Тропеизированные эмотивные лексемы
Отдельной группой в арго представлены лексические единицы, полученные путем семантической деривации, или вторичной номинации, слов или одного из лексико-семантических вариантов слов литературного языка, территориального диалекта или просторечия. По наблюдениям М.А. Грачева, такие арготические единицы - самая крупная часть лексикона в дореволюционном 1861-1917 гг. (автор их называет словами, полученными способом метафоры и способом метонимии) (Грачев 1986), и в современном арго (в этом случае автор говорит о лексико-семантическом способе) (Грачев 1995). Таким образом, в арготическом лексиконе в целом основными способами словопроизводства (или образования специфических арготических значений слов) являются метафорический и метонимический переносы. Вторичная номинация занимает такое же место и в эмотивном лексиконе.
В наиболее общем плане метафора представляет собой троп, основанный на переносе по сходству, тогда как метонимия - троп, основанный на переносе по смежности (Словарь литературоведческих терминов 1974). Между тем ключевые концепты метаязыка данных тропов - сходство и смежность, а также когнитивные механизмы осуществления переноса требуют пояснения.
В лингвистике метафора, рассматриваемая и как процесс, создающий новые значения в ходе переосмысления, и как готовое метафорическое значение, рассматривалась по большей части как стилистическое средство или художественный прием, чем как способ создания новых концептов. С начала 60-х годов прошлого, века проблема метафоры вышла из ведения риторики, где она изначально бытовала как один из тропов, перешагнула границы лингвостилистики, где изучалась как средство создания экспрессивной окраски текста, и стала предметом исследования специалистов по семантике и логике.
В принципе в теории метафоры могут быть выделены два направления - структурно-семантическое и когнитивное. Первое направление исследует метафору как процесс оперирования двумя взаимодействующими сущностями - «буквальным» значением и сопутствующими ему ассоциациями. Структурно-семантически метафора рассматривается в отечественной лингводидактической традиции, например в преподавании русского и английского языков (Шмелёв 1977; Фомина 1990; Современный русский язык 2001; Антрушина и др. 2000), что отражает устоявшиеся теоретические взгляды на проблему.
В целом за рамки данного направления не выходит интеракционистская теория метафоры И. Ричардса (Ричарде 1990) и М. Блэка (Блэк 1990), концепция Д. Дэвидсона, основанная на буквальном значении входящих в метафору слов (Дэвидсон 1990), теория Дж. Серля (Серль 1990), согласно которому метафорическое значение - это «значение говорящего».
Интерес к метафоре со стороны когнитивной науки связан с ее представлением как языкового явления, отображающего базовый когнитивный процесс. Когнитивная наука опирается, по крайней мере, на одну фундаментальную идею: «Суть её в том, что в процессе мышления мы выделяем два относительно самостоятельных и последовательных модуля. Во-первых, это структуры представления знаний в виде различных репрезентативных форматов типа фреймов или моделей и, во-вторых, это способы их концептуальной организации, то есть непосредственно стратегии и механизмы семантического вывода» (Петров 1996, 5). В таком случае метафора может быть интерпретирована в терминах взаимодействия некоторых когнитивных структур на основе определённого механизма семантического вывода. Когнитивный подход в исследовании метафоры представлен в работах Дж. Лакоффа (Лакофф 2004), Э. Ортони (Ортони 1990), Э. МакКормака (МакКормак 1990), В.Н. Телия (Телия 1988).
Поскольку все типы метафоризации основаны на ассоциативных связях человеческого опыта, метафора по самой своей природе антропометрична. Антропометричность метафоры состоит в соизмеримости сопоставляемых в метафоризации объектов в человеческом сознании безотносительно к реальным сходствам и различиям этих сущностей. Такое понимание естественно вписывается в антропологическую парадигму научного знания, исходящую из того, что человек познает мир через осознание своей предметной и когнитивной деятельности в нем.
