Эволюция социально-исторического облика российского преступника и его общественно-политический статус во второй половине XIX - начале XX века
Преступность - вечный спутник человечества, по крайней мере, на том историческом отрезке его пути, который нам известен. По своей сути она является социальным продуктом, определяемым тремя показателями: юридическим определением, историческим происхождением и психологическим поведением.
Прежде всего, психологическое поведение в определённых исторических условиях необходимо рассмотреть для того, чтобы понять внутреннюю природу криминала. Любое преступление представляет собой акт поведения человека. Под поведением понимают так называемую произвольную активность личности, то есть такую активность, при которой осознана преследуемая цель и есть возможность контроля над ходом разворачивающихся процессов. Если несколько уточнить и сузить это понятие, то человеческим можно назвать лишь такое поведение, «которое обладает для субъекта смыслом». Иначе говоря, речь идёт о сознательном поведении личности, в том числе и необычном, негативном, противоречащем социальным нормам.
Поведение человека разворачивается во времени и пространстве, представляет собой и «процесс взаимодействия изменчивых ситуативных факторов с относительно постоянными личностными характеристиками». Этот процесс имеет внешнюю (объективную) и внутреннюю (субъективную) стороны. Если внешняя сторона выражается в форме действия, направленного на какой-либо объект (или в форме бездействия), то внутренняя, субъективная сторона, не только сопровождает это действие (бездействие), являясь психологическим регулятором и отображением в сознании, и, что важно отметить, предшествует ему, служит основанием, которым определяется дальнейшее направление его развития.
Все эти соображения относятся в полной мере и к преступному поведению, а в данном случае, к его внутренней стороне, которая по своей психологической структуре имеет важные специфические особенности, значительно влияющие как на личность самого преступника, так и на окружающую его социальную среду. Необходимо сказать, что эти особенности активно эволюционируют в ходе непосредственного контакта указанных выше сторон и определяются спецификой отношений.
Каждый человек в той или иной степени адаптирован к физической, социальной и нравственно-психологической среде, в которой протекает его жизнь. Эта адаптация может быть меньшей или большей. Когда же речь идет о преступнике, то анализ его личности и поведения, как правило, позволяет прийти к выводу об отсутствии необходимой адаптации к внешней среде, будь это временное явление или устойчивое состояние. Вот почему в самом общем виде можно обозначить причины индивидуального преступления как рассогласование поведения личности с социальной средой. Это рассогласование выступает как результат деформации ряда звеньев психологического процесса мотивации и принятия решения (потребностей, интересов, целей, средств их достижения и др.), развивающегося во взаимодействии с конкретной жизненной ситуацией. Здесь и необходимо исследование генезиса преступного поведения и, что более важно, на наш взгляд, связанной с ним эволюции социально-исторического облика преступника в границах выбранного для исследования времени и пространства.
При сопоставлении преступного поведения и некоего образа социально-исторического портрета преступника явно обнаруживается взаимосвязь между ними. Как правило, преступное поведение не возникает неожиданно, а представляет собой своеобразный итог влияния отдельной личностной характеристики, включающей и негативный жизненный опыт, на отдельного индивида. Личность формируется не только в детском возрасте, но и во взрослом состоянии. Этот процесс протекает под влиянием и общества (например, средств массовой информации), и микросреды (семья, коллектив сослуживцев, круг друзей). Подчеркивая роль микросреды, к примеру, социологи отмечают, что «отрицательный морально-психологический климат, расхождение групповых норм с общественными нормами, трудности адаптации, отсутствие должной требовательности в некоторых коллективах, конфликты и напряженность в общении - это далеко не полный перечень причин отклоняющегося поведения, имеющих своей базой микросреду».
Конфликтная, разрушительная антигуманная социальная среда особенно часто складывается в обществе в периоды кризиса. В таких условиях наблюдается широко распространенные аморализм, пренебрежение к праву, а в результате - новый тип личной характеристики человека и, естественно, окружающей его микросреды (представителей социальных микрогрупп в данном случае), способных совершать более дерзкие и жестокие антизаконные и, прежде всего, антиобщественные деяния.
Каковым же, по сути, является социально-исторический облик преступника? Из всего многообразия характеристик, данных указанному явлению, необходимо выделить социологическую теорию личности, которая прочно связывает между собой психологические особенности человека и различные исторические периоды эволюции общества, так или иначе предопределяющие специфику их становления.
В конечном итоге, социологическая теория личности определяет ее в качестве объекта и субъекта социальных отношений в рамках социально-исторического процесса и целостных общественных систем, на уровне взаимосвязей личности и социальных общностей, включая малые контактные группы и коллективы, к которым относятся и разного рода преступные группировки и общности. Принципы научного подхода к развитию социологической теории личности основаны на установлении зависимости свойств личности от объективных общественно-экономических, социально-культурных и предметно-деятельных особенностей социализации индивидов, вследствие чего важнейшее значение в социологической теории личности приобретает её социальная типология.
В основе данной типологии лежит выявление сущностных черт личности, обусловленных образом жизни и жизнедеятельностью последней. Свойства социально-исторических типов личности соотносятся с особенностями культуры, с природой общественных формаций. Черты личности, обусловленные классовой (или сословной) принадлежностью, образуют социально-классовую типологию. Социально-типологические особенности национального характера являются продуктом исторического развития данного народа, а специфика условий и содержания труда представителей различных сословий и профессий определяет особые личностные черты профессионального типа. В социальной типологии личности социологическая теория выделяет свойства идеального, нормативного и реально распространённых типов индивидов, где первый выражает требования общественного идеала, фиксированного в социально-политических и нравственных концепциях, религиозных верованиях. Нормативный тип выражает черты личности, формирование которых объективно необходимо для функционирования и развития данного социума и реально возможно при данных условиях, тогда как фактически господствующие типы личности, к которым относится и преступный тип, могут не только соответствовать, но и существенно отличаться от нормативного, а тем более идеального.
Важнейшим понятием социологической теории личности является социализация - освоение индивидом социальных требований и функций (ролей) в качестве непременного условия активного включения в социум, идентификация - принятие общественно заданных функций и групповых требований как отвечающих интересам и потребностям субъекта. Личность (и преступная тоже) как субъект социальных отношений рассматривается социологической теорией в таких понятиях, как самосознание личности, нормативное сознание, ценностные ориентации. В данной теории используются также следующие психологические понятия: потребности, мотивация, социальные установки, социальное поведение, и основные антропологические показатели: рост, вес и т.д.
