Национальная и конфессиональная политика красных и белых на Северном Кавказе в годы Гражданской войны

Гражданская война на Северном Кавказе была наполнена не только классовым, но и этническим содержанием. Представители горских народов участвовали в этих событиях, как на стороне красных, так и белых, в отдельных случаях действовали самостоятельно. Мотивы участия в этой войне были самыми различными, но в наименьшей степени, это были идеалы, цели и задачи пролетарской революции. Из горской среды выделились как сторонники большевизма, ставшие после установления Советской власти на Кавказе её опорой в регионе, так и её ярые противники.

Что же касается большинства горцев, живших повседневными заботами, то они были далеки от самостоятельного понимания сущности происходившей борьбы и, в основном, ориентировались на духовных и светских лидеров своих общин. Отношение горцев к той или иной власти иногда определялось географическим положением. Малая Кабарда, находящаяся между большевиками и ингушами, всецело признала Советскую власть. Большая Кабарда, примыкавшая к фронту восставших Терских казаков, выступила против Советской власти.

Состояние национальных проблем ко времени Гражданской войны в России была такова, что отрыв окраин, происходивший из-за слабости центральной власти, становился слишком очевиден. Его опасность усиливалась возрастанием гражданского противостояния и тем, что «временные российские правители Юга и Востока, лишенные преемственности власти и исторической традиции, не могли рассчитывать на скорое, безболезненное и всеобщее признание». При этом исход этого противостояния на Северном Кавказе зависел, в значительной мере, от способности той или иной политической силы реализовать на практике приемлемый для местного населения вариант решения национального вопроса.

Россия всегда была полиэтничной страной со сложным историческим и культурным наследием. Кроме проблем экономических и политических трансформаций важнейшей в её развитии являлась проблема управления полиэтничным обществом в рамках одного государства. Многонациональный состав населения России создавал сложности формирования общенационального самосознания. У большинства народов России за долгую имперскую историю сложилось двойное самосознание: этнонациональное и общероссийское. В этой двойственности следует искать корни постоянной борьбы центробежных и центростремительных сил в многонациональном государстве. Политические лагеря, борющиеся за власть, должны были не только учитывать это, но и искать, претворять в жизнь такие тактические и стратегические построения, которые соединяли бы в сознании народов этнонациональное и общероссийское.

В Российской империи этнические границы были слабо выраженными, а этнические идентичности имели не взаимоисключающего характера. Этнические и национальные конфликты являлись продолжением социальной конфликтности. При том, что этнические чувства являются одними из первых социальных чувств человечества, а потому они наиболее сильны, этнические конфликты оставались одной из древнейших форм социальной конфликтности, которая сопровождает всю человеческую историю. В реальном общественном процессе сложно обнаружить этнический конфликт в чистом виде. Он впитывает в себя классовые, религиозные, экономические и иные составляющие.

Наиболее важной причиной этнических конфликтов на Северном Кавказе было малоземелье. Здесь разрастание этнических движений было связано, в первую очередь, с земельным вопросом. В условиях модернизации решение национального вопроса приобретало иной, нежели до XX в. характер. Неравноценное положение национальных окраин в России, национальный гнёт был и, несомненно, революционизирующим фактором. По мнению Булдакова, «империи обычно закладывают мины замедленного действия по своей периферии». Самоидентификация - внутренняя потребность любой нации. Особо она проявляется в критические периоды истории. Поэтому распад империи нес в себе опасность разрастания этнофобии. Февральская революция 1917 г. породила надежды этнических элит. Выразив признание Временному правительству, они надеялись на решение национальных проблем. Вскоре стала ясна тщетность этих надежд.

После Октября 1917 г. произошёл всплеск этнической конфликтности. На Кавказе, по существу, разгорелась настоящая межэтническая война. Напряженность между этносами была порождена не самим фактом их существования, а политическими, экономическими, историческими и рядом других обстоятельств. Кризис государственности, проявившейся во всех сферах жизни общества, спровоцировал межэтническую напряженность и сепаратистские устремления. Начался процесс провозглашения национально-государственных образований, противостоявших Советской власти. В ноябре 1918 г. Союз объединенных горцев Кавказа, созданный ещё в мае 1917 г., провозгласил Горскую республику. Она охватывала территории Дагестана, Чечни, Ингушетии, Осетии, Кабарды и черкесских племен. Последние были объединены еще и с Кубанским казачьим войском. Во главе Горской республики стоял нефтепромышленник А. Чермоев. Затем появилось Терско-Дагестанское правительство, которое с созданием Горской Советской республики распалось в марте 1918г. В Дагестане была провозглашена Республика горцев Северного Кавказа, выступившая против Советской власти. На отсутствие единой крепкой власти в стране население Кавказа отреагировало усилением инстинкта самосохранения. Обе революции в России стали явлениями этнопровоцирующего характера. Полиэтничность российского общества требовала в условиях модернизации перехода от жесткого имперского централизма к адекватным правовым формам существования такого общества.

Стадиальные разрывы между местными социумами, порождавшие объективное отставание в развитии некоторых народов, требовали дифференцированного подхода в осуществлении национальной политики. Национальный вопрос не мог быть решен простым провозглашением вопрос не мог быть решен простым провозглашением гражданского равенства и устроением местного самоуправления. Результативность в его решении зависела от того, насколько та или иная политическая сила сможет системно решить весь комплекс социально-экономических, политических, социокультурных проблем национальных окраин. Программа и тактика политических сил в национальном вопросе стала одним из наиболее действенных средств в борьбе политических сил за власть.

Национальный вопрос не мог быть решен одинаково для всех народов, сложным оказался процесс определения государственного статуса разных этносов. Стремление к легититимации автономий - территориальных и культурно-национальных, - оставляло суть межэтнических отношений. Властные структуры этносов стремились к упрочению собственной власти на автохтонной территории и крайне неохотно ангажировались российскими политическими силами и участвовали в их междоусобной борьбе. При этом, национальные движения распадались на неустойчивые политические структуры и не могли составить серьезную силу против даже некрепкого центра.

Явление этноцентризма, т.е. склонности воспринимать все жизненные явления с позиции своей этнической группы, при известном её предпочтении, особо ярко проявлялось в годы Гражданской войны. Гибельной была идея националистически настроенной части горских народов отгородиться в условиях кризиса и заняться внутренней организующей работой, а затем выступить активно, в зависимости от сложившейся политической обстановки. При этом, они отметали идею союза с любой из русских воюющих сторон. На чрезвычайном заседании Северо-Кавказского эмирства, при рассмотрении национального вопроса были приняты следующие решения: считать представителей Советской власти только гостями; шариатская монархия независима и автономна; «инородцы» - оскорбительное понятие, Деникин - враг, так как называет нас бандами». В годы пребывания белых на Кавказе Союзный меджлис горцев Кавказа призывал их к созданию своих национальных независимых государств и борьбе с генералом Деникиным.

Стремление мусульманских народов к территориальной автономии выглядела как этноизоляционистская акция, призванная защитить свое духовное своеобразие территориальными границами.

Ошибкой является видение в нерусском национализме только злокозненности и эгоизма «неблагодарных националов». Крайние формы периферийного национализма стимулировались растущим национализмом среди русских (и наоборот).

Патерналистский характер российской государственности формировал особое состояние национализма и интернационализма в отношениях и идеологии многонационального общества. Несмотря на радикальность и пропагандистскую парадность лидеров, ментальность этнических окраин оставалась этноиерархической и, в то же время, имперской. Сепаратизм был тактикой спасения этносов среди всеобщей анархии, но он в свою очередь, усиливал её.

После Октября 1917 г. полного проявления сепаратистских настроений не получилось, из-за появления собственных большевиков. Даже при наличии левых настроений национальные политические деятели, зачастую, понимали революцию по-своему, и на практике пытались трансформировать большевистскую доктрину в соответствии с собственными представлениями. Национально-религиозные чувства и политические настроения горцев Северного Кавказа отразились в клятве аскера Народной армии Совета обороны, руководящего антиденикинским восстанием. Данная на Коране, она говорила о защите «шариата, свободы и независимости народов Северного Кавказа».

Мусульманские социалисты, воспринимая союз с большевиками как необходимость, никогда не забывали об укорененности в сознании горцев ислама и его нравственных и правовых начал. Многие историки сходятся во мнении, что идею Советов не удалось внедрить окончательно в горское сознание. Лидеры этнических движений принимали её, считаясь с объективными условиями и примыкая к побеждающей стороне, при этом, стремились вырвать у руководителей новой России уступки. В телеграмме Наркомнаца в восточные окраины России, опубликованной в «Правде», говорилось о том, что «на окраинах Советская власть еще не успела стать «народной» и содержался призыв использовать её как способ вовлечения автономий. Решающую роль в поддержке власти играли факторы военного превосходства и способность социально-экономическими преобразованиями добиться поддержки населения.

Базовой чертой российского имперства всегда был этнопатернализм. Но неверно было бы предполагать, что «центр тяжести» национального вопроса находился во взаимоотношениях центра и зависимых народов. Ещё одной составляющей его была и межэтническая конфликтность. Все национальные движения имели разную философию и конечные цели. Ослабление «центра» вело к усилению межэтнических конфликтов.

Малочисленным народам, пытавшимся держаться в стороне от столкновений, этого почти не удавалось. Их втягивали в противоборство на полях Гражданской войны. Тот же Половцов отмечал, что «старики боятся национального вопроса, чтобы не создалось впечатления войны туземцев против русских». Межэтническая конфликтность стала ещё одной составляющей Гражданской войны. Она использовалась разными политическими силами в собственных интересах.