Описание метонимии в терминах когнитивной семантики мы находим в работах Дж. Лакоффа и М. Джонсона (Лакофф, Джонсон 1987) и Дж. Лакоффа (Lakoff 1987). Как полагает Дж. Лакофф, «метонимия представляет собой одну из базовых характеристик познания» (Лакофф 2004, 11). В теории когнитивных моделей метонимическими признаются такие категории, когда часть (субкатегория, член категории, или субмодель) замещает целую категорию. К метонимическим моделям он относит социальные стереотипы, типичные примеры, идеальные случаи, образцы, генераторы, субмодели и выделяющиеся примеры.
Говоря о том, что «сущность метафоры состоит в осмыслении и переживании явлений одного рода в терминах явлений другого рода», Дж. Лакофф и М. Джонсон выделяют такие типы моделей, как структурные, ориентационные и онтологические метафоры (Лакофф, Джонсон 1990). В первом случае одно понятие структурно упорядочивается в терминах другого, большинство ориентационных метафор связано с пространственной ориентацией, онтологические метафоры «обслуживают разнообразные цели»: «Подобно тому как данные человеческого опыта по пространственной ориентации порождают ориентационные метафоры, данные нашего опыта, связанные с физическими объектами (в особенности с нашим собственным телом), составляют основу для колоссального разнообразия онтологических метафор, то есть способов трактовки событий, действий эмоций, идей и т.п. как предметов и веществ» (Лакофф, Джонсон 1990, 407-408).
Рассмотрим типы когнитивных моделей, характерных для тропеизированного лексикона в арго на материале полной выборки лексем, полученных с помощью метафорического и метонимического переноса, извлечённых из словаря В.Б. Быкова «Русская феня: Словарь современного интержаргона асоциальных элементов». В целом в данном словаре доля тропеизированной лексики ниже (7,7%), чем в материалах М.А. Грачёва. Этот факт ещё раз указывает на неоднородность лексикографического описания арго и необходимость разнопланового корпуса данных. В описываемом корпусе тропеизированных лексем выделяются следующие когнитивные модели (расположены в порядке убывания частоты использования):
1. Анималистическая: бивень - дебил, борзый - нахальный, бык - хорошо работающий зек, бобёр - состоятельный человек, ворон - спецмашина для перевозки заключённых, гад - милиционер, голуби - письма, грач - простофиля, гусь - доносчик, гусак - стальной прут поверх стены заграждения, ёрш - изгнанный из воровской группировки, но выдающий себя за вора, жабры - рёбра, дятел - дурак, жало - язык, журавль - вольнонаёмный работник в ИТУ, змей - подлец, змея - поезд, железнодорожный состав, индюк - осведомитель в камере, канарейка - патрульная машина, козёл - пассивный педераст, кот - любовник, копыта - ноги, клоп - кнопка для звонка, выключатель, масть - категория воров, птичка - воровской инструмент, перья - погоны, рыба - хитрец, пройдоха, рысь - старый вор-рецидивист, снегирь - милиционер в форме, сазан - объект карманника, сука - изменник, предатель, тигр - заключённый колонии особого режима, тёлка - девушка, утка - провокатор, осведомитель, хобот - хапуга, шмель - кошелёк.
2. Артефактная: аквариум - камера, батон - полная женщина, булки - ягодицы, бушлат - гроб, баян - шприц, веник - придурок, вывеска - лицо, витрина - женская грудь, гитара - женские половые органы, грабли - руки, гармошка - батарея, зонтик - крышка от параши, игрушка - пистолет, икона - правила внутреннего распорядка в ИТУ, кукла - подлог, люстра - зеркало, пика - нож, фитиль - хилый человек, дистрофик, хомут - горло, хомут - тюрьма, чурка - азиат, шашлык - кавказец, шило - стамеска, ширма - орудие карманника, шить - обвинять, шланг - дебил, ясли - челюсть, яма - место скупки краденых вещей.
3. Антропная: академик - авторитет, уголовник, акробат - педераст, балерина - отмычка, бродяга - авторитет, доктор - адвокат, наставник, гонец - связной, генерал - наставник, детский - небольшой, незначительный, жених - жертва шулера, звонарь - собака, казак - контролёр в ИТУ, президент - главарь, матёрый вор в законе, слесарь - вор, совершающий кражи со взломом, семья - группа осуждённых, которые вместе питаются, Столыпин - вагон для перевозки заключённых, стряпчий - мошенник, выдающий себя за юриста, фашист - политзаключённый, поп - политработник в ИТУ, печник - активный гомосексуалист, танкист - бомж, химик - осуждённый на принудительные работы, крепостной - заключённый, чех - чеченец.
