Особенности современной социокультурной идентификации российского общества
Трансформирующееся общество неизбежно характеризуется сложностью процессов, происходящих во всех, без исключения, сферах общественной жизни.
В то же время есть процессы, которые особенно подвержены глубоким изменениям. Это утверждение в наибольшей степени находит свое воплощение в тех областях, в которых основой является ценностная система. Именно таким социологическим феноменом и является идентификация.
Прочность человеческого «материала» в конечном счете, определяет ресурсы стабильности любого общества, его способность к переменам и степень сопротивления нововведениям. Поэтому анализ происходящих в стране экономических, социальных и политических трансформаций будет не полным без анализа изменений в самом человеке, субъекте и объекте преобразований. Формирование нового сознания - наиболее широкое и всеобъемлющее понятие, охватывающее процесс социокультурной идентификации личности в реформируемом обществе, это процесс, происходящий, прежде всего под влиянием самого образа жизни конкретной личности. Для подтверждения этой мысли можно вспомнить слова Г.В. Плеханова: «привычки, нравы, взгляды, стремления и идеалы необходимо должны приспособиться к образу жизни людей...».
Всесторонний, системный анализ современного российского общества позволил определить наиболее значимые особенности социокультурных идентификационных процессов. На первый план среди них можно поставить содержательные изменения гражданской идентификации. В настоящее время, когда вместо СССР существует Россия, далеко не все население Российской Федерации называют своей Родиной Россию (примерно от 50 до 70 %%). Оставшиеся определяют в качестве родины бывший Советский Союз (преимущественно люди старшего возраста) либо регион - «малую родину» (главным образом молодежь). В частности, жители г. Москвы в своем большинстве (63,0 %) считают себя скорее москвичами, чем жителями России. Действительно, сейчас можно говорить об определенном возращении локализме, хотя это боле сложное явление, чем крестьянский локализм XIX века, и нередко сосуществует с национал - патриотическими настроениями, выраженными нередко в лозунге типа «Москва для москвичей!», «Россия только для русский!». Такое изменение в гражданской идентичности необходимо расценивать как кризис, который сопровождается появлением других социопсихо-культурных явлений, таких как национализм, антисемитизм, неприязнь к лицам «кавказской наружности» и т.д. К этому можно добавить широкое распространение ощущения потери, ностальгии, беспомощности, страха, горя, иногда просто беспредметной ярости и стыда. Среди перечисленных весьма разных эмоций стыд, согласно результатам различных социологических исследований, занимает особое место, что вполне можно объяснить, если принять во внимание плачевную экономическую ситуацию, военную ослабленность страны, когда-то являвшейся сверхдержавой. Граждане сегодняшней Российской Федерации до сих пор не оправились от колоссального ущерба, причиненного их патриотическому чувству, - именно чувство стыда свидетельствует, что пострадала человеческая сущность, его «Я», отрицательно сказавшееся на социокультурном содержании идентификационных процессов современных россиян.
У всех россиян есть одно непременное качество - российская идентичность. Более-того, спросив кого-либо, является ли он русским или нет, можно определить наличие или отсутствие у него российской идентичности. Российская национальная идентичность не определяется сочетанием ряда особенностей или главных черт характера. Напротив, это вопрос принадлежности или не принадлежности. Для многих факт принадлежности «материализуется» еще в детстве, когда ребенок узнает от родителей или других взрослых, что он-русский.
Из сопоставления данных трех этапов исследования видно, идентификация с «большой» родиной (национально-государственное самоутверждение и самоотождествление) с 1994 года заметно уступает место идентификации с «малой» родиной («место, где родился и вырос»). С этого же времени возросло значение «территориального» фактора. Видимо, это связано не столько с «почвенными» ориентациями, сколько с вполне актуальной проблемой утверждения российского места в постсоветском пространстве.
В переломной ситуации очень важна проблема идентификации человека в различных социокультурных, групповых, исторических рамках. В таких условиях она становится одной из самых напряженных.