Основная проблема социологической теории личности - формирование личности и развитие её потребностей в неразрывной связи с функционированием и развитием социума, изучение закономерностей взаимосвязей личности и общества, личности и коллектива (преступной группировки), регуляции и саморегуляции социального поведения личности. Этим отличается содержание социологической теории изучения отдельных индивидов от психологической теории личности, в которой последняя рассматривается в качестве устойчивой системы психических свойств, процессов и отношений. В ней устанавливаются закономерности психической структуры личности и её деятельности в интериндивидуальном (обращенном к самому объекту) и интраиндивидуальном (межличностном) аспектах.
Обособленное положение отечественного преступника на протяжении всей истории существования российского государства наложило свой отпечаток на формирование его социально-исторического облика, сформировало своеобразный, непохожий ни на что социальный тип криминала. Но точное, целостное определение понятия «преступник» было юридически закреплено лишь в Уголовном Уложении Николая I, изданном в 1845г.
Ситуация, сложившаяся в России 70-90-х rr.XIX века значительно повлияла на процесс формирования нового типа социально-исторического облика отечественного преступника. Это было, прежде всего, связано с ослаблением роли церкви и государства, разрушением патриархальной системы, что привело в свою очередь и к изменению самого общественного сознания. Его выразителем уже к концу столетия становятся в основном средства массовой информации, многие из которых не находились в прямом подчинении самодержавию. Они вносили еще большую остроту во взаимоотношения между обществом, властью и преступностью, которые в новых условиях должны были выполнять иные социальные роли.
Изучение облика преступника в трудах известных отечественных историков, философов и литераторов (М. Гернет, В. Соловьев, П. Флоренский, Ф. Достоевский, JI. Толстой и др.) также оказало влияние на формирование нового типа нарушителя закона и социальных норм. Результатом такого отношения и пристального внимания к криминальному миру со стороны ведущих исследователей России во второй половине XIX- начале XX века явилась убеждённость общественности в неизбежности совершения преступления любым из её представителей.
Такое положение вещей заставляло самодержавие многократно изменять целостное юридическое определение понятия «преступник», всё больше приближая его к западноевропейским нормам права. Эти изменения были зафиксированы в новых Уголовных Уложениях Александра II (1866г.), Александра III (1886г.) и Николая II (1903г.).
Тем не менее, прежние государственные порядки не могли не наложить свой отпечаток на законодательно закреплённое понятие «преступник». Всё это привело к созданию специфического образа «закоренелого нарушителя закона», применяемого к любому человеку, переступившему хотя бы раз черту дозволенного, пусть даже бессознательно.
Модернизация всей законодательной системы государства, включавшей в себя гражданское и уголовное право, явилась следствием и изменения идеологической, образовательной, воспитательной политики в стране.
В целом, по своей сущности, просвещение - это одновременно и носитель информации, и своеобразный воспитательный аппарат по исследованию приобретённых знаний в значимых для общества целях. Оно повышает уровень мировоззрения отдельной части человечества, а также способствует созданию благоприятных условий для дальнейшего развития культуры поведения как у одной личности в отдельности, так и у всего общества в целом. И оттого, в чьих руках сосредоточится система образования, власти или оппозиции, общественности или криминала, зависит, пойдет ли цивилизация вверх или стремительно скатится вниз.
В государстве, где теряется контроль власти над указанным процессом культурного просвещения народа, безраздельно господствуют способы и методы вовлечения, в первую очередь, малограмотных или безграмотных индивидов под влияние криминальных сил. В результате, искусственно созданный образовательный вакуум пополняется информацией антиобщественного толка, диктуется преступной культурой поведения. И, естественно, что первыми жертвами такого произвола становятся дети, подростки и молодежь, которые активно стремятся познавать мир и одновременно с этим вести независимый образ жизни. Данный процесс протекает острее в случаях, спровоцированных мощной феминистической политикой женщин, которые также, стремясь показать свою независимость, легко встают на дорогу преступности. Ко всему этому можно добавить правовую непросвещенность населения, которая в новых условиях при реформированном законодательстве неспособна уяснить не то чтобы новые нормативные документы, но и запомнить отжившие себя акты. Общество становится перед выбором: где есть преступление, а где есть общественно-значимое деяние?
Попытка в кратчайшие сроки изменить сознание граждан и разрешить проблему попадания части общества в преступный мир ещё более ускорила процесс криминализации больших социальных групп в России конца XIX- начала XX вв. Это привело к тому, что за указанное время увеличивается контингент преступников, ставших моложе по возрасту в 2,5 - 3 раза (по среднему статистическому показателю с 45-60 лет до 14-25 лет), усредняется его сословное представительство (преимущественно от аристократических слоёв до мещан) и дифференцируется «профессиональная компетенция» (от грабителей, мошенников и убийц до рецидивистов).
Формирование нового социально-исторического облика отечественного преступника происходило в несколько этапов: 1) до заключения; 2) заключение; 3) после заключения (второй и третий этапы в жизни многих преступников повторялись многократно). На данный процесс оказывали влияние многочисленные факторы. Раскроем, на наш взгляд, наиболее существенные из них, игравшие первостепенные роли на каждом из этапов формирования преступника.
Изменение традиционного патриархально-общинного уклада жизни населения страны привело к неустроенности общественного быта россиян и повлекло за этим семейные неурядицы, хаотичность половых связей, которые способствовали, в свою очередь, появлению в большом количестве детей- сирот, детей-бродяг, беспризорников, незаконнорожденных детей. Выброшенные на улицу, они искали тот способ пропитания, который им легче всего давался. Обиду на своих родителей и других близких родственников, оставивших их один на один с жизнью, они вымещали на окружающих. Вместе всё это и становилось своеобразным фундаментом будущей их активной преступной деятельности. Приведем лишь один пример из жизни малолетних преступников, заключенных в тюрьмах России конца XIX-начала XX вв., опубликованный в одном из отечественных журналов тех лет.
Мальчик в возрасте 10 лет воспитывался в Уральске, где отец убил мать камнем, за что был сослан в Сибирь. После этого инцидента ребёнка в возрасте 5 лет отправляют на родину его родителей, в Рязанскую губернию, на попечение односельчан. В деревне он пас лошадей в ночном. Односельчане его по очереди «кормили и били». Мальчик стал красть горшки, а потом за определенную плату согласился поджечь одного мужика (обещанных денег не получил). Поджигателя поймали и отправили сначала к становому, а потом к одному бобылю, живя с которым, мальчик еще два раза поджигал деревню. Становой и исправник сначала его освободили из-за недостижения им 10-летнего возраста. При третьем поджоге односельчане решили его бросить в огонь - спас староста деревни, пользовавшийся большим авторитетом. Мальчика наказали, посадив и заковав сначала в сарае, а потом в пустой избе, кормя его кусками хлеба. Благодаря помещице Ермоловой, в конце концов, его отправляют в подследственное отделение приюта для малолетних преступников. Здесь, как заключают авторы представленной статьи, он притворился идиотом, но на самом деле был хитрым и злым.
