04.12.2012 2270

Трансформационная специфика российского политического процесса

 

Одним из вариантов модернизационных концепций являются транзитологические теории. В целом теанзитология и транзитологические концепции достаточно новое направление в науке. Как трактуют словари и справочники, транзитололгия - раздел политической науки, изучающий политические процессы в странах, совершающих переход от тоталитарных, авторитарных политических систем к демократической, это направление науки тесно связано с теорией политической модернизации. Но если теория модернизации ориентируется в основном на проблематику развивающихся стан «третьего мира», то в центре внимания транзитологии находятся политические процессы в таких государствах, где основные структуры современного общества уже сложились, причем в ряде случаев речь идет о повторной демократизации.

Современные переходные процессы имеют целый рад характеристик, существенно отличающие их от аналогичных социальных сдвигов в прошлые века истории человечества.

Во-первых, переходные явления и процессы в настоящее время имеют глобальный характер, ибо мы являемся свидетелями не просто перемен и социального порядка отдельных стран и регионов, а перехода всего мирового сообщества на новую ступень научно-технического и социального прогресса. Грядущее общество - постиндустриальное, информационное, техногенное и т.д. - предполагает новые способы и технологии участия человека в делах общества, новые типы политических, экономических и социальных отношений, новое качество человеческой жизни, новые способы и методы консолидации общества над решением этих проблем.

Во-вторых, человечество в настоящее время впервые оказалось в такой полосе своего развития, когда для перехода на новую ступень социальной эволюции недостаточно только политических и социально-экономических изменений, необходимо учитывать ноосферные изменения и измерения.

В-третьих, угрозы, которые подстерегают человечество и переломную эпоху, создают объективные предпосылки как для интеграционных процессов в политической, экономической, экологической и других общественных сферах, так и для выработки новых национальных, нравственных, конфессиональных, социокультурных, информационных норм и традиций.

В-четвертых, современные научные знания и осмысление предшествующего социального опыта в настоящее время создают возможность активного вмешательства человека в ход преобразований, дают возможность прогнозировать и корректировать социальные и политические процессы, ослаблять действия катастрофических и бифуркационных явлений, сводить к минимуму наиболее болезненные последствия инноваций.

По мнению О. Тоффлера, современные трансформации более глубокие, качественно иные, чем трансформации связанные с переходом от традиционного к индустриальному обществу. По его мнению, политическая жизнь общества «третий волны» строится на основе следующих главных принципов:

1. Принцип меньшинства, который должен заменить принцип большинства. Вместо высокостратифицированного общества, в котором несколько крупных блоков образовывали большинство, возникает «конфигуративное общество», в котором тысячи меньшинств образуют совершенно новые переходные формы.

2. Принцип «популярной» демократии взамен представительной. Повышение образовательного уровня и современные информационные технологии дают возможность гражданам самостоятельно вырабатывать и предлагать свои решения, т.е. мнение за пределами законодательных органов могут должны иметь юридическую силу. Принцип «разделения ответственности в принятии решения», который может устранить перегрузку, блокирующую деятельность институтов власти. До сих пор много решений принималось на национальном уровне и слишком мало - на местном и международном, с учетом глобализации - это не совсем верно.

Рассмотрим более подробно трансформационную специфику российского политического процесса через призму выделенных закономерностей.

Западная историография единодушно настаивает на неевропейском характере русской политической традиции. Например, Карл Виттфогель, британский историк Тибор Самуэли вслед за К. Марксом утверждали, что эта традиция по природе татарская. Этому сопротивлялся А. Тойнби, уверенный в ее византийском происхождении. Ричард Пайпс вообще полагает ее эллинистической, «патримониальной».

Советские историки столь же единодушно, хотя и не очень убедительно, настаивали на европейском характере русской политической традиции. Противоположность обеих позиций представлялась очевидной, но за этой очевидностью скрывалась их глубинная общность. И те, и другие были убеждены, что у России должна быть непременно какая-то одна политическая традиция, будь то европейская или восточно-деспотическая. На наш взгляд, эта позиция противоречит всем фактам русской истории, в которой, как две души в душе одной, живут и беспрерывно, с самого начала государственного существования России (и даже в догосударственную эпоху) борются между собой элементы обеих традиций. Поэтому мы согласны с теми авторами, которые, учитывая специфику российской истории, называют процессы изменений в российской политике трансформационными.

Адекватное понимание природы современной российской модернизации невозможно без предварительного осмысления опыта реформирования России, предшествовавшего нынешним преобразованиям.

Россия на своем многовековом пути имеет собственный опыт модернизации, со своей спецификой, характером трансформаций, успехами и неудачами.

По мнению В.П. Милецкого, можно выделить несколько циклов в российском политическом процессе:

- первый цикл связан с реформами Петра I, и продолжался он до первой мировой войны (1689 - 1914);

- второй цикл хронологически ограничен историческим отрезком с октября 1917 по 25 декабря 1991 года;

- третий цикл начался с 1992 года.

Невзирая на изобилие масштабных событий допетровской эпохи, В.П. Милецкий соглашается с тем, что реальная модернизация в России стартовала при Петре I. Причем эта модернизация началась не столько в силу вызревания внутренних предпосылок, противоречий условий, сколько под влиянием опыта Европы, воспринятого царем и приступившего к реформам после прихода к власти в 1689 году. Вслед за западными политологами эти изменения В.П. Милецкий, как видим, называет модернизацией. Однако, несмотря на наличие общих черт в западных модернизациях и российских трансформациях, политические изменения в России носят специфический характер. Далее мы попытаемся раскрыть этот тезис и указать на особенности российского политического процесса, его внутренние, внешние и метавнешние (глобальные) аспекты.

