Особые права (регалии) Тевтонского ордена
Общие положения. Орденским регалиям, т.е. исключительным правам ордена в Кульмской земле, посвящена ст. 11 КГ, которая исходит из его суверенитета над краем. Положения ст. 11 дополняются указаниями других статей, подразумевающих существование иных регалий: право охоты (14) и рыболовства (12), право строительства мельниц (13) и укреплений (6), право взимания налогов (18-19), правр судоходства по Висле (2, 3) и паромная регалия (5), право утверждать судей и взимать штрафы (1), чеканить монету (22), устанавливать меры, в том числе земельной площади (23), право взимать пошлины, от которого орден отказался (24). Перечень регалий согласуется с содержанием тех документов, которыми орден традиционно обосновывал свои притязания на прусские земли - Золотой буллы Римини и Крушвицкого договора. Первый документ, как уже упоминалось, появился лишь около 1235 г., а второй считается подложным. Тем не менее, оба этих источника важны, так как в них запечатлелись тогдашние представления о регалиях. В Золотой булле, помимо упоминаемых в КГ прав, указано также право тевтонцев устанавливать еженедельные и иные торги и издавать законодательные акты. Подобные же предписания устанавливал и Крушвицкий договор. Кроме того, оба акта содержат длинный перечень объектов, которые подпадали под юрисдикцию ордена и с которыми могли, поэтому быть связаны те или иные регалии. В Золотой булле, в этом качестве упомянуты все земли, горы, долины, реки, леса, море, а в Круш-вицком договоре также озера, болота, лесные выгоны, рощи, луга, пастбища и иные земли, «возделанные и невозделанные, проходимые и непроходимые»; города, деревни, мосты, грангии. Как можно видеть из этих перечней, под регалиями понимался широкий круг хозяйственных и политических прерогатив, принадлежащих суверену, которые он мог частично или полностью уступать подданным. О политических полномочиях ордена, таких как право вершить суд, мы уже говорили в связи с организацией городских общин. Ниже будут рассмотрены в основном хозяйственные регалии, получившие отражение в Кульмской грамоте. Вопрос об охотничьей и мельничной регалиях, уже анализировавшийся выше, затрагиваться не будет.
Регалии, связанные с городскими объектами недвижимости. О правовом статусе городских объектов недвижимости, принадлежащих ордену, упоминает ст. 6 КГ. Указаны два вида объектов - участки и здания невоенного назначения и крепостные сооружения.
Согласно прямым указаниям римских пап, ордену дозволялось получать различное имущество, прежде всего в виде пожертвований и по завещанию. Исключение составляли лены (приобретение их не разрешалось, чтобы не создавать для ордена обязательств в ущерб его независимости).
Как духовная корпорация орден был в принципе освобожден от любых налогов, поэтому при переходе недвижимости в его руки городская казна переставала получать налоги с участков и построек. Запрет отчуждать недвижимость церковным учреждениям без согласия городских властей постоянно встречается в записях средневекового городского права. Взяв на себя обязательство не обзаводиться в Кульме и Торне недвижимостью по собственной инициативе и не использовать их для иных, чем обычно, надобностей, если участок или дом дарились ордену кем-либо из горожан, орден, по-видимому, стремился создать в городах привлекательный для колонистов правовой режим, соблюдая интересы бюргеров.
Что конкретно подразумевалось под обязательством ордена соблюдать те же права и обычаи (iura et consuetudines), что и иные владельцы такой недвижимости? Некоторые данные об этом можно почерпнуть из соответствующих предписаний Магдебургского права. Согласно его нормам, действовавшим к моменту издания КГ, отчуждение недвижимости в городах надлежало производить перед судом бургграфа или шультгейса. Данные конца XIII в. по г. Кульму говорят о том, что такая процедура действительно соблюдалась, в ней участвовали шультгейс, орденский комтур и свидетели из числа горожан. В упомянутой статье орден особо оговорил свои права в отношении укреплений. В то время в Кульмской земле уже имелся целый ряд небольших замков, выстроенных, вероятно, мазовецкими князьями. К моменту издания КГ почти все они были разрушены пруссами. Некоторые из них пытался восстановить прусский епископ Христиан, получивший эти замки по договору с Конрадом Мазовецким. Придя в Кульмскую землю, рыцари использовали имеющиеся укрепления как опорные пункты своей власти в крае и возводили новые. К их числу относились и укрепления в Кульме и Торне. И.К. Кречмер отмечал, что к моменту дарования грамоты это еще были укрепления (munitiones), а не замки. Как уже отмечалось, сооружение крепостных сооружений в обоих городах происходило одновременно с заселением.