Примечательно, что некоторые направления «горделивой» идентификации, как социальной, так и групповой («сын своего народа», «хозяин на своей земле», «специалист в своем деле», «член своей компании», «работник своего предприятия», «представитель рода человеческого»), спустя 10 лет представлены почти такими же числами. Чаще всего, как и ранее, упоминаются «поколенческие» оси идентификации (дети - родители), причем эти показатели возросли. Существенно укрепились «локальные» оси (свой город, район). Наиболее важным видится изменение национально-государственных рамок идентификации: «русское» не только вытесняет «советское» в качестве ведущего социального деноминатора, но отмечается значительно чаще, чем «советское» 10 лет назад. Видимо, в 1989-м признак «советского» указывался, скорее, как привычный и официальный, а признак «русского человека» к 1999-му приобрел значение некой спасительной гавани после периода замешательства и пертурбаций. Тенденция самоутверждения «русскости» (равно как и социальное содержание этого признака) видна и по другим данным исследования.
К настоящему времени структура и иерархия идентификационных предпочтений отражает иерархию признаков, наиболее характерных сегодняшнему самоопределению в социокультурной реальности.
Итак, поколенные солидарности, такие как семейно-ролевые, поколенческие, национальные, локально-поселенческие наряду со статусными (в последнем замере) более представительны в наблюдаемых статистиках, чем «новейшие», такие как солидарности с политическими единомышленниками и тем более солидарность со всем человечеством. Другими словами, зафиксирована стабильная доминанта реальных групп над воображаемыми и конструируемыми общностями, наиболее подверженными внешнему воздействию.
В исследовании фиксируется достаточно устойчивая иерархия социокультурной идентификации россиян. Доминирующую позицию в ней занимает идентификация с ближайшим социальным окружением - первичными и малыми группами (семья, близкие, а также люди своей возрастной когорты, товарищи по работе). Социокультурная идентификация политико-идеологического характера и идентификация предполагающая солидарность с крупными социальными общностями находятся на нижних ступенях иерархии.
Ситуация структурной и ценностно-мировозренческой неопределенности, усиленная глубокими переживаниями людей, утративших социальный статус, открывает широкое поле для манипуляций общественным сознанием и коллективным поведением. Базой для политических воздействий становятся идентичности, а не проекты (программы партий или политических лидеров).
В условиях нестабильности начинается поиск той социальной общности, которая позволила бы восстановить базовые ценностные основания, защитить от трудностей и превратностей жизни. В России, переживающей эпоху острой социальной нестабильности происходит обращение к микросоциальным основам функционирования общественной системы и такими группами становятся межпоколенческие общности - семья и этнос, которые выступают в период кризиса как «аварийные группы поддержки».
Рассмотрим такую особенность социокультурной идентификации современной российской личности как усиление роли идентификации личности с повседневным ближайшим социальным окружением (семья, близкие, люди своей возрастной когорты, товарищи по работе). Исследование доказало: россияне стремятся сделать все возможное, чтобы семья была материально обеспечена и сохранила свою целостность. Почти 2/3 респондентов заявили о наличии спокойной, благополучной, стабильной атмосферы в семье. Поколенные солидарности, такие как семейно-ролевые, поколенческие, национальные более представительны в наблюдаемых статистиках, чем солидарности с политическими единомышленниками и тем более солидарность со всем человечеством;
Если обратиться к исследованиям, то вполне очевидно, что в России в последнее время ценности приватной и обеспеченной жизни, ставшие артикулированными и общественно одобряемыми, сильно растут, эмпирических свидетельств тому достаточно. По данным опросов ВЦИОМ, наибольший процент получили такие ценности, как «семья, дом» (90 % - 1 место) и «деньги, обеспеченная жизнь» (85,8 % - 2 место) по сравнению, например, с «дело, профессия» (66,5 %), «происходящее в стране» (69,8 %). Другое исследование проблем системы ценностей, проведенное по всероссийской выборке, также свидетельствует о росте этих номинаций и их приоритетности и отрыве от ценностей трудовых.
Факт социальной и психологической значимости семьи, как малой социальной группы в семейно-ролевой идентификации признает непреходящую ценность семьи как социального института.
