Принципы исследования сущности и содержания феноменов «государственность» и «государственный интерес» как социально-правовых категорий

Различие объекта и предмета исследования выступает как различие между статикой и динамикой их вычленения из объективной реальности, различие между описанием внешней стороны изучаемого явления и выявлением его внутренней структуры, механизмов и логики развития. Отмечалось и то, что методология конкретного исследования всегда индивидуальна, в известной степени неповторима и уникальна именно потому, что неповторим не только «набор» ее компонентов, но и последовательность их «включения» в процесс научного познания для описания предмета. В этой связи раскрытие государственности как предмета исследования предполагает, прежде всего, раскрытие логики «включения» компонентов методологии в процесс познания ее сущности и содержания.

Исходным моментом здесь является формулирование концептуальной исследовательской позиции, т.е. реализация диалектико-мировоззренческого уровня методологии. Этот уровень, как уже отмечалось, образуют общие принципы познания в виде определенной системы предпосылок и ориентиров познавательной деятельности, обеспечивающих неразрывное единство диалектики, гносеологии и логики. Строго говоря, одна и та же система законов и категорий в диалектике выступает в качестве мировоззрения и принципов познания объективного мира, в гносеологии - как средство решения конкретных познавательных задач, в логике - как форма научного мышления. В этом отношении триада «диалектика - гносеология - логика» выступает средством объективного осмысления исследуемой реальности, предполагая конструктивную критику наличного знания о феномене государственности с целью совершенствования и развития этого знания. Однако не менее важна и самостоятельная роль мировоззрения, мировоззренческой позиции самого исследователя.

Трудно не согласиться с Д.А. Керимовым, что мировоззренческая составляющая методологии пока недооценивается в юридической литературе. Так, Р. Лукич, в своей монографии, посвященной методологии права, лишь вскользь упомянул о том, что, «стремясь к получению знаний эмпирическим путем, ученый обязательно руководствуется определенной философией, т.е. занимает определенную позицию по отношению к своему опыту». Столь беглое замечание не только не соответствует той роли, которую играет мировоззрение, миропонимание в методологии, но и не раскрывает авторскую позицию по поводу того, какой философией, какой системой миропонимания должен руководствоваться исследователь, стремящийся к объективному отражению реальности. Как бы отвечая на этот вопрос, В.Е. Чиркин отмечает, что ученые, независимо от того, осознают они это или нет, используют такую методологию, которая соответствует их мировоззрению, практическому опыту, идеологическим взглядам. Естественно, что это обстоятельство не может не накладывать отпечаток на то или иное понимание сущности государства и его институтов.

Как известно, мировоззрение - «это обобщенная, единая система представлений о мире в целом, о месте в нем человека, совокупность чувственных, интуитивных и теоретически осмысленных взглядов на сложные и противоречивые отношения человека к миру, самому себе и другим людям, понимание и эмоциональная оценка человеком, социальной группой и обществом смысла и целей своих действий». Именно сочетание чувственных, интуитивных и теоретических осмысленных взглядов на социум лежит в основе формирования классических теорий о сущности государства и государственной власти как его атрибуте. Интуитивным предчувствием разрушительного потенциала противоречий, на фоне которых будет развиваться общество, утрачивающее идеалы обычного права и общинной справедливости, проникнуты, например, взгляды многих древнегреческих философов, в частности, Гесиода, писавшего: «Правды теперь не существует, она изгнана», «днем и ночью лишь работа и нужда, всюду господствует насилие и зависть; лучше бы я не жил среди таких людей». Отсюда и мировоззренческая позиция платоновской трактовки восстановления справедливости путем создания жесткой схемы политического устройства государства, в котором справедливость обеспечивается посредством принуждения, основанного на законе.

Предложенная Платоном схема государственности и интересов государства ориентирована на эффективный контроль за поведением граждан с помощью иерархии охранительных механизмов и предоставления неограниченной власти философам-правителям в части распределения граждан по занятиям. Тем самым создается порядок, напоминающий обстановку военного лагеря, конфликт между светским и духовным решается через их слияние, противоречие между общественным и индивидуальным устраняется за счет максимального ограничения индивидуального. Путем строгого и тотального контроля и вмешательства правителей во все сферы человеческой жизнедеятельности (для чего обобществляются и жены, и дети, и имущество) Платон предлагал уничтожить разобщение людей, добиться солидарности всех интересов. По Платону, государство только тогда достигнет благополучия, когда каждое из его трех сословий осуществит добродетель {принцип государственности), соответствующую этому сословию по природе: правители станут олицетворением мудрости, стражи - мужества, а земледельцы и ремесленники - умеренности. Вследствие этого в государстве будет осуществлена и общая для всех людей добродетель справедливости, заключающаяся в том, что каждый на своем месте делает для общества и государства максимум полезного.

Жесткая схема политического устройства государства, по Платону, это и есть идеализация мировоззренческого рационализма, которая впоследствии мотивировала появление многих политико-правовых учений. Среди них следует в первую очередь назвать учения утопистов Т. Мора, Т. Кампанеллы, Ж. Мелье, Морелли, Д. Уинстэнли. Общая логика их рассуждений аналогична платоновской: от критики существующих порядков к выработке идеальной модели государственного устройства и «совершенных» законов, обеспечивающих законопослушное поведение граждан. В частностях же утопические проекты отличаются от идеальных построений Платона. Ближе к государству Платона «Город Солнца» Томазо Кампанеллы, где также обобществлены женщины, упразднена семья, функция воспитания детей осуществляется исключительно государством, контроль за умонастроениями граждан тяготеет к тотальному, что усматривается из порядков работы и передвижения только отрядами, проживания в общих помещениях, безусловного подчинения начальникам и поклонения правителю.

Что же касается других проектов, то они не были столь радикальными, а предлагали воплотить идеи ограниченности репрессии, справедливости, воспитательного значения законов, что, по мнению авторов, способствовало бы смягчению нравов и снижению интенсивности общественно опасных проявлений. «Законов у нас мало», - пишет в «Утопии» Т. Мор. Один из подзаголовков в книге Морелли «Кодекс природы, или Истинный дух ее законов» гласит: «Законы о наказаниях столь же немногочисленные, как немногочисленны нарушения долга, столь же мягкие, сколько действительные».

В основе законов - понятия чистоты нравов, умеренности, трудолюбия, поэтому тяжкими посягательствами, караемыми смертью, признаются изнасилования (Д. Уинстенли) и повторные прелюбодеяния (Т. Мор). В остальных случаях применение смертной казни резко ограничено как характером деяния, так и необходимостью получения согласия осужденного на приведение приговора в исполнение (Т. Кампанелла). Другие наказания не отличаются жестокостью и рассчитаны, скорее, на то, чтобы побудить преступника покаяться, а не заставить его страдать. Таковыми были заключение в пещеру, построенную на кладбище (Морелли), принудительные работы, обращение в слугу на определенный срок (Д. Уинстэнли), выговор, отстранение от общей трапезы, запрещение общаться с женщинами (Т. Кампанелла).