В орденскую эпоху первыми по времени стали укрепления Торна. Как уже упоминалось, орденский замок был заложен в 1231 г. (позднейший Старый Торн). В этом замке находились орденский конвент из 12 рыцарей и резиденция комтура. После переноса города на новое место в 1236 г. рядом с новым поселением рыцари также приступили к возведению нового мощного замка. О времени начала его строительства точных сведений нет, но известно, что первый этап этих работ завершился лишь около 1260 г., после чего сюда был переведен конвент и перенесена комтурская резиденция. Здесь же расположился и орденский монетный двор. В 1246 г. Торну были переданы оборонительные сооружения (propugnacula civitatis, defendicula), за исключением тех, которые относились к строящемуся орденскому замку. Судьба кульмских укреплений была иной. Первоначально рыцари восстановили разрушенное пруссами польское укрепление, и именно его касалось упоминание в КГ 1233 г. После переноса Кульма (1239) в городе началась постройка оборонительных стен, но замок здесь не возводился. Рыцари продолжали пользоваться возобновленным ранее замком, который был резиденцией комтура, а до 1252 г. - и резиденцией ландмейстера. Вопрос об оборонительных сооружениях, был, затронут в также Эльбингской грамоте. Городу были переданы городские укрепления, кроме тех, что принадлежали ордену (т.е. замок). Замок и территория перед ним были изъяты из городской юрисдикции, но прочая территория внутри городских стен оставалась подсудна городу. Широкая дорога вокруг города, служащая для лучшей обороны, не должна была перегораживаться.
Позднее мощные замки были возведены почти во всех прусских городах, даже незначительных. С окончанием завоевания Пруссии орденские замки превратились в оплот его господства в крае. Замок вместе с прилегающей к нему территорией (так называемая замковая слобода, т.е. угодья, не облагаемые налогами в пользу города) нигде не подлежал городской юрисдикции. В Пруссии орденский замок и город находились в противоречивом единстве. С одной стороны, орденские укрепления в значительной мере гарантировали безопасность города от прусских набегов, особенно в XIII в. С другой стороны, из своих замков рыцари бдительно следили за внутренней жизнью городской общины, не давая ей выйти из-под контроля орденских властей. Постоянное присутствие военной силы не могло не сказаться на всем строе жизни прусских городов.
Наконец, вопроса о возведении укреплений касается и привилегия польской шляхте: если в имении польского рыцаря орденом возводился замок, то владельцу такого имения должно было быть предоставлена земля в другом месте.
Регалии, связанные с водными объектами. В ст. 11 КГ содержится упоминание о том, что ордену принадлежат озера. Эта оговорка была, по всей видимости, обусловлена несколькими соображениями. Прежде всего, она была связана с правом рыболовства, о котором уже говорилось выше. Кроме того, озера приносили и иную хозяйственную пользу. Зимой на них можно было заготовлять камыш, широко распространенный в ту пору как кровельный материал. На заболоченных озерах добывали торф, используемый в качестве топлива. Наконец, на вдающихся в озера полосах суши можно было выращивать корзиночную иву, ветки которой использовались для плетения корзин и иных предметов.
Еще одна регалия, связанная с водными объектами - паромная. О ней говорится в ст. 5 КГ, а также в Эльбингской грамоте. Ст. 5 КГ претерпела изменения в редакции 1251 г.: положения о речной переправе в ней были изменены и дополнены.
Осуществление переправы через реку было производным от права на водные пути. Особую важность имела переправа вблизи Торна. Она относилась к числу старейших на Висле и имела стратегическое значение, так как в этом месте реку пересекал старинный тракт, ведущий из Великой Польши к морю. По всей вероятности, переправа существовала здесь еще до основания города.
Согласно формулировке ст. 5 второй редакции КГ, «свободное осуществление» переправы через Вислу, упоминавшееся в первой редакции, означало, что доходы от парома первоначально шли в пользу городов, а ордену ничего с этого не причиталось. Таким образом, в 1233 г. это право было в принципе пожаловано городам. Реально, однако, его получил лишь Торн, тогда как Кульму оно было даровано только в 1247 г. Освобождение членов ордена и его служителей, а также монахов от платы за перевоз отвечало как привилегированному положению ордена в крае, так и устремлениям тевтонцев, направленным на распространение христианства в прусских землях. Проникновение сюда католических монашеских орденов происходило одновременно с завоеванием края. Так, в Кульме между 1233 и 1244 гг. была создана обитель доминиканцев, позднее в городе появились францисканцы (1258), цистерцианки и бенедиктинки (до 1267 г.). В Торне первое упоминание о монастыре францисканцев относится к 1239 г., о монастыре бенедиктинок - к 1242 г.
Упоминаемый в грамоте штраф в 4 шиллинга, назначаемый за отказ бесплатно перевозить лиц указанных категорий, соответствует штрафу в пользу шультгейса (с учетом двойного уменьшения - см. ст. 1 КГ), о чем свидетельствует и оговорка, что это - «более легкая провинность».
