Региональные особенности российского политического процесса
Политическая жизнь российского общества не замыкается в столице. Современная российская политика - это не только продукт технологий и схем, разработанных в кабинетах федеральной власти. Реальные процессы, оказывающие существенное влияние на судьбы народа, активно протекают в регионах, субъектах Российской Федерации.
Региональные особенности российского политического процесса связаны с закономерностями становления и развития политической власти в регионах, взаимовлиянием государственной политики на регион и региональной политики на государство в целом, закономерностями функционирования политической сферы жизни региональной общности.
Среди акторов региональной политической жизни можно найти практически все те же номинации, что и на общефедеральном уровне, только с тем отличием, что на уровне региона политические институты приобретают еще более значимый характер в виду значительного сокращения дистанции между властью и человеком, и увеличения возможностей практически влиять на поведение людей.
Центральное место в региональной политике занимают государственные органы власти, которые в своей совокупности представляют государство в субъекте Федерации. В 90-е годы XX века в регионах сформировались разные политические режимы и модели реализации власти. Однако общей чертой, объединяющие различные региональные политические системы, является сильная, доминирующая над другими ветвями власти исполнительная власть.
Важнейшая особенность российской посткоммунистической истории заключается в том, что традиционно сильная центральная власть стала «перетекать» в нижние горизонты управления. Число участников политического процесса при этом резко возросла. На фоне упадка государственных ценностей 90х годов и ослабления созидательной политической воли Центра региональные элиты начали завоевывать значительную автономию и усиливать свою опеку над обществом. По приблизительной оценке Сергея Павленко, к осени 1993 года они сосредоточили в своих руках около 60 проц. полномочий федеральной власти. На наш взгляд, наблюдался процесс перемещения государства в провинцию, и трансформации местных правящие элит в центр общероссийской политики.
Такой характер эволюции был задан, помимо всего прочего, самоутверждением провинциальных элит, которые стремились чувствовать себя независимо. Они выступают в роли правящих меньшинств, играющих стратегическую роль в принятии решений на местном уровне. Их ценности, идеологические позиции и взгляды по существенным политическим вопросам решающим образом влияют на нормы поведения в региональных политических системах.
Нынешний взлет российского регионализма - следствие драматических изменений в советском обществе, относящихся к рубежу 80-90-х годов. Перестройка и последовавший за ней распад СССР дали толчок к развитию множества кризисных явлений. Провозглашение суверенитета России не остановило дальнейшей фрагментации общества. Более того, начало рыночных реформ в 1992 году ознаменовало собой новый этап регионализации государства.
Провинциальные руководители начинали действовать самостоятельно перед лицом экономического, политического, социального хаоса. Объясняя президенту Татарстана Минтимеру Шаймиеву историю с провозглашением Уральской республики, Эдуард Россель говорил: « первая идея объединения Уральского региона возникла на базе развала. В то время когда все на глазах разваливается, прямые связи с Москвой ликвидируются, а другой идеологии или эффективного управления не наработано и не предложено, мы оказались брошены и каждый, в зависимости от своего уровня развития, определял, как быть в данной ситуации». Такого рода усилия провинциальных лидеров и сформировали особенности нынешнего регионального развития России.
Отсутствие продуманной региональной политики оказалось серьезнейшим изъяном в гайдаровской программе реформ. Она не была созвучна особенностям регионов, их социально-экономической структуре, уровню урбанизации, состоянию транспортных сетей.
Усиливающаяся регионализация - феномен не столько социально-экономический в собственном смысле слова, сколько культурный. В ее основе лежат идеологический коллапс и цивилизационная дезориентация народа. Такие исторические события, как распад СССР, драма «шоковой терапии», попытки разрыва с прошлым, вызвали у людей тревогу и смятение. Страна оказалась в ситуации нарастающего идеологического хаоса и распада.
Чтобы преодолеть коллективный стресс, провинция начала самопроизвольно создавать собственные идеологические центры. Различные концепции регионализма обретали значение именно на фоне этого глубинного политико-мировоззренческого кризиса.