Подобные биографии малолетних преступников встречаются во многих печатных изданиях России в 80-90-х гг. XIX века. В них важно отметить две особенности.
Во-первых, трансформировавшееся в те годы общественное сознание, выразителем которого являлись средства массовой информации, не только не давало возможности ребёнку становиться полноценным человеком, но и в случаях, если он оказывался по тем или иным причинам в тяжелом материальном и социальном положении, использовало его в своих интересах, а зачастую и подталкивало на тропу преступности, с которой он сойти уже был не в состоянии.
Во-вторых, общественное мнение по отношению к малолетним преступникам не изменялось со времени их взросления, хотя порой оказывало им определенную поддержку (опять же в соответствии с собственными интересами).
Попадая в тюрьмах, на каторге и в ссылке в пришлую (или временную) категорию арестантов, малолетние преступники не только окончательно озлоблялись, но и совершенно переставали жить, подчиняясь закону и общественной морали. Уверенно шагая по криминальной лестнице, они сталкивались с авторитетными представителями преступного мира, которые, в свою очередь, «помогали» им стать «профессорами» прославленных асторий и фортелей. Именно малолетние преступники к концу XIX в. становятся строгими исполнителями и хранителями острожных межарестантских обычаев и законов.
По мнению одного из отечественных дореволюционных исследователей И. Ревы, места заключения (тюрьмы, интернаты для малолетних преступников) являлась в царской России первым классом преступного воспитания, за которым следовал второй - острог, третий - Сибирь, четвертый - каторга. Это легко доказать не только личными наблюдениями, но и статистическими данными преступности ссыльных местностей. По окончании срока «безотлучного» пребывания в черте полицейского контроля преступник получал паспорт, дававший ему право проживать во всех городах и деревнях той губернии, в которую он был отправлен или сослан (например, в Костромской губернии таковым являлся Варнавинский уезд), и на паспорте этом неизбежно красовалось красное клеймо «Л.О.П.», т.е. «лишенный особых прав»; иногда приписывался и сам предмет судимости. В среде заключённых паспорт сразу же получил прозвище «волчий». Оно отражало состояние бывших осужденных, которые, в конце концов, либо сходили с ума, либо совершали еще более тяжкое уголовное преступление. За него они, как правило, несли более строгое наказание.
При отжившей Николаевской тюремной системе внутренняя жизнь в различных местах заключения своей спецификой также значительно повлияла на формирование личности малолетнего преступника.
К примеру, в экономическом отношении все арестанты разделялись на две группы: непривилегированные (крестьяне, мещане) и привилегированные (дворяне, чиновники, духовенство и купцы). Разница между ними заключалась в том, что вторые ежедневно утром получали себе на руки по 12 коп. кормовых, которыми имели право распоряжаться по своему усмотрению; непривилегированные же, которых к началу XX века стало намного больше, продовольствовались из общеарестантского котла.
В конечном итоге, всё это привело не только к недоброжелательной атмосфере среди осуждённых (она существовала и ранее), но и к назреванию постоянных, зачастую кровопролитных конфликтов и ссор. Для их разрешения самими заключенными избирались особые лица («старосты») и общественные органы («общеарестантское собрание»), на которые накладывались и другие обязанности.
В результате, внутренняя жизнь заключенных со временем приобрела собственную иерархию управления и распорядок. В арестантской среде с презрением относились к тем, кто пользовался исключением из общих правил и попечительством со стороны высокопоставленных чинов. Например, директор одного общественного банка, посаженный в одиночную камеру одной из провинциальных тюрем, пользовался собственной одеждой и даже мебелью. Находясь в дружеских отношениях с губернатором, он мог ездить на допросы в собственной карете с «глухими» тюремными надзирателями. В итоге, другие арестанты сначала ограбили его в тюрьме, а после его обращения с жалобой к тюремным властям жестоко избили. Преступники по воле судов пользовались симпатией и поддержкой со стороны других осужденных. Их имущество, как правило, не обворовывалось, а сами они имели право последнего слова при решении ключевых вопросов на общественных собраниях. Строжайшая тайна и взаимное покрывательство грехов становились обязательными для всей арестантской корпорации, которая в свете недостатков существовавшей всей правовой системы в рассматриваемые годы смешивала преступников различных категорий (уголовных, политических, и т.д.) в единую безликую массу, управляемую своими авторитетами.
Так развивалось одно из центральных направлений формирования отечественного криминалитета.
Обилие свободного времени во внутреннем распорядке жизни заключённых способствовало развитию у них праздности и возможности «специализировать свою профессиональную деятельность». В итоге, праздность и «профессионализм» становятся следующим фактором в процессе формирования нового социально-исторического облика отечественного преступника. За время пребывания в тюрьмах, ссылке, на каторге у заключённых полностью атрофировался физический потенциал человека, многие приобретали психические расстройства. Всё это сказалось на появлении необычных, новых преступников - преступников «по профессии». Например, весьма значительное количество фальшивой монеты, циркулировавшей в государстве, поставлялось арестантами. Почти каждая тюрьма и каторга имели свой маленький монетный двор, на котором изготавливались оловянные двугривенники из гипсовой формочки. В подобных местах заключения охранниками нередко находились крупные тайники, которые обычно располагались у арестантской печи.
В местах заключения получают развитие азартные игры, например, карты (преимущественно, штос), которые в кризисные периоды в истории страны перекочевывают в различные социальные слои населения России. Разыгрывалось всё, что угодно: деньги, вещи, пайки (за целые месяцы вперед). Именно из-за карт в тюрьмах и на каторгах возникало большинство ссор, драк, краж и всяких других неприятностей. Наравне с азартными играми процветало также пьянство и курение. При отдельных острогах даже создаются трактиры, кабаки, харчевни, которые действовали по собственным внутренним распорядкам.