Исследование доказало: россияне стремятся сделать все возможное, чтобы семейная группа была материально обеспечена и сохранена как один из островков стабильности в их жизни. Почти 2/3 респондентов заявили о наличии спокойной, благополучной, стабильной атмосферы в семье против 1/3, отмечающей наличие в семье разногласий и конфликтов, недоверия друг другу. Респонденты не отмечают и заметного ухудшения внутрисемейных отношений в период социально-экономического кризиса в обществе. Так, о том, что супружеские отношения изменились к лучшему, сообщили 13% от числа всех опрошенных, к худшему - лишь 4%. В семье, несмотря ни на что, сохраняются любовь, теплота, взаимопомощь, взаимоуважение терпимость по отношению друг к другу.
Еще один подход к проблеме динамики ориентации - через установки на будущее детей. содержит в себе довольно богатую картину, отображающую смену предпочтений за 10 лет. В 1999 году по сравнению с 1989 годом заметны рост установок на возвышение, достижение, хватку, хитрость (в этом ряду, видимо, следует воспринимать и пожелание «быть счастливыми») и соответственное снижение популярности «советских» ориентации на скромность, общее благо, на «свой дом». Реже упоминаются честность, порядочность, прямота («говорить то, что думают», «быть самим собой»), чаще - память о «корнях», уважение к родителям.
Проведенное нами исследование направления формирования социокультурной идентификации в различных возрастных выборках также показало значительное увеличение встречаемости именно семейной идентификации. В частности, при ответе на вопрос «Кто Я» молодые респонденты (1625 лет) наиболее часто указывают на групповые идентификации (64,4 % ответов). В эту группу входят как идентификация с учебной и профессиональной группой («Я - студент», «Я - учитель» и т.п.) так и абстрактная групповая идентификация («Я - человек»). Второе место по частоте встречаемости и иерархии занимает семейная идентификация («Я - мать (отец)», «Я - сестра (брат)» и т. п.) - 58,2 % ответов. Третье место по частоте встречаемости здесь занимает отождествление себя как поклонника какого-либо музыканта, артиста. Интересно, что в данной возрастной выборке достаточно редко встречается гражданская идентификация («Я - русский», «Я - россиянин») - 30,3 % ответов. Таким образом, молодежь предпочитает описывать себя через субкультурные факторы, предпочтение музыкальных направлений, кумиров, материально-вещественных символов, а также через принадлежность к своей семейной структуре. Аналогичные результаты были получены и в ряде других исследований, в частности при поведении социологического опроса студентов РГТУ (1998 г.). Так 69 % студентов предпочли групповую идентификацию «Я - студент», 48 % - абстрактную общность «Я - человек», 43 % отождествляли себя через семейную структуру, 33 % отмечали свою будущую принадлежность к профессиональной группе. Обнаруженная в исследованиях система формирования социокультурной идентичности молодежи обнаруживает и подтверждает наличие уже не раз обозначенной в литературе проблемы - проблемы формирования у современной российской позиции гражданина своей страны, гражданского участия.
Испытуемые среднего возраста (26 - 45 лет) более склонны причислять себя к профессиональной группе, второе место, также как и в молодежной выборке занимает семейная идентификация. Этническая принадлежность в данной выборке обозначается 45,5 % испытуемых и занимает по частоте встречаемости третье место. Наиболее часто подобная идентификация встречается в старшей возрастной выборке (46- 65 лет), семейная идентификация по частоте встречаемости занимает здесь третье место. По всей видимости, эта тенденция связана со сформировавшимся ранее стереотипом причисления себя к макросоциальной общности, ведь еще 15-20 лет назад более 80 % населения в качестве ведущей идентификации отмечали «Я - гражданин Советского Союза». Достаточно низкий иерархический ранг данного типа идентификации в других возрастных выборках можно объяснить отсутствием внешних предпосылок для подчеркивания своей национальной принадлежности (все респонденты жители города Ставрополя были русскими).
Таким образом, результаты проведенного нами исследования демонстрируют значительную представленность семейно-ролевой идентификации во всех возрастных выборках, что позволяет нам определить ее как одну из ведущих оснований формирования процесса социокультурной идентификации личности в целом. На этом основании можно предположить, что именно семья становится той, наиболее близкой личности общностью, в которой человек получает психологическую поддержку и признание, в которой он может чувствовать себя уверенно и безопасно. Семья олицетворяет собой значимый источник эмоциональной опоры для ее членов, именно она дает человеку основания для формирования новой социокультурной идентификации, устойчивых оснований своей социальной жизни.
