Концептуальная модель междисциплинарного исследования феноменов «государство», «государственность», «государственный интерес»
Склонная к некоторой экзальтации и провиденциалистскому пессимизму западная юриспруденция и социология уже достаточно давно оценивают минувший XX век как век «великого кризиса государства», предпочитая говорить о его регрессе и разложении, поскольку, по словам английского социолога М. Гинсберга, «до сих пор не были обнаружены законы общественного развития, - следовательно, законы прогресса».
В основе таких суждений лежат специфически оцениваемые реалии современной цивилизации, испытывающей глобальные потрясения. Действительно, разгул терроризма, транснациональной и национальной преступности, этнические, религиозные и территориальные конфликты не вселяют уверенность в способность государства обеспечить мир и покой граждан и общества, делая в известной мере понятным скепсис, например, криминологических теорий, предрекающих необходимость приспособления государства к господству криминальных структур, ибо сама социальная реальность девиантна.
Едва ли способны добавить уверенность в возможности государства противостоять негативным тенденциям социального развития активно происходящие во второй половине минувшего столетия процессы развала супердержав и массового сепаратизма, которым охвачены не только бывшие республики СССР и ряд государств бывшего «соцлагеря», но и в целом благополучные Англия, Австралия, Канада, Новая Зеландия, а также США, в которых активизируются силы, стремящиеся, например, к воссоединению Техаса с Мексикой или придания большей автономии штату Нью-Йорк.
Скепсис по отношению к государству как организующей системной субстанции распространяется и на государственные институты, формируя проекты политических переустройств, ориентированных на непосредственную демократию, самоуправление населения. Наиболее радикальные проекты предусматривают, например, в трактовке американского футуролога Э. Тоффлера, «сдать на слом» Конгресс США, Палату общин и Палату лордов, Немецкий Бундестаг, японский парламент, конституции и судебные системы, поскольку они «более неспособны работать: больше не отвечают нуждам радикально изменившегося мира». Э. Фромм предлагал заменить законодательные органы государства совокупностью групп по 500 человек, представляющих все население, для обсуждения вопросов насущного бытия социума; Ю. Хабермас настаивает на необходимости отказаться от практической реализации людьми своего мнения и убеждения, пока не удастся убедить всех остальных граждан в правильности своей точки зрения.
Идеи западных юристов, социологов, футуристов нередко находят благоприятную почву и на российской земле, формируя весьма оригинальные концепции «обустройства России», в которых, с теми или иными модификациями и акцентами по поводу роли государства и системы государственной власти, настойчиво проводятся идеи духовного возрождения российского общества, возвращения к национальным истокам.
Сегодня среди здравомыслящих ученых едва ли найдется тот, кто станет отрицать роль и значение духовности и национального самосознания в формировании, поддержании и развитии социума в целом и государства как его организующей субстанции в частности. Однако это не означает возможность смешения очевидных границ между правом и нравственностью, правосознанием и моралью, государством и общинной, светской и духовной властью. В этой связи достаточно странными представляются позиции отдельных российских ученых-правоведов.
Так, известный административист К.С. Вельский, обосновывая необходимость укрепления исполнительной власти, придания ей большей динамичности, оперативности, научной обоснованности, делает несколько неожиданный вывод о возможных путях решения этой задачи: «спрашивать совета у церкви», поскольку это «моральная обязанность органов исполнительной власти на всех уровнях при решении вопросов экономического, культурно-духовного и бытового характера», а церковь, «давая советы должностным лицам, поучая их, заботится не о продуктивности и целесообразности мероприятий, проводимых органами исполнительной власти, а о том, чтобы эти мероприятия сообразовывались с духом Евангелия». Трудно не согласиться с прозвучавшей в литературе негативной оценкой ряда высказываний К.С. Вельского, в том числе подобной «симфонизации», по его выражению, светской и духовной власти, и напоминанием о том, что «ученому-администрати- висту нельзя забывать, что Российская Федерация по Конституции - светское государство, а это означает отсутствие какой-либо церковной власти, в том числе и духовной, над государственными органами. К тому же, учитывая многонациональный характер Российской Федерации, автору приведенной цитаты не мешало бы объяснить, почему руководители, например, таких республик как Татарстан или Башкортостан, Бурятия или Дагестан, Калмыкия22 или Марий Эл должны сообразовывать свои решения с духом Евангелия, а не, скажем, с духом Корана».
