Особенности польской депортации и эмиграции на Северном Кавказе в XIX веке
В формировании населения Северного Кавказа, динамике этнической структуры населения в XIX веке важную роль играла миграция. Её характер определялся мотивами, задачами, социальным составом контингента, условиями применения миграционных мер. Миграции в этой связи можно определить как рычаг механизма взаимоотношений между правительством и мигрантами, обществом и мигрантами. Миграции - это способ достижения, разрешения, обеспечения и удовлетворения потребностей государства и общества, это механизм приспособления к трансформирующимся социально-природным условиям и фактор воздействия на социальные и природные процессы.
В научной литературе различают такие типы миграций, как депортация, эмиграция и колонизация. Довольно часто исследователями остаются незамеченными и необозначенными некоторые характерные признаки терминов, в результате чего происходит смещение их семантического смысла. При использовании терминов в научном исследовании следует с особой тщательностью определить адекватность содержания понятия реальному явлению.
Под термином «депортация» следует понимать перемещения значительных масс людей, предпринятые государством по отношению к своим или чужим гражданам путём прямого принуждения. Этимология термина «эмиграция» происходит от латинского emigrare - переселяться, выселяться и означает переселение по различным мотивам (экономическим, этническим, религиозным, политическим и др.) граждан одних стран в другие. Отличие «колонизации» в том, что на новые земли устремляется не преобладающая масса народа-переселенца, а небольшая его часть большими или меньшими группами на протяжении длительного времени. Одновременно осуществлялся процесс адаптации (слияния, приживаемости, интеграции в местное общество), принимая различный характер в зависимости от соотношения уровня культур, степени социально-политического развития народов.
Характерной чертой миграционной политики России в XIX веке был принцип переселения в качестве одной из мер наказания. Такие понятия, как «поляки», «польские мятежники», «польские преступники», «польские выходцы» употреблялись современниками (населением империи в целом и административно - полицейским аппаратом, в частности) не столько по этническому, сколько по функциональному признаку (участие в противоправительственных действиях на территории Царства Польского и прилегающих к нему местностей). «Поляком» мог быть назван каждый, кто был причастен к восстаниям или являлся уроженцем западной губернии и Царства Польского.
В рамках нашего исследования значительный интерес представляют процессы депортации и добровольного переселения поляков на территорию Северного Кавказа, а также процессы эмиграции поляков, без изучения которых трудно будет раскрыть все пружины означенного явления, каждый из которых обладает специфическими чертами.
Анализ архивных документов позволяет предположить, что процессы насильственной миграции преобладали над добровольной. Определенными особенностями польской политической ссылки являются их административный (внесудебный) характер и их «списочность», т.е. направленность не на конкретное лицо, не на индивидуального гражданина, а на целую группу лиц, подчас достаточно многочисленную и отвечающую заданным сверху критериям. Многочисленные документы, архивные материалы содержат списки ссыльных поляков с указанием следующих пунктов: в каких частях войск состояли на службе; когда, за какое преступление и на основании какого решения были отданы на военную службу в местах ссылки, куда отправлены на жительство.
Для некоторых регионов России (Поволжье, Вятка) рассматриваемый исторический процесс отличался наличием «текучей» группы, т.е. пересылкой из одного региона в более удаленные российские губернии, на национальные окраины. «Чаще всего состав польской политической ссылки в Вятке определялся числом поляков, назначенных административным порядком для отбывания ссылки в сибирских губерниях. Меньшую часть этой группы составляли бывшие ссыльные, возвращавшиеся на родину».
В некоторой мере данная характерная особенность имела место и в отношении северокавказской политической ссылки поляков. Северный Кавказ был крупным перевалочным центром для польских мятежников, отправляемых на поселение в Закавказье. Согласно «Первой Всеобщей переписи населения 1897 года», к примеру, в Дагестанской области проживало 2 216 человек, исповедывающих римско-католическую религию, из них больше половины (1 600 человек) являлись уроженцами Варшавской и Привислинской губерний. В качестве родного языка они указали - польский.
Материалы Государственного Архива Ставропольского края подтверждают наше предположение. В переписке Виленского и Тифлисского военных губернаторов содержатся маршруты следования партий ссыльных в г. Георгиевск или в г. Ставрополь для их дальнейшего переправления в Дагестан, Грузию и, в частности, в Тифлис.
Отличительным признаком принудительных миграций помимо карательной функции является их прямое действие и немедленное исполнение, основывающееся на определённом верховном политическом решении, как правило, не подлежащем ни обжалованию, ни обсуждению. Подобными документами стоит считать Высочайшие указы и рескрипты, циркуляры и предписания Министерства Внутренних Дел.
В целом же изучение насильственного переселения поляков на Северный Кавказ весьма недвусмысленно обнаруживает отсутствие в действиях царского правительства этнического критерия при осуществлении наказания. Речь идёт лишь о тех представителях польской народности, которые проявили недовольство в открытой форме, выступив против правительства. Из «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных» следует, что насильственному выселению в отдалённые губернии Российской империи подвержены лица, выступившие с оружием в руках против господствующего политического строя и царствующей особы императора.
