29.09.2011 3337

Правовое положение и организация городских общин в Пруссии XIII-XVI вв.

 

Вопрос о правовом положении и политическом устройстве городов включает по меньшей мере два аспекта: их внутреннюю организацию и их положение в политической системе орденского государства. В учредительных грамотах затронуты оба аспекта, но основное внимание уделено именно внутренней организации городов.

Магдебургское право и его особенности в городах Пруссии. Основы внутренней организации Кульма и Торна были определены в статьях 1 и 4 КГ. Ст. 4 дарует Кульму и Торну Магдебургское городское право. Это пожалование, как будет показано ниже, осуществлялось с некоторыми важными оговорками, изменявшими ряд норм Магдебургского права.

Предоставление городского права более старого города новому городу - явление общеевропейское. В ходе борьбы с феодалами за хозяйственные и политические права некоторые старые значительные города добивались для себя известных экономических и политических гарантий. Одновременно внутри этих городов развивалось своеобразное право, которое имело обычное происхождение и вырастало из земского права. Оно регулировало прежде всего рыночные отношения и общественное устройство города. Со временем право таких городов стало заимствоваться другими общинами. Местные феодалы зачастую сами даровали подданным городское право, видя в развивающихся рыночных и ремесленных центрах источник больших доходов. В учредительной грамоте обычно содержалась отсылка к праву какого-либо известного города. В Испании, например, таким городом была Хака, в Англии - Оксфорд и Лондон, в Нидерландах - Намюр и Люттих (Льеж). В германской части рейха не было городского права единого образца. Здесь исторически выделилось шесть групп, или «семей», городского права: фризская, саксонская (остфальско-вестфальская), франконская, тюрингская, швабская и баварская. Каждая из них имела один или несколько важнейших центров. В ходе поэтапной передачи права от одного города к другому возникали «дочерние», «внучатые» и даже «правнучатые» города. Туда обращались за разъяснениями городского права (так называемыми «поучениями») и решениями отдельных сложных дел, так как суд более старого города обычно становился для «дочернего» высшей судебной инстанцией. Внутри одной «семьи» города имели сходные устройство и городское право, что не исключало, разумеется, наличия местных особенностеи.

Магдебургское право, упомянутое в грамоте, принадлежало к саксонской «семье» (его остфальской ветви). Оно было едва ли не самым распространенным городским правом Германии и Восточной Европы. Магдебург, давший ему название, - один из старейших городов Саксонии и Германии в целом. Первое упоминание о нем относится еще к 805 г. Разрушенное венграми и славянами, поселение было возобновлено в начале X в. императором Отгоном I Великим (936-973). При нем же было образовано перворазрядное (т.е. приравненное к римской метрополии) Магдебургское архиепископство, власть которого первоначально распространялась на весь «Восток» (включая Польшу).

Первые ссылки на складывающееся в Магдебурге городское право появляются в учредительных грамотах еще в XI в. (Кведлинбург, 1086), но особенно часто - столетием позже (Стендаль, 1151; Лейпциг, 1174 и др.). В XIII в. пожалование Магдебургского права другим городам становится в Заэльбье повсеместным и массовым явлением, особенно в районах интенсивной немецкой колонизации. К концу XIII в. оно широко распространилось в Ангальте, саксонских землях, в Бранденбурге, отдельных местах Тюрингии, Мейсене, Верхнем и Нижнем Лаузице, Померании, Силезии, северной и северо-восточной Богемии, в Моравии, Словакии, в Великой и Малой Польше. Оно также легло в основу управления многих городов Венгрии и Трансильвании. Магдебургское право закрепляло личную свободу горожан, регулировало вопросы городского самоуправления, обладало довольно развитыми предписаниями в области частноправовых, уголовно-правовых отношений и судопроизводства. Магдебургский суд развернул широкую деятельность, рассылая в «дочерние» города «поучения» и приговоры.