Вне критической оценки о сути российской государственности не могут остаться и отдельные суждения теоретика права и государства А.М. Величко. Приводя в целом верные примеры кризиса современной российской государственности, он, обращаясь к творческому наследию блестящей плеяды российских ученых-энциклопедистов XIX века, делает из анализа их работ несколько неожиданные, на наш взгляд, выводы. Так, по его мнению, «не светская наука, а христианское наукоучение, христианское правосознание и христианский идеал государственности должны быть положены в основу наших альтернативных исканий», а создание «учения о христианкой государственности, как положительной и перспективной противоположности учению о светском государстве, является актуальной научно-практической проблемой человечества и самой науки». Лишь обращаясь к «христианскому наукоучению», продолжает автор, «мы получим научное учение о государстве, которое позволит реализоваться русской государственности».
Оставляя без комментария весьма уязвимый для критики тезис о том, что создание учения о христианской государственности является актуальной научно-практической проблемой человечества (едва ли с этим согласятся представители, например, исламской, буддистской или иудейской государственности), зададимся по крайней мере двумя вопросами: во-первых, является ли обращение к христианству, как, впрочем, и к любой иной религиозной догматике, основой для построения современной научной теории о сущности светского государства, во-вторых, как и по каким критериям оценивать сущность государств, возникших и возникающих в ходе распада супердержав и крушения колониальных империй? Попытаемся найти ответы на эти вопросы в интересной и по-своему оригинальной работе А.М. Величко.
Предвидя очевидную спорность своего суждения, о «христианском наукоучении», А.М. Величко, отмечая извечное противопоставление объективности науки и субъективности религии, подчеркивает, что на самом деле здесь «не все так просто»; возможности светской науки ограничены кругом обусловленных «разумными причинами» наблюдаемых и исследуемых фактов и игнорированием непознанных явлений, поэтому она нуждается в «некой основополагающей идее, которая могла бы послужить основой приложения добытых ею опытных данных». Однако поскольку, продолжает А.М. Величко, светская наука пытается познать мир исключительно собственными усилиями (т.е. не опираясь на религиозную догматику), она утрачивает «необходимую цельность познания», а используемые ею методы представляет собой «измененное, искаженное христианское миропонимание».
Не мене важно обратить внимание и на другое. Почти тысячелетие потребовалось многочисленным этническим сообществам, населяющим территорию бывших Российской Империи и СССР, для того, чтобы пройти путь от родоплеменных общин, феодальных княжеств, ханств, каганатов и эмиратов до современных государств, являющихся полноправными членами международного сообщества. Представители обществоведческих наук, прежде всего правоведы, политологи, социологи, осмысливая этот путь и прогнозируя перспективы развития государственности уже на постсоветском пространстве, приходят нередко к прямо противоположенным выводам.
Для одних обретение национальной государственности «туземцами» и «инородцами» - казахами и туркменами, узбеками и таджиками, киргизами и грузинами, армянами и азербайджанцами, молдаванами и финнами - естественный путь эволюции теории и практики государственного строительства, путь, в процессе которого каждая нация и национальность сама решает, как ей жить, «каким богам молиться», как распоряжаться богатствами своей земли. Для других формирование национальной государственности, идет ли речь о суверенной государственности в Средней Азии, Закавказье или национальной автономии в России, это крах имперской идеи, мессианской роли государство-образующей нации, в данном случае - русской, это следствие «пагубных» идей демократии и либерализма.