В условиях нараставшего регионализма локальные правящие группы стремились придать своему статусу законный характер. Наиболее активные и дальновидные местные лидеры пошли по пути не усвоения рыночных моделей через столицу, а выработки опережающей реформаторской стратегии. Так появились на свет знаменитые варианты регионального развития: «нижегородский», «татарстанский», «калмыцкий» и др.
Оказалось, что в условиях системного общественного кризиса у многих провинциальных элит и локальных сообществ обнаружились немалые возможности приспособления и обновления. Усиливавшаяся регионализация способствовала возникновению особых типов политического и геополитического поведения. В регионах формируются новые, собственные геополитические ориентации (у Дальнего Востока и Приморья - на Китай, Японию, Южную Корею; у Тувы и Бурятии - на Монголию и Китай; у Карелии - на Скандинавию и т.д.). В подобной ситуации наиболее сепаратистски ориентированные местные элиты стремились объединить и возглавить соседние территории, пытаясь вовлечь их в орбиту собственных интересов и создать межрегиональные ассоциации.
В качестве примера любопытно рассмотреть поведение правящих групп в субъектах Федерации, которые с точки зрения сепаратистских тенденций можно назвать пороговыми: в Чечне и Татарстане. Смягченный вариант подобного же сценария можно было наблюдать и в Татарстане. Казанские идеологи заявили о существовании особой Волго-Уральской цивилизации и необходимости создания Волго-Уральского штата. Этот ареал с населяющими его народами - татарами, русскими, башкирами, чувашами, мордвой, марийцами, удмуртами и др. - был объявлен гомогенным и отличающимся от России сообществом, в пределах которого административные границы между территориями признавались условными.
В периоды идеологических и цивилизационных поисков неизбежно обнаруживается, что носитель идей - элита. Создаваемые ею конструкции служат своего рода шаблонами, влияющими на весь ход политической жизни.
С самого начала местные элиты формулировали идеи в ответ на вызовы, с которыми им приходилось сталкиваться на местах, и во имя воплощения в жизнь региональной модели развития. Так, власти на местах с большим или меньшим успехом старались мобилизовать собственные идеологические ресурсы. При этом успешнее всего действовали, как правило, сепаратистски и антимосковски настроенные группировки. Они разрабатывали символы локализма и программы регионального развития, ставшие их собственными «великими текстами». Мотивы и нормы, содержавшиеся в них, были призваны преодолеть культурную разобщенность на местах и облегчить региональный синтез.
Особенно яркий пример в этом смысле - Татарстан. Современные политические реалии республики, ее особый статус во взаимоотношениях с Центром и яркий имидж в мире отражены в таких формулах, как «модель Татарстана - новая парадигма», «татарстанцы - нация», «глобальный федерализм», «евроислам» и т.д. Другой пример - Калмыкия. Амбиции ее лидера и властвующей группы отражают идеологические конструкции типа «Калмыкия - республика-корпорация», «экономико-правовой оазис», «монголо-ойратская цивилизация» и др. Это тоже своего рода локальные «великие тексты», описывающие региональные интересы и «естественные пути» развития республики.
Иными словами, в некоторых регионах на новую Россию смотрят как на дефектный политический субъект. У нее нет устойчивого стратегического курса, нет единой линии при отстаивании национально-государственных интересов. А потому местные элиты начинают политически самоутверждаться, расширяя сферу своего влияния. Модернизировать регионы они намерены на собственный лад, вне связи с идеологическими конструкциями, разрабатываемыми последнее время в Москве.
Особая форма экономического и политического вызова федеральному Центру со стороны некоторых локальных элит - закрытые экономические корпорации, призванные создать завершенные локальные хозяйственные системы. Образцы: корпорация «Калмыкия», построенная по схеме «одна республика - одна корпорация», и аналогичная структура в Ингушетии - «Бин». Начиная с 1994 года такой же курс взят и в Татарстане. Регионализируется не только власть, но и собственность.