Вопрос о причине изъятия пожалованного права у горожан нельзя считать окончательно решенным. Наиболее вероятно, что дело заключалось в прибыльности парома, и орден просто пожалел об упущенной первоначально выгоде. В литературе была высказана также точка зрения, согласно которой с укреплением власти в крае орден стал чувствовать себя увереннее и последовал примеру князей рейха, которые обычно оставляли паромную регалию за собой. Однако, изъяв у городов доходный промысел, орденские власти обязались, во-первых, продать или передать за плату (речь идет, по-видимому, об аренде или откупе) это право кому-либо из горожан и, во-вторых, воздержаться от увеличения платы за перевоз. Исключением было время, когда река замерзала, но и в этом случае определять тариф надлежало по согласованию с городскими властями. Привилегии духовенства остались при этом без изменений. Таким образом, положения ст. 5 в редакции 1251 г., касающиеся переправы через Вислу, можно охарактеризовать как компромисс орденских властей и населения городов.
В Эльбинге подобные же нормы были установлены применительно к переправе через озеро Драузензее. Грамота указывала, что переправа через оз. Драузензее должна осуществляться за плату, определенную братьями, причем члены ордена, их челядь й клирики должны были переправляться бесплатно.
О размере платы за перевоз сообщает Старое кульмское право второй редакции, сложившейся на рубеже XIV-XV вв. Указывая, что это правило действует «по обычаю и согласно установлению права Кульмского и немецкого» (iuxta consuetudinem et secundum institutionem iuris Culmensis et theutunicalis), составитель сборника писал, что с пешего паромщик вправе взять не более 2 пфеннигов (denarios), если пассажир возвращается в тот же день обратно тем же паромом и если ширина реки составляет 3 стадия; если же ширина реки 2 стадия, то провозная плата не может превышать 1 пфеннига (кн. III ст. 33).
Горная регалия. Особое место среди исключительных хозяйственных прав суверена занимала горная регалия. Ее значение было, прежде всего, в том, что право ведения горных разработок давало правителю возможность чеканить собственную монету. Эта регалия была провозглашена Фридрихом Барбароссой в Ронкальской конституции (1158). Согласно этому акту, залежи серебра (а также соли) изымались у землевладельцев и объявлялись собственностью короля. Горная регалия долгое время оставалась в его руках, что нашло отражение и в «Саксонском зерцале»: «Все сокровища, находящиеся в земле глубже, чем вспахивает плуг, принадлежат королевской власти» (Земское право, кн. I, ст. 35, § 1). Передача горной регалии отдельным князьям осуществлялась специальными королевскими пожалованиями (как свидетельствует, в частности, Золотая булла Римини); указанный процесс завершился лишь к середине XIV в., о чем свидетельствует Золотая булла 1356 г. Право ордена на полезные ископаемые, оговоренное в КГ и указанных документах, не получило применения на практике: недра Пруссии оказались крайне бедны, и благородных металлов в них обнаружить не удалось. Пожалуй, единственным исключением в этом смысле оказался янтарь. Янтарная регалия ордена, ставшая, позднее исключительным правом прусской короны, была производной от горной регалии. Орден сам добывал и продавал янтарь в другие страны, что приносило ему огромные доходы.
В статье упомянуты две разновидности горного права - силезское и Фрей-бергское. Их происхождение и развитие - яркая страница истории средневекового права Европы. Фрейбергское право возникло раньше силезского. В нем закрепились обычаи, сложившиеся в ходе эксплуатации горных недр Мей-сенской марки. Серебро было обнаружено в этих краях в 1160-х гг., причем месторождение оказалось очень богатым. Мейсенские маркграфы (первым из них был Отто Богатый) сразу завладели горной регалией. При этом они руководствовались положением саксонского земского права: «Серебро никто не может добывать в имении другого. Если он и дает разрешение, то надзор остается за ним» (кн. I, ст. 35, § 2).