Почему Магдебургское право с такой легкостью принималось городами по всей Восточное Европе? Можно назвать, по крайней мере, три предпосылки к этому. Первая и главная из них - сходное в общих чертах развитие городов региона. Бурный рост новых торгово-ремесленных центров, стимулируемый притоком рабочих рук из деревни, требовал хотя бы некоторых правовых гарантий для охраны горожан от непомерной феодальной эксплуатации. Городское право выражало интересы повсеместно нарождающегося бюргерского сословия; оно вводило в определенные рамки внутригородские отношения, прежде всего рыночный оборот. Принятие общинами городского права, в том числе Магдебургского, хотя и не было исходным пунктом городской автономии, но значительно облегчило ее развитие. Правители восточноевропейских государств, вводят в городах Магдебургское право, которое создавало благоприятные условия для их хозяйственного развития, что обеспечивало, в свою очередь, рост налоговых поступлений в казну. Общины заимствовали Магдебургское право в готовом виде, не тратя времени на разработку собственных предписаний: единообразное правовое регулирование приобретало особую значимость в торговых отношениях.

Вторая предпосылка - господство в средние века лично-сословного правового принципа, согласно которому всякий человек имеет право жить по законам и обычаям своей родины. Выходы же из саксонских земель составляли значительную часть немецких колонистов, постепенно оседавших в городах Восточной Европы, поэтому Магдебургское право находило для себя благоприятную почву в их среде. Следует добавить, что поскольку Магдебургское архиепископство первоначально распространяло свое влияние на все заэльбские земли, то главный исторический центр Саксонии служил своего рода образцом городского устройства.

Наконец, третья предпосылка, во многом обеспечивающая принятие Магдебургского права в славянских землях, заключается в том, что германское и славянское право имели много общих черт, как убедительно показал еще в начале XX в. известный русский исследователь Н.П. Павлов-Сильванский. Поэтому и Магдебургское право не воспринималось в славянских землях как нечто принципиально чуждое местным обычаям, хотя различие их осознавалось достаточно отчетливо.

В первой половине XIII в. Магдебургское право было уже достаточно развито, о чем свидетельствует появление довольно пространных его записей. Они сохранились прежде всего в виде «поучений», направленных в города Силезии. Около 1211 г. такое поучение было по просьбе Генриха Бородатого прислано из Магдебурга для г. Гольдберга. В этом «поучении» воспроизведена привилегия 1188 г., дарованная Магдебургу архиепископом Вихманом. В 1235 г. запись Магдебургского права была направлена из Магдебурга в Бреслау. Последний стал в дальнейшем крупнейшим центром распространения Магдебургского права в Силезии. Подобные записи Магдебургского права составлялись и позднее (во второй половине XIII - начале XIV в.). Их также необходимо принимать во внимание в связи с рассматриваемой темой, поскольку в этих записях фиксировались обычаи более раннего времени.

Предоставление Магдебургского права Кульму и Торну могло произойти под влиянием как упомянутого Генриха Бородатого, так и магдебургского бургграфа Бурхарда, который указан среди свидетелей КГ в редакции 1233 г.

Даруя Кульму и Торну Магдебургское право, орденские власти, прежде всего, имели в виду введение в них системы городского самоуправления по магдебургскому образцу. Города, обладавшие Магдебургским правом, имели три основных органа такого самоуправления: бурдинг (общинный сход), городской суд, состоявший из судьи и коллегии шеффенов, и городской совет.

Бурдинг, или общинный сход, был древнейшим органом самоуправления, унаследованным городами еще от сельской общины. В немецких городах этот орган имел в средние века повсеместное распространение. В его компетенцию, входило решение важнейших вопросов городской жизни: утверждение состава постоянно действующих органов власти и присяга горожан на верность городскому совету, принятие местных правовых актов - вилькюров, решение вопросов войны и мира, введения новых налогов и др. Бурдинг созывался по мере необходимости, но не реже одного раза в год, когда происходило обновление городского совета и вновь утверждался вилькюр. Упоминание о бурдинге в источниках Магдебургского права содержится в «поучении» для г. Гольдберга 1211 г. В нем бурдинг именуется conventus civium; упоминание об этом институте сопровождается оговоркой, что на общинном сходе «никакому глупцу не должно быть позволено докучать бездельными речами наперекор воле лучших горожан». Глупцами (stulti) здесь презрительно именуются городские низы, а «лучшими» (meliores) - представители патрициата.