«Можем ли мы, - спрашивает А.М. Величко, - уровнять без опасения нарушить баланс органических и неорганических элементов общества и угрозы кризиса, а то и саморазрушения государства, все национальные группы этого политического союза? Можно ли было, к примеру, давать в XVIII - XIX вв. политические права, равные с публичными правами коренной, русской нации, полякам - традиционным врагам России? Можно ли давать равные публичные права лицам, придерживающимся иных религиозных конфессий». «Это требование, - отвечает на свой вопрос автор, - выглядит само- уничтожающим для государства, когда его распространение охватывает представителей конфессий, исконно являющихся врагами христианства, например - иудеев».
По мнению Величко, это не приводит к «угнетению или дискриминации инородного населения», поскольку речь идет «всего-то» о публичной власти, об управлении государством, «созданного совсем не этими группками», или об отдельных отраслях промышленности, имеющих стратегическое значение для государства, которые «не могут быть предоставлены всем, кто пожелает их получить».
Этот вывод, если его «очистить» от научной фразеологии легко умещается как в нехитрую житейскую мудрость: «всяк сверчок знай свой шесток», так и в государственную имперскую политику тех держав, которые на разных исторических этапах развития цивилизации избирали путь завоевания чужих территорий, неся населявших их народам мессианские идеи, в равной степени базирующиеся и на исламской, и на христианской «исключительности». Как свидетельствует история, в основе захватнической политики арабского халифата и его продвижения на территории современной Средней Азии в начале нашего тысячелетия, набегов крестоносцев на древние земли эстов, ливов, русичей, колониальной политики Англии или Франции в Новое время лежит не столько исламская или христианская «идея», сколько прагматичный государственный интерес, связанный с захватом рабов, плодородных земель, рынков сбыта и т.д.
Комментируя процессы образования национальных государств на основе республик бывшего СССР и его партнеров по социалистическому лагерю, А.М. Величко сам термин государство применительно к этим новообразованиям берет в кавычки на том основании, что они «зачастую никогда ранее не владели государственным суверенитетом», не отмечены стремлением «сформировать свою национальную культуру» и отличаются «явно выраженным шовинизмом». Лишая обретшие на постсоветском пространстве государства самостоятельности и самодостаточности, автор подчеркивает, что «их появление на политической арене знаменуется не столько наличием свежих национальных идей, хотя бы в сфере государственности, сколько заявлениями о своей принадлежности к «западной цивилизации», что бы мы под этим ни понимали: капитализм, индустриализм или постиндустриализм».
Представленные тезисы этого автора и их аргументация представляются нам некорректными и в научном, и в этическом отношении. Некорректными хотя бы потому, что их экстраполяция на все постсоветское пространство и за его пределы фактически перечеркивает государственность более 100 стран, возникших за последние десятилетия на обломках колониальной системы, в том числе Алжира и Индии, Мозамбика и Зимбабве, Анголы и Гвинея-Бисау, Хорватии и Черногории, Чехии и Словакии, перечеркивает историю и культуру «инородцев» и «туземцев», некогда населявших Российскую Империю, а ныне получивших свою государственность: узбеков и таджиков, казахов и туркмен, киргизов и финнов, грузин й армян, украинцев и азербайджанцев. Разумеется, далеко не все процессы, которые происходят в современных среднеазиатских - Кыргызстане, Туркменистане, Узбекистане или европейских - Украина, Белоруссия, государствах, можно оценивать положительно с точки зрения демократии или соблюдения прав человека, однако это не дает оснований для отрицания права каждого народа на выбор своего пути развития собственной государственности.
Сегодня едва ли найдется здравомыслящий ученый или политик, который станет отрицать важность духовных начал развития государственности. Однако и здесь есть свои крайности. По нашему мнению, в условиях многонационального государства следует быть крайне осторожным, предлагая те или иные модели «возвращения к духовным истокам». Нередко за ними просматривается призывы не к уважению к национальной культуры, а к возрождению религиозности, причем возрождению по «двойным стандартам».