Вскоре в Рудных горах возникло поселение горняков, выросшее впоследствии в г. Фрейберг, первое упоминание о котором относится к 1218 г. Название города означает буквально «свободная гора», чем подчеркивалась свобода горного промысла. Уже к 1225 г. город стал не только крупнейшим городом маркграфства, но и одним из важнейших городских центров Германии. С 1227 г. община имела собственные герб и печать. Особое горное право сложилось, по-видимому, в основных своих чертах уже к первой трети XIII в., его развитие шло параллельно с формированием городского права. Впоследствии оно применялось не только на рудниках Мейсенской марки, но и распространилось за ее пределы по всей Германии и даже вне ее; так, дальнейшее развитие оно получило в богемском городе Иглау (основанном саксонскими горняками) и дополнялось в XIII-XIV вв. указами чешских королей. В XIII в. оно проникает в богатую полезными ископаемыми Силезию, где на его основе возникла местная разновидность горного права. Постепенно Фрейбергское право начинает сливаться с горными обычаями других мест и превращается в общегерманское горное право, не утрачивая, однако, своих важнейших принципов и предписаний. В таком виде оно действовало в Испании, Новом Свете (поскольку эти земли были владениями испанских Габсбургов); основные его положения были, затем заимствованы и в России, о чем свидетельствует содержание Берг-привилегии Петра I 1719 г. Целостных записей Фрейбергского права XIII в. не сохранилось, отдельные предписания о горном промысле и связанном с ним монетном деле содержатся в городском праве Фрейберга (конец XIII в.). Кодификация горного права была произведена лишь в XIV в. но записи содержат, конечно, обычаи гораздо более давнего времени. Первую запись относят к периоду между 1310 и 1327 гг. (так называемое горное право А). Однако в ней остался неурегулированным ряд вопросов, поэтому между 1346 и 1375 гг. была составлена новая запись (горное право В). Она составлялась на основе права и кодекса горного права, присланного во Фрейберг его знатоками из Иглау.
Основные положения Фрейбергского горного права сводились к следующему. Юридической базой, на которой основывались все прочие указания о разработке недр, была неограниченная свобода изыскательских работ, признанная князем в целях наиболее эффективной добычи серебра: «Там, где хотят искать руду, могут делать это по праву» (А §9). Таким образом, свободное ведение изысканий дозволялось на любых, в том числе и частновладельческих землях. В случае успеха изысканий результаты их следовало узаконить, для чего старателю предоставлялся горный отвод. Первоначально он давался лично маркграфом, позднее появился особый чиновник - горный мастер (бергмейстер), в чью компетенцию это входило (городское право, гл. XXXVII). Отвод составлял 49 квадратных лахтеров, межевание производилось бергмейстером. Подземные разработки разрешалось вести лишь в пределах предоставленного поля, но глубина шахт не ограничивалась. После межевания другое лицо уже не могло вести горные работы на данном участке (А § 11, 12). В случае спора предпочтение отдавалось тому, кто нашел руду и начал надлежащим образом ее добывать (В §18).
Отношения старателя с непосредственным владельцем участка и маркграфом как владельцем горной регалии также получили урегулирование. Права владельца участка были сильно ограничены. Он не имел права препятствовать ведению работ и мог рассчитывать лишь на часть добычи, а также мог устанавливать чинш с мясных лавок, бань и иных заведений на данном руднике. Права маркграфа выражались в том, что в его пользу безвозмездно отходила десятая часть руды (А §9, В §36). Кроме того, все серебро, добываемое в земле, изымалось из оборота и могло отчуждаться только маркграфу, а тот как обладатель монетной регалии мог пускать благородный металл в обращение в виде денег (А §9). По этой же причине собственно металлургическое производство предписывалось вести только во Фрейберге (городское право, гл. VI, § 20).
Надзор за горными разработками возлагался на бергмейстера, который имел право вершить суд по всем делам о нарушениях горного права (городское право, гл. XXXVII, § 2, 3). В отдаленных рудниках правосудие осуществлялось бергмейстером с помощью назначаемого им горного судьи (А § 6). Суд обоих состоял из определенного количества шеффенов, назначаемых бергмейстером из горняков сроком на год (В § 37, 41).
Общее управление и надзор за горным делом и металлургией осуществлялись городским советом Фрейберга, избиравшимся горожанами сначала в количестве 24-х, а позднее - 12-ти членов. Помимо издания распоряжений общего характера (городское право, гл. XLVIII, § 1), городской совет мог также выносить приговоры по делам о нарушениях горного права в тех случаях, когда суд бергмейстера затруднялся вынести такой приговор. Для этого городской совет должен был собираться в полном составе (городское право, гл. XXXI, §26).
По мнению исследователя горного права Саксонии Г. Эрмиша, Тевтонский орден заимствовал Фрейбергское право не непосредственно из Фрейберга, а из Иглау, поблизости от которого у него были владения. Подкрепить эту гипотезу еще какими-либо доказательствами не представляется возможным из-за отсутствия дальнейших упоминаний о горном праве в орденских документах. Однако, по нашему мнению, отнюдь не исключена и осведомленность тевтонцев о содержании саксонского горного права «из первоисточника», поскольку орден поддерживал разнообразные и тесные связи с правителями и знатью саксонских, мейсенских и тюрингских земель. Герман фон Зальца, как уже говорилось, был хорошо знаком с тюрингским ландграфом Людвигом, который в то время был опекуном мейсенского маркграфа Генриха Сиятельного. Позднее и сам Генрих Сиятельный, как сообщает «Хроника земли Прусской» (III. 13), участвовал в одном из прусских походов ордена. Целый ряд выходцев из упомянутых земель фигурирует и среди свидетелей в заключительной части КГ.