Даже встречающиеся среди видов наказания изгнание, бичевание, отдание в рабство, заключение в башню несравнимы с той реальной карой, на которую Генрих VIII осудил своего недавнего лорда-канцлера Т. Мора. Приговор гласил: «влачить по земле через все лондонское Сити и Тайберн, там повесить его так, чтобы замучился до полусмерти: снять с петли, пока еще не умер, отрезать половые органы, вспороть живот, вырвать и сжечь внутренности. Затем четвертовать его и прибить по одной четверти его тела над четырьмя воротами в Сити, а голову выставить на лондонском мосту».

Неразрывная связь между мировоззрением и предлагаемыми моделями «обустройства государства», репрессивной составляющей государственной власти лежит в основе карающего императива И. Канта, назвавшего одну из глав своего трактата «Религия в пределах только разума» - «Человек по природе зол». Миропонимание лежит и в основе рассуждений С.Ю. Витте: «Человек - существо крайне сложное. Нет такого негодяя, который когда-либо не помыслил и даже не сделал чего-либо хорошего. Нет также такого честнейшего и благороднейшего человека (конечно, не святого), который когда-либо не помыслил и даже при известном стечении обстоятельств не сделал гадости».

Мировоззрение лежит и в основе представлений российских дореволюционных философов и правоведов о сущности государственной власти. Так, в представлениях B.C. Соловьева, государство представляет собой «общественное тело с определенной организацией, заключающее в себе полноту положительного права или единую верховную власть», причем три ветви государственной власти - законодательная, судебная, исполнительная - должны быть дифференцированы и разделены, но в то же время сведены к высшему единству через одинаковое их подчинение единой верховной власти. Такое разделение и, одновременно, соподчинение необходимо, по Соловьеву, для реализации основной задачи государства, связанной с заповедью милосердия: «помогать слабым, защищать угнетенных, благотворить неимущим». Поэтому-то цель государства для Соловьева категория не только относительная, формально-юридическая, но и абсолютная, религиозно-нравственная.

Еще один срез мировоззренческой составляющей при рассмотрении сущности государства российскими государствоведами - державность государственной власти. Так, еще в начале XIX века М.М. Сперанский в «Плане государственного преобразования» писал: «Существо власти исполнительной требует по всей необходимости единства. Почему нет сомнения, что в России вся исполнительная власть должна принадлежать власти державной». Державный характер государственной власти в России уже в наше время обосновывают К.С. Вельский и А.М. Величко, используя правда, различную аргументацию, имеющую, однако, общие корни - критику предшественников и современников за «утрату национальной идеи» и приверженность западной науке.

Так, К.С. Вельский критикует позиции тех административистов от Н.Ф. Рождественского до Д.Н. Бахраха, взгляды которых, по его мнению, сформировались под воздействием западноевропейских концепций, а поэтому «оторваны от родной почвы». А.М. Величко, рассматривая философские взгляды на государство и право B.C. Соловьева, Н.А. Бердяева, П.Ф. Флоренского, Н.О. Лoccoгo, С.Н. Булгакова, и др., приходит к выводу, что «эта философия как раз никакого отношения к Русской идеи не имеет», поскольку она - светская, «хотя и взыскующая по христианству». Подобные рассуждения приводят Величко и Вельского к весьма любопытным выводам, на наш взгляд, не имеющих ничего общего с научным анализом государственности и природы государственной власти.

К.С. Вельский, например, пишет о «первородстве» исполнительной (административной, управленческой в его определении) власти и подсобном характере законодательной и судебной власти. Критикуя французского государствоведа XIX века Эсмана за ошибочное, с точки зрения К.С. Вельского, присвоение им «пальмы первенства» судебной власти, он апеллирует к трудам «богословов, философов, юристов и биологов и реальной жизни».

Если уж обращаться к трудам христианских богословов, юристов, реальной жизни и истории человеческой цивилизации, следует вспомнить, что в древнейшем обществе вся власть - и административная, и «законодательная», и судебная - сосредотачивалась в одних руках, будь-то вожак племени или царь, а в древнем Риме полицейские учреждения были наделены юрисдикционными полномочиями. В Новом Завете, в Книге «От Матфея святое благовествование», находим любопытное свидетельство «разделения властей»: «Мирись с соперником своим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя служителю, и не ввергли бы тебя в темницу».

Тезис о «подсобном» характере законодательной и судебной власти, а также о культуротворческих функциях государственного и гражданского права в особых комментариях не нуждаются. Отметим только, что без законодательной и судебной власти нет и не может быть правового государства, а деятельность исполнительной власти превращается в ничем не ограниченный произвол и беззаконие. Утверждение Вельского об экзистенциональности административного права и приближающегося к нему в этом смысле уголовного права при отрицании связанности с бытием и существованием человека гражданского права не выдерживают никакой критики.

Весьма сомнительны и сентенции А.М. Величко по поводу социальной природы таких государственных образований, как империи. В его трактовке формирование империй, захват новых территорий, присоединение «малых народов», обусловлены не только «государственными, национальными интересами, мерами предосторожности, безопасности», но некоей мессианской ролью имперообразующей нации, несущей «инородцам» высокие образцы культуры и духовности. Великие империи древности, по Величко, само разрушались именно потому, что имперообразующее их нации не осознали своей исторической роли и не смогли дать покоренным народам «ничего более высокого, но лишь очередной образчик языческой культуры». Иная ситуация, продолжает автор, в христианских империях: «при всех недостатках, которые нам демонстрировала политика российской, австрийской, германской, английской, испанской империй, их созидательная деятельность - по положительным результатам - не идет ни в какое сравнение с древними империями: персидской, македонской, египетской».

Такая констатация лишена исторической правды по двум причинам. Во-первых, определенная созидательность характерна не только для христианских, но и исламских империй, в частности, империи Саманидов (IX - X вв.), фактически сформировавшей государственность в Средней Азии. Во- вторых, «империализация», будь то христианская или исламская, всегда несет в себе негативные последствия для тех наций, народностей и государственных образований, которые подвергаются ей насильственно, а империи создаются, как правило, именно насильственным путем. О таких последствиях свидетельствует, в частности, геноцид и подавление национально-освободительных движений, например, в Индии, введение «черты оседлости» в России, разрушение национальной культуры индейцев в США и т.д. А.М. Величко объясняет подобные факты «уклонениями от христианского учения», хотя их природа лежит в самой сущности империи и имперского мышления, в том социально-правовом механизме, который создает и поддерживает империю, как раз и не обеспечивая, вопреки мнению отдельных авторов, ни общность культуры, ни равенство всех граждан перед законом и верховной властью. Великие империи древности распались потому, и Величко прав, что при их создании превалировали материальные причины объединения. Но и современные империи распались потому, что были созданы преимущественно насильственным путем и поддерживались карательным насилием центральной власти, ослабление которой в СССР привело к фактическому саморазрушению имперской государственности.

