Военный быт штаб-квартир кавказского корпуса (1817-1864 гг.)
Существовавший в дореволюционной России порядок обеспечения квартирным довольствием военнослужащих достаточно подробно регламентировался действовавшим в тот период законодательством.
Первые нормативные акты в сфере квартирного обеспечения относятся к началу XVIII в., когда в России создавалась регулярная армия. Отметим, что в «дорегулярный» период были известны два способа жилищного устройства русской армии. Так, в наказе, данном князю Волконскому, бывшему воеводой в Чернигове, говорится о размещении солдат и стрельцов в обычных домах, на постое у гражданских жителей, и в специальных, сооруженных казной избах, расположенных в слободе. Строились эти избы силами самих ратных людей и должны были соответствовать элементарным нормам санитарной гигиены (в связи с чем закон также запрещал проживание в землянках) и противопожарной безопасности.
Но новая, многочисленная регулярная армия, созданная Петром I, потребовала совершенствования форм квартирования. Существовавший ранее оседлый образ жизни армии не годился для постоянного размещения полков. Жизнь в слободах прикрепляла воинскую часть к одной местности. Поэтому, начиная с Северной войны повсеместным способом размещения войск было расквартирование полков по домам гражданских (сельских, а в 1727-1730 гг. - городских) жителей зимой и в лагере - летом. В правление Анны Иоанновны (1730-1740 гг.) армия перемещается в слободы, устраиваемые в городах. Только в царствование императора Павла I в городах начинают строить каменные казармы для компактного проживания воинских чинов.
Таким образом, со времен Петра I и на всем протяжении XVIII столетия, русская армия в мирное время квартировала в домах гражданских жителей (как правило, в крестьянских поселениях), с расчетом на «подножный корм» - за счет обывателей, летом перемещаясь в лагеря.
Выделение казенных квартир использовалось крайне редко из-за отсутствия требуемого объема жилищного фонда у государства. Только при Павле I появляются здания, специально предназначенные для размещения в них нижних воинских чинов на постоянной основе - казармы.
Однако, процесс строительства казарм занял всю первую половину XIX в. Учрежденный Николаем I комитет нашел, что для возведения казарм для всей армии был необходим миллиард рублей. Поэтому сооружение казарм растянулось на несколько десятилетий и завершилась лишь в 1890-х гг., при Александре III.
В результате, на протяжении десятилетий большая часть армии размещалась на постое, в том числе и части Отдельного Грузинского, позднее Кавказского, корпуса (ОКК).
Вопрос об удобном размещении солдат на квартирах (в селениях крестьян, городах и казачьих станицах) не мог не обратить на себя внимания кавказского начальства. Еще князь П.Д. Цицианов в 1804 г. делал представление о необходимости выделить средства для устройства военных казарм. Его кончина, однако, не позволила привести данный проект в исполнение, хотя правительством и было выделено с этой целью 50 тыс. рублей ассигнациями.
Потому, как правило, кавказские солдаты по-прежнему стояли постоем в домах обывателей. От этой обязанности освобождались только бедняки, у которых в домах было не более одного жилого покоя, городские магистраты, священники и церковнослужители и все те, кто имел право сам пользоваться квартирами (им в постой засчитывались собственные дома).
При этом хозяевам полагалось не только предоставлять помещение, но и снабжать солдат дровами (отопление), свечами (освещение), подножным кормом для лошадей и для людей питанием «за умеренную цену». В вознаграждение за это хозяева могли требовать провиант, положенный нижним чинам, в натуре или деньгами. Также, для облегчения переходов между селениями и городами («дабы не встретилось затруднений и остановок»), местные власти должны были выдавать подводы «за контрмарки или за указные прогоны».
Чаще всего проживание солдат было для хозяев довольно обременительно - не только материальные расходы, но и зачастую необразцовое поведение солдат. Несмотря на существование ряда нормативных актов, определяющих взаимоотношения постояльцев и их хозяев, отношения между теми и другими редко были позитивными, особенно в деревне, где отсутствие властей и положение крестьян делали военных полными хозяевами положения.
Достаточно подробно данную сторону взаимоотношений квартирантов и обывателей освещал А.Ф. Ланжерон. По его словам, во многих местностях военные постояльцы становились настоящим «бичом» хозяев. Хотя крестьяне и не должны были кормить солдат, как правило, этого нельзя было избежать. «Обычай одержал верх, и крестьянин кормит солдата вместе с собою и позволяет ему его муку или продавать, или получать деньгами; если он отказывает ему в этом, то последний придумывает тысячу ухищрений, чтобы склонить его на это; он производит по ночам учение, днем командует, беспрестанно кричит, и в конце концов крестьянин кормит его даром под условием, чтобы он перестал относиться с таким усердием к службе». Так и в Грузии «сырой и холодной сакли не дадут солдату без ропота - отмечал А.П. Ермолов, - а пищи не только не предложат никогда, ниже без сожаления не уделят вязанки дров под котел солдат».
Солдат должен был занимать только один дом: «По закону же их должно помещаться в каждом доме два или три, - писал А.Ф. Ланжерон; - но для облегчения крестьян, каждому солдату отводят два, три или четыре дома, в которых он и живет по очереди». Для размещения казенных вещей (обмундирование, снаряжение), а также под мастерские, кузницы, лазареты в селениях предназначались отдельные соответствующие строения.
Особым комиссиям, учрежденным (с 1808 г.) в городах «для отвода квартир всем вообще воинским чинам», требовалась помощь полиции, которая предоставляла сведения о количестве нужных квартир. С этой целью предписывалось всем приезжающим штаб-офицерам являться к высшему командованию, а обер-офицерам - в войсковой штаб, «получать билет на время какое нужно им оставаться» в городе. Полиция была обязана доставлять о них в штаб еженедельную ведомость.
Дома в городе делились на классы «сообразно выгодам их местоположения, обширности и доходам с них получаемым». Указом от 25 июня 1808 г. устанавливались следующие нормы распределения квартир в городах, о чем свидетельствуют данные таблицы № 4.Указ 1804 г. регулировал снабжение жилых комнат, предоставляемых нижним чинам: хозяевам следовало давать трехполенных дров на зиму (с октября по май) 3,5 сажени, на лето - 1,5 саженей, а всего на год 5 саженей дров.
Свечи распределялись следующим образом: в сутки по три свечи, всего 12 фунтов в год. «Дрова и свечи сколько надлежит на каждый месяц наперед от хозяев принимать определенным для того от полков унтер- офицерам с расписками». Офицеры ежегодно довольствовались на квартирах «дровяными и свечными деньгами асигновываемыми для сего инженерным департаментом смотря по удобству, где расположены войска».
Однако, городские обыватели всячески старались избежать постоя, уклоняясь от исполнения квартирной повинности, в особенности - жители самых больших домов, которые, соответственно, обязаны были размещать у себя наибольшее количество квартирантов. «Хозяева имеющие по 2 и 3 дома самый худший отдают под постой, а лучшие и обширнейшие нанимая получают выгоду нимало не отбывая сей (квартирной - М.Н.) повинности когда иные стесняются в малых домах без всякого дохода значительным постоем, - отмечалось в рапорте майора Якубовича и асессора Красовского о положении в Ставрополе (1826 г.). - Имеющие лавки и заводы и получающие с оных доходы, некоторые нимало не несут постоя, а другие хотя и имеют оный, но совершенно не соответственно доходам ими получаемым, количеству строения, им принадлежащих и тягости беднейшего состояния жителями по сей обязанности отбываемой».
Поэтому авторы донесения предлагали очередь в отводе квартир соблюдать «без всякого пристрастия и снисхождения», у владельцев нескольких домов - сосчитать количество комнат и назначать на постой тот, «который пространством своим будет ответствовать количеству комнат в 2 или 3 домах имеющихся; при неимении ж такого дома должно ставить постой во всех домах, соответственно числу комнат каждого». Офицеры, владеющие собственными домами, также подлежали постою («по количеству комнат, остающихся от определенных им законом под квартиры»), тогда как те из них, кто в городе не проживал, находясь при полках, «должны быть по сей повинности сравнены со всеми жителями». Нижних чинов, согласно положению, следовало ставить на постой в количестве от трех до пяти человек на квартиру.
При выходе с квартир командир части обязан был заручиться в сельском правлении или у городничего подпиской о том, что местным жителям не были нанесены какие-либо обиды: «обид, жалоб и притеснений» обывателям не было.
В качества образца подобной расписки для городских квартир приведем квитанцию, выданную 31 декабря 1847 г.: «Дана сия квитанция командиру кавказского линейного № 5 батальона подполковнику Сулимовскому в том, что во время квартирования вверенного ему 1-го полубатальона, в городе Георгиевске с 1-го Декабря по 1-е Января 1848 года обывателям обид и притеснений делаемо не было, безденежно ни у кого ничего не брало, нижние чины довольствовались провиантом положенном от казны, а лошади заготовленным фуражом, в удостоверение чего сам подписал и приложением казенной печати свидетельствую: городничий штабс-капитан (подпись неразборчивая)».
