31.08.2012 8902

Концептуализация эмоции «страх» во фразеологических единицах и паремиях

 

Аксиоматичным является тезис о том, что концепт не обязательно обозначается однословно, а может выражаться и сочетанием слов. Поэтому, получение полной информации об особенностях функционирования синонимичных единиц в речи возможно в рамках когнитивного подхода, который позволяет выделить стоящие за языковыми формами когнитивные структуры презентации знаний, дает возможность представить языковую и концептуальную картины мира. Слово носит обобщающий характер, что вполне закономерно приводит к его совпадению с различного рода устойчивыми сочетаниями слов - семантически и функционально. Однако различное оформление и выражение соотносительного со словом значения не может не вносить семантического своеобразия в значение и выполняемые функции такого рода сочетаний относительно слова. Функционально - стилистическое своеобразие этих вторичных единиц особенно ярко обнаруживается в случаях их синонимичности слову.

Особое место среди семантических категорий занимает фразеологическое значение, то есть значение фразеологических единиц как устойчивых словесных комплексов с полным или частичным переосмыслением компонентов. Различное толкование фразеологического значения и по сей день, вызывает дискуссии лингвистов в решении вопроса о соотношении фразеологического и лексического значения.

В ракурсе нашего исследования подчеркнем, что и слово, и фразеологизм являются единицами номинации. Они выражают понятия, в виде которых мышление отражает объективную реальность. Однако особенностью ФЕ как номинативных единиц является то, что в подавляющем большинстве случаев они именуют фрагменты действительности, уже названные однажды, так что за их референтом уже закреплен определенный признак. Поэтому ФЕ можно считать знаками вторичной номинации, и их функция заключается не столько в именовании, сколько в передаче образной информации об означаемом. Фразеологизм, имея образное, характеристическое значение, коннотативно определяет, дополняет предикат. Следовательно, по сравнению со словом, фразеологизм выполняет одну семантическую функцию, хотя и делает это по-другому (см. Гречко 1987: 107-108). Так, Т.З. Черданцева подчеркивает, что «фразеологическое значение отличается от лексического, но, однажды возникнув, фразеологическое значение включается в систему и подчиняется тем же законам, что и значение слова» (Черданцева 1996: 58). Таким образом, фразеологические единицы языка расширяют номинационное поле концептов эмоций образно-коннотативной информацией, формируя его периферию, в том числе и синонимическую.

Слово, представляющее собой диалектическое единство звуковой оболочки и закрепленного за ней лексического значения, может быть сопоставлено с фразеологизмом и противопоставлено ему. Такое сопоставление и противопоставление основной единицы лексики и основной единицы фразеологии целесообразно, поскольку позволяет выделить как сходство, так и различие сложных по своей природе лингвистических единиц: «Слово может быть противопоставлено фразеологизму как цельнооформленная языковая единица единице раздельнооформленной, при этом, однако, обе эти языковые единицы характеризуются наличием целостного значения (или значений), то есть значения, которое относится ко всему слову или всему фразеологизму как одной языковой единице» (Солодуб 2002: 3).

Такое сопоставление возможно и на основе сравнения содержания. Фразеологизм обладает коннотативным содержанием в отличие от отдельно взятого слова, что делает его единицей семантической, но более сложной. Компоненты лексического и фразеологического значений практически идентичны. Они представляет собой сложную структуру, состоящую из нескольких взаимосвязанных и взаимообусловленных компонентов, каждый из которых, так или иначе, отражает действительность в семантике слова или фразеологизма.

По некоторой аналогии с понятием «лексическое значение», понятие «фразеологическое значение» может быть в самом общем виде определено как социально закрепленное за тем или иным фразеологизмом его содержание. При сопоставлении фразеологизмов различных языков мы нередко сталкиваемся с разноязычными ФЕ, обладающими предельно близкими значениями, что находит отражение в способах их семантизации. Так, при определении семантического наполнения средствами русского языка русской ФЕ дрожать как осиновый лист и ее аналога в английском языке tremble like an aspen leaf может быть использовано существительное страх. Актуальным становится при этом вопрос о скрытых компонентах значения рассматриваемых ФЕ.

Важно подчеркнуть, что значения этих разноязычных ФЕ обладают идентичным понятийным содержанием, имеют идентичную денотативную соотнесенность, обозначая состояние сильного страха. Их образная мотивировка совершенно аналогична: фразеологический образ (сравнение с дрожащим листом) стимулирует яркое проявление коннотативного компонента в структуре ФЕ. Убедительной является точка зрения Ю.П. Солодуба, который выделяет коннотативный компонент в качестве основного, в то время как для лексического значения он является факультативным. Таким образом, лексическое и фразеологическое значение отличаются друг от друга не набором компонентов, а определенной спецификой их роли в составе их значений (Солодуб 1997, Федоров 1998).

В свете вышеизложенного при сопоставлении синонимичных слов и ФЕ следует ожидать, что фразеологизмы в основном будут дополнять значения слов-синонимов по таким параметрам, как интенсивность проявления признака, оценка, эмоциональная характеристика. Семантика идиом всегда была в центре внимания фразеологов, однако, в настоящее время появились новые подходы к проблеме толкования фразеологического значения, заставляющие искать новые критерии и параметры наиболее точной передачи особенностей каждой зоны фразеологических значений.