Что касается «национальной почвы», утраченной, по словам К.С. Вельского, в государственно-правовых воззрениях и дореволюционных и современных российских правоведов, и «разрушительного влияния западных идей» на российскую правовую и политическую науку, которая, по мнению А.М. Величко, «не только не рождает новых идей, но и не представляет свидетельств самостоятельного философского подхода к изучению общественных явлений», то это - некорректное в научном отношении продолжение перенесенного в наши дни спора между славянофилами и западниками.

Спор о национальном и западническом духе в подходах к государственному устройству возник не сегодня и даже не вчера. Известная формула министра народного просвещения в правительстве Николая I графа С.С. Уварова: «Православие. Самодержавие. Народность», впоследствии названная «русской идей», наиболее четко была выражена в политических концепциях славянофилов.

Славянофилов можно, очевидно, назвать самыми последовательными наследниками идей самоопределения, самобытности и иной «самости» России, включая политико-правовой аспект. В этой связи славянофилы намеренно шли на обострение вопроса в плане противостояния Восток - Запад. Главной особенностью России они считали «общинное начало». Россия изображалась как совокупность «миров», связанных единством понятий, убеждений, обычаев, заменявших создаваемые государством законы, к которым славянофилы относились весьма критически. «Законы, - отмечал А.И. Кошелев, - для нашей администрации представляют весьма удобный арсенал, из которого, смотря по потребностям, они выдвигают нужные орудия; но перед волею начальства или перед государственными (т.е. их собственными) соображениями законы - ничто».

Национально-историческими институтами славянофилы признавали не представительную власть, а самоуправление и общественное мнение. Они полагали, что русский народ, ориентированный на внутреннюю свободу, низко оценивает существование земной власти, считая ее неизбежным инструментом порядка. В альтернативе целью или средством являются политические свободы. Народ отвергает эту цель, ибо высшая цель для него - внутренняя правда и свобода.

Нетрудно заметить, что славянофилы идеализируют народ и общинность, выстраивая некий образ сакральной утопии. Однако в их идеях немало точных суждений, в том числе провиденциалистского характера, как бы списанных с натуры современного политического мира России и ряда национальных государств, возникших на постсоветском пространстве. Например, А.С. Хомяков полагал, что идея парламентского государства приводит к законодательному «замусориванию» (парламентарии издают неимоверное количество разных законов и декретов). Это, в свою очередь, ведет к полному разрыву между внутренним чувством справедливости и номинальным правосудием. Нагромождение законов не может решить проблему преступности, последняя усугубляется в силу неразрешенного и усиливающегося конфликта между правительствами и подданными, искушенными политическими декларациями. Упование на юридические законы славянофилы считали проявлением западного антропоцентризма, веры в рациональное начало, в торжество разума, что, в принципе, омертвляет совесть. «Российская государственность, - писал Иван Солоневич, - строилась на Православии, а не на юриспруденции. Все попытки перевода с православного языка на язык «конституций» суть попытки безнадежные».

Образу самобытной России, созданной славянофилами, западники противопоставляют унылую картину «одичания» Россия, по их мнению, была и находится на периферии истории, причина чего заключается как раз в ее сакральности. В целом для западников характерно известное принижение исторических достижений России. Так, Чаадаев писал: «Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили». Несмотря на весь ничем не оправданный, с нашей точки зрения, пессимизм рассуждений о роли российской духовности в формирование идей государственности, именно в работах «западников» ставятся задачи активного реконструирования общества и построения правовой конституционной государственности.

Мы не ставим своей задачей подробный анализ российской правовой мысли по вопросу государственности - эта задача выходит за рамки нашего исследования, к тому же она уже успешно решена. Для целей нашего исследования важнее подчеркнуть научную некорректность абсолютизации тех или иных мировоззренческих взглядов и подходов к проблемам государственно-правового строительства вообще, современной России и национальных государств, возникших на постсоветском пространстве, в частности. Нельзя идеализировать славянофилов, стоящих на позициях «национальной почвы» и отвергающей все западное; нельзя отрицать конструктивность многих идей западников, впитавших в себя принципы демократии и правопорядка как естественных условий нормальной жизнедеятельности общества.

Обращаться сегодня к анализу российской государственности с позиций теологии, превознося «имперское бытие», как это делает А.М. Величко, или отвергать парламентаризм в современной России, как это делает К.С. Вельский, значит возвращаться либо во времена Древнего Мира или в эпоху Средневековья, либо к самым темным временам российской истории, к временам «свирепой грозы» Иоанна IV или к периоду «царствования» Сталина, которые обосновывали идею надзаконности верховной власти теоретически и реализовывали ее практически, осуществляя акции, поражавшие своей жестокостью современников.

Экскурс в мировоззренческие установки ученых, лежащие в основе их научных, политико-правовых, нравственных воззрений о государстве, праве, устройстве государственной власти и государственном порядке, можно продолжить, однако и изложенное делает понятным, как, используя мировоззренческую составляющую философской методологии, мы получаем возможность оценить целостную картину отражения общественного бытия в правовой науке в системе определенных политико-правовых, нравственных, этических координат, таких, как добро и зло, право и закон, справедливость и произвол. Это тем более важно, что становление и развитие государственности во всем мире, в том числе и на постсоветском пространстве, как составная часть процесса правотворчества и правореализации идет не только по линии «законно - незаконно», но и по линии «справедливо - несправедливо», «нравственно - безнравственно», «гуманно - антигуманно».

Диалектическая составляющая методологии исследования государственности предполагает использование принципов и законов диалектики при рассмотрении сложной системы взаимосвязанных факторов, определяющих процессы возникновения и эволюции конкретного государства и государственности в целом. Диалектика как философская теория об универсальных связях бытия базируется, как известно, на трех основных принципах: материального единства мира, всеобщей связи и взаимной социальной обусловленности явлений, развития, а также на законах, имеющих всеобщий характер, т.е. одновременно действующие в природе и обществе, в познании и мышлении - единства и борьбы противоположностей, взаимного перехода количественных и качественных изменений, отрицания отрицаний.

Использование законов и принципов диалектики позволяет раскрыть сущность социальной формы движения материи, отражающей диалектику развития системы общественных отношений, и, следовательно, проследить генезис исторических форм понимания, формирования и развития государственности; исследовать источник, импульс самодвижения и саморазвития всего существующего, в том числе и государства как социально-правового феномена, и, следовательно, «выйти» на противоречия, свойственные любому объекту, явлению или процессу, причем не на формально-логические противоречия, связанные, например, с неточностью формулировок, а на противоречия диалектические, указывающих на наличие противоположных сил и тенденций, обуславливающих развитие государства и государственности, в частности, сложное сочетание дезинтеграционных и интеграционных процессов, характерных для современного этапа развития мирового сообщества, или противоречия между формой правления и формой территориального устройства.

