Женщина Древней Руси как субъект преступления и объект преступного посягательства

Затруднительно составить полную картину о женщине как субъекте преступления и уголовного процесса в языческую эпоху. Это объясняется в первую очередь отсутствием достаточных сведений об этом периоде. Учитывая, что до нас не дошли никакие сведения о различии наказаний за какие-либо уголовные преступления для мужчины и женщины и что в самых ранних законодательных актах мы не встречаем таких примеров, можно утверждать, что особой формы ответственности или особых наказаний для женщин в языческий период не существовало. При совершении преступлений в семье женщина, видимо, несла ответственность перед мужем или перед главой семьи, если муж был лицом подвластным в большой семье. Нельзя сомневаться, что женщина с момента формирования языческой семьи путем заключения брака в виде умычки, покупки жены несла ответственность за прелюбодеяние, так как рассматривалась как имущество своего мужа, по отношению к которому он обладал полной властью. При наличии многоженства и наложничества, говорить об ответственности за прелюбодеяние со стороны мужа не возможно. Хотя, видимо, какие-то ограничения половой свободы мужа существовали и в этот период, иначе странным является утверждение летописца, что Рогнеда, простившая мужу убийство отца и братьев, «не могла простить измены в любви: ибо великий князь уже предпочитал ей других жен и выслал несчастную из дворца своего». Рогнеда, будучи рожденной в язычестве, не могла защищать христианское единобрачие. Следовательно, право на месть в качестве ответственности за прелюбодеяние мужа возникало не при связи с другими женщинами и последующими женитьбами мужа, а при отсутствии внимания и возможно имущественного обеспечения кого-либо из жен.

Не случайно Русская Правда ничего не говорит о совершении преступления женщинами, это связано, видимо с тем, что ограничения, возникавшие в процессуальной дееспособности женщин в этот период были связаны не с их половой принадлежностью, а их семейным и социальным статусом. Ольга будучи самостоятельной правительницей могла, видимо, выступать в качестве верховного судьи на территории своего государства. Такие же права по отношению к членам семейства возникали у женщин, которые по смерти мужа становились главой семьи и определяли судьбу входящих в семью сыновей, дочерей, невесток и их детей.

Женщины находились под контролем церковной и светской власти как в общественной так и в семейной жизни и это не могло не привести к тому, что очень многие деяния, совершаемые женщинами в этот период времени рассматривались как преступные и следовательно за совершение их женщины привлекались к ответственности. Ответственность устанавливалась в различных формах и размерах в зависимости от опасности совершенного деяния и социальной принадлежности лица, его совершившего. Самостоятельную ответственности несли все категории женщин, кроме холопок, за совершение преступления которой ответственность нес ее хозяин. В данном случае, естественно не идет речь о защите интересов данных женщины, здесь мы сталкиваемся с обеспечением интересов холоповладельца и лица, пострадавшего в результате такого противоправного деяния. Древнерусское законодательство не предусматривает особенностей ответственности в зависимости от признака пола, но при этом выделяет преступления по которым субъектом может выступать только женщина в силу специфики самого преступления, например, в случае преждевременного избавления от беременности.

В то же время, если мы рассмотрим такое преступление как прелюбодеяние, то мы столкнемся с декларацией о равенстве наказания за прелюбодеяние, совершенное как мужчиной так и женщиной. На практике, как мы уже видели, рассматривая порядок развода, прелюбодеяние, совершенное женщиной каралось значительно строже, чем мужское прелюбодеяние. В случае прелюбодеяния жены развод допускался всегда, а в ряде случае, например, при прелюбодеянии совершенном женой священника, был обязателен. Следует помнить, что католическая церковь за супружескую неверность предусматривала равное наказание; однако, как правило, женщину наказывали сильнее. В западной Европе женщина, застигнутая при прелюбодеянии, отдавалась вместе со своим соучастником в руки мужа. На Руси к женщинам не применялись в случае совершения прелюбодеяния позорящих наказаний, которые очень любили в западноевропейских государствах; «и вероломную жену и обманутого мужа предавали публичному посмеянию: жена должна была вести осла, на котором восседал муж, а впереди шествовал глашатай, восклицая: «кто так поступает, так и получает», Со временем, правда, законы и на Руси, и в западноевропейских странах стали допускать возможность жены привлекать мужа к ответственности за прелюбодеяние, но в этом и церковная и светская власть стремились к сохранению семьи. Право на развод муж получал и в случаях совершения деяний, приравненных к прелюбодеянию, которые были определены действующим законодательством.