Таким образом, постойная повинность не была достаточно эффективной. Во-первых, она вызывала недовольство у местных властей и населения как обременительная и непопулярная обязанность. Самоуправство постояльцев, «пререкания и жалобы на самопроизвольные беспорядки» стали распространенным явлением.
В оправдание беспорядков, которые мог устроить солдат на своей квартире, нужно заметить, что на злоупотребление его толкали искусственно созданные при Петре I ненормальные условия проживания. Лишенный довольствия и в то же время должного надзора со стороны унтер-офицеров и командиров, он вынужден был приспосабливаться к такой «безалаберной» жизни, в которой он зачастую конфликтовал и порой притеснял мещан и крестьян, у которых проживал. Кроме того, политика правительства в этом вопросе заключалась в том, чтобы провести четкую грань между крестьянством и военными, и, в конце концов, крестьянин в мундире навсегда переставал чувствовать себя крестьянином, противопоставляя себя ему.
Во-вторых, постойная повинность отрицательно влияла на мобилизационную и боевую готовность воинских частей, разбросанных порой незначительными подразделениями по отдельным городам и селениям на довольно обширной территории, общая площадь которой могла достигать нескольких сот квадратных верст.
В-третьих, сами обстоятельства для расположения войск на квартирах зачастую были неудовлетворительными. Так, даже официальный историк Военного министерства признает, что «на окраинах империи продовольствие войск было менее обильным», чем в центральных губерниях страны. Кроме того, условия для проживания войск редко отвечали потребностям армии. Например, в Закавказье, отмечал полковой историк, солдаты, «поселенные в саклях тесных, сырых и часто не совсем безопасных от разрушения», заболевали в большом количестве и полки терпели значительную убыль в людях.
Не всегда продуманное размещение русских постов и укреплений, отсутствие необходимых средств гигиены способствовало тому, что среди солдат Отдельного Грузинского корпуса свирепствовали многочисленные болезни. В результате общий некомплект личного состава корпуса составлял от 11,8 тыс. чел. до 27 тыс. чел. «Обстоятельно вникал я в образ жизни войск на Линии и в Грузии, - заметил А.П. Ермолов при знакомстве с вверенным ему краем. - Нимало не удивляюсь чрезмерной их убыли. Если нашел я кое-где казармы, то сырые, тесные и грозящие падением, в коих только можно содержать людей за преступление; но и таковых мало, большею частью землянки, истинное гнездо всех болезней, опустошающих прекрасные здешние войска».
А.П. Ермолов собирался построить казармы вместо «убийственных землянок». Он приказал «заняться избранием мест для постоянного расположения штабов некоторых полков, кои доселе занимали места самые нездоровые». Именно А.П. Ермолову пришла в голову мысль поселить полки на постоянных местах, в пунктах, выбор которых оправдывался бы стратегическими соображениями, а при них - образовать роты женатых солдат (см. ниже), которые вели бы, развивали и улучшали полковое хозяйство, столь важное в походном быту солдат. Следовательно, эти постоянные квартиры должны были стать готовыми опорными пунктами, охраняемыми гарнизоном - женатыми ротами, которые в поход не выступали.
В самом начале эти штаб-квартиры были учреждены только в Закавказском крае, и возведение их началось с Кавказской гренадерской бригады, занимавшейся внутренней охраной Грузии и являвшейся постоянным резервом корпуса. Таким образом, в Картли расположились полки: Херсонский гренадерский - в городе Гори, 7-й карабинерный - сначала в Башкичете, затем в Манглисе, и 41-й егерский - в Белом Ключе. В Кахетии стояли: артиллерийская рота - в Гомборах, Грузинский гренадерский полк - в Мухровани, Нижегородский драгунский - в урочище Караагач, а Ширванский пехотный (3-й батальон) - в Царских Колодцах. Далее, в сторону Эривани, Тифлисский пехотный полк занял селение Большой Караклис (женатая рота в Гергерах), артиллерийская рота - урочище Джелал-Оглы, 42-й егерский полк расположился в Карабаге, близ Шуши, в селении Чинахчи, Куринский пехотный стал около Дербента, а Апшеронский - близ г. Кубы, в урочище Кусарах.
Однако, при всех стратегических и военных преимуществах постоянных полковых квартир, в хозяйственном отношении действия А.П. Ермолова не внесли чего-либо нового в быт кавказских частей. Вверенные ему войска по-прежнему обитали в землянках, даже в своих новых штаб- квартирах. Также неудачным был опыт введения женатых рот при полках.
Положение в расквартировании войск не менялось по меньшей мере на протяжении двадцати лет. Еще в 1833 г. военный медик Р.С. Четыркин оценивал состояние Кавказской линии: «Кроме сих местных причин, солдаты болеют здесь также от злоупотребления рыбы, коею изобилуют Терек и Кубань, от частого недостатка в хорошей пище и от дурно выстроенных казарм и сырых землянок, где они должны жить».
Сохранились описания устройства таких землянок. В земле вырывалась яма, ее потолки и стены забирались плетнем, сверху все покрывалось камышом. Свет в это помещение проникал через восемь крошечных окон. Внутри были устроены нары, в углу - печь из дикого камня, которая почти никогда не топилась, вследствие дороговизны дров и недостаточного количества отпускаемых от казны дровяных денег. Тяжелый воздух от присутствия в землянке большого количества людей и плохая вентиляция делали пребывание в ней невыносимым. В плохую погоду все помещение наполнялось водой и грязью, доходившими, в отсутствие стока, почти до нар. Широкая, открытая сверху канава соединяла землянку с постройкой того же типа, где помещались кухня и маленький цейхгауз.
Таким образом, А.П. Ермолов обратил внимание на невыгодные условия квартирного расположения войск и старался поместить все штаб- квартиры в пунктах, удобных как в стратегическом, так и в санитарно- гигиеническом отношениях. Однако, его усилия, как правило, не имели положительных результатов.
Для уравнительного распределения постоя войск Ермоловым были образованы квартирные комиссии (в Георгиевске/Ставрополе и Тифлисе). Данные учреждения обязаны были «соблюдать в размещении войск всевозможный порядок и строгую уравнительность», и «всякое неправильное распределение квартир, могущее послужить стеснением для жителей, в особенности бедного класса, - предупреждало комиссии начальство, - подвергнет комиссию неминуемо строжайшей ответственности».
Однако, еще в середине 1840-х гг., например, в крепости Воздвиженской, гарнизон обитал в землянках, «где помещается не менее ста человек, стены которой ничем не обмазаны, под ногами грязь, сверху сыплется земля, с боков веет сыростью и холодом, воздух густ и тяжел». Тогда же в Темир-Хан-Шуре в качестве офицерского и солдатского жилья преобладали домики из самана (стены из земляного кирпича, смешанного с соломой и высушенного на солнце) или турлука (стены из плетня, обмазанного глиною), тогда как каменные полковые казармы не удовлетворяли своему назначению в виду несоответствия их размеров и величины гарнизона. Неудобства землянок, «душных в жару, грязных в дождь, сырых и темных во всякое время», «где на ногах сапоги плесневеют, где под полом лужа, а кровля - решето», отмечал и А.А. Бестужев-Марлинский во время службы в Геленджике (1836 г.).
Еще в предложении о действиях на 1840 г. генерал от инфантерии Е.А. Головин (командир Кавказского корпуса в 1837-1842 гг.), указывая на значительную убыль в людях, одной из главных причин смертности полагал дурное помещение на квартирах. Так, Грузинский гренадерский полк имел в Гори одну полуразрушенную казарму, устроенную в 1824 г., в трех верстах от города, на низменном месте, окруженном болотами. Казарма эта уже в 1842 г. была так ветха, что грозила обрушиться. Вместе с тем болотистые испарения окрестностей делали местный климат настолько нездоровым, что солдаты жили там только во время зимы. Несмотря на все меры, в одном некомплектном батальоне и инвалидной роте число больных доходило до 200 человек и более.
Только с 1840 г. в программу занятия войск были внесены работы по устройству штаб-квартир и казарм. При постройке казарм следовало учитывать следующие санитарно-гигиенические нормы. На каждого солдата должно было приходиться 1-1,5 кубических сажени воздуха. В случае, если помещение отапливалось русской печью, на каждые 10 человек отпускалось по 1 аршину трехполенных дров, а в летние месяцы - по 10 2/3 верш. дров. Если же печи были голландскими, топливо отпускалось только на зиму (по 10 2/3 верш. дров). Для освещения казарм выдавали по 2 свечи на 10 человек в день.