Отметим, что на протяжении всей истории России, наблюдавшиеся в ее национальном развитии подъемы во многом были обусловлены контактами с другими странами, в первую очередь, со станами Запада. Это уже проявлялось на заре становления российской государственности в случае византийского и скандинавского влияний. И позднее Россия не раз пыталась, сохраняя самобытность, преодолеть свое отставание от Запада, которое либо угрожало независимости страны, либо сдерживало ее экспансию, ориентируясь именно на модернизационные возможности Запада.

Большинство трансформаций носило не спонтанный характер, как на Западе, а были изменениями сверху, изменениями подавлением, трансформациями мобилизационного типа.

По подобию многих иных преобразований реформы Петра тоже начались для страны в определенной мере неожиданно в сторону рывка европейского Запада. Главная теоретическая проблема в объяснении этого пульсирующего ритма российских реформ заключается в трудностях нахождения одного решающего фактора или обстоятельства. Чаще других называют необъятную евразийскую протяженность России и вытекающие из этой особенности русского менталитета, российской исторической эволюции и социокультурного раскола общества.

Так, еще С.М. Соловьев в своей работе «Наблюдения над исторической жизнью народа» выделил два уровня природной детерминации исторического процесса. Он говорил о перводействии природы на жизнь народа и опосредованном «ударе» по человеку измененной природы, что требует от народа полной структурной перестройки.

Занимаясь изучением русской истории, С.М. Соловьев отметил следующую закономерность: становление русской государственности, распространение русских владений следовало течению рек. Речные системы, являясь проводниками населению через непроходимые леса, содействовали единению народа и государства, более того, они (речные системы) «определяли особые системы областей, княжеств. Так, по четырем главным речным системам Русская земля разделялась в древности на четыре главных части: первую составляла озерная область Новгородская, вторую - область Западной Двины (Полоцкая), третью - область Днепра, четвертую - область Верхней Волги (Ростовская)». Кроме влияния природы на «внешние» признаки государственности, Соловьев говорил и о ее влиянии на «характер народный», и, как следствие, на политическую культуру, политическое сознание, специфику взаимоотношений между народом и государством. Приведем пространную цитату из работы С.М. Соловьева, которая наглядно демонстрирует тенденцию того времени (попытку увязать народный характер с природной спецификой): «Природа роскошная, с лихвою вознаграждающая и слабый труд человека, усыпляет деятельность последнего, как телесную, так и умственную. Побужденный раз вспышкою страсти, он может показать чудеса, особенно в подвигах силы физической, но такое напряжение сил не бывает продолжительно. Природа более скупая на свои дары, требующая постоянного и нелегкого труда со стороны человека, держит последнего всегда в возбужденном состоянии: его деятельность не порывиста, но постоянна; постоянно работает он умом, неуклонно стремится к своей цели; понятно, что народонаселение с таким характером в высшей степени способно положить среди себя крепкие основы государственного быта, подчинить своему влиянию племена с характером противоположным».

В.О. Ключевский, размышляя об основных силах общежития, выявляя силы «смыкающие отдельные лица в общественные союзы» и определяющие исторический процесс, пришел к выводу, что необходимо различать две основные первичные силы, «создающие и движущие совместную жизнь людей: это - человеческий дух и внешняя или так называемая физическая природа». Далее уточняя данный тезис он замечает, что личность, общество и природа страны являются «основными историческими силами, которые строят людское общежитие».

Последнее замечание талантливого отечественного историка (отнесение природы к исторической силе) перекликается с позицией С.М. Соловьева. И первый и второй делают оговорку, что с процессом природных трансформаций происходит изменение и социальных систем.

Н. Бердяев, пытаясь осмыслить загадку русской души, писал: «необъятность русской земли, отсутствие границ и пределов выразилось в настроении русской души. Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли, та же безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широта». Продолжая эту идею и, пытаясь выявить основу российской государственности, И. Ильин писал: «Государственный строй не есть пустая и мертвая форма: он связан с жизнью народа, с его природою, климатом, размерами страны, с ее историческими судьбами Государственный строй есть живой порядок, вырастающей из всех этих данных, по-своему выражающий их, приспособленный к ним и неотрывный от них».

Действительно, Россия всегда имела дуалистическую природу, но вместе с тем оставалась в большей мере Востоком, чем Западом. В этом смысле она априорно была обречена на риск социально-исторической нестабильности, особенно в кризисные периоды своей истории, когда происходили сдвиги или в сторону Запада, или в противоположном направлении. Россия, находясь между двумя центрами притяжения, по мнению А.С. Панарина, не могла стабилизировать свою государственную орбиту. Вследствие этого постоянно возникал мощный потенциал разрыва, раскола ее геополитического пространства. Эти угрозы безопасности, приводящие к центробежным влияниям, обусловили необходимость сверхмощного механизма интеграции - или идеологические, или имперские. Данное обстоятельство обусловливает постоянное воспроизводство в социальной жизни разного рода неустойчиво-гибридных, симбиотических, промежуточных элементов, явлений и структур. Этим же определяется ее геополитическая характеристика как социума повышенного исторического риска с обширной зоной кросскультурного взаимодействия западного и восточного начал.

Все эти характеристики российского общества, на наш взгляд, определили не только специфику петровских преобразований, но и всех последующих трансформационных циклов.

Можно констатировать, что для России, учитывая ранее сформулированные позиции, характерна маятниковая система управления с параллельными управленческими структурами.