За последнее время изменились практически все референты моральной ответственности человека. Уровень осознаваемой ответственности «за родственников» почти не изменен и потому может служить точкой отсчета для оценки сдвигов в других параметрах. Наиболее заметными оказываются сдвиги, происшедшие между первой и второй волнами исследования - до 1994 года. За это время значительно слабее стали обозначаться показатели ответственности человека перед властью, страной, предприятием, этнической группой. В дальнейшем ситуация как будто стабилизируется - все, что могло измениться, уже изменилось.
В результате анализа исследований нами отмечено возрастание этно-национального аспекта в становлении культурной компетентности граждан, усиление роли личностного в этнической идентификации, например, «я - русский, потому, что я себя таковым ощущаю». Косвенным индикатором этнической идентификации личности в современном российском обществе являются этноконсолидирующие признаки идентичности (элементы национального бытия). У русских проживающих в республиках РФ, главной объединяющей с Россией категорией выступает не гражданская, а именно этническая принадлежность. Отметим также, что наряду с повышением значимости этнической принадлежности растет и уровень положительной самооценки нации. Это подтверждает тот факт, что для русского человека его этническая идентификация не теряет силу не зависимо от условий того общества, в котором он проживает.
Обнаруживается ориентация на социальные характеристики менталитета (образ жизни) и этнокультурной идентичности (язык). Судя по данным исследования, этническая идентификация приобретает относительную устойчивость и носит позитивную направленность, в частности, ставропольцы - русские (71 % участников опроса) довольны тем, что они русские и живут в России;
Разрушение «советских» рамок и стереотипов сознания - при неразвитости структур личностного самоопределения - почти с неизбежностью приводит к увеличению и даже гипертрофии функций национальной идентичности - прежде всего негосударственной (языковой, исторической, мифологической, этнической). Причем в условиях доминирующей в массовом сознании негативной и критической составляющей в данном случае востребованным оказывается «позитив», т. е. набор признаков, годящихся для опорной конструкции. Время «перестроечного гиперкритицизма, кажется, далеко и безвозвратно ушедшим: люди ищут, акцентируют или приписывают положительные качества.
Этническая идентификация является первоосновой национального самосознания русского народа. Каков же уровень этнической идентификации у современных русских? Рассмотрим его на примере Ставропольской выборки.
Судя по данным исследования, этническая идентификация достаточно устойчива и носит позитивную направленность, иными словами, русские - ставропольцы довольны тем, что они - русские и живут в России.
Так, 71 % опрошенных выражают удовлетворение своей национальной принадлежностью, всего лишь 3,3 % придерживаются противоположного суждения («нет»). Число уклонившихся от ответа («трудно сказать») - невелико и составляет 7,2 %.
Каждый пятый (20 %) не придает значения своей национальной принадлежности. 59% опрошенных не хотели бы жить в другой стране, число придерживающихся противоположного суждения невелико (17,4 %).
По данным исследования обнаружено превышение доли лиц, отдающих предпочтение этнокультурным и психологическим критериям идентификации над сугубо этническими. Однако их позиция еще не стала преобладающей. Так, если 37,2 % опрошенных полагают, что национальность следует определять «по желанию самого человека», а 32,6 % - «по родному языку», то для четверти выборки значимее происхождение, то есть национальность родителей («национальность отца» - 25,2 % и «национальность матери» - 26,5 %).
Как мы видим, сегодня на уровне массового сознания происходит ценностная борьба между сторонниками личностной идентификации («я - русский, потому, что я себя таковым ощущаю») и последователями традиционных взглядов на определение национальной принадлежности по происхождению.
Обращает внимание, что даже традиционные взгляды подверглись определенной коррекции по сравнению с православным обыкновением определять национальность «по отцу»: в нашем исследовании число тех, кто ориентируется на отцовское и материнское происхождение практически совпадает. По-видимому, это косвенный результат советской традиции «выбора» национальности по принадлежности любого из родителей.
Косвенным индикатором этнической идентификации личности в современном российском обществе являются этноконсолидирующие признаки идентичности, т.е. те элементы национального бытия, которые сближают одного этнофора с другими этнофорами своей национальности.
