История становления и развития судебного контроля в уголовном процессе России (статья)
Исторический подход в изучении такого правового явления как институт судебного контроля в российском уголовном процессе, на наш взгляд, позволит более глубоко проникнуть в его сущность, понять какие объективные и субъективные причины лежали в его основе, что привело к последующему нормативному закреплению в современном законодательстве и практической реализации на протяжении сменяющих друг друга эпох. Исторический метод исследования любого института позволяет установить его преимущества и недостатки, определить перспективы его совершенствования, принимая во внимание предыдущий положительный опыт.
«Вне исторического контекста, связывающего явление и процесс современности с теми явлениями и процессами, которые были их предшественниками, равно как и с теми, которые на их основе возникнут в более или менее отдаленной перспективе, невозможно познать саму эту современность».
В связи с этим научное исследование правовых явлений не может быть ограничено их состоянием лишь в данный момент, поскольку при этом будет утрачена причинно-следственная связь в историческом развитии.
Задача правовой теории заключается не в том, чтобы воспроизвести весь многообразный процесс исторического развития права (или отдельного его института), чередование исторических правовых памятников и фактов, смену одних правовых систем другими и показать этот процесс в последовательной, хронологической форме, что составляет задачу истории права, а в том, чтобы раскрыть объективно-существенное в его происхождении, в его необходимости, в его освобожденном от случайностей виде через систему абстрактных категорий, в которых историческое представлено как бы в снятом виде.
Определенные элементы контроля нарождались и уходили из уголовно-процессуальной сферы по мере развития и изменения институтов, составляющих основу российской государственности, с укреплением которой формировались и закреплялись в нормативных актах начала судопроизводства по уголовным делам.
История русского уголовного процесса неразрывно связана с историей российского государства, возникновение которого специалисты относят к VIII-IX вв. Сохранилось немного документальных источников о судопроизводстве Киевской Руси периода договоров с Византией (911 г. и 944г.), однако имеющиеся в распоряжении исследователей свидетельства повествуют об активном вмешательстве государственной власти в отправление правосудия и решение «судебно-процедурных» вопросов, ранее регулировавшихся родовыми обычаями, и о наличии суда как органа государственной власти уже в X в.. Вместе с тем власть в то время отправляла одновременно и судебные и административные функции, поскольку это был «либо суд самого князя, о чем постоянно указывают светские и церковные источники, либо суд поставленных князем судей...».Российская уголовно-процессуальная наука, получившая свое начало лишь в XIX в., в связи с проведением в России буржуазных реформ 60-х годов, однозначно и бесспорно связывает возможность судебного контроля при осуществлении судопроизводства с безусловным отделением административной власти от судебной.
Еще в начале прошлого века профессор И.В. Михайловский указывал, что предназначением суда является вовсе не борьба с преступностью и не поддержание интересов власти, а «разрешение спора между государством предъявляющим обвинение и доказывающим существование в каждом данном случае своего карательного права, и личностью», при этом суд, по мнению автора, обязан оставаться «беспристрастным, спокойным, разумным, и могущественным контролером... представляющим гражданину надежное ручательство, что перед его субъективным правом должно с уважением остановиться все государство».
Так же сторонником разделения исполнительной (административной) и судебной власти как гаранта обеспечения прав и свобод личности в уголовном процессе являлся профессор П.И. Люблинский, указывавший: «Взгляд на суд, как на посредника, сдерживающего произвол исполнительной власти в отношении прав граждан, лежит в основании всей теории правового государства. Так как в уголовном процессе исполнительная власть представлена в виде обвинения, то естественно, что посредническая роль суда находит свое применение и между сторонами».
Бесконтрольная судебная власть периода Киевской Руси усугублялась наличием в обвинительном процессе элементов розыска по делам о преступлениях против всесилия князя или русской православной церкви. «Суд в розыскном процессе, в отличие от обвинительного, уже не был сторонним наблюдателем, но и сам активно участвовал в процессе, осуществлял поиск доказательств, исследовал интересующие его обстоятельства. В задачи суда в условиях розыскного процесса входит «установление события преступления и его виновника, и преследование обвиняемого, и всестороннее расследование дела, и его разрешение по букве закона».
При таком совмещении в одних руках функций розыска (обвинения), исследования искомых обстоятельств и разрешения дела по существу в юридической конструкции форм уголовного процесса, естественно, не остается места никакому контролю действий и решений лиц, осуществляющих судопроизводство. Тем более, что все административные и судебные функции на подчиненных территориях в то время были сосредоточены в руках феодальных владельцев - духовных или светских.
Процессуальное законодательство России до судебно-правовой реформы 1864 года фактически представляло собой «... бессвязное собрание самых разнородных и разновременных постановлений, механически сливших воедино статьи Уложения царя Алексея Михайловича, указы Петра и, как выразился в 1835 году Государственный Совет, «виды правительства», обнародованные в 1784, 1796, 1809 и 1823 гг.». В связи с этим считаем, что исходным моментом анализа института судебного контроля должны стать принятые 20 ноября 1864 года следующие законы: «Учреждение судебных установлений», «Устав уголовного судопроизводства», «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями».
Институт судебного контроля, как показывает анализ принятых Уставов, будучи в большей степени явлением процессуально-правовым, все же включал в себя и организационные начала. Например, возможность суда контролировать ход процесса и деятельность причастных к уголовному производству лиц и органов, обеспечивалась изъятием предварительного расследования из юрисдикции полиции и передачей его судебным следователям (ст. 6 Учреждения судебных установлений (далее УСУ)). Сам факт включения следователей в судебное ведомство делал их подотчетными и подконтрольными суду. Придание предварительному следствию характера судебной деятельности с одновременным возложением на прокурора функции уголовного преследования снижали вероятность обвинительного уклона и расширяли возможности судебной проверки законности и обоснованности действий и решений следователя.
