Эволюция культурного досуга городского населения Ставрополья в 1920-1930-е годы

Участие в научных и добровольных обществах, в праздничных мероприятиях было лишь одной из сторон организации досуга горожан в 1920-1930-е годы. Другой ее стороной являлись организованные формы культурного досуга городского населения, на которые существенное воздействие оказывала культурная политика советской власти, влиявшая не столько на объем, сколько на структуру и содержание свободного времени горожан. Для того чтобы проследить это влияние, необходимо обратиться к анализу эволюции форм культурного досуга городского населения 1920- 1930-х годов на примере Ставропольского региона.

В первые послереволюционные годы 1918-1920 гг. большевики не были в состоянии и не планировали менять уже устоявшиеся привычные формы досуга городских жителей. В первую очередь это относилось к чтению как форме культурного досуга, которое и в дореволюционное время, и вначале 1920-х годов являлось традиционным способом провождения свободного времени городского населения Ставрополья. Об этом свидетельствовали местные отчеты Ставропольской общественной библиотеки за июнь-октябрь 1920 г., с помощью которых можно проанализировать круг чтения и спрос городского населения на тот или иной вид литературы.

Во-первых, переход региона в 1920 г. к мирным условиям жизни привел к росту посещаемости общественной библиотеки. Если в июне 1920 г. библиотеку посетило 1890 чел., то в сентябре количество желающих получить литературу достигло 2008 чел., в октябре - 2657 чел., что значительно превышало средние показатели посещаемости по России. Во- вторых, читатели преимущественно спрашивали беллетристику, сказки и классическую литературу. В частности, люди в возрасте от 50 до 68 лет избирали для чтения произведения JI. Н. Толстого «Анна Каренина», «Воскресенье», рассказы А. П. Чехова и сказки Ш. Перро «Золушка», «Красная шапочка». Молодежь интересовалась книгами А. Дюма «Граф Монте-Кристо», Т. Майн-Рида «Всадник без головы», Дж. Лондона «Мартин Иден». Это свидетельствовало о том, что вкусы городского населения в области чтения, по сравнению с дореволюционным временем, практически не изменились. Посещавшие библиотеку люди, более или менее владевшие грамотой, по-прежнему любили проводить свой досуг за традиционным чтением детективных и приключенческих романов, педагогической и детской литературы, рассказов с картинками, сказок, т. е. той литературы, которая относилась к легкому, развлекательному жанру. В- третьих, в силу аграрной специфики городов региона, высоким спросом у городского населения пользовалась сельскохозяйственная литература, объяснявшая в научно-популярной форме новые методы ведения хозяйства.

Однако в начале 1920-х годов удовлетворить спрос городского населения книгами обозначенной тематики библиотеки не могли по причине нехватки литературы данного типа. Это влекло за собой снижение посещаемости общественных библиотек. Так, за ноябрь 1920 г. Ставропольскую общественную библиотеку посетило всего 614 человек, в декабре - 411 человек.

Итак, в начале 1920-х годов местная власть столкнулась с проблемой комплектования книжных фондов общественных библиотек городов Ставрополья. Поскольку в городах региона отсутствовали частные и кооперативные издательства, то комплектование художественных, научных и беллетристических фондов библиотечной сети на местах осуществлялось исключительно центром. Только за 1923 г. Госиздат выпустил 1963 названия книг общим тиражом в 29,4 млн. экземпляров. Были выпущены серии «Библиотека русских романов», «Классики русской литературы», «Библиотека мировой классики», « Народная библиотека», и мн. др. Бурная издательская деятельность Госиздата позволила, с одной стороны, улучшить комплектование фондов губернских библиотек, с другой стороны, расширить сеть библиотечной сети на местах. Так, за 1923-1929 гг. городские библиотеки Ставрополья получили из Центра 569600 экземпляров книг. За эти же годы в городах региона было открыто 40 новых библиотек. Изменение в области книгоиздательства и улучшение на местах комплектования книжных фондов библиотек незамедлительно сказалось на ситуации в области чтения как структурного элемента досуга городского населения. Это подтверждалось данными библиотечных опросов периода 1926-1927 г., которые позволили восстановить картину посещений библиотек и читательских интересов отдельных социальных групп городского населения Ставрополья.

В 1926 г. в Ставропольском округе насчитывалось 158 библиотек (включая сельские). Если на сельскую библиотеку в среднем приходилось по 200 читателей, то в крупных городах региона, какими являлись Ставрополь, Кисловодск, Пятигорск, количество зарегистрированных в библиотеках читателей колебалось от 1400 до 2500 чел в месяц. Высокое количество читателей городских библиотек объясняется несколькими причинами. Во-первых, в городах региона грамотность населения была гораздо выше, нежели в сельских местностях. В 1926 г. в центральных районах города Ставрополя проживало 72,23 % грамотных мужчин и 64, 19 % женщин. Менее грамотным было население рабочих окраин города. Здесь уровень грамотности мужчин достигал 35,29 %, а женщин 15,7 %. Это обуславливалось тем, что население городских окраин было тесно связано с сельскохозяйственными занятиями, с обычаями сельской жизни. Поэтому в структуре досуга населения городских окраин, особое место занимали типичные для крестьянской культуры развлечения - гостевые общения, посиделки, хороводы.

Во-вторых, социокультурное пространство городов характеризовалось другим ритмом повседневной жизни, нежели в сельских местностях. Большинство законодательных актов власти было направлено на создание условий для увеличения объема досуга горожан. Принятый в 1922 г. новый кодекс законов о труде законодательно закрепил для несовершеннолетних шестичасовой и четырехчасовой рабочий день. Фиксация продолжительности рабочего дня позволила отрегулировать трудовой день городского населения, как на государственных, так и на частных предприятиях. К 1926 г. рабочие и служащие в промышленном производстве были заняты в среднем 6 часов, в конце 1927 г. по 5,8 часа. Эти цифры совпадали с общей тенденцией сокращения рабочего дня в стране и в городах Ставрополья, где продолжительность труда в 1926-1927 г. составляла в среднем 6,8 часа. Сокращение величины рабочего дня

создавало реальные возможности горожанам не только для увеличения объема досуга, но и для расширения его разнообразных форм. В целом, у городского населения Ставрополья в середине 1920-х годов оставалось приблизительно 4,8 свободного часа в день. По данным газеты «Власть Советов», данные часы рабочее население г. Ставрополя тратило следующим образом: бездеятельный отдых занимал 1,4 часа, «самовоспитание», включавшее чтение книг и газет, занятия в кружках, посещение лекций - 1,3 часа и развлечения (около 8 видов) - 2,1 часа.

В-третьих, отсутствие в сельских библиотеках соответствовавшего книжного фонда приводило к тому, что жители сел активно записывались в городские библиотеки. Так, в библиотеке с. Терновка насчитывалось всего 292 книги, из них 195 - по обществознанию, 23 - по сельскому хозяйству, 33 по беллетристике. На одну книгу в селе в среднем приходилось 12 человек. Ни одного современного издания по художественной литературе библиотека не имела. Неслучайно крестьяне, приезжающие на Ставропольские ярмарки, активно записывались в городские библиотеки, пытаясь достать желаемую литературу. В 1926 г. библиотеку при Ставропольском Доме Крестьянина посетило 5259 человек, из них 4966 чел. получили интересовавшую их литературу. В основном это были книги по сельскому хозяйству, сказки и старая русская неклассическая литература, которая привлекала крестьян простотой и понятностью текста.