Если речь идет о христианстве, то, например, исполнительной власти в Российской Федерации следует «спрашивать совета у церкви» с тем, чтобы принимаемые решения «сообразовывались с духом Евангелия». Если речь заходит о исламе, население начинают пугать «исламским фактором», а на страницах научных изданий из Корана выбираются и цитируются только аяты, могущие, по мнению приводящих их авторов, свидетельствовать об агрессивности ислама и геополитических устремлениях его догматики.
Все государства на постсоветском пространстве, независимо от того, какую религию исповедует верующая часть их населения, являются государствами светскими; церковь отделена от государства и государство от церкви. Едва ли в этих условиях можно говорить о возможности, тем более - необходимости, для публичной политической власти испрашивать совета у служителей церкви; превозносить гуманизм одной религии и подчеркивать мракобесие другой. Разумеется, религия - христианская, мусульманская, буддийская - лежала в основе духовного созревания этносов, в основе формирования их государственности и правовой системы. Но не только в религии сегодня заключается духовность нации, тем более духовность светского государства.
Мы не стали бы столь остро ставить вопрос именно таким образом, однако от верного в теоретическом отношении понимания сути современной государственности и государственных интересов зависит практическая государственная внутренняя и международная политика, обостряя в современном мире такие проблемы, как экономическая и идеологическая экспансия, соблюдение государственного суверенитета, терроризм и право каждой нации на самоопределение. В этой связи исследование проблем государственности вообще и национальной государственности в частности следует начинать с решения ряда методологических проблем научного познания этого сложного и многоаспектного явления. Исходным моментом здесь является обоснование теоретической модели исследования. Сделать это тем более необходимо, потому что в современной юридической науке отсутствует единое понимание и трактовка как самого термина «государственность», так и методологического инструментария ее исследования.
В.Е. Чиркин, раскрывая содержание термина «государствоведение», отмечает, что оно означает изучение государства, а в более широком значении - государственности, элементы которой присущи субъектам (составным частям) федераций и национально-государственным образованиям (например, политическим автономиям). В дальнейшем изложении он употребляет понятия «государство» и «государственность» фактически как синонимы, отмечая, в частности, что институты государственности, например, институт главы государства, являются частью более широкой структуры - государства.
М.А. Чешковым выдвинута концепция о трех формах государственности в эпоху цивилизации - монадная, отраженная и самодостаточная. В основе концепции лежат идеи автора об отношении государства к социуму, представленные триадами: монадная государственность - община - индивид, являющийся эманацией локального социально-природного микрокосмоса; отраженная государственность - общество - автономный, или суверенный, индивид, который выступает конституирующим элементом отдельных агрегативных (в т.ч. классовых) образований и социума в целом; самодостаточная государственность - тотальная общность - индивид как эманация социальной (а не природной общности). П.Л. Белков, комментируя концепцию М.А. Чешкова, отмечает, что лишь отраженная форма является государственностью вообще, самодостаточная же государственность, представленная и тоталитарным государством, и «государством всеобщего благоденствия» или его разновидностями, отрицая государственность вообще и стремясь подчинить себе общество, является по существу анти-государственностью.
П.Л. Белков не аргументирует свою позицию, в силу чего остается неясен его тезис о том, почему ранняя государственность является государственностью вообще, а ее более поздняя, развитая форма, выступает как анти-государственность. За излишней, по нашему мнению, усложненностью и наукообразностью терминологии М.А. Чешкова трудно уловить суть исторического процесса формирования государства и государственности, хотя исходная посылка его суждений - о социальной общности как отправной точке анализа этого процесса, представляется верной и продуктивной. Однако для корректной в научном отношении реализации этой идеи необходима теоретически обоснованная модель методологии исследования государственности в рамках избранной научной специальности. Сделать это тем белее необходимо, что государственность рассматривается нами во взаимосвязи с такой категорией, как «государственные интересы», а она также далеко не однозначно трактуется в научной литературе.