В одном из своих последних исследований В.Н. Телия описывает семантику идиом в рамках когнитивной парадигмы, соотносящей значение языкового знака не с миром, но через фреймы - особым образом организованные блоки знаний об обозначаемом (Телия 1996: 126-150). Автор выделяет понятие «гештальт-структура», включающее в себя обозначение редуцированного образа, соотносимого не с самим обозначаемым, а с неким его подобием, что дает основание для его рассмотрения в качестве квазиденотата. В идиомах в роли гештальт-структуры выступает их ассоциативно-образное основание. Все вторичные языковые значения, сохраняющие образную мотивацию, диффузны по когнитивному аспекту и синкретичны по значению, поскольку в их типовом представлении взаимодействуют еще не слившиеся друг с другом две системы признаков. Поэтому образно создаваемые значения не задают классов, но при этом диффузное содержание метафоры указывает одновременно на все, что известно о денотате. В идиомах образная гештальт-структура представлена не отдельной сущностью, а ситуацией, следовательно, в типовом представлении и в соответствующих им понятиях проявляется усиленная многомерность, в которой могут взаимодействовать знания о каждом объекте, участвующем в данной ситуации, и обязательно должна учитываться их диспозиция в целом.

Современные исследования имеют ориентацию на «...зафиксированную в языке обыденную, наивную картину мира» (Добровольский, Караулов 1993: 6). Идиоматика, в отличие от слов, прямо отражает когнитивную деятельность членов языкового коллектива, основанную на наивном представлении о мире носителей языка, на их отношении друг к другу, к тому, что происходит с ними в этом мире (Черданцева 1996: 66).

Но если ставится задача отразить наивную картину мира, то, по мнению Д.О. Добровольского и его коллег, традиционные дефиниции тезауруса не могут использоваться для репрезентации лексических единиц и, в особенности ФЕ, так как идиомы создаются для отражения естественной картины ми- pa, а не результатов научных изысканий. В поисках адекватных дескрипторов, автор обращается к идее семантических прототипов (Фрумкина 1984), в соответствии с которой основанием для отнесения некой сущности к определенной категории служат не их дистинктивные признаки, а отношения сходства. Такой подход предполагает, что во всех необходимых случаях идиомам будут приписаны не один, а несколько дескрипторов, но не по количеству сем, а по количеству семантических прототипов, лежащих в их основе (Добровольский, Караулов 1993).

Специфика толкований ФЕ состоит в том, что в большинстве случаев для них характерно наличие более или менее живой внутренней формы. Следовательно, при описании их значения целесообразно наряду с прочими компонентами плана содержания принимать во внимание и образную составляющую. За каждой мотивированной идиомой закреплено некое знание, выводимое из концептуальной структуры. Исходя из сказанного, мы можем определить фразеологическое значение в общем виде как сущностное свойство языкового знака соотноситься через мышление человека с миром в целом, с его отдельными реалиями.

Возможность рассмотрения лексических и фразеологических синонимов в пределах одной синонимической парадигмы требует освещения некоторых особенностей их синонимических отношений:

- В случае синонимичности фразеологизма слову синонимический ряд совмещает различные типы значений, в результате чего обозначение понятия сопровождается ярко выраженной эмоциональностью и стилистической окрашенностью. Характер их взаимоотношений, при всем своеобразии значений фразеологизмов, по форме, по семантическим и стилистическим функциям не отличается от взаимоотношений лексических синонимов;

- Обычно ФЕ уточняет общее со словом понятие, раскрывает его стороны, признаки; такое сочетание синонимов в одном предложении сопровождается ярко выраженной экспрессией;

- Вместе с тем фразеологические синонимы часто отражают такие стороны действительности, которые не переданы лексической синонимией. Такие обороты не поддаются однословной замене;

- Еще одно отличие заключается в том, что ФЕ нередко содержат в своей смысловой структуре признак интенсивности.

В рамках настоящего исследования мы предприняли попытку распределения выделенных фразеологических единиц со значением «страх» по группам, представленным следующими лексическими единицами, рассмотренными нами ранее: ужас, опасение, волнение, испуг, тревога, малодушие. Так как все включенные нами в картотеку фразеологические единицы коннотативно характеризуют эмоциональный концепт «страх», мы считаем нецелесообразным отдельно выделять в таблице графу, озаглавленную лексемой страх, имеющую общее значение по отношению к остальным единицам страха перед выше поставленной особой, властями; небо с овчинку показалось - чувство, вызванное безысходностью положения.

При распределении всех ФЕ со значением «страх» оказалось возможным отнести некоторые из них одновременно к различным состояниям, в зависимости от глагольных компонентов, входящих в их состав. Глагол в данном случае выполняет роль своеобразного «маркера» интенсивности эмоции. Так, например, Душа ушла в пятки и Душа уходит в пятки, где глагол совершенного вида ушла свидетельствует об уже наступившем чувстве сильного страха или ужаса, а компонент уходит характеризует состояние человека в преддверии ожидаемого / возможного события: волнение, опасение, тревогу.

В этом случае мы и можем говорить о словообразовательных фразеологических синонимах, под которыми понимаются производные, обладающие одинаковым или близким словообразовательным значением, которое выражается в них при помощи их вариантов. Такого рода синонимия затрагивает главным образом глагольный компонент ФЕ. Причина этого видится в том, что к синонимии склонны, прежде всего, слова с понятийным, но не предметным значением.

В современной лингвистике считается доказанным, что в формировании синонимических рядов большую роль играет внутренняя форма слова. Известно, что внутренняя форма заметно активнее у синонимов, чем у слов, их не имеющих. Синонимы, используя внутреннюю форму как выразительное средство, как функциональную ценность, замедляют забвение образа, лежащего в основе наименования.