Силезское горное право, о котором упоминает КГ, также возникло на рубеже ХИ-ХШ вв. Этому способствовала разработка богатых золотых россыпей в Совиных, Исполиновых и Патриарших горах и их предгорьях, вызвавшая появление множества горняцких городов. Из всей массы золота, добытой здесь в эпоху развитого средневековья и оцениваемой в 52 т, две трети приходятся на период «золотой лихорадки» 1175-1240 гг. Старейшая запись горного права сохранилась в так называемой «Красной книге» силезского города Лёвенберга, одного из важнейших центров горного промысла. «Красная книга» была составлена в первой четверти XIV в., но включенное в нее горное право сложилось, по-видимому, еще до 1276 г. Упомянутая запись силезского горного права закрепляла свободу горного промысла на всех свободных участках и во всех лесах. Лицо, повредившее в ходе золотодобычи дороги или скотогонные тропы, обязано было восстановить их. При получении официального горного отвода старатель приобретал исключительное право на золотодобычу, но если горный отвод не предоставлялся, то на соответствующем участке продолжала действовать свобода горного промысла. Ведение работ не допускалось на сельскохозяйственных угодьях без согласия владельца последних. Если старатель находил золото на чужом участке, то владельцу участка отходила четверть добычи, которую он в свою очередь был обязан разделить со своим господином, а тот должен был ему за это прибавить земли, «если сможет предоставить». От рудника должна была вести тропа к воде и к лесу. Если рудник в пределах какого-либо участка, оказывался, заброшен, и после этого проходил год и день, а владелец участка начинал его вновь использовать для сельскохозяйственных целей в течение года и дня без надлежащего оспаривания, то возобновление старательских работ могло иметь место лишь с его согласия. Кроме того, горное право раскрывало компетенцию специального должностного лица - водного мастера, который предоставлял горные отводы, давал (наряду с князем) право засыпать действующий золотой рудник, а также имел власть вершить суд с советом горняков в городе и на руднике. Как видно из содержания документа, силезское горное право формировалось под влиянием саксонского (очевидно, через Иглау).
Ссылка в КГ грамоте на силезское горное право объяснялась, по всей видимости, также связями ордена с герцогом Генрихом Бородатым. Это обстоятельство сказалось и на составе колонистов. Так, известно, что в заселении Кульмской земли принимали участие выходцы из Гольдберга (польск. Злоторыя), одного из главных центров горного промысла в Силезии. Из источников XIII в. следует, что торнские бюргеры Гейнеман и Николаус из Гольдберга (de Aureo Monte) в 1270-х гг. владели деревней Злотория (названной так, очевидно, в честь их родного города), расположенной у впадения Древенца в Вислу. Совладелец той же деревни, силезец Альберт фон Вартенберг, в то же время владел деревней Злотники под Крушвицей. В 1262-1309 гг. Торну принадлежала деревня Сребрники, также, видимо, основанная горняками из Силезии или Саксонии. Поскольку благородные металлы в Кульмской земле, как и во всей Пруссии так и не были найдены, то все эти названия указывают не на занятия их жителей, а на то, откуда родом были колонисты.
Монетная регалия. Содержание важнейшей орденской регалии - права на чеканку монеты - раскрывает ст. 22 КГ. Вместе с положением ст. 18 о том, что 5 кульмских пфеннигов равны одному кёльнскому, она должна была заложить основы прусской монетной системы. В редакции 1251 г. ст. 22 была дополнена уточнением, что в крае должна иметь хождение именно кульмская монета.
Эльбингская грамота 1246 г. тоже гласила, что пфенниги подлежат обмену раз в 10 лет, как и в Кульме, и должны иметь такие же пробу, вес и достоинство.
Правовую основу монетной регалии составляли договоренности ордена с Конрадом Мазовецким, а также положение Золотой буллы Римини, говорящей о чеканке монеты. Введение собственной монетной регалии имело для ордена большое политическое значение, так как было одним из средств освобождения от власти Конрада Мазовецкого. Монетная регалия, как указывалось выше, была тесно связана с горной регалией.
Указывая, что в Кульмском крае должна иметь хождение лишь одна монета, орденские власти, конечно, имели в виду ее единообразие, а не чеканку на каком-либо единственном монетном дворе. В пользу такого взгляда говорит, во-первых, указание на перемену «названной монеты» (dicta moneta) раз в 10 лет, т.е. именно на перемену монеты, а не монетного двора; во-вторых, известно, что в орденскую эпоху было фактически учреждено не менее шести монетных дворов (Кульм, Торн, Эльбинг, Кенигсберг, Данциг и, возможно, Браунсберг).
Первое упоминание о чеканке монет относится к 1238 г. и связано с Торном.