Литературные интересы городских читателей были другими. Во всех слоях общества и во всех рабочих профессиональных группах наблюдался повышенный интерес к художественной литературе. Читатель из рабочей среды прочитывал в среднем 1-2 художественные книги в месяц, в среде советских служащих - 3,8. В 1926 г. наибольшей популярностью у рабочих пользовалась послереволюционная и переводная литература. В среднем, ее читаемость составляла 43,5 % и 34,7. В списках предпочитаемых послереволюционных книг, за которыми проводили свой досуг рабочие слои города, на первом месте были такие произведения, как «Цемент» Ф. В. Гладкова, «Подводники» А. С.Новикова-Прибоя, «Ташкент - город хлебный» А. С. Неверова, «Мятеж» Д. А. Фурманова, «Железный поток» А. Серафимовича.

Рабочего читателя привлекали сюжеты книг, рисовавшие эпоху гражданской войны, страницы славного революционного прошлого, этапы строительства новой жизни, героем которой был бы рабочий. Из переводной беллетристики популярностью пользовались произведения Дж. Лондона «Мартин Иден», «Сердца трех», Э. Синклера «Король Уголь», «Джунгли», Д. Кервуда «Долина молчаливых призраков», «Золотоискатели», т. е. романы легкого приключенческого жанра, позволявшие увлекательно провести свободное от работы время.

Наименьший интерес у рабочих вызывала классика, которая составляла 20,4 % от всей читаемости русской литературы. На первом месте по спросу стоял М. Горький, за ним шли И. С.Тургенев, Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, А. С. Пушкин и М. Ю. Лермонтов. По отзывам рабочих, М. Горький нравился им за то, что «понятно рассказывал о жизни рабочего класса и самых низов - бедняков». И. С. Тургенев, Н. А. Некрасов, Л. Н. Толстой - за «ясное описание крестьянской жизни», А. С. Пушкин и М. Ю. Лермонтов - за «правдивое изображение богатых людей, которые нас эксплуатировали».

Итак, внимание рабочих останавливалось не столько на общечеловеческих ценностях, воспевавшихся русской классикой, сколько на идеях классовой борьбы, что не в последнюю очередь объяснялось влиянием массовых пропагандистских кампаний, проводившихся в библиотеках, профсоюзах, избах-читальнях. Одной из форм таких кампаний являлась организация в библиотеках громких литературных читок с комментариями, в которых заострялось внимание рабочего читателя на социальных аспектах, звучавших в произведениях. Подобный метод организации культурного досуга населения получил свое распространение у рабочих слоев, проживавших, как правило, в окраинных частях города. Низкий уровень грамотности данных социальных групп способствовал распространению в их среде коллективных форм досуга. К тому же данный способ культурно-просветительской работы с малограмотным населением получил свое распространение еще в дореволюционное время. Поэтому в 1920-е годы у большей части населения осталась сформированная привычка к коллективному чтению художественной литературы.

В отличие от рабочего читателя, служащие слои города Ставрополя предпочитали проводить свой досуг за чтением приключенческой беллетристики и бытовых романов. Революционные и боевые мотивы, воспеваемые в произведениях послереволюционных писателей, не увлекали служащего читателя, воспитанного на другом типе литературы. Поэтому на первом месте у них стоял не Ф. В. Гладков, Д. А. Фурманов и А. С. Неверов, a JI. Н. Сейфулина, И. Г. Эренбург, Л. Н. Леонов, А. С. Яковлев, Р. И. Романов. В среднем читаемость новой послереволюционной литературы в среде служащих составляла всего 19,8 %, в то время как переводной беллетристики - 61,4 %.

Наиболее читаемой была американская беллетристика, представленная приключенческими романами Дж. Лондона, Дюшена «Томилла», увлекавшие разнообразными картинами из несчастной жизни кабилльской женщины, Кервуда, потрясавшие читателя разнообразными трюками и занимательными сюжетами. Социальные аспекты жизни, рисуемые в многочисленных произведениях Э. Золя, В. Гюго, Р. Роллана, О. Бальзака, вообще не интересовали служащего читателя и их произведения оказывались не востребованными.

Разнообразие литературных интересов в области чтения как формы досуга городского населения в 1920-е годы во многом определялось социальным происхождением и родом деятельности. Если у городских читателей по-прежнему, приоритет отдавался приключенческой беллетристике, то в библиотеках Красной Армии чаще всего читались научные книги, включая сельскохозяйственную тематику, общественно- политическую литературу и современную беллетристику. Здесь прослеживается связь между читательскими интересами крестьян и солдат, пришедших из крестьянской среды и не забывших о своем происхождении, хотя в определенном смысле впитавших политическую пропаганду.

По данным Северо-Кавказского округа на 1926 г., из общественно-политической литературы красноармейцы больше всего читали труды Ленина, Троцкого, Маркса и Бухарина. На вопрос, чем привлекает данная литература, красноармейцы отвечали: Троцкий «завораживает красивыми картинами революционной борьбы», Ленин освободил угнетенных, «сделал на всю жизнь нас счастливыми, т. к. мы себя чувствуем перерожденными», Бухарин «описывает простым языком капиталистический строй». Из 350 опрошенных красноармейцев 293 заявило, что общественно-политическая литература расширила их кругозор, 46 - укрепила политические взгляды. На вопрос корреспондента, как чтение изменило политические взгляды, красноармейцы, в частности, отвечали: «Я раньше понимал социализм, как христианскую религию, а сейчас понимаю, как науку об обществе через революцию», или: «я стал понимать, как мы должны жить вообще и выкинул из головы стремление к наживе, т.е. к частной собственности». Очевидно, что советская пропаганда успела повлиять на взгляды и сформировать читательские интересы определенных социальных групп уже к концу 1920-х годов.

После описания ситуации в области чтения как традиционной формы досуга взрослого населения, обратимся к городской молодежи - к детскому и юношескому досугу. По мнению идеологов детского воспитания, ребенок Октября нуждался в качественно новой книге, основанной на примерах реализма и коллективизма, воспевавшей идеал героя, строившего новую жизнь. Для этого необходимо было произвести отбор книг, отвечавших новым воспитательным задачам. Эта попытка эволюции детского чтения в первые послереволюционные годы обосновывалась различными теоретическими выкладками. Например, С. Полтавский в своей книге «Новому ребенку - новая сказка», вышедшей в 1919 г. предлагал переосмыслить всю сказочную литературу и изгнать из детской книги всех фантастических героев: говорящих животных, рыцарей, принцесс, королей, мешавших воспитанию и формированию нового человека.