Дело в том, что методология - явление интегральное, объединяющее в себе ряд компонентов: мировоззрение и фундаментальные общетеоретические концепции, всеобщие философские законы и категории, обще- и частнонаучные методы. Поэтому методологию нельзя сводить к одному из названных компонентов, в частности, к методу или учению о методах, поскольку за ее пределами останутся другие компоненты. Но дело не только в этом. Методология не является простой суммой теоретико-мировоззренческих концепций, принципов, методов и средств познания, выработанных отдельными отраслями науки. «Подобно тому как невозможно лишь из совокупности эмпирических данных вывести теорию предмета науки, так и сумма компонентов методологии не образует ее системы».
Методология как система не сводится к составляющим ее компонентам, она имеет и свои собственные, относительно самостоятельные, интегративные закономерности развития. Эти закономерности обусловливают то, что компоненты методологии, будучи объединенными в органически целостную систему, вступают в связи, отношения и взаимодействия между собой и тем самым приобретают свойства, отличные от их единичного существования и действия: фундаментальные общетеоретические концепции пронизывают мировоззрение; методы познания, сохраняя относительную самостоятельность, вместе с тем выступают как учение о методах и соответствующих теоретико-гносеологических обобщениях; всеобщие философские законы и категории освещают применимость (или границы применимости) обще- и частнонаучных методов в конкретных исследованиях, равно как и последние обогащают арсенал философии, и т. д. и т. п.
Иными словами, методология представляет собой сплав составляющих ее компонентов и выступает вовне, по образному выражению В.П. Кузьмина, в виде своеобразного «свода законов» научного познания. Этот сплав образуется в основном из двух взаимосвязанных блоков методологического знания: теоретико-мировоззренческих концепций и системы методов познания различного уровня. В силу этого принципиальная теоретико-концептуальная схема или модель любого корректного в научном отношении исследования должна складываться из двух уровней: методологического, базирующегося на общетеоретических принципах познания, обще- и частнонаучных методах исследования конкретных отраслевых наук, привлекаемых для изучения того среза объективной реальности, который избран объектом исследования, и методического, представляющего собой совокупность всеобщих, общих и специальных методов исследования, необходимых для раскрытия сущности того среза объективной реальности, который избран предметом исследования.
Просматривающееся в данной констатации противопоставление объекта и предмета исследования и, соответственно, методологического и методического уровней их познания и описания - лишь кажущееся. Различие объекта и предмета выступает как различие между статикой и динамикой их вычленения из объективной реальности, различие между простым описанием внешней стороны научного познания и выявлением его внутренней структуры, механизмов и логики развития. Объект исследования всегда определенным образом дан исследователю и воспринимается им через призму существующего в данный момент знания. Уровень развития знания задает основные компоненты модели действительности, «картины мира».
Еще раз особо подчеркнем тезис о том, что именно уровень развития наличного знания формирует исследовательскую модель анализа действительности. В этой связи трудно признать верной позицию А.М. Величко, отмечающего что методология едина и для светской науки, и для теологии. Светская наука вообще и юриспруденция в частности основывается на наличном знании, теология - на вере. Религиозность или атеизм исследователя при этом не играют значимой роли. Светский ученый-государствовед, даже если он глубоко и искренне верит в Бога, не может строить теорию возникновения и развития государственности, опираясь на мифологию о шести днях Творения, что не исключает возможность использования в качестве историографического источника те или иные положения Библии, Талмуда или Корана.
Если мы принимаем тезис о том, что методология - это своеобразный «свод законов» научного познания, системно объединяющий множество компонентов, из которых оно складывается, мы должны признать и то, что методология конкретного исследования всегда индивидуальна, в известной степени неповторима и уникальна именно потому, что неповторим не только «набор» компонентов, но и последовательность их «включения» в процесс научного познания. Сделаем три уточнения, касающихся именно «включения» компонентов методологии в процесс научного познания.