Так, в период нестабильности, делегитимации власти, разрушения стабильных методов государственного управления запускается резервный механизм управления нестабильного, военного периода. В нестабильной фазе государственная машина с помощью идеологического давления, репрессий и прочих мобилизационных механизмов вынуждает население работать аварийно и достигать требуемых результатов. Но это чревато активным использованием ресурсов как природных, так и людских, что неизбежно ведет к очередному витку дестабилизации и потребности движения назад, в противоположную фазу. Общество, приспосабливаясь к агрессивной среде, к нестабильному режиму, начинает уклоняться от выполнения обязанностей, осваивают технику» административной безопасности», становясь все менее уязвимыми для репрессий. Это приводит к тому, что аварийно-административные механизмы управления деградируют и теряют результативность, а сама система теряет свою жесткость и перерождается. Эта иллюзия некой стабильности сопровождается разрушением управленческих связей, распадом всей системой управления. В ситуации кризиса управленческой системы в России начинал функционировать институт параллельных управленческих структур, структур, контролирующих работу властных органов: думские дьяки - думские бояре; воеводы - фискалы; командиры - комиссары, директор - секретарь парткома. Суть этой российской специфики выразил В.Н. Курдов: «Большевики быстро ввели две вертикали управления экономикой - партийную и хозяйственную, которые заменили прежние товарно-денежные связи. Третья вертикаль скоро дополнила две первые - ВЧК, которая вела постоянные наблюдения за ходом экономических процессов в стране и железной рукой устраняла сохранившиеся элементы товарно-денежных отношений».

В период стабильного состояния системы управления государство поддерживает относительный баланс между рутинным функционирование административных структур и «идеологически обоснованным» вмешательством структур параллельных. В мобилизационные, нестабильные периоды приоритет однозначно отдается параллельным структурам.

Особенностями первого цикла трансформационных преобразований, на наш взгляд, были:

1. Модернизация не приобрела еще четких форм и выступала скорее как тенденция, возможное направление развития;

2. Она не шла «широким фронтом», пробивая бреши в броне традиционного общества на узких участках.

С петровских времен определилась устойчивая европеизация России, протекавшая в первые годы с большим трудом в силу их первоначального отторжения традиционным обществом. В дальнейшем ее назвали «вестернизацией». Низкая плотность населения на огромном евразийском пространстве, экстенсивный характер воспроизводства социально-экономической жизни объективно не способствовали петровским новациям. Поэтому они носили характер своеобразной революции сверху, которая проводилась посредством сверхнапряжения государственной машины. Нам кажется верным следующее утверждение К.Д. Кавелина: «Вся русская история, как древняя, так и новая, есть по преимуществу, государственная, политическая в особом значении этого слова». Государство подстегивало население, страну к активному участию в реформах, стремилось наверстать упущенное время и, в известной мере, догнать уходящий вперед европейский мир. Петровские реформы создали в России прецедент «догоняющей», или ускоренной модернизации.

На наш взгляд, можно утверждать, что, начиная с петровских преобразований, происходила административная европеизация, или вестернизация, страны, которая коснулась не только внешних сторон жизнедеятельности страны, но и базисных структур общественной системы. Столкнувшись с глобальной проблемой - ответить на вызов времени и эпохи, войти в число современных держав, Россия ответила модернизационными усилиями, которые явились разновидностью «догоняющей» запоздалой модернизации вслед ушедшему вперед Западу. Это и обусловило иные стартовые позиции, иной алгоритм развития характер преобразований, иную стратегию преобразований, включая методы и средства ее реализации. Перечисленные компоненты просто не могли быть точной копией европейских, так как находились в русле российских традиций. На Западе модернизация происходила в форме естественноисторической эволюции, в большей степени органично, хотя и не без серьезных катаклизмов, связанных с Великой Французской революцией или гражданской войной в Германии. В России это было изначально невозможно. К началу петровского этапа имело место лишь осознание вызова времени узкой группой реформаторов и практически полное отсутствие этого среди влиятельных кругов московского и петербургского общества, не говоря о России в целом. Поэтому петровские реформы в этом отношении не могли изначально рассчитывать на органичное воплощение и нередко действовали в направлении углубления социокультурного раскола общества. Они были органическими лишь в той мере, в какой соответствовали магистральному направлению перехода человечества от доиндустриального общества к индустриальному, от традиционного к современному, от, наконец, добуржуазной формации к капиталистической формационной системе. Всеми перечисленными обстоятельствами были заданы стратегия, алгоритм, средства и методы реализации российской модернизации на ее «петербургской» фазе.

Кроме этого, сама стратегия и средства как петербургского цикла модернизации были продиктованы историческими традициями и условиями страны. Они не могли не воплотить в «единственно возможный путь» движения «сверху вниз» по имперской модели с неизбежным обращением к массированному применению государственно-политического принуждения и насилия. Другого пути Россия не знала, да и некогда было его осваивать. Неудивительно, что при таком алгоритме государственные импульсы ослабевали и прекращались после обезглавливания реформаторской элиты в результате естественной или насильственной кончины лидера. Исторической расплатой за «прерванный полет» неизменно были определенная контрмодернизация, обвал, стагнация, которые с известной ритмичностью повторялись.

Вектор следующего этапа российской политической трансформации изначально не был жестко предопределен. Так, первый вариант был связан с жестким, авторитарным, силовым сценарием крупномасштабно социального эксперимента, который впоследствии был реализован большевиками.

Второй вариант связан со сценарием перехода к консервативной модели капитализма с достаточно авторитарной полувоенной диктатурой, который был возможен в связи с корниловским выступлением летом 1917 года.

Третий вариант открывался перед Россией как реальность в результате избрания 12 ноября 1917 года Учредительного собрания. Это вариант был связан с возможностью осуществления либерально-демократического сценария российской модернизации.

Реализация первого (большевистского) сценария трансформации была связана с достижением следующей задачи: осуществление перехода к коммунистической формационной системе, а, следовательно, такие задачи как индустриализация, социально-политическая реконструкция, культурное преобразование страны были лишь тактическими целями реализации одного стратегического замысла. Решение и тактических и стратегических задач требовало наличие определенного арсенала средств и методов, который включал в себя тотальное государственно-политическое принуждение в форме пролетарской диктатуры, массированную индоктринацию населения, подавление любой оппозиции режиму, инакомыслия и др.

