Этические представления о труде в обществе итальянских городов-государств XIV - первой половины XV века

Для того чтобы четче проследить истоки формирования этических концепций деятелей гуманизма, небезынтересным является обращение к повседневности, как неоценимому источнику информации о разных сторонах жизни интеллектуальной элиты. Изучив обыденный уровень сознания гуманистов, можно яснее себе представить, становилась ли эволюция их взглядов результатом абстрактного теоретизирования и заимствований из античной культуры, или же доктрины ренессансных мыслителей опосредовано отражали действительность, являясь, по замечанию французского исследователя К. Бека, «отказом от абстракции и формализма ученых, которые наслаждаются бесполезными диспутами». Важным сегментом повседневных установок деятелей гуманизма являлась их трудовая этика, влияние которой на формирование специфического образа жизни светских интеллектуалов трудно переоценить. Именно в этой области происходит проекция представлений гуманистов об активной и созерцательной жизни на практику обыденных взаимоотношений.

Наиболее четко взгляды ренессансных мыслителей по данному вопросу выявляются в сравнении с традиционно средневековыми моральными установками. Особенности менталитета человека Средневековья во многом определялись огромным влиянием религии и церкви в обществе рассматриваемого периода. Соответственно, система взглядов индивида тогда «была близко связана с христианским мировоззрением и космологией».

Оценка господствовавших в средневековом обществе представлений о труде невозможна без обращения к концепциям «отцов церкви». Чрезвычайно влиятельна здесь доктрина Августина Блаженного, задавшая тон трактатам многих церковных мыслителей. Неприятие земной жизни и недоверие к потенциям личности пронизывают этическое учение Августина. Характерно, что это признают даже ученые, склонные сглаживать антигуманистические аспекты аскетической доктрины, такие, как американский исследователь Ч. Тринкаус. «Несомненно, св. Августин давал также картину человеческой деградации и страдания, когда человек попал в рабство и тяжкие труды из-за греха», - пишет он. По мнению отца церкви, первородный грех негативно сказался на естестве человека, нанеся ему огромный вред. Говоря об Адаме и Еве, Августин замечает: «Они совершили такое великое преступление, что вследствие его изменилась в худшую сторону сама человеческая природа, преданная потомству уже повинной греху и неизбежной смерти». Порочное деяние первых людей оказывает воздействие и на их потомков, отныне подверженных тяготам земной жизни и обуреваемых разнообразными, зачастую греховными желаниями. Мирское существование в его современном виде объявляется Августином ущербным и низшим по сравнению с потусторонним, вечным. Соответственно, «потеряла всякую ценность активная и творческая работа личности», ибо в ходе нее нельзя достичь высшего блага, которое есть Бог. «В ученом же досуге, равно как и в публичной деятельности или в чередовании того и другого, никто сразу не становится блаженным», - пишет Августин. Для мыслителя имеют этическую ценность молитвы и праведная жизнь, а не творческое преобразование мира индивидом.

Труд расценивается Августином как вынужденная необходимость, а не как сознательная деятельность, способствующая совершенствованию личности. «И каждый не настолько должен чураться житейских дел, чтобы в этом своем покое не думать о пользе ближнего; и не настолько быть деятельным, чтобы не предаваться размышлению о Боге», - заявляет мыслитель. Взгляды Августина на труд носят компромиссный характер. Мыслитель признает за ним право на существование постольку, поскольку трудовая активность является элементом земной жизни. Но Августин исключает из представления о труде созидательное начало, не придавая ему самостоятельной ценности. Мыслитель выступает против сравнения творческой активности Бога по преобразованию мира с трудовой деятельностью человека. «С религиозным чувством несовместимо думать и утверждать, что есть какой-нибудь творец даже самой ничтожной и смертной природы, помимо Бога», - заявляет Августин. Трудовая деятельность должна служить удовлетворению потребностей, необходимых для поддержания существования, а не являться способом раскрытия творческого потенциала личности.

Уже в раннее Средневековье оценка трудовой активности, как следствия первородного греха, утверждается в своем уничижительном по отношению к человеку значении. Именно тогда «библейская концепция труда-наказания» окончательно вошла христианскую этику, продолжая оказывать влияние на общество на протяжении всей вышеуказанной эпохи. Трактат Иннокентия III «О презрении к миру или о ничтожестве человеческого состояния» конца XIII столетия, имеющий скорее морализирующий, чем теоретический характер, дает ясное представление о господствующих этических установках своего времени, ибо ориентирован на широкую аудиторию. Мысль о трудовой деятельности, как наказании за первородный грех, проявляется здесь со всей очевидностью. «Птица рождается для полета, а человек рождается для трудов» (Иов). Все его дни полны работами и мучениями, и даже ночью не отдыхает ум его. Что это, если не суета? Без трудов никого нет под солнцем, без недостатков - никого под луной, без суеты - никого под временем. Земное время - краткий отрезок переменчивых дел», - пишет Иннокентий III. Мирское существование, обремененное трудами и заботами, выступает следствием проступка Адама и Евы, объявляясь несовершенным и ущербным в сравнении с вечной жизнью. В силу этого несовершенства теряет всякий смысл не только творческая физическая, но и интеллектуальная работа индивида. «Ученые заняты исследованиями: изучают небеса, определяют величину земли, глубину морей, рассуждают об одних вещах, обдумывают другие. Всегда или учатся, или обучают. Но что проистекает от этих занятий, кроме трудностей, и скорби, и уныния духа?» - вопрошает мыслитель. Познание окружающего мира объявляется бессмысленным в силу его ущербности, а также несовершенства человеческого разума. Высшей же истиной объявляется Бог.

Однако, в XII - XIII веках складывается и иной взгляд на проблему. Он связан с философскими построениями Фомы Аквинского. Последний акцентирует внимание на деятельности Бога как творца. «Поскольку Бог в качестве первопричины бытия есть наиблагороднейшее сущее, он не может быть формой чего бы то ни было», - заявляет Аквинат. Таким образом, творец создает мир, придавая неструктурированной материи ту или иную форму, сам не являясь последней. Все это сродни труду ремесленника, изготовляющего какое- либо изделие из необработанного вещества. Согласно Фоме, Бог «представляет поле деятельности и вторичным причинам, прежде всего людям, которым он придает способности познания, хотения и творческого созидания». Благодаря учению Аквината, труд теперь трактуется не только как необходимость или наказание, но и как созидательный процесс. Финская исследовательница С. Ханска отмечает, что позитивный элемент в отношении к трудовой активности у Фомы Аквинского затем был развит францисканскими проповедниками, рассматривающими ее уже не только как средство преобразования действительности, но и как метод покаяния и морального совершенствования, применяя последние два значения преимущественно в отношении тяжелого и однообразного крестьянского труда.