Однако предложить что-либо новое в области чтения как формы детского досуга в первые послереволюционные годы советская педагогика не могла. Поэтому, начиная с 1919 г., Главиздат вместе с возобновившими деятельность частными и кооперативными издательствами начинают переиздавать дореволюционные детские книги, несколько перерабатывая их содержание. Так, в 1920 г. были выпущены «Собрания русских сказок», «Детский мир в рассказах и картинках», сборник «Ай ду-ду: Русские народные сказки и побасенки». К 1923 г. огромными тиражами были переизданы и распространены по губернским библиотекам и книжным рынкам страны книжки зарубежных сказочников: Ш. Перро, X. К. Андерсена, братьев Гримм, А. Джебокса. Одновременно для детей школьного возраста и подростков переиздавались популярные серии «Детская библиотека», «Библиотека путешествий», «Иллюстрированная библиотека», «Роман приключений». Эти серии выпускали тысячами тиражей произведения Ж. Верн, О. Бальзака, Т. Майн-Рида, М. Твена, Г. Флобера, Г. Уэллса, Р. Стивенсона и мн. др.

Распространение и популяризация книг среди детей через сеть библиотек, книжные рынки дали свои результаты. Данные анкетных опросов юных читателей г. Ставрополя на 1928 г. позволили сопоставить картину круга чтения подрастающего поколения. На первом месте у детей стояла приключенческая литература - 56 %, второе место занимали путешествия - 32 %, третье - сказки - 22 %. Любимыми книгами у мальчиков были названы «Морской волк» Дж. Лондона, «Тарзан» Э. Берроуза, «Приключения Тома Сойера» М. Твена, «Дети капитана Гранта» Ж. Верна, «Ковбои Техаса» Д. Алана, «Красные дьяволята» П. Бляхина, «С мешком за смертью» С. Григорьева.

У девочек на первом месте оказались романтические повести о жизни детей, в которых героиней являлась девочка. Из дореволюционного наследия особой популярностью пользовались книги Л. Чарской «Княжна Джаваха», «Записки институтки», «Люда Власовская», Р. Джемиссона «Леди Джен», Н. Петрова «История одной девочки». Из новой современной литературы нравилось читать С. Григорьева «Тайны Ани Гай», Л. Гумилевского «Харита», Л. Андреевой «Катя и шарик». Общими для той и другой группы были названы книги «Робинзон Крузо» Э. Дефо, «Хижина дяди Тома» Г. Бичер-Стоу, «Остров сокровищ» Р. Стивенсона, а также сказки из эпоса «Тысяча и одна ночь», братьев Гримм, X. К. Андерсена, К. Чуковского и А. Ершова.

Приключенческие романы отрывали ребенка от тягот и лишений послереволюционного времени и окунали его в мир романтической героики. В них он встречался с отважными рыцарями, которые спасали прекрасных дам, смелыми мальчишками, отыскивавшими клад и побеждавшими зло, жадными пиратами, воевавшими за сокровища. Нередко герои прочитанных романов становились героями жизни, и тогда ребенок мечтал отправиться в неведомые страны в поисках сокровищ, чтобы испытать множество увлекательных и опасных приключений, стать благородным разбойником и сражаться за бедных (мир Робин Гуда), бороться на пустынном острове с грозными силами природы (как Робинзон Крузо).

Детский мир, формировавшийся под воздействием романтической книги, основывался на индивидуальных образах, чувствах, мечтах и поступках, а это не отвечало идейно-воспитательным задачам власти, взявшей курс на массовое производство «нового» человека с ориентацией на коллективные ценности. Детская литература, по мнению идеологов новой книги, должна была давать реальное представление об окружающей действительности, «побуждая симпатии к борьбе трудящихся, не затушевывать классовых противоречий, подводить к сознанию победы человека над природой путем коллективного труда».

С конца 1920-х годов власть начинает целенаправленно регулировать сферу чтения как вида досуга молодого поколения. С 1928 г., тот «сгусток приключенщины», который не соответствовал идеологическим установкам власти, печатался лишь в отрывках или «пересказах». Так, «Дон Кихот» пересказывался на 20 страницах, «Гаргантюа и Пантагрюэль» - на 30 «Рейнеке-Лис» - на 50, «Оливер Твист» Диккенса был сокращен издательством на две трети. В произведении были оставлены лишь те места, которые посвящались ужасам детских приютов и работных домов, эксплуатации детского труда. С аналогичным содержанием выпускались книги зарубежных авторов: Дж. Лондона, В. Гюго, Э. Золя, Г. Бичер-Стоу, а также повести и рассказы советских писателей, повествовавших о жизни пролетарского ребенка: М. Горького, А. Серафимовича, Л. Андреева.

Укрепить реалистическое видение мира должна была специальная литература, включающаяся властью в круг чтения подрастающего поколения. В апреле 1930 г. в г. Ростове состоялась конференция, посвященная изучению читательских интересов в детских библиотеках. На ней были обозначены основные направления в издательстве детской литературы на 1930 - 1935 гг. Предполагалось, во-первых, увеличить тираж приключенческой литературы, освящающей, гражданскую войну, героические подвиги Красной Армии, борьбу с внутренней и внешней контрреволюцией. Во-вторых, создать повести и рассказы (в том числе и для детей дошкольного возраста) о колхозах, сплошной коллективизации и индустриализации. В третьих, выпустить увлекательные биографии великих людей Ленина, Сталина, Маркса и Энгельса.

Результаты конференции не заставили себя долго ждать. Уже в сентябре 1930 г. издательство «Молодая Гвардия» подготовило и выпустило в свет свыше 20 книг - воспоминаний участников революционной борьбы. В их числе был героический очерк «Женщина в гражданской войне», посвященный крестьянкам Ставрополья, участвовавшим в борьбе за установление советской власти на Северном Кавказе. Было издано несколько тысяч политико-воспитательных серий: детям о пятилетке, советских экспедициях, мировом комсомоле; 16 книг из агитационно-массовой серии: «Жизнь и деятельность Владимира Ильича», рисовавшая в полу беллетристической форме личность и революционную роль предводителя пролетариата.

Рассчитанная на массовое потребление, такая литература тоже создавала героя, призванного стать в глазах ребят образцом для подражания. В отличие от героя «буржуазной» книги, человека с яркой индивидуальностью, вступавшего в бой в одиночку, герой «социалистический» - это человек, «переделывающий мир» ради счастья всего коллектива. Это человек, презиравший страдание и смерть только для того, чтобы приблизить обещанное светлое царство, но только не на небе, а на земле. Это человек, готовый в любую минуту к схватке «с классовым врагом» ради своей социальной цели. Переплавлять сознание человеческого материала, как «сталь на производстве» должна была новая книга, которая рассматривалась властью как орудие воспитания юных строителей коммунизма.

Политизация сферы детского досуга в области чтения коснулась и самых маленьких читателей городских библиотек. Развязанная еще в начале 1920-х годов борьба со сказкой продолжила свое развитие с конца 1920-х начала 1930-х годов. В 1928 г. Центральным бюро детского движения был выпущен сборник под названием «Мы против сказки», в котором провозглашалась решительная борьба с аполитичностью детей от созидаемого «завтра» и шло огульное отрицание сказки, как «фантастического вымысла, вредно влияющего на развитие детской психологии». Ребенок может все воспринимать также как и взрослый, вот какой тезис лег в основу советской педагогики. Теперь у него должна быть не только взрослая книга, но и мир взрослых интересов.