Однако, например, казармы Мингрельского егерского полка (1838 г.) были «срублены и сколочены из нетолстых бревен или из кольев, сплетенных прутьями; дома с обеих сторон обмазаны глиною и выбелены; все имеют вид опрятный, но греют мало в ненастную и холодную погоду, - сообщал А.Е. Розен. - Нет двойных рам, нет печей хороших, нет двойных полов».
А.Е. Розен охарактеризовал ситуацию, типичную для большинства кавказских частей - недостатки казарменных помещений. Казармы - тем более, каменные здания - зачастую были сырыми, нередко плохо проветривались и, с учетом сильной кавказской жары, служили источником многих болезней - лихорадка, усугубляемая дизентерией, вызванной злоупотреблением крепкими напитками, овощами и фруктами. В казармах Дербента в день заболевало 30-40 человек, преимущественно новобранцев, по словам командира батальона.
В форте Лазарев в том же 1840 г. помещения были настолько сырые и холодные, что нижние чины ходили согреваться из казарм в баню и караульную. Н.Н. Раевский в следующих словах описывал устройство солдатских казарм в береговых фортах Черноморской линии. Сначала генерал приводил критические высказывания очевидцев: «Казармы сии построены все без исключения по одному и тому же плану, который признается неудобным, особенно по большому числу огромных окон, чрез которые свободно проникает в казармы летний солнечный зной, а зимою сырость и холод». Однако, Н.Н. Раевский опровергал наличие большого количества окон как неудобство в жаркое время года, указывая на посадку в укреплениях деревьев и винограда, везде дающих тень, но признавал «сырость, источник цынги», вследствие того, что здания пропускают влажность между брусьями, а Черноморское побережье отличается «беспрестанной» влажностью климата.
Следовательно, нетрудно убедиться, что местные климатические и географические особенности при строительстве казарм во внимание не принимались. И «за крайнее неудобство это, опытом указанное», приходилось расплачиваться болезнями и повышенной смертностью их вынужденным обитателям.
Тем не менее, при всех недостатках казарм (иногда сделанных из плетня, обмазанного глиной, крытых соломой или рогожами), это были именно постоянные жилища, а не гибельные землянки или «балаганы» из жердей и камыша, в которых обитали гарнизоны некоторых укреплений (офицерам привозили из Керчи и Ростова деревянные дома).
Но даже там, где казармы имелись в наличии, места в них нередко просто не хватало для помещения всех нижних чинов. Поэтому, например, в Эриванском карабинерном полку, невзирая на постройку новых каменных казарм, после возвращения из экспедиции очередного батальона, прибывшие роты вынуждены были занимать места отсутствующих рот, несущих в тот момент караульную службу.
В качестве примера устройства военного быта полевой части ОКК остановимся на Кавказской резервной гренадерской бригаде (5-е резервные батальоны Эриванского карабинерного и Грузинского гренадерского полков), формировавшейся, согласно приказу военного министра от 10 января 1854 г. № 14182, в г. Ставрополе (тогда - военном центре Кавказской линии) с февраля месяца этого года.
Первоначально предполагалось, «чтобы не отягощать город постойною повинностью», ставить батальоны «в станицах находящихся вблизи г. Ставрополя». Фактически, солдаты по большей части размещались в городе - частью в казармах (размещенный в городе 1-й Кавказский линейный батальон в апреле выступил на Кавказскую линию), частью на квартирах «по обывательским домам бесплатно» «на время». Был назначен особый офицер, заведующий бессрочноотпускными чинами.
Начальник штаба войск Кавказской линии и Черномории обратился к Ставропольскому гражданскому губернатору с просьбой отвести будущим батальонам квартиры и прочие необходимые помещения, «а равно об отводе кухонь и пекарен, дач котлов и нужной посуды, об отпуске дров для отопления имеющих быть отведенными помещений и для варения пищи и печения хлеба». «Отдельное хозяйство» каждого батальона включало канцелярию, лазарет, цейхгауз, плотничную, слесарню, кузницу, швальни для портных и сапожников (обмундировывали и обували батальоны). Кроме того, батальону полагались малярная, шорня, наемная конюшня для 42 (51 или 54 в батальоне Эриванского полка) подъемных лошадей, помещение для обоза, кухня, пекарня (20 печей размещали по обывателям), котлы для варения пищи и посуда для печения хлеба (с последующей сушкой его в сухари). Все это размещалось на городской территории, судя по некоторым данным, на территории казарм линейного батальона. По крайней мере, портная швальня и закройня для постройки на батальоны мундирной одежды находились именно в «городовой казарме».
Большая скученность людей на небольшом участке территории неизбежно создавала санитарные проблемы. Травин обращался в квартирную комиссию: «Нужные места состоящие близ казармы, занимаемой нижними чинами вновь формируемой Кавказской резервной гренадерской бригады, до такой степени загажены, что вход в оные сделался невозможен». Далее он просил комиссию озаботиться скорейшим очищением их.
Полубригадная канцелярия на 20 писарей и 10 вестовых, т.н. Дежурство Резервной Кавказской гренадерской бригады, разместилась в двух комнатах в доме, нанимаемом под трактирное заведение у купца А. Дьячкова-Марелова. Помещения не только не отапливались, но и не имели мебели для канцелярских занятий. Писари и офицеры штаба и канцелярий получали квартирные деньги.
Таким образом, пример Кавказской резервной гренадерской бригады подтверждает указания на развитое хозяйство кавказских полков. Заведение порядочного хозяйства, «по образу службы солдат в здешней стране требующего особенного внимания», было необходимым условием благоустройства каждого полка ОКК. Поэтому полк составлял конгломерат учреждений, строил церкви, содержал госпитали, магазины, школы, притягивал к себе купцов, поставщиков, открывал целую сеть разного рода производств, открывал новые пути сообщений, разрабатывал леса и пустыни. И для достижения всех этих результатов он искал средства к существованию «в самом себе» - в определенной мере, кавказский полк являлся самообеспечивающим учреждением.
Из перечня зданий, необходимых для резервной бригады, видим, что данному соединению требовались плотничная, слесарня, кузница, швальни для портных и сапожников, малярная, шорня, конюшня, помещение для обоза, кухня и пекарня. Все эти заведения позволяли кавказским полкам обеспечивать собственные потребности за счет внутренних ресурсов, не прибегая к помощи извне.
Летом часть солдат отправлялась на казенный сенокос (так, например, в Эриванском карабинерном полку в 1832-1837 гг. было накошено 661 тыс. пуд. сена, т.е. 110 тыс. пуд. в среднем за год), другая часть занималась в огородах, третья оберегала казенные табуны. В некоторых полках было заведено обширное полевое хозяйство. Солдаты обрабатывали поля, косили сено, пасли стада скота, баранов и свиней, ухаживали за домашней птицей и пчелиными ульями.
Безусловно, неизбежны были злоупотребления. Некоторые начальники относились к солдатам как к своим рабочим. Почти весь Тифлисский полк был обращен в пахотных солдат, что отвлекало их от строевой службы, и привело к тому, что солдат стали называть «жителями». При инспектировании Эриванского карабинерного полка (1828 г.) оказалось, что «и третьей доли солдат не было на смотру, ибо они употреблялись по надобности частных лиц, начальников их, для хозяйства своего и выгод». Полковой же командир «косил в большом количестве солдатами сено, которое по непомерным ценам продавал в другие войска, не успевшие заготовить сено». «Общая зараза своекорыстия, - писал А.Ф. Паскевичу Николай I в 1837 г. о результатах своей поездки на Кавказ, - достигла и военную часть до невероятной степени, даже до того, что командир Эриванского полка князь Дадиан обратил полк себе в аренду и публично держал стада верблюдов, свиней, пчельни, винокуренный завод, на 60 тыс. пудов сена захваченный у жителей сенокос, употребляя на все солдат».
Н.А. Волконский справедливо подчеркивал, что в Кавказском корпусе многие командиры стремились к наживе за счет или посредством солдата. На протяжении всей Кавказской войны отмечалось, что «широкое, бесконтрольное хозяйничанье полковых командиров вело к непомерному расходованию нижних чинов на хозяйственные работы, отвлекая их от прямого боевого назначения». Тем не менее, при всех недостатках этой системы, кавказский солдат трудился, как правило, не для частной выгоды, а на пользу государства, с целью сбережения казенных средств.
О селении Царские Колодцы проезжавший мимо в 1840 г. французский путешественник граф де Сюзанне замечал, что все дома гарнизона построены самими солдатами, их окружал маленький сад, возделываемый ими же. Принадлежащие офицерам постройки отличались от остальных только большими размерами и обмазкой их стен известью. Все дома были сооружены из дерева и имели соломенные или лиственные крыши.
Внутренняя меблировка также была изготовлена руками солдат, нередко весьма изящно. Она состояла из стола, кровати, нескольких стульев и дивана, крытого дешевой хлопчатобумажной тканью.