Таким образом, за века движущие мотивы применения принудительных миграций принципиальных изменений не претерпели: определённое сочетание политических и прагматических факторов. При осуществлении насильственного перемещения поляков на Северный Кавказ приоритетными были политические мотивы: расселение возмутителей государственного спокойствия, пресечение революционных идей, ослабление протеста в центральных губерниях. Прагматическая цель заключалась в проводимой государством политике по освоению и заселению Северного Кавказа. В условиях интенсивной производственной динамики этнической структуры северокавказского населения обострялись проблемы принудительных миграций, актуализировалась проблема взаимодействия местных и пришлых культур.
Характер добровольного пребывания поляков на Северный Кавказ носил иную социально-политическую окраску. Данный процесс отличается единичным, разрозненным, самостоятельным характером. Принципиальным отличием являлась особая имперская политика, постоянно регулирующая положение переселенцев и проявлявшая заботу о том, чтобы миграция была «полезной». Начало добровольному появлению поляков на Северном Кавказе было положено во второй половине XVIII века указом Екатерины II.
Иная социально-экономическая направленность этого типа миграций приводила к скорейшей адаптации выходцев из Польши к условиям жизнедеятельности на Северном Кавказе и выдвижению ряда личностей, сыгравших огромную роль в общественно-политической жизни региона.
Наш взгляд, объединяющей особенностью как одного, так и другого типа миграций является установка на отрыв масс людей от их, устоявшейся и привычной среды обитания, на перемещение в пространстве.
В целом, принудительное и добровольное переселение польских граждан на Северный Кавказ в XIX веке - это масштабное историческое явление, затронувшее несколько тысяч человек. Статистические сборники XIX века не всегда содержали графу «национальность» и этническую принадлежность представляется возможным определить при сопоставлении графы «родной язык» и графы «вероисповедание». По данным Кавказского календаря к 1864 г. на Северном Кавказе проживали 10 263 человека польской национальности, из них большая часть - 8 444 в Кубанской области.
В «Сборнике статистических сведений» за 1868 г. содержатся следующие данные: в г. Ставрополе - 1 542 человека католического вероисповедания; в г. Пятигорске - 2 733.
Согласно статистической таблице, составленной П.П. Надеждиным, на период с 1890 - 1892 гг. о проживающих на Северном Кавказе поляков следует, что в Ставропольской губернии их насчитывалось - 2 ООО человек, в Кубанской области - 3 ООО человек, Терской - 2 109. Всего 7 109 человек.
Чёткие статистические данные о количестве проживаемых на Северном Кавказе поляков нам даёт «Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г»: в Ставропольской губернии проживало 2 031 человек (всего 0,11%); в Терской области - 4 373 (0,45 %); в Кубанской области - 2 719 (0, 14%); в Черноморской губернии - 731 (1,27 %). Всего: 9 854 человека.
Варьирование количественных показателей (несовпадение этих цифр) было свидетельством непрекращающегося (продолжающегося) миграционного процесса польских переселенцев на Северном Кавказе на протяжении всего XIX века. В данном случае, изменения были обусловлены пополнением числа ссыльных поляков - участников польского восстания 1864 года, процессами возвращения польских переселенцев на исконную родину после объявления амнистий и самостоятельным добровольным переселением поляков на Северный Кавказ.
Все эти многочисленные перемещения людей имели самые серьезные демографические, экономические, политические и культурные последствия для регионов прибытия и выбытия, а также для страны в целом. Увеличение численности населения на присоединенных северокавказских землях было одной из важнейших демографических проблем царского правительства в период освоения северокавказского региона. Роль экономического фактора также была велика: это дешевая рабочая сила, переброшенная по усмотрению субъекта депортации, в нужное для него место и время. Однако чаще бывают приоритетными политические последствия: смягчение политической напряжённости в революционно настроенных регионах. Власти царской России широко использовали сосланных повстанцев, а также рекрутов Царства Польского для участия в Кавказской войне.
Участники движения за освобождение Польши попадали под особое наблюдение со стороны III Отделения С.Е.И.В. Канцелярии и Министерства Внутренних дел. МВД неизменно сохраняло причастность к вопросам управления на окраинах, в том числе и на Северном Кавказе. Это свидетельствовало о том, что полиэтничная периферия признавалась составной часть единого российского государства. Правительство предпринимало все возможные меры к поимке и наказанию «государственных преступников». Вместе с тем, высшее чиновничество Российской империи считало возможным «перевоспитание мятежников» путем привития некоторым из них преданности и послушания правящему русскому монарху. С этой целью правительство разработало меры, касающиеся политики выселения «политически неблагонадежных лиц на жительство» в отдаленные губернии Российской империи.
Основным видом наказания поляков являлась ссылка на поселение. Такое наказание предполагало: удаление из места проживания навсегда или на весьма долгие сроки, отрыв от семьи, самый длительный переезд, соединённый с различными стеснениями, принудительный характер работы, иные условия общественной среды, резкое изменение климата. К последствиям осуждения прибавлялось кроме вышеперечисленных потеря прежних прав семейственных и прав собственности. Все эти меры придавали ссылке значение тяжёлого наказания.
Они ссылались на поселение во внутренние губернии России и на её окраины. Выбор территории определялся принципом удалённости, что было продиктовано необходимостью государственной безопасности. Поляков селили в Поволжье, на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке. Ещё не вышедшая из войны, удалённая, не обустроенная северокавказская территория тоже становится местом ссылки наказанных поляков.