Поскольку этот сценарий осуществлялся по теоретической схеме- модели коммунистического общества, никогда в реальной жизни не существовавшего, и, следовательно, трансформация не могла быть естественноисторическим процессом, поскольку с самого начала приобрела характер «планомерного строительства коммунизма и социализма под руководством коммунистической партии». Она исключала эволюционное самодвижение и саморазвитие социума по присущим ему законам и логике, и наоборот, предусматривала и на практике была социально-политической деятельностью, противоположной этим законам и имманентной логике. По-видимому, данным обстоятельством не в последнюю очередь объясняется упорное нежелание населения и общества в целом превращаться в объекты социального эксперимента и беспрецедентные масштабы жертвоприношений на алтарь социалистического и коммунистического строительства. Можно предположить, что одной из особенностей социалистической модернизации был перескакивание через закономерные фазы и периоды саморазвития общества.

Следующая особенность социалистической модернизации, связанная с первыми двумя, состоит в ее осуществлении на протяжении всего советского периода средствами тотального государственно-политического принуждения, предусматривавшего действия властей «сверху вниз». При таком алгоритме всякое прекращение и временная приостановка импульсов сверху неизменно вызывали сбои в функционировании всей социальной системы и осуществлении процесса модернизации.

И первый, и второй этап модернизации может быть объединен многими одинаковыми моментами. На наш взгляд основной единой базой являются люди с одинаковыми архаическими пластами культурной памяти, базовыми моделями, формирующими российскую концепцию власти.

В представлении о сакральной власти в российском сознании априорно можно выделить некоторые атрибуты (в двух измерениях), которые присущи сакральной власти как таковой. В социологическом измерении: власть отделена от общества, скрыта от взора; находится вне ответственности. Она источник права, находящийся над законом; держательница мира, т.е. владетельница всего сущего; источник и податель благ, и их распределитель. В онтологическом измерении: источник бытия; сущность, онтологизирующая собой весь социальный и культурный космос; смыслонаделяющее и вызывающее к жизни начало; сила, предстательствующая перед космическими стихиями; источник истины; совершенство и благо; источник нравственности, пребывающий над нравственностью; едина и неразделима; наделена высшим непререкаемым авторитетом; всесильна и всемогуща; вечна; надличностна и надчеловечна; необъемлема человеческим рассудком, закрыта для умствования. Эти атрибуты присущи сакральной власти как чистой модели.

Если перенести эти априорные представления на советскую действительность, то мы увидим, что эти признаки носили очевидный характер. Высшая власть являла себя подданным в строго зафиксированных традицией случаях: праздники, юбилеи, съезды, похороны и т.д. Реальная механика власти

была принципиально закрыта. Интересно то, что ни у кого, за исключением либеральной интеллигенции, эта закрытость власти не вызывала сомнений, недовольства. Она воспринималась массовым сознанием как должная. Исходящая от самой власти информация представляла власть как трансцендентную. Потребность широких масс в информации удовлетворялась слухами. Они были недостоверны, не имели сакрального статуса, т.к. исходили не от власти, которая никогда не может ошибаться. Власть вне ответственности и над законом. Власть мыслится как предстательствующая перед творцом. В монотеистическом обществе она ответственна перед богом, в более раннем, доосевом - срастается с идеей бога, являет собой его эманацию. Поэтому нет и не может быть инстанции, перед которой она могла бы отвечать. В советской ситуации реализовывался принцип ответственности низшей власти перед высшей - иерархическая модель. Внекритичность власти в советскую эпоху была массовой и не знала каких-то изъятий. Критика была только сверху вниз. Причем она доходила до какого-то уровня, скажем, до уровня горкома. Иногда была критика сверху отдельного ведомства, министерства. Но всякое ведомство - часть сакрального целого. Критика противостояла представлениям об этом целом, возможно не вербализованным, но заданным и массовой традиционной русской культурой и свойственным конкретным агентам власти, которые выстраивали политический механизм. В первые десятилетия советской власти на страницах «Правды» звучала критика крупного деятеля одного ранга по отношению к деятелю другого ранга. Это был отзвук предшествующей жизни, он не отвечала традициям и был изжит. Внеответственна власть как целое, в смысле неподсудности низшим уровням. Конечно, была ответственность низшей власти перед высшей. Как нам представляется, в советский период, с одной стороны, ответственность власти делигировалась от верхнего уровня к нижнему (ошибки возможны только на низких уровнях), с другой стороны, любой начальник старался прикрывать своих подчиненных. Ситуация была весьма неопределенной.

На наш взгляд, советскую эпоху были реализованы две модели. Сталинская - автократическая, при которой глава власти абсолютно безответственен. Под ним - политическая элита, партия, любой представитель которой был ответственен перед главой власти. Другая модель - послесталинская: с переходом к коллективному руководству внеответственным становится верхний уровень как целое. Причем этот переход нес в себе зерна размывания, отрицания, так как традиционному сознанию ближе идея о внеответственного одного высшего лица. «Партия и Ленин - близнецы-братья». Здесь Маяковский воспроизводит традиционную модель: есть народ (в данном случае это партия) и есть властитель - тотем. Они едины, то есть взаимозаменяемы. Тотем являет собой некое мистическое отражение общества как целого, а общество как целое - тотема. На этом строится тотемическое сознание, отсюда вырастают такие процедуры как выбирание власти. На этом базируется идея бунта. Общество как целое оказывается равновелико правителю, и если он перестает выполнять функции тотема, то есть становится подложным, его следует заменить. Данные представления мы обнаруживаем и в феноменах советского периода. После снятия руководителя с поста его полагалось забыть. Изъять из библиотек его произведения, убрать ссылки на него из литературы, убрать все изображения этого лица с полотен, даже из кадров кинохроники. Снятие кого- либо из высших руководителей с поста разрушало образ сакральной власти как совершенной и единой, разрушало мифологическую модель, поэтому об этом факте следовало забыть. Он табуировался, убирался из сознания. О нем люди эмпирически знали, но он как бы магически не утверждался. Это давняя русская традиция. Власть вне и над законом. Имеется в виду, что носитель власти неподсуден. Если надо было разобраться с его реальными преступлениями, то вопрос решался не правовым путем, а другими способами. В каждом конкретном случае решался вопрос - насколько это преступление известно, явно, кто за ним стоял, какие силы были против него и т.д. Была целая система «замалчивания» преступлений в соответствии с рангом лица, его совершившего. В соответствии с местом в иерархии менялась и мера ответственности.