С 1928 г. под воздействием политики власти, регламентировавшей сферу детского досуга, с книжных полок библиотек городов Ставропольского и Терского округа стали изыматься «неприемлемые для детей» сказки А. Ершова «Конек-Горбунек» и К.Чуковского «Крокодил», «Муха-цокотуха». Одновременно на страницах прессы литературными критиками, учителями, цензорами была развязана непримиримая война с авторами детских сказок. Включилась в эту войну и Н. К. Крупская, возглавлявшая в те годы Главполитпросвет. Особенно невзлюбила она «Крокодила» Чуковского. Ей очень не понравилось, что «крокодил» целует ногу у царя - гиппопотама, а также строчки: «Вашему народу я даю свободу, свободу я даю!» «Что вся эта чепуха обозначает? - строго спрашивала она. - Какой политический смысл имеет? Какой-то явно имеет. Я думаю, что «Крокодила» нашим ребятам давать не надо, потому что это буржуазная муть».

Полному разгрому идеологов подверглась и другая сказка К.Чуковского «Муха-цокотуха», которая была признана вредной для детского чтения, т. к. пропагандировала мещанство, «потому что муха приглашает на чай, и самовар ставит, а если самовар, так это уже мещанство». Аналогичные отзывы были получены еще в 1922 г. на сказку А. Ершова «Конек-горбунок», которую приравняли к порнографическому творчеству за слова на странице 42: «царь, старый хрен», жениться хочет: «Вишь, что старый хрен затеял: хочет жать там где не сеял! Полно, лаком больно стал!». Вредной для детей в 1926 г была названа даже «Курочка Ряба», ибо, отмечал цензор, «дети должны знать что куры золотых яиц не несут».

Из зарубежных сказочников больше всего доставалось от критиков X. К. Андерсену. В особенности невзлюбили критики весьма популярную в детском кругу сказку «День Лизы», в которой рассказывалось, как проводит свой день «буржуазная девчонка, кушавшая вкусные вещи, переодевавшаяся в платья разных цветов и игравшая в разнообразные игрушки». Между тем, именно сказки такого плана привлекали маленького читателя. Испытывая в реальности недостаток в еде, одежде, игрушках, пытаясь удовлетворить свою любознательность, ребенок стремился к развлекательному чтению, погружаясь в нем в мир лучших грез и мечтаний.

Однако в 1930-е годы в отличие от 1920-х годов в центр внимания издательских органов были положены совершенно другие критерии в выборе издания детской литературы. Сказка должна была отражать реальные события современности и соответствовать идейным установкам времени. Так, в 1930 г. детям первой ступени школы в сказочной форме подавали материал о VII партсъезде, книжки: «Мы непобедимы» - доклад т. Сталина на январском пленуме ЦК ВКП(б), «Победным путем» - сокращенные выступления т. Сталина, Когановича, Яковлева на Всесоюзном слете колхозников - ударников, а также разнообразные сказки на индустриальные и антирелигиозные темы типа: «Сетки, гвозди, цепи» М. Кудели, «Магнитострой» Л. Зиммеля, «Против религии у нас и мама, и Тарас» Н. Маловичко.

Как же повлияло изменение в тематике чтения на вкусы и досуг непосредственных потребителей детской литературы? В 1932 г. в центральной библиотеке г. Пятигорска был обследован спрос детей по вопросу, на какие темы брали книги по заданию школы, а какие по совету родителей или товарищей, и насколько библиотека удовлетворяет этот спрос. Из 150 опрошенных читателей в возрасте от 6 до 14 лет, 25 человек спрашивали книги, которые рекомендовались к прочтению школой: «О детстве Ленина», «Ленин и смычка», «Ленин и Сталин любимые вожди народа», 36 человек просили книги о путешествиях, животных и птицах, 89человек - интересовались приключенческой литературой и сказками Ш. Перро, братьев Гримм, К. Чуковского и А. Ершова, которые им рекомендовали почитать родители.

В то же время полностью удовлетворить спрос детей на литературу приключенческого жанра и сказки библиотеки не могли из-за нехватки книг по данной тематике. С 1929 г. практически прекратилось переиздание дореволюционной приключенческой литературы, наиболее популярной в среде детей. И одновременно увеличился выпуск пропагандисткой книги, не пользовавшейся любовью у ребят. Так, за 1931 - 1933 гг. для детей школьного возраста была издана всего 621 книга, из классической литературы за 1932 г. не издавалось ничего, за 1933 г.- всего 1 книга. При таком маленьком тираже литературы далеко не всегда детские книги попадали на полки городских библиотек страны, в том числе, и на книжные полки библиотек Ставрополья, что неминуемо отражалось на культурном досуге подрастающего поколения.

Одновременно с конца 1920-х годов власть идет по пути ужесточения контроля над книжным фондом общественных библиотек и областью досуга в сфере чтения всех социальных групп городского населения. Утверждая единую идеологию для массового потребителя, власти стремились убрать все, что могло нарушить ее целостность. В 1924 г. по распоряжению Главполитпросвета в городах Ставропольского и Терского округа, как и по всей стране, прокатились масштабные кампании по изъятию из библиотек для массового читателя «контрреволюционной» философской и религиозной литературы. Были изъяты и запрещены для чтения Платон, Шопенгауэр, Ницше, Кант, Вл. Соловьев, Л. Толстой, Ф. Достоевский, и еще многие подобные им еретики. В 1924 г. из богословского отдела Ставропольской общественной библиотеки были также изъяты 170 томов книг по религиозно - нравственной тематике, некогда пожертвованных епископом Кавказским и Екатеринодарским Германом, до 40 изданий дореволюционной периодической печати.

Философская мысль, как и религия, как и классическая литература, несла миру глубоко выстраданную опытом поколений истину: нет, и не может быть такой цели, ради которой была бы допустима жертва, хотя бы в одну человеческую жизнь. Большевиков не могла устраивать ни религия, встававшая на защиту индивидуализма, нравственных и моральных ценностей, ни философия, убеждавшая в ценности человеческой жизни. Что явно не соответствовало доктринальным установкам власти (весь мир насилья мы разрушим, до основания, а затем, мы наш, мы новый мир построим), требующих, нескончаемых, новых жертв.

Спустя 9 лет массовым чисткам подверглись исторические и художественно-литературные отделы библиотек. Изъятию подлежали приключенческая беллетристика, «развивающая нездоровую мечтательность» и дореволюционная историческая литература, поставленная в ранг идейно-вредных книг за отрыв от современной действительности. Историческая литература, содержавшая знания об отдельных личностях, духовных исканиях человека и нравственных ценностях, по мнению большевиков, не несла в себе воспитательного заряда, поскольку противопоставляла индивидуализму - безликую массу, личным переживаниям - массовые чувства, нравственным исканиям - классовые ценности. Отсюда ее не соответствие воспитательным задачам власти, ставившей цель разрушить противоречие личности и общества путем слияния индивидуума с коллективом.

В 1930-е годы место старой исторической книги в сфере досугового чтения населения должны были занять выпускаемые массовыми тиражами историко-революционные серии, содержавшие рассказы «Старых рабочих о великом Сталине», очерки «В боях за Великий Октябрь», «Октябрь 1917 г. в Москве» и т. д. Тем самым, в сознание молодого поколения упорно внедрялась мысль, что Октябрь 1917 г. есть начальная историческая веха сотворения нового мира.