В немалой степени становлению института судебного контроля способствовала организация прокуратуры (как и адвокатуры) при судебных местах (ст.ст. 8, 353 УСУ), что подчеркивало, наряду с главенствующей ролью суда, принадлежность таких субъектов процесса, как прокурор и адвокат «к судебному ведомству в широком смысле слова» и заставляло их действовать в неразрывной связи с судом.
Результатом Судебной реформы явилось создание в рамках судов общей юрисдикции двух параллельно действовавших ветвей судебной власти - судов мировых и судов общих (ст. 1 УСУ), рассматривавших в России основную массу уголовных дел. Наряду с названными, существовали и определявшиеся «особыми постановлениями» духовные, военные, коммерческие и крестьянские суды (ст. 2 УСУ).
В зависимости от принадлежности к той или иной ветви судебной власти отличались принципы устройства, организации деятельности, процессуальные формы отправления правосудия в мировых и общих судах. Эти особенности определяли и специфику судебного контроля, осуществляемого в уголовном процессе мировыми судами.
Наибольший интерес, исходя из значимости данных социальных благ для отдельного гражданина, представляют положения Устава уголовного судопроизводства 1864 г. (далее УУС), регламентировавшие контроль мирового судьи за законностью и обоснованностью ограничения личной свободы и неприкосновенности участников уголовного производства, в первую очередь лиц, подвергающихся уголовному преследованию.
Применительно к нормам УУС 1864 г. свойства судебного контроля, как правило, исследовались лишь в связи и по поводу применения мер процессуального принуждения. Указанный устав содержал аналоги сегодняшним российским уголовно-процессуальным институтам: задержания подозреваемого в совершении преступления и избрании меры пресечения -заключения под стражу, наиболее существенно затрагивавшим при их применении свободу и неприкосновенность личности. Между тем как разработчики Устава, так и современные исследователи обоснованно обращают внимание на' то, что уголовно-процессуальное законодательство Российской империи и практика его применения выработали еще несколько относительно самостоятельных форм судебного контроля, как в местных судах, так и в судах общих установлений Российской империи. Достаточно всесторонне исследовали указанные моменты в своих работах А.В. Солодилов, М.А. Устимов, Н.А. Колоколов, О.В. Рябкова. Ими были комплексно рассмотрены положения целого ряда статей УУС 1864 г. Но, на наш взгляд, согласиться со всеми их выводами было бы ошибочно. Некоторые авторы к судебному контролю относят такие формы отправления полномочий суда, которые, на наш взгляд, не могут быть отнесены к исследуемому институту, так как не обладают комплексом признаков судебного контроля.
Многие авторы ошибочно, на наш взгляд, считают, что одной из разновидностей судебного контроля является - проверка мировым судьей хода и результатов уголовно-процессуальной деятельности полиции в связи с раскрытием преступления, розыском совершивших его лиц и выполнением обязанностей, возлагаемых на нее в уголовном процессе. В качестве такой разновидности, например, рассматривается право мирового судьи поручать местной полиции принудительно приводить скрывающихся лиц (ст. 51 УУС) или доставлять искомым лицам повестку (ст. 56 УУС).
Так, достаточно трудно согласиться с тем, что в качестве формы реализации судебного контроля можно рассматривать положения ст.ст. 47, 74 УУС, в соответствии с которыми мировой судья, при отсутствии обвиняемого или недостаточности доказательств по делу публичного обвинения, вправе поручить местной полиции собрать все необходимые по делу сведения, с тем чтобы иметь возможность разрешить дело по существу. Юридическая природа подобного поручения мирового судьи во многом аналогична той, которая в действующем уголовно-процессуальном законодательстве России предусмотрена ч. 4 ст. 38 УПК РФ (отдельные поручения следователя).
А.В. Солодилов пишет, что деятельность полиции «находилась под контролем мирового судьи - центральной фигуры мирового судопроизводства» и рассматривает в качестве форм судебного контроля положения, закрепленные в ст. 48 и ст. 49 УУС 1864г. Он основывается на том, что «имеет место ярко выраженный волевой элемент мирового судьи» и «мировой судья, принимая решения по дальнейшему производству по делу, опирался на сообщение, которое должностные лица полиции обязаны были сделать». Данное утверждение спорно, так как прописанные в статьях полномочия мирового судьи относительно реагирования на поводы к начатию дела, объективно вытекают из принципа публичности уголовного судопроизводства, и судья в данной ситуации действует ex officio (по должности, по обязанности), реагируя в рамках предоставленных ему полномочий на законный повод к возбуждению дела, а не в силу контрольно-проверочной функции реализующегося судебного контроля.
Не могут быть отнесены к формам реализации судебного контроля полномочия мирового судьи, закрепленные в ст.ст. 77-84 УУС, так как меры к по предупреждению уклонения обвиняемого от суда применяются исключительно по внутреннему убеждению мирового судьи о целесообразности принятия такого решения. Нет в этой ситуации и правового спора сторон, соответственно, нет необходимости в особой процедуре судебного заседания, призванной к разрешению данного спора. Наконец, оценка предмета контроля и пределы этой оценки определяются единолично судьей и формируются на основе его же внутреннего убеждения об обстоятельствах дела в их совокупности. Считаем что в указанной ситуации скорее налицо отправление конституционной функции правосудия, средством реализации которой выступают и контрольные полномочия судьи, подчиненные достижению общей цели процесса, чем самостоятельная форма судебного контроля.
Совершенно иная ситуация прослеживается, когда судебный следователь или суд реализуют свои контрольные функции по проверке фактической и юридической стороны тех или иных действий и решений по делу не в рамках собственного производства, а по запросу (инициативе) других заинтересованных органов и лиц, когда исключительно в рамках запроса предстоит решить, насколько допустимо ограничение тех или иных прав и интересов участников процесса или насколько обоснованны требования заявителя к суду о защите нарушенного права.