Упомянув о чеканке монет единого (кульмского) образца, суверен отнюдь не собирался передавать монетную регалию городам. Валютная политика всецело определялась орденом, и монетные мастера из числа бюргеров состояли у него на службе, занимая в то же время видное место среди представителей городской верхушки.
Из указанных в ст. 22 денежных единиц на протяжении полутора веков лишь пфенниг (denarius, Pfennig) изготавливался как монета. Это были так называемые брактеаты - монеты из тонкой серебряной жести, чеканенные только одним штемпелем на мягком основании; благодаря этому выпуклое изображение лицевой стороны получалось вогнутым на оборотной. В немецких землях такие деньги чеканились с XII до XVIII в. В Пруссии их внешний вид отличался простотой: лишенные каких-либо надписей, пфенниги имели только изображения крестов и орденских щитов. Как полагает М. Дыго, их оформление играло пропагандистскую роль, будучи призвано служить распространению идей ордена. В тогдашних условиях монеты выполняли функцию своеобразных «средств массовой информации». Шиллинг и более крупные фракции были не денежными, а счетно-весовыми. Они означали как количество пфеннигов, так и меру массы. К пфеннигу сводились в документах все другие кратные единицы - «столько-то шиллингов (или марок) пфеннигов» и т.п. В целом монетная система (включая единицы, не упомянутые в КГ) выглядела следующим образом.
Кёльнская марка уже приобрела к тому времени особое значение в экономической жизни Европы севернее Альп. Вероятно, эта единица массы была заимствована из Скандинавии. Ее использование в хозяйственном обороте облегчало контакты, как с торговыми центрами Германии, так и с хозяйственным хин-терландом Кульма и Торна, особенно с Мазовией и Куявией. Наиболее сложная и запутанная проблема - фактическая масса и серебряное содержание (проба) прусской монеты, а также ее реальное соотношение с кёльнским пфеннигом и другими валютами. В науке соответствующие вопросы обсуждались неоднократно. Однако лишь с появлением фундаментального труда Эмиля Вашинского картина сделалась более или менее полной. Решение указанной проблемы было предложено Э. Вашинским на основе тщательного изучения документов XIII-XVI вв. и в особенности самих монет, рассеянных по 38-ми нумизматическим коллекциям.
Полученные данные Вашинский интерпретировал следующим образом. Прежде всего, он полагал, что требование КГ о чеканке монеты из чистого серебра на практике осталось невыполненным. Для того, чтобы получить марку в 190,08 г серебра, уже в первой половине XIII в. требовалось взять не 720, а 852 прусских пфеннига. Таким образом, нормы КГ, определившие монетную стопу (т.е. количество монет, которые разрешалось чеканить из одной марки серебра) в действительности не соблюдались. Другое обстоятельство, на которое Э. Вашинский обратил внимание - теоретическое содержание благородного металла в кульмской марке (190,08 г). Оно совпадает в определенной мере лишь со средней величиной серебряного содержания 720 кёльнских пфеннигов (190,76 г), но не с официальной массой кёльнской марки. Зато этот показатель близок, как установил Вашинский, к официальной массе польской (краковской) марки, или гривны, составляющей от 183,5 до 197,98 г. Из этого Э. Вашинский делал вывод о тождестве прусской марки и польской гривны. По его мнению, отсылка к кёльнскому образцу также не имела силы на практике. Монетные мастера, видимо, предпочитали следовать стандарту хорошо знакомых им польских монет, имевших распространение в приграничных прусских землях задолго до орденского вторжения. Уже в первой половине XIII в. проба прусского пфеннига не достигала пробы кёльнского; в дальнейшем она неуклонно снижалась, составив в XIV в. до 500 %о, а в XV в. даже еще меньше. Другая точка зрения была позднее выдвинута Э. Хемпелем. Исходным пунктом его рассуждений было противоречие между двумя фактами, прослеживаемыми по письменным и археологическим источникам. С одной стороны, известно, что на рубеже XIV-XV столетий из марки серебра чеканили 112 шиллингов, содержавших приблизительно меди, т.