Сама внеответственность, надзаконность власти в массовом сознании не вызывала протеста. Данная модель, с одной стороны, отвечала интересам политической элиты, а с другой - ее характеристики отвечали массовым представлениям о власти. Если бы они противоречили традиции, ожиданиям людей, они не смогли бы реализоваться. Социальные регуляторы могут базироваться либо на иерархии, либо на универсальных законах, нормах, процедурах. Ситуация сакральности противостояла праву. Общество, которое сакрализует носителей иерархии, не может быть правовым. Право предполагает, что священными являются только нормы и процедуры. Право по своей природе не предполагает изъятий. Даже в царской России иерархичность не позволяла отстаивать свои права, не говоря о советской эпохе.

Практически право не могло работать в большом иерархическом обществе. По природе этой модели право не могло в ней работать. Право собственности в истории выступает как основная экспликация сакральных объектов. Само обозначение богов - владыка, хозяин - указывает на то, что мыслится сакрально - мыслится как владетель. В этом смысле сакральная власть предполагает, что эта власть является владелицей. И если эта власть мыслиться как пребывающая на какой-то территории, то вся эта территория и все, что на ней присутствует, и есть объект ее владений. Идея частной собственности связана в Европе с Реформацией. Человек наделялся некоторой сакральностью, становился чем- то самоценным, несущим в себе дух Божий и становился субъектом, владельцем собственности. В ситуации нашей страны, когда вся сакральность стягивается к власти, власть и оказывается владелицей всего. В русской истории частной собственности как права не было вообще. Собственность была как привилегия. Советский период ничего принципиально нового в этом отношении не внес. Более того, именно в советский период, складывается социально-политическая система, заключающая в себе «семь уровней отчуждения, последовательно возникавших, наслаивавшихся друг за друга и, наконец, замкнувшихся в тотальный комплекс». Исходным моментом этого процесса стало:

- отчуждение подавляющего большинства населения от участия в управлении страной,

- отчуждение от власти.

Следующие уровни отчужденности связаны:

1. С отчуждением работников от результатов своего труда.

2. С тотальным раскоестьяниванием сельского населения, повлекшее за собой обострение продовольственной проблемы.

3. С отчуждением структуры производства от потребностей населения, вызвавшее гипермилитаризацию страны.

4. С отчуждением людей от правдивой информации, сопровождавшимся агрессивной индоктринацией населения.

5. С утратой людьми чувства безопасности в личной и общественной жизни, с колоссальным распространением доносительства, репрессиями, слежкой за людьми.

Помимо перечисленных признаков типологическими симптомами патологического кризиса социальной системы, на наш взгляд, выступает эрозия и разложение базисных экономических структур и устоев общества, распад целостности социума, резкое ускорение центробежных тенденций в сфере национально-государственного устройства, прогрессирующая неуправляемость общества, нарастающий паралич центральных институтов и рычагов административного регулирования.

Патологические кризисы заключают в себе эффект «замкнутого круга», инверсионная логика которого гоняет общество по кругу от одной кризисной ситуации к другой. Они подводят государство к предкатастрофическому состоянию, неизбежному коллапсированию отжившей свой век социальной системы. Такой финал может приобрести самые драматические формы и быть сопряженным как с гражданскими войнами, кровопролитными межнациональными конфликтами, так и с теми и другими вместе взятыми на одной территории.

Рассмотрим кратко внешние и метавнешние аспекты российского политического процесса.

В современной политологии политика рассматривается в разных ракурсах. Можно рассматривать политику в границах национальных государств, где ее субъектами выступают личности, социальные группы (классы, слои), партии, движения, преследующие индивидуальные и групповые интересы. Однако сами независимые государства не развиваются в вакууме, они взаимодействуют друг с другом и выступают субъектами политики более высокого уровня - международной.

Если в начале XX в. в мире насчитывалось всего 52 независимых государства, то к середине столетия их уже было 82, а сегодня число их превышает 200. Все эти государства и народы, населяющие их, взаимодействуют в различных сферах человеческой жизни. Прежде в теории международных отношений для обозначения взаимодействия суверенными государствами использовалось понятие «внешняя политика».

Однако сегодня мировое сообщество состоит не только из независимых государств, которые объединены в экономические, торговые, военные союзы на двусторонней и многосторонней основе. Кроме них на международной арене активно действуют Организация Объединенных Наций, международные правительственные и неправительственные организации, занимающиеся вопросами политики, социального, экономического развития, проблемами разоружения, безопасности. Все они выступают субъектами международных отношений. Следовательно, международные отношения представляют собой систему экономических, политических, дипломатических, правовых, военных и культурных связей и взаимодействий, которые возникают между субъектами мирового сообщества. В связи с расширением числа субъектов международных отношений в политической науке наряду с понятием «внешняя политика» стал использоваться термин «международная политика».

Международная политика является ядром международных отношений. Она представляет собой политическую деятельность субъектов международного права (государств и т.д.), связанную с решением вопросов войны и мира, обеспечения вопросов всеобщей безопасности, охраны окружающей среды, преодоления отсталости и нищеты, голода и болезней. Таким образом, международная политика направлена на решение вопросов выживания и прогресса человеческого общества, выработку механизмов согласования интересов субъектов мировой политики, предотвращение и разрешение глобальных и региональных конфликтов, создание справедливого мирового порядка. Она является важным фактором стабильности и мира, развития равноправия международных отношений.