Во избежание произвола при ограничении личной свободы обвиняемых по делам общих судебных мест, в закон были введены правила, позволявшие судебной власти проконтролировать законность и обоснованность принудительных мер, затрагивающих свободу граждан. Существенные признаки судебного контроля отчетливо просматриваются в положениях ст.ст.8-11 УУС, закреплявших право каждого судьи в пределах своего участка или округа немедленно освободить «неправильно лишенного свободы». Еще буржуазно-либеральные деятели судебной реформы 1864 года обоснованно усматривали в них процедуры, аналогичные Habeas corpus act. И хотя конкретные процедуры этой формы контроля на исследуемый период не были детально прописаны законодателем, надо признать, что именно она стала одной из наиболее действенных процессуальных гарантий прав обвиняемого (от неправомерных арестов) по УУС 1864 года. Практически аналогичную ситуацию мы имеем при анализе положений ст.ст. 275-277 УУС, закрепляющих в качестве самостоятельных форм судебного контроля полномочия окружного суда по рассмотрению жалоб на отвод судебного следователя и контроль за законностью и обоснованностью его решения о прекращении производства по делу.
Судебная власть играла роль высшего арбитра при разночтениях прокурора и судебного следователя в вопросе о наличии оснований для ограничения личной свободы обвиняемого. Так, прокурор был уполномочен предложить следователю задержать обвиняемого, оставленного на свободе или освобожденного из-под стражи. Но если следователь не соглашался с прокурором, он вправе был, не выполняя требования последнего, представить свои возражения суду (ст. 285 УУС). В данном случае судебная власть выступала главным «контролером» законности и обоснованности стремлений органа уголовного преследования ограничить личную свободу обвиняемого. В плане императивных положений ст. 37 УПК РФ эта форма судебного контроля представляется весьма целесообразной и в современных условиях.
Исключительную ценность для человека, наряду с личной свободой, представляет право на неприкосновенность его жилища. Несмотря на то, что право неприкосновенности жилища на конституционном уровне было провозглашено в России лишь в 1906 г., дореформенное законодательство и в еще большей степени Уставы 1864 года не только признавали данное право, но и создавали гарантии, в том числе в рамках судебного контроля, для его реализации и защиты.
Потребность осуществления процессуальных действий в пределах жилища граждан возникает у соответствующих органов в связи с отысканием и изъятием доказательств, посредством производства осмотров, обысков, выемок. Анализ норм УУС, регулировавших перечисленные действия, позволяет заключить, что в основе общего правила их производства лежит идея законодателя о самой возможности их осуществления только судебной властью или под ее ближайшим контролем. Лишь судебные органы, с точки зрения составителей Уставов, могли определить действительную необходимость вторжения в жилище гражданина и гарантировать (при необходимости) законность и обоснованность применения принудительных мер отыскания доказательств. По этому поводу в 1910 г. профессор В. Случевский указывал: «Законодательство наше признает домовое право, в смысле неприкосновенности частного жилья, и только в исключительных случаях, указанных в законе, предоставляет представителям судебной власти насильственно проникать в частные жилища. Устав наш... по этому предмету стремится, во-первых, охранить публичные интересы от произвола частных лиц, во-вторых, создать надлежащую гарантию для частных интересов в отношении излишеств в деятельности органов судебной власти».
По общему порядку, обыски, выемки, осмотры, связанные с вторжением в жилище граждан, осуществлял судебный следователь (ст.ст. 264, 315, 357 УУС), деятельность которого контролировалась окружным судом, обладавшим достаточным арсеналом средств воздействия на «нерадивого» или нарушившего закон следователя (ст. 149, п. 3 ст. 249, ст.ст. 250, 251 УУС).
Не менее обоснованно, полагаем, отнесение к самостоятельным формам реализации судебного контроля и положений ст.ст. 491, 492, 501-509 УУС, регламентирующих порядок рассмотрения жалоб на следственные действия, стесняющие права и свободы граждан. Физические лица, посчитавшие незаконными и необоснованными действия судебного следователя по ограничению их права на неприкосновенность жилища, имели возможность обжаловать эти действия в окружной суд. Реализации этого права граждан способствовал введенный особым наказом Санкт-Петербургского окружного суда и распространенным на всю территорию России порядок, в соответствии с которым следователю предписывалось «по принятии меры, стесняющей чьи либо имущественные или личные права, объявлять лицам, до коих она касается, порядок обжалования его действий». Поскольку подобные решения судебного следователя и по форме, и по содержанию являлись актом судебной власти, они не могли подлежать ведению прокуратуры, требуя исключительно судебного порядка проверки фактических и юридических оснований законности и обоснованности их принятия и производства, что, на наш взгляд, есть самостоятельная и достаточная эффективная форма реализации полномочий (института) судебного контроля. Кроме того, гарантией эффективности судебного контроля служили установленный законом порядок и сроки разрешения жалоб, которые должны были быть рассмотрены «не далее, как в первый присутственный день» (ст. 501 УУС).
Некоторым диссонансом общим установлениям судебного контроля законности и обоснованности ограничения права граждан на неприкосновенность жилища (как и иных прав и свобод) являлось правило ст. 493 УУС, согласно которому жалобы на действия полиции, осуществляемые по уголовному делу, приносились прокурору, а не в суд. Объяснялось это тем, что прокурор обладал дисциплинарной властью над полицией (ст.ст. 485, 487 УУС). Но названными статьями УУС предусматривалось привлечение полицейских чиновников к ответственности за допущенные нарушения и упущения при производстве следственных действий, а не контроль и оценка результатов. Последнее было прерогативой судебного следователя (ст.ст. 269, 271 УУС). Комментаторами Устава уголовного судопроизводства отмечалось, что эти два порядка (обжалование прокурору и судебный контроль) плохо согласованны друг с другом. В комиссии по дополнению Судебных Уставов 1894-1899 гг. И.Я Фойницким и В.К. Случевским было высказано мнение о необходимости направления всех жалоб на действия полиции по производству дознания и следствия в окружной суд, но большинство членов комиссии приняло этот порядок лишь в отношении избираемых полицией мер пресечения.