е. в пересчете на чистое серебро лишь примерно 150 шиллингов составляли 1 марку. На первый взгляд, это можно истолковать как признак сильной девальвации прусской валюты и значительное отступление от ст. 22 КГ. Но, с другой стороны, цены, ставки налогов и суммы штрафов в Пруссии в XIV и начале XV в. отличались значительным постоянством. По мнению Хемпеля, противоречие здесь кажущееся. Как он полагает, следует более внимательно вчитаться в КГ. Хотя в ее тексте дважды (в ст. 1 и 22) упоминается сумма в 12 пфеннигов, она нигде прямо не приравнивается к одному шиллингу, как это было в большинстве немецких земель. И даже в правилах пересчета старой монеты на новую сказано не о соотношении 6:7, как можно было бы ожидать, а о соотношении 12:14. Как считает Хемпель, эти особенности грамоты не случайны. По-видимому, они означают, что 12 пфеннигов не были равны одному шиллингу. Реально же в КГ слово «шиллинг» означает счетно-весовую единицу, состоявшую не из 12, а из 30 пфеннигов - подобно тому, как это имело место в Баварии и Польше; в словоупотреблении памятника этот термин равнозначен слову «скот». И в самом деле, если сопоставить серебряное содержание 60 шиллингов первой трети XIII в. и 150 шиллингов начала XV в., то окажется, что они приблизительно равны. Такой вывод напрашивается и при анализе соответствующей хозяйственной документации ордена. Правда, за пределами Пруссии были найдены клады прусских монет XIII в., проба которых соответствует предписанию КГ (масса 720 пфеннигов равна 1 кёльнской марке). Однако, по мнению Хемпеля, то были деньги особой чеканки, выпускавшиеся специально для внешней торговли. Прусский же пфенниг, находившийся в обращении в орденских владениях, был предназначен для обслуживания внутреннего рынка; он обеспечивал повседневное обращение и сравнительно мелкие сделки и поэтому имел гораздо более низкую пробу, чем его «экспортный вариант». Гипотеза Хемпеля, которой нельзя отказать в остроумии, к сожалению, не подвергалась впоследствии углубленной проверке. Ее обходят молчанием и Э. Вашинский в своей более поздней работе, и польские авторы, писавшие о монетной системе орденской Пруссии (несмотря на то, что Хемпель вновь изложил свою концепцию в сжатом виде в 1982 г.). Нам представляется все же, что концепция Хемпеля не вполне увязана с содержанием ст. 1, 4 и 5 КГ, где ставки штрафов выражены в шиллингах. Эти ставки, как было показано выше, соответствовали предписаниям Магдебургского права, основанным на соотношении 1 шиллинг равен 12 (а не 30) пфеннигам. Кроме того, гипотеза опирается на весьма ограниченный источниковый материал, поэтому пока нет оснований принять ее без дополнительного изучения данного вопроса.
Нуждаются в дополнительном исследовании и некоторые другие проблемы, связанные с валютным законодательством ордена. Так, до сих пор окончательно не выяснено происхождение предписанного КГ обменного курса в 14 старых монет за 12 монет новой чеканки (т.е. 7:6). Отдельные соображения на этот счет высказал Э. Хемпель. Он обратил внимание, в частности, на то, что в середине XIV в. в соседней Ливонии при обмене денег за ногату давали 6 местных пфеннигов, а требовали 7 пфеннигов. Хемпель объясняет это средневековыми представлениями о дозволенном размере торговой прибыли. В целом, однако, проблема еще требует дополнительного изучения с привлечением как западноевропейского, так и восточноевропейского материала. Наблюдение Хем-пеля может оказаться при этом более ценным, чем кажется на первый взгляд, поскольку новейшие исследования по истории древнерусских денежных и счетных единиц (в том числе ногаты) выявили теснейшую связь между восточной и западноевропейской системами денежно-весового счета. Несмотря на несоблюдение указаний КГ о следовании кёльнским мерам и о чеканке из чистого серебра, сохранила значение другая норма - о сроках обновления монеты, о порядке обмена и о распространении ее на весь Кульмский край (в дальнейшем и на всю Пруссию). Основной смысл этой нормы заключался в установлении стабильного торгового и финансового оборота. Во многих других германских княжествах суверен, имевший право чеканки, устраивал в своих владениях по нескольку монетных дворов, где чеканилась монета, имевшая хождение лишь в месте изготовления. Приезжие были вынуждены к невыгоде для себя менять привезенные ими деньги на местные по установленному властями курсу; доход от этих операций поступал частью в пользу князя, частью в бюджет соответствующего города. Зачастую ради прибыли суверен объявлял недействительными вообще все монеты, ходившие в его землях, а затем осуществлял принудительный их обмен на деньги новой чеканки, содержавшие еще меньше благородного металла, чем прежде. Такая политика выкачивания денег из населения наносила серьезнейший ущерб торговле. Поэтому Пруссия выгодно отличалась от других земель четко установленными финансовыми правилами (сюда относится в особенности довольно длительный 10-летний срок хождения монеты). Эта мера должна была неизбежно привлечь в колонизуемую страну купечество. Пошлинная и рыночная регалии. С рассмотренной выше монетной регалией тесно связаны еще две регалии - пошлинная и рыночная. Статья 24 КГ содержит отказ ордена от важного права, являющегося регалией суверена - права на взимание пошлин. При оценке этой статьи следует принимать во внимание, как тогдашнюю практику европейских государей, так и специфическую ситуацию в Кульмской земле.