Строительство корпораций - одна из составляющих модернизаторской политики региональной власти. Само местное сообщество выступает в качестве пространства для исторического творчества элиты. Как заявляют политики в Элисте, цель «Калмыкии» - взять под контроль все республиканские ресурсы, чтобы делать из ресурсов деньги в условиях сильного экономического отставания и финансовой зависимости региона. Именно в силу такой ориентации и сложилась концепция корпорации, охватывающей целый регион. Показательно в этом отношении заявление Хакимова: «И хотя сегодня нет тоталитаризма, сохраняется экономическая и финансовая империя Москвы. Она держит в своих руках до 70 проц. кредитных ресурсов, не давая возможности эффективно развиваться регионам».
Хотя риторика региональных властей и носит явно выраженный модернизаторский характер, на деле их ближайшая цель - закрепить за собой право распоряжаться местными ресурсами через корпорации. Вытеснение центрального правительства из сферы текущего экономического управления становится для локального истеблишмента гарантией реальности прав регионов.
Процессы, связанные с реформированием Совета Федерации, системы губернаторских выборов, создание вертикали власти и опора на представителей президента в федеральных округах, на наш взгляд, должны прекратить процессы локализации и регионализации России, вписать локальные интересы в систему общенациональных политических приоритетов, ориентировать политическую жизнь на общероссийскую цивилизационную специфику.
Необходимо подчеркнуть, что в отличие от 90-х годов XX века, когда основные параметры жизни провинции задавались внутренними факторами, сегодня они все в большей степени определяются факторами внешними. Внешние ограничения можно подразделить на политические и экономические. Политические связаны с рецентрализацией России (в бюджетной, экономической, политической сферах), которую реализует федеральная власть с момента избрания президентом В. Путина. Реформа, начатая федеральным центром, ослабила позиции региональной власти, лишила региональных руководителей статуса политиков федерального масштаба. К экономическим ограничениям, с которыми так же сталкивается региональная власть, можно отнести появление в регионах сильных экономических акторов. Среди них - внешние по отношению к региону крупные российские корпорации и межрегиональные компании, а так же динамично развивающийся региональный бизнес. У основных экономических субъектов, действующих в пространстве регионов, определились собственные интересы, и они становятся активными политическими игроками.
Россию до сего времени мировое сообщество не принимает как страну- цивилизацию, имеющую свою рыночную экономику, цельную самобытную культуру, прочное национально-государственное устройство. Отсюда вытекает ряд негативных последствий: дискриминация при выходе на внешний рынок, отказ в праве решать внутренние цивилизационные проблемы собственными силами, чеченскую проблему, проблему взаимоотношений религий, наций, на родов и их культур. Одной из главных причин данного обстоятельства является, с точки зрения западной демократии, отсутствие эффективной региональной политики Центра и полноценно развивающихся регионов, не учитывающих глобальных перемен в современном мире. Судьба отечества сегодня решается именно в регионах. Самоопределение России в целом, ее долгосрочная стратегия, зависит от того, насколько экономика, политика, культура регионов отразит потребности страны и чаяния российского общества.
Спектр возможного самоопределения страны и его регионов в глобализирующемся мире очень широк. Здесь нет жесткого детерминизма. На каждом шагу в выборе цивилизационных форм российские элиты сталкиваются с дилеммами: авторитаризм или демократия, федерализм или расползание страны на самостоятельные территории и даже государства, беспредельный рынок или государственная опека, прорыв к постиндустриализму или превращение в сырьевой анклав мировой метаэкономики, противостояние или партнерство на международной арене и т.д. С учетом этого необходимо совершенствовать, а точнее создавать теорию самоопределения, а затем на ее основе рационализировать и практику цивилизационного выбора на региональном и культурно-личностном уровне. При этом надо учитывать, что далеко не все регионы Российской Федерации испытывают такое влияние смежных государств, а также глобальных структур, как Северный Кавказ.
Роль Северного Кавказа в политическом, экономическом, геостратегическом самоопределении России постоянно возрастает, в силу складывающейся геополитической ситуации. Ставрополье являясь «регионообразующим» субъектом и форпостом русскоязычного населения, играет особую роль в развитии и укреплении российских цивилизационных форм в этом многонациональном и неспокойном регионе. Являясь рубежом на пути транзита наркотиков, нелегальных ликероводочных изделий, оружия, терроризма, испытывая влияние соседних стран и регионов, Северный Кавказ одновременно является пространством «мирового сосуществования» трех мировых религий: христианства, мусульманства и буддизма, множества национальных культур, а также «транснациональных», глобальных информационных полей и политических технологий.
