоящего, отсутствующего и присутствующего, желаемого и действительного. Приведем некоторые примеры:

1) a) «The nasty fear rose in his chest and he called...» («The Stand»). - «Отвратительный страх охватил его и он позвал...» («Противостояние»). Для характеристики эмоционального состояния человека автор использует прилагательное nasty (отвратительный, пасмурный), которое чаще используется для характеристики осенней ненастной погоды. Замечено, что в большинстве произведений Кинга действие происходит осенью, когда природа засыпает, все окружающее становится серым и непривлекательным. Автор как бы переносит читателя в мир, вызывающий ряд негативных эмоций, тем самым обеспечивая прагматический эффект всего контекста. Перенос образных «природных» ассоциаций на описание эмоциональных состояний демонстрирует и противопоставление: «...her eyes are clouded with worry» («Storm of the century»). - Ее глаза выдавали волнение (Ср. «Не stares at the residents with shining eyes» - Его ясный взгляд устремлен на резидентов) («Буря столетия»).

Перевод в данном случае, хотя и передает общее содержание, но не отражает в полной мере особенности трактовки глагола to be clouded (заволакивать тучами, затуманивать).

- «She looked at him without saying anything, and a dread suddenly roosted in his heart like an evil bird coming back to an old nest. It was a fear that she might turn away from him, deny him, show him the back of her cheap coat, and simply go off to the subway around the corner, leaving him» («The Stand»). - «Она посмотрела на него молча, и ужас неожиданно опустился на его сердце, как зловещая птица на старое гнездо. Ужас, что она может отвернуться от него, отвергнуть его, показать ему свою спину в дешевом пальто и просто-напросто уйти за угол в метро, оставив его в одиночестве» («Противостояние»).

В приведенном контексте автор указывает на то, что герой уже не в первый раз испытывает ужас от мысли потерять любимого человека: это чувство то исчезает, то приходит вновь, «как птица на старое гнездо».

- «Не felt his fear twisting and turning inside him beneath his poker face. Sometimes it was big and panicky, trampling everything: the elephant. Sometimes it was small and gnawing, ripping with sharp teeth: the rat. It was always with him» («The Stand»). - «Он чувствовал, как страх извивается и ворочается под его бесстрастным лицом. Иногда он был огромным и паническим, сокрушающим все на своем пути, как слон. Иногда он был маленьким и гложущим, с острыми зубками, как крыса» («Противостояние»).

В данном отрывке имеет место метафоризация, построенная на ассоциации страх = слон = крыса. В обоих примерах присутствует сравнение страха с животным: дикой птицей, слоном и крысой. Нельзя сказать, что все описанные автором эмоции равнозначны по интенсивности испытываемого чувства. Ссылаясь на наличие определенных образных ассоциаций у читателя, автор образно представляет спектр эмоций, завладевших героем.

2) Описание физиологической реакции человеческого организма на страх: расширенные глаза, дрожь, своеобразное выражение лица (маска страха) выполняет роль дескрипторов психологического состояния субъекта:

- «His basketball slips out from under his arm and rolls across the porch as his eyes fill up with horror. We dont need to see... His eyes are back to normal... if you can call that cool, unsettling blue normal» («Storm of the century»). - «Глаза Дэви наполняются ужасом, и нам не надо смотреть, что он там увидел...А в комнате Марты сидит Линож, и глаза его снова стали нормальными, если можно так назвать эту холодную беспокойную голубизну» («Буря столетия»).

3) Приведенный ниже пример демонстрирует контрастное противопоставление реального и нереального миров:

- «The kids are moaning and turning on their cots, their serenity broken by some interior fear... or something thats happening to them far away and high above» («Storm of the century»). - «в детском углу дети заворочались на койках и застонали, безмятежность лиц нарушилась страхом.., или чем- то, случившимся далеко-далеко или высоко-высоко» («Буря столетия»).

Если говорить о переводе как о контакте культур и рассматривать в качестве контактирующих структур своеобразные исторически-конкретные формы человеческой жизнедеятельности в рамках определенных этнических, национальных и языковых общностей, то будет правомерным попытаться понять, до какой степени в переводе контактирующие культуры могут сохраняться «нетронутыми» и в какой мере они взаимно влияют друг на друга. «Иначе говоря, можно попытаться распространить понятие интерференции на явления культурного взаимодействия и рассматривать случаи не только языковой, но и этноязыковой интерференции, проявляющейся при сопоставлении текстов оригиналов и переводов» (Гарбовский 2004: 319).

В переводе язык предстает не как всеобъемлющая форма окружающей человека действительности, а в виде текстов. Речевые произведения создаются одним индивидом для другого. Переводчик - еще один индивид, который индивидуально, только в силу своего собственного мировоззрения, расшифровывает то, что увидел, осмыслил и затем описал автор оригинального текста. Увидев, осознав и прочувствовав это, он выражает содержимое оригинала иными средствами. В результате такого воссоздания рождается еще одна картина, в которой реальность просматривается сквозь призму двойной субъективности автора и переводчика. Но процесс субъективного отражения осуществляется знаками языков как общественно значимых форм отражения действительности, заключающими в себе информацию о культуре всего языкового социума. Поэтому, при переводе осуществляется «не столько контакт, сколько конфликт культур» (Гарбовский 2004: 320).

Так, например, замечено, что для обозначения эмоции ужаса в английском языке очень часто используется семантизатор желтый, в то время как в русском языке с этой целью чаще используется прилагательное голубой и бледный:

- «А horrible yellow smell o f fear was radiating out from him; his eyes rolled, showing the muddy whites, like the eyes of a horse left out in a thunderstorm (S. King «The Stand»). - «Кошмарный бледный ужас исходил от него; глаза его закатывались, обнажая грязноватые белки» (С. Кинг «Противостояние»).

Видимо, это связано с ассоциативным восприятием желтого цвета как символа ведьм и всего, что с ними связано (достаточно обратиться к истокам происхождения праздника всех ведьм - Хэллоуина). Все отрицательные эмоции у русского человека пронизаны идеей холода; отсюда и параллель с холодным голубым цветом. Кроме того, учитывая наличие естественной физической реакции организма, бледность кожных покровов, ассоциация «бледный ужас» становится совершенно оправданной.

Безусловно, все данные об особенностях восприятия фактов действительности представителями различных лингвокультур должны учитываться при переводе, с целью создания точной, всеобъемлющей их картины.

 

АВТОР: Хоменко О.Е.