Внутренняя форма может быть различной в зависимости от способа выражения нового значения. При словопроизводстве, в том числе и синонимическом, внутренней формой является значение производящего слова; в новом слове оно преобразуется в отношение, мотивирующий признак, выполняющий роль смыслового знака функционального значения, которое формируется в практике общения (ср. Мурашки бегают / ползают, Мороз по коже подирает / пробегает; Как осиновый лист дрожать / трястись; Волосы встали дыбом /зашевелились).

Внутреннюю форму можно определить либо как образную, либо как определительную. Например, с одной стороны поджилки трясутся; с другой - встал как вкопанный. Таким образом, новое название дается через отношение к другому или другим названиям, причем сами эти отношения могут быть различны - образные представления значения, фрагменты его описания и частичного определения.

Традиционно современное языкознание рассматривает фразеологические единицы языка в нескольких направлениях: описание картины мира в рамках культурологического и лингвострановедческого подходов к языковому материалу, исследование языковых единиц как научных или наивных интерпретаций реалий можно отметить как наиболее распространенные. Между различными культурами существуют черты сходства и различия. Культурологический подход к языку предполагает выявление разных типов языковых единиц: с одной стороны, слова и выражения, отражающие специфику носителей языка, и универсальные для всего человечества единицы, с другой. Лингвисты указывают на наличие промежуточной лексической группы, в которую входят слова со слабо выраженными культурно-специфическими характеристиками (Караулов 1987).

Языковая форма, строй языка, система категорий в значительной мере определяют менталитет народа. Исследователи используют лингвострановедческий подход для выявления особенностей функционирования отдельных лексем в том или ином языке, выделяя при этом этноспецифические, социально-групповые и индивидуальные черты языка конкретного человека. Лингвокультурологические исследования возможны как в рамках одного языка, так и в сопоставительном аспекте двух или более языков. Первый подход предполагает построение на дедуктивной модели культурно - значимых отношений, второй же заключается в контрастивном анализе национально-специфичных языковых единиц в сравниваемых лингвокультурах. Ряд исследователей указывают на недостаточно достоверные и точные данные, полученные в процессе такого исследования по причине недостаточного освещения всех значений языковых единиц (Супрун 1980: 128).

Любая концептосфера лингвистически оформляется прямыми, вторичными и косвенными типами номинаций. Эмоциональная концептосфера знаково оформлена преимущественно вторичной номинацией, являющей собой процесс и результат оценочного переосмысления уже существующих языковых сущностей. Так как целью настоящего исследования является рассмотрение семантико-синонимических отношений единиц со значением «страх» на различных языковых уровнях (парадигматическом и синтагматическом), мы не можем обойти вниманием их реализацию в составе фразеологических выражений (далее ФЕ). Метафорические описания семантики номинантов эмоции необходимы, их анализ позволяет увидеть оценочное и образно - ассоциативное осмысление концепта носителями того или иного языка, установить те существенные добавления, или приращенные смыслы, сформировавшиеся как результат наблюдения разума за психической жизнью человека.

Как известно, до настоящего времени нет единого определения ФЕ языка. В настоящем исследовании мы будем придерживаться более широкого понимания ФЕ, которые можно рассматривать как «особые коммуникативно - прагматические единицы, эмоционально и эмоциогенно отражающие концептуализацию мира человеком, как лексически неделимые, устойчивые в своем составе и структуре, целостные по значению словосочетания» (Розенталь, Теленкова, 2000: 589). Таким образом, анализ ФЕ будет направлен как на рассмотрении идиоматических выражений, так и на анализе паремиологических единиц языка.

В языке существует ряд фразеологических единиц, по разному выражающих один и тот же концепт, что дает основание считать, что мы всякий раз имеем дело не с тождественным самому себе концептом, а с разными концептуальными вариантами и, соответственно, с разными семантическими структурами. Так, например, страх, от которого в жилах стынет кровь, отличается от страха, от которого дрожат колени. Этот факт объясняется наличием во фразеологических единствах сложной семантики, совмещающей в себе этимологическое и вещественное значение. Зафиксирована высокая плотность синонимичности вербальной эмоциоконцептосферы, что, несомненно, свидетельствует о психологической, культурной значимости эмоций для человека. Более существенная роль этимологического элемента в содержании фразеологизма по сравнению с ролью внутренней формы в содержании слова позволяет говорящему в процессе общения уточнить выражение понятия и, оценивая его, соотнести выбранный фразеологизм со стилем всего высказывания.

В поле зрения современных фразеологов оказываются устойчивые, клишированные речевые высказывания, наиболее рельефно демонстрирующие самобытность, оригинальность языкового мышления того или иного языкового общества. Среди них к числу наиболее перспективных в плане поиска специфических черт принято относить, в первую очередь, фразеологизмы и паремиологические единицы языка, так как эти комплексные номинации достаточно эксплицитно отражают саму специфику познавательного опыта социума, особенно его мировидения.

Фразеологические единицы играют значительную роль в выявлении национально-культурных особенностей, поскольку фраземные знаки представляют собой самостоятельные духовные ценности, созданные в языке народом на протяжении его истории. Эти духовные ценности сохраняются и передаются из поколения в поколение фразеологическими средствами. Фразеологические номинации представляют собой большой объем «свернутой» культурно-маркированной информации, поскольку актуализирует социально более релевантные явления на определенном этапе развития общества. По мнению Б.М. Гаспарова, «именно коммуникативные фрагменты являются первичными в процессе нашего обращения с языком..., а не отдельные слова в составе этих выражений...» (Гаспаров 1996: 123 - 124).