Вместе с тем, для Аквината характерно представление о бренности и ущербности земного существования. «Заблуждения, сомнения, непредвиденные случайности и разные несчастья, которым подвержена настоящая жизнь, все это показывает, насколько несравнимо человеческое счастье, особенно в этой жизни, с Божьим Блаженством», - пишет Фома. Соответственно, наилучшим образом земного существования объявляется общение с Богом и созерцание. О последнем Аквинат говорит, как о главном счастье индивида, «если только есть в этой жизни какое-то счастье». Характерное для ортодоксальной католической доктрины недоверие к природе человека и его сознательной активности в полной мере проявляется в учении Фомы Аквинского. Он по-прежнему готов «скорее отказаться от благ естественных трудов, чем препятствовать делу спасения».

Компромиссные взгляды на труд были широко распространены и среди итальянских церковных мыслителей XIV - XV вв. Весьма характерны воззрения Бернардино да Сиены, проповеди которого зарубежный историк Де Ровер назвал «ценным исследованием трудовой этики». Бернардино признает необходимость труда для повышения благосостояния коммуны при условии честного занятия им. «Будьте честными и не обманывайте, ведите каждое дело к его прямой цели», - говорит проповедник. Его усилия направлены на то, чтобы дать моральную оценку разным проявлениям трудовой активности. При этом главный акцент все же делается не на гармонизации отношений между людьми, а на служении Богу. «Я говорю тебе, что нужно всегда молиться, и когда ты идешь распоряжаться имуществом, и когда ты занят ремесленной работой, и тебе, женщина, в каждой твоей работе дома и вне дома», - заявляет Бернардино.

Главной заботой проповедника является приспособление норм христианской морали к требованиям жизни. Мыслитель отдает себе отчет, что путь созерцания и добровольного отшельничества не может быть универсальным для всех членов общества. Не случайно, важное место среди богоугодных деяний у Бернардино занимает милостыня, называемая проповедником «святым делом», посредством которого «очищаются от греха». Мыслитель сознает, что это наиболее удобный для рядового горожанина способ проявления добродетели, не прерывающий трудовой процесс и не нарушающий привычный распорядок жизни. При этом милостыня не должна подменять собой полностью другие формы служения Богу. «Ты грешишь, нарушая постановления церкви, которая предписывает, чтоб ты постился, когда ты можешь, но не заменял пост милостыней», - говорит Бернардино, обращаясь к грешнику, не соблюдающему религиозные обряды. Становится понятным, что высшие этические ценности для проповедника трансцендентны и его в большей степени волнует загробное воздаяние, а не творческая трудовая деятельность. Бернардино в основном говорит о тяжелом ремесленном, крестьянском и домашнем труде, не показывая в достаточной степени универсальный созидательный характер последнего. Трудовая активность также не служит у проповедника способом интеллектуального совершенствования.

Изучив взгляды на труд, сложившиеся в средневековой христианской традиции, можно прийти к выводу, что в ее русле сформировалось несколько подходов к оценке вышеуказанного явления. Трудовая деятельность рассматривается как жизненная необходимость, средство покаяния, творческий процесс, наказание за первородный грех. Однако, учение о последнем, оказавшее огромное влияние на этическую доктрину ортодоксального католицизма, наложило наибольший отпечаток на представления о труде в средние века. Недоверие к природе человека и его возможностям мешало оформиться, в рамках церковной традиции, пониманию индивида как творца, сознательно изменяющего окружающий мир в своей позитивной и самодостаточной деятельности.

Небезынтересным, в связи с вышеперечисленным, является обращение к императивам повседневного поведения гуманистов, как представителей особой прослойки общества для выяснения степени влияния на них традиционных этических установок. Сам характер увлечения деятелей гуманизма латинской словесностью, древнегреческой и древнеримской философией, предполагавший глубокое погружение исследователя в реалии прошлого, определял специфический распорядок жизни ренессансных мыслителей и его атрибуты. Не случайно, свои представления о труде и отдыхе гуманисты во многом черпали из античного мира, приспосабливая к действительности знания, добытые в ходе изучения его наследия. Уже во второй половине XIV века гуманистические штудии неизменно связываются с понятием «досуга» (otium), заимствованным у Цицерона. Знаменитый оратор считал otium важной и равноценной (наряду с общественной активностью и трудом (negotium)) частью жизни и полагал, что выдающаяся личность должна уметь с достоинством проводить свободное время. «Людям не подобает ни настолько гордиться достоинством, достигнутым деятельностью, чтобы не заботиться о своем покое, ни ценить высоко какой бы то ни было покой, если он не совместим с достоинством»,- отмечал Цицерон. Древние римляне допускали многозначность в толковании вышеуказанной категории. По замечанию отечественного исследователя Г.С. Кнабе, «в этом понятии соединялись для них удовлетворение выполненной жизненной задачей; отдых от дел, войны или общественных обязанностей; досуг, отданный творчеству, беседе и размышлениям; наслаждение красотой благоустроенной природы и произведений искусства».

В средние века определения otium и negotium получили четко ограниченное практическое значение. Досуг стал ассоциироваться, прежде всего, с уходом от повседневных забот, монашеской праздностью и молитвенной созерцательностью. Вот как описывает otium представительница религиозного мистицизма XIV в., Екатерина Сиенская, следуя укоренившемуся в средневековом религиозном сознании стереотипу: «Бдения и молитва объединяют его (т. е. монаха - авт.) душу с богом, украшают его чистотой, дарят ему совершенную мудрость истинного познания самого себя и доброты бога в себе. Одним словом, дражайшие дети, он находит в святой молитве все сокровища и удовольствия, которых душа может жаждать в этой жизни». Понимаемый таким образом досуг превращался в череду молитвенных просветлений, не связанных творческим преобразованием внешнего, материального мира.

Negotium же в Средневековье рассматривался как бремя повседневного труда, обеспечивающего земное существование, тяжелого и не приносящего достаточного морального удовлетворения. Вот как выразил это понимание доминиканский проповедник Джованни Доминичи, современник первых гуманистов: «Работай ежедневно до немощи, согласно своим возможностям и потребностям. Не спи в кровати более 6 часов и не предавайся покою». Такое представление о negotium лишало труд созидательного аспекта, приравнивало его к наказанию за первородный грех.

Однако, в Италии XIV -XV вв. вырабатывались и новые, отличные от средневековых установки. Для нас ценно деятельное понимание otium, предложенное итальянскими гуманистами. Отечественный историк Л.М. Баткин справедливо отмечает, что даже у первых ренессансных мыслителей досуг не ассоциировался с праздностью и бездеятельностью. «Удивительное дело: хочу писать и не знаю, что и кому писать, но все равно - жестокое удовольствие! - бумага, трость, чернила и бессонные ночи мне милее сна и отдыха», восклицает Петрарка, описывая один из своих творческих порывов. Свободное время Франческо заполнено интенсивным интеллектуальным трудом, который становится внутренней потребностью личности и раскрывает ее творческий потенциал.