Этнодифференцирующие признаки идентичности имеют более отчетливый и единодушный характер предпочтения одних признаков другим.
Обнаруживается ориентация на державную идентичность, социальные характеристики менталитета (образ жизни) и наиболее поверхностный и очевидный уровень этнокультурной идентичности (язык).
Религия (для русских в подавляющем большинстве - православие) сегодня явно не выполняет той этноконсолидирующей функции как в дореволюционный период. Современный религиозный «ренессанс» в России, происходит не столько в православном (т.е. русском), сколько в общехристианском ключе, который ни как не может служить основанием для этнонациональной консолидации.
Антропологические характеристики, как мы видим, практически не значимы, и это косвенно подтверждает тот факт, что на уровне обыденного восприятия некая особая «русская внешность» не идентифицируется.
Язык, что вполне понятно, становится главным консолидирующим признаком.
В целом, сходная тенденция обнаружена и авторским коллективом под руководством проф. Л.М. Дробижевой при изучении этнической идентичности русских, проживающих в инонациональной среде.
Рассмотрим некоторые результаты отслеживания «образа наций», которые предлагаются программой «Советский человек». У исследователей была возможность сопоставить показатели трех опросов относительно «качеств русских» с данными 1999 года о том, какие характеристики респонденты приписывают сами себе.
Получается, что за прошедшие 10 лет русские «сделались» (в собственном массовом воображении) значительно более энергичными, гостеприимными, открытыми - простыми и даже более трудолюбивыми. Все эти сдвиги можно отнести к динамике комплекса самоутверждения. Его обратная сторона - переживание собственной униженности, которое стало более явным после опроса 1994 года. Зато реже респонденты бичуют себя за непрактичность и безответственность, чаще указывают на религиозность. При этом на протяжении всего времени на одном уровне сохраняется показатель лени как национальной черты. Интересно сравнение личных характеристик с общенациональными. Оно показывает, что «средний» человек считает себя более энергичным и трудолюбивым, лучше воспитанным, далеко не столь униженным, ленивым и безответственным, а также менее религиозным по сравнению со своими - воображаемыми, конечно, - соплеменниками. Обратимся теперь к другой группе показателей. Как видно из приведенного сопоставления данных трех этапов исследования, идентификация с «большой» родиной (национально-государственное самоутверждение и самоотождествление) с 1994 года заметно уступает место идентификации с «малой» родиной («место, где родился и вырос»).
Так же мы наблюдаем сужение национально-государственных рамок идентификации: «русское» (или «российское») вытесняет «советское». Разрушение «советских» рамок и стереотипов сознания при неразвитости структур личностного самоопределения почти с неизбежностью приводят к увеличению функции, как уже отмечалось, национальной идентичности (языковой, исторической, мифологической, этнической).
В результате дифференциации и дробности стратификационнной структуры российского общества наблюдается рост ценностей приватной и обеспеченной жизни, ставшей артикулированной и общественно одобряемой. По данным исследования системы ценностей, выявлено повышение номинации «деньги и обеспеченная жизнь» и ее приоритетность (85,8 % респондентов выбрали данную ценность) и снижение ценности труда (46,5 %). Одним из условий становления новой социокультурной идентификации современного российского гражданина это определение того, какого рода культурная компетентность требуется ныне живущим и следующим за нами поколениям россиян, то есть какой социокультурный тип общества с соответствующими параметрами социальной солидарности и личностной идентичности должен быть обеспечен.
Другим важным условием является понижение социальной значимости таких статусов личности как сословное происхождение, национальность, раса, вероисповедание. Эти признаки, ранее игравшие большую роль в становлении социокультурной идентификации человека, постепенно вытесняются в нишу сугубо приватных личностных проявлений. Поэтому основными составляющими социокультурной идентификации личности в подобном обществе становится психическая мобильность и культурная толерантность.
Остановимся немного подробнее на процессе идентификации, рассматривая «доход», «достаток» как новый параметр советской социокультурной идентификации. Собственная идентификация по уровню дохода строится на рационализации существующей реальности и своего места в ней.