В.Н. Телия отмечает, что одной из наиболее важных и первостепенных задач фразеологии является исследование ФЕ как ценностей концептосферы культуры (Телия 2000: 90 - 93). Важнейшим средством в образовании ФЕ является языковая среда человеческой жизнедеятельности, что делает необходимым их рассмотрение не только с позиций непосредственно смыслового наполнения, но и с точки зрения мотивационных оснований их семантики. Пословично-поговорочный материал признан культурологически информационным в силу четко выраженной в нем рационально-эмоциональной квалификации эмоций. Многие лингвисты рассматривают паремии как своеобразные микротексты (Красавский 2001: 108) по причине наличия в них важнейших формальных и содержательных признаков текста.

Исследование фразеологического фонда нескольких языков в сопоставительном аспекте позволяет получить достоверную информацию об отношении к тому или иному факту действительности у представителей различных лингвокультур. Экспериментально в физиопсихологии установлено принципиальное совпадение соматического оформления переживаемых эмоций у людей разных этносов (Пиз 1995: 21-22; Бабушкин 1996: 6). В данном факте кроется причина наличия в разных языках содержательно и часто структурно эквивалентных устойчивых выражений.

По наблюдениям ученых, паремиологические единицы со значением «страх» русского, французского и немецкого языков пронизаны идеей психической действенности. Эмоция «страх» управляет человеком, что и вызывает негативное к ней отношение: обороты Небо с овчинку кажется и У страха глаза велики в русском языке говорят о некотором преувеличении опасности человеком, когда он видит ее во всем и принимает излишние меры предосторожности. Такое современное их значение связано с инстинктивно широко раскрывающимися глазами при сильном испуге. Об этом свидетельствуют и паремии немецкого языка Furcht bessert nicht и Furcht macht Abgoet- terei nicht (Страху не поклоняются), английская поговорка Не that fears lives not (букв. Кто боится, тот не живет), французская Devant le danger (букв. Перед лицом опасности).

Положительные стороны осмотрительного поведения и способности предвидеть возможную опасность с целью ее недопущения иллюстрирует паремия Береженого Бог бережет, имеющая аналоги в английском (A danger foreseen is half avoided) и немецком (Vorsicht ist besser als Nachsicht) языках.

В то же время, оказавшись в затруднительном, безвыходном положении, столкнувшись с опасностью, следует проявлять мужество, силу характера, трусость же порицается: Волков бояться - в лес не ходить, франц. Rester froid dans le danger (букв. Оставаться хладнокровным перед лицом опасности), нем. Risk je risk (Смелым счастье помогает), англ. Nothing venture, nothing win (Риск благородное дело).

Обзор эмоциональных концептов, вербализованных в паремиях различных языков, позволяет говорить об их сенсорном и утилитарном характере. Причем, пословично-поговорочный фонд русского языка отличает преимущественно сенсорная оценка, что объясняется особенностями менталитета русского человека, его способностью «пропускать» все через сердце, душу: ср. англ. Heart came into mouth (boots) и Сердце / душа ушла в пятки.

Обращение к онтологии ФЕ позволяет утверждать, что каждый фразеологизм рождается «на пересечении нескольких информационных «полей». Целый пласт ФЕ можно представить как тезаурус окультуренной информации - сведений о мире, составляющих представление о нем в рамках одной культуры. Таким образом, фразеологическая единица - это «след, отпечаток ф материальной культуры носителя» (Трахова 2003: 37), отражающий действительность через переносное значение некоторых слов, привычные метафоры, сравнения, свободные сочетания и другие лексические коннотации. Такое своеобразное восприятие окружающего и представляет собой фразеологическую картину мира, ассоциативно закрепленную в сознании этноса (Лебедева 1999: 65).

Сопоставительный анализ паремиологического фонда английского и русского языков позволил нам выявить некоторые лингвокультурологические особенности рассматриваемых ФЕ со значением «страх» и спецификуего проявления. Так, состояние человека, стоящего на пороге трудностей, характеризует в русском языке сравнение Как гвоздь на панихиду, аналогичное английскому Like an apple to an oyster (букв. Как яблоко на устрицу); убегать от опасности в русском языке означает Сматывать удочки, в английском же языке Put ones skates (букв. Навострить лыжи), образное представление страха в русской пословице Не так страшен черт как его малюют перекликается с англоязычным вариантом The lion is not so fierce as he is painted (букв. Лев не так зол, как его рисуют), период опасностей, трудностей сравнивается у русских с положением На лезвии ножа, у англичан То be on hot coals (букв. На раскаленных углях). Очевидно, что отображение реалий окружающего мира носит творческий характер и строится с учетом реальных связей в том или ином этносе, истории и мифологии страны, ее географического положения. Именно эти факторы объясняют дифференциальную характеристику, казалось бы, универсальной эмоции в сравниваемых языках.

Специфика образной составляющей фразеологических выражений со значением «страх»

Задача данного раздела - изучить специфику образного компонента выявленных ФЕ, что поможет установить национально-культурную специфику осмысления и психической обработки различных проявлений эмоции «страх» в двух лингвокультурах и тем самым выявить лежащие в их основе импликатуры. Образная мотивация идиом основывается не на конкретных визуальных представлениях, спровоцированных буквальным прочтением соответствующей ФЕ, а на достаточно абстрактных способах интерпретации одних сущностей в терминах других (Gibbs 1990). Такого рода способы интерпретации зафиксированы в языке и являются частью мировосприятия данного языкового и культурного общества. В дальнейшем изложении применительно к этому понятию мы будем использовать термин «метафорическая модель» (Баранов, Караулов 1994).