С целью удовлетворения офицерских нужд строились маркитантские лавки «с разными товарами, напитками и съестными припасами». Во многих случаях маркитантские (передвижные торговые пункты) становились местом «собраний», по словам современника, представляя собой нечто вроде полкового клуба. Там офицеры могли заказать различные блюда и напитки, купить нужные мелочи походного быта и просто провести свободное время. Из перечня погибших в пожаре 1837 г. товаров частных лавок в Геленджике видно, чем торговали маркитанты - галеты, мед, табак, разные сорта вин, сахар, чай, яблоки, мука, рыба, масло и др.
Семейный офицер в штаб-квартире обустраивался (за счет солдатского труда) обыкновенно на форштадте, под крепостью имел свой огород и долю в полковых покосах. В передовых фортах линии офицер обитал в тесном и неудобном домике из камня, глины или турлука - «офицерском флигеле» (так же назывался офицерский дом при солдатской казарме).
Обстоятельства постройки офицерского дома подробно изложены в мемуарах X. Ван-Галена. По его словам (Ван-Гален служил в 1819-1820 гг. в Нижегородском драгунском полку), деревянные дома полкового начальства и офицеров были выстроены солдатами. За эту постройку солдатам выдавалось небольшое вознаграждение и предоставлялись все строительные материалы. Мастеровые полка (плотники, шорники, кучера, портные и сапожники) шили платье, сколачивали мебель и делали коляску или дрожки (на них штаб-офицер нередко передвигался даже в походе) офицеру. Таким образом, подытоживает X. Ван-Гален, офицер становился домовладельцем за весьма небольшую плату. Главнокомандующий князь М.С. Воронцов, побывавший в штаб-квартире Кавказской гренадерской бригады, сделал замечание, что постройки следовало бы начинать с казарм.
«Кавказский солдат, - отмечал по этому поводу офицер ОКК В. Андреев, - был чернорабочий человек при возведении громадных построек и проведении дорог, очень дешево обходившихся казне, так как солдаты получали только по 5 коп. в день без добавки порционов и то не всегда, ибо штаб-квартиры и казармы строились безвозмездно, а офицеры жили на собственный счет».
Официально постройка солдатами зданий для частных лиц была запрещена, однако военное начальство смотрело на это сквозь пальцы. Поэтому нижние чины ОКК сооружали здания не только для собственных офицеров. Они трудились и на частных объектах. Так, например, гражданское строительство на Кавказских Минеральных Водах осуществлялось солдатами не только специальных военно-рабочих рот, но и полевых полков ОКК. «Приятно заметить, - обращал внимание на особенность постройки пятигорских домов В.Б. Броневский, - что все здешние города построены солдатами, которые, подобно римлянам, побеждая, распространяют просвещение. Все здесь солдатское».
С целью облегчить данную нагрузку на личный состав, в штаты каждого полка была включена инвалидная рота (285 чел., с 1834 г.). Эта рота, невзирая на свое название, формировалась из мастеровых, необходимых для полковых построек (ранее на строительство людей обыкновенно брали из строевых военнослужащих). Как отмечалось в указе, целью создания этих рот было то, чтобы «полки имели нужные способы по устройству и хозяйству, в коих они по местным обстоятельствам края встречают необходимость, и для коих отлучали доселе людей от фронта». В мастерские всегда брали рекрутов низкорослых и обученных различным ремеслам, необходимым для нормального функционирования боевой части, то есть людей, наименее пригодных для фронтовой службы.
В целом, каждый солдат за долгую службу овладевал каким-нибудь ремеслом - портняжничал, шил сапоги и пр. Эти ремесла в жизни солдат играли значительную роль, поскольку им постоянно приходилось чинить свое обмундирование, готовить пищу, строить жилье и т.д.
Таким образом, руками солдат проводилось благоустройство штаб- квартир, строительство садов, офицерских домов (офицерские помещения при казармах назывались флигелями), домов женатых нижних чинов (из них создавались особые поселки при укреплениях).
Правительство принимало на себя как содержание семьи солдата, так и попечение о ней, отводя ей казенное помещение, отпуская продовольствие (пайки), перевозя в случае надобности и пользуя казенным лечением.
По просьбе А.П. Ермолова (1819 г.), за казенный счет на Кавказ были высланы все жены, мужья которых служили в корпусе. Из этих солдат были сформированы при полках женатые роты, выходившие в поход только в особых случаях. Ермолов предпринял эти меры с целью обустройства полковых штаб-квартир вверенных ему войск. В целом, устройство женатых рот себя не оправдало. На Кавказе они были только помехой, являясь источником правонарушений и проступков в каждом полку.
Женатые солдаты (обычно составлявшие население слободы, предместья - «фортштадт»), как правило, обитали отдельно от холостых (живших в казармах), имея свои дома, как и офицеры, с довольно обширным хозяйством. Начальство поощряло нижних чинов, желавших жениться и остаться навсегда в поселках, образовавшихся при военных укреплениях. Для этого женатым солдатам отводились места, оказывалась помощь при благоустройстве. Именно так заселялись укрепления, расположенные на Кавказских Минеральных Водах.
Наличие солдатских семей в местах квартирования войск являлось для них обузой и отражалось на боеспособности. Как было замечено в приказе по Эриванскому карабинерному полку (начало 1850-х гг.), «многие женатые солдаты совершенно не заботятся о своем хозяйстве: избы их грязны, ветхи, заборы изломаны; перед каждой избой навален мусор и все это есть следствие того, что они дурно пользуются свободным временем; вместо того, чтобы заниматься устройством своего хозяйства, они пьянствуют».
Военнослужащим, живущим в собственных домах в Закавказье, по положению 1845 г., дозволялось пользоваться квартирными деньгами наравне с прочими чинами. Кроме того, их дома освобождались от квартирного сбора, которому подлежали другие обыватели.
«Пропитание людей наиглавнейшая дела суть, о чем мудрый и осмотрительный генерал всегда мыслить должен, ежели хочет, чтоб сущее под его командой войско в том никакого недостатку не имело, - формулировал принципы обеспечения войск продовольствием Петр I в «Уставе воинском» (1716 г.). - Недовольно, чтоб при войске токмо один хлеб был, но надлежит и иные припасы съестные и питье всемерно иметь».
Материальное обеспечение солдат состояло из денежного жалованья, а также вещевого и пищевого довольствия. Провиант все нижние чины получали от казны натурой. Твердые нормы провиантского довольствия были установлены еще в XVIII веке. Данные нормативы включали в себя два основных компонента: муку и крупы, которые составляли основную пищу солдата. В сутки солдату выдавалось 2 фунта 40 золотников (2,5 фунта) (немного более 1 кг) ржаной муки и 24 золотника (1/3 фунта) крупы (1 фунт = 409,50 г). Муку могли заменять соответствующей «указной» дачей печеного ржаного хлеба весом в три фунта (1200 г) или сухарями (1 % фунта). Вместо крупы иногда отпускали то же количество риса, картофеля или иных овощей. Всего в год каждый нижний чин получал муки по 3 четверти и круп 2 четверика 2 гарнца, считая в четверти 7 пуд. 10 фунтов.
Казне это обходилось в 17 руб. 86 коп. за год.
В мирное время солдаты обычно сами делали хлеб. Некоторые современники считали этот обычай «большим злоупотреблением», потому что для печения хлеба приходилось отвлекать людей от строевой службы. С другой стороны, из полученной экономии муки готовили квас - здоровый и полезный крестьянский напиток.
Из гречневой, ячменной, овсяной или толоконной крупы варили кашу. Отметим еще одно «блюдо» солдатского рациона - щи: в пост - со снетками и постным маслом, в мясоед - с салом или говядиной. Как и каша, щи являлись традиционным народным блюдом, перешедшим в меню нижних чинов русской армии при Петре I.
Все остальные продукты солдаты должны были покупать на собственные средства. Для этого им выдавались деньги, считая в год на мясо по 72 коп. и на соль по 24 коп. Эти деньги были включены в состав жалованья нижних чинов.
Разнообразить питание за счет казны можно было только путем возмещения нехватки тех или иных продуктов. Так, недостаток ржаной муки (основного вида товарного хлеба того времени) возмещали пшеничной, хлеба - мясом (за фунт хлеба - 4 фунта мяса), круп - бобовыми культурами (за !4 фунта круп - Vi фунта) или овощами (1 фунт картофеля или репы).
С 7 мая 1836 г. мясные и винные порции стали выдавать частям, содержащим караулы в городах и крепостях. Строевым чинам полагалось по три мясных порции и по три чарки вина в неделю, нестроевым - сначала по две, позднее только по одной порции. С 1842 г. мясом (по 37 фунтов, более 15 кг, в год) обеспечивали всех чинов полевых войск, а в декабре 1849 г. мясные порции строевым чинам увеличили до 80 фунтов (кроме четырех постов), нестроевым и гарнизонным частям - вполовину меньше. Так, в 1852- 1857 гг. на мясные и винные порции военнослужащим ОКК было израсходовано около 10,8 млн. руб.