Поляки, принудительно отправляемые на Северный Кавказ, разделялись на две группы: ссыльных поселенцев, высылаемых на жительство и штрафованных солдат и офицеров, переводимых для дальнейшего прохождения службы в отдалённые гарнизоны Кавказского корпуса. Незначительное количество составили католические священники, которые отправлялись капелланами в войска на Кавказской линии. Очень часто вслед за ними или вместе с ними отправлялись и члены их семейств.
Забота о семьях приговорённых к ссылке входила в функции Губернского правления, которое заранее сообщало семьям осуждённых о решении суда и интересовалось - не желают ли они следовать вслед за ними. Результат записывался в отдельную графу в статейные списки о ссыльных. Если супруги отвечали положительно, правление снабжало их недостающей сезонной одеждою и обувью на общем с арестантами положении. Также дело обстояло и с получением кормовых денег.
Издержки на определенное законом пособие добровольно следовать со ссыльными их семейств отправлялись на счет казны. Жены (мужья) осужденных в ссылку могли следовать только по их собственному желанию. Семейство ссыльного, подлежащее совместному с ним следованию, присоединялись к арестантским партиям только перед отправкой последних. Жене, добровольно последовавшей в ссылку за своим виновным мужем, в случае смерти последнего или по расторжении брака, разрешалось оставить место ссылки и брать с собой детей.
Значение ссылки на поселение в качестве наказания получило неоднозначную оценку у исследователей. Одни рассматривают его с негативной точки зрения. «При системе яд не разжижается, как бы следовало, а, напротив, искусственно концентрируется и заражает несчастную страну, избранную местом для неё. Ссылка есть только перемещение из одной области в другую». Успех ссылки невозможен уже потому, что не принимаются во внимание различия в возрасте, в знаниях, навыках и профессиональных способностях.
Другие считают, что нельзя упускать из вида своеобразные особенности Кавказа вообще и его особенности как ссыльной колонии в частности. Положительное значение возможно при более внимательном отношении властей к бытовым условиям, с одной стороны, и к индивидуальным условиям отдельных личностей, с другой.
В дороге, в пересыльных тюрьмах политические ссыльные, представители польской культуры (дворяне, офицеры польской армии, шляхта), непосредственно соприкасались с криминальным миром преступлений, пороков и человеческих несчастий.
В воспоминаниях поляков, содержащихся в архивных материалах, часто встречается тот факт, что самым тяжёлым моментом во всей ссылке был путь по этапу. Это можно связать с тем, что именно на него приходился первый контакт со столь чужеродной, неизвестной ранее и вселяющей ужас средой. Подозрительность, недоверие и даже некоторая доля недружелюбия встречали на первых порах польские ссыльные.
Среди множества архивных дел отложилась информация, подчас краткая, о ходе препровождения на Северный Кавказ отдельных партий поляков по разным маршрутам. В деле “Отношение Вятского гражданского губернатора об отправлении в г. Георгиевск партии поляков” указан маршрут: Казань - Симбирск - Ставрополь - Георгиевск. Согласно другим документам, бывшие мятежники попадали на Предкавказье через г. Астрахань или г. Новочеркасск.
Условия прохождения ссыльных по этапу строго оговаривались в «Уставе о ссыльных», регламентируя все стороны этого процесса с учётом социальных различий: вопросы о снабжении переселенцев обувью и одеждою, количество «кормовых денег» (по 50 копеек в сутки на каждого поляка), своевременное предоставление подвод, список запрещённых и разрешённых вещей.
В XIX веке существовало несколько способов препровождения ссыльных к местам назначения - по железной дороге, на пароходах или баржах, при отсутствии первых двух - пеше-этапным трактом. При отправлении поляков на Северный Кавказ, как правило, использовался последний способ.
«Группу схваченных в 1831 году мятежников несколько месяцев протомили по русским тюрьмам, а потом отправили на Кавказ. Весь путь из Москвы ссыльные проделали пешком. Через каждые 20-25 километров этап загоняли в пересыльную тюрьму или крепость, и длился этот поход почти год. Партии ссыльных, по нескольку сот человек в каждой, уроженцев самых различных мест, формировали в Москве. На телеги сажали только больных, все остальные шли пешком. Два дня шли, на третий отдыхали».
Конвоирование «государственных преступников» и политически неблагонадежных лиц еще с конца 20-х годов XIX века стало важной функцией жандармов. Размер конвойной команды и ее должностной состав определялся: количеством перевозимых к месту отбывания наказания, социальной опасностью совершенных ими преступлений, личностью ссыльного. Каких-либо жестких норм здесь не наблюдалось. Главная обязанность городских и уездных полиций при препровождении ссыльных состояла в точном исполнении предписаний губернского правления и в немедленном отправлении людей дальше. Полицмейстеры и уездные исправники по прибытии партии проверяли документы, и представляли отчёт в вышестоящие государственные органы: в каком состоянии проследовала партия. О замеченных неисправностях доносили губернскому правлению.
Обычно вся организационная сторона пересылки данных лиц в 30-50 годы XIX века ложилась на плечи военного или гражданского губернаторов, которые иногда лично инструктировали сопровождающих, а также на губернское правление, которое выполняло ряд функций:
1. Заготовление необходимых документов;
2. Снабжение ссыльных и семейств их, следующих с ними одеждою, кормовыми деньгами и другими предметами довольствия;
3. Принятие мер к своевременной доставке под ссыльных и их имущества подвод в достаточном количестве;
4. Отправление по назначению ссыльных и их семейств;
5. Сообщение об этих лицах подробных сведений в местные органы надзора.