В статье 1 КГ говорится о ежегодных выборах судей, которые подойдут сообществу городов (communitati civitatum). Слово communitas означает здесь не просто общину, но и общинный сход и в этом смысле аналогично выражениям conventus civium и universitas civium. Упоминание о бурдинге встречается и в более поздних орденских документах XIII в., но без оговорок о патрициате (meliores). В ранний период колонизации патрициат еще не успел сложиться в прусских городах как устойчивая прослойка, но несомненно, что наиболее богатые торговцы и ремесленники и здесь задавали тон на общинных сходах. Городской суд в соответствии с предписаниями Магдебургского права состоял из судьи и шеффенов. Шеффены выносили приговор, а судья придавал ему законную силу как носитель судебной власти. В качестве судьи выступали бургграф или шультгейс. Бургграф первоначально не имел судебных полномочий, суд вершил от имени суверена (Магдебургского архиепископа) фогт, а бургграф был, говоря современным языком, лишь комендантом города, т.е. возглавлял его вооруженную охрану. Но уже с начала XII в. оба поста объединяются в одних руках, после чего под бургграфом стали понимать именно городского судью. Это должностное лицо имело право так называемого высшего суда (iudicium supremum), заключавшегося в рассмотрении дел о наиболее тяжких преступлениях, за которые виновному грозила смертная казнь или увечащие наказания, а также гражданских дел. Шультгейс был помощником бург-графа и членом судейской коллегии; одновременно он мог выступать судьей над самим бургграфом, если тот совершал преступление. Однако в отношении других лиц его компетенция ограничивалась так называемым низшим судом (iudicium infimum), т.е. рассмотрением дел о преступлениях, которые карались штрафами и телесными наказаниями. Бургграф имел три судебных заседания в году, а шультгейс - до девяти. В перерывах между заседаниями в случаях, не терпящих отлагательств, допускалось немедленное назначение судьи ad hoc (так называемое Notrecht).Городского судью первоначально назначал суверен. Но примерно с XIII в. это право стало передаваться за плату или безвозмездно городским общинам. Так, например, в Магдебурге шультгейс назначался на полгода или год городским советом, а архиепископ был обязан утвердить его в этой должности, предоставив ему официально шультгейский лен. О судье какого ранга говорится в КГ и в чем специфика его положения в прусских городах? Судя по более поздним источникам, относящимся к Кульму и Торну 1240-х гг., речь шла о шультгейсе. В тексте КГ 1251 г. (в перечне свидетелей) упомянут кульмский судья Иоганнес, который также назван шультгейсом (scultetus). В статье 20 редакции 1233 г. говорится о праве городского судьи выставлять вместо отсутствующего горожанина другого человека в качестве ополченца. По мнению Е. Люциньского, это означает, что судье отводилась роль главы общины. Таким образом, согласно КГ, горожане получали право избирать лишь низших судей. Их кандидатуры, как недвусмысленно указано в ст. 1, должны были согласовываться с орденскими властями. Тем не менее выборность судей как таковая означала более либеральный правовой режим, чем предусмотренный Магдебургским правом. Дело в том, что в самом Магдебурге шультгейсы не избирались, а назначались архиепископом. Следует упомянуть, однако, что выборы судей были допущены далеко не во всех прусских городах. Кроме Кульма и Торна, такое право получили лишь некоторые общины: Кенигсберг (1286 г., без прямого указания, со ссылкой на Кульмское право вообще), Грауденц (1291), Лёбенихт (1300 г, со ссылкой на городское право Кенигсберга), а позднее, уже за рамками исследуемого периода - также Бартенштейн (1332) и Гердауэн (1398). В большинстве же городов должность шультгейса предоставлялась в наследственное владение одному или нескольким лицам, нередко закреплялась за городским локатором. На должность же бургграфа обычно назначался орденский комтур. Именно за ним закреплялось упомянутое в ст. 1 право вершить суд по делам о тяжких преступлениях.