Переполненность мест заключения также влияла на формирование нового типа отечественного преступника. Так только в Нижегородской центральной пересыльной тюрьме на 1 января 1879г. число скопившихся арестантов достигло 1000 человек. Их письма Нижегородскому губернатору от (число неразборчиво) августа 1879 г.: «Начальник Главного Тюремного управления 1 класса, Действительный Статский Советник Щепкин, доводит до моего сведения, что зданий Нижегородской центральной пересыльной тюрьмы, в дни прибытия арестантских поездов из Москвы, оказывается далеко недостаточно для размещения прибывающих арестантов; так, например, 10 минувшего июля нужно было поместить в тюрьме 892 чел., тогда как названное здание устроено лишь на 300 чел». Эта переполненность приводила к увеличению числа больных арестантов, арестантов-бродяг. Среди ссыльных, по сведениям Главного тюремного управления, нередко встречались малолетние дети - преступники, которые в длинных переходах теряли свое здоровье. Из циркуляра Главного тюремного управления от 16 января 1890 г.: «Из имеющихся в делах Главного Тюремного Управления сведений, усматривается, что в ведение Московского губернатора нередко поступают для дальнейшего направления в Сибирь арестанты, присуждённые к каторжным работам и к ссылке в Сибирь на поселение и водворение за бродяжничество, с явными признаками психического расстройства, несомненно, обнаружившегося у них еще в местах осуждения или дороге. Имея в виду, что, при существующих ныне способах передвижения ссыльных к местам назначения, направление больных такого рода не только сопряжено с крайними затруднениями, но даже представляется вовсе недопустимым, по невозможности изыскания надлежащих средств к призрению их в Сибири и сосредоточению их в Москве». Но, к большому сожалению, указанное замечание долгое время не обращало на себя должного внимания со стороны администраций министерства юстиции и внутренних дел. В результате, к 90-м гг. XIX века в крупных промышленных городах России было отмечено большое скопление преступников, преимущественно молодого возраста, имеющих психические расстройства.
Тяжелое экономическое и социальное положение многих россиян вынуждало их добровольно отдавать своих детей в различные исправительные колонии для малолетних преступников, остроги временного заключения. Это происходило по многим причинам. Рассмотрим их на примерах из истории Нижегородской земледельческой колонии для малолетних преступников, основанной 26 ноября 1878 г. Из прошения крестьянки Костромской губернии, Юрьевецкого уезда Порднянской волости, деревни Моденовской от 8 января 1.911 г.: « Имею всепокорнейше просить не отказать бедной женщине, имеет от роду 47 лет, я вдовею 11 лет и имею на руках у себя двоих детей: дочь 17-ти лет и сына Василия 15-ти лет, которых и воспитываю, но сына держать при себе не в силах, т.к. он сильно злоупотребляет и даже стращает, так что я его боюсь, он решительно ничего не делает, а только тащит из дому последнее, а я выхожу из сил, и ожидать мне помощи не от кого освободите меня от этого недостойного сына». Или из прошения Пелагеи Локтевой: «Имея на руках троих малолетних детей, возрастом от 11 лет, я живу лишь случайной работой; муж мой ненормальный человек не живёт в семье. Средний сын мой Михаил, 8 лет, крайне испорченный мальчик. Добрые люди научили меня обратиться в Ваше благоугодное общество и со слезами просить вникнуть в моё горестное положение».
Родители, зная, что их дети будут вращаться в преступной среде, дабы прокормить и одеть своего ребенка и облегчить собственную жизнь, всё-таки оправляли в места заключения совсем невиновных мальчишек и девчонок, в некоторых случаях даже приплачивая администрации острогов и колоний. Из прошения купеческой жены (без даты): «Я, нижеподписавшаяся жена Нижегородского купца Серафима Васильевна Комарова, желаю поместить сына моего, Владимира Комарова 14 /г лет, на воспитание в Нижегородскую Исправительную Колонию с платою 100 рублей в год, с обязательством уплатить по полугодно вперед, т. е. 50 рублей при прибытии сына в Колонию, а затем в Сентябре, 25 числа, остальные 50 рублей. «Серафима Комарова» Священник села Луканова Константин Малицкий обратился в Комитет с ходатайством о помещении сына его Леонида в Нижегородскую Исправительную Колонию для малолетних. Комитет Общества Колонии выслушал заявление священника Малицкого и постановил объявить последнему, что за отсутствием вакантных мест сын его Леонид может быть помещен в Колонию воспитанником за плату 60 рублей в год, с уплатой полугодно вперед по 30 рублей полицию комитет просит уведомить священника о готовности взять его сына на указанных условиях под расписку» (здесь же из письма в Арзамасское Уездное полицейское управление от 31 марта 1892 г.).
В итоге, в подобных и других исправительных учреждениях молодое поколение проходило полный путь становления и формирования личности преступника, в основе деятельности которой было желание систематически совершать преступления, преимущественно кражи, и дерзкие побеги. В силу массового сознания малолетних преступников_ это было присуще почти каждому из них. «Мальчик Бозмотов во время пребывания в Нижегородской Исправительной Колонии заявил себя субъектом, трудно поддающимся исправлению. Во время своего пребывания в Колонии он совершил два побега - один в августе месяце 1889 г., вскоре после своего поступления в Колонию, а второй побег он совершил 3 августа 1892 г. во время судебного следствия и поверок в Колонии. Причину своего последнего побега Бозмотов объяснил страхами допроса судебными следователями. Во время трехлетнего пребывания в Колонии Бозмотов неоднократно был уличен в мелких кражах, особенно съестного. Убеждения, наказания и другие меры в заведении оказывали мало влияния на его исправление. В работахБозмотов заявил себя способным токарем, но ленивым работником. В сапожном ремесле Бозмотов показал себя хорошим учеником и может вполне самостоятельно сшить сапоги». Из ведомства учреждений императрицы Марии от 25 октября 1.911 г.: «Губернское Попечительство детских приютов, вследствие ходатайства Г-жи Попечительницы Нижегородских приютов Э. А. Хвостовой, имеет честь покорнейше просить Вас Прокурора Нижегородского Окружного Суда поместить в Нижегородскую колонию для малолетних преступников, для исправления, воспитанников ремесленного училища при Нижегородском Александровском детском приюте: круглого сироту Константина Иевлева 14 лет и воспитанника Александровского приюта Якова Казакова, 9 лет 7 месяцев, замеченных в совершении краж в приюте и отличавшихся неудовлетворительным поведением, вообще, дурно влияющим на прочих воспитанников приюта».