Пошлина (teloneum) как налог, взимаемый за пересечение определенной границы или торговлю товарами в известном месте, был известен в Европе еще с античности; средневековую систему пошлин и таможен можно считать продолжением римской. Значение пошлин особенно возрастает с XI в., когда начинается оживление торговли. Существовали пошлины дорожные, мостовые, причальные, рыночные; пошлины за предоставление князем вооруженной охраны для безопасного передвижения по дорогам и др. Право учреждать таможни, упразднять и переносить их, освобождать те или иные территории или категории населения от уплаты пошлин составляло содержание таможенной (пошлинной) регалии. Германскими королями, а позднее императорами Священной Римской империи не раз делались попытки упорядочить систему таможенных сборов, как в отдельных местностях, так и во всем рейхе, но политика их в этой области не отличалась последовательностью. Причина заключалась в постепенном ослаблении центральной власти и формировании системы территориальных княжеств. Хотя пошлинная регалия была формально передана курфюрстам лишь Золотой буллой 1356 г., но фактически она перешла к князьям гораздо раньше (в том числе благодаря отдельным пожалованиям).
Важное значение нормы о пошлинах и таможнях приобрели при Штауфе-нах, особенно при Фридрихе Барбароссе (он, в частности, попытался монополизировать пошлинную регалию в имперской части Италии). При его преемниках пошлинная регалия императора постепенно ограничивается властью отдельных князей рейха. Фридрих II, например, в известной привилегии церковным князьям (Confoederatio cum princibus ecclesiasticis) 1220 г. пообещал им не учреждать новых таможен в их владениях без их согласия. Но в целом на протяжении XIII в. императорское законодательство в области таможенного и пошлинного дела не было единообразным и часто испытывало на себе влияние текущей политической конъюнктуры. В собственных же владениях Фридриха II доходы от пошлин продолжали играть важнейшую роль. Не случайно, в перечне доходов, приведенном в конституциях Сицилийского королевства (Novae constitutiones regni Siciliae, Constitutiones speciales super magistris camerariis, lib. I, tit. LXII, pars И), они поставлены на первое место. Что касается Тевтонского ордена, то в отношениях с ним Фридрих II проводил такую политику, которая представлялась ему целесообразной в зависимости от текущего момента. Так, 20 октября 1215 г. он пожаловал ему владения в Бриндизи, оговорив при этом, что пошлинная и монетная регалии остаются за королевским доменом. В декабре же 1216 г. он предоставил ордену право на 150 унций золота от императорских доходов, включая таможенные, в г. Бриндизи, сроком на один год, в обмен на владения в Германии.
В ходе переговоров с императором тевтонцам удалось получить согласие на установление своей пошлинной регалии в Кульмской земле и иных землях, которые предстояло завоевать в Пруссии. Эта договоренность немного позднее нашла отражение в Золотой булле Римини. В этой грамоте право устанавливать пошлины соседствует с правами ордена устанавливать сборы с бродов (passagia), учреждать рынки и чеканить монету. Все эти виды доходов были тесно связаны друг с другом.
Орден не воспользовался своим правом вводить пошлины в Кульмской земле и предпочел отказаться от него. В литературе указывалось на две причины такого шага: стремление как можно скорее заселить край колонистами и невозможность эффективно взыскивать пошлины (если бы они были введены) при наличии весьма ограниченного в то время административного аппарата и в условиях военной экспедиции. Свобода от пошлин подразумевала, по-видимому, отсутствие таможен как внутри Кульмской земли, так и на ее границах. Лаконично сформулированную норму ст. 24 следует рассматривать в системной связи со ст. 22, говорящей об основах монетной системы и о свободном приобретении товаров на рынках. Из-за недостатка источников трудно с уверенностью сказать, понималась ли под свободным приобретением товаров только свобода от каких-либо пошлин или также свобода от иных обременений, с которыми в средние века была сопряжена торговля. Однако в целом, очевидно, что закрепленные в ст. 22 и 24 меры должны были способствовать оживлению торговли и привлечению купечества в Кульмскую землю и прежде всего в ее города.
Освобождение Кульмской земли от пошлин принесло ее экономике большую пользу. Особенно выиграл Торн, расположенный на перекрестке важных торговых путей и ставший впоследствии одним из крупнейших и наиболее процветающих прусских городов. Как уже сказано, освобождение от пошлин коснулось и Эльбинга, что тоже стимулировало развитие этого города. Эльбинг оставался важнейшим портом орденского государства вплоть до завоевания Помереллии, когда роль «главных морских ворот» Пруссии перешла к Данцигу.
Свыше полутора веков Кульмская земля и Эльбинг сохраняли особый привилегированный статус. Попытки орденских властей в начале XV в. ввести взимание пошлин вызвали острое сопротивление местных жителей и стали одной из причин их перехода под власть Польши, гарантировавшей сохранение былых вольностей.
Автор: Рогачевский А.Л.