Мощной провокацией этнических движений на Кавказе был политико- экономической и правовой приоритет казачества. При том, что современники отмечали сравнительно спокойные отношения «с туземцами» на Кубани, на Тереке самоопределившиеся «горские народы огнем и оружием начали разрешать спорные исторические вопросы». Казачье руководство Терека добивались, чтобы общерусская власть «жестко взяла их в руки». Особенно решительно требовали они жестких мер против ингушей и чеченцев. Для этого, по решению Терского казачьего круга кара-ногайцы, осетины и кабардинцы должны были быть присоединены к Терскому войску «на равных правах». Но осетины предъявили требование замены Войскового круга Краевой думой и искусственного союза не получилось.

Северокавказские этносы находились на разных уровнях развития, обладали неодинаковым политическим опытом, были в различной степени русифицированы. Но основная их часть добивалась федерализации страны и культурной или территориальной автономии в рамках единой России. Именно эту национальную программу предложили большевики. Поначалу их приход к власти подтолкнул местных националистов к отмежеванию от «русской анархии». В сущности, поначалу это было на руку большевикам, укрепляло их позиции в центре распадающейся империи. Но по мере утверждения советской власти в стране, очевидной становилась проблема сохранения Северного Кавказа в составе России. С. Шаумян писал: «Злейшим врагом революции на Кавказе всегда был и остается национализм». В этих условиях отрицательную немалую роль играла не разработанной национальной политики. Даже на II съезде Советов должным образом не были представлены национальности России. Не было ни одного человека от мусульман. Председатель Дагестанского областного гражданского исполнительного комитета Дж. Коркмасов вспоминал о том заседании Порт-Петровского Совета, где обсуждался вопрос о захвате власти большевиками в столице: «Отношение к большевистскому перевороту было, в общем, отрицательное».

Как правило, с подобных условий большевики начинали свою работу среди северокавказских народов. Здесь вырабатывались свои проекты решения национального вопроса. На II съезде народов Терека был представлен проект по национальному вопросу. В нем говорилось: «Принципиально высказываясь за организацию всех народов в персональную форму национально-культурной автономии, съезд, считаясь с историческими условиями жизни народов Терской области, их географическим распределением и условиями текущего момента, признает единственно целесообразной в настоящее время форму территориального союза: 1) чеченского, 2) русского, 3) осетинского, 4) кабардинского, 5) ингушского, 6) балкарского, 7) караногайского, 8) кумыкского и других». И далее: «национально-культурные права меньшинств, проживающих в пределах территорий каждого национального самоуправления, ограждаются представлением им права на национально-персональную автономию (как союзу личностей, принадлежащих к одной нации) с правом внутреннего сближения». Этот проект был принят большинством голосов. Немалую роль в подготовке такого проекта сыграла деятельность большевиков.

Почему большевики более терпимо относились к традициям, культуре, религии горцев, нежели к тем же явлениям собственно русского народа? Потому, что видели в них антиимперских союзников? Через них хотели начать реализацию идеи мировой революции? Боялись приобрести в них опасных врагов? Видели в них антиказачьих союзников? Хотели предотвратить распад государства, а значит, его ослабление? По видимому все эти факторы влияли одинаково на выработку большевистской национально политики.

Процесс конструирования гражданской нации в России к началу XX в. остался незавершенным. Большевики, приходя к власти привнесли новое, опирающееся на марксистско-ленинскую доктрину, видение нации, как этно- нации. Большевистская идеология, провозглашавшая интернационализм, в то же время укрепляла территориальную и кровную этничность на принципах социалистического (а вернее «этнического») федерализма.

Несмотря на организацию национальной государственности при наличии разноуровнево организованной системы, большевики всегда стремились унифицировать национальные отношения. В дооктябрьский период они говорили о создании унитарного демократического централизованного государства с широкой областной автономией. Прагматизм и условность политической тактики большевиков предопределили их действия в борьбе за массы. Поэтому в 1917-1918 гг. они признали целесообразность федеративного устройства Российского советского государства. «Декларация прав народов России» провозгласила право наций на самоопределение, что имело чрезвычайно важное значение для укрепления новой власти на окраинах страны.

III Всероссийский съезд Советов в январе 1918 г. принял «Декларацию прав трудящихся и эксплуатируемого народа». В ней впервые законодательно была определена форма правления в стране. Советская Российская республика учреждалась на основе свободного союза освобожденных наций, как федерация советских национальных республик. Каждой нации было предложено принять на своем съезде самостоятельное решение о желании участвовать в федеративном правительстве. В общих чертах структура государственной власти, взаимоотношения между её центральными и местными органами были определены в постановлении съезда «О федеративных учреждениях Российской республики». Конституция РСФСР 1918 г. закрепила федеративное устройство страны по национально-территориальному принципу.

Специальной статьи о праве выхода из федерации, не было, но в ст. 49 говорилось, что к ведению Съезда Советов и ВЦИК относится признание выхода из Российской Федерации отдельных её частей. Конституция не определяла национально-государственный состав республик. Почему? Потому ли, что многие народы приступили только что к созданию своей государственности или потому, что ещё не были разработаны основы национально-государственного строительства? По-видимому, играло роль и то, и другое. В это время лозунг большевиков «Право наций на самоопределение вплоть до образования самостоятельного государства» не был столь теоретически разработан, чтобы конкретно быть практически реализованным. Но его пропагандистское звучание играло очень важную роль в расширении социальной базы советской власти. Вторая Программа РКП(б) в 1919 г. утвердила принцип федерации, как тип советской государственности.

После декларативного объявления прав наций на самоопределение продолжался поиск форм и методов советского национально-государственного строительства. Новые этнические государственные образования формировались не путем заключения договоров субъектов с центром, а путем декретирования нового образования сверху. Так шла апробация государственно-правовых форм союза. Практика, особенно в условиях войны, формировала авторитарную природу этих отношений. Но она сочеталась с активной социальной политикой большевиков, необходимой для признания этническими меньшинствами новой власти. Первые национальные автономии и республики создавались, во многом, для удержания территорий. Помимо этого, на Северном Кавказе большевики надеялись на классовую поддержку и антиденикинские настроения горцев, а также экономические и природные ресурсы для проведения своей политики на местах.

Хорошо известно, что во вторую Программу партии на VIII съезде РКП(б) вошла формулировка Н.И. Бухарина, поддержанная И. Сталиным о самоопределении трудящихся классов каждой нации. Только в решениях VIII Всероссийской конференции РКП(б) в декабре 1919 г. было сказано о праве наций на самоопределение. При этом большевики признавали приоритет классовых интересов над национальными. Национальная политика большевиков, стержнем которой являлся классовый подход, противоречила сложному многоуровневому процессу развития национальных отношений. С другой стороны, формирование государственности горских народов оградило некоторые из них от полного уничтожения. Власть осуществляла свое руководство в новых государственных этнических образованиях посредством системы Советов, отделами и комиссариатами, подчиненными наркомату по делам национальностей.

Стихийно развивающийся процесс формирования новых этнических государственных образований мог привести к сложным последствиям. Член коллегии Наркомата внутренних дел Лацис в феврале 1918 г. писал, что представление права на самоопределение «неразвитым народностям без сильного или при совершенном отсутствии пролетарского элемента более чем опасно». Действительно, право народов на самоопределение в многонациональном государстве, т.е. определение своего политического статуса, включая право на создание суверенного государства, является, как ни парадоксально, главным правовым основанием сепаратизма. Большевики считали нации основой государственного строительства. Национальная государственность, сформированная для десятков народов бывшей империи, несла в себе опасность распада государства при малейшем ослаблении центральной власти (что, в итоге, и произошло).

За интернационализм в Российской истории, скорее, принимали относительную этнотерпимость, которая была связана с архаичностью политической культуры и неразвитостью национальной идентификации. Большевистское «самоопределение наций» было двуединым процессом сочетания этноидентификации и сохранения целостного и могущественного государства для развития мировой революции, прежде всего, через национальные окраины.

В силу сложности национального вопроса в России и некоторой «прямолинейности» программных требований большевиков процесс национального строительства, начавшейся сразу после Октября, носил крайне противоречивый характер. С одной стороны, перспективой большевистской национальной политики было слияние наций, с другой - вся деятельность большевиков приводила к резкому возрастанию роли этнического фактора в жизни общества.

В ноябре 1917 г. в «Декларации прав народов России» большевики изложили свои принципы национальной политики: равенство, суверенитет, самоопределение, отмена национальных и национально-религиозных привилегий, свободное развитие национальных меньшинств, этнических групп, проживающих на территории России. В декабре 1917 г. в обращении «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» идеи национальной политики были развиты до объявления свободы и неприкосновенности верований, обычаев и культурных учреждений мусульман. Декларировалось также право устраивать свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно. В документе определенно учитывались и тенденции к изоляционизму, и перспективы национально-социалистического радикализма.