Управляющий МВД статс-секретарь Новосельцев сообщает гражданскому губернатору Кавказской области, чтобы «польским пленным нижним чинам во время препровождения их от границы до места назначения, отпускаемые были деньги по справочным ценам из казенных палат».
Условия получения одежды и так называемых «кормовых» денег у военных и гражданских лиц совпадали. По установленному порядку деньги выдавались по мере прохождения этапов и выдавались (назначались) из казначейств тех городов, которые лежали по тракту. Подтверждение находим в ряде архивных документов. «Кормовые» деньги получал партионный офицер, который обязан был исправно выдавать их ссыльным. По поводу точного и своевременного получения денег деятельность офицеров контролировали тюремное начальство или волостные правления. Затем документы отправлялись на рассмотрение губернскому тюремному инспектору, а при отсутствии такового губернскому или областному правлению.
Нередко местные власти были неподготовлены к приёму большого количества ссыльных, что негативно отражалось на материальной и моральной сторонах переселения. Партионный чиновник Е. Миронов сообщал в рапорте: «в следующем пути за незаготовлением лошадей много делается остановок, едва ли успеть могу к показанному числу».
Тяготы пути отражались и на здоровье ссыльных. В случае болезни их оставляли в попутных тюремных больницах, где они пользовались на общем с прочими арестантами основании. Если арестанты заболели в пути при следовании пеше-этапным трактом и не могли продолжать дальнейшее движение, то их везли на подводах до первого попутного города, где больные арестанты сдавались в местную тюрьму. В попутных деревнях и селениях их не оставляли.
Таким образом, государство затрачивало огромные материальные средства на подавление восстания, на перевозку арестантов на место ссылки, на обустройство хорошей администрации и правильного контроля над ссыльными, на создание конвойных команд, на выплату кормовых денег. Частичные свои расходы государство компенсировало через конфискацию недвижимого имущества государственных преступников.
Одним из характерных моментов присутствия поляков на Северном Кавказе в XIX веке являлась их взаимосвязь, взаимодействие с польскими эмигрантами. Политическая деятельности польских переселенцев в северокавказском регионе тесным образом была связана с виднейшими руководителями польского восстания 1830-1831 годов, оказавшихся в эмиграции. Рассмотрение демократических (революционных) идей заграничной польской агитации, распространяемых на Северном Кавказе с середины 30-х до середины 60-х годов XIX века, актуализировалось ведением в этот период Кавказской войны, действенное участие в которой принимали польские переселенцы.
Польские эмигранты устанавливали как прямые, так и косвенные контакты со ссыльными на Северный Кавказ поляками в целях продолжения борьбы за независимость. Они находили приют и понимание в революционной Европе и старались использовать всевозможные средства для достижения поставленных задач.
История польской эмиграции неразрывным образом связана с внутриполитической и социально-экономической обстановкой в стране. В частности волны политической эмиграции всегда совпадали с трагическими событиями в истории страны, которыми становились очередные неудачи польского народа в его борьбе за национальную независимость. Подавление восстаний 1831, 1848 и 1864 годов привели к выезду (вынужденной миграции) из страны по политическим мотивам десятков тысяч человек.
Основную их массу составляли представители имущих классов и интеллигенции. Относительно небольшая численность политических эмигрантов компенсировалось тем огромным влиянием, которое они оказывали на формирование общественного сознания польского народа, в том и числе и польских переселенцев. Многогранная деятельность польской политической эмиграции способствовало росту симпатий народов Запада в борьбе поляков за национальное освобождение.
Дореволюционный анонимный автор определяет польскую эмиграцию как «национальный ковчег, в котором Провидение собрало все касты, все сословия, со всех областей соединило элементы, все чувства, все мысли, чтобы от крушения спасти польский народ». В итоге своих рассуждений автор приходит к выводу, что главная цель польской эмиграции - доставить национальную независимость своим соотечественникам.
Ещё до мятежа 1830 года, тайные общества Польши усердно поддерживали сношения со всеми тайными обществами Европы, дабы расположить общественное мнение к «польскому делу».
Выезжая по одиночке или целыми партиями, поляки после разгрома восстания 1831 года, переходили рубеж Империи и искали спасения за границей. Первый приют польские выходцы нашли в Галиции и Пруссии.
В качестве новой страны местожительства поляки выбрали Великобританию. Первая большая группа поляков прибыла в Англию в 1832 году. Эти 200 человек были интернированы при прохождении русско-прусской границы после подавления ноябрьского восстания. К середине 30-х годов XIX века в Великобританию прибыли польские эмигранты, ранее поселившиеся во Франции и Бельгии (к маю 1834 года их число достигло 500 человек).
Непосредственно судьба Польши и восстание вызвали глубокую симпатию в Великобритании. Это нашло своё отражение в литературе, особенно в поэзии того периода, а также в учреждении Литературной Ассоциации Друзей Польши в 1832 году. Одним из членов этой Ассоциации являлся Чарльз Диккенс. Целью данной организации являлось предоставление помощи беженцам. Несмотря на то, что это были представители благородных сословий, они не чуждались «чёрной работы» и стремились устроиться хотя бы на какую-нибудь работу.