Диалектический подход к исследованию государственности необходим прежде всего потому, что сущностные характеристики государственности и их формально-юридическое закрепление в законодательных актах неразрывно связаны с динамикой развития самого социума, уровнем развития его духовной и материальной культуры. Эта социодинамика в конечном итоге и предопределяет, с одной стороны, эволюцию представлений о праве и государстве, с другой стороны, эволюцию конкретных организационно-правовых форм государства и юридического механизма его функционирования.

Едва ли нуждается в дополнительной аргументации то обстоятельство, что именно уровень развития культуры древнегреческого общества с его верой во всесилие богов предопределил морализм платоновских «Законов», на страницах которых человек выступает как некая бессловесная и бездушная кукла в их рука; он до того ничтожен, беспомощен и слабосилен, что может действовать только по приказанию свыше. Отсюда и та цель, которую Платон определяет для государства, и предлагаемая им структура государственной власти.

С одной стороны, тотальный контроль и беспрекословное подчинение, ибо «никто никогда не должен оставаться без начальника - ни мужчины, ни женщины. Ни в серьезных занятиях, ни в играх никто не должен приучать себя действовать по собственному усмотрению; нет, всегда - и на войне, и в мирное время - надо жить с постоянной оглядкой на начальника и следовать его указаниям». С другой стороны, жесткая реакция на нарушение установленных правил поведения: за дезертирство и трусость - запрет служить в войсках на будущее время, всеобщее бесчестье и штраф в зависимости от имущественного состояния преступника; для вольноотпущенника, состояние которого оказалось больше, чем у того, кто отпустил его на свободу, - смерть; для тех, кто занимается двумя ремеслами сразу, - тюрьма, штраф или высылка; за злословие, крик и ругань - избиение} за препятствие приводить в исполнение решение суда - смерть; за намерение убить другого человека, хотя бы это убийство и ограничилось только ранением, - смерть или высылка; за нежелание жениться до 35 лет - штрафы и бесчестья.

В соответствии с «принципами государственности», проистекающими из трех начал человека - разумности, ярости и возделывания, Платон строит систему государственных функций, определяя три сословия, необходимые для их реализации: правителей, стражей и производителей (ремесленников и земледельцев).

«Система добродетелей, - писал Габриэль Тард, характеризуя социальную сущность государства, - так же, как и система преступления и порока меняется вместе с ходом истории». В истинности этих слов нетрудно убедиться, если вспомнить отношение государства, например, к проституции (от поощрения храмовой ритуальной проституции до ее законодательного запрещения), к развитию науки («преступления» Сократа, Дж. Бруно, Галилея, отечественных генетиков), общественным нравам (известные законы Юлия Цезаря, направленные против роскоши и обжорства, или положения ст. 122 Регламента Главного магистрата 1721 г., в котором полиции предписывалось строго следить за тем, «чтобы молодые и младшие почитали старших и старых, чтобы дети повиновались родителям, а слуги своим господам и хозяевам». Соответственно этим представлениям менялась сущность государства, обуславливая возникновение и государств полицейских, и государств правовых.

Реализация принципов и законов диалектики позволяет обеспечить научный поиск ответа на вопрос, почему, начиная с XVIII века развитие российской государственности, пользуясь выражением М.В. Ильина, «оказалось как бы зажатым между еще не отпускающей на свободу традицией царства и реальностью империи, уже успевшей подавить начала современного государства», или как и почему накапливались количественные противоречия между декларированными в Конституции СССР принципами федерализма и фактическим унитаризмом, приведшие к качественным изменениям советской государственности - распаду СССР и образованию на постсоветском пространстве независимых государств.

Следует еще раз подчеркнуть, что «включение» тех или иных компонентов методологии в процесс исследования государственности является не самоцелью, а средством раскрытия ее сущности, т.е. того, что это явление есть само по себе в отличие от всех иных явлений. Методология и является тем научным инструментарием, который позволяет познать механизм формирования государственности и государственных интересов как самотождественнных социально-правовых феноменов.

Обращаясь к рассмотрению этого механизма, мы, прежде всего, не можем игнорировать единство государства и общества на уровне фундаментальных генетических связей (связь возникновения, функционирования, развития) хотя бы в силу их универсальной социальности. Тривиальность этой констатации на первый взгляд очевидна: социальность общества и государства «самоочевидна» и интуитивно понятна, но эта тривиальность - кажущаяся, поскольку в познании общественной жизни людей исследователь сталкивается со многими трудностями, одна из которых - многозначность понимания и трактовок самих терминов «социальность», «общество», «государство».

Так, термин «социальное» употребляется в нескольких несовпадающих смыслах, например, как антитеза понятия «культурное», как это делал Питирим Сорокин, отличавший социальные системы, или системы «взаимодействующих людей», от культурных систем, или систем «взаимосвязанных идей». Иное понимание социального характерно для М. Вебера, который ассоциирует его с коллективностью, считая социальным «только то действие, которое по своему смыслу ориентировано на поведение других», и отказываясь считать социальным действием «уединенную молитву человека» и даже дорожное происшествие - случайное столкновение двух велосипедистов. Термин «социальное» применяют и для обозначения особой сферы общественной жизни людей, так называемых «социальных процессов», которые многие социологи отличают от процессов экономических или политических.

Не менее многозначно и употребление термина «общество». В современной лексике обществами могут называть и национально-государственные образования, существующие на политической карте мира (российское или таджикское общество, христианское или исламское сообщество), и коммерческие структуры (акционерное общество, общество ограниченной ответственности), и добровольные объединения людей по профессиям или интересам («общество филателистов», «общество любителей поэзии» и т.д.). С трудом поддается подсчету и число трактовок термина «государство». Исследователи, придерживающиеся нередко противоположенных взглядов на механизм формирования государственности и типологию государств, едины, пожалуй в одном - государство возникло в результате развития общества. Соответственно, именно в понимании эволюции общества заключено понимание эволюции государства.

Что же понимается под обществом как сложным саморазвивающимся системным явлением? Анализ трудов по философии и социологии убеждает в том, что термин общество используется в них в нескольких взаимосвязанных смыслах, отличающихся друг от друга уровнем абстракции, теоретического обобщения.

С социально-философской точки зрения обществом могут именоваться реальные субъекты исторического процесса в виде конкретных самодостаточных социальных организмов, имеющих вполне определенные координаты в пространственно-временном континууме человеческой истории (именно их имеют в виду, когда говорят о немецком, российском или японском обществах). Иной уровень абстракции используется в том случае, если осуществляется переход из сферы реалий в сферу универсалий и тогда обществом именуются исторически-конкретные типы социальной организации («феодальное общество», «капиталистическое общество» и т. п.). Еще один шаг по лестнице абстракций ведет к созданию логической модели «общества вообще» идеального типа, синтезирующего существенные свойства и признаки любого самодостаточного социального коллектива, существовавшего, существующего или способного существовать в истории независимо от ее стадиальных и региональных характеристик. Во всех этих случаях термин «общество» используется для обозначения форм социальной коллективности, реальных или типизированных сообществ людей.