У первых гуманистов особенно ярко проявляется противопоставление сладостного досуга заполненного научными штудиями, службе (negotium, uf- ficio) и вынужденной трудовой активности, направленной на зарабатывание денег и обеспечение должного уровня жизни. В жизнеописании Данте, вышедшем из-под пера Джованни Боккаччо, автор сетует на то, что поэт, обратившийся «к делам государственным» и «обольщенный суетными почестями», не смог посвятить достаточное время творчеству и самообразованию. По-видимому, в значительной степени, такое резкое противопоставление досуга и службы в произведениях гуманистов XIV века можно объяснить тем, что ренессансные мыслители, начавшие осознавать в ходе повседневной активности особенность своих увлечений, хотели с одной стороны определить для себя их круг, с другой - попытаться продемонстрировать их преимущества остальным. Небезосновательным в этой связи, выглядит замечание JI. Мартинеса, написавшего, что «прожекты возвращения в античность были путем привлечения внимания к своей деятельности».

Еще одним мотивом, побуждающим первых гуманистов столь упорно подчеркивать уникальность своих трудов на досуге, является отстаивание права на самовыражение в системе координат, не связанной ни с признанной университетской структурой образования, ни с государственной службой. «Только я один стойко сопротивлялся и отказывался от золотого ярма не меньше, чем от деревянного или свинцового, свидетельствуя перед Богом и людьми, что у меня отнимают свободу и досуг, лучше влечения к которым природа, счастливее достижения которых - судьба не могла подарить ничего», - восклицает Петрарка, описывая свое пребывание при папской курии. И, хотя, нарисованный им образ мудреца, равнодушного к материальным благам, отнюдь не совпадает с реальным поведением Франческо, который проявил себя настойчивым просителем бенефициев, само высказывание показательно. Оно демонстрирует нам, какое важное место занимал ученый досуг в повседневной жизни гуманистов и в системе их трудовой этики, ассоциируясь со свободой творческого самовыражения и объединяя ренессансных мыслителей, как особую прослойку светской интеллигенции.

При этом первые гуманисты стремились подчеркнуть преимущества «studia humanitatis» не только по сравнению с другими видами общественного призвания, но и по сравнению с другими видами интеллектуальной деятельности. Петрарка вел усиленную полемику против схоластов, юристов, врачей, считая знания, связанные со старой образовательной системой, ущербными и не дающими полной картины знаний о человеке и мире.

Означенное направление этических дискуссий получило распространение в гуманистической среде. Представители гуманизма более младшего поколения высказывали похожие мысли в своих трактатах и переписке. Зачастую они пренебрежительно относились к вышеуказанным видам умственного труда, или принижая их интеллектуальный потенциал, или низводя до ремесла, с помощью которого можно только зарабатывать деньги. Так, один из героев труда Поджо Браччолинн «Об алчности» называл теологов в числе тех, кто «под покровом веры» имеет другую цель - стремится стать богатым. Лоренцо Валла упрекал современных ему юристов за невежество. В другом месте своего трактата «Элеганции» он обрушивается на необразованных теологов, воспевая «studia humanitatis». Такое отношение отчасти можно объяснить соображениями конкуренции, отчасти - сугубо антропоцентрической сердцевиной гуманистических знаний (риторики, этики, моральной философии, истории, филологии), носителям которых претила сухость юридических и медицинских наук или бесплодные схоластические умствования.

Однако в отношении к трудовой деятельности у первых представителей итальянского гуманизма присутствует н мотивы, говорящие о том, что традиционно средневековье моральные установки продолжают оказывать влияние на их мировоззрение. «Мы в неутомимом труде постоянно ищем светлых дней и счастья здесь на земле, где все эти светлые дни, все счастье, весь покой, все спасение, вся жизнь и вообще все - не что иное, как кремнистый и трудный путь к вечной жизни», - пишет Петрарка, соглашаясь с мнением о тщетности всех человеческих усилий, направленных на достижение блаженства в ходе земного существования. Становится понятным, что гуманист еще не готов полностью признать труд самодостаточным явлением, могущим приносить абсолютное удовлетворение от творческого самовыражения. Кроме того, ренессансные мыслители XIV в. порой предостерегают от излишне утилитарной трактовки целей трудовой активности. В своей «Жизни Данте» Боккаччо порицает чрезмерное честолюбие, а также стремление добыть «знания, полезные лишь для накопления богатств». Он критикует положение дел, когда «успех, а не добродетель» является «стандартом по которому оценивали людей».

Рассмотрев отношение к трудовой активности у первых представителей итальянского гуманизма, можно сделать вывод о том, что Петрарка и Боккаччо плодотворно переработали этические концепции древних, касающиеся данного вопроса приспособив их к реалиям своего существования. Гуманист четырнадцатого столетия «не только занимает свой досуг чтением лучших авторов, но следует в своей жизни и деятельности примерам и наставлениям, представленных в этих писаниях». В частности, Боккаччо и Петрарка во многом вернулись к античному пониманию otium, как времени, заполненного сознательным творчеством и размышлениями.

Важным является дуализм трудовой этики ренессансных мыслителей XIV в. Они четко разграничивают творческие занятия на досуге и службу, направленную на зарабатывание денег, труд по необходимости и труд по призванию. Отчасти, столь строгая дефиниция остается еще средневековой. Однако, и otium, и negotium у Боккаччо и Петрарки наполняется несредневековым содержанием. Их трактовка близка к античной, но гораздо шире и разнообразней и, кроме того, имеет заметный акцент на сознательной человеческой активности. Под первым гуманисты понимают деятельность, способствующую интеллектуальному совершенствованию индивида, обогащению его внутреннего мира, и даже, порой, видовой признак, определяющий принадлежность к гуманистической прослойке. Negotium же воспринимается скорее не как бремя тяжелого труда, взваленное на человека в наказание за первородный грех, а как не всегда приятное, но необходимое средство обеспечения научных штудий. Вместе с тем, на отношение деятелей раннего гуманизма к труду оказывают влияние представления, характерные для этической доктрины средневекового католицизма. Это проявляется в подчеркивании опасности для морального облика человека деятельности, направленной на обогащение или преуспевание. Творческий и созидательный потенциал самодостаточной трудовой активности также порой еще ставится под сомнение Боккаччо и Петраркой.

Следующий этап в формировании трудовой этики гуманизма связан с воззрениями интеллектуальной элиты Флоренции рубежа XIV - XV вв. Виднейшие представители флорентийского гуманизма - Колюччо Салютати, Леонардо Бруни, Поджо Браччолини, Маттео Пальмиерн занимают важные посты в республиканском управлении, делая свои знания «инструментом непосредственного вмешательства в коллективную жизнь». Этим они отрывают дорогу прямому и непосредственному сотрудничеству светских интеллектуалов и общества, особенно его высших слоев, сотрудничеству, которое перешагнуло границы Флоренции. Салютати является едва ли не самым первым итальянским гуманистом, который придал этому сотрудничеству реальные очертания. Он решительно отринул «бесплодное одиночество средневековых интеллектуалов, заключенных в своих монастырях и кабинетах, являющихся узниками своих книг, доступных очень узкому кругу читателей».