Новый поток польских переселенцев в Великобританию связан с событиями 1848 года в Европе. В Венгерской революции принимали участие приблизительно 230 человек польского легиона. В 60-х годах XIX века после второго польского восстания в Англию эмигрировала небольшая группа поляков.
Некоторые участники ноябрьского восстания в Польше переселились и в США. Лишь в Нью-Йорке к 1834 году их количество составило 234 человека, а на территории Америки их было значительно больше. Отношение местного населения к ним было несколько иным, нежели в европейских центрах польской эмиграции. С одной стороны, американцы проявляли неподдельный интерес к политическим событиям, происходившим в Польше в XIX веке. Были образованы специальные комитеты для оказания помощи польским переселенцам. С другой стороны, «из-за роста американского американизма» они не всегда с радостью приветствовали поляков.
Американское правительство предоставило им земли для поселения в штате Иллинойс и Мичигане, но по различным причинам, поляки этими землями практически не воспользовались. По мнению польского исследователя А. Брозека «поляки были хорошо образованы в классической культуре, но были абсолютно не приспособлены для ведения фермерского хозяйства. Некоторые из них всё-таки стали фермерами, но большинство избрало иной род жизни. Прежде всего, они обратились к преподаванию языков и рисунка».
Некоторые поляки, из числа эмигрировавших вскоре добились определённых успехов. К примеру, Я. Туссовский, один из руководителей Краковской революции 1846 года, прибыл в США в следующем 1847 году. Несколько лет он занимал ответственный пост в федеральной администрации (ревизор главного офиса в Вашингтоне). Другому участнику польского восстания К. Гзувскому, прибывшему в Канаду в 1841 году, было поручено диспетчерское управление по строительству дорог, мостов и гаваней в Онтарио. Среди его многочисленных достижений следует упомянуть железнодорожный мост через р. Никарагуа. Активную общественную работу вёл ещё один поляк Э. Киерзкоуский. Он отличился в армии, в парламенте (член Канадской Палаты общин), в сельском хозяйстве. Польские эмигранты активно вовлекались в американскую экономику и политику.
Наш взгляд, внутренняя жизнь эмигрантов имела свои отличительные особенности, но во многом проблемы поляков, оказавшихся заграницей, или в принудительном порядке отправленных на северокавказскую окраину были схожи. Польские эмигранты, так же как и польские переселенцы Северного Кавказа, с первых дней вступили во взаимодействие с местным окружением (населением) в нескольких плоскостях: в области социально-экономического и правового положения, культуры, идеологии, языка. При этом исследователями отмечалась возможность сохранения поляками особенностей своей культуры. «Подобная ассимиляция польских эмигрантов местным обществом утрачивала свой априорно негативный смысл».
Однако главным центром польской политической эмиграции в XIX веке являлась Франция, что подтверждают следующие количественные данные: к концу 1831 года в Париже насчитывалось 80 поляков, а во всей Франции к январю 1832 года-2 828 человек. В социальном отношении к 1839 году 55,3 % польских мигрантов были представителями интеллигенции. В основном это были представители «высшей интеллектуальной сферы»: депутаты, сенаторы, журналисты, генералы.
Для материального обеспечения прибывающих польских эмигрантов на их территорию, французское правительство ассигновало пособие на общую сумму 2 млн. франков в год. Наибольшая сумма - 300 франков в месяц выплачивалась генералам, наименьшая - по 22 франка - солдатам.
Первоначально «бывшие мятежники» пользовались неограниченной политической и экономической свободой во Франции и Великобритании. Иностранные правительства во многом поддерживали их многочисленные политические начинания. К примеру, во Франции, 8 декабря 1831 года был создан Национальный польский комитет, позже (октябрь 1832 года) он был переименован в Национальный и Центральный комитет польской эмиграции. Членами комитета были: Б. Немоиевский, И. Лелевель, Ф. Моравский, Воловский, Тимовский, Дверницкий - председатель.
В качестве первостепенных задач комитет постановил следующее: добиться независимости Польши на основании акта сейма от 25 января 1831 года, в котором польский престол объявлялся свободным; присоединить к Польше территории Литвы, Белоруссии и Украины; восстановить Польшу на основании принятых венских трактатов, с оставлением за собой права требования более обширных границ.
В ходе определения основных мер к достижению целей в конце 1832- начале 1833 года в польской эмиграции произошёл раскол, в результате которого образовалось три самостоятельных партии. Все эти партии сходились в достижении главной цели - восстановление Польши как самостоятельного государства. Ядром аристократической (или дипломатической) партии были графы Замойский, Ледуховский, Малаховский, Моравские, генералы Денбинский, Хржановский во главе с А. Чарторыйским. «Действительная сила и материальные средства были в руках аристократов». Основополагающая роль отводилась ссыльным на Северный Кавказ полякам, которые должны стать «полезными тружениками», проводниками западного просвещения. В результате агитационной заграничной пропаганды Кавказ вместе с Польшей должен будет объединиться в единой борьбе за независимость.
Члены второй - демократической партии полагали, что средством в достижении поставленной ими цели должны быть демократические средства, при этом не отрицалось участие польских ссыльных, пребывающих ныне на окраинах России. Основой политического строя независимого польского государства также должна была стать демократия.
Третья, самая малочисленная партия - клерикальная, состояла из священников, ксендзов, увлечённых идеями освобождения польского государства и действовавших «в этом духе на женщин и на народ». Их методы борьбы - воззвания, призывы, проповеди, молитвы, съезды духовных лиц, использование периодической печати.