Кроме того, с 1848 г. всем нижним чинам выдавалось по 20 фунтов (8,2 кг) соли (или порционные деньги) ежегодно, для профилактики заболеваний (как и уксус). На государственных работах выдача провианта увеличивалась: нижнему чину полагалось муки 18/30 гарнца (1 гарнец - 3,28 л), а круп - 2/30 гарнца в день. Тем самым, при Николае I было достигнуто увеличение казенного отпуска пищи нижним чинам.
При Александре II в снабжении войск продовольствием произошли некоторые изменения. Хлеб и крупа по-прежнему отпускались провиантским ведомством натурою (в день хлебом 3 фунта, сухарями 1 Ул ф., крупы Ул ф.). Но войскам Кавказской армии, занятым на возведении укреплений, устройстве дорог и др., сверх положенной дачи сухарного довольствия, следовало отпускать по Ул фунта сухарей в день на человека, если нижние чины не получали особой заработной платы.
Вместо мяса, вина и сала решено было в 1857 г. выдавать (по третям года) приварочные деньги (денежные порционы) по трем категориям: 8 руб. 15 коп., 6 руб. 29 коп. и 5 руб. 52 коп. в год соответственно. К первой категории относились войска, находившиеся в действующих отрядах, на государственных работах и в Тифлисе. Ко второй категории - линейные батальоны и действующие войска, расположенные в Закавказье. К третьей - инвалидные и нестроевые роты и все войска в Ставропольской губернии и по левую сторону Терека. Однако, эти преобразования относились уже к концу Кавказской войны.
Согласно мемуарам кавказских офицеров, среди ротных унтер- офицеров и фельдфебелей ОКК издавна укоренился обычай пользоваться за счет роты лишними фунтами мяса и чаркой спирта. Существовала и практика, когда вместо винных порций можно было получать деньги.
Войска входили с требованием об отпуске провианта и фуража в конце каждого месяца на следующий, чтобы к первому числу этого следующего месяца припасы были приняты и розданы. Провизия выдавалась из расчета на 360 дней, по 30 дней в месяце - 31-е число не считалось никогда. Делами полковой (батальонной) канцелярии по провиантской части управлял квартирмейстер, в частности: принимал из магазинов фураж, мясные и винные порции, провиант и отпускал их в роты; наблюдал за доброкачественностью продуктов; отвечал за деньги, отпускаемые на них казной и т. д. Положенный ему писарь вел приход и расход о суммах от комиссариатского и провиантского ведомств, занося их в особые книги.
Однако, не везде на Кавказе был принят единый порядок продовольственного снабжения войск. Так, например, все укрепления на Черноморском побережье снабжались припасами три раза в год. Но в отношении провиантских норм данные укрепления довольствовались «одни по морскому положению, другие по крымскому, а третьи по заграничному».
Т.е. использовались нормы, установленные для флота (сухари, солод, соленое мясо, крупа, горох, вино, соль и уксус; так же кормили и десантные войска в операциях на побережье) и для войск, находящихся в кампании за границей (по три мясных и винных порции в неделю). Более того, разными были и пути доставки продовольствия: из Феодосии (флотский рацион), Керчи и Ростова.
В рационе данных укреплений преобладала солонина, нередко подпорченная. Только благодаря тому, что в отдельных фортах стало возможным добывать порционный скот (с этой целью налаживалась меновая торговля с черкесами), солонина постепенно заменялась свежим мясом (говядина, курятина, баранина). Изредка в рацион добавлялась рыба, «но последняя в здешнем климате верный проводник лихорадок, есть ее опасно».
Подобная путаница и беспорядок (во многом объясняемый «дурным» поведением чиновников по продовольственной части) способствовали тому, что продукты в крепостях часто портились. Нередко их недоставало, и солдаты голодали. «Дело в том, что здесь нечего есть, в самом точном значении этого слова», - жаловался в 1836 г. из Геленджика А.А. Бестужев- Марлинский.
С целью исправить сложившееся положение начальник Черноморской береговой линии генерал-лейтенант Н.Н. Раевский уделил внимание питанию солдат. Он велел развести огороды, сады и виноградники при укреплениях, чтобы обеспечить нижних чинов свежими овощами и фруктами, развозил по линии лозы столового винограда из своего имения в Крыму, искал «огородников» - солдат, желавших работать на огородах, и отправлял их на свой счет на обучение в Крым. В своих приказах Н.Н. Раевский настаивал на заведении артельных стад, домашней птицы, особенно гусей и уток. Он указывал на необходимость разведения пчел и винограда - «молодые листья винограда представляют весной весьма полезную зелень для борща; летом незрелый плод составляет хорошую закуску для навара; осенью этот плод самый здоровый и, наконец, его можно с таким же успехом, как огурцы, солить на зиму». Завершало приказ резюме: «Таким образом, с одной стороны, будет обеспечено снабжение гарнизонов свежим мясом, а с другой казна избавится от огромных издержек, с которыми сопряжена столь дорогая и затруднительная перевозка скота и зелени в укрепления».
Однако, инициатива Н.Н. Раевского не встретила поддержки и понимания не только у подчиненных, но и у высшего командования. От этого в конечном счете страдали одни только солдаты, вынужденные целый год питаться сухарями и солониной, гибнуть от болезней, многие из которых были вызваны плохим питанием.
Кроме того, нормы выдачи продовольствия в полках ОКК соблюдались не всегда. Это повлекло за собой преобразования князя М.С. Воронцова в провиантской сфере. В полках 14-й дивизии на Кавказе зимой 1844-1845 гг. нижние чины получали вместо трех мясных порций в неделю - по одной, а иногда и одну в две недели, что вызвало распространение болезней. По ходатайству главнокомандующего, объем отпуска порций от казны был увеличен. С 1845 г. требовалось, чтобы ежедневно в ротах ОКК варился к обеду борщ из Ул фунта (по воскресеньям - 0,5 фунта) мяса на человека, а к ужину - каша из одного гарнца крупы и одного фунта сала на каждые 25 человек. Винных порций с того же времени отпускалось по две в неделю.
Однако, как было отмечено, количество блюд зависело от средств офицера. А.П. Ермолов жаловался, что даже генерал-майор князь В.Г. Мадатов «продает свои эполеты, чтобы иметь обед раза два в неделю».
Всем офицерам вместе с жалованьем выдавались добавочные суммы, а именно - «рационы» (на лошадей) и «денщичьи деньги» (на содержание казенной прислуги - денщиков, по 7 руб. 30 коп. в год, а также провиант для них). Количество данных рационов (по 1 руб. 50 коп.) устанавливалось следующее (для армейской пехоты). Штаб-офицер получал от 8 до 17, обер-офицер - от 3 до 5. При Александре II были установлены следующие нормы рационов (по 6 коп. серебром в день): штаб-офицеры - от 4 до 12, обер-офицеры - от 3 до 4. Вместо денежных натуральные рационы (согласно званию, от 5 до 2) отпускались тем офицерам, которым надлежало иметь верховых и вьючных лошадей.
Кроме того, в зависимости от должности, офицерам полагались особые, «столовые» деньги. При Александре I командиру полка выдавалось 3000 рублей в год, в царствование Николая I - 980 руб. 50 коп. серебром в год (батальонному командиру следовало 280 руб. 20 коп.). В 1830-е гг. остальные штаб-и обер-офицеры, столовых денег не получавшие, в походе стали получать порционные - по 57,5 коп. и 28,5 коп. в сутки соответственно. В марте 1858 г. были вдвое увеличены суммы квартирных денег (которыми постепенно заменялась натуральная постойная повинность). Объем их зависел от чина, города и семейного положения офицера.
Армейской офицерской традицией являлись общие трапезы. Полковой командир, «как принято в России», обыкновенно держал у себя стол для возможно большего числа («всех своих офицеров» и приезжих, уточняет X. Ван-Гален) офицеров, утром и вечером. В доме старшего начальника укрепления останавливались все проезжие, в отсутствие гостиниц. Считалось обычаем угощать проходившие через штаб-квартиры части других полков.
Таким образом, офицеры о своем продовольствии заботились сами (до 1827 г.). На содержание лошадей и прислуги (денщиков) офицерам выдавались деньги и провиант.
На начало XIX в. известны данные о годовых поставках продовольствия в части ОКК. Годовая потребность кавказских войск в 1800 г. определялась в 6,3 тыс. четвертей муки и около 1,2 тыс. четвертей крупы, а в 1806 г. - в 60 тыс. четвертей муки и 12 тыс. четвертей крупы. Но не более 20-25% этой потребности удовлетворялось за счет хлебных грузов, доставленных из Астрахани, крымских и приазовских портов. Это было связано с трудностями доставки провианта и овса в эти регионы, и заготовка их относилась «к числу наиболее сложных заготовительных операций». Так, необходимый для Кавказской линии хлеб закупался во внутренних губерниях и сплавлялся по р. Дон до Нижне-Подпольной пристани и по р. Волге до Астрахани. Из первого пункта провиант отправлялся сухим путем на подводах до уроч. Маныч, а оттуда развозился по правому флангу Линии. Из Астрахани продовольствие транспортировали морем до Сладкоеричной пристани, откуда везли по суше вдоль левого фланга Линии. Наконец, промежуточной точкой сбора необходимых для войск в Мингрелии, Имеретии и Грузии запасов служил Ростов.