Территориальная подсудность городского судьи ограничивалась зоной городской черты (в КГ ей посвящены ст. 2 и 3). Из нее были исключены дела о происшествиях, случившихся на территориях, прилегающих к замкам (в тех городах, где они имелись), а также на всех общественных дорогах (в том числе водных, к которым относилась и Висла). Ограниченной была и персональная подсудность, из которой были исключены, как правило, поляки и пруссы (кроме тех случаев, когда потерпевшим был немец-горожанин).Вопрос о компетенции городских судей тесно увязан в грамоте с вопросом о налагаемых ими имущественных взысканиях. Согласно Магдебургскому праву, при вынесении обвинительного приговора на осужденного автоматически налагался штраф, отходивший в пользу судьи. Размер штрафа зависел от ранга судьи: бургграф получал 60 шиллингов, шультгейс - 8 шиллингов. Статья 4 КГ уменьшила размер штрафов в пользу судьи вдвое. Вопрос о причине такого отступления от обычаев Магдебургского права впервые рассматривался в работах Э.Т. Гауппа, основателя так называемой силезской школы исторического правоведения. Гаупп обратил внимание на то, что аналогичная норма присутствует в жалованных и учредительных грамотах силезских городов (например, Ноймаркта, Брига, Бреслау). Первоначально он полагал, что в Силезии, несмотря на Гольдбергские золотые рудники, ощущалась нехватка монеты. В дальнейшем он пересмотрел свою точку зрения и высказал мысль о том, что Пруссия и Силезия находились в таком же политическом отношении к рейху, как и марки (Бранденбургская, Мейсенская и др.)- Ссылаясь на «Саксонское зерцало», он отмечал, что в марках нет королевского банна, т.е. суд вершится не именем короля, а властью маркграфа, поэтому судья получает не 60, а 30 шиллингов штрафа (Земское право, кн. III ст. 64 § 7, ст. 65 § 1). Согласно глоссе к ст. 12 книги II Земского права, право марки имело и другие отличия от права земель рейха. Марка, в частности, не имеет обычного института шультгейсов, который вводится здесь властью маркграфа; могут существовать особые судьи и местные узаконения, идущие вразрез с обычаями других немецких земель; нет общепринятого шеффенского сословия, поэтому всякий полноправный и неопороченный мужчина может быть заседателем в маркграфском суде. Эти особенности Гаупп объяснял пограничным положением марок; немецкие колонисты, устремившиеся сюда, чувствовали себя не слишком уверенно и не решались полностью воспроизвести здесь обычаи родных мест. В рассуждениях Гауппа действительно есть рациональное зерно. Марки, как известно, образовывались королем на завоеванных и колонизованных землях, прежде всего славянских, а передача их в управление маркграфам была одной из важнейших королевских регалий. Как зона активной немецкой колонизации Силезия и Пруссия, в самом деле, имели сходство с марками. Однако в правовом смысле Пруссия не была маркой, так как марка - это всегда лен рейха. Изучение же основополагающего документа, определившего отношение прусских земель к империи, - Золотой буллы Римини не позволяет найти в ней выражений типа pro feudo, nomine feudo, beneficio, которые могли бы свидетельствовать о вассальной зависимости Пруссии от рейха. Это и понятно, так как уже в 1216 г. папа Гонорий III запретил ордену приносить, кому бы то ни было ленную присягу, чтобы сохранить подчинение тевтонских рыцарей папскому престолу. Булла Pietatiproximum (1234 г.) позднее подкрепила эту связь. Может быть, ближе других подошли к истине исследователи И. Матисон и Э. Вайзе. По их мнению, можно говорить о типологическом сходстве Пруссии с маркой (термин «марка» употреблен в Золотой булле применительно к землям, которые ордену обещал Конрад Мазовецкий), хотя лен и титул маркграфа гохмейстеру формально пожалованы не были. В то же время в Золотой булле подчеркивается, что орден должен быть наделен в Пруссии большими правами, чем имеют в своих владениях князья империи. Эти права были признаны за орденом в знак признания его крестоносной миссии. По смыслу Золотой буллы, Пруссия должна была стать единым судебным округом, в котором орден вершил правосудие своей властью и по своему усмотрению издавал распоряжения на этот счет. И хотя, как уже указывалось, Золотая булла была издана лишь около 1235 г., этот памятник и КГ основаны на общих для того времени представлениях о власти над землей, завоеванной у язычников, и о правовых основах отношений между орденом и рейхом.

Как представляется, уменьшение наполовину размера судебных штрафов было продиктовано не только статусом прусских земель, но и стремлением суверена привлечь в край больше колонистов.

В статье 1 КГ указаны еще две суммы, имеющие отношение к размерам имущественных наказаний: 4 шиллинга и 12 пфеннигов. Первая сумма - это размер полного штрафа в пользу шультгейса с учетом двукратного снижения штрафов, установленного ст. 4 КГ. Другую ставку (12 пфеннигов) КГ относит к числу взысканий за мелкие проступки, поскольку пфенниг составлял V12 шиллинга.

Распределение штрафов между судьей и орденскими властями соответствовало магдебургским обычаям: в Магдебурге также суммы отходило в пользу архиепископа, a шультгейсу. Освобождение обвиняемого от уплаты штрафа, в пользу ордена при освобождении от штрафа в пользу шультгейса можно, на наш взгляд, интерпретировать как дополнительную меру для привлечения переселенцев.