Самостоятельную форму судебного контроля, на наш взгляд, образуют полномочия окружного суда по рассмотрению законности и обоснованности мер по обеспечению заявленного гражданского иска или же возможной конфискации имущества, предпринимаемых судебным следователем в рамках ст. 268 УУС, так как имеется спор сторон (по поводу законности и обоснованности действий судебного следователя), есть ограничение прав личности, есть инициатива к началу контроля, есть обязанность суда к его проверке и вынесению судебного акта, призванного к законному и обоснованному разрешению спора. Считаем, что указанные полномочия выступают в качестве надежной процессуальной гарантии от произвольности принятия решений судебным следователем относительно обеспечения гражданского иска.
Существо контрольных полномочий суда в области ограничения права частной собственности в свое время очень точно охарактеризовал В.К. Случевский: «Так как законодатель предоставил право наложения ареста и запрещения не следователю, а суду, то отсюда следует заключить, что деятельность суда по этому предмету представляется не формальной, а вполне самостоятельной, проявляющейся в проверке основательности представленных следователем данных в подтверждение своего представления».
Судебные Уставы 1864 г. не выделяли и специально не регламентировали вопросы ограничения в уголовном процессе права на тайну почтовой и телеграфной корреспонденции, которая, как известно, зачастую непосредственно содержит информацию о личной и семейной жизни граждан. Судебная и следственная практика рассматривала почтовые отправления как один из видов письменных и вещественных доказательств, выдать которые для приобщения к уголовному делу обязаны были присутственные места, должностные и частные лица (ст. 368 УУС). Вместе с тем почтовые ведомства России, руководствуясь ст. 458 Устава почтового, установившей общие начала неприкосновенности частной корреспонденции, отказывались выполнять требования судебных следователей о ее задержке, осмотре и выдаче. Межведомственные пререкания сохранились вплоть до 1878 г., когда УУС был дополнен ст. 368, специально регламентировавшей основания, условия и процессуальный порядок ограничения права на тайну переписки и телеграфных сообщений. Названная норма установила довольно сложный порядок задержки, осмотра и выемки почтово-телеграфной корреспонденции, и все же главная мысль законодателя здесь состояла в том, чтобы поставить всю деятельность по стеснению права граждан на неприкосновенность почтовых сообщений под непосредственный судебный контроль.
В частности, при необходимости осмотра и выемки почтово-телеграфной корреспонденции, отправленной от имени (или прибывшей на имя) лица, против которого возбуждено уголовное преследование, судебный следователь, сообщив о ее задержании почтовому или телеграфному ведомству, обязан был безотлагательно войти в окружной суд с представлением о разрешении ему осмотра и выемки. Окружной суд, вне очереди рассмотрев представление следователя, при наличии оснований постановлял о разрешении испрашиваемых действий следователю, одновременно уведомляя об этом почтовое (телеграфное) ведомство. Только после проверки окружным судом законности и обоснованности представления следователь при положительном судебном решении вправе был осмотреть, изъять задержанную корреспонденцию.
Введение описанных способов общения следователя с административной властью и что, особенно важно, подведение деятельности по ограничению данного права под судебный контроль нами расцениваются как серьезный шаг в направлении укрепления гарантий обеспечения в уголовном процессе жизненно важных человеческих ценностей.
Окружной суд, рассматривая основания к отводу судебного следователя, выступал в качестве независимой и беспристрастной судебной инстанции, призванной к справедливому разрешению конфликта следователя и одной из сторон, заинтересованных в том, чтобы дело расследовалось столь же беспристрастным, компетентным и морально безупречным лицом судебного ведомства. Суд контролировал адекватность действий следователя на заявленный ему отвод и окончательно, после соответствующей проверки, разрешал этот вопрос (ст.ст. 273-275, 600 УУС).
Суду принадлежало право проверки и рассмотрения жалоб на действия следователя и вынесения решения о прекращении уголовного дела (ст. 277 УУС). Окружной суд выступал в качестве гаранта прав граждан на судебную защиту своих (нарушенных) интересов. Значимость этой формы защиты прав и свобод личности, была столь правильно оценена составителями судебных уставов, что не только решение судебного следователя, но и решения окружного суда, вынесенные по результатам (данной формы) контроля, могли стать предметом дальнейшей (повторной) проверки, но уже в судебной палате (ст. 534 УУС).
Таким образом, с принятием УУС 1864 г. судебный контроль оформился не только как самостоятельный уголовно-процессуальный институт, но и как важнейшее направление (функция) судебной деятельности по отправлению полномочий судебной власти, как элемент самоограничения государства (в лице органов) от производства действий и решений, стесняющих права и свободы граждан. Выступая в качестве важнейшей процессуальной гарантии прав личности в уголовном процессе, со временем судебный контроль стал бы неотъемлемым элементом механизма судебной защиты прав граждан, средством достижения цели процесса и эффективного решения его задач, необходимым элементом формирующегося правового государства и гражданского общества. К сожалению, последнему не суждено было сбыться и развиться в свои завершенные формы в силу известных событий 1917 года, когда не только судебная система Российской империи, но и само государство встало на кардинально иной путь «развития», где права и свободы личности скорее декларировались, чем реально обеспечивались и защищались всей системой средств государства и общества.
Вместе с тем «революционные преобразования» первых советских декретов в области уголовного судопроизводства все еще несли на себе следы ряда основополагающих институтов и норм УУС 1864 г., вольно или невольно признавая тем самым реальное их соответствие как вновь провозглашаемым («демократическим») идеалам, так и декларируемым интересам революционной власти в сфере уголовного судопроизводства.