После освобождения из мест заключения, получив «социальный конфуз», некоторые молодые преступники пытались найти свое место в жизни. Новые условия общественного уклада определяли всё большую потребность населения в образовании, и дети, подростки и юноши хотели его получить. В одном Петербурге грамотность населения за 50 лет (1861-1913 гг.) выросла с 30% до 76,2%. Но несовершенная система образования в России толкала большинство молодёжи к самостоятельному приобретению знаний. Рабочие учились читать на заводах и фабриках у более грамотных собратьев. Крестьян обучали пришлые люди и умудрённые опытом местные жители. Но это были лишь отдельные немногочисленные случаи. По- прежнему монополию на просвещение удерживала церковь. Несмотря на значительный рост светских образовательных учреждений, их коэффициент к началу XX века был ничтожно мал для такого огромного государства и составлял к 1897 г. всего 4 %. Из 26,5 млн. населения страны число грамотных превышало отметку немногим более 1 млн.“ В таких условиях любой полуграмотный человек начинал свое образование сначала с чтения духовной литературы, затем получая дешевую развлекательную информацию, он искал чего-то жизненно важного для себя и окружающих. В этом плане к нему на «помощь» приходили криминальные политические силы, будоражившие его сознание пропагандистскими листовками, воззваниями. Они снова подводили молодого человека к совершению новых проступков и преступлений.
Отсутствие какого-либо образования, должного внимания со стороны общества и государства способствовало втягиванию молодежи в политическую криминальную жизнь. Почти половина из них не осознавала своей политической принадлежности и металась от направления к направлению. Сколько таких людей, как Н. Бердяев, формировали свои воззрения (от марксизма к демократическим взглядам и наоборот), уже ведя собственную политическую деятельность. А сколько так и не нашли себя в стремительном круговороте политических событий, выполняя волю криминальных сил, мстя, тем самым, за причинённую обиду в отказе им свободного получения образования. Ярким примером таких преступлений может служить террористический акт, в ходе которого было совершено покушение на жизнь министра народного просвещения Н. П. Богомолова (1898-1901). Его смертельно ранил молодой эсер П. В. Карпович;
Таким образом, «полученные в молодости знания», не сопровождавшиеся соответствующим расширением поля применения благоприобретенного опыта, только усиливали беспокойство среди молодежи.
Потеряв время после начала реформ во второй половине XIX века, самодержавие попыталось изменить построение системы образования через тридцать с лишним лет. Но преобразования требовалось проводить в ускоренных темпах, перестраивая как саму структуру, так и программу обучения. И хотя в первые годы XX в. были достигнуты существенные результаты (рост грамотности вырос до 21%), контроль государства над обществом в этом отношении был упущен. Министерство народного просвещения России тех лет испытывало значительные потрясения. Его министрами за 20 лет (1897-1917 гг.) были 10 человек. Структура образования постоянно реформировалась (в состоянии разработок были десятки проектов), существовало множество программ, которые к тому же были крайне перегружены. В конечном итоге, большая часть молодых людей вновь оказалась на улице. Избыток свободного времени, собственная неустроенность толкали их к поиску заработка себе на пропитание. И здесь снова им на помощь приходили преступные элементы. Они платили хорошие деньги за организацию поджогов, ограблений, террористических актов. Совершая эти антизаконные и антиобщественные деяния, отдельные представители молодого поколения таким образом боролись за свое достоинство, освобождались от контроля государства и общества.
В тюрьмах, на каторге и ссылке или после возвращения из мест заключения молодежь, преступившая до этого времени закон лишь однажды, оказывалась под полным влиянием, руководством «закоренелых рецидивистов», от которых «по несовершенству тюремного устава» не отделялась, превращаясь, тем самым, в опасных для общества преступников. Окончательные результаты данного явления стали ощутимы только к началу XX века, и отсидевшие срок то за одно, то за другое преступление начали выходить на свободу в большом количестве. Заключение еще больше ожесточило их, толкая к совершению уже не индивидуальных, а более тяжких групповых преступлений по всей территории России. Новое Уголовное Уложение 1903 г., более гуманное по отношению к преступникам всех категорий (за исключением политических), способствовало значительному усилению указанного процесса.
В результате взаимодействия всех перечисленных выше факторов к первой четверти XX века в России окончательно сформировывается совершенно новый социально-исторический облик преступника, «прошедшего нелёгкий путь своего становления», с малолетства до зрелого возраста. Из биографии убийцы-грабителя Тимирёва, совершившего несколько убийств и более десяти ограблений на общую сумму, превышающую 2 тыс. руб.: «В первый раз молодой человек судился за кражу в г. Рижске, когда ему было всего 18-19 лет, двадцати одного года он был взят на службу, но из полка бежал. Совершив первое убийство в Рязанской губернии, Тимирёв бежал в Германию, где поступил в слесарную мастерскую, прослужив здесь восемь месяцев, ограбил хозяина и бежал в Россию. После чего неоднократно судился и отбывал наказания по подложным документам. В Тамбове судился за убийство, но был освобожден, как психически больной. Из рассказа убийцы-грабителя открывается факт, что он бывал в Москве и однажды чуть не попался в руки полиции в ходе одной из облав. Найденные при Тимирёве записки и его ответы в ходе дознания свидетельствуют о скрупулезной подготовке преступника к каждому совершаемому им преступлению».
Социально-исторический облик представителя отечественной преступности начала XX века выглядит по описанию самих же преступников, современников событий, следующим образом: выходец из любого сословия, средний возраст лица - 25-35 лет, ранее судившийся за тяжкие антиобщественные деяния, сидевший в тюрьме или отбывавший ссылку, обычно бежавший или скрывавшийся от органов правопорядка в русской глубинке или за границей, создавший криминальную группировку из бывших уголовников или малооплачиваемых рабочих, а также из таких же бежавших и скрывавшихся преступников (из общего анализа личных дел преступников, находящихся в фондах министерства юстиции).
Приведенные выше примеры свидетельствуют не только о нелегких перипетиях в жизни преступника, но и показывают отношение к нему общества и государства, которые до последнего момента старались не замечать той опасности, которую нёс в себе этот человек. Только целая серия совершённых им преступлений могла изменить отношение общества и государства к происходящему.
События 1905г., способствовали втягиванию в криминальную жизнь и более зрелых людей. Их ядро складывалось, прежде всего, из представителей российской интеллигенции: преподавателей различных учебных заведений, медицинских работников, юристов и других категорий образованного слоя страны, которые по идее должны были стоять на защите закона. Но незаинтересованность власти в поощрении благонадежной общественной деятельности последних оказала значительное влияние на увеличение их преступной активности. Помимо непосредственного участия в процессе формирования оппозиционных монархии политических организаций и объединений (народных школ, кружков, союзов, партий), которое наблюдалось еще с конца 60-х гг. XIX века, указанная категория лиц, окончательно объединившись с учащимися и «отторгнутой молодежью», повела разностороннюю борьбу за политическую власть. Закрытие 18 марта 1905 г. всех высших учебных заведений в России еще больше усилило этот процесс. По словам П. Н. Милюкова, «величайший трагизм положения» и заключается в том, что «честный человек принуждён становиться в фальшивое положение обманщика Зачем стоять между молотом и наковальней истории? При таком положении оппозиция политическая преступность не может мириться, она возвращает себе «полную свободу действий».