4. Механистическая: автомат - авторучка, амбразура - рот, вертолёт место для сна в карцере, велосипед - вид издевательства, керогаз - огнестрельное оружие, колёса - таблетки, поддувало - рот, маховик - кулак, насос - шприц, самосвал - вид издевательства, фуганок - доносчик, утюг - политработник в ИТУ, шлюз - выездные ворота в ИТУ, прибор - яички, трюм - карцер, припаять - добавить, разборка - выяснение отношений, подсос - нехватка, дефицит, инструмент - половой член.
5. Ботаническая: ботва - волосы, ветка - рука, дуб - рубль, дупло - анальное отверстие, завянуть - замолчать, капуста - деньги, липа - подделка, малина - притон, маслина - пуля, поганка - ложь, роза - отбитое горлышко бутылки с острыми краями, семечки - чепуха, ерунда, укроп - мужик, деревенщина.
6. Вещественная: антрацит - морфий, воздух - деньги, грязь - тушь, газ - спиртное, дым - денатурат, керосин - спиртное, компот - валюта, кровь - личное имущество, чернила - низкосортное вино, мусор - милиционер, снотворное - чугунная гирька на цепи, кистень.
7. Пространственная: дорога - канал связи, бродвей - плац, зона - колония, крыша - руководство, руководители.
8. Физическая: луна - лампочка, подогревать - поддерживать, вакуум камера-одиночка.
9. Организационная: абвер - оперативный отдел в ИТУ, академия - тюрьма, биржа - производственная зона в колонии.
10. Звуковая: загреметь - попасть, угодить, хруст - деньги.
Кроме того, выделяется метонимическая модель, которая может частично пересекаться с описанными выше: дачник - вор, промышляющий на дачах, дырка - расстрел, дырка - женщина, крест - санчасть, Столыпин - вагон для перевозки осуждённых, шашлык - кавказец, напёрсток - вид мошенничества, кулак - побои.
Следует иметь в виду, что метафоризация эмотивных номинаций не является чем-то исключительным, встречающимся только в исследуемом социолекте. По данным «Русского семантического словаря» наименования лиц по тому или иному признаку манифестируют такие метафорические модели, как 1) анималистическая: букашка, выдра, гадюка, глиста, голубка, жаба, жаворонок, жеребец, кобылка, козявка, орёл, тля, червяк; 2) ботаническая: сморчок, фрукт, 3) вещественная: отбросы; 4) механистическая: кувалда, кнопка, каланча; 5) медицинская: холера; 6) артефактная: колобок, пышка, комод.
Далее рассмотрим подробнее, как действуют механизмы метафорического и метонимического переноса в формировании семантики эмотивной арготической лексемы.
Центральным звеном формирования эмотивности в тропеизированных лексемах является блок (Д) + (О), как и в случае с лексемами, полученными путём морфологической деривации. В то же время в словообразовательных дериватах мотивация значительно отличается от аналогичной в тропеизированных лексемах. В первом случае она формируется из значения мотивирующей основы, если формант не обладает собственными эмотивными характеристиками, кроме того, может включаться значение словообразовательного форманта. К этим двум параметрам обязательно добавляется денотативная семантика мотивированной лексемы, которая облигаторно несёт арготическую аксиологию.
В тропеизированных дериватах мотивациониый компонент функционирует иначе. В.В. Химик пишет о том, что «базовая модель жаргонной метафоризации - «сопоставление несопоставимого», соединение невозможного, столкновение вторичной номинации с первичной семантикой образного прототипа» (Химик 2000, 88). Мы критически рассматриваем данный тезис, поскольку критерий сопоставимости/несопоставимости весьма ненадёжный и когнитивно некорректный: нельзя подходить к метафорическому и метонимическому переносам с позиций строгого логического сходства или смежности. Метафорическое сходство и метонимическая смежность устанавливаются говорящим в ходе его креативной когнитивно-дискурсивной деятельности, и таким образом творится семантика «возможных миров».