Заграничные правительства, опасаясь массовых выступлений поляков, и, желая проконтролировать процесс механического прироста польского населения на Западе, постепенно стали вводить ограничительные меры в отношении эмигрантов из Польши. К примеру, 9 января 1832 года французским правительством был подписан закон, по которому эмигранты передавались в ведение министра внутренних дел и отдавались под надзор полиции. С этого времени польские эмигранты, так же как и ссыльные во внутренних губерниях России, должны были проживать в указанных местностях, отлучаться с разрешения полиции, еженедельно являться в полицейскую префектуру для заявления своей личности.
Самодержавие опасалось вмешательства в польский вопрос иностранных правительств, дальнейшего распространения революционных идей на польское население, а также того влияния, которое оказывали польские эмигранты на «неспокойные» окраины. Российские власти попытались разрешить эту ситуацию указом от 13 февраля 1832 года. В связи с судебным расследованием произошедших в Польше событий царское правительство призывало эмигрантов вернуться «для оправданий». Из числа тех поляков, которые находились в эмиграции «особенно виновными, заслуживающие казнь или каторжные работы» были признаны 265 человек. Они были приговорены к изгнанию из пределов Российской империи. Согласно приказу им запрещалось возвращение на родину под угрозой строгого наказания. В случае возвращения их должны были бы подвергнуть исполнению приговора. В их числе был и А.Чарторыйский, которого приговорили к смертной казни через отсечение головы.
Многих добровольно вернувшихся эмигрантов российский император амнистировал. Впоследствии циркулярным предписанием МВД разрешили вернуться в Польшу тем, которые «во всё время жительства в России оказались вовсе неподозрительными».
Поскольку основополагающими внутри- и внешнеполитической задачами царизма во 2-й четверти XIX века являлась борьба с «революционным брожением», основной массе ссыльных - политически неблагонадёжных, в отличие от эмигрантов, отказали в просьбе о возвращении на родину.
Тех же поляков, которые продолжали укрываться за границей, следовало признать виновными в совершении «преступлений против короны» и вынести им наказание. В рапорте господина управляющего гражданской частью указывалось, что за каждый месяц пребывания поляков на территории иностранных государств, следует надбавлять им по одному году ссылки.
Подобные меры российского правительства возымели своё дело и отразились на эмиграционной политике иностранных государств. Французское правительство указом от 6 апреля 1833 года заявило об уменьшении субсидий «польским выходцам». Отныне правом на материальную помощь могли пользоваться только те поляки, которые не имели права на амнистию. Полицейские органы Франции начали собирать подробные сведения о каждом эмигранте. «Всё оставленное эмигрантами имущество распродавалось в Царстве Польском и переводилось в виде капиталов за границу». Из полученных средств иностранные правительства выделяли небольшие субсидии полякам. Полицейские структуры внимательно следили за их передвижениями внутри страны проживания. После попытки в 1833 году поднять другие страны (Швейцария, Италия) на защиту интересов Польши, наиболее активным её членам было предложено оставить страну пребывания. В итоге эмигранты были ещё больше рассеяны по западноевропейским городам и подчинены «самому бдительному надзору полиции». Французское Министерство Внутренних Дел организовало особое полицейское отделение для слежения за представителями польской эмиграции.
Эмигрировавшие поляки, продолжали вести активную пропагандистскую деятельность и надеялись, что их не затронут проблемы интеграции в западноевропейское общество экономического и политического характера. На самом деле ситуация оказалась несколько иной.
Как в эмиграции, так и при депортации поляков на Северный Кавказ сформировалось некое подобие государственного образования со своими внутренними характерными чертами, известное среди исследователей под названием «Полония». Историки пытались найти ответы на следующие вопросы: в какой степени покинувшие Польшу лица ощущали себя поляками на новой территории проживания, какие факторы влияли на сохранение ими связей с другими мигрантами и с бывшей родиной, какое место «польские выходцы» занимали в новом для себя окружении, какую роль играла «Полония» в процессе адаптации к новым условиям жизни.
Проанализировав причины сохранения Полонии, можно выделить несколько факторов, которые сплачивали польских переселенцев и не позволяли им раствориться среди местного населения. К ним относятся религиозные, национальные, культурные, экономические ценности.
Основания для подчёркивания роли религиозного фактора, несомненно, имелись. История польской эмиграции, так же как и депортации свидетельствует, что одной из первых организаций, создаваемой польскими переселенцами на их новом месте жительства был католический храм. Защищая, прежде всего, свои собственные интересы, западная церковь не предоставляла польскому меньшинству полной автономии в рамках церковной организации. Иногда подобные действия вызывали резкое сопротивление со стороны иностранных государств. Предпринятая в конце XIX века попытка создания в США польской национальной католической церкви, призванной поставить религиозные ценности на службу Полонии, окончилась неудачей. Не увенчались успехом и неоднократные попытки объединения Полонии организациями, широко использовавшими в своих программах религиозные лозунги. Одной из главных причин постигшей их неудачи стали сильные антиклерикальные настроения среди оказавшихся в эмиграции представителей польской интеллигенции.