Эта модель пролетарской культуры внедрялась в массы через пропагандистскую литературу и новую художественную книгу. Если в годы НЭПа во всех социальных группах прослеживалось некое разнообразие литературных интересов, подкреплявшееся бурной издательской деятельностью, то к 1935 г. все слои городского населения проводили досуг за чтением одних и тех же книг. Из художественной литературы послереволюционных лет большим спросом пользовались «Чапаев» Д. А. Фурманова, «Мать» М. Горького, «Как закалялась сталь» Н. А. Островского, «Цусима» А. С. Новикова-Прибоя, «Цемент» Ф. В. Гладкова. Эти книги содержали в себе основные идеологические шаблоны, на которых основывалась советская литература 1930-х годов. Из числа произведений дореволюционных писателей читались лишь «Евгений Онегин» А. С. Пушкина, «Анна Каренина» JI. Н. Толстого, «Мертвые души» Н. В. Гоголя, «Отцы и дети» И. С. Тургенева. Зарубежные писатели были представлены произведениями Р. Роллана «Жан Кристоф», Э. Войнич «Овод», и социальными романами В. Гюго, Э. Золя, О. Бальзака, В. Шекспира.

Интерес населения к этим книгам вполне объясним. Периодическая печать и библиотечные работники настойчиво рекомендовали проводить досуг за чтением именно этих произведений, подчеркивая их социальную ценность. Поэтому в систему пролетарской культуры художественные книги входили не как фактор интеллектуального и нравственного развития личности, а как проводники идей классовой борьбы. Это можно понять из отзывов населения на прочитанные ими книги. В 1937 г. один из рабочих Ставропольского завода «Красный металлист» писал в журнал «Книга и пролетарская революция»: «Прочел Островского «Как закалялась сталь» и Новикова-Прибоя «Цусима». Книги эти учат бороться с классовыми врагами и дорожить великими завоеваниями социалистической революции. Из старых писателей мне нравиться больше всего Пушкин. Читая его, чувствуешь всю тяжесть царского гнета, видишь, как боролся с царским произволом поэт, и чувствуешь Пушкина близким нам человеком». Глубокие психологические проблемы связанные с переживаниями, не зависящими от социального происхождения читателя, обычно оставались вне сферы его внимания в 1930-е годы.

Другой формой культурного досуга горожан, появившейся в российских городах в начале XX века, но получившей развитие в 1920-1930- е годы, стало кино. Новая экономическая политика пошатнула установившуюся в годы военного коммунизма монополию государства на кинотеатры и утвердила рыночные механизмы распределения духовной продукции. С 1922 г. в Советской России вновь стали появляться частные кинотеатры, которые теперь получили название коммерческих кинотеатров. Только в Ставрополе в 1923 г. существовало 7 кинотеатров, среди них 4 были коммерческими, в Пятигорске из 5 кинотеатров 2 принадлежало Госкино, а 3 были частными. Продукция коммерческих кинотеатров полностью состояла из зарубежных боевиков, пользовавшихся огромной популярностью у населения. Демонстрировались фильмы: «Ложа черных масок», «Серая тень», «Кровавая корона», «Ночь любви», «Дом ненависти», «Немой звонарь» и мн. др. Лавина германских, французских, американских фильмов, психологических мелодрам, экзотических кинороманов обрушилась на обывателей, отражая вкусы и киноинтересы различных категорий зрителей.

Конкуренция государственных и частных кинотеатров в условиях НЭПа обернулась убытками для государственных предприятий по причине их низкой посещаемости из-за отсутствия развлекательного репертуара. В 1923 г. в г. Ставрополе, Пятигорске, Кисловодске в частных кинотеатрах предпочитало проводить свой досуг 48 % городского населения. В то время как в государственных всего - 7,5 %. Соответственно, прибыль частных предприятий от проката зарубежных фильмов в 5 раз превосходила доходы государственных кинотеатров указанных городов, и составляла 2036134 руб. в год. Нерентабельность государственных кинотеатров, превратившихся в дотируемую сферу, заставляла власть ориентироваться на зрительский спрос путем «допущения на экраны «идеологически вредных, бессодержательных фильмов». В 1925 г. во всех городских кинотеатрах Ставрополя с успехом прошли американские фильмы «Робин Гуд», «Багдадский вор», «Знак Зорро», «Анни Руй» с участием голливудских кинозвезд Дугласа Фербенкса и его жены Мери Пикфорд. Содержанием коммерческого кино на государственных экранах, по словам председателя Совкино Шведчикова, стало «10 % идеологии и 90 % коммерции».

Засилье зарубежных фильмов на экранах частных и государственных кинотеатров вызывало серьезные опасения власти, терявшей идеологические рычаги воздействия на массы с помощью кино как «важнейшего из искусств». С 1923 г. в печати все чаще звучали обвинения, согласно которым культурная революция свелась лишь к буржуазно-демократическому культурничеству с явным ущербом для пролетарской идеологии. «Советский экран и по сей день продолжает оставаться колонией американского и германского капитала». Решить противоречие между буржуазной и пролетарской идеологией, по мнению власти, должна была централизация всей кинематографической сети, призванная, с одной стороны, обеспечить население соответствующей кинопродукцией, с другой - способствовать развитию отечественного кинопроизводства и индустрии досуга.

Основным инструментом централизации зрелищных предприятий в городах Ставропольского и Терского округа, как и по всей стране, стала так называемая литеровка репертуара, в основу которой был «положен принцип социально-политической значимости произведения, какого бы жанра оно ни было». Задачей литеровки было установление единства репертуарной политики и достижение равновесия между буржуазной и пролетарской идеологией на советских киноэкранах. Выглядело это равновесие следующим образом. Литером «А» обозначались революционные кинокартины, «бесспорные» по своей идеологической и художественной значимости. Литером «Б» - произведения, не вызывавшие никаких сомнений по идеологическому содержанию, и литером «В»- развлекательные и идейно - вредные киноленты. Это отражалось на репертуаре городских кинотеатров, организовывавших досуг горожан.

Уже в 1926 г. репертуар городских кинотеатров, организовывавших развлекательный досуг городского населения Ставропольского и Терского округа, был представлен на 53,7 % кинокартинами советского производства, 46,3 % - западными фильмами, удовлетворявшими вкусы «буржуазно-мещанской публики». Совсем отказаться от частного предпринимательства в деле кинопроката советские кинотеатры не могли, поскольку в первые годы НЭПа отечественные кинокартины выпускались в ничтожно малом количестве. И чтобы уменьшить остроту кинематографического голода, на экраны допускались зарубежные фильмы, скупавшиеся не только за границей, но и у частных посредников.