В декабре 1917 г. Совнаркомом РФ на Терек был направлен политический комиссар М. Яндаров, чеченец по национальности. В его мандате, фактически, была представлена национальная программа большевиков: «ближайшая задача комиссара: очищение Терской области от банд Караулова и закрепление за русскими крестьянами, чеченцами, осетинами, ингушами, кабардинцами, кумыками, ногайцами и прочими их неотъемлемых прав на устроение своей национальной жизни». В 1918 г. большевики внесли изменения в свою национальную программу, высказавшись за федеративное государство, в котором у национальностей должны быть свои территории. Но идея федерации, как объединяющей формы государственного строительства, ставила на повестку дня массу практических вопросов, которые ещё предстояло обдумывать и решать. Стабилизация отношений с горцами была достигнута, в первую очередь, при помощи политического компромисса, предложенного всем горцам. В этом проявилось выражение новых исторических традиций российской государственности, как государственности не только русских, но и других народов.

При Наркомате по делам национальностей РФ был создан отдел горцев во главе с Умаром Алиевым. СНК принял постановление о создании при губернских и уездных Советах Северного Кавказа, Дагестана, Черноморской и Ставропольской губернии подобных отделов.

Предписанием СНК всем уездным и губернским Советам Северного Кавказа: Дагестана, Черноморской и Ставропольской губерний, в июле 1918 г. рекомендовалось «для планомерного удовлетворения нужд трудящихся горцев и объединения их вокруг Советской власти» «немедленно организовать отделы по делам горцев с подотделами, необходимость коих диктуется местными условиями». Организацию отделов поручали «левореволюционным организациям горцев, стоящим на советской платформе». С усилением опасности захвата Северного Кавказа белыми и боязнью потерять этот регион, большевики расширили границы прежнего видения национального вопроса. В октябре 1918 г. при Наркомнаце была учреждена чрезвычайная коллегия по делам Северного Кавказа. Целью его создания было обследование культурно-просветительных и экономических нужд трудящихся. Комплексный подход к решению региональных проблем мог служить для большевиков гарантией укрепления собственных позиций на Северном Кавказе. Для проведения этой работы предполагалось подобрать национальные кадры партийных и советских работников из горских национальностей.

В утверждении позиций большевиков на Северном Кавказе желаемое, нередко, выдавалось за действительное. Многие официальные документы, за исключением секретных, носили излишне парадный характер. Особенно это касается отчетов перед вышестоящими инстанциями. Показательной является телеграмма Г. Орджоникидзе В.И. Ленину о победе Советской власти на Северном Кавказе весной 1918 г.: «Осетины, ингуши, кабардинцы, дагестанцы, балкарцы проникнуты полным сознанием могущественности Советской власти и безграничным доверием к ней Население жаждет прибытия представителей центральной Советской власти». Такая оценка ситуации была явным преувеличением. Но она носила явно пропагандистский, «настраивающий» характер, что, нередко, достигало цели и до желаемого было необходимо подтягиваться.

Немалую роль в работе по национальному вопросу играла пропаганда. По утверждению генерала Половцова, энергичная пропаганда большевиков, чей центр был в Моздоке, «имела успех среди туземцев». При этом он отмечал, что большевики, несмотря на свой интернационализм, сильно играли на узко националистических тенденциях. Действительно, в соотношении «классового» и «интернационального» первое для большевиков было определяющим. Ярким тому примером стало поощрение ингушей, захватывающих казачьи станицы.

Противоречивость болыпевисткой национальной политики вытекала и из их доктриальных взглядов, в основе которых лежала идея унификации национальных отношений, и из неразработанности национальной политики и из-за необходимости решать слишком много вопросов. На важность решения этнических проблем и работы среди горцев многие руководители большевиков обращали внимание Центра. «Очень прошу хотя бы один раз в течение нескольких лет обратить внимание ВЦИК и партии на кавказский вопрос и выработать хотя бы руководящие принципы и основные положения в отношении Кавказа. После всех революций на Кавказе получился постоялый двор на широкой дороге» - писал А. Микоян В. Ленину в декабре 1919 г. Далее следовали его предложения по работе на Кавказе. Они сводились к следующему. «Политика на Кавказе должна отличаться чрезвычайной осторожностью (особенно на Северном Кавказе). Решительность должна сопрягаться с уступчивостью во второстепенном для нас сейчас вопросе национального и религиозного самоопределения. Красная армия на Кавказе должна быть интернациональной. Надо смягчать продовольственную политику. Решение о вооружении населения оставить на усмотрение местных организаций».

Большевики использовали близкие и понятные горцам формы организации армии, власти. Шариатские колонны, полки создавались на Тереке, в Кабарде, Малой Кабарде, Балкарии. В Нальчикском округе был сформирован такой орган власти, как военно-шариатский Совет. Учитывая сильное влияние шариата и адатов на горское население, большевики сохраняли шариатские суды, которые функционировали вместе с советскими. Штаб Терской областной группы во главе с Н. Гикало успешно использовал антиденикин- скую направленность движения шейха Узун-Хаджи.

Интернационализм большевиков имел классовую природу, поэтому враждебное отношение этнических элит (и не только) к новой власти нередко провоцировалось большевистской властью на местах. В 1918 г. И. Сталин рекомендовал С. Шаумяну быть «особенно беспощадным» по отношению к «дагестанским и прочим бандам»: с целью «внесения раскола внутри национальностей», пойти на провозглашение «автономии татар, армян и прочих, конечно, на советских началах». Даже в отчетах о политическом положении при определенной доле их тенденциозности рядом находились противоречивые сведения, дающие основания представить реальную картину настроений горцев. В одном и том же отчете о положении в Чечне имелись еледующие данные: « настроения горского народа в пользу Советской власти» и « казнены 79 участников грозненского восстания».

Так же не вписывались в национальную доктрину события 1918 г., произошедшие между жителями станицы Рязанской и аула Габукай. Борьба за землю между двумя населенными пунктами при поддержке большевиками русскоязычных граждан привела к уничтожению нескольких сот мирных черкесов потому, что они не признали большевизма. Массовые расстрелы адыгейцев аула Кошехабль осенью 1918 г. красноармейцами Таманской армии, разгромы черкесских аулов, враждебных большевикам, не сочетались с декларациями большевиков. Эти факты лишь подтверждают вторичность для большевиков всех вопросов, кроме вопроса о власти.

С конца 1918 г. в советском лагере начала набирать силу объединительная и центростремительная тенденция в национально-государственном строительстве. На этапе Гражданской войны РСФСР сочетала в себе черты союзного государства и федерации на базе автономии. Все решения Советского правительства, принимаемые в то время, когда Северный Кавказ был в руках Добровольческой армии, начали реализовываться здесь лишь в 1920 г. На заключительном этапе войны происходило оживление русских национальных чувств и возрождение русской имперской идеи в новой советской оболочке. В будущем практика нахождения у власти привела большевиков к осознанию необходимости великодержавной государственности.

Несмотря на все противоречия в национальной политике большевиков, предложенный ими вариант - осуществление принципа самоопределения и образование автономий - соответствовал объективным задачам модернизационных процессов в развитии этносов. При этом, он сыграл важную роль в расширении социальной опоры власти большевиков и победе Красной армии в Гражданской войне.

Совершенно неоправданной выглядела инертность белых в решении национального вопроса. Они базировали свои силы на окраинах, которые, как правило, были многонациональными. Не видя и не понимая природу отхода окраин, лидеры «добровольчества», тем не менее, выдвигали лозунг «Великой, единой, неделимой России». У Деникина сложился твердый взгляд на национальное, религиозное и культурное единство российского народа. Белое движение создавалось как «национальное» и «патриотическое», противостоящее «интернациональным», «антипатриотическим» течениям. Национальный вопрос (в этническом смысле) не имел самостоятельного значения в идеологии белых.

С одной стороны, объективные потребности военного времени требовали максимальной централизации власти, с другой - разбуженные революционными потрясениями начала XX в., национальные движения заставляли даже наиболее правые силы в белом лагере учитывать их роль и значение в обеспечении социально-политической опоры.

Нравственное сознание белых базировалось на свойственных русской армии патриотизме, высоком чувстве долга, чести, гуманности, православии, призывавшим к соборной общности народа, и державной целостности страны, этические установки консерватизма и либерализма. Несмотря на эклектичный характер структуры нравственного сознания белого движения, который формировался, к тому же, в зависимости от социального происхождения, положения, национальности, возраста и прочих факторов, основные ценности патриотизма, православия и целостности державы объединяли их. Лозунг «Великой, единой, неделимой России» был выдвинут Деникиным как попытка борьбы с раздроблением России. Его офицеры поддерживали, но возникавшие новые государственные образования на окраинах России, не принимали, видели в нем угрозу возврата прежнего зависимого состояния. Этот лозунг не касался собственно национальной политики. Он отражал поправевшие настроения в либеральных кругах после хаоса, привнесенного обеими революциями. Конституционная монархия, в соответствии с ним, могла обеспечить единство и восстановление России.

Выдвижение националистических лозунгов было тактической ошибкой белых. Было ли это политической недальновидностью или последовательной верностью принципам? «Добровольцы» были убеждены, что интернационализм большевиков не делает их патриотами и защитниками интересов своей нации. Они считали, что величие России с её огромными территориями невозможно без единого крепкого центра. В любом случае, этот лозунг воспринимался массами, как стремление к восстановлению старого общественного порядка. А. Деникин, как сторонник «единой и неделимой» России, вынуждено признавал сепаратизм казачества, рассматривая их государственные образования как плацдарм возрождения империи. Позже он признавал, что «жизнь стихийным напором выбивала нас из русла, требуя немедленного разрешения таких коренных государственных вопросов, как национальный, аграрный и другие, окончательное разрешение которых я считал выходящим за пределы нашей компетенции».