Внешняя политика - это общий курс государства в международных делах. Внешнеполитическая деятельность государств представляет своего рода средство их адаптации к конкретным внешним условиям. Эти условия не зависят от воли, желаний и намерений отдельного государства и далеко не всегда соответствуют его интересам и мотивировочным установкам. Поэтому государствам в процессе реализации своей внешнеполитической функции приходится сообразовывать свои потребности, цели и интересы, определяемые их внутренним развитием, с объективными условиями в системе.

Основными целями внешней политики являются:

- обеспечение безопасности данного государства;

- стремление к увеличению материального, политического, военного, интеллектуального и др. потенциала страны;

- рост ее престижа в международных отношениях

Существует множество теорий внешней политики. Из конкретных внешнеполитических теорий наиболее известной является теория Г. Моргентау. Он определяет внешнюю политику прежде всего как политику силы, в которой национальные интересы возвышаются над любыми международными нормами, принципами и поэтому сила (внешняя, экономическая, финансовая) превращается в основное средство достижения поставленных целей. Отсюда вытекает и его формула: «Цели внешней политики должны определятся в духе национальных интересов и поддерживаться силой».

Национальный интерес представляет собой осознание коренных потребностей государства и отражения их в деятельности его лидеров. Эти потребности выражаются в обеспечении национальной безопасности и условий для самосохранения и развития общества.

Концепция «национального интереса» была разработана Г. Моргентау. Он определил понятие «интерес» в категориях власти. Понятие национального интереса состоит из трех элементов: 1) природы интереса, который должен быть защищен; 2) политического окружения, в котором действует интерес; 3) национальной необходимости, ограничивающей выбор целей и средств для всех субъектов международной политики.

Внешняя политика независимого государства, по мнению Г. Моргентау, должна опираться на некую физическую, политическую и культурную «реальность», способную осознать природу и сущность собственного национального интереса. Такой «реальностью» выступает нация. Все нации мира на международной арене стремятся к удовлетворению своей первоочередной потребности, а именно потребности физического выживания. В разделенном на блоки, союзы мире, где не прекращается борьба за власть и ресурсы, все нации стремятся к защите своей физической, политической и культурной самобытности (идентичности) перед лицом вторжения извне.

Вероятно, данная позиция Г. Моргентау была актуальна для времен «холодной войны», когда мировое сообщество было разделено на два противостоящих друг другу лагеря: социалистический и капиталистический. В современном мире, когда страны в силу различных причин взаимозависимы и взаимосвязаны друг с другом, их выживание и развитие может быть обеспечено только на пути их сотрудничества и взаимодействия. В этих условиях любое государство, осуществляя собственный национальный интерес, должно уважать и учитывать интересы других государств.

Сочетая собственные интересы и потребности других государств, нация может обеспечить свою безопасность. Национальная безопасность означает состояние защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз, способность государства сохранять свой суверенитет и территориальную целостность, выступать субъектом международного права. Понятие «безопасность» для личности, общества и государства не во всем совпадает. Безопасность личности означает реализацию его неотъемлемых прав и свобод. Для общества безопасность состоит в сохранении и умножении его материальных и духовных ценностей. Национальная безопасность государства предполагает внутреннюю стабильность, надежную обороноспособность, суверенитет, независимость, территориальную целостность.

Представляется целесообразным рассмотреть национальные интересы России и их соотношение с международной политикой. Говоря о национальных интересах России в широком понимании, можно свести их к двум основным интересам - безопасности и развитию. Безопасность включает в себя внутреннюю политическую стабильность, территориальную целостность, независимость и суверенность. Развитие включает экономический рост, самостоятельную эксплуатацию природных ресурсов страны, которые, возможно, являются единственной надеждой провести модернизацию экономики, и участие в международном разделении труда при включении в международную торговлю. Все это требует определенных благоприятных внешних условий, обеспечить которые и призвана внешняя политика. Таким образом, основные интересы России вполне ясны и определенны, однако когда речь заходит о защите этих интересов в различных ситуациях, оказывается, что система конкретных интересов России недостаточно проработана. До сих пор отсутствует ясность, как те или иные интересы России соотносятся с интересами других стран. Остановимся на соотношении некоторых из них.

1. Очевидно, что стабильность и отсутствие конфликтов на границах России являются примером абсолютного интереса. Только в подобных условиях Россия может закончить модернизацию и вновь приобрести статус действительно великой державы, который базируется не только на обладании ядерным оружием.

2. В ситуации глобализации мировой экономики существуют два основных условия успеха в этой глобальной конкуренции: во-первых, страна должна быть вовлечена в мировую экономику и до известной степени открыта этой мировой экономике; во-вторых, государство должно активно вмешиваться в борьбу за мировой рынок.

3. В современном мире информация становится центральным «товаром» международных отношений, точно так же, как угроза использования военной силы была центральным источником мощи во время «холодной войны». Отсюда - все больший интерес к новым информационным технологиям в международных отношениях. Поэтому Россия, с одной стороны, заинтересована в свободном доступе к мировому информационному пространству. С другой же стороны, в ее интересах сохранять некоторую закрытость своего информационного пространства для других стран. При подобном положении дел имеется шанс в случае новой информационной революции оказаться в ряду ведущих держав и при этом не подвергнуться угрозе информационных атак извне. Сдерживание «угроз с юга» также является общим интересом как для России, так и для западных стран. Многие политологи считают, что к настоящему времени Турция является естественным соперником России на юге. Для ослабления роли Турции на Кавказе они рекомендуют использовать противоречия между Турцией и Ираном.

4. Сдерживание Китая - другой интерес, разделяемый как Россией, так и западными странами. Сибирь и дальневосточные районы России страдают от недостатка населения, в то время как государства, с которыми они граничат, перенаселены. При недостаточном внимании центрального правительства в Дальнему Востоку он уже через 5-10 лет может превратиться в арену соперничества между Японией, Кореей и Китаем.