Что же в таком случае выходило на провинциальные экраны в 1926 г.? Судя по рекламным объявлениям, помещенным на страницах газет «Терек» и «Власть Советов», в Ставрополе и в городах Кавказских Минеральных Вод демонстрировались такие фильмы как «Человек-зверь» с участием Веры Холодной, «Содержанка», где в главной роли снялась Виктория Кравецкая в 42 туалетах, «Тайны гарема» - «захватывающая» драма из жизни гейш, «Женщина-игрушка», «Пиковая дама». В то же время уже были созданы фильмы «классового» содержания, среди которых можно назвать «Дворец и крепость», «Красные дьяволята», «Минарет Смерти», «Броненосец Потемкин», «Мать». Эти картины имели наибольший коммерческий успех и прекрасно отвечали вкусам обывательской публики. Из зарубежных кинолент популярностью у городского населения пользовались «Знак Зорро», «Багдадский вор», «Женщина с миллионами», «Лукреция Борджиа», которые цензоры характеризовали как «хлам, отсутствие стиля, пусто, бессодержательно». Просмотру цензоров подвергались не только западные фильмы, но и киноленты советского производства. В 1926 г. в Киножурнале была помещена уничтожающая критика на фильм М. Висковского «Минарет Смерти» следующего содержания: «фильма насквозь и целиком проникнута традициями скверной бульварной дореволюционной кинематографии - сексуальные мотивы на фоне фальшивого сентиментализма. Ошибки, подобные «Минарету Смерти», у нас не должны повторяться».

Не менее резкой критике Главреперткома подверглась картина А. Роома «Третья Мещанская», которая попала в разряд запрещенных кинолент. В чем только власти и критики не обвиняли «Третью Мещанскую!» Говорили даже о потакании низменным инстинктам обывателя посредством эротики и порнографии, истолковывая таким образом «карточного вылета, покрывающего даму, методическое волнение воды в графине в такт движениям на кровати за ширмой и даже саму эту двуспальную кровать».

В то же время «Третья Мещанская» и «Минарет Смерти» стали самыми любимыми кинолентами советских зрителей. В особенности они пользовались большим успехом в рабоче-крестьянских и красноармейских городских клубах, в которых предпочитало проводить свой досуг крестьянское население, рабочие городских окраин, красноармейцы. Репертуар этих клубов в основном состоял из отечественной кинопродукции, изображавшей деревенскую жизнь («Невеста Маша», «Андрейкина заметка»). Будни предприятий («Фабрикант и рабочий») и повседневную жизнь города. В 1926 г. в рабоче-крестьянских клубах с успехом прошла документальная картина «Ставрополье», посвященная городу, его окрестностям, городской промышленности, занятиям жителей, достижениям в области сельского хозяйства. Популярностью среди рабочего населения окраинных клубов пользовались и революционные картины «Палачи», «Степан Халтурин», «Красные дьяволята», «Минарет Смерти», а также мелодрамы типа «Третьей Мещанской». Интерес рабочего населения городских окраин к подобному репертуару объяснялся тесной связью этих групп с сельской культурой и мировосприятием. Это отражалось на структуре их досуга и кино-предпочтений. В соответствии с этим типом мировосприятия жители городских окраин воспринимали сюжеты кинокартин как реальность, находившуюся в сфере их повседневной жизни. Об этом свидетельствует факт неприятия рабочим населением окраинных районов города, имевших аграрный облик, зарубежных фильмов, изредка демонстрировавшихся в рабоче-крестьянских клубах. «Ты вот про нашу жизнь покажи! Не по-нашенски это - убиваться за какую-то любовь!» - кричали зрители после просмотра в клубе американского фильма «Ночь любви».

Между тем, влияние кино на сознание городского зрителя было огромным. Тем более что значительный процент посетителей городских кинотеатров составляли дети, которые целыми днями проводили в них свой досуг. В 1926-1927 г. детские афиши коммерческих кинотеатров курортных городов Ставрополья пестрели авантюрными и детективными фильмами: «Похождения американки в 33 частях», «Спид в 26 частях», «Мэсс Менд», «Дитя подмостков», «Человек без нервов», «Юбки Джона», «Проститутка», «Аборт» и т. д. Приносившие большой финансовый доход владельцам частных кинотеатров, не заботившихся о нравственном воспитании подрастающего поколения, эти фильмы в то же время отрицательно влияли на детскую психику. Под впечатлением романтической удали и головокружительных трюков, демонстрировавшихся на экранах, дети пытались воспроизвести увиденные киносюжеты в реальной жизни, нередко тем самым обостряя криминальную обстановку в городе. Так, после показа в кинотеатре «Солей» американской картины «Знак Зорро» в Ставрополе, в районе Ташлы, были совершены кражи, после которых находили записки: «Кражу совершил «Знак Зорро». А после демонстрации фильма «Приключения Банмортимера» группа мальчиков украла деньги, устроила кутеж в лучшей из городских гостиниц и «казнила котенка, который изображал бандита». Иногда дело доходило и до самоубийств. Увидев в фильме «Человек без нервов», как повешенный человек воскрес через 10 минут, группа детей «решила попробовать». В 1926 г. репертуарные органы губполитпросвета с сожалением констатировали, что из 185 фильмов, показанных на детских экранах, 116 не подлежало показу по причине «психологической и идеологической вредности».

Вытеснить с киноэкранов коммерческую продукцию и изменить кино интересы в сфере детского досуга должны были закупленные в 1927 г. за рубежом детские приключенческие киноленты и сказки: «Маленький Мук», «Синяя птица», «Остров Сокровищ», «Том Сойер», «Робинзон Крузо», «Оливер Твист». И выпущенные на экраны в 1926-1927 г. вслед за ними первые советские кинокартины «Морозко» Желябовского, «Красношейка» Славинского, «Федькина Правда», «Аня» Преображенской, «Ванька - пионер» Малахова, «Дитя Госцирка» Козловского. Большинство из перечисленных кинолент, быстро полюбившихся детям, подвергались сокрушительной критике просмотровых комиссий при Главполитпросвете, которые контролировали репертуар кинотеатров, а, следовательно, и досуг молодого поколения. В 1928 г. по отзыву Главсоцвоса была признана «непристойной» сказка «Красношейка» режиссера Славинского. По их мнению, она представляла «идеологический вред» и «идеологическую фальшивку» для детей. В разряд идеологически вредной попала сказка «Морозко» режиссера Желябовского, поскольку воспитывала «детей, будущих борцов, в духе рабской терпимости, покорности и прислуживания, что совершенно недопустимо ни с педагогической, ни с идеологической точек зрения». К картинам, воспитывавшим детскую жадность, стремление к наживе и обогащению были отнесены киноленты: «Синяя Птица», «Остров Сокровищ», «Дитя Госцирка» и в особенности «Маленький Мук», которого дети встречали аплодисментами в эпизоде «при насыпании целыми горстями золота».

С точки зрения педагогов и идеологов детского воспитания, приемлемыми для ребят могли быть кинокартины, посвященные истории ВКП(б), истории Октября, гражданской войне, Интернационализму, «предательской деятельности соглашательских партий», работе Коминтерна, юношескому движению, памяти Ильича. И такой подход вполне понятен, поскольку тематически все эти направления вписывались в школьные курсы гуманитарных дисциплин, которые на протяжении 1920-х годов все больше и больше политизировались. Ребенок в данном случае рассматривался как объект политического воздействия не только со стороны учебно-воспитательных учреждений, но и со стороны организации его досуга.