При рассмотрении отобранных ФЕ, нас, прежде всего, интересовала возможность выделения некоторых образных инвариантов, коррелирующих с семантическими особенностями соответствующих идиом. Если образная составляющая является частью плана содержания идиомы (Буянова, Коваленко 2004: 125), то, выделив образно близкие единицы, объединенные общим значением, мы получим группировки, обладающие определенным эвристическим потенциалом для вскрытия и описания некоторых особенностей значения соответствующих идиом. «Обсуждение этих проблем может рассматриваться в рамках решения задач по созданию тезауруса идиом, организованного по двум направлениям: от концепта к образу и от образа к концепту» (Добровольский 1996: 81; см. также Будянская, Мягкова 2002: 79 - 87).

Отмечая ведущую роль языка в концептуализации душевных состояний, следует отметить, что одна и та же эмоция, выраженная в языке разными способами, не тождественна самой себе. Следовательно, логично предположить, что рубрикация единиц со значением «страх» по образному основанию может обогатить имеющиеся представления о внутренней структуре этого понятия. Результаты исследований, проведенных нами на материале статей толковых и двуязычных словарей, а также художественных произведений, обращение к специальным исследованиям (Добровольский 1996) позволили нам структурировать исследуемое поле на основе семантических оппозиций, формирующих единую парадигму:

- сильный страх vs. страх, не маркированный по параметру интенсивности;

- страх в ожидании чего-либо плохого vs. как реакция на что-либо плохое;

- страх как «личная эмоция» (вызванная обстоятельствами, затрагивающими сферу личных интересов субъекта) vs. «отстраненная эмоция»;

- страх как контролируемое vs. неконтролируемое чувство;

- страх как внезапно наступившее состояние vs. состояние, не характеризующееся внезапностью;

- страх как продолжительное vs. кратковременное состояние;

- страх, вызванный непосредственным стимулом vs. отдаленными во времени и пространстве причинами.

Ранее нами уже описывались семантические различия между отдельными лексическими единицами со значением «страх» на основе этих оппозиций. На данном этапе, рассматривая материал, наиболее эксплицитно высвечивающий национально-специфичные особенности лингвокультур, мы преследуем цель выделить образы, с которыми ассоциируется чувство страха, а также распределить ФЕ, номинирующие данное эмоциональное состояние на периферии синонимической парадигмы, по степени его интенсивности.

Имеющиеся описания образов страха можно условно разделить на концепции базовой метафоры и экстенсивно ориентированные концепции. Первые характеризуются стремлением выделить метафорическую модель, вторые - описанием всех метонимических и метафорических ипостасей страха (Добровольский 1996: 72). Сопоставительный анализ контекстов употребления номинаций эмоций, составленных или отобранных из классической художественной литературы авторами толковых словарей, обнаруживает как общие, так и различительные образы, оценки, представления о данном социально-психологическом явлении у представителей различных этносов. Высокочастотное совпадение понятийных сфер у русских, немцев, французов, англичан (европейский тип) свидетельствует об их психологическом единстве: страх, согласно словарным статьям, корреспондирует с понятием борьбы (нем. Angst ueberwinden; франц. Rester froid dans le danger; англ. Get better of fear, преодолеть страх), смерти (нем. Vor Angst vergehen; англ. When the Chips are down; франц. Avoir chaud aux\ перепугаться насмерть), а также соматического оформления.

Исходя из наличия в русском языке выражений типа страх нападает на человека (охватывает, душит, сковывает, парализует), В.А. Успенский предлагает мыслить страх «в виде некоего враждебного существа, подобного гигантскому членистоногому или спруту, снабженному жалом с парализующим веществом» (Успенский 1979: 146). Интересно, что, несмотря на свойственное языковому сознанию носителя современного русского языка олицетворять страх с неким враждебным существом, в собственно идиомах эта модель не представлена. Ассоциативное восприятие страха с реально существующими субстанциями свойственно для древнего и средневекового человека, о чем свидетельствуют литературные памятники того времени (ср. Боязнь и трепет приде). Вероятно, в данном случае речь идет о понимании нашими предками реальных действий эмоций. Носители современного языка интерпретируют такого рода выражения как метафоры. Идея персонификации страха присутствует во многих художественных произведениях, где при описании используются слова, в обиходе не ассоциируемые с характеристикой эмоций:

- «In a month from now, sooner or later, as you wish... I will guarantee you such a reign of Terror in Ireland» (букв. Через месяц, рано или поздно, как только ты захочешь... Я обещаю, что в Ирландии будет править Ужас) «А new-born fear passed through his mind...» (букв. Вновь рожденный страх опять овладел им) (A. Christie «The secret adversary»).

По нашим наблюдениям, представляется нецелесообразным отдельное выделение метафорической модели СТРАХ - ЗЛОВЕЩЕЕ СУЩЕСТВО. Другие лингвисты, считая, что в данном случае речь идет о «мертвых метафорах» (Телия 1994: 98), предлагают в качестве базовой «метафору холода», ф         так как «реакция души на страх сходна с реакцией тела на холод» (Апресян 1993:31).

Идея «холода» представляет внутреннюю форму ряда идиом: рус. Страх лединит кровь, как ледяным душем окатили, кровь в жилах стынет, англ. Chill the spine(букв, мороз по коже пробирает), Avoir roid dans le dos(букв. иметь сильный холод в спине), Donne rune doushe froide a qn(букв, обдать холодным душем). Н.А. Красавский указывает на преобладание акциональной символизации эмоций из-за сложностей в их передаче с помощью предметных обозначений (Красавский 2001: 35). Имея более емкую и развернутую структуру, акциональные символы непроизвольны и в большинстве своем культурно универсальны в силу идентичности лежащих в их основе естественных биологических реакций людей, относящихся к разным этносам.