Шеффены, т.е. члены суда, в КГ не упомянуты, зато в ст. 4 обеих редакций, а также в ст. 5 редакции 1251 г. говорится о членах городского совета (consules civitatis). Эта черта памятника примечательна в двух отношениях.

Во-первых, ее, вероятно, можно считать свидетельством того, что в момент дарования грамоты функции суда и управления еще не были разделены. Отпочкование шеффенской коллегии от городского суда в Кульме и Торне и раздел их функций произошел, по-видимому, к середине XIII в., поскольку ст. 5 Кульмской грамоты в редакции 1251 г. говорит уже о «совете судей и ратманов» (consilium iudicum et consulum). Слово «судья» употреблено здесь во множественном числе (iudici), что позволяет сделать вывод о наличии целой судебной коллегии в каждом из городов. Шеффены, в отличие от ратманов (членов городского совета), занимали свои места пожизненно, а в случае смерти кого-либо их них вакансия замещалась путем кооптации. Документы XIII в. подробно не раскрывают распределение компетенции между городским советом и судом в Кульме и Торне. По источникам более позднего времени известно, что суд шеффенов рассматривал те дела, которые были основаны на Магд-бургском праве (с особенностями, оговоренными КГ), тогда как городской совет разбирал дела о нарушениях местных городских узаконений (вилькюров). Та же картина наблюдалась и в Новом городе Торна. Во-вторых, в 1233 г. в самом Магдебурге еще не существовало городского совета, он появился лишь в 1244 г. Не исключено, что учреждение такого органа произошло не по образцу Магдебурга, а по примеру Любека, где городской совет зафиксирован уже в 1226 г. Городской совет осуществлял текущее управление городом, представлял общину во внешних сношениях и издавал распоряжения (вилькюры) по различным вопросам городской жизни. Согласно нормам Магдебургского права, вилькюры могли издаваться без согласия местного князя, но не должны были вредить писаному праву, ущемлять права бург-графа или шультгейса, регулировать вопросы, подведомственные церковным властям, а также содержать взыскания, обращенные на личность их нарушителя (смертную казнь и увечащие наказания). Правосудие по делам о нарушениях вилькюрных предписаний осуществлялось только городским советом. Впрочем, обращение к документам показывает, что свободное издание вилькюров в прусских городах происходило далеко не всегда. Чаще всего эти акты конфирмовались орденскими наместниками, если не исходили прямо от орденских властей.

Еще одно встречающееся в грамоте отступление от норм Магдебургского права, помимо норм о снижении вдвое размера судебных штрафов - изменение правил о наследовании. Ст. 10 говорит о введении в крае наследования по фламандскому праву (hereditas flamyngicale).

Любекское право и его особенности в городах Пруссии. Внутреннее устройство общин, возникающих при участии выходцев из Любека, чаще всего строилось по образцу главного ганзейского города. К середине XIII в. Любекское право уже представляло собою довольно развитый комплекс норм, имевших три основных источника. Первым из них было земское право Саксонии (особенно Вестфалии), которое носило характер правового обычая. Вестфальское по происхождению городское право действовало не только в Любеке, но и во многих других общинах северогерманских земель: так, важным центром вестфальской «семьи» городского права стал Зёст, право которого было заимствовано в Медебахе, Липпштадте и Хамме. Другим источником были уже упоминавшиеся привилегии, полученные Любеком от императора и различных духовных и светских князей. Эти привилегии, определяли отношения бюргеров с отдельными суверенами и закрепляли значительную степень независимости от последних (в частности, если соответствующие князья вели с кем-либо войну, то Любек и выходцы из этого города не обязаны были в ней участвовать). Наконец, третьим источником стали нормы, которые явились плодом развития собственно любекской городской автономии. Речь идет о распоряжениях городского совета Любека и о договорах, которые город заключал с другими общинами (особенно с Гамбургом и Бременом). Эти источники содержали многочисленные правила об организации торговли и ремесла, а также различные административные предписания, регулировавшие внутригородскую жизнь.

Характерной чертою общин, управлявшихся по Любекскому праву, была ведущая роль в них городского совета, тогда как суды шеффенов, даже если таковые и существовали, занимали второстепенное положение. Именно городской совет Любека уже с первой половины XIII в. занимался сбором и систематизацией городского права. Старейшие известные записи Любекского права были составлены для общин Киля (1232) и Старгарда (1235). К концу столетия число подобных записей увеличилось, а любекский городской совет стал высшей судебной инстанцией для городов и факторий, где применялось Любекское право. Как можно видеть, Любек и дочерние общины обладали весьма развитой правовой культурой.