Переменчивая военно-политическая обстановка, временное отсутствие сильного центра и амбиции национальных лидеров содействовали укреплению местной власти. Для её удержания национальные правительства пытались установить официальные отношения с антибольшевистскими центрами и оговорить гарантии национального самоуправления. Но лидеры белого движения откладывали его решение до окончания войны. Не имея конкретной программы по национальному вопросу и руководствуясь только военно-политическими задачами, белые сужали демократический потенциал своей политики и свою социальную опору, что уменьшало их шансы на победу в войне.

А. Деникин показывал ту идеалистичность, которая была свойственна на начальном этапе войны белому командованию: «Мы были ригористичны не только в духе, но и в формах определения государственной связи, считая, что юридические элементы федерации - сговор и двустороннее откроирование - нарушат самую идею национального единства России и создадут для будущей общерусской власти немалые затруднения и опаснейшие прецеденты». Позже он признавался в недальновидности оценки идеи федерации, когда форма её не обязательно предрешала бы её внутреннего содержания и могла быть вполне разумным и справедливым решением государственных интересов. А тогда, в годы войны Деникин так оценивал роль решений советской власти о «равенстве и суверенитете народов России вплоть до отделения и образования самостоятельных государств»: результатом стало то, что «объявили о своем суверенитете Финляндия и Украина, об автономии Эстония, Крым, Бесарабия, казачьи области, Закавказье, Сибирь. Это явление, нося внешние признаки государственной целесообразности в непризнании самозванной центральной власти, заключало в себе серьезную опасность для будущего - как в ослаблении и, может быть, разрыве внутренних исторических связей некоторых окраин с Россией, так, главным образом, в полном разъединении материальных и моральных сил при предстоящей борьбе с большевизмом.

Курс на признание автономии окраин Деникин называл «ложью во спасение, искусной тактикой, платой за участие окраин в освобождении России». Он считал, что государственная связь России с её окраинами предрешена историей, экономикой, рынками, направлением железных дорог, обороноспособностью рубежей, психологией русского общества, всей совокупностью культурно-хозяйственного развития обеих сторон и обоюдными интересами. При этом, в отношении языка Деникин считал совершенно недопустимым и запрещал преследование местных языков в местных учреждениях, судах, частных и казенных школах, печати.

В начале Первой мировой войны на Кавказе были сформированы конные полки из добровольцев тех мусульманских племен, которые в мирное время были освобождены от воинской повинности. Позже они были сведены в дивизию. По словам Главнокомандующего войсками Петроградского военного округа генерала П. Половцова, цель этого формирования была « не только боевая, но и политическая, чтобы показать неразрывную связь Кавказа с Россией привлечением в общерусское дело кавказских народностей. В годы Гражданской войны добровольческое руководство, в отличие от большевиков, недооценивало национальные военные формирования. Представители горских народов подлежали мобилизации и, зачастую, должны были входить в подразделения Добровольческой армии. Это не устраивало кавказцев, что заметно снижало возможности использования их потенциала, было ударом по национальному самосознанию, оказывало негативное влияние на формирование сторонников и противников белых.

Восстание ингушей, отказавшихся явиться на объявленную Деникиным мобилизацию, охватило 11 аулов. В районе ст. Назрань восставшие жестоко наказаны. Аулы Сурхохи и Экажеово сожжены карательными отрядами полковника Нестеровского, жители перебиты. Отношение ингушей и осетин к Деникину определенно враждебное» в донесении начальнику политотдела XI Красной армии. При всей предполагаемой тенденциозности этого документа, описываемая ситуация с горскими формированиями белых, была близка к истине. Известно, что в Дагестане командование Добровольческой армии посылало карательные экспедиции в те аулы, где не выполнялись приказы о призыве. Ингуши, будучи ярыми противниками белых, из-за возврата казакам земель, захваченных при большевиках, испытывали на себе самое мощное давление со стороны Добровольческой армии. Попытки сопротивления любого народа противостоять «белым» мобилизациям, вызывали карательные экспедиции. Причем, объявлялось, что экспедиция направлена против какого-либо народа в целом. Здесь, вопреки либеральным амбициям добровольцев, срабатывал их имперский инстинкт, усиленный Гражданской войной. В октябре 1919 г., когда жители Гудермеса, аулов Стису, Енгельюрт, Хамаюрт и других стали на сторону антиденикинских формирований Узун-Хаджи, испортили железную дорогу, что осложнило продвижение Добровольческой армии и убили 14 человек русских из белого лагеря, реакция «добровольцев» была крайне жестокой - виновные были сожжены. При этом белое командование заявило, что никто из чеченцев не может посягать на русских. На стороне Добровольческой армии выступали, в основном, представители местной национальной элиты, находившейся в составе войск прежней царской армии. Представители Осетии на заседании Войскового правительства Терского казачьего войска в июле 1919 г. заявили о своей приверженности России и её интересов на Тереке. Их объединяли также и антиингушские настроения. Немалое количество осетин находилось в Добровольческой армии. Другим мотивом вхождения в войска ВСЮР для горских народов была сила принуждения белых. Причем, последнее преобладало во взаимоотношениях «добровольчества» и горцев. В одном из документов Деникин писал о некоем договоре «с враждебными нам горскими народами». Все конфликты в регионе рассматривались как национальные и выносились на третейский суд, также национальный по своему составу. В результате действий белых в национальных регионах. «Горское правительство» разбежалось, горский «меджлис» отправился в эмиграцию, власть на местах была передана генералам русской службы, но коренной национальности: в Дагестане - генералу Халилову, в Кабарде - Бекович-Черкасскому. Теоретически национальный вопрос был разработан в трудах «Подготовительной по национальным делам комиссии», имевший проекты профессоров и военачальников Билимовича, Погодина, Богаевского, Вергуна и других. Проект не был осуществлен, но по нему можно судить о взглядах на решение национального вопроса лидеров белого движения. Автономное управление предположено было строить не только по признакам национальным, но и по соображениям иного порядка: по удобству расчленения, разъединенного существования и самоуправления земель, по их географическому положению, экономическим различиям, исконному тяготению к определенным центрам. «Проект препятствовал политическому объединению, не стремясь к подавлению национальной жизни горцев и не отрицая возможности объединенного представительства их при высшей краевой власти». Поэтому, сообразно с величиной территории и культурным уровнем населения, горским племенам было обещано достаточно широкое самоуправление в их этнографических границах, с выборной администрацией и с полным невмешательством власти в вопросы религии, шариата и народного образования, кроме ассигнования с этой целью пособий от казны. Горские округа в порядке высшего управления были включены в состав Северокавказской области совместно с землей Терского войска « ввиду крайней чересполосицы и необходимости примирения интересов казаков и горцев». Идея «единой и неделимой России» после распада империи не устраивала большинство горцев. «Верхи», попробовавшие опыт самостоятельной политики, не хотели возврата в империю. Низы же притягивала земельная и национальная политика большевиков. Запутанность национальных отношений, усилившаяся после распада самодержавной России, оказалась непосильной проблемой для белого руководства. Национальный проект белых перечеркивал желание националистов вести борьбу против советской власти. В ноябре 1919 г. А. Деникин приказал арестовать и судить, как изменников, депутатов Кубанской краевой рады за союз с националистами Северного Кавказа, имевший целью создание самостоятельного федеративного государства.

Выступая за единство России, деникинское правительство допускало образование отдельных автономий. На Северном Кавказе в 1919 г. Кабарда, Осетия, Ингушетия, Чечня и Дагестан были выделены в особые автономные округа. Они должны были управляться, «избранными народом правителями», при которых создавались особые Советы из наиболее авторитетных лиц. В их компетенцию передавались дела местного управления и хозяйства, сохранялись шариатские суды и право. При штабе Главноначальствующего Терско-Дагестанским краем генерала И.Г. Эрдели вводилась должность «советника по горским делам, избираемого на всекавказском горском съезде. В Чечне, Осетии, Дагестане белая власть опиралась на представителей местной знати, лояльно настроенных к русской администрации (Чеченский национальный комитет, Народный съезд Осетии и другие). Во главе каждой горской народности стоял правитель по выбору народа и при нем Совет, также из выборных. Они ведали делами местного управления, хозяйства и культурно-бытовыми вопросами. Правители подчинялись непосредственно Главноначальствующему. Круг деятельности этих органов точно установлен не был, и, фактически, горские племена пользовались полнейшей самостоятельностью. Единственной государственной повинностью для них была платная поставка продовольствия расположенным в их районах войскам и обязанность выставить в действующую армию боевые части соответсвенно количеству населения.

Мероприятия и проекты белых в национальной сфере, их взаимоотношения с национальными структурами и их лидерами, при детальном рассмотрении представляются не столь ограниченно шовинистическими. В них имелся определенный демократический потенциал гармонизации межнациональных отношений, реализация которого была возможна только в условиях послефевральской России. Теперь же, большевистские национальная и аграрная программы перечеркивали, по сути, возможность реализации национальных проектов белых. На Северном Кавказе белые встретились с многосторонним национализмом горских племен. Объединение, зачастую, враждебных друг другу народов было орудием против России. Правительство Юга России, настаивая на целостности государства, вынуждено было препятствовать такому политическому объединению. Но это не означало подавления национальной жизни горцев. Поэтому, сообразно с величиной территории культурным уровнем населения, горским племенам представлялось право достаточно широкого самоуправления в их этнографических границах, с выборной администрацией и полным невмешательством власти в вопросы религии, шариата и народного образования. Ассигнования для этих целей поступали из казны. Горские округа в порядке высшего управления, были включены в состав Терско-Дагестанской области для примирения интересов казаков и горцев. Последнее было, однако, решением почти утопическим.