И первым применением этой «свободы», по заключению того же Милюкова, стало решение рассматриваемой категории лиц вступить в «правильные сношения с революционными партиями». Это фактически доказывает их прямую принадлежность к отечественному уголовному миру и вновь подтверждает гипотезу о слиянии в России первой четверти XX века уголовного и политического криминалитета, направлявшего ход отечественной истории.
О полном сращивании уголовников и политических преступников, совершавших дерзкие совместные антиобщественные деяния (террористические акты, грабежи, экспроприации и т.д.), свидетельствуют факты из фондов министерства юстиции за 1917г. Из писем бывших политических заключенных Временному правительству после свершения февральской революции и провозглашения мартовской амнистии 1917 г.: «Освобожденные из Шлиссельбургской крепости рабочие Пороховых заводов, получившие амнистию от Временного правительства, мы, опираясь на обещание, данное нами представителям рабочих Пороховых заводов, Королёву и Лихтенштадту, обращаемся к Вам со следующей просьбой.
Прожив целые годы в тесном общении с уголовными заключенными, включив многих из них в свои товарищеские союзы, мы убеждены, что люди эти не представляют никакой опасности для общества, что они окажутся, напротив, полезными гражданами свободной России, так как освобождение их из тюрьмы произошло не стихийно, а в строго организованных формах». (Из письма, посланному министру юстиции А. Ф. Керенскому 9 марта 1917 г.).
На желание Временного правительства вернуть в тюрьму уголовных преступников Совет рабочих депутатов ответил лишь констатацией факта уже состоявшегося освобождения преступников всех категорий, находившихся в Шлиссельбургской крепости. Вот что говорилось по этому поводу в подписанной его представителями резолюции, датированной от того же 9 марта 1917 г.: «Товарищи и граждане, Рабочие Шлиссельбургского Порохового завода, действуя в согласии с волей всего местного населения, освободили 28 февраля сего года из Шлиссельбургской каторжной тюрьмы 17 человек политического заключения; эти последние выразили в категоричной форме своё желание о дальнейшем освобождении не только оставшихся в тюрьме политических, но и всех уголовных. Высказав такое желание, освобожденные политические заключенные мотивировали его тем, что, прожив вместе с уголовниками долгие годы в тяжкой неволе, они считают их своими товарищами по несчастью, ручаются за их исправление под влиянием святого чувства благодарности к Народу-освободителю Трудно описать радость уголовных заключенных, совершенно не ожидавших такой народной милости. Прошло 6 дней с момента освобождения всей Шлиссельбургской каторжной тюрьмы 1 марта 1917 г., и за это время уголовные каторжане действуют в полном единении со своими товарищами политическими и местным населением, принося большую пользу Великому делу Революции. Большинство из них организовалось в боевую дружину и несёт ответственную службу по охране как общественного, так и частного имущества, а также многочисленных торговых погребов Пример: 56летний уголовный и пробывший в каторжных тюрьмах более 20-ти лет и имевший 3 бессрочных каторги за грабежи и убийства охранял тысячные суммы общественных денег. Четверо из уголовников конвоировали и привезли из Петрограда 80 тыс. рублей для завода». В конце резолюции Совет просил Временное правительство освободить всех уголовных заключенных, находившихся в тюрьмах по всей территории России, и представить им все права и гарантии, которые получил любой гражданин от самопровозглашённого нового режима.
А вот еще один пример. Из заявления бывших политических заключенных. «В некоторых каторжных тюрьмах до сих пор томятся наши товарищи. Амнистия их не коснулась потому, что они осуждены были по уголовным статьям, но по своей деятельности в прошлом и по своим воззрениям в настоящее время они были и остаются борцами за освобождение России.
Мы, амнистированные политические, считаем потому своим долгом указать вам ниже тех из товарищей, которые ещё сидят в тюрьмах, ждут амнистию и просят вас срочно распорядиться о немедленном их освобождении». Далее прилагаются списки уголовных преступников, заключенных в российских тюрьмах, из которых видно, что многие из этих лиц являлись активными участниками революционного движения. Например, Алексей Уткин, осужденный на 14 лет каторги и сидевший во Владимирской каторжной тюрьме, до своего заключения работал в Тверской социал- демократической организации; Иосиф Шапиро, приговорённый к каторге без срока за экспроприацию, совершённую вместе с другими социал-революционерами, отбывал наказание в Ярославской каторжной тюрьме.
Под рассмотренным прошением, направленным на имя уже упоминавшегося выше Керенского, поставили свою подпись 36 бывших политических заключенных.
А вот данные из другого подобного письма-прошения.
«Мы, ниже подписавшиеся, хорошо зная поименованных ниже товарищей каторжан, ручаемся, что, несмотря на трактование их юстицией павшего режима, как уголовных преступников, они в действительности представляют собой людей с честными политическими убеждениями и всей душой преданы Новой свободной России, почему и просим о скорейшем их освобождении».
К этому письму также прилагаются списки заключенных, находившихся в Смоленской Временной каторжной тюрьме - 37 человек и Вологодской каторжной тюрьме - 34 человека (из которых 8 аграрников, трое обвинённых по делу Савацкого и 2 экспроприатора).
Пойдя на поводу Советов и проведя общую амнистию в конце марта (от 18 марта) - апреле 1917 г., новая власть, как и монархия, проводившая постепенное освобождение преступников, показала «собственную натуру, причастную к криминалу». В условиях войны и революции было недопустимым освобождение из переполненных тюрем (например, на 1 января 1917 г. в пяти тюрьмах Московской губернии, исключая Сергиево- Елизаветинский приют, было 5585 заключенных) особо опасных преступников (убийц, грабителей, экспроприаторов), которые выходили на свободу, называя себя революционерами и борцами за справедливость. Другая часть уголовников, никак не связанная с различными политическими силами страны, после такого поворота событий также стала для себя требовать льгот, полученных в эти мятежные годы политическими заключенными. В ещё большей степени освобождения любым способом жаждали рецидивисты. После амнистии все эти заключенные хлынули на волю. Сила их была настолько велика, что власть не смогла, да и не пыталась проконтролировать эту массу. Подобная ситуация складывалась в России, а потом и в СССР всего несколько раз (при Иване IV, в годы Смуты, при Петре II и Анне Иоанновне, а также летом 1953 г.). Но в тех случаях властям ценой невероятных усилий удавалось удержать в определенных рамках влияние отпущенных на свободу заключённых на окружающих. Теперь же этот процесс полностью вышел из-под контроля власти. Более того, можно утверждать, что ей было даже выгодно это, хотя в юридических кругах в те годы сложилось мнение, что общественная амнистия созрела ввиду разрушения тюрем и ареста тюремной администрации, из-за чего содержание заключенных стало невозможным. Это предположение опровергается фактом восстановления работы тюрем в полном объеме уже через несколько недель после проведения освобождений.