Наиболее общую картину распределения ценностных ориентации показывают суждения о том, «чего не хватает» человеку в нашем обществе. Вполне естественно, что проблема материального достатка остается центральной и все больше беспокоит людей. Резкий спад интереса к политическим правам по сравнению с 1989 годом - по-видимому, результат массового разочарования в новых политических институтах: права как будто имеются, а реального улучшения положения и реального участия рядового человека в государственном управлении также нет.
Сложнее объяснить, почему столь значительно снизилось внимание к ценностям «трудолюбия» и «культурности». Вероятно, одна из составляющих такого сдвига - довлеющая ныне «критика критики» образца 1989 года, т. е. отрицание того национального самобичевания, которое было свойствен- но началу перестройки (и которое, скорее, имитировало, чем инициировало, реальное преодоление ценностных рамок «советского» традиционализма). Нынешняя востребованность «позитивных» опор массового мироощущения (как показывает и представленное выше сравнение характеристик нации) стимулирует тенденцию к более оптимистической оценке отечественного прошлого, в том числе и характерных для него трудовых и нравственных установок. Как бы следуя известному литературному персонажу, человек сего дня требует «не учить его жить». Значимость такой установки подкрепляется все более распространенной дискредитацией «учительствующих» (интеллигентских, либеральных и демократических) образцов и их носителей. Не следует, впрочем, упускать из виду все более существенное расхождение между установками, пожеланиями, демонстративными ценностями, с одной стороны, и реальностью, к которой приходится приспосабливаться, - с другой. Чаще всего жалуются на недостаток культуры и воспитанности наиболее образованные (21% из получивших высшее образование и только 7% из тех, у кого нет и среднего). Согласно мнению опрошенных в 1999 году, окружающие их люди чаще всего завидуют богатым (60%), удачливым (38%), занимающим высокое положение (25%), молодым и здоровым (20%), повидавшим мир (16%), талантливым, умным (15%), свободным, независимым (9%). Лишь 4% никому не завидуют.
Существуют лица, объективно являющиеся представителями того или иного трудового слоя - рабочие, служащие, специалисты, однако на уровне самоидентификации не соотносящие себя ни с одной из социальных групп.
Маргинальная группа находится на границе двух культур или субкультур и имеет некоторую идентификацию с каждой из них. Она отвергает определенные ценности и традиции той культуры, в которой возникает и утверждает собственную систему норм и ценностей.
Процесс маргинализации личности в постсоциалистическом обществе сопровождается потерей личностью субъективной идентификации с определенной группой, сменой социально-психологических установок. Можно выделить три группы, отмеченные разнонаправленным процессом социокультурной идентификации в трансформирующемся российском обществе.
I группа - стабилизирующая /или консервативная/. Ориентируется на сохранение профессии, специальности и в целом социального статуса. Ей присуща нулевая маргинальность.
II группа - понижающая. Ориентируется на любую, в том числе и менее квалифицированную работу. Такая готовность обуславливает понижение социального статуса. Здесь потенциальная маргинальность имеет отрицательное /минусовое/ значение.
III группа - продвинутая. Ориентируется на новую профессию, причем более квалифицированную и хорошо оплачиваемую. Характер готовности смены профессии направлен на повышение социального статуса, ее потенциальная маргинальность с положительным знаком.
Следует заметить, что существование многообразных социальных различий в современном развитии структурных отношений существенно влияет на социокультурную идентификацию личности.
В качестве особого критерия социокультурной идентификации можно выделить самочувствие человека, иначе говоря, его психологическую адаптацию к современной ситуации. Этот критерий часто перекликается с перечисленным выше (доход): человек может иметь хорошее самочувствие благодаря удовлетворенному материальному положению и интересной работе.
Социальное самочувствие людей - один из важнейших показателей характера процессов, происходящих в реформирующемся обществе, психологической вовлеченности различных групп населения в эти процессы или их отчужденности от доминирующих тенденций общественного развития. В связи с этим стоит привести репрезентативные данные Фонда «Общественное мнение», рисующие своего рода социальный портрет российских оптимистов.
В январе 1998 года «оптимисты» составляли 21 %, в январе 1999 года - 16 %, а в июле 2000 года - 29 % опрошенных. Эти данные, несомненно, отражают влияние августовского кризиса 1998 года на динамику общественных и личных настроений, а также эволюцию экономической и политической ситуации после кризиса, особенно после президентских выборов марта 2000 года.