Гуманист получил образование на юридическом факультете крупнейшего европейского университета в Болонье. Позже, после нескольких лет работы нотарием и судьей, он занимает ряд должностей в маленьких городках Тоскани, а с 1375 г. становится канцлером Флоренции. В этой должности Салютати находится вплоть до своей смерти и был высоко ценим горожанами за красноречие и политическое чутье, основанное на знаниях и эрудиции. Причем, активная интеграция в общественную жизнь органически дополнялась у Колюччо «studia humanitatis». В 60-70 гг. XIV в. он дружит, обменивается знаниям и дискутирует с Боккаччо и Петраркой. Позже, гуманист сам становится центром притяжения для интеллектуалов более младшего поколения (Леонардо Бруни, Поджо Браччолинн, Пьер-Паоло Верджерио). Более того, сам гуманист, не отказываясь от исполнения служебных обязанностей, иногда жалуется, что эти заботы не дают возможности для передышки и занятий штудиями. Общественная деятельность и «studia humanitatis» являются крепко связанными и равновеликими частями земного пути Салютати. Стремление к обоим видам активности сохранялось у мыслителя на протяжении всей жизни. Знания и умения (например, риторические), приобретенные в ходе научных изысканий и самообразования, способствовали гуманисту в эффективном выполнении функций служения социуму. Он не ограничивал «мир красноречия «истинными философами и ораторами». В то же время, высокое общественное положение помогло Салютати поднять престиж гуманистической образованности, открыть дорогу в мир «studia humanitatis» молодым неофитам. Растет светское применение ими полученных знаний. Благодаря примеру и покровительству Колюччо Салютати целый ряд ренессансных мыслителей занимают важные посты в государственном управлении Флоренции в первой половине XV в.

Происходят изменения и в повседневных представлениях гуманистов. В частности, становится менее четкой граница между интеллектуальными штудиями на досуге и службой. Л.М. Баткин справедливо отмечает, что otium и negotium нередко «сдвигались и обменивались местами». Характерно одно из высказываний Леонардо Бруни, оглашенное им в трактате «Восхваление Флоренции»: «Определенно, в этом городе есть величайшие умы, и, любое дело предпринимая, они улучшают образ действия других людей. Потому что, если они берутся или за ручной труд, или за управление республикой, или за обучение и какую-либо науку, или торговлю, они во всяком деле обгонят остальных смертных». Гуманист подчеркивает универсальный созидательный характер трудовой активности и видит возможности для интеллектуального совершенствования в широком спектре деятельности внутри социума. В этой связи, небезосновательной представляется мысль итальянского исследователя Ч. Вазоли, отметившего «удивительное внимание» Бруни к изменениям в итальянском обществе, выдвинувшим на первый план идеалы, основанные «на терпеливом труде и искусной ловкости».

О том, что интеллектуальная активность гуманистов связывается теперь не только с уединенным досугом, свидетельствует и жизнеописание Маттео Пальмиери, созданное книготорговцем Веспасиано да Бистиччи. Вышедшие из-под пера простого горожанина строки лучше всего говорят о представлениях, царящих во Флоренции первой половины XV века. Показательно, что Бистиччи прочно связывает продвижение Пальмиери по социальной лестнице и служение Маттео коммуне с его гуманистической образованностью. Из-за своей богатой эрудиции и развитого интеллекта он приобретает в республике «величайшую известность» и занимает все должности, «которые только могут даваться гражданину в городе и вне города». Но и став должностным лицом, Пальмиери продолжает умственно совершенствоваться в процессе своей службы, являясь источником мудрых советов и деятельно участвуя в государственном управлении. Бистиччи дает личности гуманиста знаковую оценку: «Он был очень почитаем в своей репутации, и из-за литературы, и из-за жизни считаясь человеком знающим». Отвлеченные эрудитские штудии Пальмиери все теснее связываются с его службой, а слава мудрого человека приобретается, не в последнюю очередь, благодаря реальным делам. Небезосновательным, в этой связи, выглядит замечание американского исследователя П.О. Кристеллера: «Выдающийся гражданин часто был вынужден произносить речи или сочинять письма общественного значения, и его гуманистическое обучение могло дать ему необходимую литературную способность выполнять эти задачи с умелым отличием». Интеллект, эрудиция и образованность ценились в итальянских городах-государствах с их высокой социальной мобильностью, причем не только в республиках. Бистиччи, рассказывая о том, как известнейший флорентийский гуманист - Леонардо Бруни снискал место секретаря при папской курни, описывает своеобразный конкурс на замещение этой должности, в ходе которого Бруни и его соперник должны были составить письмо на заданную тему для папы. Выигрывал тот, кто оказывался более красноречивым. Победа досталась Бруни, подтвердив, что плоды трудов на досуге жизненно необходимы в повседневной деятельности ренессансных мыслителей.

Еще одним показателем приближения интеллектуального труда гуманистов к нуждам общества, является увеличение значения риторики в системе гуманистических знаний. По замечанию итальянского исследователя Э. Гарэна, «гуманизм утверждался в своих основах на почве искусства слова». Петрарка и Боккаччо признавали огромную роль красноречия в своих штудиях, но были больше сосредоточены на защите поэзии от возможных нападок представителей ортодоксии. Кроме того, в своем трактате «Об уединенной жизни» Франческо изрекает следующую мысль: « Самое главное, полезное для риторики - искусство красиво и правильно говорить, преступно и позорно переносить на искусство жить». Петрарка указывает на моральные опасности от излишне практического использования риторических навыков и знаний. Совсем иной подход у следующего поколения итальянских гуманистов. Поджо называет способность связанно излагать свои мысли величайшим даром природы. «Ибо только речь является тем, что выражает силу нашего ума и выделяет нас из остальных существ», - пишет Браччолини. Искусство правильно говорить выступает средством, раскрывающим в полной мере интеллектуальные способности личности, залогом сохранения человеческого рода, отличающим людей от животных и помогающим выжить. Гуманист уверен, что человек разумен и что «эта рациональность развивается изучением языка». Подобное возвеличивание риторики представляется закономерным в контексте роста престижа гуманистической образованности. По мере сближения ренессансных мыслителей с правящей элитой итальянских городов-государств, увеличения числа гуманистов, занятых на государственной службе и при дворах меценатов, развиваются те сегменты «studia humanitatis», которые оказываются наиболее востребованными и ориентированными на налаживание коммуникаций в обществе.