Как уже указывалось, Любекское право было введено в Эльбинге и Мемеле. Основное отличие Любекского права в Эльбинге (и, вероятно, в Мемеле) от исходного образца заключалось в том, что данные города не имели права уклоняться от ведения войны на стороне ордена, если в этом возникала необходимость. В Эльбингской грамоте сказано, что Любекское право пожаловано с изъятием положений, направленных «против Бога, ордена и земли». Вместо этих положений должны быть по совету братьев, горожан и иных мудрых людей установлены иные нормы, пригодные для ордена, земли и города. Судя по документам второй половины XIII в., городские власти не пользовались правом самостоятельно издавать вилькюры без ведома орденских властей и лишь в XIV столетии наблюдается некоторое расширение компетенции. Эльбингская грамота 1246 г. затрагивает также вопрос о судоустройстве. В городе был введен пост наследственного судьи, имевшего право на треть всех судебных штрафов за серьезные преступления, а за менее тяжкие (до 4-х шиллингов) - на половину. Те 2/3, которые причитались ордену, орден обещал разделить поровну с горожанами, чтобы город лучше охранялся и обеспечивал иные нужды.

Кроме того, для того, чтобы бюргеры не обязаны были проходить «долгими путями» (longas vias) для обжалования судебных приговоров, это обжалование должно было происходить «в четырех судебных скамьях» по совету ордена. Как уже отмечалось, данный институт был заимствован из саксонско-магдебургского права. Выражение «в четырех скамьях» обязано своим происхождением старинному обычаю: правосудие вершилось под открытым небом, и на скамьях, составленных в виде четырехугольника, восседали члены суда. По всей видимости, в состав данного органа могли входить не только члены городского совета, но и более широкий круг горожан, которые ранее не рассматривали спорное дело. Кроме того, поскольку в грамоте имеется оговорка, что дело решается «по совету нашего ордена» (secundum consilium domus nostre), это дает основания полагать, что в число членов суда второй инстанции входили представители орденской братии. Другие вопросы внутреннего устройства Эльбинга и Мемеля в их грамотах не затрагиваются, но по документам более позднего времени известно, что местные органы власти (прежде всего городские советы) создавались по образцу Любека и носили олигархический характер.

Что касается Любекского права, то оно не получило в Пруссии большого распространения. На протяжении XIII-XIV вв. его получили всего 7 прусских городов - вероятно, в вознаграждение за услуги, оказанные ордену любекскими купцами. Дальнейшему распространению Любекского права тевтонцы всячески препятствовали. Удивляться этому не приходится: Любекское право предполагало значительную самостоятельность общин. Однако политическая независимость любекских колонистов в покоренной земле явно не входила в планы орденских властей. Нам представляется, что значительное влияние на политику тевтонцев в этом вопросе оказала историческая драма, разворачивавшаяся перед их глазами, а именно судьба городов Палестины. Как известно, в Иерусалимском королевстве весьма обширные привилегии получили венецианские и генуэзские купцы, создававшие в приморских городах автономные кварталы, где представители короны постепенно утратили всякую власть. Со временем поселения итальянских колонистов стали местом не только острого торгового соперничества, но и ожесточенных вооруженных столкновений, обусловленных борьбой партий гвельфов и гибеллинов и внутренними смутами в королевстве. При отсутствии прочной центральной власти, в условиях усиливающегося военного натиска извне и растущей зависимости королевства от поддержки европейских держав всесилие этих коммун сыграло пагубную роль и во многом способствовало падению власти крестоносцев в Святой Земле. Этот наглядный пример, конечно же, был принят к сведению. В Пруссии орден всячески приветствовал любекских колонистов (в приморских городах выходцы из Любека составляли весьма заметную прослойку, а их потомки заняли важное место в среде городского патрициата). Но в то же время он стремился упрочить их зависимость от центральной власти и запрещал городам, имевшим Любекское право, обращаться в городской совет Любека в качестве судебной инстанции. Только Эльбинг, наиболее влиятельный из упомянутых городов, получил такое право после долгих споров с орденом, длившихся более столетия. Положение городов в политической системе орденского государства. Обратимся теперь к вопросу о положении получивших грамоты общин в политической системе страны. В ст. 4 КГ содержится упоминание о намерении тевтонцев превратить Кульм в «метрополию» (civitas metropolitana) или «главный город» (civitas capitalis) края. В литературе отмечалось, что вопрос о столице орденских владений по-разному решался в различные эпохи. Идеальным центром для ордена всегда оставалась Палестина, что подчеркивалось и в названии корпорации. Но по мере распространения орденской активности на берега Балтики значение прусских владений возрастало.