Имеется еще одно понимание общества, в котором оно обозначает нечто более абстрактное, чем форму коллективного существования людей. Этот высший уровень абстрактного связан с антитезой «общество - природа», которая служит средством классификации явлений по их принадлежности к различным формам существования, уровням организации окружающего нас мира. Планетарная система или сила тяготения принадлежат к миру природных реалий, в то время как гидростанции, армия и полиция, симфоническая музыка, судебные учреждения или совесть принадлежат обществу, представляют собой общественные явления, отсутствующие в царстве природы.

В таком, наиболее широком понимании, термин «общество» представляет собой уже не модель социальной коллективности, а модель «социальности вообще», т.е. системную совокупность свойств и признаков, присущих явлениям и коллективной, и индивидуальной жизни людей, благодаря которым они включаются в особый мир, выделенный из природы и от природы отличный. В таком значении термин «общество» совпадает с понятиями «надорганический мир», «социокультурная реальность», «социальная форма движения материи», «социум», с помощью которых разные философские, социологические, правовые школы передают субстанциальную специфику неприродных реалий нашего мира.

Итак, в самом широком из своих категориальных смыслов термин «общество» обозначает социальность вообще, социум, или особый род бытия в мире. Наряду с этим существует более узкое понимание общества как организационной формы действительного бытия социального - ее зарождения, воспроизводства и саморазвития. Как представляется, при анализе государственности нам следует опираться и на широкое, и на узкое понимание общества, сделав два методологически принципиально важных уточнения.

Первое. Формирование социального бытия связано с человеком, с человеческой деятельностью как социальной активностью людей, которая является решающим фактором «сотворения» человеком своей - социальной - среды обитания, своей «второй природы», позволяющей ему выжить и сохранить себя как биологическое существо в природной среде. В силу приспособительно-адаптационного и преобразовательного характера человеческой деятельности важнейшим условием этого процесса является способность живых существ, объединенных в устойчивые социальные коллективы, вырабатывать систему биологически не заданных социальных регуляторов поддержания общественной жизни, своего рода охранительных норм, обеспечивших первым людям выживание, с одной стороны, в суровых природных условиях, а с другой, в условиях «зоологического индивидуализма).

Охранительные нормы содержали обращенные ко всем членам племени, рода требования воздерживаться от действий, представляющих опасность для первобытного сообщества. Эти требования, являясь результатом, с одной стороны, общественного осознания страха перед опасными действиями, с другой, - опыта совместной деятельности по пресечению такого рода действий, выступали первоначально в форме табу - строжайших, непререкаемых, общеобязательных запретов, содержащих одновременно моральные, религиозные, экономические и физические санкции. Неслучайно поэтому табу нередко рассматривают в качестве протоправовых норм, а их роль, как и роль, отводимая праву, «зависит от того, каким видится обществу вселенная и человек».

Запреты служили гарантом эволюционного развития человека, общества и государства. Например, табу на инцест, как показывают исследования К. Леви-Стросса, явился тем тотальным социальным фактом, который выделил человека из мира природы и способствовал структурализации общества. Интерпретируя это обстоятельство, А.П. Бутенко пишет: «Во-первых, нельзя опровергнуть того, что запрет инцеста был сознательным выходом из длительного исторического развития, показавшего, что кровосмешение ведет к вырождению рода, ставит на грань гибели.

Во-вторых, чтобы осознание вреда кровосмешения превратилось в его практическое исключение, нужны были - и в этом тоже не приходится сомневаться - весьма суровые меры общественного воздействия.

В-третьих, когда идет речь о становлении государства, исходный признак которого - наличие особых групп людей, применяющих от имени общества насилие по отношению к другим членам общества, не только нельзя исключить, но есть все основания считать, что именно те родовые органы, которые выполняли крайне важную общую функцию - поддерживали запрещение как посредством насильственного пресечения кровосмешения внутри рода, так и путем развития связей с иноплеменниками в целях взаимообмена женщинами - были, независимо от наличия или отсутствия частной собственности и классов, древнейшими элементами новой, нарождавшейся государственной структуры».

Следуя избранной нами логике рассуждений, мы «выходим» на так называемый кулъторологической и цивилизационный подход к типологии государства, получивший распространение в постсоветской юридической литературе. Истоки этого подхода лежат в учениях о цивилизациях, различно трактуемых в марксистской и немарксисткой (Н.Я. Данилевский, А. Тойнби, Ж. Даниел, Р. Арон, О. Тоффлер) литературе. Критически оценивая возможности обосновать целостную типологию государства и права исходя из учения Тойнби об автономных цивилизациях, B.C. Нерсесянц отмечает, что, следуя этой логике, в лучшем случае можно говорить о разрозненных типах организации власти и нормативной регуляции в соответствующих локальных цивилизациях, в противном случае Тойнби и его последователям следует признать наличие в человеческой истории некой единой цивилизации, компонентами которой являются самобытные цивилизации отдельных сообществ и народов. Отмечая, что в учении Тойнби отсутствует специальное исследование проблем права и государства, B.C. Нерсесянц делает вывод о том, что на его основе в юриспруденции нельзя строить теоретически и общезначимую типологию государства и права.

Разделяя в целом позицию B.C. Нерсесянца, считаем необходимым обратить внимание на следующее. Цивилизационно-культурологический подход рассматривается нами как основа не типологии, а понимания государства и государственности. Идеи Тойнби об автономности цивилизаций обусловлены, по нашему мнению, разнообразием цивилизаций, которые определяют развитие общества. Однако это разнообразие, исключающее глобальную стандартизацию и унификацию фундаментальных понятий, в том числе и тех, которыми оперирует правоведение в рамках различных правовых систем и культур, включая такие, как право и государство, предполагает существование некоторых универсалий в подходах к пониманию общественного бытия и правовой реальности, т.е. то цивилизационное единство в человеческой истории, о котором пишет B.C. Нерсесянц.

По мнению академика Н.Н. Моисеева, «ключом» универсалий в отношениях между людьми является представление о том, что общество - естественная составляющая биосферы, развивающаяся вместе с ней, а люди, при всей их непохожести, являются представителями одного и того же биологического вида, взаимодействующего с Природой, следуя в целом некой единой логике. Соответственно этому можно считать, что «ключом» универсалий применительно к пониманию государства является социальное бытие людей, наличие человеческого сообщества или социума как антитезы природы и природного, как «организационной формой совместной деятельности людей». Совместная жизнедеятельность людей как способ сохранения и воспроизводства социального на всех ступенях развития человеческой цивилизации всегда была связана с упорядоченными социальных отношений. Поэтому общественные отношения - это всегда упорядоченные социальные отношения между людьми. Нет этой упорядоченности значит нет и самих общественных отношений, нет человеческого общества как надорганической реальности, выделенной из природного, органического мира. Что же обуславливает и обеспечивает эту упорядоченность?