В соответствии с пунктом 3 Декрета СНК РСФСР «О суде №1» от 24 ноября 1917 года (отменившего все доныне существовавшие институты судебных следователей, прокурорского надзора, частной и присяжной адвокатуры) разъяснялось, что впредь до преобразования всего порядка судопроизводства предварительное следствие возлагается на местных судей единолично, причем постановления их о личном задержании и о предании суду должны быть подтверждены постановлением всего местного суда.
Процедуры, аналогичные Habeas corpus act и ст.ст. 8-11 УУС, как представляется, здесь очевидны, так как в отличие от «революционных масс» законодатель этого периода (в большинстве своем воспитанный на либерально-демократических идеях УУС 1864 г.) еще не считает возможным отказаться от гарантий судебной проверки законности и обоснованности ареста, считая подобный порядок наиболее действенным и эффективным для обеспечения прав личности.
Однако в постановлении НКЮ РСФСР от 15 декабря 1917 года «О мерах заключения задержанных и об учреждении при тюрьмах следственных комиссий, проверяющих правильность и законность ареста» (п.п. 3-4) набирающая силу революционная власть уже отходит от идеи независимого судебного контроля за мерами процессуального принуждения, и контроль за законностью и обоснованностью арестов передается ведению временных следственных комиссий, учреждаемых при тюрьмах в составе трех лиц, по соглашению Петроградского Совета с районными Советами рабочих и солдатских депутатов. Не позже как в 48 часов, с момента ареста, комиссии проверяли правильность ареста доставляемых лиц и либо направляли их дела по подсудности, либо освобождали их.
Сложившееся положение было однозначно подтверждено и Инструкцией НКЮ от 19 декабря 1917 года «О революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях и о порядке ведения его заседаний», а также Декретом СНК РСФСР от 28 января 1918 года «О революционном трибунале печати».
В соответствии с пунктом 2-з Инструкции и пунктом 4-в Декрета, постановления следственной комиссии об арестах, обысках, выемках и освобождении арестованных были действительны, если они принимались в составе коллегии из трех лиц. В случаях, не терпящих отлагательства, меры пресечения могли быть приняты единолично каждым членом комиссии с тем, чтобы в течение 12 часов эта мера была утверждена следственной комиссией. По смыслу указанных норм, в дальнейшем не требовалось и судебной проверки законности и обоснованности отмеченных действий.
Таким образом, (революционный) законодатель все смелее отходит от идеи независимого судебного контроля за арестами, подменяя его идеей революционной целесообразности, которая постепенно становится доминирующей. Более того, в целом ряде нормативно-правовых актов данного периода идея судебного контроля за применением мер процессуального принуждения приобретает доселе неведомые ей черты.
В ряде своих положений Декрет возвращается и к «традиционной» (известной еще по УУС 1864 г.) идее судебного контроля, причем по достаточно принципиальным вопросам. Так, в соответствии со ст. 21 Декрета предварительное следствие по уголовным делам, превышающим подсудность местного народного суда, производилось следственными комиссиями из трех лиц, избираемых впредь до назначения прямых выборов Советами рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов. Однако жалобы (заинтересованных лиц) на определения следственных комиссий приносятся в окружной народный суд, который и разрешает их по существу. Согласно ст. 22 Декрета обвинительный акт заменяется постановлением следственной комиссии о предании суду. Если же таковое окружным народным судом будет признано недостаточно обоснованным, то от него зависит возвратить дело в следственную комиссию для доследования или поручить таковое одному из членов суда.
Декретом ВЦИК от 30 ноября 1918 года, было утверждено положение «О народном суде РСФСР», согласно которому, в предмет судебного контроля были дополнительно включены: постановление следственной комиссии о прекращении следствия или о предании суду (ст. 36), которые в случае спора направлялись в народный суд по месту совершения преступления вместе со всем делопроизводством. Таким образом окончательное решение вопроса принадлежало народному суду, контролирующему фактические и правовые основания законности и обоснованности данного решения следственных органов.
Дальнейшее, казалось бы, расширение сферы судебного контроля связано с Декретом ВЦИК от 12 апреля 1919 года, утвердившим положение «О революционных трибуналах», так как по делам, передаваемым в трибуналы чрезвычайными комиссиями (ЧК), трибуналу принадлежало право проверки отдельных следственных действий чрезвычайных комиссий (п. 8). Однако постановления комиссий об арестах, выемках, обысках, освобождении арестованных, равно как постановления о прекращении дела и привлечении новых лиц в качестве обвиняемых, проводились в порядке существующих постановлений через соответствующие органы. Вопрос о прекращении дела или изменении меры пресечения решался только самим трибуналом (п. 9). В распорядительном заседании трибунала решались также все протесты, жалобы, ходатайства обвиняемых (о вызове свидетелей, о допущении защиты и иные -п. 16).
В рассматриваемый период вся страна фактически находилась на военном положении и практически все общественно опасные деяния были включены в сферу компетенции военной юстиции, поэтому подобная регламентация порядка применения мер процессуального принуждения и порядка судебной защиты представляется для данного времени оптимальной.
Декретом СНК РСФСР от 10 июля 1919 года «Об утверждении и введении в действие положения о полковых судах» был детально определен процессуальный порядок ареста обвиняемого, подлежащего суду военной юрисдикции. В соответствии с пунктом 37 Положения о взятии обвиняемого под предварительный арест лицом, производящим дознание, немедленно составлялось особое постановление, в котором должно было быть отмечено время заключения под стражу, чьим распоряжением производился арест и в каком деянии арестованный обвинялся. Постановление объявлялось задержанному под расписку, а затем в подлинном виде приобщалось к дознанию. Копия же немедленно препровождалась в полковой суд, который не позднее истечения суток с момента заключения под стражу проверял в распорядительном заседании правильность юридических и фактических оснований произведенного ареста и в случае обнаружения неправильности такового постановлял своим распоряжением освободить арестованного.