Признание за Кульмом прав метрополии (ст. 4) повлекло за собой два важных следствия, тесно связанных друг с другом. Во-первых, другим прусским городам в дальнейшем даровалось главным образом Кульмское право, а Любекское, как уже сказано, не получило большого распространения. В орденских грамотах встречались также отсылки к праву Торна. Первая такая отсылка появилась в учредительной грамоте Нового города (Нойштадта) в Торне, выданной в 1264 г. По аналогичной модели строились отношения между Кенигсбергом и возникших у его стен общин Лёбенихт и Кнайпхоф. В лёбенихтских грамотах 1299 и 1300 гг. и кнайпхофской учредительной привилегии 1327 г. говорилось, что их жители будут иметь в Кенигсберге такие же права, какие имеют бюргеры Нового города Торна в его Старом городе. Однако в целом Кульмское городское право было господствующим. О его влиянии свидетельствует и тот факт, что некоторые города, получившие вначале городское право другого типа, впоследствии переводились на управление по Кульмскому праву (Леба после 1357 г., Диршау с 1364 г., Мемель с 1475 г.). Второе следствие объявления Кульма метрополией - создание в этом городе верховного суда для всех общин Пруссии, управлявшихся по Кульмскому праву. Однако непосредственно в Кульм могли обращаться не все прусские города. В некоторых учредительных грамотах орденские власти прямо указывали на обязанность нового города обращаться в сомнительных случаях в суд другого города. Так, например, из суда г. Либемюля рассмотрение дела предписывалось переносить в Христбург (1335), из Гогенштейна в Остероде (1350), из Найденбурга в Гильгенбург (1381), из Пассенхайма в Либштадт (1381). Эмиль Штеффенхаген полагал, что подобные указания означали учреждение своего рода промежуточных судебных инстанций, а Вильгельм фон Брюннек высказал мнение о том, что решение таких судов было окончательным и дальнейшему переносу в Кульм рассмотрение дела не подлежало. Решить этот вопрос однозначно в настоящее время не представляется возможным, так как сохранившиеся материалы практики Кульмского верховного суда по делам других городов немногочисленны.

В отличие от Магдебурга, где рассмотрение дел для других городов и рассылка «поучений» в нижестоящие суды осуществлялись шеффенской коллегией, в Кульме этим занимался городской совет, а шеффены разбирали только внутригородские дела. Возможно, здесь сказалось влияние Любекского права: в Любеке именно городской совет являлся высшим судом для «дочерних» городов. Подробных сведений о том, как осуществлялось судопроизводство в кульмском верховном суде, до нас не дошло. Из одного позднего кульмского вилькюра, закрепившего обычаи более раннего времени, известно, что всякое подобное дело должно было рассматриваться ратманами в четырехнедельный срок. Верховный суд прусских городов находился в Кульме в течение всего орденского господства в Западной Пруссии и даже несколько дольше. По-видимому, лишь после 1478 г. он был переведен в Кенигсберг, сделавшийся в то время и резиденцией гохмеистера.

Хотя Кульм формально считался столицей края, но резиденция гохмеистера вскоре разместилась в Эльбинге, ас 1309 г. - в Мариенбурге на р. Ногат (рукав Вислы). Резиденция епископа Кульмского была устроена в Кульмзее, там же возвели и главный храм диоцеза. В экономическом отношении Кульм также не достиг сколько-нибудь видного хозяйственного положения, его быстро превзошел Торн. Тем не менее важное значение Кульма признавалось, о чем свидетельствуют источники. Так, в 1386 г. в Кульме предполагалось учредить университет, что сделало бы город духовным центром края. Наряду с Торном, Эльбингом, Данцигом, Кенигсбергом (Старым городом) и Кнайпхофом Кульм входил в число так называемых «больших городов» Пруссии и в XV в. периодически становился местом сословных съездов. Только за Кульмом и Торном признавалось исключительное право созывать общегородские съезды Пруссии.

 

Автор: Рогачевский А.Л.