«Человеческому сообществу, - отмечает Р.А. Ромашов применительно к предпосылкам возникновения государства, - для того, чтобы избежать самоуничтожения в результате «войны всех против всех», был необходим специальный механизм, способный, с одной стороны, ограничить права и свободы членов сообщества, защитив их тем самым от посягательств кого бы то ни было, а с другой, - обладающий реальной возможностью обеспечить в обществе определенный порядок, используя для этого имеющиеся силы и средства».

В этой связи можно сделать вывод о том, что возникновение государства как определенной социальной субстанции, способной формировать общеобязательные нормы поведения и добиваться их реализации, обеспечивая упорядоченность общественных отношений, является логическим звеном процесса создания людьми биологически не заданного механизма существования, обладающего приспособительно-адаптационными и преобразовательными свойствами. С точки зрения теории права и государства этот механизм можно рассматривать как диалектику соотношения содержания и формы: право выступает как содержательная характеристика нормированности поведения людей и упорядочения социальных отношений между ними, государство - как организационная форма реализации этой нормированности, обеспечения государственно-правового порядка. В этой «связке» право выполняет еще одну роль - юридически закрепляет многоуровневую систему интересов (публичных, корпоративных, личных), которая составляет один из срезов государственно-правового порядка и должна обеспечиваться государственным механизмом.

Здесь мы находим ключ и к пониманию различий между терминами «государственность» и «государство». По нашему мнению, высшему уровню абстрагирования - пониманию общества как «социальности вообще», соответствует и предельно абстрактное представление организационных форм реализации социальной нормированности и обеспечения государственно-правового порядка - «государственность» или «государственность вообще». Этот уровень, абстрагируясь от формально-юридической и организационной определенности государства в конкретной стране и на конкретном историческом этапе развития общества, позволяет рассматривать государственность как социальный феномен общественной жизни. Категория «государственность» таким образом в самом широком своем значении является своеобразным синонимом организации социальной жизни людей на различных этапах эволюции человеческой цивилизации без относительно к ее автономности с точки зрения территориально-пространственных и культурологических координат.

Сказанное не следует рассматривать как отсутствие у государственности специфических признаков, отличающих ее от иных форм социальной коллективности, например, от семьи. Этими признаками являются институты публичной власти, обеспечивающие, в том числе и с помощью принуждения, соблюдение всеми членами сообщества санкционированных ею общеобязательных правил поведения. Использование этого уровня абстрагирования позволяет говорить о наличие государственности и в древнейших цивилизациях, и в современном индустриальном и информационном обществе. С этих позиций мы может реконструировать и описывать такие формы государственности, как, например, родоплеменные союзы древних согдийцев или парфян, талышей, гилянцев или мазендаранцев, на основе которых складывались современная государственность Узбекистана, Туркменистана и Таджикистана, Азербайджана и Армении; конфедеративные объединения прибалтийских земель (маакондов, кихельконд-провинций), постепенно перерастающих в устойчивый союз литовских князей. Необходимость такого рода реконструкций необходима, если мы стремимся к объективному правовому анализу истории, преодолению некорректных сопоставлений отдельных западных исследователей, в частности, М. Хеллмана «рыхлости насколько возможно туземных и иноземных владетелей замков» древней Руси и «организационной и политической стабильности» древней же немецкой государственности.

Рассмотрение общества как конкретного субъекта исторического процесса на уровне универсалий (например, феодальное общество, капиталистическое общество) или реалий (например, российское общество) позволяет вычленить в абстрактом понятии «государственность вообще» субстанциональные и формально-юридические признаки государственности как различных формаций, так и конкретных национально-территориальных образований. На этом уровне абстрагирования субстанциональные и формально-юридические признаки государственности конкретизируются применительно к характеру форм собственности, в том числе на орудия и средства производства, системе организации и распределения государственной власти, формам ее легитимации и т.д., позволяя говорить, например, о государственности России периода феодальной раздробленности, «просвещенного абсолютизма» или «развитого социализма».

Между конкретным государством и государственностью вообще существует тесная взаимосвязь, проявляющаяся прежде всего в наличие у государства тех же атрибутивных признаков, что и у государственности, но уже конкретизированных с учетом конкретного общества и присущих ему социальных, экономических, политических, правовых особенностей, формирующих сущность конкретного же государства.

Возникает закономерный вопрос: имеются ли содержательные различия между государственностью и государством как субстанциональными характеристиками социально организованного общества? По нашему мнению, на этот вопрос следует дать положительный ответ. Если государство - это специфическая социально-политическая организация, осуществляющая управление обществом в пределах определенной территории, то государственность - это обобщающе-качественная социальная характеристика содержательных координат этого управления.

Представляется, что понятие «государственность» в категориальном аппарате теории государства и права выполняет ряд объяснительных, аксиологических и идентифицирующих функций, раскрывающих содержательную и формально-юридическую специфику различных этапов процесса создания людьми биологически не заданного механизма существования в направлении формирования суверенного государства и его институтов. В самом широком своем значении понятие «государственность» охватывает комплекс элементов, структур, институтов публичной власти, организация и формы функционирования которых на различных этапах развития социума обусловлены исторически складывающейся экономической, политической, социокультурной самобытностью конкретного народа или группы народов.

Будучи соотнесенным с конкретным государством или группой государств, объединенных какими-либо общими признаками (тип политической режима, географическое местоположение, преобладающая религия, государственно-образующий этнос и т.д.), понятие «государственность» отражает фундаментальные социальные, политические и юридические характеристики института государства как самотождественнного социального образования с точки зрения его организации, форм и методов функционирования. Наконец, будучи соотнесенным с формой политико-территориального устройства государства понятие «государственность» отражает сущностные характеристики, присущие его автономным частям и позволяющие идентифицировать их как государственные образования.

Национальная государственность в рамках существующих моделей понимания категории «нация» может рассматриваться как особый тип эносоциальных отношений, характеризирующихся, во-первых, отождествлением нации с юридическим статусом гражданства суверенного государства, во- вторых, полиэтническим многообразием и юридическим равенством этносов, объединенных единой суверенной государственностью, в-третьих, многообразием этнических общностей суверенного государства, проживающих на территориях государственных образований, посредством которых осуществляется реализация принципа национально-территориального устройства.

Второе. Анализируя феномен общества, социальная философия исходит из понимания его как сложноорганизованного системного объекта, причем объекта высшего типа. Можно выделить два ведущих системообразующих признака. Это, во-первых, качественная определенность, во-вторых, - гетерогенность строения. Качественная определенность общества означает его способность быть автономным самотождественным явлением, отличным от других явлений мира, следовательно, мы можем его выделить из «среды существования» и описать языком науки. Гетерогенность означает, что общество как система есть объект, выделенный относительно среды своего существования и в то же время состоящий из некоторого множества автономных, также выделенных друг относительно друга частей, компонентов, элементов.