По причине подобных трудностей с доставкой, основная масса необходимого для снабжения войск продовольствия заготавливалась провиантскими комиссионерами на месте (т.е. в Грузии), либо в порядке сбора натуральных податей, либо закупкой по твердым ценам. Так, например, за 1806-1809 гг. из Астрахани было привезено 61,8 тыс. четвертей муки и 5,4 тыс. четвертей крупы, через Редут-Кале доставлено около 23,9 тыс. и 1,6 тыс. четвертей соответственно. За те же годы в Грузии было закуплено 23,6 тыс. и 10,8 тыс. четвертей муки и крупы соответственно и собрано податного хлеба 43,8 тыс. четвертей. В 1855 г. было заготовлено в Закавказских губерниях 231,5 тыс. четвертей пшеницы, 31,2 тыс. четвертей ячменя и 562 четверти круп.
Таким образом, заготовка провианта и продовольственное снабжение кавказских войск изначально осуществлялись за счет ресурсов региона: сначала Закавказья, а затем Северного Кавказа. Создание продовольственной базы для войск недалеко от мест дислокации было первоочередной задачей, которую ставило перед собой правительство России, заселяя Предкавказье. Потребность кавказских войск в хлебе удовлетворялась зерновым хозяйством Ставрополья примерно на треть, остальное доставлялось из внутренних губерний.
Сельское хозяйство Ставрополья изначально было товарным, во многом ориентировано на обеспечение постоянного потребителя - войска Кавказского корпуса. Их запросы накладывали свой отпечаток на выращивание зерновых культур (рожь, хотя природно-климатические условия Предкавказья не совсем подходили для этой культуры, а также просо, пшено, гречиха), развитие скотоводства (через систему контрактов на поставку), производство вин. Таким образом, в первой половине XIX в. правительство активно создавало продовольственную базу для кавказских войск на Ставрополье.
Тем не менее, данная система открывала безграничный простор для злоупотреблений интендантов и начальников. Мука должна была быть не гнилая, затхлая или лежалая, в ней должны были отсутствовать примеси. Крупу, в свою очередь, полагалось отпускать свежую, сухую, хорошо вычищенную. Но данные нормы зачастую не принимались во внимание армейскими снабженцами. По их вине солдаты нередко испытывали нужду во всем, главным образом - в продовольствии и обмундировании. В конце 1805 г. князь П.Д. Цицианов признавался, что с 1 января следующего года «пять полков пехоты и три конных должны с голоду умереть», поскольку в провиантских магазинах Закавказья недоставало 16 тыс. четвертей муки, что составляло 25% годовой потребности войск.
«Не скупают вовремя хлеб, все хотят дешевле - описывал приемы провиантских комиссаров А.С. Грибоедов (1818 г.). - Время уходит, и они, в зимнюю пору и в отдаленных местах, подряжают несколько тысяч арб; волы падают без корма Жители обременяются и войска не довольствуются вовремя». Этих способов обогащения не гнушались даже высокие должностные лица. Невзирая на некоторые меры, предпринятые против них, проблема коррупции при заготовке хлеба в Грузии существовала всегда. Хлеб для армии закупался по искусственно заниженным ценам, а иногда просто реквизировался. Злоупотребления российских чиновников и офицеров в решении интендантских вопросов за счет местного населения спровоцировали восстание 1804 г. на Военно-Грузинской дороге и 1812 г. в Кахетии.
Согласно официальным данным, с 1825 по 1850 гг. для Кавказского корпуса было заготовлено в общей сложности 5 млн. 803,9 тыс. четвертей муки, 583,4 тыс. четвертей крупы и 427 тыс. четвертей овса. Следовательно, в среднем ОКК нуждался в более чем 232,1 тыс. четвертей муки и около 23,3 тыс. четвертей круп в год.
Потребности кавказских войск в провианте частично (20-25%) удовлетворялось за счет внутренних губерний, но основная масса необходимого продовольствия заготавливалась за счет ресурсов региона (на территории Закавказья и Предкавказья), либо в порядке сбора натуральных податей, либо закупкой по твердым ценам.
Но, даже при безукоризненной работе интендантства, условия обеспечения провиантом ставили солдата в довольно жесткие рамки. Прокормиться в одиночку на те деньги и припасы, которые солдат получал от казны, было невозможно. Например, ни один человек не в состоянии был на протяжении десятилетий питаться изо дня в день только хлебом и кашей, сваренной на воде без масла.
Вопрос об однообразии и скудости пищи, отчасти, отпадал в случае постоя в домах мирных жителей, поскольку в данном случае солдаты, как правило, кормились из общего котла с хозяевами. Но с переходом в казармы необходимо было изыскивать другие доходы. Требовалась складчина. С этой целью в каждой роте организовывалась артель (хозяйственное сообщество, община), во главе которой становились избранные самими солдатами их товарищи - немолодые, «трезвого жития, доброго и благопристойного поведения» и грамотные. Устава, который определял бы устройство артелей, не имелось, но само их существование признавалось военным законодательством. Артельщикам запрещалось отлучаться от рот, а при перемещениях солдат из одной роты в другую, следовало следить за тем, чтобы не расстроить состав артелей.
Артель имела собственную казну, которой и заведовали артельщики. Артельные суммы постоянно пополнялись сэкономленными суммами и отчислениями из заработков солдат на общественных вольнонаемных работах (строительство зданий и дорог, рытье каналов - например, в Эриванском полку в 1836-1837 гг. было заработано таким образом свыше 8 тыс. руб.) и доходов от ремесла и торговли. Также эти суммы формировались за счет вычетов из жалованья (по 25-30 коп. в «треть», т.е. раз в четыре месяца, когда выдавали жалованье) и наградных денег (за успешные смотры, парады, учения, жалованные Государем деньги за отличие). Нередко артельные деньги достигали значительных размеров. Это позволяло кормить людей улучшенной пищей (мясом, овощами) по воскресеньям, в торжественные дни и во время особо сильных болезней, а самим солдатам - покупать табак и водку.
Рота сама распоряжалась своими капиталами, покупала, расходовала, контролировала своих выборных. Расходы артели контролировались ротными и батальонными командирами, следившими за тем, чтобы деньги тратились только на провиант и найм артельных лошадей. Однако, нередко этот контроль имел и отрицательные последствия, и многое в благосостоянии роты зависело от качеств ротного командира, в почти безотчетном распоряжении находились ротные деньги. Командирам полков также запрещалось использовать деньги нижних чинов на полковые нужды. Однако, бывали случаи, когда командиры занимали деньги из ротных сумм, хотя и не имели на то права. Так, после смерти подполковника Лико в апреле 1847 г. было установлено, что он присвоил себе солдатские суммы общим объемом 20 тыс. руб. ассигнациями, принадлежавшие 1-2 и 2-й линейным ротам. Напротив, ротная артель могла одолжить своему командиру деньги для его надобностей при перебоях в финансовом обеспечении.
Для непредусмотренных надобностей существовала так называемая «экономическая сумма» («харчевой запас»), находившаяся в распоряжении всего полка как хозяйственной единицы. Она предназначалась на улучшение пищи нижних чинов и на все расходы, идущие на прямую пользу им. Источниками этой суммы были: экономия на провианте и фураже при квартировании, деньги умерших и бежавших нижних чинов, плата за казенные работы, производимые полком, деньги наградные и различные случайные суммы (пожертвования, экономия и др.). Пример появления такой суммы в одной роте приводил в своих мемуарах А.М. Дондуков-Корсаков. По его словам, начиная с 1839 г. в роте постоянно требовался «канонический» провиант на людей, убитых в действительности под Ахульго, и он составлял «экономический» запас подразделения, которая на вырученные деньги улучшала свое продовольствие.
Артель не только исправляла недостатки государственной системы обеспечения, но и позволяла солдатам иметь для себя все необходимое, хотя и за счет больших трат. Только в последние годы царствования Николая I солдатские артели стали терять свое значение, потому что государство стало обеспечивать нижних чинов не только мукой и крупой, но и солью и мясом.
Благодаря артели, хозяйственный быт кавказских солдат значительно превосходил положение солдат в России. Ротам отводилась бесплатно земля под огороды (по 8 квадратных саженей на каждого холостого солдата и по 20 на женатого). Там они собирали овощи на свой стол. Как справедливо отмечает А.Л. Зиссерман, «хозяйство заключалось главнейше в огородах».