Устав кн. Владимира не указывал на последствия «заставанья», по византийским же законам прелюбодеи подвергались отрезанию носа, после чего брак прелюбодейки подлежал расторжению, а прелюбодею, наоборот, запрещалось разлучаться с женою. Карались и те, кто попустительствовал супружеской неверности. Муж, который знал о прелюбодеянии жены и допускал это, должен быть высечен и изгнан. На Руси, как правило, наказанием выступал штраф.

Специфическими преступлениями, вменяемыми преимущественно женщине были также различные проступки морального характера, за которые женщины несли ответственность как перед светской, так и перед церковной властью. К данной категории преступлений можно отнести деяния, который в связи с тем, что они относится к сфере личной, интимной, не регулируемой законодательством, в настоящий момент не рассматриваются как преступные, например, прелюбодеяние, длительная связь с женатым мужчиной. К этой же категории относятся деяния, которые действующее Российское законодательство относит к преступлениям, например, убийство ребенка. Такое смешение деяний при установлении их преступности, на мой взгляд, связано в первую очередь с бытовавшими в обществе взглядами на женщину, как лицо зависимо от мужа, которое необходимо удерживать в жестких поведенческих рамках и как на основного воспроизводителя физической силы для работы и армии. Церковь в то же время смотрела на женщину как на союзницу в сфере семейно-нравственных отношений и старалась воспитать в ней полное подчинение интересам христианского общества.

Церковь и государство, желая обеспечить достаточное воспроизводство населения, устанавливала жестокие наказания за действия женщины, направленные на избавление от ребенка, как во время беременности, так и после родов. Ответственность за избавление от плода во время беременности устанавливалась не только на Руси, но и в других христианских странах, например, Эклога устанавливает: «Если женщина вступила в связь и забеременела и принимает меры против своей беременности, что бы вытравить плод, да будет она высечена и изгнана». Это положение, основанное на постановлении Трульского собора, согласно которому избавление от плода приравнивалось к убийству и виновная подвергалась десятилетнему церковному отлучению, нашло свои отклики и в русском законодательстве. Устав князя Ярослава предусматривал ответственность в виде пострижения в монастырь в случае если женщина «при муже детяти погубить», Еще строже карались аборты: «ино аще животное -15 лет, аще образ есть -7 лет, а зарод еще - 5 лет» поста, Щапов Я.Н. объясняет столь жесткие меры так: «При условии большой смертности детей и сравнительно короткой жизни крестьян (как правило, до 40 - 45 лет) практически не ограниченное деторождение было важнейшим источником увеличения народонаселения. Общественная система никак не обеспечивала средствами существования людей в старости, и содержание их ложилось только на детей».

В то же время за преждевременные роды не налагалась ответственность в случае отсутствия вины женщины. Виновность женщины учитывалась во всех случаях совершения женщиной преступлений против христианской нравственности: женщина не подвергалась ответственности за прелюбодеяние в случае, если ее изнасиловали, а в случае, если она совершала деяние, способствовавшее, прерыванию беременности учитывалось, был ли этот ребенок законнорожденным или был зачат вне брака.

При рождении ребенка вне брака женщина подвергалась наказанию, если бросает свое незаконнорожденное дитя - «аже девка детя повьржеть».

Подвергалась женщина ответственности и в случае, если рожала ребенка вне брака или в случае, если выступала в качестве второй жены. Причем первоначально церковь наказывала женщину, жившую с женатым мужчиной независимо от того, был ли он повенчан со своей первой женой или нет. В обоих случаях женщина, выступавшая в качестве второй жены направлялась в «церковный дом».

К ответственности привлекалась девушка или незамужняя женщина в случае рождения внебрачного ребенка. «Если у девушки, живущей у отца и матери, родится ребенок, или у вдовы, то, обвинив ее, передать ее в дом церковный». В статьях 5-6 Устава князя Ярослава предусматриваются наказания за это деяние. При этом женщина подлежала заключению в «доме церковном». Родственникам предоставлялась возможность выкупить мать незаконнорожденного ребенка, что свидетельствует о возможности избежать ответственность за данное преступление дочери обеспеченных родителей и невозможность этого для девушки из простой семьи, которые, видимо, чаще попадали в подобные ситуации.