Идею единой и неделимой России белое командование реализовывало и на примере казачьих самообразований. А.И. Деникин считал необходимой «самую широкую автономию составных частей русского государства и крайне бережного отношения и вековому укладу казачьего быта». При этом, он отказывался признавать за Кубанью права суверенного образования. Для Кубанской области Деникинское законодательство определяло только права автономии, что не устраивало кубанских сепаратистов. За казачьими областями признавалось принципиальное право автономии. Решение «казачьего вопроса», фактически, было и решением «горского вопроса». Во «Временном положении об управлении областями, занимаемыми Добровольческой армией», видение казачьего статуса было следующим: «Все граждане Российского государства, без различия национальности, сословия и вероисповедания, пользуются в сих областях равными правами гражданства. Особые права и преимущества, издавна принадлежащие казачеству, сохраняются в неприкосновенности». Сохранение прав казачества означало для горцев возврат к прежнему подчиненному положению на Кавказе. Это никак не могло устраивать их после тех перемен, которые принесла Советская власть. По словам Сталина, белые в своей кавказской политике опирались на колонизаторский элемент - казачество, красные « разворачивали знамя освобождения угнетенных народов». Именно этот алгоритм выстраивался в национальном сознании определенной части горцев. Перестройка его в короткий срок была невозможна. А желание белого командования начать перемены в межэтнических отношениях не имело широкого резонанса и не было подкреплено реальной практикой и активной пропагандой, как это было у большевиков.

В одном из писем на имя Главноначальствующего Терско- Дагестанского края А. Деникин определил общие основания политики русской власти в крае: «Смута еще более обострила взаимоотношения, существовавшие между народностями Северного Кавказа, поэтому задачей добровольцев является справедливое примирение интересов, подчас, враждующих народов, восстановление правильной экономической жизни при содействии органов управления Добровольческой армии, помощь свободному развитию местных установлений, приобщение края к русской государственности». Далее он писал: «Нужно учесть все ошибки Советской власти, бывшей на Северном Кавказе, надо определенно выяснить заранее национальный вопрос на Кавказе, где более 50 разных народностей. Надо подготовить материалы и по экономической созидательной работе, школьного и культурно-просветительного дела (последнее особенно важно, если вспомнить, что почти все кавказские народности до сих пор еще не имеют своей письменности)». Для Терека, с его запутанными межплеменными отношениями, установление общероссийской власти было наиважнейшим вопросом, так как только она, чуждая областных интересов, - по мнению Деникина, могла иметь известный авторитет в глазах горцев, ослабить центробежные тенденции, сохранить край для России. Это понимали лидеры антибольшевистского движения и часть горской интеллигенции. Представители Осетии на одном из заседаний горского антибольшевистского правительства имели смелость высказать это открыто: «Не располагая умственными и материальными силами даже для совместной автономности, не говоря уже о государственной независимости, горцы по пути к своей независимости стали добычей как авантюристов из своей собственной среды, так и большевиков. Это было неизбежно. Ведь в прошлом Кавказ представлял собой арену непрерывной войны его народов, и только сильная русская власть в состоянии была, отчасти, умиротворить их, отчасти, заставить их приступить к мирным видам труда». Но даже имея такой потенциал поддержки в регионе, белые не могли усилить центростремительных настроений кавказцев. Причинами тому были великодержавные основы их национальной политики.

В отношении «инородцев» создавалась система управления, вписывающая их в структуру централизованного, единого государства. В Туркменском уезде его начальник при решении вопросов, касающихся жизни населения, собирая членов аульного правления и почетных стариков. Местное население легко организовывалось в команды самообороны против большевиков, сообщало о перемещениях последних. Приказом Деникина «О преобразовании Управления инородцами Ставропольской губернии» данное управление упразднялось, вместо него делами инородцев занимался секретарь «инородческого стола» при канцелярии Ставропольского военного губернатора. На местах учреждались должности Большедербетовского, Туркменского, Ногайского улуснах (на правах уездных) начальников. Кроме того, создавалось улусное управление, избираемое на сходах.

По мере того, как очевидно притягательнее становился весь комплекс экономической, социальной и национальной политики большевиков, лидеры белого движения осознавали необходимость перемены философии национального вопроса. (В это время во главе белого движения на юге был П. Врангель). На съезде представителей городов и земств Юга России в Симферополе было принято решение о праве отделения от России разных наций и их равенстве. 10 апреля 1919 г. последовало официальное сообщение Председателя Особого совещания ВСЮР «О целях вооруженной борьбы с советской властью». В нем говорилось о децентрализации власти путем установления областной автономии и широкого местного самоуправления. Но время было упущено. Этим идеям не суждено было осуществиться из-за военных поражений белых.

Полиэтничность северокавказского региона предполагала его поликонфессиональность. По своей конфессиональной структуре Северный Кавказ всегда являлся наиболее сложным в России. Здесь всегда наличествовали и взаимодействовали четыре мировые религии: ислам, как суннитского, так и шиитского толка, несущий в себе всевозможные модификации (секты) и тесно переплетенный с древними синкретическими культами северокавказских народов, иудаизм, христианство нескольких толков и буддизм. Ситуация осложнялась тем, что на протяжении многих столетий христианство и ислам, представляющие не только конфессиональные, но и цивилизационные системы, вели борьбу за включение региона в сферу своего религиозного и культурного влияния. К жесточайшей политической борьбе прибавилась не менее жестокая борьба религиозная, что для России с её тысячелетней христианской культурой и массовой безграмотностью населения имело катастрофические последствия. Привнесение религиозных мотивов добавляло ожесточения Гражданской войне.

Основания традиционной веры в народе были не очень прочны. Российский человек, в отличие от западноевропейского, не получал от священства обращения к сущности человека, рационального объяснения православия. «Верую!» - вот что было основой русской религиозности. (Природа этого явления может быть предметом отдельного исследования). Обрядовая сторона преобладала над глубинным сущностным проникновением в христианство. В глубине истории отмена патриаршества, бюрократия управления церковью, особенно со времен Петра I, лишили церковь самостоятельного голоса в обществе и пава защиты личности перед государством. Последний оберпрокурор Синода К. Победоносцев признавал только инстинктивную религиозность, веру, как систему быта, а не как осознанный поиск. В таком виде она существовала в России всегда, только в конце XIX - н. XX в. вышедшие из марксизма русские философы начали поворот в сторону религиозных исканий. В кризисные времена у части россиян усиливался религиозный фанатизм, у других наступало полное безверие. По выражению Д. Мережковского, связывающего кризис православия с падением самодержавия, народ тогда «раскрестился мгновенно». Сами служители церкви сетовали на пассивность мирян, не идущих массой на защиту церковных интересов, не противостоящих атакам воинствующего атеизма.

Славянское население Северного Кавказа, формирующееся в определенной доле из пришлого, беглого, авантюрного элемента, рвавшего со всеми законами, традициями и того более было лишено глубинной веры - слишком сильны были его бунтарские корни. В условиях наступившей свободы, если не сказать анархии, русский человек во всей полноте продемонстрировал собственные трактовки основ православия. Иррациональность православного богослужения можно подтвердить случаем на Кубани, когда в ноябре 1917 г. П. Половцов услышал прежнюю молитву, укрепляющую дух воинов «за Веру, царя и Отечество». Наряду с православием на Северном Кавказе исповедовались и другие ветви христианства: католичество, протестантизм, лютеранство. До 1922 г. в Ставрополе действовала Немецкая церковь и Евангелистско-Лютеранское общество Ставропольской губернии. Имели место и баптистские организации. Городские религиозные общины г. Владикавказа отражали интересы разных групп верующих - христиан, мусульман, иудеев и различных сект, в том числе, и баптистов. Сохраняя свою веру, все они сумели за время совместного пребывания в регионе найти формы толерантного сосуществования.

По оценке Министерства внутренних дел, в 1912 г. на Ставрополье проживало 40.430 мусульман или 4,5 % от общей численности жителей края. Большинство из них было причислено к группе кочующих инородцев. В Терской области в 1917 г. их преобладание было явным - 52,44% населения исповедовали мусульманство.

Будучи более и глубинно религиозными, мусульмане были далеки от восприятия идеи социализма. Их идеал содержался в Коране. Большую заинтересованность они проявляли к демократической идее культурной автономии. В ходе революции и Гражданской войны в районах традиционного распространения ислама в России наблюдается постепенное формирование так называемого «исламского фактора». Мусульманское духовенство совместно с националистическими организациями выступило с требованиями отделения мусульманских районов от России и создания на их территориях независимых государств. В те годы ислам выступил в качестве идейного знамени вооруженной оппозиции советской власти. Примером тому может служить создание Северо-Кавказского эмирата в составе Чечни и северо-западной части Дагестана, выступавшее под лозунгами «борьбы с неверными».