Рассмотрим действие мотивационного компонента на примере лексем словообразовательного гнезда с исходным словом мусор - милиционер, а также фразеологизма: мусор, мусорёнок, мусорило, мусорина, мусориха, мусорка, мусорник, мусорница, мусорня, мусорок, мусорочек, мусорюга, мусорский, мусоргский, мусоровоз, мусоропровод, мусор-крохобор, мусор цветной. В приведённом списке выделяются следующие виды единиц эмотивного лексикона:
1. Тропеизированная лексема: мусор - сотрудник правоохранительных органов.
2. Суффиксальные дериваты на основе тропеизированной лексемы: мусорёнок, мусорило(а), мусорина, мусорок, мусорочек, мусорюга - милиционер; мусориха - женщина-милиционер; мусорня, мусорьё - собират. к мусор в значении «сотрудник правоохранительных органов»; мусорник, мусорница - отделение милиции; мусорка - милицейская автомашина; мусорский - прил. к мусор.
3. Сложные слова на основе тропеизированной лексемы: мусоровоз - милицейская автомашина, мусоропровод - КПП в следственном изоляторе, мусор-крохобор - работник вытрезвителя.
4. Контаминация на основе тропеизированной лексемы: мусоргский - милиционер, следящий за порядком в театре.
5. Фразеологизмы на основе тропеизированной лексемы: мусор цветной - военнослужащий внутренних войск.
Лексема мусор генерирует эмотивность за счёт следующих факторов: (1) денотативного компонента, имеющего (2) однозначно отрицательную оценку в арготической субкультуре, (3) мотивационного процесса, который сопрягает два фрейма - лицо и вещество. В терминах Дж. Лакоффа и М. Джонсона подобное сопряжение может быть рассмотрено как онтологическая метафора ЧЕЛОВЕК - ВЕЩЕСТВО, причём вещество с весьма определёнными характеристиками: бесполезное, неприятное, мешающее, от которого следует избавляться. Можно, конечно, сказать, что в данном случае имеет место «сопоставление несопоставимого», однако подобные утверждения мало конструктивны в описании лингвокогнитивного механизма метафорического переноса.
Все суффиксальные дериваты отсылают к мотивирующей лексеме мусор. Лексемы мусорёнок, мусорок, мусорочек с помощью деминутивных суффиксов усиливают исходную депрециативность (от англ. depreciative - умаляющий, унизительный, уничижительный), заложенную в мотивирующей лексеме за счёт экспрессии метафоры. Формант в данном случае выполняет функцию модификатора, поскольку все основные семы, формирующие семантическую структуры лексем, уже наличествуют в мотивирующей основе (лицо, профессия - «менты», соотнесённость с образом вещества - ненужного и неприятного, презрение, отрицательная оценка).
Презрение и пренебрежение в сочетании с уменьшительностью довольно распространённое явление в кодифицированном языке, которое носит название уничижительности: «УНИЧИЖИТЕЛЬНЫЙ, -ая, -ое; -лен, - льна. 1. Уничижающий, унизительный (устар.). 2. В словообразовании: относящийся к образованию существительных - имеющий оттенок презрительности или пренебрежительности, часто в сочетании с уменьшительностью (напр. домишко, типчик, старушонка). У. суффикс, сущ. уничижительность, -и, ж» (СОШ). В арго такого рода уничижительность составляет одну из характеристик, имеющих важное функциональное и субкультурное наполнение: Пистолетик не трогай, начальничек. Я вперёд успею (П. Нилин). Начальничек, брось ключи в чайничек (Росси). Причём, негативные характеристики подобных употреблений не вызывают сомнений: Всё бы хорошо, жить можно в посёлке: и вино, и бабы. Да начальничек один уж больно домогался. То ему не так, это ему не эдак. Козёл, словом (СТРА). Катафорическая связь начальничек - козёл является наглядным доказательством этого.