Политологи убеждены, что нынешнее состояние сотрудничества между Россией и Китаем будет продолжаться не вечно. В случае дальнейшего ослабления России она неизбежно столкнется с растущим давлением со стороны Китая.

Приоритет национальных интересов служит двум задачам:

1. Придает внешней политике общую ориентацию;

2. Становится критерием выбора в конкретных ситуациях.

На вопрос «Существует ли взаимосвязь внешней и внутренней политики?» можно найти, по крайней мере, три точки зрения на эту проблему. Первая точка зрения отождествляет внутреннюю и внешнюю политику. Профессор Чикагского университета Г. Моргентау полагал, что «сущность международной политики идентична политике внутренней. И внутренняя и внешняя политика есть борьба за силу, которая модифицируется лишь различными условиями, складывающимися во внутренней и международной сферах».

Вторая точка зрения представлена работами австрийского социолога J1. Гумпловича, который считал, что внешняя политика определяет внутреннюю.

Исходя из того, что борьба за существование является главным фактором социальной жизни, JL Гумплович сформулировал систему законов международной политики. Главный закон: соседние государства постоянно борются друг с другом из-за приграничной линии. Из основного закона вытекают вторичные. Один из них таков: любое государство должно препятствовать усилению могущества соседа и заботиться о политическом равновесии; кроме того, любое государство стремится к выгодным приобретениям, например, получить выход к морю как средству приобретения морского могущества. Наконец, третий закон: внутренняя политика должна быть подчинена целям наращивания военной силы, с помощью которой обеспечиваются ресурсы для выживания государства. Таковы, согласно JI. Гумпиловичу, основные законы международной политики.

Третья точка зрения представлена марксизмом, который считает, что внешняя политика определяется внутренней и является продолжением внутри-общественных отношений. Содержание последних обусловлено господствующими в обществе экономическими отношениями и интересами правящих классов.

Отношения между государствами на международной арене никогда не были равноправными. Роль каждого государства определялась его экономическими, технологическими, военными, информационными возможностями. Эти возможности обуславливали характер отношений между государствами и, следовательно, тип системы международных отношений. Типология международных отношений имеет практическое значение, поскольку позволяет выявить те глобальные факторы, которые влияли на развитие как мирового сообщества, так и конкретной страны.

История международных отношений всегда отражала соотношение сил и возможностей конкретной страны в реализации национальных интересов. В зависимости от концентрации могущества и ресурсов у той или иной страны или распределения их среди группы стран, международные политические отношения признавали одного субъекта мировой политики - сверхдержаву или группу соперничающих в могуществе развитых стран.

В ранние периоды истории человечества международные отношения характеризовались наличием сверхдержавы, которая доминировала над другими государствами благодаря своей военной мощи, экономическому потенциалу, психологической сплоченности в пределах отдельных регионов и познанного ими мира. Примерами таких сверхдержав могут служить Древний Египет, Персия, Древний Китай, Древняя Индия и т.д. Эти сверхдержавы возвышались, господствовали над окружающими их странами, но затем приходили в упадок.

Выход на международную арену в 17-18 вв. одновременно нескольких соперничавших в могуществе государств сделали международные отношения более сложными и конфликтными. Борьба за ресурсы привела к тому, что в мировой политике восторжествовал блоковый принцип. Мир стал делиться на два полюса. Особенно отчетливо это проявилось в начале 20 в., когда появились два блока: Антанта (Англия, Франция, Россия) и Тройственный союз (Германия, Австро-Венгрия, Турция).

После Октябрьской революции 1917 г. два полюса мировой политики сохранились, но уже в виде системы социализма и системы капитализма. Могущество двух этих систем олицетворяли СССР и США - две сверхдержавы, которые после 1945г. стали обладать ядерным оружием.

Противостоящие друг другу системы вступили в период «холодной войны» и сдерживали друг друга наращиванием своей военной мощи. Весь мир был поделен на сферы «жизненных интересов» двух сверхдержав, которые опирались на созданные ими военные блоки - НАТО (1949) во главе с США и Варшавский Договор (1955) во главе с СССР. Другие государства мира лишь следовали за внешней политикой той или иной сверхдержавы.

В 1991 г. период «холодной войны» был завершен, а с ней ушла в прошлое «двухполюсная модель международных отношений». Противостояние НАТО и Варшавского Договора стало достоянием истории, мир оказался многополюсным, то есть в нем существуют разнообразные по своим источникам интересы, которые стремятся реализовать разные по своим возможностям государства: малые и большие, бедные и богатые, ядерные и неядерные.

Современные международные отношения находятся в состоянии перехода от конфронтации и противостояния, основанных на ядерном сдерживании, к новому мировому порядку, опирающемуся на партнерство во имя мира. Однако осуществить этот поворот на практике очень трудно. Новые механизмы, которые смогли бы обеспечить стабильность и всеобщую безопасность, только формируются.

От того, как будут складываться международные отношения в ближайшие годы, во многом зависит то, каким будет мир в XXI в. По этой причине ученые стремятся раскрыть особенности современного состояния и развития международных отношений, чтобы выявить новые тенденции их изменений.

Так, современные американские ученые М. Зингер и А. Вилдавский отмечают разделенность мира на две части - зоны мира, благосостояния и демократии и зоны войны, брожения и развития. Большинство людей, по мнению авторов, проживает в зонах брожения в которых преобладают бедность, анархия и тирания.

В зоны мира, благосостояния и демократии входят 25 стран: страны Западной Европы, США, Канада, Япония, Австралия и Новая Зеландия. В них проживает 15% населения земного шара. В этих зонах преобладают богатые демократии, в которых уровень жизни рядовых граждан весьма высок (от 10 тыс. До 30 тыс. долларов годового душевого потребления валового национального продукта), а продолжительность жизни - не менее 74 лет.