Исключительно важное значение в плане исследования генезиса идеи судебного контроля имеет Приказ Реввоенсовета Республики № 1595 от 30 сентября 1919 года «Об утверждении и введении в действие положения о военных следователях», так как в соответствии с пунктом 54 приказа в случае необходимости в осмотре и выемке почтовых отправлений или телеграфной корреспонденции военный следователь, составив по сему поводу особое мотивированное постановление, должен был сообщить о задержании корреспонденции подлежащему почтово-телеграфному учреждению и о принятой мере донести надлежащему трибуналу или коллегии на утверждение, которые вправе проверить юридические и фактические основания законности и обоснованности принятия такого решения. Как отмечает Н.Н. Ковтун «значимость именно такого порядка защиты неприкосновенности личной жизни граждан и обеспечения тайны их переписки и иных почтовых отправлений в дальнейшем была оценена законодателем лишь с принятием Конституции РФ 1993 г.».
Предельно важно и то, что по данной категории дел обвиняемый и потерпевший могли приносить жалобы в суд на всякое следственное действие, нарушающее или стесняющее их права. Все же прочие призываемые к следствию лица - свидетели, сведущие лица, поручители, понятые - могли приносить жалобы на притеснения, коим они сами подверглись при следствии (п. 90). Эта безусловно прогрессивная идея была воспринята законодателем лишь в нормах нового УПК РФ, найдя свое воплощение в нормах ст. 125 УПК. Правда, несколько ранее она была закреплена в качестве конституционной нормы (ст. 46). Жалобы направлялись революционному военному трибуналу или коллегии военных следователей, по принадлежности (п. 91). Указанная позиция нашла свое подтверждение и в Декрете ВЦИК от 18 марта 1920 года «О революционных трибуналах». Статья 10 Положения устанавливала, что постановления следователей трибуналов об арестах, выемках, освобождении арестованных и изменении меры пресечения имели силу только за подписью председателя трибунала, по докладу того члена трибунала, которому поручено наблюдение за производством дополнительных следствий по данному делу. Вопрос о прекращении дела до судебного разбирательства разрешался пленумом трибунала в распорядительном заседании.
Изменения в военном положении страны повлияли на сферу нормативного регулирования уголовно-процессуальной деятельности. Декретом ВЦИК от 21 октября 1920 года было утверждено «Положение о народном суде Российской Социалистической Федеративной Советской Республики». Регламентируя полномочия судьи, законодатель не обошел вниманием и процедуры судебного контроля. Так, в соответствии со ст. 6 Положения постоянный народный судья единолично: а) наблюдал за производством дознания органами милиции, утверждал или усиливал меры пресечения уклонения от следствия и суда, принятые этими органами, а в случае необходимости смягчить меры пресечения немедленно вносил вопрос на разрешение народного суда; б) разрешал вопрос о прекращении дознаний или о предании суду по маловажным делам, поступающим от милиции и органов надзора. Однако, исследуя эти формы реализации судебного контроля, Цыпкин В.Л. считает, их достаточно эффективными и скорее декларативными для реального уголовного судопроизводства данного периода.
Статьей 36 Положения устанавливалось, что постановление следователя о предании суду или прекращении дела должно быть мотивированно. Если это заключительное постановление народный суд признавал недостаточно обоснованным, то он отправлял дело на доследование. При этом постановление следователя о прекращении дела или о предании суду направлялось в народный суд по месту совершения преступления вместе со всем делопроизводством. Окончательное решение по этому вопросу принадлежало народному суду (ст. 37). Отдельные постановления следователя могли быть обжалованы в двухнедельный срок в народный суд по месту совершения преступления. Решение народного суда по эти жалобам являлось окончательным (ст. 38). В исключительных случаях судья мог своим постановлением подвергать обвиняемого личному задержанию, причем это постановление вносилось им на усмотрение народного суда в ближайшее заседание (ст. 54).
Дальнейшая регламентация форм и процедур судебного контроля, неразрывно связана с созданием единого и кодифицированного уголовно-процессуального законодательства РСФСР.
25 мая 1922 года постановлением 3-й сессии ВЦИК «Об Уголовно-процессуальном кодексе РСФСР» введен в действие первый УПК России. Как известно, он применялся лишь до 1923 года, так как 15 февраля 1923 года постановлением ВЦИК «Об утверждении Уголовно-процессуального кодекса РСФСР» был принят новый УПК РСФСР (1923 г.), применявшийся (с изменениями и дополнениями) до 1960 года. Следует отметить, что в нормах как первого, так и второго акта все также отчетливо прослеживается преемственность целого ряда положений УУС 1864 года.
В соответствии с указанными актами весь порядок уголовного судопроизводства отныне подчинялся единому регулированию. Кодекс органично включил, практически все ранее применявшиеся нормы судебного контроля, в общий механизм нормативного регулирования уголовно-процессуальной деятельности, подчиненный достижению общей цели процесса и решению задач. Анализируя нормы названных актов, можно выделить отдельные формы реализации института судебного контроля, которые закреплены как в виде самостоятельной уголовно-процессуальной формы, так и в комплексе с институтами прокурорского и ведомственного контроля, постепенно набиравшими силу.
Так, в соответствии со ст. 6 УПК 1922 г., каждый судья и каждый прокурор, обнаружившие в пределах своего участка или района содержание кого-либо под стражей без законного постановления уполномоченных на то органов или свыше срока установленного законом или судебным приговором, были обязаны немедленно освободить неправильно лишенного свободы. На наш взгляд явный аналог этой нормы содержится в ст.ст. 8-11 УУС 1864г..