Функцию отсылки к оценке денотата (с точки зрения эмотивности) выполняет и формант - ло/ла, ср.: лепила - сотрудник правоохранительных органов, приписывающий человеку несовершённое преступление, тот, кто лепит; трёкало - болтливый человек, тот, кто трёкает, базарило - болтун, тот, кто много базарит. Если в рассматриваемом словообразовательном типе лексема водила - водитель не имеет негативной окраски, то прежде всего потому, что нейтрально оценивается денотат, равно как и мотивирующий глагол водить.
Несколько иначе обстоит дело в отношении лексемы мусорина. В этом случае формант -ин(а), который может иметь, как известно, значение единичности (горошина) и лица (жадина), приобретает синкретичное значение, совмещая личную и вещественную семантику. К этому случаю может быть применено высказывание В.В. Химика: «...особенность субстандартной метафоры - синкретичная природа семантической трансформации слова, результатом которой оказывается смешанный характер содержания производного слова» (Химик 2000, 90). Эмотивный смысл подобного синкретизма в рассматриваемом примере заключается в том, что словообразовательный формант как бы отзеркаливает метаязыковую формулу метафоры ЧЕЛОВЕК - ВЕЩЕСТВО, лежащую в основе образования мотивирующей лексемы, дублирует её предикацию (X есть Y), которая соединяет два фрейма в нечто новое - прежде всего по эмотивной заряженности.
Другие суффиксальные дериваты построены по словообразовательным моделям русского языка в его различных разновидностях: мусориха (ср.: повариха), мусорня (ср.: пекарня), мусоръё (ср.: вороньё), мусорник (ср.: бумажник), мусорский (ср.: преподавательский).
Лексема мусорня имеет следующие значения: 1. собир. к мусор; 2. милиция как учреждение; 3. то же, что мусор. Таким образом, первое значение является результатом словообразовательной деривации, второе значение представляет собой метонимический перенос первого значения, а в третьем случае словообразовательное значение устраняется и на первый план вновь выходит исходный смысл, полученный в результате метафоризации: Отняв с микрофона огромную волосатую лапу, он бросил в трубку ласково и душевно всё ещё бубнящему «мусорне» - полковнику: «Заткнись, гнида...» (Ф. Бутырский).
Слова мусоровоз и мусоропровод создают добавочную долю эмотивности за счёт включения в метафорические механизмы новых фреймов: специального автотранспорта и приспособления в домах. Таким образом, в данных лексемах оказываются задействованными как словообразовательный механизм (то, что перевозит мусор, то есть милицию), который формирует прежде всего денотативный компонент, так и метафорический механизм (фрейм 1 - специальный автомобиль для милиции фрейм 2 - специальный автомобиль в системе коммунального хозяйства), который формирует эмотивный компонент за счёт столкновения фреймов.
Лексема мусоргский сталкивает два фрейма - композитор и милиционер, объединённые рамками одного локуса; в то же время в семантике лексемы сохраняется исходная метафора. Таким способом формируется специфическая черта данной лексемы: она сохраняет исходную метафоризацию, кроме того, добавляется антономазия, чем и создаётся людический (от лат. ludus - игра, забава, шутка) эффект подобной контаминации.
Синкретизм семантики и контаминация языковых средств с целью достижения депрециативного и людического эффектов - весьма распространённое арготическое явление, характерное для различных социальных разновидностей. Яркой иллюстрацией этого явления может служить сочетание ментокрылый мусоршмитт - милицейский вертолёт. Словарь снабжает это выражение пометами авто, мол. (автомобильное, молодёжное) (БСРЖ), в то же время оно построено на базе арготических лексем мент и мусор. Контаминация лексем мент и винтокрылый порождает первый компонент сочетания, тогда как - контаминация лексем мусор и мессершмитт - второй. Каламбурный эффект создаётся с помощью созвучия винтокрылый / ментнокрылый, мессершмитт / мусоршмитт, экспрессия усиливается использованием и в прилагательном, и в существительном синонимичных корней, а также за счёт общих культурных ассоциаций (мессершмитт - вражеский).
Фразеологизм мусор цветной представляет собой выражение с аналитическим типом значения, где цветной реализует значения «сотрудник милиции в форме», уточняя таким способом семантику первого компонента.