На казачьих территориях 91% населения исповедовали православие, что было на 20% больше, чем в других регионах России. Казачество было наиболее религиозно-консервативной частью населения. В Кубанской области абсолютное большинство исповедовало христианство, в Терской - 40% населения. Христианство продолжало оставаться официальной религией. А церковь всегда была встроена в государственный механизм. Сама идея «государственной религии» к началу XX века, фактически, изжила себя. Религия, свободная от надзора и давления власти, и власть, свободная от сакральных санкций, построенная на рациональной и демократической основе, таким, казалось бы, мог стать идеал общества и цель его будущего развития. Но реальная практика утверждения большевистской власти, начавшей антирелигиозную и антицерковную политику, в условиях Гражданской войны привела к иному результату.

Значительная часть духовенства оказалась неготовой к подобным переменам. Усугублялось неприятие большевистской политики тем, что духовные иерархи, будучи на стороне белых, считали все деяния новой власти незаконными. Наиболее серьезную опасность они видели в подрыве экономического и юридического статуса Русской Православной Церкви (РПЦ). К этому времени она представляла собой изнуренный внутренними болезнями организм и потому стала сдавать свои позиции. Программа демократизации церкви была выработана еще в годы Первой русской революции. Но духовенство сконцентрировалось только на идее восстановления патриаршества, что не могло не привести к появлению новой церкви. Отказ от реформ православной иерархии и непонимание их необходимости населением уже несли в себе залог трагичности её судьбы. Если добавить к этому перемены в массовом сознании, как низшего духовенства, так и самих верующих, становится очевидной победа большевиков в осуществлении церковной политики на том этапе.

РПЦ не смогла уловить сути модернизационных процессов. Православию приходилось сдавать позиции вследствие того, что нарождавшееся гражданское общество требовало более гибких и многообразных форм пастырской деятельности. Церковь нуждалась в реформе. Революционные процессы в послефевральской России подтолкнули часть духовенства к требованию обновленческих реформ церкви. После Октября 1917 г. большевики поддержали это течение с целью использования его для работы в приходах. Раскол Церкви был выгоден большевикам, она переставала быть сильной, духовно объединяющей антисоветские силы. Практицизм капитализирующихся регионов рождал потребность перемен в системе вероисповедания. Так, на территории Ставропольской епархии обновленческие идеи развивались с начала века.

В пореволюционный период в жизни РПЦ совпали два процесса: переустройство церкви и тотальный контроль её со стороны государства. Необходимость изменения статуса церкви не была учтена в программах многих политических партий. Подтверждением может служить фраза П. Милюкова, сказанная им в годы первой революции: «Ах, мы совсем забыли о Церкви». Поэтому её кризис начала XX века содействовал тому, что большевики сумели ещё более ослабить роль церкви.

Церковь являлась духовно-нравственной оппозицией большевикам. В условиях распада империи, крушения всех ценностей, разгула анархии она призывала к объединению россиян, восстановлению мира и щадению жизни побежденных. Избрание в ноябре 1917 г. патриарха Тихона и восстановление патриаршества в России было угрозой возрождения монархических идеалов. По церковным канонам православие освещало только один тип государства - монархию. Совпадение во времени прихода к власти большевиков и избрание патриарха Тихона имело определенные последствия. Советская власть, претендуя на идеологическую монополию, не могла допустить возрождения идей поверженного монархизма. Опасность объединения антибольшевизма под церковными знаменами толкала большевиков к началу антирелигиозной войны.

2 декабря 1917 г. на заседании Поместного собора был принят специальный документ «О правовом положении Российской православной церкви». Он принимался при уверенности в том, что советская власть не продержится более одного-двух месяцев. В названном документе предполагалось сохранить «первенствующее положение» православной церкви среди других религиозных объединений.

Союз духовенства Ставропольской епархии готовился к борьбе с новой властью. Для этого, по их мнению, были необходимы «религиозно-воодушевленные руководители, вокруг которых должны создаваться организации из живых и действенных членов церкви». Но события развивались иначе, и церковь была вынуждена подстраиваться под ситуацию в стране и регионе. Если в марте 1918 г. патриарх Тихон в своем послании Совнаркому высказался против гонений, террора, издевательств над верой и верующими, то 8 октября 1919 г. в другом послании он запретил духовенству становиться на сторону белых и публично их поддерживать. Главным направлением в деятельности церкви в годы Гражданской войны была борьба за «выживание» и усилия, направленные на сохранение влияния православия в обществе. Она оказалась в неравных условиях по сравнению с политическими силами потому, что не принимала те методы борьбы, которыми те оперировали: забастовки, угрозы, вооруженные выступления и прочее.

Первые шаги против Церкви большевики сделали, лишив её собственности. По Декрету «О земле» от 8 ноября Церковь, в целом, а вместе с нею и приходское духовенство, лишались прав собственности на землю. За ним 17 декабря последовал Декрет «О земельных комитетах», по которому все сельскохозяйственные земли, «включая и все церковные и монастырские, отбирались в руки государства». Никаких предварительных переговоров с Церковью перед изданием этого Декрета не велось. 24 декабря 1917 г. появился Декрет «О передаче всех церковных школ в Комиссариат просвещения». 18 декабря был опубликован Декрет ВЦИК и СНК «О гражданском браке, о детях, и о введении актов гражданского состояния», признававший юридически недействительным церковный брак. В январе 1918 г. Декретом СНК были ликвидированы духовники в армии, отменены все государственные дотации и субсидии церкви и духовенству. 20 января 1918 г. был принят Декрет СНК «О свободе совести, церковных и религиозных обществах», осуществивший отделение Церкви от государства, национализацию церковного имущества, и поставивший Русскую Православную Церковь в жесткие рамки всяческих запретов и ограничений - она теряла юридическое лицо, лишалась собственности и права её приобретать. Всё необходимое для совершения богослужения получалось от государства на условиях «бесплатного пользования». Деятельность церкви рассматривалась как частное предпринимательство и, соответственно, облагалась налогом. Государственные инстанции шли на заключение договоров по получении верующими прав на молельные дома только с их общиной.

В 1918 г. вышло много законодательных актов, ограничивающих права церкви. Поместный собор Православной Российской Церкви назвал приход большевиков «нашествием антихриста и беснующимся безбожием». Официальные законодательные акты, направленные на ограничение прав церкви, усиливали с её стороны неприятие власти большевиков. Неприятие духовенством новой законодательной базы, изменившей юридический статус РПЦ в государстве, а также участие священнослужителей в политической борьбе против советской власти, были питательной средой для антицерковных акций со стороны большевиков. В апреле 1918 г. была создана специальный ликвидационный отдел при Наркомате юстиции для проведения в жизнь январского Декрета. Представители церкви в эти комиссии не приглашались.

В ответ на антицерковную политику большевиков в январе 1918 г. появилось ряд церковных документов: «Послание Патриарха Московского и Всея Руси Тихона», «Постановление церковного Собора по поводу декрета» СНК «Об отделении церкви от государства», «Соборное воззвание по поводу «Декрета о свободе совести». Эти документы содержали призыв к населению страны выступить против принятых советской властью антицерковных декретов. Позиция официальной церкви нашла отклик во многих регионах страны.

Первые шаги советской власти в отношении религии члены Совета Союза духовенства Ставропольской епархии характеризовали, как «страшный натиск многочисленных врагов». Церковь не могла быть позитивно настроена в отношении государства, которое её уничтожало. Противостояние церкви было упреждающим действием на наступление государства. Но при этом все решения Собора сохраняли политический нейтралитет. Церковь призывала к прекращению всякого противостояния и братоубийственной войны. От Церкви отлучались все, кто терроризировал население. Но, к её чести, необходимо отметить, что природу насилия она не связывала только с деятельностью большевиков. Московский Поместный собор 1917-1918 гг. говорил о зверствах в отношении церкви, как об « идущих из глубины народной».

Большевизм не был родоначальником атеизма. Он был свойственен многим революционным движениям и организациям. Марксизм рассматривал церковь, как орган буржуазной реакции, «служащей защите эксплуатации и одурманиванию рабочего класса». В статье «Социализм и религия» Ленин подчеркивал, что « государству не должно быть дела до религии, религиозные общества не должны быть связаны с государственной властью. Всякий должен быть совершенно свободен исповедовать какую угодно религию или не исповедовать никакой, т.е. быть атеистом Полное отделение церкви от государства - вот то требование, которое предъявляет социалистический пролетариат к современному государству и современной церкви». Но за этим следовало категоричное заявление: «Мы должны бороться с религией. Это азбука всего марксизма». Лидеры большевиков видели в религии конкурирующую идеологию.

Серьезная ошибка большевиков заключалась в том, что они не учитывали долго взаимодействия религии и культуры в России. По мнению Н. Бердяева, «марксисты-ленинисты видят только церковь, как социальный феномен и институт, и ничего за ним не видят. Для них всё выброшено наружу, для них нет духовной жизни, она есть лишь эпифеномен, бытие плоское, двухмерное - нет измерения глубины». Он считал слабостью марксизма то, что тот « не видит первооснов бытия, сводя его лишь к экономике». Обыденное сознание рядового русского человека предполагало наличие Бога. Его «отмена» должна была заполняться поисками нового «великого защитника». Социальное учение большевиков было принято «низами» как новая религия. Большевизм, антирелигиозный по форме, нес в условиях той России иную по содержанию религиозность.

Большевистская политика в отношении церкви была направлена на полное вытеснение её из духовной, политической жизни общества. Она выбрасывалась на периферию общественной жизни. Таким статусом церкви большевики ограждали свою власть от ненужной ей конфронтации, которая, зачастую, имела место в государстве. Церковь отвлекала, по мнению большевиков, массы от социалистического строительства. Советским правительством применялись различные формы и методы влияния на РПЦ: от идеологического воздействия до репрессивной политики «регулирования церковной жизни». Изломанных войной людей легко было склонить к удушению очередной «контрреволюционной» гидры. Внутрицерковные распри, угроза раскола и вовсе снижали шансы церкви в этой войне.