С одной стороны, территория края является местом полиэтнической и поликонфессиональной коммуникации, что при современных экономических условиях, происходящей трансформации ценностной базы, духовной экспансии и непоследовательных политических действиях является фактором риска. С другой стороны, миграционные волны из Закавказских республик - стран бывшего Советского Союза и Северо-Кавказских республик, спровоцированные макрофакторами (политическая нестабильность, часто приводящая к вооруженным конфликтам, уровень экономического развития и т. п.) и микрофакторами (социальная среда, ценностные ориентации и приоритеты), а также отсутствием институтов и механизмов их погашения и ассимиляции, создает социальную, экономическую, политическую и экологическую напряженность. С третьей стороны, Ставропольский край, как и весь Северо-Кавказский регион, является геостратегическим районом, т. е. узлом реальных и потенциальных торговых путей, культурных, идеологических связей, позволяющим контролировать южные стратегические пути, что заставляет заботиться о геополитической безопасности нашего края.
Геокультурные, демографические, экономические, социальные, духовные, национальные особенности регионов, возможно, имеют общую тенденцию к нивелированию, сглаживанию под воздействием российских политических технологий и глобальных информационных полей. Однако, под воздействием различных внутренних, внешних и глобальных факторов связанных с геоэкономическими, геокультурными тенденциями, скрытой или явной духовной экспансией, именно в порубежных районах, к которым мы можем отнести и территории ЮФО, формируется специфическая политическая культура, а если быть точнее, то политическая геокультура, ориентированная на глобализирующиеся ценности, будь то вестернизация, исламизация, китаизация и т.п.
Обострение региональных конфликтов на Северном Кавказе, действие чеченских и международных террористов, активизация националистических элементов влияют на социальное самочувствие, ценностные ориентация населения. Это все приводит к росту политической напряженности, порождает политическую нестабильность, разрушает политический порядок.
Одним из условий цементирования регионального сообщества является сформулированная и внедренная в политическое сознание региональная идентичность. Это проявляется как в феномене региональной символики, так и идеологии регионализма.
Тенденция к формированию региональной идентичности в российской политической науке имеет несколько толкований. Так первое толкование сводится к тому, что она представляет собой побочный продукт процессов формирования и развития государств и территориальных общностей. Подобно тому как структура партийных систем отражает ряд исторически возникших и позднее «замороженных» социетальных расколов, региональная политическая идентичность в значительной мере отражает исторически возникшие центр- периферийные отношения в рамках государств или микрорегионов.
Один из принципиально важных, хотя, возможно, и не самых очевидных факторов, влияющих на развитие ситуации в нынешней России, - это структурирование новой политической мифологии.
Р. Барт, отвечая на вопрос: «Что такое миф в наше время»,- подчеркивал, что любая идеология постоянно преобразует продукты истории в неизменные сущности (выделение наше - О.А.), все время пытается затушевать процесс изменения и развития, превратить миф в застывший объект вечного обладания. Современные мифы, порожденные идеологией, имеют одну цель - «обездвижение мира. Они должны давать внутреннюю картину вселенского хозяйственного механизма с раз и навсегда установленной иерархией». Т.е., мифы, являясь «освященными» государственной идеологией образцами для подражания, «настигают человека всегда и повсюду, отсылают его к тому неподвижному прототипу, который не позволяет ему жить своей жизнью, не дает ему особенно вздохнуть». Они парализуют человека, лишают его инициативы, делают его безвольным и пассивным.
Политический миф - это не столько произведение искусства, сколько функциональное средство, позволяющее упорядочить картину мира и организовать деятельность людей. Современный политический миф - коллективное бессознательное творение нации, государства или политической партии. Они создают мифы для обоснования законности и своевременности своих желаний, стремлений и ненависти.