У исследователей отсутствует единство мнений относительно роли и места культурных ценностей в жизни Полонии. Одни полагают, что занятия поляков в фольклорных ансамблях и кружках не несли в себе какой-либо серьёзной идеологической нагрузки. Они предпочитали выделять личностный характер занятий в данной области. Другие, наоборот, признавали, что роль культурных связей в сохранении Полонии велика и постепенно возрастает. Объяснение этому они видели в усилении значения эмоциональных сторон жизни Полонии и отсутствием единой системы идеологических ценностей.
Непременным условием сохранения эмигрантами своей национальной самобытности исследователи полагали существование независимых организационных структур Полонии. Особое внимание ими обращалось на создание и активное функционирование культурных её центров. Подобные центры становились местом встреч людей, интересующихся культурой и ощущающих внутреннюю связь с другими лицами польского происхождения. Одним из средств сохранения и передачи польских национальных традиций от поколения к поколению являлись прицерковные школы. Исследователь Е.А. Дегальцева основывается в своих высказываниях на выводы известного польского социолога В. Пивоварчика, который подчёркивает, что в условиях эмиграции национальная самобытность не только утрачивается, но и возрождается. По его мнению, взаимоотношения между этническим большинством и мигрантами носит не линейный, а диалектический характер.
Что касается экономических факторов, то исследователи пришли к выводу, что существовавшие экономические связи между поляками не соответствовали ни потребностям, ни реальным возможностям Полонии. У них просто не хватало материальных средств на развитие системы воспитания и образования польской молодёжи. Деятельность «полонийных» организаций носила локальный характер и чаще всего опиралась на материальную поддержку прихода.
Рассматривая взаимодействие эмигрантов с населением западноевропейского общества в различных сферах жизнедеятельности, следует отметить, что поляки с уважением относились к традициям западной политической демократии. Это позволяло им продвигаться по ступеням социальной лестницы благодаря своим собственным усилиям, квалификации и знанию местного языка. Подобная адаптация эмигрантов утрачивала свой априорно негативный смысл. Она способствовала приспособлению поляков к окружающему их сообществу при сохранении ими своей национальной и культурной самобытности.
Иерархия ценностей представителей Полонии со временем неумолимо менялась. Появлялось желание ощутить себя частью того народа и того общества, среди которого польские эмигранты жили. При этом чувство принадлежности к Польше, к польскому народу уходило на второй план, но не исчезало.
Начиная со 2-й пол. 50-х годов XIX века имперская власть осуществляла процесс постепенного «облегчения участи уроженцев Царства, подвергнутых наказаниям за политические преступления и проступки» и разрешала им возвращение на родину после окончания сроков наказания. По случаю коронации императора Александра II в августе 1856 года была объявлена амнистия, которая распространялась не только на тех поляков, которые были высланы во внутренние губернии России, но и тех, кто был осуждён заочно и находился в эмиграции.
Возвращению на родину подлежали «уроженцы Царства Польского, находящиеся под надзором полиции на жительстве или в гражданской службе во внутренних губерниях Империи, кои исправились в нравственности, показывают несомненное раскаяние и пробыли там не менее двух лет». Во всеподданнейшем докладе «Государя Императора» раскрывались условия для их возвращения. Начальники внутренних губерний на каждого подлежащего амнистии должны были составлять представление с объяснением причин высылки, времени пребывания, характеристикой местного начальства о поведении и образе мыслей ссыльного. Собранные данные направлялись наместнику Царства Польского на рассмотрение и одобрение. При этом наместник руководствовался принципом «не произойдёт ли никаких вредных последствий» в результате возвращения на родину того или иного амнистированного. В случае получения разрешения на амнистию полякам и «законным детям их» предоставляли права прежних сословий, но «без почётных титулов и без права на прежние имущества».
К примеру, в рапорте Ставропольского гражданского губернатора «Его Императорскому Величеству наместнику Царства Польского» от 16 октября 1857 г. сообщается, что отставной поручик М. Борович «за нахождение в рядах польских мятежников» был подвергнут секретному надзору полиции «без срока» с 9 октября 1854 года «до удостоверения в совершенной благонадёжности». По сведениям ставропольского городового полицейского управления следует, что всё это время М. Борович вёл себя безукоризненно, «ни в чём дурном никогда замечен не был, образа мыслей хорошего, под надзором полиции находится более двух лет» и вследствие этого никаких препятствий к возвращению на родину не имеется.
Амнистия 1856 года касалась лиц как гражданского, военного, так и духовного звания на тех же условиях. По распоряжению Министерства Внутренних Дел в Ставропольской губернии была сделана выправка о наличии духовных лиц, причастных к польскому мятежу и высланных на жительство в российские губернии. Вызывает сомнения тот факт, что ни в одном из уездов Ставропольской губернии к концу 50-х годов XIX века ссыльных католических священников на жительстве не оказалось. Аналогичная ситуация складывалась и в отношении поляков, служащих на военной и государственной службе.
Несколько иными были условия возвращения для польских эмигрантов. Осуждённые заочно участники польского восстания должны были вернуться и в течение последующих трёх лет вести себя безукоризненно, искренне раскаяться и поступить на государственную службу. Исключения составили наиболее активные участники польского восстания, не прекращающие антиправительственные действия за границей. Они были навсегда изгнаны из пределов России и амнистии не подлежали.