О задержании подозреваемого с указанием оснований органы дознания должны были в течение 24 часов сообщить суду, которому подсудно данное дело, или же народному судье, в районе которого произошло преступление или был задержан подозреваемый. По делам, по которым обязательно производство предварительного следствия, о задержании обвиняемого органы дознания должны были сообщить в тот же срок следователю и прокурору (ст. 104 УПК 1923г.). При неподтверждении судом, народным судьей или следователем ареста в течение 48 часов с момента получения ими извещений от органов дознания о произведенном задержании задержанный должен быть освобожден (ст. 106 УПК 1922 г., ст. 104 УПК 1923 г.)2. Уже по смыслу данной нормы закона виден постепенный отход от независимого судебного контроля за деятельностью органов предварительного расследования, ибо право утверждения названных постановлений принадлежит не только суду, но и прокурору со следователем, т.е. органам уголовного преследования.
Неизменность такого порядка ограничения прав граждан на неприкосновенность личности была подтверждена как постановлением 2-й сессии ВЦИК XI созыва от 16 октября 1924 года «О дополнениях и изменениях Уголовно-процессуального кодекса РСФСР» (ст. 104 УПК), так и постановлением ЦИК СССР от 31 октября 1924 года, утвердившем «Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и Союзных республик» (ст. 12).
Статьей 148 УПК 1923 г. предусматривалось право прокурора предложить следователю отменить принятую меру пресечения или заменить ее другой, если же мера пресечения не была избрана следователем, то избрать таковую. В случае несогласия следователя с предложением прокурора вопрос разрешался судом, которому было подсудно данное дело.
На основании ст. 125 УПК 1922 г. за судом сохранилась обязанность по рассмотрению отводов, заявляемых следователю, которые он был обязан разрешать в течение трех суток. Отвод, заявленный против следователя, направлялся последним в течение 24 часов в народный суд того района, где находится камера следователя, или в тот, при котором следователь состоял. Производство следственных действий при этом не приостанавливалось. Аналогично этот вопрос разрешался и по нормам ст. 122 УПК 1923 г..
В тех случаях, когда в качестве меры пресечения было избранно заключение под стражу исключительно ввиду опасения, что обвиняемый, находясь на свободе, будет препятствовать раскрытию истины, его содержание под стражей не могло продолжаться более двух месяцев. В особо сложных делах срок этот по определению суда, которому подсудно данное дело, мог быть продлен на один месяц (ст. 162 УПК 1922 г.).
Роль суда в прекращении дела при предварительном расследовании выражалась в следующем: если прокурор прекращал дело, поступившее к нему от органа дознания, то это постановление могло быть обжаловано сторонами в суд (ч. 2 ст. 226 УПК РСФСР 1922 года). По делам, где производилось предварительное следствие, постановление следователя о прекращении дела направлялось в суд, который в распорядительном заседании выносил определение о прекращении дела, а в случае несогласия суда с постановлением следователя дело возвращалось следователю для производства дальнейшего предварительного следствия (ст. 207 УПК РСФСР 1922 года). Прокурор, получив от следователя уведомление о направлении дела в суд для прекращения, мог обратиться в суд с возражением и лично поддержать свое возражение в распорядительном заседании суда (ст. 203 УПК РСФСР 1922 года).
Прокурор, признав, что в поступившем к нему от следователя деле нет законных поводов или оснований для предания обвиняемого суду, обращался в суд с предложением о прекращении дела и мог лично поддерживать свое предложение в распорядительном заседании суда (ст. 224 УПК РСФСР 1922 года).
Постановлением 2-й сессии ВЦИК XI созыва от 16 октября 1924 года «О дополнениях и изменениях Уголовно-процессуального кодекса РСФСР» этот порядок был видоизменен, так как в новой редакции ст. 222 УПК РСФСР следователь, получив в порядке ст. 105 УПК материал дознания, рассматривал, является ли дело достаточно выясненным, и либо направлял его для производства дополнительного дознания, либо прекращал дело производством при наличии к тому оснований. Прекращение дела могло быть обжаловано сторонами в суд, которому дело подсудно, в течение семи суток со дня объявления им постановления о прекращении дела.
Стороны, свидетели, эксперты, переводчики, понятые, поручители и залогодатели за обвиняемого и другие заинтересованные лица могли приносить жалобы на действия следователя, нарушающие или стесняющие их права. Жалобы приносились суду того района, в котором расположена камера следователя, или тому суду, при котором следователь специально состоял (ст. 216 УПК). Кодекс 1923 г. видоизменил данную норму, так как теперь подобные жалобы могли быть принесены не только суду, но и прокурору. Жалобы на медлительность производства, несоблюдение сроков предъявления обвинения, принятия мер пресечения и незаконные действия следователя подавались прокурору того района и суда, где состоял следователь (ст. 217 УПК 1923 г.). При этом по УПК 1922 г. и суд, и прокурор обязаны рассмотреть жалобу в течение трех суток после получения. По УПК 1923 г. жалобу в течение тех же сроков уже обязан рассмотреть прокурор (ст. 218). Определение прокурора или суда объявлялось жалобщику и немедленно приводилось в исполнение. В случае несогласия следователя или жалобщика с решением прокурора (а по УПК 1922 г. и решением суда; ст. 224) оно могло быть обжаловано в губернский суд в порядке судебного контроля (ст. 224 УПК 1922 г., ст. 220 УПК 1923 г.). Прекращение прокурором уголовного дела в порядке ст. 226 УПК (ст. 223 УПК 1923 г.) могло быть обжаловано сторонами в суд, которому дело подсудно, в течение семи суток со дня объявления им постановления о прекращении дела.
Отдельные из форм судебного контроля нашли свое закрепление и в «Основах уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик» от 31 октября 1924 года - первом общесоюзном уголовно-процессуальном законе. В соответствии со ст. 12 Основ органы дознания о всяком случае задержания подозреваемых должны были в течение 24 часов сообщить суду, которому подсудно данное дело, или же народному судье, в районе которого произошло преступление или был задержан подозреваемый. По делу, по которому обязательно производство предварительного следствия, органы дознания были обязаны в тот же срок сообщать следователю или прокурору. В течение 48 часов, считая с момента получения извещения от органов дознания, суд, народный судья или следователь обязаны были либо постановить о подтверждении ареста, либо отменить его.