Вся структура политических мифов направлена на возбуждение людей. Политическая идеология, напичканная политическими мифами, имеет больше шансов на овладение массами, нежели идеология с изложением конструктивной программы.
В периоды нестабильности мы можем наблюдать парадоксальную ситуацию: старые мифы еще не разрушены, а новые мифы уже созданы. Как первые, так и вторые не способствуют движению социума вперед, хотя новые мифы могут его стабилизировать. Вследствие диалога двух пластов мифов, происходит их трансформация, что чревато возвращению в хаос самодовольства, самолюбования, что, в свою очередь, разрушает человеческую личность.
В кризисной ситуации мифы рождаются и распространяются с огромной скоростью. На наш взгляд, причинами этого являются:
- необходимость компенсации недостатка информации о социальной действительности;
- потребность в целостном осмыслении действительности;
- потребность в сравнительно простых средствах отражения действительности, чему способствуют доступность и легкость мифа;
- распространенность в обществе различных форм непродуктивной активности, выступающей следствием насильственного отрыва человека от труда, низкого уровня профессионализма, чрезмерной политизации общества и т.д.;
- возрастание роли мифа стимулируется понижением культурного уровня населения, распадом сложившихся систем образования и воспитания, возникшим духовным вакуумом, насаждением антиинтеллектуализма.
По мнению В.П. Макаренко, структура политических мифов в СССР базировалась на трех постулатах: 1) «Мы - гонимые»; 2) «Тайный враг»; 3) «Мир на краю пропасти».
В США, по мнению американского политолога Г. Шиллера, господство правящей элиты основано на пяти мифах: 1) миф об индивидуальной свободе и личном выборе граждан; 2) миф о нейтралитете важнейших политических институтов: конгресса, суда, президентской власти, СМИ; 3) миф о неизменной эгоистической природе человека, его агрессивности, склонности к накопительству; 4) миф об отсутствии в обществе социальных конфликтов, эксплуатации и угнетения; 5) миф о плюрализме средств массовой информации, которые в действительности контролируются крупными рекламодателями и правительством.
По мнению академика Г. Осипова, современному российскому обществу также насаждаются новые мифы. Назовем некоторые из них: миф о том, что все решит рынок, тогда как безудержная стихия рынка, не подкрепленная соответствующими изменениями в хозяйственном механизме и его правовом регулировании, ведет к дезорганизации производства; миф о приватизации как средстве создания изобилия, которой якобы нет альтернативы в преодолении застоя и упадка в хозяйстве; миф об «антиреформаторах» или противниках реформ, которые якобы против реформ России, в то время как критики принятого курса реформирования выступают за более радикальный курс (новый курс Эре- формирования, основным индикатором которого является человек, его моральное и материальное благополучие.; миф об угрозе коммунизма, который используется как средство запугивания обывателя, как средство борьбы с оппозицией; миф о будущем, что требуется еще немного потерпеть, а там «с окончательной победой капитализма» будут нормальные, цивилизованные условия жизни, другими словами, тем самым скрываются от российского общества истинные причины нынешнего катастрофического положения, что, в свою очередь, способствует распространению опасной социальной болезни и вширь, и вглубь; миф о том, что Запад нам поможет.
Примечательно, что процесс политического мифогенезиса протекает на двух уровнях, долгое время не вступавших во взаимодействие друг с другом. На первом из них - федеральном - складывание новой мифологии как общегосударственного феномена до недавних времён происходило довольно вяло, и связано это было с поиском новой общенациональной идеи.
Второму уровню формирования мифологии - региональному, - напротив, изначально были свойственны весьма высокий темп и значительное разнообразие образующих его событий. Процессы, активизированные распадом СССР, в ряде субъектов Российской Федерации привели в исторически сжатые сроки к образованию локальных неомифологий, быстро прошедших через стадию становления и оформившихся в зрелые самовоспроизводящиеся квазиидеологические системы, а в ряде случаев и вступивших в период стагнации. К настоящему времени можно с уверенностью говорить о завершении основного этапа неомифогенеза в наиболее развитых субъектах РФ, что позволяет обозначить доминирующие тенденции и главные структурные элементы регионального политического мифа.