Условия амнистии у большинства поляков вызвали негативную реакцию. Эмигранты, причислявшие себя к демократической и аристократической партиям, полагали, что им не в чем раскаиваться. Тем не менее, многие воспользовались амнистией и вернулись на родину, неся в себе новые воззрения и надежды. Все эти элементы ещё больше усилили общественное брожение, происходившее в Польше в середине 50-х годов XIX века.
Западная общественность отнеслась к данному факту неоднозначно. Одни приветствовали действия Александра II и усматривали в них проявление демократических тенденций. Другие подвергали их резкой критике. Один из членов английского парламента, распространяясь о положении поляков, заметил, что предлагаемые условия «унизительны и оскорбительны».
Ссыльные участники польского восстания 1863-1864 гг. были оправданы по амнистии 1868 года. Согласно Высочайшему повелению от 17 мая 1868 года «всем осуждённым до 1 января 1866 года по бывшему польскому мятежу, не обвинённым в убийствах и грабежах и не подвергшихся вторичному суду или наказанию за политические преступления, одобряемым ныне по поведению в случае признания их местным начальством благонадёжными, даровать к 25 сего мая облегчения участи».
Циркуляром Министерства Внутренних Дел от 7 апреля 1869 г. Ставропольскому начальнику губернии было объявлено о даровании прощения участникам прошлого восстания и увольнении их со службы «без именования воинским званием». Уроженцам Царства Польского и происходящим из Западного края империи разрешалось проживать на родине с подчинением их на месте жительства полицейскому надзору. Имеющие средства должны были возвращаться за собственный счёт, а не имеющие отправлялись этапным порядком «не в роде арестантов».
Тех, кто не пожелал возвратиться по каким-либо причинам или не получил согласие «главных начальников» Царства Польского, должны были переселить в губернии, назначенные для жительства, «с оставлением под надзором полиции и с воспрещением вступать в государственную службу». Распределение по губерниям происходило равномерно. В числе означенных губерний указывались Пензенская, Тамбовская, Костромская, Вятская и Казанская. При этом Северный Кавказ, по-прежнему, оставался региональным центром польской ссылки. Подобными мерами царское правительство пыталось разрешить вопрос концентрации польских переселенцев в одних регионах за счёт их переселения в другие губернии. Значительную роль при этом сыграла и изменившаяся политическая и социально - экономическая ситуация на Северном Кавказе в 60-х годах XIX века.
На основе циркулярного распоряжения МВД был установлен новый порядок отправления амнистированных поляков на родину. Министр о каждом таком лице выдавал предписание губернатору, который сообщал об этом исправнику. Последний выдавал бывшему ссыльному свидетельство с правом на свободное следование предварительно в Варшаву, а затем домой. По получении документа, поляки выезжали из уездного города, не являясь ни к одному начальствующему лицу во время следования, а по прибытии обязаны были явиться в местное Министерство.
Первоначально лицам из привилегированных сословий разрешалось отступать от некоторых пунктов указа. Наместник в Польше сообщал, что при следовании в Царство полякам выдавались свидетельства на следование не в Варшаву, а прямо на место назначения. В результате, значительное количество лиц, возвращаемых на родину, оказались сгруппированы на пограничной с Россией территории. Вследствие этого был крайне затруднён надзор за поляками, что приводило к неконтролируемому полицией общению с польскими уроженцами. С 1868 года возвращение на родину поляков привилегированного сословия было поставлено под строгий контроль и фактически уравнено с представителями иных сословий. В «виды на проезд» включали пункт обязательного следования прямо в Варшаву, а по прибытии они обязаны были явиться в управление обер-полицмейстера. Любая нерегламентируемая остановка в пути могла повлечь за собой суровое наказание.
В 1894 году с восшествием на престол Николая II была объявлена амнистия всем полякам, которые по тем или иным причинам, оставались наказанными. По случаю коронации «Всемилостивейшее прощение» касалось как ссыльных поляков, так и тех, кто оставался в эмиграции. Исследователь XIX века А.А. Корнилов связывает этот факт с желанием Николая II показать твёрдость занимаемых им позиций, прочность имперской власти.
Таким образом, исторический аспект миграционных исследований поляков даёт возможность увидеть его в эволюции и помогает уточнить его характерные признаки. Насильственное переселение поляков на Северный Кавказ в XIX веке отличалось административным характером, «списочностью» и немедленным исполнением верховных политических решений. В отличие от депортаций эмиграцию поляков можно условно обозначить как добровольно-вынужденную в том смысле, что не было каких- либо юридических документов - указов, циркуляров, предписаний вынуждавших людей покидать Царство Польское. Они уезжали добровольно, но эта добровольность была вынужденной в связи с опасностью наказания за участие в польском национально-освободительном движении.
Сходство заключалось в обстоятельствах переселения и в процессе адаптации. Польские эмигранты, так же как и польские ссыльные Северного Кавказа, с первых дней переселения вступали во взаимодействие с местным населением в социально-экономической, правовой, культурной, бытовой плоскостях. При этом у них существовала возможность сохранения и развития религиозных и культурных особенностей нации.
Эффективность миграционной политики в России зависела от чётко сформулированной, грамотной политической программы, отсутствие которой, а также «польская специфика» привели к свёртыванию мероприятий местной администрации и необходимости выработки новых подходов. В целом изучение проблемы недвусмысленно обнаруживает отсутствие в действиях царского правительства этнического критерия при осуществлении наказания.
Автор: Цифанова И.В.