Кроме того, риторика предстает сугубо практическим инструментом, помогающим представителям гуманизма утвердиться в качестве важной для социума прослойки. Отчасти справедливым, хотя и упрощенным выглядит замечание Лауро Мартинеса: «Они (т.е. гуманисты - авт.) держались идеала красноречия не только из-за склонности, но также потому, что это было их главным вкладом, искусством, которое достигало известности и возвеличило их в мире». Способность красноречиво излагать мысли нередко использовались представителями ренессансной культуры, чтобы подчеркнуть престиж гуманистической образованности. Несомненно, что интеллектуальный труд у гуманистов XV в. сближается со службой и гражданской активностью.

Вместе с тем, занятия на досуге, научные штудии, служащие творческой самореализации также занимают важное место в повседневном существовании ренессансных мыслителей. « Я не позволяю всецело пропадать этому времени, свободному от дел, в праздности, но делаю' нечто достойное человека», - восклицает Поджо Браччолинн в одном из писем, рассматривая свой образ жизни вне службы. Поджо подчеркивает связь досуга гуманистов с умственной трудовой активностью и отстаивает высокое достоинство личности, занятой «studia humanitatis». Несмотря на признание многих деятелей гуманизма социумом итальянских городов-государств и стирание четкой границы между otium и negotium, эрудитские занятия в свободное время цементируют гуманистическое сообщество, как неформальную прослойку светских интеллектуалов, внося огромный вклад в развитие культуры Ренессанса. « Что, ради всего святого, может быть более восхитительным и более приятным, чем знание тех вещей, знакомство с которыми делает нас более учеными и, что важнее стилистически более изысканными», - пишет Поджо собрату по научным увлечениям - Гуарино из Вероны. Колюччо Салютати сетует на то, что служба при курни отчасти мешала ему предаваться своим увлечениям, видный гуманистический педагог - Пьер-Паоло Верджерно критикует по схожей причине институт брака. Становится понятным, что хотя гуманисты уже не связывают самореализацию исключительно с творчеством на досуге, последний сохраняет свое значение, как важнейшая сфера гуманистической активности. Более того, разнообразие его форм растет.

Интерес к античным манускриптам, наблюдавшийся еще у Петрарки, эволюционирует у ренессансных мыслителей XV в. в устойчивое стремление найти и сохранить осколки древней культуры. Поиск, переписывание и распространение трактатов древнегреческих и древнеримских авторов становятся неотъемлемой частью гуманистического досуга. Особенно колоритны в этой связи фигуры Поджо Браччолини и Никколо Никколи. Несомненно, что все дела последнего были менее важными «по сравнению с его одной постоянной страстью - желанием обладать книгами». Влиятельнейший флорентийский гуманист - Никколи проявил себя как обладатель крупнейшей библиотеки древних рукописей, тонкий ценитель античного наследия и неутомимый просветитель. Поджо же продемонстрировал чутье и редкостную эрудицию, разыскивая рукописи по поручению Никколо. Необходимо отметить, что вышеуказанный поиск, как одна из форм ученого досуга, подразумевал известную интеллектуальную работу. Чтобы определить ценность той или иной найденной рукописи, требовалось быть истинным знатоком античного наследия, причем это знание добывалось по крупицам. Отнюдь не случаен восторг Поджо по поводу обнаружения им в одном из монастырей близ Констанца трактата Квннтнллиана об ораторском искусстве. «Чем больше мы сожалеем и порицаем себя за ущерб, что был некогда нанесен ему, тем больше мы должны поздравить себя, что нашими энергичными поисками он возвращен нам в своем первоначальном великолепии», - пишет Браччолини. Очевидно, что гуманист осознает, какую брешь в знаниях об античном мире заполняет найденное им произведение. Поджо видит важную роль, которую играют поиски древних рукописей для штудий на досуге. Подобные изыскания стимулируют интеллектуальный труд гуманистов, способствуя погружению мыслителей в мир античной культуры и создавая особую атмосферу сопричастности. Браччолини сравнивает ужасные условия хранения трактата Квинтнллнана в монастыре с заключением самого оратора в темницу. «Нет сомнений, что этот славный человек (т.е. Квинтиллиан - авт.), такой изящный, такой безупречный, полный добродетели и ума, не мог больше терпеть грязь тюрьмы, убогость места и варварскую жестокость своих стражей», - восклицает Поджо. Подобное отождествление личности автора и его рукописи весьма красноречиво. Оно свидетельствует об эмоциональном и глубоком восприятии деятелями гуманизма наследия античности. Последнее выступает не в качестве нежизнеспособных фрагментов погибшей культуры, но как явление, с которым ощущается близкая генетическая связь. Трудности, сопряженные с обнаружением и переписыванием рукописей, находившихся порой в весьма плаченом состоянии, только усиливали это ощущение. Поиски манускриптов способствовали созданию особой ауры, в которой протекал интеллектуальный труд гуманистов, ауры творческого переосмысления древней культуры.

Рассмотрев виды деятельности, которые были близки к сфере интересов ренессансных мыслителей, небезынтересно выявить отношение представителей гуманизма к трудовой активности, лежащей вне основного вектора их устремлений. Здесь мы сталкиваемся с противоречивыми оценками в трактатах и письмах гуманистов, разнообразными поступками последних, характеризующими их взгляд на вышеуказанную проблему. Наиболее рельефно это можно проследить на примере отношения к видам деятельности, связанным с тяжелым ручным трудом, не сулящим быстрого повышения образовательного уровня и социального статуса и порой не приносящим творческого удовлетворения. С одной стороны, некоторые гуманисты оценивают подобный труд положительно. Показателен трактат Бонаккорсо Монтеманьо «О благородстве». Автор приводит множество примеров из древнеримской истории, свидетельствующих о том, что занятие земледелием было характерно для многих «глубокоуважаемых людей», от которых «исходило сияние добродетели из-за таких великих дел». Причем, требующий большой физической нагрузки земледельческий труд не ухудшает интеллектуальные возможности этих людей и не лишает их благородства. Подобной точки зрения придерживается и флорентийский гуманист Аламанно Ринуччини, который посвятил себя хозяйственным заботам на вилле после того, как Медичи отлучили его от политической жизни. В произведении Маттео Пальмиери «Гражданская жизнь» высказывается следующая мысль: «Деньга должны приобретаться прежде всего из доходов, которые основаны на природе и приходят из твоего собственного имущества, потому что, делая так, прекращаешь совершать несправедливость». Следовательно, ремесла и земледелие выступают наиболее морально оправданными способами обеспечения достатка, не нарушающие социальную гармонию алчностью.