Таким образом, и в этом нормативном акте законодатель дифференцирует как формы судебного контроля, так и сами возможности к реализации такового.
С одной стороны, контроль всегда обязателен в отношении задержания, произведенного органом дознания по делу, которое отнесено к его компетенции. С другой - по делу, подследственному следователю, разрешение вопроса о законности обоснованности произведенного органом дознания задержания уже отнесено к усмотрению следователя, а не суда. Законодатель снова считает возможным поступиться важнейшей судебной гарантией прав личности, допуская ограничение личной свободы по (субъективному) усмотрению следователя, входящего в систему исполнительной власти, без права на судебный контроль правомерности такого решения. Причины подобного положения дел в том, что формирующаяся бюрократия и командно-административная система управления государством и обществом более не нуждаются в закреплении такого порядка, при котором те или иные решения или действия могли стать предметом независимой проверки, оценки и возможной отмены со стороны органов судебной власти.
Конституция СССР от 5 декабря 1936 г. коренным образом меняет роль и возможные формы участия суда в судебном контроле за законностью и обоснованностью тех или иных действий или решений органов исполнительной власти. Статьей 127 Конституции СССР 1922 года устанавливалось, что никто не может быть арестован иначе как по постановлению суда или с санкции прокурора. На практике же эта гарантия судебной защиты воспринималась формально, и на предварительном расследовании заключение под стражу с санкции прокурора приобрело практически всеобъемлющий характер. Вопрос о мерах пресечения и иных принудительных мерах по делам, находящимся в органах расследования, осуществлялся органами расследования с обязательной санкцией прокурора.
Сложившиеся тенденции вывода предварительного расследования из-под контроля судебной власти и ослабления роли суда в механизме защиты прав и свобод граждан проложили Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик (1958 г.) и УПК РСФСР 1960 г. Нормы последнего уже не содержали положений об участии суда в решении вопроса о применении мер процессуального принуждения на этапе предварительного расследования. Не были нормативно закреплены и возможности к независимой судебной проверке (контролю) тех или иных действий или решений органов и лиц, ведущих процесс, по жалобам участников процесса и других заинтересованных лиц. На высшем законодательном уровне это положение было однозначно подтверждено в Конституции СССР (1977 г.) и Конституции РСФСР (1978 г.). Обюрократившаяся власть и партийно-управленческий аппарат государства уже не нуждались в проверке, а уж тем более в независимом контроле своих действий или решений, в том числе и в области уголовного судопроизводства. Инквизиционные, всецело публичные начала процесса, стоящие на страже их интересов, априори не могли содержать норм, позволяющих личности противопоставить себя государству и поспорить с ним в независимом и беспристрастном суде. Идея независимого судебного контроля за действиями и решениями органов государственной власти оказалась настолько забытой, что попытки ее реанимировать не то что на законодательном уровне, а даже на уровне серьезных научных исследований оказались бесплодны. Возрождение идеи судебного контроля стало возможно лишь в связи с социальными и правовыми реформами конца 80-х - начала 90-х годов XX века и напрямую связано с Концепцией судебной реформы, принятой Верховным Советом РСФСР в 1991 году.
Так, в постановлении Верховного Совета РСФСР от 24 октября 1991 года «О концепции судебной реформы в РСФСР», в частности, предлагалось рассматривать в качестве важнейших направлений судебной реформы расширение возможностей обжалования в суде неправомерных действий должностных лиц и установление судебного контроля за законностью применения мер пресечения и других мер процессуального принуждения (п. 3). Таким образом, Концепция стала первым нормативно-правовым документом стратегического характера, провозгласившим необходимость перехода контроля за ходом и результатами досудебного этапа производства по делу от прокурора к органам судебной власти.
Независимый, беспристрастный и компетентный суд, как орган судебной власти, вновь стал рассматриваться как реальный гарант защиты законных интересов, прав и свобод личности от неправомерных действий как рядовых граждан, так и самого государства в лице его органов. Это важное направление судебной реформы нашло свое подтверждение и в Декларации прав и свобод человека и гражданина РСФСР от 22 ноября 1991 года, которая по сути впервые на этом этапе определила основные формы судебного контроля в обновляющемся уголовном судопроизводстве России (п. 1 ст. 9, п. 2 ст. 11).
Практическую реализацию судебный контроль в досудебном производстве получил лишь с принятием Закона РФ «О внесении изменений и дополнений в УПК РСФСР» от 23 мая 1992 года. Данный закон предусмотрел реальный способ судебного контроля на стадии предварительного расследования в форме обжалования подозреваемым, обвиняемым, их защитником и законным представителем ареста или продления срока содержания под стражей в суд для проверки их законности и обоснованности.
Завершением описанного исторического пути становления судебного контроля и началом нового этапа в его развитии стала Конституция РФ 1993 года. Исходя из того, что в ней суд был определен как независимый, самостоятельный, полновесный орган государственной власти в системе разделения властей, с широким кругом полномочий, Конституция РФ стала основой не только для сохранения судебного контроля на предварительном расследовании, но и для его дальнейшего законодательного совершенствования.
Конституционные нормы, предусмотренные в ст. ст. 22, 23, 25 определили, что только на основании судебного решения допускается заключение под стражу и содержание под стражей, ограничение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, проникновение в жилище помимо воли проживающих в нем лиц.
Тем самым Конституция РФ дополнила прокурорский надзор за исполнением законов по обеспечению прав и свобод человека и гражданина судебным контролем в форме принятия судом решений по ограничению, лишению или стеснению конституционных прав личности, в форме рассмотрения жалоб на процессуальные решения и действия органов предварительного расследования и прокурора.
Свое нормативное закрепление в уголовно-процессуальном законодательстве рассматриваемый институт получил в 2001 году, с принятием Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. Именно его положения составляют правовую реальность жизнедеятельности нашего общества и государства в обозримый период.
Автор: Чепурная И.В.