Приведем данные, показывающие связь оптимизма с уровнем дохода.
Оптимизм, несомненно, возрастает с ростом доходов, однако эта корреляция далека от прямой пропорции, носит ограниченный и неустойчивый характер. В 1998 и 1999 годах доля оптимистов с более высокими доходами значительно превышала долю этой доходной группы по отношению ко всему населению, но летом 2000 года это превышение было намного меньше. В 1999 и 2000 годах доля оптимистов с наиболее низкими доходами была лишь ненамного ниже удельного веса данной доходной группы в выборке.
Очевидно, действие «материального» фактора, во-первых, в значительной мере перекрывается фактором возрастным: очень мало зарабатывающие молодые люди надеются на относительно быстрое улучшение своего положения. Во-вторых, сравнение опросов разных лет показывает, что определяемое политическими факторами улучшение общей психологической атмосферы в обществе (в 2000 году оно было связано с надеждами на нового президента) способно существенно уменьшить различие в уровне оптимизма наиболее бедных и относительно состоятельных слоев.
Гораздо более рельефно по сравнению с уровнем дохода проявляется действие другого фактора - образования. В 2000 году доля среди оптимистов людей с высшим, общим средним и средним специальным образованием ненамного (на 1 - 5 %) превышала долю последних в населении. Зато респонденты с образованием ниже среднего, составляя 21 % всей выборки, формировали всего 9 % от группы «оптимисты». Конечно, здесь тоже сказывается действие возрастного фактора; малообразованных больше среди людей старших возрастов. Так или иначе, наиболее трудно преодолимыми барьерами для активной жизненной позиции, для уверенности в своих силах и возможностях оказываются - наряду, разумеется, с индивидуальными психологическими особенностями - возраст выше среднего и низкий уровень образования. Люди, в ситуации которых сочетаются обе эти характеристики, если они не являются пенсионерами, чаще всего выполняют малоквалифицированный и неинтересный, нередко случайный, не дающий морального удовлетворения труд, и не рассчитывают как-то изменить свою жизнь.
Другой пример почти стабильного показателя - доля людей, считающих себя счастливыми. По данным исследования «Советский человек», счастливыми себя чувствовали 45% в 1989 году, 46% в 1994 году и 49% в 1999 году, считали себя несчастливыми, соответственно, 32%, 34% и 38%, а затруднялись с ответом 23%, 21% и 13%. Таким образом, доля считающих себя счастливыми практически стабильна - несколько меньше половины населения. Увеличение процента «несчастливых» в последние годы явно происходит за счет неопределившихся с ответом, т. е. - как можно полагать - за счет людей, не решавшихся демонстрировать свою обделенность радостями жизни «в целом». (При том, что люди довольно охотно показывают нехватку конкретных благ, денег, здоровья и т. д.) Как показывают международные сравнительные исследования, процент «счастливых» в разных странах (во многих из них, например в США и Японии, он значительно выше отечественного «стандарта») стабилен и сложным образом коррелирует с самооценками людей, страны, истории, мало связан с текущей социально-экономической или социально-политической конъюнктурой.
Ослабление солидарности с крупными социальными общностями, связанными с политикой вызвало резкий спад интереса к политическим правам по сравнению с 1989 годом - результат массового разочарования в новых политических институтах: права как будто имеются, а реального улучшения положения и реального участия рядового человека в государственном управлении также нет. За последнее время изменились практически все референты политической ответственности человека, значительно слабее стали обозначаться показатели ответственности человека перед властью, страной, предприятием, этнической группой.
Хотелось бы подчеркнуть, что нестабильность в экономике и политике существенно деформирует представления об их социальной направленности; классовая и групповая идентификация, которая в течение ряда десятилетий культивировалась в сознании и поведении людей, вытесняется индивидуальной, внутригрупповой, корпоративной. Очевидно, что идентичность личности формируется в российском реформируемом обществе по следующим направлениям:
- преодоление инерционности субъективных характеристик социально-структурных процессов, их подверженности влиянию многолетних идеологических стереотипов;
- отказ от унификации форм идентичности;
- переход к более самостоятельному субъектному суждению;
- высокий динамизм оценочных суждений, связанных непосредственно с динамичностью ситуации в целом;
- мультипликация этих суждений, определяемая как факторами социально-статусных позиций индивида, его социальной и конфессиональной принадлежностью, так и формирующейся новой системой социальной иерархии.