Проведённое описание способов действия механизмов метафоры и метонимии в лексемах разных типов приводит к подтверждению вывода, высказываемого исследователями относительно двух способов метафорического переосмысления - метафорической номинации и метафорической реноминации. Первым способом «весьма активно пользуются все социально-профессиональные подъязыки для обозначения некоторых реалий соответствующей субкультуры, чуждых остальному миру и поэтому не имеющих в массовом сознании специальных языковых обозначений, хотя, разумеется, они всегда могут быть обозначены описательно» (Химик 2000, 91). Второй процесс - «метафора - характеризация», или «метафорическая реноминация», которая служит для экспрессивного, эмотивного переименования общеизвестных понятий. Мы не согласны с предложенным В.В. Химиком основанием противопоставления «реалии субкультуры/общеизвестные понятия». По нашему мнению, основное противопоставление заложено во внутренней форме используемых терминов - номинация vs. характеризация. Кроме того, данные виды метафоры можно рассматривать, прежде всего, как особенности механизма образования арготических лексем, а не как типологические их характеристики, поскольку в конкретных лексемах данные свойства зачастую выступают как синкретичные. Так, лексема покупатель - официальное лицо, приехавшее в пересыльную тюрьму за партией осуждённых, представляет собой пример метафоры-номинации: Желанные гости на пересылках стали покупатели, слово это всё чаще слышалось в коридорах и камерах безо всякой усмешки (А.Солженицын). Лексема олень - дурак - типичная метафора-характеризация: Ну, бля, олень, ни хрена не просекает! (СТРА). Лексема зола - ничтожная воровская добыча совмещает в себе черты номинации и характеризации.
В качестве промежуточного итога описания тропеизированных арготических лексем, можно отметить следующее.
Во-первых, основным способом переноса является метафора; метонимический перенос выступает как вспомогательный и часто вместе с метафорическим. Во-вторых, метафора и метонимия вступают в сложные отношения со словообразовательным механизмом, представляя арготическую номинацию как синкретичный процесс. В-третьих, центральным звеном формирования эмотивности является блок (Д) + (О), где метафора и метонимия составляют основу действия мотивационных процессов. В-четвёртых, метафора остаётся основным механизмом мотивации и в словообразовательных дериватах, если мотивирующая лексема представляет собой семантический дериват. В-пятых, эмотивные тропеизированные лексемы репрезентируют метафоры-характеризации, а не номинации в чистом виде, поскольку последние не обладают эмотивностью.
Предлагается следующая классификация модусов эмотивности в арготическом лексиконе. Первый блок составляет так называемый модус прямой эмотивности, сферой действия которого оказываются арготические междометия. Он назван прямым, поскольку эмоции в лексемах данного типа не называют, а выражают эмоции. Второй блок - модус дополнительной эмотивности, суть которого состоит в том, что он как бы дублирует, повторяет или усиливает эмотивные характеристики, заложенные в семантике мотивирующей основы. Третий блок - это модус тропеизированной эмотивности, который представляет собой реализацию эмоционального отношения к предметам и явлениям в процессе переносов различного вида, прежде всего метафорического, а также метонимического. Рассмотрим модусы эмотивности с точки зрения их содержания, опираясь на классификацию, предложенную В.В. Химиком. Материал показывает, что креативный подбор модификатора фреймовой рамки, характера скрытого сравнения формирует типовые для арготических слов модусы экспрессивности, неизменно сопряжённые с манифестацией эмотивных характеристик. Это следующие модусы: (1) снижение и вульгаризация, (2) усиление и аффектация, (3) насмешка и ирония, (4) игровая имитация, (5) романтизация и украшение.
1. Снижение и вульгаризация. Данная установка наглядно реализуется в таких лексемах, как опустить, опускание, опущенный. Противопоставление верха и низа имеет общекультурный характер (Лаккофф, Джонсон 1987), однако в арго оно отмечено специфическим субкультурным наполнением, за которым стоят традиции, касты, обряды, татуировки. Именно поэтому эта оппозиция пронизывает весь арготический лексикон, а не только тропеизированную лексику: опущенка - то же, что опущенный, поднарник - забитый, униженный заключённый, загнать под нары - подчинить своей воле. Снижению служит также метафорическое опредмечивание человека: кастрюля - голова, верёвка - назойливая женщина, валенок - медлительный человек, брус - новичок в тюрьме, бублик проститутка, одеяло - любовница. В определённой мере к снижению можно отнести «когнитивное опрощение» номинируемых явлений, в том числе через нарушение родовидовых отношений: лепить - лечить, понятие закон (воровской), люди - профессиональные преступники, трест - шайка преступников, девушка, девочка, девица - проститутка.