Ведущая роль метафорической модели СТРАХ - ХОЛОД поддерживается тем фактом, что одни и те же выражения могут обозначать реакцию на страх и на холод: рус. дрожать от страха, стучать зубами; англ. shiver with fright (букв, дрожать от страха); франц. сlaquer les dents (букв, стучать зубами), нем. zittern vor Angst (букв, дрожать от страха).

В качестве примеров экстенсивно-ориентированной концепции представления семантики эмоций (Lakoff, Kovecses 1987; Lakoff 1987; Kovecses 1990) можно привести идиомы, в которых страх вызывает симптомы потери способности движения, остановки дыхания, говорения, мыслительной деятельности: потерять себя; язык не поворачивается; прикусить язык; лица нет; не сметь дохнуть; ни жив, ни мертв; небо с овчинку показалось и их английские аналоги То be scared out of ones wits (букв, испугаться до безумия), to be thrown for a loop (букв, попасть в петлю), to feel as if the sky was falling (букв, чувствовать себя как если бы небо упало), to be more than flash and blood could bare (ни жив, ни мертв), it will make you flash creep (мурашки по телу пробегают; содрогаться от испуга), to chicken out (дрейфить). Такого типа выражения служат для обозначения кратковременной, но очень сильной реакции человеческого организма на происходящее. Зачастую они используются для передачи состояния сильного испуга или волнения:

- «Her eyes dilated with terror» (букв. Ее глаза были затуманены ужасом) (А. Christie «The Secret adversary»).

Внутри этой группы можно выделить ФЕ, служащие для создания образа трусливого и слабого человека: англ. to be like sheep in a hailstorm, рус. прятаться / уходить в кусты; наложить в штаны (простонародное); родимчик приключился, труса праздновать (простонародное). Употребление такого рода ФЕ вносит оттенок иронии и жалости:

- «АН are terrified. The other four men are pressed together like sheep in a hailstorm» («The Storm of the century») - «Все напуганы до смерти. Остальные четверо сбились в кучу, как овцы под градом» («Буря столетия»).

Учитывая наличие некоторого преувеличения в ФЕ типа: англ. hairs stand on end, рус. волосы дыбом встали, глаза на лоб лезут, они большей частью употребляются в рассказах очевидцев о страшном событии, служат красочной иллюстрацией состояния, в котором говорящий находился в тот момент.

Причем, несмотря на то, что указанные ФЕ, по данным фразеологических словарей входят в синонимический ряд со значением «страх», более распространено их контекстное употребление со значением очень сильного удивления, изумления: «Не had been even so presumptuous as to explain the device with satirical inscriptions in the French language, which, when Jolter persued, his hair stood on end with affright» (T. Smollet «The adventures of Peregrine Pickle»). - «Он даже был настолько дерзок, что пояснил рисунок сатирическими надписями на французском языке, при прочтении коих у мистера Джолтера волосы встали дыбом» (Т. Смоллетт «Приключения Перегрина Пикла»).

Все эти ФЕ подтверждают наличие образной модели СТРАХ - ФИЗИЧЕСКАЯ СЛАБОСТЬ.

Среди ФЕ, описывающих эмоцию «страх», в качестве отдельной группы выделяются представители метафорической модели СТРАХ - СТИХИЯ: рус. охватил сильный страх; англ. Fear swept over smb. / was rising in smb.( букв, страх охватил), In the claws of death (букв, в лапах смерти); нем. Es mit der Angst zu tun bekommen (букв, страх охватил). Очевидно, что такого типа ФЕ служат для обозначения очень сильного чувства, овладевшего человеком, которое переходит из одного состояния в другое, более интенсивное. Достигнув своего апогея, оно заставляет его терять контроль и самообладание от страха и ужаса. О таком состоянии говорят: потерять себя: «I had never known what fear - really sickening fear - was before!» (букв. Я никогда не испытывала такого страха - поистине тошнотворного страха!) (А. Christie «The secret advertisement»).

Выделив все возможные метафорические модели, описывающие так или иначе эмоцию страха, необходимо определить наличие корреляции между отдельными семантическими признаками и выделенными на основе образных ассоциаций группами идиом. Сравнение должно базироваться на основе выделенных ранее семантических оппозиций.

В целом создается впечатление, что все идиомы, обозначающие страх, выражают интенсивное чувство. Страх, не маркированный по параметру интенсивности, не находит отражение в идиоматике языка. Очевидно, для обозначения нейтральных эмоциональных состояний, применяются неидиоматические средства языка. Потребность говорящего в идиоме возникает, когда стандартные выражения оказываются недостаточно выразительными для описания охватившего его чувства. Тем не менее, между отдельными идиомами существует ряд градуальных различий.

Согласно противопоставлению по признаку маркированности – не маркированности, страх, леденящий сердце, в большинстве случаев сильнее страха, от которого душа уходит в пятки или мурашки бегут по телу. Вряд ли можно говорить о том, что идиомы «холода» всегда обозначают более сильный страх, чем идиомы «физической слабости». Зачастую они просто свидетельствуют о наступлении некоторого волнения в преддверии возможной опасности, страха, но не обязательно сильного. В данном случае можно говорить о предчувствии опасности, трагического события, об ощущении озноба, вызванного чувством сильного волнения, тревоги: «But he doesnt know them as I do!» - the girl shivered» (букв. «Но они не знают его так, как я!» - девушка затрепетала) (A. Christie «The secret advertisement»).