Так или иначе, но, «верный принципам народности», министр юстиции А. Ф. Керенский каждому освобожденному передавал привет от своего имени.
Последствия проведённых акций, несмотря на заверения Советов о благонадёжности преступников различных категорий, были ужасающими. Во втором номере «Вестника Временного правительства» был помещен приказ по Петрограду за подписью М. А. Караулова, члена Временного Комитета Государственной Думы. В нём говорилось, что, воспользовавшись моментом, наряду с политическими заключенными получили свободу и уголовные преступники. «Они грабят и насилуют, наводя ужас на население».
Об опасности ситуации свидетельствуют сильные волнения, происшедшие в тюрьмах в марте-апреле 1917 г. среди оставшейся части уголовных заключенных. Прикрываясь желанием помочь фронту, уголовники таким образом стремились лишь избежать наказания. Серьезные волнения уголовных заключенных имели место в Бутырской тюрьме. Они сопровождались погромами, кражами имущества и белья. Аналогичные события произошли в Таганской тюрьме. Волнения в указанных местах заключения имели место и после наведения там порядка, причем носили чисто уголовный характер, поскольку все имевшие отношение к политическим преступлениям были освобождены.
В результате очередных столкновений заключенных с представителями органов правопорядка снова тысячи преступников получили свободу.
Видный криминалист П. И. Люблинский не без основания назвал эти события «тюремным переворотом». По его данным на 1 февраля 1917г. в местах заключения находилось около 155 тыс. человек. После амнистии число заключенных должно было сократиться до 60 тыс., а с учетом «самоосвобождений» оно сократилось до одной трети. По данным другого исследователя В. И. Старцева, по уголовной амнистии и с учётом «самоосвобождений» были отпущены на свободу около 15 тыс. преступников. В конце концов, «самоосвобождения» привели к тому, что число заключённых стало сокращаться не постепенно, а скачкообразно. Среди архивных материалов Московской центральной пересылочной Бутырской тюрьмы сохранились списки подлежащих амнистии по указу от 17 марта 1917г., согласно которым освобождение получали 400 человек. Места заключения опустели. Прокурор Тверского окружного суда сообщал, что в арестантских домах его ведения с февраля 1917 г. численность заключенных сократилась с 33 до 14 человек. Из 19 освобожденных 11 человек были выпущены по общей амнистии. Прокурор не сдержался и назвал в отчете характер освобождения «систематическим, умышленным». В подтверждение своих слов он засвидетельствовал факт кражи у него документов по 56 уголовным делам, которые пропали у него на следующий день после объявления общей амнистии.
Так или иначе, но общеуголовная амнистия в том виде, в котором её провели, была выгодна лишь силам, заинтересованным в проведении инъекции обществу в виде преступных элементов с целью развала порядка и установления на почве дестабилизации реакционной диктатуры.
Масса преступников-авантюристов и проходимцев заполнила города, села, шла на фронт, в результате чего кривая преступности резко подскочила. В первые дни освобождения уголовные элементы были озабочены тем, чтобы переждать события и остаться на свободе.
Социальный облик преступника-авантюриста и проходимца можно показать на примере дела заключенного Пламая И. К., отбывавшего срок за разбойное нападение. «Пламай, человек хитрый, грамотный, неоднократно подготавливал побеги, был частым гостем карцера. Узнав об амнистии, он немедленно подал прошение записать его в ряды войска. В соответствии со ст. 10 постановления амнистированные лица, являющиеся военнообязанными и желающие идти на фронт, передавались военным властям для прохождения службы. Но служить Пламай не собирался. По показанию близких, арестант ранее служил в Лодзинской охранке».
Та часть амнистированных, которая все-таки подалась на фронт, способствовала росту преступности в армии. Часто направления действий преступников совпадали с политическими интересами различных революционных сил (от большевиков до монархистов). Разложение морального духа солдат, их патриотических чувств и воззрений способствовало росту недовольства по отношению к правительству. Увеличение мародерства и дезертирства привело к массовым выступлениям и волнениям с грабежами и убийствами во всех частях российской армии. В условиях, когда социально-политическое и экономическое положение солдат было на низком уровне, данные действия становились своеобразным генератором вовлечения военных в мир преступности. Движение генерала Корнилова в августе 1917 г. попыталось навести порядок, но процесс криминализации зашел слишком далеко как по всей стране, так и в самих дивизиях военачальника. Необходимо отметить, что новые власти вначале пытались заключить мирное соглашение с Корниловым. Но, не сумев найти компромисс с ним, они быстро ликвидировали данное движение.
В итоге, преступность в армии окончательно вышла из-под контроля и Временного правительства, и Советов. Действия криминала были направлены теперь и против власти, и против боровшихся за политическую власть в стране. Характерный пример в своих воспоминаниях «На внутреннем фронте» приводит генерал П. Н. Краснов. Он описывает зверское убийство одного из комиссаров, приехавшего разобраться по «делу 444-го полка» (беспорядки в армии). Несмотря на то, что комиссар сам проявил своё безнравственное отношение к солдатам, к нему отнеслись по правилам тюремных законов, убив всей толпой. И такие случаи происходили повсеместно.
Число бывших заключенных росло быстрыми темпами по всей России и к осени 1917 г. приблизилось, по сведениям различных источников, к отметке 30-35 % от всего числа отечественных преступников. Кроме того, огромное количество людей было подвержено их влиянию. По обобщенным данным министерства юстиции можно смело говорить и об эволюции характера совершенных ими преступлений. Если в начале лета 1917 г. в сводках отмечался значительный рост случаев погромов, грабежей и убийств с насилием, совершенных отдельными лицами, переодетыми в солдатскую форму, то уже к началу осени этого же года были зафиксированы многочисленные случаи действий грабителей-экспроприаторов (банд и шаек) и легализованных террористических организаций, выступавших под революционными знаменами (например, организация рецидивистов, специализировавшихся на ограблениях и кражах, «Мстители нового порядка» в количестве 600 человек с огнестрельным оружием). В крупных городах орудовали преступные банды при непосредственном участии отдельных представителей Советов и Временного правительства.