Неслучайно наметившаяся с 1926 г. политика вытеснения с советских киноэкранов коммерческих фильмов, «разлагающих пролетарское сознание масс», продолжила свое развитие в 1930-е годы. Во многом этому способствовали происходившие изменения в области отечественного кинематографа. Во-первых, почти в 10 раз по сравнению с началом XX в. выросла сеть кинопроката. Если в 1928 г. по стране насчитывалось 9800 киноустановок, то к 1937 г. их количество выросло до 29200. На Ставрополье в 1930 г. действовало 239 пунктов кинопроката, в Терской области - 345. Во-вторых, увеличилось количество выпускаемых фильмов отечественного производства. Если в 1923 г. в стране было произведено всего 17 фильмов, то за 1924 - 1928 гг. на экраны кинотеатров было выпущено 192 самых разных вида кинопродукции, включая художественные, хроникальные, научные, развлекательные киноленты.

В-третьих, введение государственной монополии с 1924 г. и увеличение налогов на коммерческие кинотеатры позволило к 1928 г. оттеснить частный капитал из кинематографа. Однако для понимания сущности изменений в сфере досуга городского населения важно иное. Развитие отечественного кинематографа позволило к 1930-м годам почти полностью вытеснить с экранов кинотеатров зарубежные фильмы. В 1928 г. в Ставрополе демонстрировалось 70 кинокартин, из них 48 - отечественного производства и 22 - зарубежного, в 1929 г. из 64 фильмов, показанных в кинотеатре 1 мая, 42 киноленты было советского образца. В 1933 г. в Кисловодске демонстрировалось 39 кинокартин, из них 37 было советских.

Западные фильмы стали большой редкостью. Не удивительно, что их и смотрели реже. Опрос 1935 г. показал, что в городах Ставропольского и Терского округа «Чапаева» видели 89 % населения, «Путевку в жизнь» - 81 %, «Юность Максима» - 73 %. Ни одного западного фильма в списке просмотренных за год не оказалось.

Иллюзорный мир, существовавший в советских кинофильмах, на которых росли и воспитывались молодые поколения, был далек от реальности, но это не раздражало зрителя. Тем более что кино для большинства горожан по-прежнему продолжало оставаться чудом, от которого никто не требовал правды. Поэтому горожане воспринимали кино вне рамок эстетики, их совершенно не интересовала идеологическая направленность фильмов. Это не пугало власть. Контроль над репертуаром кино в данном случае был полной гарантией регламентирования сферы досуга, т. к. походы в кино, в отличие от чтения, скорее представляли собой элемент общественной, нежели частной жизни.

Несколько иначе складывалась ситуация по отношению к театру - традиционному элементу культурного досуга населения. Ко времени крупных социальных перемен, последовавших после 1917 г., театр являлся лишь внешне устойчивым элементом городской культуры буржуазно - интеллигентского толка. В дореволюционном Ставрополе, Кисловодске, Пятигорске даже рабочие интеллигенты не были завсегдатаями театров. Такая же ситуация сохранялась и к началу 1920-х годов.

В 1921 г. в Ставрополе систематически пустовало более половины мест театральных залов. Мало помогали и бесплатные спектакли, постановки опер для привлечения рабочего зрителя. Кроме того, репертуар театров был не всегда доступен публике из пролетарской среды, поскольку преимущественно состоял из классики - пьес Островского, Шекспира, Шиллера не воспринимавшихся в рабочем кругу. В годы нэпа рабочие так и не стали завсегдатаями театральных залов, поэтому основной зритель состоял из «нэповской аристократии, торгово-служащих элементов, барышней сентиментально-мещанского духа», предпочитавших развлекательный репертуар. Администрации театров, чтобы окончательно не обанкротиться, приходилось считаться с интересами зрителей и увеличивать количества пьес, «чуждых пролетарскому сознанию». В апреле 1926 г. во всех городских театрах прошли пьесы под литером «Б»: «Контролер спальных вагонов», «Сын четырех отцов», «Анна Каренина», «Легкая красавица», которые, по словам прессы, с восторгом были встречены мещанской публикой. Так, в театре г. Петровска прошла пьеса «Королева долларов», во время которой артистки под громкие аплодисменты зрителей исполняли эротические танцы и «поднимали голые ноги выше своих ушей».

Несмотря на резкие обвинения центральной прессы в 1927 г. губернского управления в насаждении в регионе Мюзик-холла чудодеев, магов типа «Газемуса», голеньких «30 Герлс», «перлов боевиков», обслуживавших нэповскую публику «всякой фокстротчиной, эклектикой и просто - пошлятиной», участие частного предпринимательства в театральном деле было ничтожным. Преимущественные права на аренду театральных предприятий предоставлялись не частникам, а трудовым коллективам (кооперативам) артистов. К тому же частный капитал находил свое применение в высокодоходных отраслях досуговой индустрии, таких как кино, эстрада, костюмерные мастерские, но не в дотируемой государством сфере - театрах. Неслучайно за все годы НЭПа театральные предприятия находились на грани финансового разорения. Так, за 1928 - 1929 г. Ставропольский театр им. Ленина нес убыток в 4519 руб., а театр им. Луначарского в 1554 руб. и т. д. Это не могло не отражаться на социально - экономическом положении работников искусств, страдавших от безработицы и низкой заработной платы.

Приобщение рабочего зрителя к театральному искусству началось лишь с 1930-х годов, когда в городах региона появились театры рабочей молодежи (ТРАМ). Северо-Кавказский театр рабочей молодежи возник в 1934 г. В его задачи входила постановка проблемных спектаклей, отвечавших на политические и бытовые запросы молодежи, выявление достижений клубных самодеятельных кружков, а также организация вечернего и праздничного досуга населения. Уже в 1935 г. на сцене Ставропольского театра им. Ленина прошли первые спектакли Северо- Кавказского ТРАМа: «После бала» Погодина, «Чудесный сплав» Киршона, «Хорошая жизнь» Амагдобели, отвечавшие эстетическим вкусам рабочего зрителя.

Зато в курортных городах Кавказских Минеральных Вод проблем с посещением зрелищных предприятий, как правило, не возникало. Местная интеллигенция и приезжавшая на юг публика до отказа заполняла места в летних театрах, великолепных курзалах. Наслаждалась выступлениями гастролирующих артистов Харьковской театральной труппы, оперного певца Д. Головина, итальянца Дориани, исполняющего на революционные мотивы арии из оперы «Тоска», «Мой Бебби», «Шахта». Сатириков Хенкина и Югова, исполнителей песен жанра улицы Н. Загорской и В. Тагальницкого. Артистов Ленинградского малого театра В. Доброниной и А. Петровского, представлявших новинку сезона «Гоп-са-са». В состав оперных трупп, выступавших в курортных городах КМВ в летние сезоны 1923-1928 гг., входили опереточная труппа П. Амираго и С. Каневского, оперная - М. Валентинова и В. Афанасьева, драматическая Э. Берже и Д. Каганца, украинские труппы Д. Гайдамаки и Н. Глазуненко. Гастролировали на юг России и знаменитые певцы Ж. Деклю, И. Касфинис, З. Лодий, Н. Хрусталев. На сцене Кисловодского курзала звучал знаменитый бас солиста большого театра М. Жукова. Выступали здесь и юмористы Сари и Гарисс, пианисты Б. Костин и А. Яковлев, виолончелисты С. Котовский и Л. Ауэр, балалаечник-виртуоз К. Трояновский.