С другой стороны, отношение многих светских интеллектуалов к массе людей, занятых тяжелым физическим трудом, которые не оставляет времени для эруднтских штудий, отмечено известной долей презрения. Итальянская исследовательница Д. Де Роза отмечает, что это презрение еще не было до конца преодолено даже гражданскими гуманистами. Маттео Пальмиери, в частности, говорит о пагубности для мыслящего индивида следования «суждению толпы». Главным аргументом выступает то, что оно «делается людьми невежественными и грубыми». Виднейший гуманист-педагог - Пьер-Паоло Верджерио высказывает сходные мысли. В одном из писем он сетует на то, что, поддавшись мнению черни, многие избирают те занятия, «которые более всего дают выгоду». Однако было бы упрощением говорить об исключительно социальных корнях пренебрежения некоторых деятелей гуманизма, зачастую близких к влиятельным слоям общества, по отношению к простым ремесленникам и крестьянам. Это скорее гордость интеллектуала, обладающего огромным комплексом знаний и выработавшего в процессе эрудитских поисков способность и вкус к самостоятельному анализу действительности.

Очевидно, подобная противоречивость во взглядах на виды трудовой активности, не связанные со сферой гуманистических интересов непосредственно, но сопряженные с физическими нагрузками и минимальным самовыражением, отчасти объясняется различием между этическими установками, декларируемыми гуманистами в трактатах с целью сформулировать оптимальные условия человеческого общежития и представлениями, которыми они руководствовались в повседневной жизни. Несомненно, ренессансные мыслители признают важность ремесла и земледелия для нормального функционирования общества. Однако сами они не спешат заняться подобными видами трудовой деятельности, ибо последние не совпадают с их интересами и устремлениями. Как неформальное сообщество, гуманистов объединяет особый вид интеллектуального труда («studia humanitatis»), связанный с изучением античного наследия, с уклоном в области знаний, наиболее актуальные для рассматриваемой эпохи (риторику, этику, историю, моральную философию).

В то же время, представители означенного сообщества интегрировались в социум благодаря использованию своего опыта в специфических сферах деятельности - управленческая и дипломатическая служба, достижение статуса домашнего учителя или советника при дворе «первых лиц» итальянских государств и в домах состоятельных выходцев из купеческой среды, отчасти работа на образовательном поприще. Именно подобная активность считалась предпочтительной в качестве средства заработка и продвижения вверх по социальной лестнице. Кроме того, нередко она связывалась и с самореализацией. Показательно одно из писем Пьер-Паоло Верджерио, в котором он отрицает, что занимается юридическими науками ради личного преуспевания или будущей адвокатской практики, видя подобное применение учености для себя морально неприемлемым. В то же время, гуманист не считает постыдным жить «в великом достатке» на деньги богатых покровителей. Положение друга и советника влиятельных особ вполне соответствует его потребности в самосовершенствовании и достижении материального достатка.

Отечественная исследовательница Л.М. Брагина отмечает, что именно благодаря обоюдному приятию системы меценатства у социальной и интеллектуальной элиты городов-государств Апешшского полуострова XV в. «новая образованность прочно входит в культурную жизнь Италии». Более того, по наблюдению американского исследователя Дж. Брукера, «аристократия не просто покровительствовала искусству и учености», она была активно вовлечена в культурный процесс. Сходного мнения придерживается и историк Р. Голдсвейт. «Занимая постоянную резиденцию в городах, эти люди (т.е. представители знатных фамилий - авт.) старались укрепить свою легитимность, вовлекаясь в вид расходов, который мы связываем с блеском итальянского Ренессанса», - замечает он. Взаимодействие меценатов с эрудитами позволяло последним совмещать умственное совершенствование с зарабатыванием денег. В двуединой системе otium/negotium, скрывающей за каждым из понятий вполне определенные занятия, не находилось места для трудов, не сулящих возможностей проявить развитые эрудицию и интеллект. Безусловно, гуманисты, степень преуспевания которых сильно варьировалась в зависимости от конкретных условий существования, могли заниматься и делами, не связанными с указанными выше стезями, однако, то, что последние являлись наиболее важными в трудовой этике деятелей гуманизма не подлежит сомнению.

В этом смысле активность ренессансных мыслителей сближалась с активностью представителей торгово-предпринимательской прослойки. Последние также применяли свой интеллект в специфических видах деятельности, требующих способностей руководителя и расчетливости (торговля, банковские операции, организация ткацкого производства). Такой труд зачастую не был связан с тяжелой физической нагрузкой, но делал необходимыми самоотдачу и целесообразное планирование жизненного распорядка. Флорентийский купец Донато Веллути показывает в своей «Домашней хронике», как небрежение деловыми обязанностями приводят его родственников, Герардуччио и Джино, к банкротству. «При жизни отца он (т. е. Герардуччио - авт.) уехал в Авиньон и наживал там деньги, объединившись держать стол обмена монеты с Джованни Перини, и хорошо делал свои дела. Затем приехал его брат Джино, и они переменили образ жизни и долгое время проводили, занимаясь фехтованием и другими разорительными вещами. И в короткое время они промотали капитал и то, что было нажито, и вернулись оттуда, ничего не имея», - пишет Веллути. Торговля и предпринимательство в Италии XIV - XV вв. требовали не только авантюризма, но и напряжения умственных способностей, рациональной ответственности. Не случаен акцент на здравомыслии и мудрости, ощутимый в произведениях выходцев из пополанской среды. В хронике представителя знатного флорентийского рода, Джованни Кавальканти, поется настоящий гимн человеческой рациональности: «При строгом размышлении то, что разумно объяснимо не может быть чудесным, а то, что кажется нам чудесным, на самом деле разумно объяснимо: угодно Богу, чтобы его божественная премудрость предоставила нам чудесный дар в виде нашего внутреннего арбитра, благодаря которому мы обретаем возможность выбирать добро или зло». Купцы, наряду с гуманистами, формируют представления о труде, связанные с его интеллектуальным измерением. Они разрабатывают, хотя порой и неосознанно, новые возможности для человеческой самореализации. Гуманисты - в сфере науки и светского образования, предприниматели - в сфере деловой. Не в последнюю очередь, благодаря их усилиям, труд перестал восприниматься исключительно как физическая нагрузка и грубая повинность.

Несмотря на противоречивость в оценках отдельных видов деятельности, можно выделить общие подходы в отношении к труду у ренессансных мыслителей XV в. Трудовая активность в ее утилитарном значении понималась гуманистами, как необходимость или средство повышения материального благосостояния. «Растет богатство вследствие тяжелого труда, усердия и умения нашего», - замечает Леон Батиста Альберти. Ему вторит Маттео Пальмиери. Описывая причины возникновения в городах разных занятий, гуманист говорит, что они появились «частично из-за необходимости и большей частью из-за человеческих аппетитов». Оба представителя гуманизма подчеркивают важную роль трудовой деятельности в удовлетворении потребностей индивида. Именно трудясь, человек повышает свой жизненный уровень и приобретает материальные блага, необходимые ему для достойного существования. Более того, упорная работа зачастую помогает добиться степени достатка, которая подразумевает не только удовлетворение естественных потребностей, но и накопление капиталов.