Представители метафорической модели «СТРАХ - ФИЗИЧЕСКАЯ СЛАБОСТЬ» описывают беспомощность человека перед лицом опасности, ситуацию, когда человек не в силах взять себя в руки, не может управлять эмоциями: англ. to be hypnotized with fear, to chicken out (букв, находиться под гипнозом страха, струсить), рус. колени дрожат, с квадратными от страха глазами. Однако, в группе «контролируемый vs. неконтролируемый страх» идиомы не могут подвергаться однозначной интерпретации, так как они могут быть употреблены и в контексте, не навязывающем нам представление о паническом страхе: «Fear had successfully hypnotized the man by his side»(букв. В конце концов страх охватил и человека, сидящего рядом с ним) (A. Christie «Thesecretadvertisement»).

Относительно оппозиций «ожидание чего-либо плохого vs. реакция на что-либо плохое» можно выделить идиому hairs stand on end (англ.) и ее русский эквивалент волосы дыбом встают, которая, несомненно, по своим семантическим особенностям близка скорее к ужасу, чем к страху: «I bent over a projecting rock and gazed down. My hair stood on end with terror» (Jules Verne «Journey to the interior of the Earth»). - (букв. Я посмотрел вниз со строительной вышки. От ужаса у меня волосы встали дыбом).

По признакам «внезапности, продолжительности и непосредственности» чувства рассматриваемые идиомы обнаруживают определенные различия. Так, например, можно в течение длительного времени дрожать как осиновый лист (англ. to tremble like an aspen leaf), но нельзя неделями и месяцами находиться в состоянии, когда волосы встают дыбом, или же поджилки трясутся (англ. to be rocked back on ones heels). Идиомы, образно передающие состояние физической слабости, скорее обозначают внезапно возникшую и быстро проходящую эмоцию, которая может быть вызвана неожиданным появлением вооруженного человека, громкого звука. Такого рода идиомы связаны больше с волнением или с испугом, чем со страхом и ужасом. В рамках этой же оппозиции можно говорить и об идиомах, допускающих выражение различных способов действия: выражение to have goose-skin (англ.), рус. мороз подрал по коже вызывает представление о внезапно наступившем, непродолжительном чувстве страха, вызванном непосредственной опасностью, a to have got goose skin (англ.), рус. мороз по коже подирает - представление об эмоции не внезапно возникшей, не кратковременной, не связанной с непосредственной опасностью.

В целом можно констатировать, что между выделенными оппозициями, характеризующими семантическую структуру поля «страх», и метафорическими моделями, структурирующими его на основании образных ассоциаций, не прослеживается однозначных корреляций. В данном случае мы можем говорить о доминировании некоторых количественных характеристик. На наш взгляд, причина кроется не в принципиальном отсутствии дифференциации между отдельными метафорическими моделями и особенностями значения базирующихся на них идиом, а в том, что идиомы, по-видимому, могут противопоставляться друг другу по каким-то другим признакам, в отличие от слов. Таким образом, семантические оппозиции, выделенные на материале лексем в их прямых значениях (страх, ужас, тревога, испуг, волнение, опасение), оказываются не вполне адекватным инструментом для классификационного описания специфики идиоматических выражений.

Обратимся к примерам и попытаемся выделить семантические оппозиции, по отношению к которым идиомы со значением «страх» оказываются более «чувствительными». С этой целью рассмотрим несколько контекстов, восходящих к метафорической модели СТРАХ - ХОЛОД: «As if in response to it, Alice began to shiver and the flesh of her arms humped up in gooseflesh... Still she shivered helplessly, making the top blanket quiver and quake. Her face was dry and sweatless» (S. King «The Stand»). - «Словно в ответ на него, Элис начала дрожать, а руки ее покрылись гусиной кожей...

Она продолжала трястись в ознобе. Кожа лица была сухой» (С. Кинг «Противостояние»).

«Bad dreams, night mares - Lucy said...She shivered» (S. King «The Stand»). - «Плохие сны, кошмары, - сказала Люси...Она съежилась» (С. Кинг «Противостояние»).

«She ran her hands over them and a little shiver went through her. Evil, bad, oh it was!» (S. King «Carrie»). - «Она притронулась к ним ладонями и ее охватила дрожь. Зло, грех. Мама не раз ей говорила про Нечто. Опасное, древнее, невыразимое Нечто!» (С. Кинг «Кэрри»).

«At that point that I imagined Mike Andersons wife hugging him, and at the same moment whispering, «Make [Linoge] have an accident» in his ear. Man, what a chill that gave me!» (S. King «The storm of the century»). - «В этот момент мне представилось, как жена обнимает Майка Андерсона и одновременно шепчет ему на ухо: «Пусть (с Линожем) произойдет несчастный случай». Знаете, как у меня при этом кровь похолодела?!» (С. Кинг «Буря столетия»).

Возможность замены употребленных в этих контекстах выражений на идиомы модели СТРАХ - ФИЗИЧЕСКАЯ СЛАБОСТЬ представляется маловероятной, так как во всех представленных выше примерах употребления идиом «холода» речь идет о чувстве, не наносящем ущерба достоинству субъекта и вызванном объективными причинами, которые воспринимаются говорящим как вполне серьезные. Субъект эмоции представляется не как пугливый, робкий по натуре человек, достойный осмеяния или сожаления, а испытываемое им чувство - как мотивированное и оправданное внешними обстоятельствами. Эта разновидность страха рассматривается скорее как «благородное», чем как «унизительное» чувство, присущее сильным людям, способным совладать со своими чувствами. Именно поэтому возможно предположить замену любым представителем рассматриваемой метафорической модели, но невозможна замена идиомами, представляющими страх как физическую слабость или же стихию (ср. англ. to make blood run cold, рус. кровь заледенела в жилах, мурашки поползли по коже и англ. to loose heart, рус. душа ушла в пятки, затряслись поджилки и т.д.).