Следует заметить, что набор этих направлений может быть и разнообразнее, но в одном они едины - трансформация социально-экономических условий жизни постсоциалистического общества приводит к качественному изменению процесса социокультурной идентификации.
Несовершенство правового регулирования взаимоотношения граждан и основных социальных институтов, не зависимо от того, государственные они или «приватизированные», находит отражение в становлении процесса ценностно - политической идентификации. По мнению большинства опрошенных, Россия сегодня еще не является правовым государством.
Это печальный факт, но такова реальность. Негативные последствия подобной установки в том, что сегодня она лежит в основе формирования правовой культуры личности. В не правовом государстве право для человека не является ценностью.
Отсюда отчужденная идентификация масс с законом и нежелание его соблюдать. Вместе с тем 94,3 % опрошенных высказали предпочтение правовому государству. Эта позиция присуща всем поколениям. В проблемах связанных с трудностями в идентификации люди склонны винить, прежде всего, Б. Ельцина (34 %) и М. Горбачева (32 %). В перечне самых значимых событий последних лет наиболее положительно оценивается уход Б. Ельцина с поста президента России и избрание президентом страны В. Путина. К ставшему уже привычным за последние годы чувству социальной незащищенности осенью 2001 г. добавились переживания и опасения, связанные с внешнеполитической ситуацией. Так, более 70 % респондентов к концу 2001 года испытали тревогу в связи с угрозой международного терроризма и даже новой мировой войны. Во внутренней политике примерно 52 % респондентов опасаются нового финансового обвала, повышения цен на жилищно-коммунальные услуги, затягивания военных действий в Чечне. Таким образом, возможность возникновения новых кризисных ситуаций отрицательно воздействует на процесс социокультурной идентификации российского человека.
В этой связи стоит отметить, что социально-психологическое состояние россиян в гораздо большей степени предопределяет то, что называется их «политическим выбором», нежели их идеологическими предпочтениями. Во многом положительные перемены в процессе идентификации личности стали персонифицироваться в образе нынешнего президента страны В. Путина. Так, в 1997 - 1998 гг. более 70 % респондентов полагали, что «путь, по которому идет Россия - тупиковый, ведущий к деградации». Начиная с 1999 года, настроения тотального катастрофизма начинают меняться на более спокойные и умеренные оценки перспектив развития России. Осенью 2001 года уже 59 % полагали, что путь, по которому идет Россия, даст в перспективе положительный результат.
Разумеется, современная Россия еще далека до идеального уровня социокультурной трансформации. Сегодня мы фактически вернулись к решению задач середины прошлого века: формированию устойчивой национальной политико-экономической системы. Отсюда и актуальные параметры личностной социокультурной идентификации.
Исследования социологических центров в последнее время стали фиксировать определенную рационализацию и прагматизацию массового сознания, формирование общественного запроса на эффективную и дееспособную власть, которая нашла отражение в избрании президентом страны В. Путина. Это позволяет, хотя и с известными оговорками, охарактеризовать наступивший период как постпереходный, стабилизационный, по крайней мере, в той части, которая касается социокультурной идентификации.
Социокультурная идентификация личности в условиях современной трансформирующейся России характеризуется противоречивостью, неоднозначностью и самое главное незавершенностью. В условиях возрастания динамизма общественной жизни и многообразия культурно-исторического пространства социокультурная идентификация личности подвергается трансформации.
Обобщая результаты исследования, следует отметить, что процесс социокультурной идентификации личности в современной России претерпевает существенную трансформацию и формируется на основе опыта прошлого и настоящего.
Таким образом, к настоящему времени структура и иерархия идентификационных предпочтений отражает иерархию признаков, наиболее свойственных сегодняшнему самоопределению в социальной реальности: усиление роли ближайшего окружения, национальной компоненты и уменьшение - политико-идеологических компонент, рационализация своего места в имущественном расслоении.
АВТОР: Миранович В.Н.