Роты строили обыкновенно себе бани и другие здания за свой счет, содержали коней, волов (для обработки огородов) и свиней, домашних птиц. Для заготовления на зиму сена ротам отводились покосы, хотя сеном этим могли довольствоваться постоянно только быки, а лошади - только в то время, когда роты пребывали в полковой штаб-квартире. Но по ограниченности отведенных мест ротами (особенно в действующих батальонах) фураж заготовлялся в меньшем количестве, чем требовалось для прокорма зимой артельного скота, поэтому приходилось докупать на весну сена.
Развитое хозяйство позволяло ротам значительно улучшить свои хозяйственные дела. Они могли даже снабжать свои полки в походе (с помощью подвоза из штаб-квартир) свежими овощами, салом, луком, солониной и др.
Война, по словам выдающегося русского хирурга Н.И. Пирогова - это «травматическая эпидемия». В борьбе с горцами, в войнах с Турцией и Персией российские войска несли потери убитыми, ранеными и заболевшими. Как писал князь М.С. Воронцов в 1804 г., от болезней «половина корпуса лежала, а другая половина более походила на тень человеческую, нежели на настоящих воинов».
В любой войне более успешной оказывается, как правило, та сторона, чья медицина работает лучше, кто быстрее сможет излечить и вновь поставить в строй раненых. Такого рода задачи стояли и перед Россией. Но медицинское обеспечение армии, хотя при Александре I и Николае I стало постепенно упорядочиваться, по-прежнему оставалось на довольно низком уровне. Не удалось устранить основные причины болезненности в войсках - перебои в снабжении продовольствием и нехватку обмундирования и теплой одежды (отсюда и обморожения). Одной из главных причин большой заболеваемости оставалось тесное размещение полков на квартирах и в казармах, недостаток света, загрязнение жилищ. Количество больных вырастало при частых передвижениях войск.
Регулярно вспыхивали эпидемии «заразительных» болезней (в частности, «моровой язвы», чумы, и холеры). Они являлись причиной высокой смертности среди военных.
Основными болезнями военнослужащих ОКК были лихорадки (особенно на Черноморском побережье, рассаднике малярии). Так, в 1836 г. около 44 тыс. военнослужащих ОКК болели лихорадкой, а в 1852 г. из 14 больных в среднем девять имели перемежающуюся лихорадку. По словам исследователя П.П. Надеждина, «не было роты, в которой среди лета, когда начинаются лихорадки, состояло бы менее ста больных». С этими болезнями боролись, выдавая (с 1833 г.) солдатам дополнительные винные порции с небольшим количеством хинина. Но хинные соли (вместо хинной корки) отпускались войскам в незначительных количествах как дорогостоящее средство, а другие средства оказывались почти бесполезными.
За лихорадкой следовала цинга - неизбежный спутник плохого питания и сырости в помещениях. Кавказ, наравне с Финляндией, считался самым «цинготным» регионом России. Так, например, согласно данным за 1831 г., в ОКК числилось 12978 больных цингой, и 405 чел. умерли (в: 1845 г. смертность, напротив, составила примерно 10%). «Противоцинготными» средствами традиционно полагали сытную и привычную пищу с примесью овощей, хрена, лука и т.д. (больным выдавались лимоны), чистоту и сухость в помещениях, и своевременное отправление заболевших в госпиталь.
Кроме того, районы дислокации частей ОКК считались постоянными местами существования простудных и нервных горячек (тифозные заболевания), желчной горячки (так, в 1832 г. этой болезнью переболели 3099 чел., из них 258 умерли) и дизентерии («простой и кровавый понос», нередко «переходящий» в холеру; например, в 1827 г. насчитывалось 11036 больных, смертность составила 16,7%). Все эти заболевания провоцировались резкими перепадами температур на Кавказе, трудностями марша (при значительных передвижениях войск) и плохим питанием.
Неудовлетворительная постановка медицинского дела только усиливала затруднения по лечению больных и раненых. До 1838 г. на весь Кавказ имелось для снабжения войск только две аптеки - в Тифлисе и в Ставрополе. Запасы медикаментов они получали из Петербурга и Москвы. Даже в 1850-е гг. «госпитальная часть находилась в полном расстройстве», отмечался «совершенный недостаток в медикаментах и перевязочных средствах».
Летом, в пору лихорадок, лазаретные палатки (всего по одной на батальон) были всегда переполнены больными. На содержание их казна отпускала 15-17 копеек и большие суммы. Так, после кампании в Гурии (1841 г.) командованию пришлось отправить истощенные болезнями роты из палаток обратно в казармы, поскольку укладывать больных было уже некуда. Причем, «трудно найти 200 человек совершенно здоровых, не бывших в госпиталях или в полковом лазарете, - доносил командир Тенгинского полка С.И. Хлюпин. - Болезни, преимущественно лихорадки, до того жестоки и упорны, что возвращались и возвращаются по несколько раз, не уступая самым сильным медицинским средствам Люди в полку слабые и имеют болезненный вид». «Те же, которые выписывались из госпиталей не с восстановившимся еще здоровьем, подвергаясь различным неудобствам, заболевали вторично и опять поступали в госпитали», - подтверждал общую картину в своем рапорте полковник Евдокимов (Дагестанский полк).
Наиболее характерный пример заболеваемости войск ОКК - Черноморская береговая линия. Здесь скудное или недоброкачественное питание, недостаток свежего мяса и огородных овощей, нездоровая вода и близость болот порождали в отрядах и гарнизонах болезни, обычно заканчивавшиеся малярией, дизентерией и цингой. Случалось, что девять десятых числа солдат лежали больными.
Контр-адмирал Серебряков приводил в марте 1840 г. следующие данные по гарнизонам Черноморской линии: Новороссийск - здоровых 700, больных и выздоравливающих 99; укрепление Кабардинское - 255/20; Геленджик - 480/61; Новотроицкое - 247/28; Михайловское - 480/52; Тенгинское - 380/50; форт Головинский - 365/76; Навагинский - 240/120.
По данным на 1837 г., видим, что за квартал переболело 18,7% личного состава войск (1930 человек из 10313), из них умерло 4,2% (415 человек). По отдельным местам, однако, смертность была еще более высокой, а количество больных могло достигать 92%. Если верить французскому свидетелю, 12-я дивизия за четыре месяца сократилась с 12 тыс. чел. до 1500 чел., а всего в 1841-1842 гг. на территории «Черкесии» скончалось от болезней в среднем 17 тыс. чел.
Для оказания срочной медицинской помощи военнослужащим, кроме полковых лазаретов (на 42, 84 или 112 чел.), создавались военные госпитали. Первые из них стали появляться в начале XIX в. в городах, расположенных вблизи театра военных действий - Кизляре, Моздоке, Георгиевске. Позднее военный госпиталь был открыт в Ставрополе (первоначально он размещался в частных домах). Там пребывали раненые, чье лечение требовало длительного времени. В госпиталях, размещенных ближе к местам боевых действий, находились те, кому требовалось срочное лечение. Популярностью пользовались и горские лекаря.
Важную роль в восстановлении здоровья раненых и больных офицеров и солдат играли бальнеологические курорты Кавказских минеральных вод. Для пользования водами постоянно отправлялись туда партии солдат, и в Пятигорске для них был создан специальный госпиталь. Тем самым, военное командование проявляло значительную заботу о солдате, выделяя больным солдатам в дорогу сопровождение и обывательские подводы.
Поскольку передислоцируемые на Кавказе воинские части на ночлег останавливались в поселениях, размещаясь в домах обывателей, они легко могли заразиться эпидемическими болезнями. Исходя из данной обстановки дел, с 1808-1809 гг. в губерниях создавались госпитальные отделения, пункты или «больничные избы» для оказания врачебной помощи заболевшим военнослужащим проходящих войск. Распоряжение о создании их было вызвано тем, что для таких частей «не везде устроены лазареты и воинские команды часто оставляют больных своих у обывателей». (Поэтому больные солдаты, в свою очередь, могли занести в селения болезни, полученные в других местах.) Эти избы-лазареты строились на окраине каждого селения, расположенного на дороге между уездными городами на расстоянии 20-25 верст. Избы рассчитаны были на 6-12 человек каждая, обеспечены необходимым количеством белья и прочих предметов. Так, в Ставропольском уезде сельские больничные избы появились в селениях Расшеватском, Новотроицком, Рождественском и Бешпагире.
Во время следования рекрутских партий в этих избах оставляли заболевших, а оттуда доставляли в госпиталь. В летнее время - период наиболее интенсивного движения воинских команд, во время эпидемий и при поступлении большого количества раненых и больных солдат создавались «военно-временные госпитали». Именно в военных госпиталях достаточно часто оказывалась медицинская помощь гражданским жителям, поскольку соответствующая инфраструктура была развита крайне слабо.