Репертуар гастролировавших оперных и музыкальных трупп в своей основе оставался прежним. Например, Московская оперетта под управлением С. Каневского демонстрировала те же пьесы, что и в начале XX века: «Демон», «Кармен», «Фауст», «Евгений Онегин», «Мадам Сан Жен». Коллектив артистов П. Амираго представлял публике оперетты: «Севильский Цирюльник», «Риголетто», «Травиатта». Проводить свой досуг за просмотром этих пьес предпочитали гости курортных городов, служащие слои города и интеллигенция, которые с большим удовольствием посещали Кисловодские курзалы. Тем более что концерты известных оперных певцов, музыкантов, артистов, как правило, проходили с аншлагом, несмотря на порой высокие цены за билеты.

Большой популярностью у горожан пользовались также вечера артистов и друзей театра, которые организовывались в концертном зале Кисловодекой гостиницы «Гранд-Отель». Здесь выступали все «любимцы публики»: Н. Загорская и В. Тагальницкий, юморист Югов с «песенками на злобу дня», куплетист Белоусов, певцы Д. Головин и Н. Хрусталев и мн. др. Нередко выступления артистов носили стиль «экспромта» и «состязаний друг с другом» в юморе, в исполнении музыкальных номеров, танцев. Это делало вечер еще более развлекательным.

Рабочие слои городов КМВ предпочитали дорогостоящим концертам гастролирующих артистов более дешевые и легкие жанры увеселения, за которыми можно было провести свой досуг. Такими жанрами для них являлись выступления иллюзионистов и цирковых трупп, привлекавшие рабочего зрителя доступностью репертуара, дешевыми билетами, возможностью развлечься, особенно не задумываясь над содержанием, а также тем, что там необязательно было снимать галоши и головные уборы.

В Ставропольском и Кисловодском цирке в 1924 г. выступали знаменитые братья Винкины - гимнасты, акробаты, мастера пантомимы и клоунады. Приезжала на гастроли и любимая местной публикой цирковая труппа Бранских, демонстрирующая «народу» мировой трюк: езду в мешке с завязанными глазами на одноколесном велосипеде. Известностью пользовались номера воздушных крафт-гимнастов и атлетов братьев Океанос, исполнявших трюк «Человек под автомобилем». Рекламы призывали горожан «спешить увидеть» гастроли знаменитого экспериментатора Иама. Он прокалывал себе части тела без боли, откусывал зубами раскаленное железо и вливал себе в рот расплавленное олово, выпивал литр керосина и возвращал его обратно огненным фонтаном. Ловкой работой рук поражала зрителей мировая иллюзионистка Луиза Сименс. Особенный наплыв публики цирк переживал с мая 1925 г., когда в его стенах начался чемпионат по французской борьбе, а также бенефис тяжелоатлета И. Поддубного, демонстрировавшего мировой трюк: на своих могучих плечах он держал мост с полным оркестром, который исполнял увертюру.

Другим видом активного отдыха горожан в 1920-е годы являлись народные гулянья, которые устраивались в городах Ставропольского и Терского округа в дни праздников «Урожая» и в день Всерабиса. Грандиозность досуговых развлечений в дни Урожая определялась уже простым перечислением тех забав, которые предлагались горожанам с 21 по 28 октября 1923 г. «Балаганы, аттракционы, качели, хоры, гармонисты, клоуны и фокусники, петрушки и акробаты» - соблазняли прохожих надписи на многочисленных афишах, развешанных по всем городам региона. В г. Ставрополе в Роще 1 мая горожане могли послушать игру симфонического оркестра под управлением И. Кожевникова, исполнение частушек и русских народных песен, поупражняться в стрельбе в цель и бросании колец, посмотреть сельскохозяйственные выставки, поводить хороводы. Проголодавшихся зрителей ждал буфет, в котором продавались различные сладости, мороженное и пиво.

Грандиозные народные гулянья устраивались 23 июля в Лермонтовской галерее в день Всерабиса. Зрителям предлагались выступления борцов-профессионалов и танцоров, сеть аттракционов «чертово колесо», выступления артистов оперы, оперетты, балета и цирка. На улицах города проходили карнавальные игрища. Вечером отдыхавших горожан ждали новые художественные фильмы и «блестящий 40 минутный фейерверк». Рекламные объявления специально подчеркивали общедоступность цен досуговых развлечений, показывая, что они рассчитаны для всех групп городского населения.

Подобные формы культурного досуга горожан не обладали яркой идеологической окраской в отличие, например, от демонстраций, от прямой регламентации властью репертуара кинотеатров, театров и областью чтения населения, относившихся также к сфере развлечений в свободное от работы время. Более того, массовые формы народного отдыха не были совершенно новыми для горожан, поскольку широко практиковались еще в дореволюционное время. Это во многом объясняет ту массовую активность горожан, с которой они выходили на народные гулянья, организовывавшиеся в 1920-е годы и воплощавшиеся в жизнь на протяжении всего советского времени.

Проделанный анализ социокультурного изменения в городах Ставрополья некоторых форм досуга горожан в 1920-1930-е годы позволяет сделать следующие выводы.

1. В 1920-е годы в авангарде инновационных преобразований стояла власть, которая через организацию культурно-массовых мероприятий искала новые формы самовыражения. Однако новаторское содержание культурных задач советской власти при их реализации сталкивалось с архаизацией массового сознания. Поэтому инновационные проекты власти, воплощаясь в практику, часто приобретали архаичные формы, что находило живой отклик в среде городских низов. Сочетание архаики и новаторства способствовало формированию у населения единой системы ценностей и единой картины мира.

2. Организацией досуга городского населения в 1920-1939-е годы занимались массовые добровольные и научные организации, которые становились инструментом воспитания нового социокультурного типа горожанина. В частности добровольные и научные общества были причастны к организации новых форм досуга городского населения. Это военизированные походы, массовая спортивная и физическая подготовка, авиамодельный спорт, массовые экскурсии, антирелигиозные прогулки и т.д. Таким способом в 1920-1930-е годы общественные организации участвовали в реализации задач власти, нацеленных на интернациональное, патриотическое воспитание масс, а также на физическое и духовное совершенствование человека. Тем самым определялся стратегический курс власти, нацеленный на формирование нового социокультурного типа горожанина.

3. Революционные преобразования большевиков в области культуры носили комплексный характер и охватывали все стороны не только общественной, но и частной жизни человека, включая и сферу культурного досуга населения. Среди культурных форм досуга были: чтение, кино, театр, народные гуляния, которые в 1920-е годы, в отличие от таких организованных форм как митинги, демонстрации, политические шествия, советские праздники в меньшей степени подвергались идеологическому контролю власти. Однако с конца 1920-х - в начале 1930-х годов в связи с политизацией всех сфер общественной жизни, в том числе, и сферы досуга горожан, власть перешла к прямой регламентации свободного времени населения. Целью этого было стремление создать не только нового человека, но и совершенно новую картину мира, основанную на классовых ценностях.

Автор: Ногина Е. В.