Во-первых, методология есть общенаучный феномен, объединяющий всю совокупность принципов, средств и методов познания. Однако ни один из общенаучных принципов, подходов, методов не имеет методологического значения вне предмета той науки, в которой он применяется, а также вне конкретного объекта познания, исследуемого с позиций данной науки.
Во-вторых, большинство современных теоретических или теоретико-прикладных исследований носят или должны носить междисциплинарный характер. В этой связи общая схема включения методологических теорий, концепций, процедур предполагает использование не только общенаучной философской методологии, но и частнонаучной методологии, призванной «обслуживать» комплекс специальных, отраслевых наук, привлекаемых к междисциплинарному исследованию. При этом частнонаучные методологии сохраняют с общенаучной методологией все формы фундаментальных связей: связь происхождения, развития, функционирования.
Применительно к правовым исследованиям в качестве такой частнонаучной методологической основы выступает общая теория государства и права, которая возникает и действует на стыке философии и отраслевых юридических наук. В зависимости от целевой ориентации исследователя в ходе познания им могут использоваться методологические процедуры отраслевых юридических наук, поскольку каждая юридическая наук - это определенная теория и ее предметом выступает определенный аспект понятийно-правового познания социального мира, а также иных гуманитарных или естественных наук, помогающих раскрыть бытие тех или иных срезов правовой действительности через взаимодействие, взаимопроникновение экономики и демографии, психологии и социологии, истории и естествознания.
В-третьих, деление методологии на уровни - условно и призвано выполнять скорее дидактическую роль, поскольку между различными уровнями методологии существует органическая связь, взаимозависимость и взаимопроникновение. Так, тот или иной частнонаучный метод используется с учетом общенаучных методов исследования, обязательно основывается на всеобщих законах и категориях философии, направляется мировоззренческой позицией самого исследования. В свою очередь, всеобщие законы и категории философии, так же как и мировоззренческие установки, сами по себе ничего не дают для познания конкретных объектов, если они механически «прикладываются» к исследуемым объектам в надежде получить соответствующие знания. Было бы неверным полагать, что использования одного метода философии вполне достаточно для познания изучаемого объекта. Философские методы действуют не изолированно друг от друга, а «все вместе», «высвечивая» то одну, то другую сторону, черту, особенность исследуемого объекта, а в единстве - его целостность как в генетическом, историческом, так и в субстанциональном, содержательном, функциональном отношении. Это значит, что при исследовании того или иного объекта надо переходить от одного метода к другому, или, по Д.А. Керимову, от «монометода» - к «полиметодам». С этих позиций соотношение методологического и методического уровней в предложенной нами теоретико-концептуальной модели корректного в научном отношении исследования - это схема диалектического соотношения целого и части, системы и элемента, общего и отдельного.
Какова же принципиальная теоретико-концептуальная модель государствоведческого исследования феноменов «государственность» и «государственный интерес»? Как представляется, ее основой, исходным моментом является высший уровень методологии - философская методология или диалектико-мировоззренческий уровень познания тех сложных, многоаспектных взаимозависимостей, которые определяют фундаментальные формационные связи государства как правового явления с системой общественных отношений, образующих социум, упорядоченной и организующей юридической субстанцией которого выступает государство.
Следующий шаг - «включение» методологических процедур социальной философии (общей социологии) как интегративной науки об обществе, и общей теории права как интегративной науки о правовой жизни общества. Общая социология является наукой об основных и главных закономерностях общества как единого целостно-системного образования, о его истории в логической интерпретации, о современном состоянии и перспективных тенденциях развития. Осуществляя глобальный синтез всех отраслей обществоведческого знания, она обогащает себя и, вместе с тем, вооружает каждую из этих отраслей всеобщей теорией общества, на основе и в соответствии с которой каждая отраслевая общественная наука изучает свой специфический предмет как часть или определенный срез общественного целого.