С болезнями в войсках боролись и административными методами, что приводило зачастую к совершенно противоположным результатам. Так, угроза взыскания за чрезмерную убыль в частях нередко заставляла полковых командиров скрывать истинное число больных и задерживать часть из них при полках, не отправляя в лазарет. Укажем также то, что военно-медицинские учреждения «издавна были излюбленным поприщем грабительства бесчисленного множества учреждений и лиц, начиная с комиссариатского департамента до смотрителя госпиталя».
В целом, следует согласиться со словами хорошо осведомленного X. Ван-Галена: «Изъяны в медицинском деле обычны для кавказских войск, по невнимательности петербургского начальства к сей области, столь важной в краю, порождающем более недугов, чем где бы то ни было в империи».
На основании вышеизложенных фактов можно сделать следующие выводы.
1. Существовавший в дореволюционной России порядок обеспечения квартирным довольствием военнослужащих достаточно подробно регламентировался действовавшим в тот период военным законодательством. При создании регулярной армии Петром I, появились новые, отличные от норм XVII в., формы расквартирования войск. В мирное время полки размещались по домам гражданских (сельских) жителей зимой и в лагерях - летом.
В городах квартиры военнослужащим отводили особые квартирные комиссии (с 1808 г.). Хозяевам полагалось не только предоставлять помещение (из расчета один солдат на один дом в селе), но и снабжать постояльцев дровами (отопление), свечами (освещение), подножным кормом для лошадей и для людей питанием за умеренную цену.
Офицеры в период прохождения службы обеспечивались жилыми помещениями в следующих основных формах: 1) постойная повинность (выделение квартир по месту нахождения воинских частей); 2) размещение на казенных квартирах; 3) получение квартирных денег для оплаты найма частных квартир.
2. Постойная повинность не была достаточно эффективной. Во-первых, она вызывала недовольство у местных властей и населения как обременительная и непопулярная обязанность. Обыватели не только несли материальные расходы, но и самоуправство, необразцовое поведение постояльцев были распространенным явлением. Поэтому при выходе с квартир командир части обязан был заручиться подпиской о том, что местным жителям не были нанесены какие-либо обиды.
Во-вторых, постойная повинность отрицательно влияла на мобилизационную и боевую готовность воинских частей, разбросанных порой незначительными подразделениями по отдельным городам и селениям на довольно обширной территории, общая площадь которой могла достигать нескольких сот квадратных верст.
В-третьих, условия для проживания войск на квартирах зачастую были неудовлетворительными. Так, многие части обитали в антисанитарных, сырых и грязных землянках, в саклях, что способствовало распространению болезней (тиф и цинга) и значительной смертности.
В этой связи натуральная постойная повинность по объективным причинам стала постепенно заменяться строительством (начиная с времени Павла I) казенных зданий (казарм), специально предназначенных для компактного размещения в них нижних воинских чинов на постоянной основе, и выдачей квартирных денег для найма жилья офицерам. Сумма зависела от воинского звания.
3. А.П. Ермолов обратил внимание на невыгодные условия квартирного расположения войск и старался поместить все штаб-квартиры в пунктах, удобных как в стратегическом, так и в санитарно-гигиеническом отношениях. Однако, его усилия, как правило, не имели положительных результатов. Неудачным был также опыт введения женатых рот при полках. Не преуспел А.П. Ермолов и в своих намерениях заменить землянки казармами. До 1840-х гг. большинство гарнизонов и полков квартировали именно в землянках или «балаганах». Только с 1840 г. в программу занятия войск были внесены работы по устройству штаб-квартир и казарм (из камня, дерева или плетня).
Но местные климатические и географические особенности при строительстве казарм во внимание не принимались. Поэтому казармы - в особенности каменные здания - зачастую были сырыми, нередко плохо проветривались и служили источником многих болезней. Тем не менее, при всех недостатках казарм, это были именно постоянные жилища.
4. Каждый кавказский полк располагал собственным хозяйством (сенокосы, поля, огороды, скот и домашняя птица, пасеки, склады и лавки), что было необходимым условием его благоустройства. Полк был автономной административной и хозяйственной единицей кавказской армии. Каждый солдат за долгую службу овладевал каким-нибудь ремеслом. Штаб-квартиры строились самими солдатами. Неизбежны были злоупотребления: некоторые начальники относились к солдатам как к своим рабочим. Занятые на хозяйственных работах, войска отвлекались от прямого боевого назначения. Но, при всех недостатках этой системы, кавказский солдат трудился не для частной выгоды, а на пользу государства. Развитое хозяйство позволяло ротам значительно улучшить свои хозяйственные дела, и даже снабжать свои полки в походе продуктами.
5. Руками солдат проводилось благоустройство штаб-квартир, строительство садов, офицерских домов (офицерские помещения при казармах назывались флигелями), домов женатых нижних чинов (из них создавались особые поселки при укреплениях). Гражданское строительство на Кавказских Минеральных Водах также осуществлялось частями ОКК, хотя официально постройка солдатами для частных лиц была запрещена.
6. Стабильное продовольственное снабжение армии являлось одним из важнейших средств обеспечения ее боеспособности. Осознание важности этой проблемы было издавна присуще российской военной традиции. В рассматриваемый период провиант на военнослужащих выдавался от Военного министерства. Продовольствие нижние чины получали натурой: муку и крупы. Другого провианта не полагалось, исключая только замену одного продукта другим (например, вместо муки - печеный хлеб). Все остальное солдаты должны были покупать на собственные деньги. При Николае I (с 1836-1842 гг.) были предприняты меры, направленные на улучшение быта солдата, к искоренению недостатков в системе довольствия войск. Так, был увеличен казенный отпуск пищи нижним чинам за счет мясных и винных порций (замененных в 1857 г. денежными порционами), выдачи соли и уксуса.
Офицеры о своем продовольствии заботились сами (до 1827 г.). Армейской офицерской традицией являлись общие трапезы у полкового командира. На содержание лошадей и прислуги (денщиков) офицерам выдавались деньги и провиант.
Отметим значительное (хотя и в немалой степени декларируемое) улучшение в порядке снабжения войск предметами провиантского довольствия с устранением прежних злоупотреблений.
7. Не везде на Кавказе был принят единый порядок продовольственного снабжения войск. Так, например, укрепления на Черноморском побережье довольствовались по нормам, установленным для флота или для войск, находящихся в кампании за границей. Кроме того, нормы выдачи провианта в полках ОКК соблюдались не всегда. Это повлекло за собой преобразования князя М.С. Воронцова в провиантской сфере (увеличение объема винных и мясных порций).
8. Потребности кавказских войск в провианте частично (20-25%) удовлетворялись за счет внутренних губерний. Основная масса необходимого продовольствия заготавливалась за счет ресурсов региона (на территории Закавказья и Предкавказья) - в порядке сбора натуральных податей или закупкой по твердым ценам. Создание продовольственной базы для войск недалеко от мест дислокации было первоочередной задачей, которую ставило перед собой правительство России, заселяя Предкавказье.
9 С целью снабжения военнослужащих улучшенной пищей создавались среди солдат каждой роты артели (хозяйственные сообщества). Артель имела собственную казну, которая пополнялась сэкономленными суммами и отчислениями из заработков солдат на общественных вольнонаемных работах, вычетов из жалованья и наградных денег. Нередко артельные суммы достигали значительных размеров. Расходы артели контролировались ротными и батальонными командирами, следившими за тем, чтобы деньги тратились только на провиант. В остальном артель пользовалась полной хозяйственной самостоятельностью. Артель не только исправляла недостатки государственной системы обеспечения, но и позволяла солдатам иметь для себя все необходимое.
10 Общее медицинское состояние личного состава полков ОКК считалось неудовлетворительным. Кавказские войска больше страдали от болезней, чем от оружия неприятеля. Недостаточное внимание уделялось улучшению питания нижних чинов как основному средству профилактики многих болезней. Не удалось устранить другие причины болезненности в войсках - нехватку обмундирования и теплой одежды при неблагоприятных климатических условиях и резких перепадах температур, тесное размещение полков на квартирах и в казармах, недостаток света, несоблюдение санитарии и гигиены. Регулярно вспыхивали эпидемии чумы и холеры. Основными массовыми болезнями были лихорадки, цинга, тифозные заболевания, желчная горячка и дизентерия. Неудовлетворительная постановка медицинского дела (отсутствие необходимого медицинского ухода и обслуживания из-за нехватки врачей) усиливала затруднения по лечению больных и раненых.
Для оказания срочной медицинской помощи военнослужащим, кроме полковых лазаретов, создавались военные госпитали, а в придорожных селениях - госпитальные отделения, пункты или «больничные избы» для оказания врачебной помощи заболевшим военнослужащим проходящих войск. Важную роль в восстановлении здоровья раненых и больных военнослужащих ОКК играли бальнеологические курорты Кавказских Минеральных Вод.
Автор: Нечитайлов М.В.