Однако многие ренессансные мыслители не идеализируют труд, как средство повышения благосостояния. Так, Пьер-Паоло Верджерио ступает против «непозволительных» источников дохода, с помощью которых большую прибыль «по-рабски стремятся приобрести». Становится понятным, что гуманисты ратуют за повышение уровня жизни с помощью трудовой деятельности, но не ценой нарушения социальной гармонии и обеднения внутреннего мира.

При этом представители городской купеческой прослойки, отчасти близкой деятелям гуманизма в силу положения в обществе последних, гораздо более прагматично оценивают трудовую активность и ее преимущества. Флорентийский купец-хронист Буонаккорсо Питти, описывая генеалогию своего семейства, дает следующую характеристику отцу: «Он устроил так, что в наш дом поступала французская шерсть, а от нас готовые сукна, н последним зданием, которое он выстроил, была мастерская со станками для растягивания сукон, которая обошлась более чем в три с половиной тысячи флоринов. Похоже, что он отказывался от тех общественных, от которых можно было отказаться». Автор вполне определенно выражает царящие в торгово-предпринимательской среде настроения, когда труд рассматривался преимущественно как источник прибыли, личный интерес порой приходил в противоречие с общественным. Подтверждение этому мы находим и в хронике другого флорентийского купца - Джованни Вилланн. Автор описывает события истории Флоренции, связанные с экспроприацией коммуной части владений и имущества некоторых знатных грандов. Осуждая посягательства на частную собственность, он заявляет: «Эти древние и современные примеры служат уроком доблестным гражданам, чтобы они не слишком усердствовали в служении народам и республикам». На первом месте у Виллани стоят кропотливые усилия по повышению своего благосостояния, а на втором - нужды сообщества горожан.

Таким образом, обнаруживается различие во взглядах гуманистов и некоторых выходцев из купеческой среды. Для деятелей гуманизма, выступающих в роли морализирующей и рефлексирующей интеллектуальной прослойки, труд, направленный на обогащение, не должен противоречить интересам коммуны. Купцы же, в большей степени находившиеся под влиянием импульсов повседневной жизни, нередко осознанно или неосознанно переходили эту грань.

В то же время, в трактатах и письмах ренессансных мыслителей встречается и другое понимание труда. Это проявляется в отношении к последнему, как к творческому процессу, помогающему пробудить «индивидуалистический дух, направленный на развитие всех потенциальных способностей». Вполне закономерно, что во многих гуманистических трактатах одним из критериев выбора будущей профессии выступает ее соответствие естественным задаткам каждого конкретного человека. «В сделанном так выборе было бы осмотрительно не противоречить своим природным силам, но сохранять их, следуя собственной природе», - замечает Маттео Пальмиери, описывая процесс избрания будущей стези для юноши. Ему вторит Леон Баттиста Альберти, отмечая, что всех занятий следует выбирать те, «которые, больше нам будут подходить». Именно в самореализации, гармоничном развитии естественных начал индивида в ходе трудовой деятельности, гуманисты видят высшее ее предназначение. Причем, возможности такого развития безграничны и оно может занимать все сознательное существование индивида. Не случайно, Пальмиери говорит о необходимости «укрепить в самих себе» понимание того, какими мы хотим быть, и «этому в течение жизни следовать». Раскрытие природных потенций - вот глубинный смысл человеческого существования.

Показательны высказывания венецианского гуманиста Франческо Барбаро, обращающегося к Лоренцо Медичи, «который природой предназначен к славе, красоте, достоинству», и выражающего надежду, что советы и примеры «разумнейших мужей» помогают этой предрасположенности реализоваться. Доброкачественность человеческого естества не вызывает сомнений у Барбаро, а самовыражение в миру видится почетным. Оптимизм Франческо разделяет Пьер-Паоло Верджерио, который пишет, что «семена свободных искусств» заложены в человеке от природы, и для достижения в жизни счастья нужно их взрастить. Труд же - наиболее благоприятное условие подобной реализации. Для гуманистов, в силу специфики их интересов и положения в обществе, было ближе самосовершенствование в сфере интеллектуальной деятельности. Поэтому, вполне закономерно, что Поджо считает разум и память «двумя удивительными проводниками к праведной и счастливой жизни». Использование вышеперечисленных качеств, связанное со штудиями на досуге или с государственной службой, делает существование гуманистов осмысленным и самодостаточным.

Вместе с тем, ренессансные мыслители смогли прийти к пониманию трудовой деятельности, как универсального созидательного процесса, приносящего огромную пользу социуму. Характерны мысли, высказанные в трактате Леонардо Бруни «Восхваление Флоренции». Так, делая экскурс в историю древних римлян, автор отмечает, что последние «не гнушались никогда тяжелого труда, чтобы сохранить свое достоинство и величие». Этим самым Бруни подчеркивает важность коллективных усилий членов общества для эволюции социума в целом. Описывая междоусобицы, сотрясавшие Апеннинский полуостров современной ему эпохи, гуманист говорит о бесчестности экспансионистских устремлений некоторых городов-государств. Автор утверждает, что последние были бы «более счастливыми» и процветающими, если бы достигали своего благосостояния не захватами и грабежами, а «по больше части благодаря уму и опытному усердию». Бруни подчеркивает предпочтительность пути поступательного развития перед дорогой войн и разрушений. А одним из важнейших факторов такого развития является труд горожан, который способствует накоплению материальных благ и увеличению коллективного опыта в различных видах деятельности.

Пример Бруни показывает, что гуманисты понимают всю ценность трудовой активности для каждого человека и общества в целом. Ценность эта признается и купцами-хронистами с поправкой на большую расчетливость последних. Весьма примечательны слова Джованни Вилланн, которыми он описывает восстановление во Флоренции моста через Арно в 1435 году. «Основание моста сильно укрепили, в ширину он насчитывал тридцать два локтя, посредине оставался проход в шестнадцать локтей, на наш взгляд чересчур просторный, а по бокам находились арки высотой в два локтя, на основаниях которых поместили лавки. Ширина каждой лавки была восемь локтей, длина тоже восемь локтей, а сверху и снизу они были защищены сводами. Всего насчитывалось сорок три лавки, так что коммуна получала за них в год более восьмидесяти золотых флоринов». Вилланн в большей степени оценивает мост не как величественное архитектурное сооружение и продукт человеческого творчества, а как полезный для городского сообщества объект, дающий конкретную прибыль. В хронике Питш труд также зачастую рассматривается не как процесс, помогающий раскрытию внутренних возможностей личности, а как источник дохода, наряду с карточной игрой и ссужением денег. «Торговать всем, что может принести выгоду», - вот жизненное кредо купца. Хрониста мало заботят какие-либо особые интеллектуальные и моральные дивиденды, даруемые трудовой деятельностью, его взгляд практичен и утилитарен. Гуманисты же, обладающие более широким кругозором и более внушительными запасами знаний могут себе позволить взглянуть на проблему с общечеловеческих позиций.