В июле 1918 г. в Конституцию РСФСР был включен пункт 13, где говорилось: «В целях обеспечения трудящимся действительной свободы совести, церковь отделяется от государства и школа от церкви, а свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами». Во Второй программе партии утверждалось, что в области религиозных отношений она « стремится к полному разрушению связи между эксплуататорскими классами и организацией религиозной пропаганды, а также к фактическому освобождению трудящихся масс от религиозных предрассудков. При этом необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувств верующих, ведущего лишь к закреплению религиозного фанатизма.

В противоречие с программными требованиями вступала большевистская практика. Антицерковный террор большевиков заявил о себе и на Северном Кавказе. В станицах Незамаевской, Усть-Лабинской, Пластуновской, Георгие-Афипской, Кореновской на Кубани зверски были замучены священники. В главных храмах Екатеринодара, Ставрополя проводились казни, глумления над христианскими святынями. Такая политика вызывала обратную реакцию населения. Чаще она носила мирный характер в виде крестных ходов, мирных демонстраций, охраны храмов, помощи семьям репрессированных священников.

Вслед за решением СНК «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» последовали практические меры. Началась опись Свято-Александро-Афонской Зеленчукской общежитийной пустыни. Члены Зеленчукского Совета описали всё движимое и недвижимое имущество помимо церковных помещений и церковной утвари. Пустынь лишилась средств к существованию. То же происходило с собственностью Покровской церкви села Спицевка, Кавказского мужского монастыря и ряда других приходов. В помещениях Екатерино-Лебяжской, Николаевской мужской пустыни, Александро-Афонской мужской пустыни и Черноморской Марио- Магдалинской женской пустыни планировали разместить колонии малолетних преступников.

С весны 1918 г. в городах и селениях Ставропольской епархии «при производстве обысков, особенно тщательно таковые производились у священнослужителей местных храмов, причем, эти обыски повторялись по многу раз у одних и тех же лиц, сопровождались часто вымогательством денег, по большей части, полным разграблением имущества, вплоть до снятия вещей, надетых на обыскиваемых, и всегда глумлением над священнослужителями и членами их семей».

Политика большевиков в отношении церкви была подчинена решению политических и экономических проблем Гражданской войны и государственного строительства. Крестьянство получало прибавку земли, в том числе и за счет земель РПЦ, национализированных большевиками. Земли на юге не приносили дохода служителям церкви, они сдавались крестьянам в аренду. Всего у РПЦ на Северном Кавказе в 1917 г. было 10.795 десятин Земли. Вся эта земля была национализирована. Средства от национализации церковного имущества направлялись, в первую очередь, на военные нужды. 30 июня 1918 г. в разгар формирования регулярной Красной армии был принят Декрет СНК «О набатном звоне». Он решал несколько задач: колокола шли на переплавку для производства оружия, запрещал звонить в колокола и звонари объявлялись врагами народа. Власть использовала любые возможности, в том числе, продажу церковных ценностей и имущества. Принадлежащие Ставропольскому Епархиальному женскому училищу покрывала в количестве 1044 штук, одеяла - 1350 и прочее было взято на учет и передано на баланс местного комиссариата продовольствия.

В горских районах Северного Кавказа религиозный вопрос не ставился большевики так остро, как с православной церковью на славянских территориях. Большевики более терпимо относились к другим конфессиям, подчиняя религиозный вопрос, как часть национального, классовым интересам, задачам сохранения целостности России, укрепления собственной власти в регионе и привлечению местного населения на сторону советской власти. Более того, мусульмане, иудеи, католики, протестанты, а также некоторые секты получали конфессионально политические привилегии. Нельзя не согласиться с известным историком церкви Д. Поспеловским, что таким образом власти стремились обеспечить себе если не поддержку со стороны «иноконфессиональных» граждан, то хотя бы заручиться на время их нейтралитетом. Конституционная статья о свободе совести использовалась растущим количеством сект. На Кубани их действовало очень много - Евангелистов-Баптистов, Израильских христиан, Новоизраильских Евангелистов, старообрядцев, хлыстов, молокан. Основную часть сектантов составляли рабочие, меньше - крестьяне, ещё реже туда входили торговцы и интеллигенция. Большевики подходили к их оценке с точки зрения лояльности к новой власти и воинской повинности. После окончания Гражданской войны началась регистрация религиозных обществ.

Население юга относительно спокойно отнеслось к отделению церкви от государства, так как продолжало посещать храмы, но отделение школы от церкви породило массу недовольства. Несмотря на угрозы « каторжных работ сроком от года и выше», преподавание закона Божьего в ярде мест продолжалось. Духовным лицам нельзя было преподавать в школах, если они не выходили из духовного звания. Буква Декрета резко ограничивала влияние Церкви на воспитание и образование граждан и, в целом, на общественную жизнь. Общество протестовало по-разному. Для защиты духовных учебных заведений в г. Ставрополе собирались общественные собрания учащихся и родителей по вопросу создания «Союза по пресечению захвата духовных учебных заведений».

Внешне казалось, что новая власть способствует раскрепощению личности от церкви, старой морали, общинных традиций. Но совсем не внешне в обществе, не обремененном религиозной моралью, укоренялось ощущение вседозволенности. В условиях войны и анархии исчезал последний сдерживающий фактор, способный остановить человека в неприглядных, а то и преступных действиях. Поначалу власть опасалась резкой отмены всех религиозных праздников. Они праздновались вперемежку с новыми политическими. Этот факт отчетливо прослеживается по материалам периодической печати. В газетах региона поднимались проблемы празднования и тех, и других праздников. А Ставропольский продовольственный комитет принимал решение о выделении муки к празднику Пасхи своим сотрудникам.

В июне 1918 г. начались массовые гонения властей на православную Церковь. Газетная антирелигиозная кампания, закрытие храмов, монастырей, духовно-учебных заведений, передача культовых сооружений государственным и военным учреждениям, многочисленные факты глумления над предметами поклонения верующих - все эти факты имели место на Северном Кавказе. Однако, в меньшей степени они коснулись казачьих регионов: здесь большевики не решались осуществлять столь мощное давление на Церковь.

В ответ на решение большевиков изъять у Церкви помещения и храмы, Церковь просила верующих не сопротивляться, но и не распадаться, а продолжать богослужения на частных квартирах. Она готовила народ к нелегальному существованию Церкви. Изданные 30 августа 1918 г. «Инструкции к декрету об отделении церкви от государства» окончательно лишили духовенство прав по управлению церковным имуществом. Разрешалось получение в аренду от государства культовых зданий «двадцатками» мирян, как единственному виду общественных объединений. Такой подход грозил подрывом церкви изнутри. Имели место случаи составления формальных договоров между местными властями и церковными общинами. Некоторые представители властей чувствовали себя связанными с известными традициями и не усердствовали в антирелигиозном психозе. Отделение церкви от государства также было полуформальным. Церковь зависела от государства во многом. Даже на ремонт к пасхе Ставропольского кафедрального собора в апреле 1918 г. требовалось разрешение.

Политика новой власти нередко носила противоречивый характер. При том, что в 1919 г. был принят декрет «Об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям», на практике он не действовал. В декабре 1918 г. местным властям предписывалось не допускать произвола при закрытии богослужебных зданий и осуществлении различных акций в отношении духовенства. В марте 1919 г. достаточно активно началась реализация постановления «О полной ликвидации культа мощей». Попытки верующих противостоять этому завершились арестами, лагерями и другими наказаниями.

В ряде постановлений новая власть вмешивалась в сугубо внутренние дела церкви. Считающиеся неблагонадежными религиозные объединения распускались.

К первой годовщине Октября патриарх Тихон написал послание Совнаркому с решительным осуждением террора. При этом, в документе подчеркивался политической нейтралитет церкви в Гражданской войне. Его обращение осталось без ответа. Антицерковный террор продолжался. За время с июня 1918 по январь 1919 г. в России, по неполным данным было закрыто 94 церкви и 26 монастырей, за «контрреволюционную» деятельность подвергнуты заключению 4 епископа, 198 священников, 8 архимандритов и 5 игуменов. По приблизительным подсчетам, в ходе антицерковной политики в России к 1921 г. погибло не менее 12 тысяч мирян, несколько тысяч приходского духовенства и монашествующих. На юге России в Кубанской области было убито 43 священника, в Ставропольской епархии погибло 32 священника, 4 диакона, 3 псаломщика и один иподиакон. Особая следственная комиссия по расследованию злодеяний большевиков отмечала, «что значительное количество священнослужителей поплатилась своей жизнью только за то, что они являлись представителями Церкви». Помимо восстаний и выступлений верующих, их протест выражался в создании союзов и братств верующих, они призывали сохранить традиционный уклад «жизни по вере». Коллективы верующих ходатайствовали перед властями о незаконно арестованных священнослужителях.

На требование священнослужителей не принимать никаких законов, относительно Церкви без предварительной консультации с нею, новая власть ответила отказом. Ответом патриарха Тихона стала анафема против врагов церкви. Развернувшийся террор против духовенства провоцировал волнения среди верующих. Он не прекратился и после того, как патриарх опубликовал в сентябре 1919 г. послание «О прекращении духовенством борьбы с большевиками».