Очевидно, что у такой сверхсложной системы, какой является общество, существует огромное число образующих его частей, компонентов и элементов, описанием и изучением которых и занимается обществоведческая наука в целом и ее отраслевые модификации, в частности, социальная философия, социология, социальная психология, правоведение, криминология, этика и т.д., каждая из которых рассматривает эти части, компоненты, элементы в качестве своего предмета исследования. Эти, в целом достаточно тривиальные, рассуждения нужны нам для того, чтобы, подойти к главному вопросу: что же лежит в основе формирования гетерогенности общества в виде основных социальных подсистем?

Решение этого вопроса находится в прямой зависимости от понимания социума, его субстанциальной основы, к которой сводится все многообразие общественных явлений. Например, попытка представить в качестве субстанции социального феномен сознания, предпринятая, в частности, П. Сорокиным, ведет к структурным схемам, которые качественно отличны от схем, основанных на понимании социального как предметной деятельности человека, не редуцируемой к форме его самосознания. Свою специфику имеет и понимание субстанциональности общества как организационной формы воспроизводства социального. Очевидно, что «субъектная», «институциональная» или «деятельностная» парадигмы такого понимания ведут к весьма различным взглядам на характер и число подсистем общественной организации.

Так, многие теоретики, полагающие, что общество проявляет себя в качестве коллективного группового субъекта общественной жизни, делят его, соответственно, на социальные группы, человеческие коллективы, рассматривая самые большие из них в качестве искомых подсистем общества. Таковыми нередко признают «гражданское общество», включающее в себя в качестве компонентов множество неполитических групп (классы, профессиональные корпорации, семьи, объединения по интересам и т.д.) и «государство» в широком смысле слова, включающее в себя множество различных политических союзов, организаций и институтов.

Другие ученые, являющиеся сторонниками институциональной парадигмы, полагают, что основное членение общества связано не с разделением на группы, а с выделением исходных типов общественных отношений, носителями которых группы являются. Такова, к примеру, точка зрения многих сторонников Маркса, считающих, что главными частями, подсистемами общества являются «базис», понимаемый как совокупность производственно-экономических отношений, и «надстройка», образуемая отношениями политико-юридическими. Группы же рассматриваются в качестве компонентов, включенных в ту или иную подсистему: классы относят к сфере базиса, государство - к сфере надстройки, а некоторые объединения людей (к примеру, семью) относят одновременно и к сфере базиса, и к сфере надстройки.

Наконец, направление, исходящее из деятельностной парадигмы, полагает, что подсистемы общества как организационной формы самодостаточной групповой активности образуются основными типами деятельности, необходимыми для совместного существования людей. Поэтому для выделения подсистем общества и их последующего членения следует прежде всего установить такие человеческие занятия, осуществление которых придает социальным группам самодостаточность, позволяет им автономно существовать и развиваться, создавать все необходимые условия для жизни своих членов - всех вместе и каждого в отдельности.

Каждая из этих трех основных парадигм оттеняет тот или иной срез, аспект рассмотрения системности общества. Например, деятельностная парадигма соответствует пониманию общества как особой формы коллективного, надындивидуального бытия людей, является своеобразной антитезой упрощенных моделей «человеко-общества» и «общество-человека», фиксирует природу и сущность социальной деятельности как субстанции социальной формы движения материи, в том числе права и правосознания. Деятельностная парадигма позволяет выделить и четыре типа совместной активности людей, необходимых для самодостаточного существования общественного коллектива. Именно эти типы, воспроизводимые в любом из известных истории обществ, определяют его подсистемы или сферы общественной жизни. Так, производство опредмеченной информации образует духовную сферу общества, создание и оптимизация общественных связей и отношений - его организационную сферу, производство и воспроизводство непосредственной человеческой жизни - социальную сферу, и, наконец, совместное производство вещей образует его материально-производственную сферу.

Системность общества, наличие в нем различных сфер, обеспечивающих совместную жизнедеятельность людей, позволяет рассматривать государство как один из компонентов общественной жизни, пусть важный, необходимый, но не единственный. Из этого вытекает ряд важных для понимания сущности государства выводов.

Во-первых, государство не может замещать собой всю область той социальной реальности, которую мы называем обществом. В этой связи в жизни социума всегда присутствуют компоненты, с которыми государство гипотетически не может не считаться и должно взаимодействовать именно для обеспечения «общего блага» и нормальной жизнедеятельности людей. Другой вопрос, что на различных этапах исторического развития категория общего блага понималась и трактовалась по-разному; по-разному понималась и роль государства в его обеспечении - по сути, в основе всех государственно-правовых воззрений и в Древнем мире и в новейшей истории лежит осмысление этой проблемы и поиск путей ее решения. Поэтому гипотетическое взаимодействие государства с иными компонентами общества либо реализовывалось с той или иной степенью полноты, и с этих позиций мы говорим о демократическом, правовом государстве, либо игнорировало и подавляло эти компоненты, и тогда мы говорим о государстве полицейском, тоталитарном, антидемократическом.

Наиболее показательны в этом отношении взаимосвязи государства с экономикой и гражданским обществом, с духовной сферой жизнедеятельности людей. Тоталитаризм как содержательная характеристика государственности отвергает многоукладность экономики и идеологический плюрализм, «берет на себя» управление всеми экономическими и социальными процессами, активно вмешиваясь в частную жизнь своих граждан. Более того, государственная власть в условиях тоталитарных режимов в принципе может обходиться без институтов гражданского общества, многоукладной экономики и политического плюрализма, присваивая себе право на идеологический диктат и формирование обязательной для всех модели «общего блага».

В условиях демократических режимов, отмечал еще в XIX веке известный государствовед И.Е. Андреевский, чем «более развивается общество, тем шире делаются его предприятия относительно создания условий безопасности и благосостояния и тем более может сокращаться непосредственное участие правительства». Не случайно поэтому доминирующей идеей российской государственно-правовой мысли была идея рассосредоточенш власти между государственными и общественными институтами. «Одно только правительство, без участия органов общественных, - отмечал И.Х. Тарасов, - не в состоянии удовлетворительно выполнить всех взятых на себя задач».

Если абстрагироваться от значительного числа нюансов, сопровождающих и процесс интерпретации общественных потребностей, и механизм их реализации, роль и назначение государства традиционно рассматривалась под двумя углами зрения: как механизм организованного насилия и как механизм обеспечения общего блага. Между этими двумя «ипостасями» государства существует столь тонкая разделительная грань, что подчас трудно отделить демократическое государство от государства тоталитарного, государство правовое от государства полицейского. И все же эта грань существует, проявляясь прежде всего в механизме государственной власти как определенной упорядоченной, сбалансированной системе средств, форм и методов деятельности государственного аппарата.