Не со всеми доводами авторов данной концепции можно согласиться безоговорочно. Так, следует признать, что богатство, демократия и мир неразрывно связаны друг с другом, хотя из этого правила есть исключение. Достаточно заметить, что в мире имеется 8 стран, богатых нефтью (это страны Персидского залива) с населением по 1 млн. в каждой. Их называют «богатыми», но их богатство не связано с высокой производительностью труда их населения, оно не ассоциируется с демократией. И, наоборот, полдюжины малых стран мира, ставших богатыми, не имея нефти или других природных ископаемых, являются демократическими.

Современная мировая практика знает три основных способа обеспечения международной безопасности:

1. Сдерживание внутренней агрессии при помощи различных форм давления (экономических, политических, психологических и др.):

2. Наказание агрессора путем применения против него конкретных практических действий.

3. Политический процесс как способ достижения мировых целей без силового решения (переговоры, совещания, встречи на высшем уровне и т.п.).

Нынешнее геополитическое положение России по многим параметрам нестабильно. Сейчас нельзя судить о России как о стране, обреченной в геополитическом плане на окончательное поражение, ремиссию или успех - в принципе возможны все три варианта. Пока Россия демонстрирует отрицательную геополитическую динамику.

Основной причиной такой деградации считают экономику, которая, находясь в состоянии перманентного кризиса, пагубно воздействует на многие связанные с ней геополитические обстоятельства. В долгосрочной перспективе заметнее будет сказываться негативное воздействие еще одного, приобретающего самостоятельное значение фактора - демографического. России грозит острая нехватка номинального дееспособного населения, прогрессирующее ухудшение его качества (в результате физической, психической и духовной деградации) и изменение этнонациональной структуры. Вот некоторые последствия этих проблем: невозможность освоения природных ресурсов Сибири и Дальнего Востока (именно они могут стать локомотивом, способным вытянуть страну из затянувшегося экономического кризиса); нехватка людских ресурсов для подъема промышленности и сельского хозяйства во всероссийском масштабе; ненасыщенность и прерывность информационного пространства; слабость коммуникаций; в долгосрочной перспективе - «обвал» численности и дальнейшее снижение качества социально-профессиональных групп интеллектуального труда; неспособность создать эффективную - достаточную по размерам и качеству подготовки армию.

Нейтрализация негативных тенденций положения России, возрождение ее глобальных позиций предполагают опору на основные сохранившиеся внутренние факторы ее геополитической мощи. К ним, прежде всего, необходимо отнести традиционные геополитические ценности (природные ресурсы, территорию), оставшуюся военную мощь с упором на ядерное оружие, отдельные сферы промышленного, прежде всего военного, и интеллектуального производства.

Внутренний потенциал страны сегодня все же не настолько велик, чтобы его можно было использовать во благо России наперекор любым внешним обстоятельствам. Отсюда и задача - создать благоприятные международные условия, обеспечивающие «передышку» для приведения в порядок внутренней силовой базы. Какая же геополитическая стратегия более всего соответствует этим задачам?

Существует три типа таких стратегий: экспансионистские; уступающие; позиционные, направленные на конверсию статус-кво.

Экспансионистская линия с проникновением в дальнее зарубежье потребовала бы большего избыточного запаса геополитической мощи - для проведения самой политики, закрепления на новых позициях, долгосрочной их защиты от внутренних и внешних конкурентов. Такого потенциала у России нет, поэтому все разговоры о «броске на юг», по другим направлениям - пропагандистская риторика.

Уступающая стратегия проводилась, например, правительством «перестройки», сдавшего, в основном без адекватной компенсации, многие геополитические козыри СССР (уход из «Третьего мира» и с рынков вооружений, непродуманный до конца вывод войск из Восточной Европы), а также «постперестройки», жертвой которой стал сам СССР. Дальше развивать эту линию вряд ли стоит, ибо это означало бы уход России из СНГ и, вероятно, распад самой России.

Приходится признать, что по совокупности геополитической мощи на данном этапе Россия уступает практически всем глобальным центрам силы. Значит, ей остается выбор в пользу позиционной стратегии, состоящей в конкретном российском случае из двух основных компонентов. Во-первых, удержание максимального числа стран СНГ в орбите российского притяжения. Здесь недостаточно политических намерений и деклараций, которые могут меняться в одночасье. Важны материальные связи и зависимости - сохранение оставшихся и развитие новых экономических контактов России с государствами СНГ. Во-вторых, со странами дальнего зарубежья, и прежде всего с глобальными центрами силы, наиболее рациональна стратегия «балансирующей равноудаленное», то есть Москве следовало бы скромно уйти до поры до времени во внешнеполитическую «тень», продолжая, однако, по возможности активную внешнеэкономическую деятельность. На протяжении последних десятилетий именно так вел себя Китай, находясь как бы вне международной политической сцены и без особых помех накапливал силы для выхода на авансцену мировой политики в роли глобальной державы.

Таким образом, нынешняя ситуация требует от России выработки такой модели поведения на международной арене, которая позволила бы ей проводить международную политику, отвечающую ее национальным интересам. Однако сделать это непросто.

Сохранение и развитие России как экономической, политической и культурно-психологической целостности возможно обеспечить лишь усилиями ее народа, а не за счет гуманитарной, финансовой и иной помощи западных стран. Только экономическое процветание, политическая стабильность, нравственное здоровье российского общества способны гарантировать ее национальную безопасность и возвращение ей высокого международного авторитета. Престиж России на международной арене во многом зависит от успеха экономических, политических и социокультурных преобразований внутри страны, достижения согласия и мира между ее народами.

Итак, отметим, что большинство трансформаций в России носило не спонтанный характер, как на Западе, а были трансформациями сверху, трансформациями подавлением, трансформациями мобилизационного типа. Это было возможно вследствие того, что основой, единой базой модернизационного процесса были люди с одинаковыми архаическими пластами культурной памяти, базовыми моделями, формирующими оригинальную российскую концепцию власти.

 

Автор: Оноприенко А.В.