Социологию не интересует мир как целое. Ей безразличны сопоставления социального и природного, анализ их субстанциальных свойств и различий. Она рассматривает общество как самодостаточную систему социальных связей и отношений, которая содержит в себе самой причины своего существования и изменения. Вне социологического взгляда на общество правоведение, в том числе конституционное, административное, уголовное, гражданское право, не смогут выделить и описать те общественные отношения, которые подлежат правовому регулированию, правовой упорядоченности, защите и охране.
Разрабатываемая общей социологией целостно-системная картина общественного бытия - это образ объективной реальности, жизнедеятельности общества со всеми его «плюсами» и «минусами». В силу этого общая социология в системе общественных наук играет ведущую роль, выступая, во- первых, в качестве обобщающей, логико-синтезирующей науки, впитывающей в себя наиболее значимые достижения отраслевых общественных наук; являясь, во-вторых, теоретико-методологической основой для их развития.
Аналогичную функцию выполняет и общая теория права и государства, но на более конкретном уровне, т. е. в рамках отраслевых юридических наук. Общая теория права, и здесь следует согласиться с Д.А. Керимовым, интегрирует, систематизирует и обобщает знания и достижения отраслевых юридических наук и тем самым создает целостно-системную картину правовой жизни общества. С другой стороны, интегрируя отраслевые юридические науки, общая теория права выступает для них той методологической основой, на которой каждая отраслевая юридическая наука исследует свой специфический предмет как часть или определенный срез правового целого. Не случайно поэтому B.C. Нерсесянц определяет предмет теории права и государства как «формулирование, разработка и конкретизация общего понятия права и государства в качестве предмета и метода юриспруденции как системы юридических наук».
Следует, правда, оговориться, что предложенная дефиниция разделяется далеко не всеми правоведами. В.Е. Чиркин, например, склонен расчленять теорию государства и права на две самостоятельные дисциплины: теорию государства (государствоведение) и теорию (философию, энциклопедию) права, рассматривая в качестве предмета государствоведения «возникновение и тенденции развития государства и его институтов, взаимоотношения государства с другими общественными явлениями в структуре связей: государство - общество - коллектив - человек, организация, функции и методы государства и его органов, роль должностных лиц и государственных служащих, соотношение государства и местного самоуправления».
Отмеченные характеристики общей социологии, теории права и теории государства обуславливают их теоретико-методологическое значение не только для развития отраслевых наук, но и для конкретных исследований, в нашем случае - исследования проблем обеспечения государственных интересов Российской Федерации в контексте укрепления российской государственности, формируя его методологическую логико-концептуальную модель восхождения познания от общего к частному. Использование методологических возможностей общей социологии, теории права и теории государства применительно к исследуемой нами проблематике может быть представлено следующим образом.
Общая социология, конкретизируя достижения обществоведческих наук, создает целостно-системную картину общественного бытия, социального порядка, предлагая исследователю возможность выбора между различными толкованиями общества: субъектным, который рассматривает общество как особый самодеятельный коллектив людей, деятельным, который полагает, что обществом следует считать не столько сам коллектив, сколько процесс коллективного бытия людей, организационным, который рассматривает общество как институциональную систему устойчивых связей между взаимодействующими людьми и социальными группами. При этом именно общая социология оперирует таким понятием как «интерес» или унифицированное общество, т.е. «общество вообще» - логическая модель, воплощающая в себе универсальные свойства социальной организации, которые, по словам С.Л. Франка, проявляются и в племенах древних кочевников, и в современных государствах. В свете общей социологической теории вызывает серьезные сомнения обоснованность приводимой нами позиции М.А. Чешкова и П.Л. Белкова о «государственности вообще», о чем пойдет речь в дальнейшем изложении.
Общая теория права и государства, конкретизируя достижения отраслевых юридических наук, создает целостно-системную картину возникновения, развития и функционирования правовой сферы жизнедеятельности общества, в которой свою «ячейку» занимает право и правосознание, политико-правовые воззрения и теории, правовая политика и ее отраслевые модификации. При этом общая теория права выступает средством, по выражению B.C. Нерсесянца, юридико-теоретического освоения значимых для юриспруденции достижений других наук путем как юридизации методов (и в целом познавательных средств и приемов) других наук, так и формирования новых юридических дисциплин на стыке юриспруденции и смежных наук (философия права, социология права, юридическая политология, юридическая антропология и т.д.).