Наиболее разработанным региональным политическим мифом является миф о культурном герое. Чертами такого героя неизменно оказывался наделён действующий региональный лидер - губернатор или президент. Так, происхождение традиционного культурного героя, как правило, двойственно: он соединяет в себе черты человека и божества. Эта двойственность не может быть перенесена в мифологизированные образы современных региональных лидеров буквально, но может быть введена посредством замещения. Если первый, «тварный», компонент присутствует прямо (практически во всех официальных биографиях акцентируются простота, народность происхождения лидера, трудности, с которыми ему пришлось столкнуться), то второй, «божественный», привносится разными способами, но чаще всего провозглашением связи героя и его образа с одним из персонажей исторического мифа. Самый простой путь - это установление родства между ними. Так, происхождение президента Калмыкии Кирсана Илюмжинова ведут от одной из боковых ветвей Чингисидов. Однако в большинстве случаев такая генеалогическая привязка невозможна, и тогда связь выстраивают на более тонких уровнях. К примеру, лидер может предстать «продолжателем дела» (своего рода инкарнацией) одного из центральных персонажей пантеона. Так, в Саратовской области Дмитрия Аяцкова прямо ассоциируют с Петром Столыпиным, некоторое время возглавлявшим Саратовскую губернию, причём здесь не обошлось без инициативы самого губернатора, который установил в регионе нечто вроде культа почитания П.А. Столыпина: вернул своему родному селу историческое название Столыпино, поощрял проведение разного рода знаковых параллелей в СМИ («Саратовская губерния уже дала России одного премьер-министра») и т. п. Нередко, регионального лидера не привязывают к конкретной фигуре пантеона, а ассоциируют с какой-то доминантной для региона идеей. Примером может служить президент Республики Башкортостан Муртаза Рахимов, монополизировавший на официальном уровне право на эксплуатацию идеи башкирского национального возрождения.
Следовательно, можно констатировать, что на уровне региональных политических процессов прослеживаются тенденции модернизации и глобализации, но адаптированные к местным политически условиям цивилизационной спецификой и региональными особенностями.
Таким образом, на основе изучения цивилизационных исторических практик можно говорить, что основными векторами современного политического процесса в России являются глобализация и локализация, а региональная специфика российского политического процесса связана со спецификой власти, моделью политического управления, политическим сознанием и политической культурой.
Анализ современных подходов к теории глобализации в современной России свидетельствует о необходимости сохранения специфики развития станы и общества, учитывая потребность России в инновационной стратегии обновления, что позволит ей, с одной стороны, обеспечить прорыв в будущее постинформационное и постиндустриальное общество, с другой - сохранить целостность, самобытность страны и общества, их стабильное и динамическое развитие на перспективу в мировом содружестве стран и народов. Реальности российского политического процесса позволяют говорить, с одной стороны, о пробуждении цивилизационного самосознания политической элиты, что проявляется в самостоятельном политическом поведении в отношении и Востока - как Дальнего, так и Среднего, и Ближнего зарубежья, а с другой - о том, что на основе собственной идентичности Россия постепенно становится региональным лидером, оказывающим все более ощутимое влияние на все мировые политические процессы.
Российская политическая модернизация 90-х годов XX века совпала по времени с новым витком такого типа социальной трансформации как глобализация. Из всех вариантов развития российской политической элитой была избрана классическая модернизация по типу догоняющего развития, реализовывавшаяся на фоне роста социальной напряженности и политической нестабильности. Модернизационные тенденции в структуре российского политического процесса разворачиваются на фоне демодернизации как социально-политического феномена российского трансформирующегося общества.
На уровне региональных политических процессов прослеживаются тенденции модернизации и глобализации, но адаптированные к местным политическим условиям цивилизационной спецификой и региональными особенностями. Одним из условий цементирования регионального сообщества является сформулированная и внедренная в политическое сознание региональная идентичность. Это проявляется в феномене региональной символики, идеологии регионализма, региональной политической мифологии.
Автор: Оноприенко А.В.