Целостный характер механизма государственной власти присущ и тоталитарному и демократическому государству. Иными словами, способ взаимосвязи между институтами (элементами) механизма власти может быть различным, но в равной степени обеспечивающим его единство и целостность. При этом необходимо учитывать, что механизм государственной власти имеет внутреннюю и внешнюю стороны своего существования (функционирования). Для внутренней стороны механизма, характеризующей его устройство, свойственно два основных момента.

Во-первых, в механизме государственной власти, как и в любом социальном механизме, имеет место сочетание объективных я субъективных факторов. Механизм, с одной стороны, субъективен, поскольку он создается человеческим интеллектом и для достижения целей, формулируемых человеческим обществом, с другой стороны, он объективен, поскольку базируется на фундаменте наличной духовной и материальной культуры, детерминирующей и потребности общества, и способы их удовлетворения.

Во-вторых, в механизме государственной власти имеет место сочетание статических и динамических элементов; он включает в себя как определенные социальные структуры, систему общественных отношений, так и функционирование социальных институтов, поведение, конкретных людей, вовлеченных в их деятельность, в том числе и реализацию полномочий тех или иных органов государственной власти. Внешняя сторона механизма государственной власти характеризует его взаимосвязь с целями, ради которых он создан, что находит свое выражение в формах, методах и средствах достижения этих целей, т.е. в своеобразном ответе государства на общественные потребности в самосохранении и саморазвитии социума.

Отсюда вытекает второй важный вывод - конкретное государство с его субстанциональной и формально-юридической определенностью (территория, суверенитет, население, система законодательства) является одним из многих путей конструирования социальной реальности, обусловленных исторической относительностью, изменчивостью, качественной, содержательной неоднородностью образующих его институтов государственности.

Именно по эти институтам мы можем провести типологизацию конкретного государства, например, как президентской или полупрезидентской республики, дуалистической или парламентской монархии. Однако при этом мы должны признать, что подобная типология есть научная абстракция, социальный конструкт, результат некой категоризации, дефинирования, идентифицирования, описания, поскольку в каждом государстве существует множество прямых и обратных связей между институтами государственности и обществом, делающих, с одной стороны, принципиально различными сущность государственности, например, республики в составе СССР и Французской Республики, или, с другой стороны, сближающих парламентскую монархию в Англии с президентской республиканской в США.

Отсюда - третий вывод: государство как субстанциональная и формально-юридическая определенность, как некий социальный конструкт не может быть отделено или дистанционированно от общества, поскольку реально находится в тех же пространственных координатах, что и конкретное общество, функционирует в рамках той же правовой системы, духовной и материальной культуры.

На первый взгляд, этот вывод противоречит сформулированному нами положению о том, что государство не может замещать собой всю область социального пространства, которую мы обозначаем термином «общество». Но это противоречие - диалектическое, отражающее сложные процессы функционирования социума и демонстрирующее практическую реализацию категорий и законов диалектики о соотношении сущности и явления, содержания и формы, о переходе количественных изменений в качественные, об отрицании отрицания.

Так, говоря о сущности государства, мы имеем ввиду некое интегральное единство всех его закономерно связанных элементов, согласованное функционирование которых обеспечивает решение «общих дел» и сохранение государственности данного общества, включая его территориальную целостность, независимость, уровень жизни населения и т.д. Говоря о государстве как явлении, мы имеем ввиду то, как эти элементы проявляют себя вовне, какие формы, методы и средства используют для того, чтобы сохранить государственность: достижение консенсуса разнонаправленных государственных, корпоративных и личных интересов, либо вооруженная конфронтация; жесткое подавление идеологического плюрализма либо реальная многопартийность и реальная свобода слова.

Диалектика противоречивого развития сущности и явления в государственном строительстве, эволюционное или революционное накопление качественных изменений в деятельности институтов государственной власти (например, постепенный переход к авторитарным методам или революционный путь установления диктатуры), отрицание исторически сложившихся институтов государства и форм их взаимодействия с иными компонентами общества путем их простого уничтожения (например, запрещение многопартийности, физическое уничтожение оппозиции, ограничение или полная ликвидация частной собственности и т.д.) приводит к отчуждению государства от общества. При этом обособляются от общества институты государства, государственный аппарат как реальное и материальное воплощение таких категорий, как «публичная государственная власть», «государственное принуждение», «государственное регулирование».

Не случайно поэтому в западной социологии и политологии стало столь популярным определение государства как «хорошо отлаженной машины власти вместе с находящимися у нее в услужении гражданскими чиновниками и вооруженными силами».

Это обособление отражает множественность инвариантов:

- во-первых, возникновения государств, например, в ходе революций (возникновение буржуазно-демократического государства во Франции в результате революции 1789 г. или советского государства в результате октябрьской революции 1917 г.), национально-освободительных движений (сецессий, как сопровождающихся вооруженной борьбой - Ангола, Мозамбик, Алжир, так и являющихся результатом мирных переговоров, «дарований» метрополией конституции прежней колонии, что, с известными оговорками, характерно, например, для формирования конституционности Финляндии и Польши);

- во-вторых, легализации и легитимации государственной власти (всеобщее голосование, всенародный референдум, военный переворот и т.д.);

- в-третьих, институализации государственной власти и государственных структур (признание или отрицание принципа разделения властей, формирование специальных органов государства - армии, полиции, министерств и ведомств), в-четвертых, обеспечения государственных интересов, их баланса с публичными и частными интересами.

Отмеченные обстоятельства дают основания для четвертого вывода - государствоведческое исследование должно быть системным и междисциплинарным. Системность в данном случае понимается как всесторонний анализ инвариантов возникновения, качественной институализации и функционирования государства и его политико-правовых институтов. Междисциплинарность предполагает, что в исследовании должны органически сочетаться методы обществоведческих и юридических наук, позволяющие:

- реконструировать эволюцию этнических общностей в направлении формирования государственности (в частности, история и этнография);

- конкретизировать эту эволюцию применительно к правовым составляющим возникновения и развития государства (история государства и права, история правовых учений);

- исследовать сущность государства, его политико-правовые институты, механизмы их формирования и функционирования (теория государства и права, конституционное право, административное право).

Разумеется, это лишь принципиальная схема междисциплинарного государствоведческого исследования. С учетом целей и задач конкретного исследования может возникнуть необходимость привлечения и иных научных дисциплин, отражающих междисциплинарность общенаучных и отраслевых связей в юриспруденции. Речь идет о возможности привлечения научного инструментария и теоретических положений формирующихся юридических дисциплин общенаучного профиля - юридической политологии и юридической конфликтологии, юридической антропологии и правовой археологии, а также отраслевых юридических наук, например, как мы уже отмечали, уголовного права, вне которого трудно оценить правовой механизм защиты конституционного строя от противоправных посягательств.

Автор: Иванов В.П.