Рассмотрев различные аспекты этических представлений деятелей гуманизма в отношении труда, можно сделать вывод о поступательном развитии взглядов ренессансных мыслителей. Петрарка и Боккаччо заложили основы трудовой этики итальянского гуманизма. Именно они сформировали гуманистические представления об otium и negotium, четко разграничив сферы самовыражения и зарабатывания денег. Характерно, что в обоих аспектах труд рассматривается преимущественно со светских позиций. Государственная служба и иные виды профессиональной деятельности, связанные с получением заработка, оцениваются как вынужденная необходимость, условие поддержания должного уровня жизни и обеспечения своих увлечений. А сладостный интеллектуальный труд на досуге ассоциируется с самовыражением и раскрытием потенциальных способностей. Такое четкое разграничение во многом остается еще средневековым, однако, постепенно наполняется светским содержанием. Не подлежит сомнению, что подобное понимание трудовой деятельности расходится с ее негативными оценками, как наказания за первородный грех, звучащими из уст представителей ортодоксального католицизма. В то же время, гуманисты XIV века не свободны от сомнений и рефлексии. Они осознают новизну своих увлечений и уязвимость своих позиций для критики со стороны поборников традиционных моральных установок. Кроме того, христианские этические ценности оказывают большое влияние и на сознание самих гуманистов. Поэтому в системе взглядов Боккаччо и Петрарки до конца не сформировалось понимание труда, как самодостаточного творческого процесса.

Следующий этап в формировании трудовой этики гуманистов связан с рубежом XIV-XV в.в. Начиная с представителей флорентийского гражданского гуманизма, влияние ренессансных мыслителей на жизнь общества рассматриваемой эпохи растет. Ряд гуманистов занимает важные государственные должности в итальянских городах XV в., другие - проявляют искреннюю заинтересованность в разрешении проблем социума написанием этических трактатов, ориентированных на практические нужды. Все это отчасти разрушает барьер между otium и negotium. Самовыражение уже не связывается исключительно с эрудитскими штудиями на досуге. Ренессансные мыслители признают, что реализовать заложенные природой потенции можно не только в процессе отвлеченного интеллектуального поиска, но и с помощью решения практических задач, направленных на улучшение жизни общества. Гуманисты XV в. приходят к пониманию того, что трудиться по призванию можно не только в свободное от исполнения служебных обязанностей время. При этом представления об ученом досуге, связанном с творчеством и самовыражением не исчезают полностью. Более того, они объединяют гуманистов, как особое сообщество светских интеллектуалов.

В системе взглядов гуманистов находится место и для общеэтических оценок труда, как процесса. Наиболее рельефно это проявляется у представителей гуманизма XV в. В отличие от мыслителей, тяготеющих к ортодоксальной католической традиции, зачастую склонных игнорировать созидательный аспект трудовой активности, гуманисты приходят к пониманию труда, как важного для человека и общества явления. Трудовая деятельность помогает раскрытию задатков индивида, которые заложены в нем от природы. Она способствует самосовершенствованию и накоплению опыта, помогающего существенно увеличить возможности человека в преобразовании мира. В то же время, труд необходим и для социума, ибо обеспечивает его стабильность, материальный достаток отдельных его членов и связывает сообщество людей незримыми нитями специфических отношений.

Такой подход имеет сходство и различия с представлениями, бытующими в деловой среде. Купцы признавали важность труда для личности и общества в целом. Они видели позитивный смысл в трудовой активности. Однако стоит отметить практический, утилитарный характер многих купеческих представлений. Для предпринимателя труд прежде всего является источником прибыли, опыта и деловой репутации. Кроме того, он служит средством, создающим коммунальные блага, увеличивающим благосостояние социума. Акцент на творчестве, плодотворном раскрытии собственных потенций в процессе трудовой деятельности, у деловых людей выражен слабее, чем у гуманистов. Купеческий разум мыслит преимущественно в практической плоскости, не поднимаясь в своих обобщениях до высот, доступных всесторонне образованным эрудитам. По наблюдению итальянского исследователя Р. Морденти, записки деловых людей являются примером житейской умудренности. Гуманисты же, в своих теоретических поисках гармонического единства индивида и социума, рассматривают труд, как универсальный созидательный процесс преобразования человека и мира, путь к всестороннему развитию личности. Не случайно, ренессансные интеллектуалы делают штудии на досуге своим основным видом активности, привносящим творчество в обыденное существование и сохраняющим значение на протяжении всего земного пути.

Становится понятным, что оценка трудовой активности у гуманистов XIII в. является позитивной и светской. Они свободны от сомнений, мучавших Боккаччо и Петрарку. Однако, деятели гуманизма, как представители особой прослойки больше предпочитают занятие интеллектуальным трудом. Именно увлечение специфическим видом научных штудий является объединяющим фактором для гуманистического сообщества. Поэтому не случайна некоторая доля пренебрежения в высказываниях гуманистов о людях, занятых видами деятельности, не связанными с образованием или усиленной умственной работой. Но это не меняет общий тон гуманистических оценок трудовой активности.

Ренессансные мыслители, наряду с представителями купечества, нарушают традиционный уклад средневековой жизни, делая профессией светское применение своего интеллекта, предвосхищая формирование многих сфер самореализации личности, принятых в современном обществе. И те, и другие постепенно разрушают границу между otium и negotium, планируя свое время в соответствии с соображениями целесообразности или персональными интересами. Они представляют социуму итальянских городов-государств новый тип деятельности, основанный на рациональном преобразовании окружающего мира, будь то творчество или стремление увеличить свой доход, попутно очищая труд от налета негативных представлений. При этом у купцов выражен акцент на личной выгоде, а у гуманистов - на внутреннем саморазвитии.

Под воздействием настроений, царящих в городской среде, на которые в немалой степени влияли представители вышеперечисленных слоев (больше купцы, нежели объединенные в особую интеллектуальную общность гуманисты), церковные мыслители начинают реабилитацию труда, постепенно смягчая негативное отношение к нему, как к наказанию за грехи, стараясь приспособить религиозную этику к повседневной деловой и трудовой активности.

Стоит поговорить о том, как взаимодействовали между собой купцы и гуманисты в ходе выработки или фиксации мирских критериев оценки производительных процессов. Идеи полезности труда для человека и коммуны, столь популярные в пополанской среде, оказывали огромное влияние на этику гуманизма. Именно под их влиянием светские интеллектуалы все активнее обращают «studia humanitatis» к нуждам социума, разрушая границы между otium и negotium. В свою очередь, образованные деловые люди и крупные меценаты, отчасти усваивают гуманистические представления об ученом досуге, который все же является для них не смыслом жизни, а творческим хобби на период, свободный от дел.

Автор: Гордиенко А.Б.