2. Усиление и аффектация. Воровское арго «как бы специально приспособлено для форсированного выражения эмоций, для аффектации» (СТЛБЖ): сгореть - потерпеть неудачу, дышать (нечем) - нечем платить долг, загрунтовать - арестовать, засыпаться - потерпеть неудачу. Причём аффективное восприятие характерно не только для неприятных ситуаций: засмолить - закурить сигарету (с гашишем), убиться, улететь, въехать - войти в состояние наркотического опьянения, засадить - совершить половой акт.
3. Насмешка и ирония. В связи с данным модусом метафоры мы не можем не согласиться с В.В. Химиком, который считает, что «дополнительные коннотативные наращения насмешки, иронии, циничной бравады самым тесным образом связаны со всеми модусами экспрессивности криминальной метафоры: снижением и вульгарностью, усилением и аффектацией, и поэтому вычленение отдельных коннотаций носит условный характер, можно говорить лишь о преобладании какого-то семантического компонента в сложной семантико-прагматической структуре криминонима» (Химик 2000, 121).
4. Имитация (насмешка). В некотором смысле это продолжение насмешки и иронии, но проявляется она в ином качестве, карнавальном, в котором реализуются некоторые модели номинации, характерные именно для воровской речи. Карнавальный смех М.М. Бахтин признавал амбивалентным: «Он весёлый, ликующий, и - одновременно - насмешливый, высмеивающий, он и отрицает, и утверждает, и хоронит, и возрождает» (Бахтин 1990, 17). «На карнавальной площади - читаем мы у М.М. Бахтина - в условиях временного упразднения всех иерархических различий и барьеров между людьми и отмены некоторых норм и запретов обычной, то есть вне карнавальной, жизни создаётся особый идеально - реальный тип общения между людьми, невозможный в обычной жизни. Это вольный фамильярно-площадной контакт между людьми, не знающий никаких дистанций между ними». Так, часто воровство представляется как нормальная деятельность. Особенность данного вида категоризации в арготической картине мира состоит в том, что воровские профессии рассматриваются в терминах фреймов обычных, некриминальных видов деятельности. Карманная кража представляется как покупка, вагонные и вокзальные кражи - как мойка и т.д. Именно в этом сопоставлении фреймов и состоит специфическая криминальная ирония: купец - карманный вор, покупать - воровать, покупка - украденный предмет; мойщик - вагонный вор, мыть - красть в вагонах, стирать - красть ручную кладь в вагонах и на вокзалах, стирка - воровская специализация.
5. Украшательство и романтизация. На подобные особенности арго обращал внимание ещё в середине 30-х годов прошлого века Д.С. Лихачёв, приводя в одной из своих статей такой отрывок из арготического фольклора:
Он покапал, а меня зачурали И в уголовку меня повели. Долго допрашивал агент с наганом: С кем ты на мокром, девчонка, была. Я же так гордо ему отвечала: Это душевная тайна моя.
Он писал, что «с точки зрения исследователей воровского языка и современного русского, воровское слово есть слово, снижающее и вульгаризирующее речь. Это неверно. Речь вора всегда приподнята, с воровской точки зрения воровской язык патетичен. ... Воровские слова употребляются как снижающие речь только в среде, не занимающейся профессиональным воровством, в среде так называемых «блатыканных» и «шпаны», к которым воры относятся с особым презрением» (Лихачёв 1992, 368-369). Именно тенденцией к романтизации и украшательству можно объяснить такие семантические переносы, как музыка - арго, блатная музыка, музыкант - человек, знающий арго.
Таковы основные модусы арготической эмотивности, которые по своему содержанию распространяются на рассмотренные выше типы эмотивных лексем в арго.
АВТОР: Цыбулевская А.В.