При определении меры наказания, которое устанавливалось женщине за то или иное деяние следует учитывать, что в ряде случаев наказание могло налагаться мужем. Мужья часто применяли жестокие наказания, которые в ряде случаев могли приводить даже к смерти женщины. В то же время многие авторы считали, что юрисдикция мужа не распространялась на решение вопросов о смерти жены. К, Неволин считал, что в России муж никогда не имел формального права убить жену, насильно постричь в монахини, продать в холопство, а многочисленные случаи, описанные в летописях, он относил к злоупотреблению правом.  Тем не менее, все эти явления имели место. За убийство жены муж подвергался легкому наказанию, а жена, убившая мужа, живой закапывалась в землю. Жена обязана мужу повиноваться во всем, если только он не требует от нее чего-либо противного заповедям Божим и Его нравственному закону.

При рассмотрении ответственности женщины за совершение такого преступления как воровство, следует выделить особый случай, предусмотренный Уставом князя Ярослава, когда муж жалуется на то, что жена крадет у него и изобличает жену. В этом случае с жены берут штраф в размере 3 гривен и мужу предоставляется возможность «казнить ю», то есть самостоятельно наказывать за данный проступок. Устав князя Ярослава не предусматривает данный случай как основание для развода и сознательно отмечает, что данное нарушение жены не является достаточным основанием для развода «а про то их не разлучити». В то же время по русскому законодательству, когда муж разбазаривал имущество жены, она имела право на развод. Жена не вправе поднимать руку на мужа, бить его. Это наказывается штрафом в пользу митрополита в размере 3 гривен в соответствии со ст. 40 Устава князя Ярослава, Такая норма должна была воспитывать не только жену в повиновении, но и мужа в исполнении его долга главы семьи: платит штраф все же, вероятно, он, как глава семьи.

Следует отметить, что право мужа, а иногда и обязанность перед обществом «воспитывать» свою жену существовала не только в Русском законодательстве. МЛ. Абрамсон указывает что в южно-итальянском обществе X - XIII вв. даже в брачные контракты включаются такие права: «Изредко в ранних контрактах признается право мужа на физическую расправу с женой: он обязуется не бить ее «без явной вины».

Женщины, видимо, не всегда покорно внимали наставлениям своих мужей, они не только выражали свое мнение в собственной семье, но в ряде случаев делали внушения и посторонним мужчинам «укорила еси чужаго мужа.,.». Церковь воспитывая в женщинах полную покорность, накладывала за это наказание в виде епитимьи. Участвовали женщины и в драках, это привело к тому что Устав князя Ярослава предусматривает ответственность за «драку по женьскы».

Важным вопросом является вопрос об ответственности женщины за преступление, совершенное ее ближайшими родственниками, в первую очередь мужьями. На первый взгляд, ответ очень прост, достаточно ознакомится со статьей Русской Правды, где речь идет о передаче семьи на «поток и разграбление» в случае преступления, совершенного мужем и, по мнению многих авторов, мы видим здесь ответственность женщин за преступление мужа или отца. Несмотря на то, что на основании Русской Правды можно судить об утверждении уже в X в. системы индивидуальной уголовной ответственности, там есть и статья о выдаче свободного «людна» за «разбой» на «поток и разграбление» вместе с женой. Но если мы проанализируем все последующее законодательство, принятое после Русской Правды, мы не найдем следов женской ответственности за преступления, совершенные мужем. Хотя по «Русской Правде», в случае преступления мужа, который скроется, община выдает на поток жену вместе с имуществом, оставшимся после убийцы» но нет никаких данных предполагать, чтобы она отдавалась в рабство или отвечала своим имуществом для платежа долгов мужа в позднейший период. Вполне возможно, что данная статья не содержит в себе требований о столь жесткой ответственности семьи, за преступление ее главы, а только требование забрать у семьи все имущество мужа. Это более соответствует идее раздельности имущества, в наличии которой в русском законодательстве нельзя сомневаться. Это также больше соответствует и личной уголовной ответственности которая прослеживается в течении всего рассматриваемого периода. В качестве примера совместной ответственности супругов приводятся семейные ссылки при княжеских опалах: в 1129 г. князь