Идиомы метафорической модели СТРАХ - ФИЗИЧЕСКАЯ СЛАБОСТЬ в целом могут быть противопоставлены идиомам «холода» по указанным признакам. Человек, у которого душа уходит в пятки или поджилки трясутся, в стандартной ситуации будет оценен как человек трусливый, а испытываемый им страх - как преувеличенный, не оправданный реальными масштабами опасности. В контекстах от первого лица эти признаки несколько стерты, но и в этом случае говорящий объясняет свое состояние скорее внутренними, чем внешними причинами и не драматизирует его. Скорее, использование автором такого рода идиом по отношению к самому себе вносит в высказывание оттенок самоиронии.

Данное контекстное употребление идиом «физической слабости» и идиом «холода» подтверждает очевидность противопоставления этих двух метафорических моделей при попытке их взаимозамены:

«I glanced over at Teddys Amocco, and Ive seen something that made my blood run cold» (S. King «Carry». - «Я глянул на заправочную станцию Тедди и от увиденного у меня все аж похолодело внутри» (С. Кинг «Кэрри»).

В данном случае автор старается описать эмоциональное состояние героя, избегая употребления идиом «физической слабости». При возможной замене идиомы «холода» на «физическую слабость» (ср. Я глянул на заправочную станцию Тедди и от увиденного у меня затряслись руки) нам рисуется совершенно другая картина происходящего: герой предстает в образе не отвечающего за свои поступки, боязливого человека, не заслуживающего уважения и понимания со стороны читателя. Итак, страх, сопровождаемый проявлением физической слабости, лишен всякого благородства.

Интересно, что идиома to tremble like an aspen leaf (англ.), рус. дрожать как осиновый лист достаточно нейтральна в употреблении. Причина этого нам видится в том, что она имеет периферийное положение по отношению к идиомам «холода» и «физической слабости». Распространено использование рассматриваемой идиомы в контекстах, описывающих серьезные причины возникновения чувства страха, при которых человек вполне естественно не в силах контролировать свои эмоции. В подобных ситуациях нельзя говорить о чувстве, унижающем чье-либо достоинство. Так, в предложении «Сидя в приемной зубного врача и ожидая своей очереди, он дрожал как осиновый лист» (см.: Добровольский 1996: 87), причина страха связана с нежелательностью предстоящего посещению врача.

Идиомы подгруппы «физическая слабость» типа to loose heart (англ.), рус. все оборвалось внутри, сердце захолонуло проявляют гораздо большее сходство с метафорической моделью СТРАХ - ХОЛОД, при этом обозначая страх, идущий изнутри, а не обусловленный внешними обстоятельствами. Такие идиомы по своему контекстному употреблению очень близки к лексеме волнение:

«В кухне послышалось рычанье, и душа ушла в пятки. Но оказалось - вода шумит в трубах» (Д. Донцова «Бриллиант мутной воды»).

Таким образом, нам представляется возможным выделение трех семантических оппозиций для идиоматики поля «страх»:

- «благородный» vs. «неблагородный» страх;

- страх как чувство, вызванное серьезными vs. несерьезными причинами;

- страх как свойство натуры vs. чувство, вызванное под воздействием внешних факторов.

Корреляции, выявленные между метафорическими моделями и предложенными семантическими оппозициями, носят не случайный характер, а подчиняются логике закрепленных в идиомах этого поля образов. Чем более физиологичен образ, тем менее благородно испытываемое чувство страха. Образ «холода» ассоциируется с некоторой внешней по отношению к человеку силой, с которой он вынужден считаться, а потому и страх, выраженный через холод, представляется как чувство, вызванное серьезными внешними причинами.

Образы «физической слабости», наоборот, вызывают представление о внутренних состояниях человека, возникающих и без воздействия на него внешних сил. Предполагается, что в этом случае человек сам несет ответственность за свое состояние, в особенности за его внешние проявления. Неспособность совладать со своими эмоциями осуждается обществом, за исключением случаев, где речь идет о нарушении физиологически важных функций организма. Страх, концептуализируемый с помощью этих образов, осмысляется как серьезное, хотя и внутренне обусловленное чувство, не наносящее ущерб достоинству субъекта. Присутствие в образе идиомы одновременно идеи «холода и «физической слабости», увеличивает степень зависимости семантических эффектов от контекста.

Таким образом, специфика образности фразеологических единиц языка проявляется на среднем уровне абстракции, ориентированном на «обыденные знания» коллектива, что позволяет констатировать факт их принадлежности к периферии синонимического ряда. Образная составляющая выполняет функцию модификатора соответствующего концепта, позволяя осуществлять семантическую дифференциацию внутри парадигмы по несколько другим основаниям, чем это возможно с помощью слов в прямых значениях. В этой дифференцирующей функции, по-видимому, следует искать причину существования в языке большого количества близких по значению идиом. Наличие образной составляющей в плане содержания фразеологических единиц проявляется в различного рода сочетаемостных или ситуативных ограничениях, описание которых может служить диагностирующим инструментом: там, где нет различий в употреблении, нет и лингвистически релевантных различий в образной составляющей.

 

АВТОР: Хоменко О.Е.