На Северном Кавказе в годы Гражданской войны религиозный вопрос не являлся первостепенным. Планомерной работы по проведению антицерковного декрета не проводилось. Некоторые декреты СНК периода 1917-1919 г. по религиозным вопросам либо обошли регион стороной, либо выполнялись по прошествию какого-то времени. Только после окончательного установления советской власти в регионе стали предприниматься шаги с целью налаживания новых государственно-конфессиональных отношений. Начались они с реализации Декрета в полном объеме.

В мае 1920 г. Северо-Кавказский ревком издал приказ, согласно которому в крае было проведено отделение церкви от государства и школы от церкви. Началось закрытие церквей при учебных заведениях. Решением Терского ревкома в марте 1920 г. прекращалась выплата содержания священнослужителям и отменялось преподавание в учебных заведениях закона Божьего.

При этом, местное большевистское руководство осознавало, что часть Декретов в отношении Церкви ошибочны, не выдержат испытания временем, вызовут протест населения. Поэтому в их реализации местными властями на Северном Кавказе не было спешки. Антицерковная политика реализовывалась здесь в годы войны по мере экономической необходимости и проявлялась, в значительной мере, в реквизиции имущества и помещений, а также запрете преподавания Закона Божьего в учебных заведениях. Даже в Красной армии нередкими были случаи посещений храмов. Один приходской священник вспоминал, что за короткий промежуток времени он видел четыре случая приветствия его красными солдатами. Давление на Церковь, как институт, и «разложение» религиозного сознания антирелигиозной пропагандой началось после окончательного поражения Добровольческой армии. С весны 1920 г. антицерковная политика приобрела всеобщий и системный характер. К её реализации привлекались силовые органы.

Попытка уничтожить церковь одним ударом, лишив её экономического фундамента в 1917-1918 гг. не удалась. Необходимы были новые, более эффективные способы давления на неё. Задача переподчинения Церкви оказалась очень сложной, несмотря на то, что накануне революции окончился синодальный период её развития и сильна была привычка руководства её гражданским ведомством. В письме М. Лацису Ф. Дзержинский в отношении церкви писал: «Мое мнение: церковь разваливается, этому нам надо помочь, но никоим образом не возрождать её в обновленной форме. Поэтому церковную политику развала должны вести ВЧК, а не кто-либо другой. Официальные или неофициальные сношения партии с попами недопустимы. Наша ставка на коммунизм, а не религию. Лавировать может только ВЧК для единственной цели - разложения попов». В итоге секретным отделением IV отдела ВЧК были разработаны и осуществлялись оперативные мероприятия в отношении церкви.

Белое движение видело православной в церкви свою опору и поддержку. Но на заре добровольчества Деникин с сожалением констатировал падение роли православия в сознании общества. Он писал о состоянии религиозности в белой армии: «Война ввела в духовную жизнь воинов два новых элемента: с одной стороны, моральное огрубение и ожесточение, с другой - как будто несколько углубленное чувство веры, навеянное постоянной смертельной опасностью. Оба эти антипода как-то уживались друг с другом, ибо они исходили из чисто материальных предпосылок». Отчеты армейского духовенства говорили о том, что после освобождения солдат Временным правительством от обязательного исполнения обрядов и таинств Церкви, произошло резкое снижение количества солдат, записанных православными и соблюдавших таинства и обряды Церкви со 100% в 1916 до 10% в 1917 г. Генерал Деникин писал, что «поступавшая в военные ряды молодежь к вопросам веры и церкви относилась довольно равнодушно» и «духовенству не удалось вызвать религиозного подъема среди воинов». Вера не была, в полной мере, началом, побуждающим их к подвигу и сдерживающим от развития, впоследствии, звериных инстинктов. К сожалению Деникина, невзирая на усилия «многих достойных пастырей, церковная проповедь оказывала мало влияния на массы: сеятели были неискусны или нива чрезмерно густо заросла плевелами».

Деникин настаивал на усилении роли церкви, так как она «не дает большевикам завладеть умами людей», а « большевизм - явление больше религиозно-нравственного характера, чем политического». Но такой подход имел, всё-таки, прикладной характер. По глубокому своему смыслу белая идея, выношенная и созревшая в духе русского православия, была идеей религиозной. Изначально в основу белого движения была заложена жертвенность его создателей и религиозное мировоззрение.

Официальная позиция добровольческого командования была отражена в декларации Деникина в сентябре 1919 г. в связи с учреждением в составе правительства Временного управления исповеданий. В ней была подтверждена автономия православной церкви, провозглашенная в 1917 г. Всероссийским Поместным собором, применительно же к последователям других религий провозглашалась свобода совести и отправления обрядов.

Особое совещание, фактически, продолжило прежнюю российскую традицию патронажа Церкви со стороны власти. Об этом говорят Указ Деникина о штатах Временного высшего церковного управления в июле 1919 г. и деятельности Союза христианской молодежи. Белогвардейское правительство брало на себя задачу обеспечения священнослужителей. Так, после завоевания Ставрополя оно выдавало пособия на содержание служащим духовных учебных заведений.

Прежнюю роль церкви в жизни русского общества и амии приходилось поднимать с помощью приказов Главнокомандующего. Он требовал « поднимать религиозно-нравственный дух больных, исправить положение с богослужением, отпеванием умерших воинов, чаще посещать войска, госпитали», «избирать и назначать дивизионных благочинных и корпусных, и бригадных», « священникам стараться ликвидировать рознь между офицерами и солдатами».

В условиях раскола общероссийского белого движения были прерваны контакты с патриаршим двором. Юг нуждался в своей церковной организации. К началу 1919 г. на контролируемой территории собралось свыше десятка архиереев высшего ранга. Сепаратизм северокавказских образований отражался и в их деятельности. В условиях Гражданской войны епархии переходили на самоуправление. Для создания единой организации в мае 1919 г. в Ставрополе был проведен Поместный собор, в котором приняли участие все архиереи, а также представители низшего духовенства и мирян. Итогом собора стало создание Временного Высшего церковного управления на юго- востоке России под председательством архиепископа Митрофана.

В отношении прав Русской православной Церкви на Северном Кавказе «Временное положение об управлении областями, занимаемыми Добровольческой армией», провозглашало её главенствующую роль. Прочие же признанные церкви и религиозные общества, в соответствии с положением, пользовались полной свободой и находились под покровительством закона.

Поместный собор в Ставрополе состоялся по инициативе протопресвитера Шавельского и при активном содействии А.И. Деникина. В Обращении Собора к верующим православная Церковь объявлялась свободной и независимой в делах своего внутреннего распорядка и самоуправления. Управление исповеданий, созданное при Особом совещании, должно было контролировать решения Церкви в вопросах, соприкасающихся с областью государственных и гражданских правоотношений. Через него осуществлялась поддержка, оказываемая государственной властью Церкви в её материальных и иных нуждах.

В публикациях журнала «Ставропольские епархиальные ведомости» определялось место православной Церкви в Гражданской войне. В октябре 1918 г. в опубликованном послании патриарха Тихона говорилось о том, что Церковь «возбраняет своим служителям вмешиваться в политическую жизнь страны». На практике этого не получалось, так как она была частью государственной структуры, официально придерживалась консервативных взглядов. Архиепископ Митрофан, возглавлявший Временное Высшее церковное управление на Юго-Востоке России, сотрудничал с Деникиным. При подготовке похода на Москву в системе военных задач Главнокомандующий определял и функции священнослужителей. Роль Церкви волновала его, прежде всего, как фактора подъема боеспособности войск. В Добровольческой армии служило более одной тысячи священнослужителей. Служившие в армии Деникина священники не понимали и не принимали призывов патриарха к неприятию всякого насилия. В поддержке Белого движения даже члены Высшего временного церковного управления были едины. Они первыми поддержали А. Деникина. В период Гражданской войны духовенство было втянуто в политическую борьбу. Служа в белой армии, священнослужители, фактически, благословляли братоубийственную войну.

Так, в феврале 1919 г. в г. Новочеркасске при Архиерейском доме были учреждены «Проповеднические курсы». Лекторами были преподаватели Донской Духовной семинарии. Их задача заключалась в подготовке проповедников «против коммунистов и большевиков в войсках и среди населения. Считать их мобилизованными, работающими на оборону». В программе курсов предусматривалось рассмотрение таких вопросов как «Критический разбор марксизма», «Как русские люди сделались большевиками?».

Духовенство вовлекалось в политику, - по словам Деникина, - но не властью, а своим участием в политических организациях. Церковное управление не раз предупреждало проповедников «от скользких путей политической пропаганды», имея ввиду выступления против большевиков. Позиция официальной Церкви, не поддерживающей белое движение на исходе Гражданской войны, нередко, воспринималась как лояльность советской власти. Церковь также не благословила иностранного вмешательства в судьбу России. Отношение Церкви к белым поменялось из-за перемен в самом движении, потерявшем чистоту и «непогрешимость». К этому же её вынуждали действия большевиков, преследующих священнослужителей за любую помощь белым. Это была тактика выживания и самосохранения Церкви. Известно, что патриарх Тихон предпочел остаться с народом в его тяжелые годы, нежели уехать из России, для этого он был вынужден принимать политику новой власти. К тому же, такая «тактика» Церкви объяснялась ещё нежеланием патриарха разжигать, и без того, сильный пожар войны и террора.

Автор: Сунанова Н. И.