Анализируя процесс изменения социально-исторического облика отечественного преступника в второй половине XIX-начале XX века, важно также обратить внимание на тот факт, что обилие внутренних и внешних катаклизмов, сразу свалившихся на страну (модернизация общества, развитие капиталистических отношений, многочисленные войны, революции и др.), способствовало определенным образом появлению специфического вида отечественного преступника, душевнобольного преступника- рецидивиста. Прошедшие школу тюрьмы, ссылки и каторги, исправительной колонии, не получившие образования и отторгнутые значительной частью общества, попавшие под влияние различных общественно-политических и криминальных сил и, в конечном итоге, затаившие обиду и злобу на всех и на всё, новые представители отечественной преступности постепенно расшатывали свою нервную систему, совершая антизаконные деяния в состоянии аффекта и крайнего раздражения.
В № 226 «Правительственного вестника» (15 октября 1897 г.) была помещена статья «Болезненные побуждения к бегству». В ней приведён ряд примеров, как люди, обыкновенно здоровые и разумные, вдруг без всяких видимых причин, поддаваясь исключительно развившемуся в них болезненному процессу, покидали своё место жительства, свои обязанности, обычную обстановку и образ жизни, уходили в другие местности и странствовали иногда по несколько недель и месяцев, сами не давая себе отчета в том, что им там нужно, с какой целью и для чего они странствуют. Они только помнили, что их неудержимо тянуло уйти из того места, где они находились в последний момент, что чувствовали при этом головную боль и головокружение, ими овладевала высокая степень угнетения, затем они теряли волю, а часто сознание и память, и бродили некоторое время, от нескольких часов, до нескольких месяцев, удаляясь часто за десятки и сотни верст от постоянного места жительства, до тех пор, пока не проходил этот болезненный припадок. Тогда к ним возвращалась воля и самообладание, они входили в условия своей обыденной нормальной жизни, но ничего почти не помнили из событий, происшедших с ними во время побега, не могли уразуметь ни мотива, ни важнейших обстоятельств его «Петр Иванов, осужденный в каторжные работы на 10 лет, безропотно подчинялся этому приговору и находился в назначенном ему месте отбывания наказания, проникаясь новыми впечатлениями от тюремной жизни. Но на третий год они иссякают: каждый день одно и то же. Сначала на его глазах, а потом он и сам начинает убивать людей, чтобы «разнообразить» собственную жизнь. Затем он бежал для того, чтобы погулять, полежать, поглядеть свет Божий (увидеть родину). Его ловят, наказывают, и он вновь безропотно переносит тяготы каторги первые годы, затем вновь бежит по тем же причинам - такая же история, затем третий и четвертый побеги. Его заключают в тюрьму, и на третий, на четвертый день после этого - смерть Иванова где-нибудь в лесу от паралича сердца или упадка сил».
В революционные годы рост числа душевнобольных преступников заметно усиливается. Например, в отчете психиатрической лечебницы Пензенского губернского земства за 1907г. отмечается тот факт, что распространение нервно-душевных болезней в губернии за первые послереволюционные годы (1906-1907 гг.) заметно прогрессировало. Так в 1900г. больных поступило 28 человек, а в 1906г., увеличиваясь из года в год, число это достигло 502 больных. Одной из причин такого безотрадного роста числа заболевших в указанные годы, по мнению составителей отчета, явилась война и последующие события в русской жизни».
В конечном итоге, к октябрю 1917г. почти всё население России имело, так или иначе, отношение к отечественному криминала, находилось под его непосредственным влиянием. Жители российского государства постепенно превращались в однородную массу, которую, подогревая всевозможными социально-экономическими и национальными неурядицами, можно легко было направить против любого и каждого для решения индивидуальных задач. Необходима была лишь организующая преступная сила - криминалитет, который обладал бы социально-политической волей, позволявшей ему (криминалитету) повелевать, управлять и направлять. Богатый криминальный опыт, тесные связи, приобретенные в местах заключения, сформированные к зрелому возрасту социально-политические взгляды, жизненная позиция дают право относить новый сформировавшийся уникальный тип уголовно-политических преступников к такой криминальной структуре.
Таким образом, подводя итоги, можно сделать следующие выводы.
Во-первых, эволюционирующие параллельно общественное сознание России во второй половине XIX - начале XX века и социально-исторический облик отечественного преступника имеют свои специфические особенности, отличающие их от подобных явлений в западных государствах. Поэтому в процессе трансформации всей жизни российского общества в сторону европейской цивилизации происходит, если не деградация, то явное обнищание первого с точки зрения утраты им тех нравственных устоев, которые позволяют относиться к лицам, переступившим черту закона и общественной морали, с позиции двойственного стандарта, по которому совершенное ими преступное деяние, хотя и не поощряется, но понимается как должное, то есть как отрицательный результат борьбы добра со злом во благо человеку.
Во-вторых, преступления вбирают в свое лоно широкие круги общества по социальному и возрастному составу. Первыми в него попадают малолетние и несовершеннолетние дети, преимущественно из низших слоев общества, потерявшие по тем или иным причинам дом и семью, не получившие образования и отторгнутые окружающей социальной средой. Их дальнейшая судьба, будь она связана с местами заключения или с бурно развивающейся жизнью преступника на свободе, напрямую толкала чистые души в руки криминала. Отсюда понятно, что основным желанием подобных лиц на протяжении всей своей жизни является отмщение за все причинённые им беды.
В-третьих, «постоянный поиск справедливости» оставляет начинающему преступнику два пути: первый - получить психическое расстройство и продолжать идти по криминальной дороге в беспамятном состоянии, совершая антиобщественные злодеяния по чьей-то указке; второй - приспособиться к жизни, уйдя в глубь политической пучины, которая хоть как-то отвечает его идеалам и интересам. В конечном итоге, совместно с другими преступниками, не потерявшими разум, ему удается создать четко отструктурированную организацию - криминалитет, который будет управлять и регулировать всеми сторонами общественной жизни. Заметим, что процесс формирования российского криминалитета во второй половине XIX-начале XX века шёл в неразрывной связи с эволюцией монархического строя в стране. В условиях, когда государство является жёстко централизованным, построенным по военной структуре в органах управления и в обществе в целом, любое ослабление или неразбериха во власти приводят к быстрому развитию также четко отструктурированной организованной преступности, которая стремится заполнить социально-культурный, идеологический вакуум в собственных интересах, привлекая большую часть населения под своё влияние.
В результате всего вышеперечисленного, в первой четверти XX века появляется новый тип российского преступника, который уже не осознает себя и себе подобных противниками законов и общественной морали, созданных властью и законопослушной частью общества для борьбы с этим организованным криминальным миром.
Автор: Смирнов М.А.