Подчеркивая методологическую значимость общей социологии и общей теории государства права, следует иметь в виду, что специальные науки (и общественные, и естественные) также разрабатывают и общетеоретические положения, имеющие гносеологическое значение, и общенаучные и частнонаучные методы, применяемые для исследования специфических объектов. В этой связи методологический уровень или конкретно-научная методология исследования государственных интересов и государственности должен быть дополнен методологическим аппаратом отраслевых наук. Наиболее существенным здесь представляется три момента.
Во-первых, государство является по своей сути сложным системным образованием. В этой связи исследование и самого государства и происходящих в нем процессов, например, механизмов обеспечения государственных интересов, должно строится на основе системного подхода к этим феноменам. Системный подход или метод относится к классу общенаучных понятий и категорий, выполняющих методологические функции в научном познании. В наиболее общей форме суть системного исследования заключается в том, что оно предполагает всесторонний анализ сложных динамических целостностей, части которых - подсистемы данных целостных систем - находятся между собой в органическом единстве и взаимодействии. Системный подход к исследованию сложных динамических целостностей позволяет обнаружить внутренний механизм не только действия отдельных его компонентов, но и их взаимодействия на различных уровнях. При этом появляется возможность обнаружения содержательной и организационной «многослойности» систем, взаимосвязей и взаимозависимостей их элементов, раскрытия процессов функционирования различных явлений бытия как сложных целостных образований.
Применительно к исследованию государства и в более широком смысле - государственности, системный подход позволяет описать сложную структуру этого явления, выделить институты государственности (например, институт главы государства, институт конституционного правосудия или институт исполнительной власти), раскрыть взаимосвязь и взаимозависимость их функционирования в целом (например, взаимодействие парламента и президента, парламента и правительства), а также содержательную специфику и организационное многообразие отдельных элементов этих институтов применительно к конкретным государствам и государственным образованиям (например, Государственная Дума в Российской Федерации и Государственный Совет - Хасэ в Республике Адыгея или Верховный Хурал в Республике Тыва и т.д.).
Во-вторых, функционирование государства и его институтов обеспечивается нормами различных отраслей права. Это означает, что при его исследовании должен быть использован методологический аппарат отраслевых юридических наук соответственно целевой ориентации конкретного исследования. В первую очередь, речь должна идти о национальном конституционном праве и сравнительном конституционном праве, изучающем институты различных государств; об административном праве, без которого трудно понять и объективно оценить функционирование государственной администрации. Если в процессе исследования возникают вопросы защиты конституционного строя и территориальной целостности может возникнуть необходимость обращения к нормам уголовного права; востребованными окажутся и нормы международного права.
В-третьих, государственности противостоят дезорганизующие воздействия различного социального происхождения, в том числе - транснациональная и национальная преступность, межнациональные, конфессиональные и территориальные конфликты. Обеспечение целостности государства, его суверенитета во многом зависит от поиска и реализации средств противодействия этим дезорганизующим, деструктивным явлениям. Отсюда необходимость обращения к таким дисциплинам, как юридическая конфликтология, криминология, история права и государства, история правовых учений и т.д.
Представляется, что фундаментальные государствоведческие исследования не должны игнорировать собранный и систематизированный в других отраслевых юридических науках эмпирический материал, пренебрегать такими методами исследования, как моделирование и интерпретация, анализ и синтез, гипотеза, аналогия, обобщение, индукция и дедукция, формализация, квантификация и т.д., плодотворно применяемые в теоретическом правоведении, в ходе социологических и криминологических исследований. Пределы использования этих общенаучных методов и их «набор», а также перечень междисциплинарных связей определяются целью и задачами конкретного исследования.
Автор: Иванов В.П.