Мстислав Владимирович, сослал полоцких князей вместе с женами и детьми. А. Загоровский указывает на заботу в этом случае о сохранении семьи, но не ответственность жены за преступление мужа: «Не надо думать, однако, что эта совместная ссылка за преступления последнего рода истекала из предположения солидарной преступности мужа и жены; ничуть не бывало - личная уголовная ответственность каждого супруга за преступление, им содеянное, была не только русского, но и других славянских прав». Но если мы говорим о передаче жены в рабство, то здесь нельзя говорить об одинаковых целях с совместной ссылкой супругов - сохранении брака, так как брак в ряде случаев, например, при передаче их в собственность различным лицам, был уже не возможен. Следует также помнить, что не только последующее законодательство не предусматривает ответственности женщины за мужа, но и славянское законодательство, видимо, смотрит на эту ситуацию по другому. Славянское законодательство, если судить о нем по договору 911 г, Олега с Византией, предоставляет женщине право сохранить за собой часть общего с мужем имущества даже в случае, если муж совершил убийство и предстал перед законом: «Аще ли: убежить сотворивый убийство, а и жена убившего да и выдаде часть». Этот договор, видимо, основывался на древнерусском законодательном акте, который сохранял «часть», принадлежащую жене от посягательств, при совершении преступления мужем и, тем более, не предусматривал выдачу женщины в рабство. Следовательно, трактуя статью Русской Правды как указание о передаче жены в рабство и лишение ее всего имущества, мы выделяем ее из всего ранее и позднее существовавшего законодательства, и ставим в противоречие основным принципам древнерусского права - раздельности собственности супругов и личной ответственности за уголовные преступления. Косвенно подтверждение этому можно найти и в самой Русской Правде, которая, когда речь идет об ответственности семьи холопа за преступление мужа, четко закрепляет: «Аже холоп крадет кого-либо, то господину выкупати и любо выдати и с ким будеть крал, а жене и детем не надобе; ино оже будуть с ним крали и хоронили, то всех выдати».

В то же время, церковь стремилась к тому чтобы супруги не только не бросали друг друга в горести и болезни, но и несли совместную ответственность: «Достоит жене мужу своему помочь терпети опитемьи и мужу жене своей достоит велми волею, яко ж друг другу, брат брату добро есть тако».

Сложно охарактеризовать правовое положение женщины на Руси, не остановившись на возможности для женщин мстить за убийство своего мужа, отца или другого родственника. При рассмотрении Русской Правды (ст. 1) мы сталкиваемся с перечнем лиц, которые могли мстить за смерть родственника. В литературе нет единого мнения по вопросу о том, был ли данный перечень исчерпывающим или эту статью можно трактовать расширительно. Следует, видимо, согласиться с мнением В.И. Сергиевича, который указывает на приблизительность списка родственников, указанных в статье. Примеры из летописей дают нам возможность убедиться в том, что женщины также осуществляли месть. Летописец не осуждает Ольгу, которая мстит древлянам за смерть мужа, а наоборот, называет «мудрой», восхищается, тем уловкам, которые она применяет при осуществлении мести. Это дает возможность нам соприкоснуться с нравами и традициями того времени, которым, как видно из летописи, не противоречит осуществление мести женщиной. Следует также обратить внимание на то, что при сравнении Краткой редакции Русской Правды и ее Пространной редакции можно прийти к выводу о том, что само право мщения первоначально передавалось в роду по женской линии, именно этим можно объяснить первоначальное упоминание в статье среди мстящих «сестрину сынови». И только когда мы знакомимся с текстом Пространной редакции Русской Правды, мы видим замену «сестрину сынови» на «братни сынови». B.JL Янин объясняет такую замену тем, что эта замена устраняет из текста Правды наиболее архаичный ее элемент, восходящий к эпохе материнского рода. Если проанализировать все эти данные, то становится вполне естественным допустить возможность осуществления славянской женщиной мести, что если и не имеет четких следов в дошедшем до нас законодательстве, то становится вполне возможным, если сопоставить нормативные акты в их временном развитии, а также летописные источники. А. Куницын не высказывает никаких сомнений по поводу того, что женщина на Руси имела право мстить, как и мужчина, «если находила к тому средства». Он приводит в качестве примера и месть Ольги Древлянам, и неудачную попытку мести Рогнеды Владимиру. Хотя на Рогнеде, как женщине, не лежала обязанность мщения, но совершение ей такого подвига, особенно когда не было уже ни одного близкого родственника, который бы мог предпринять его, тем более «доставляло женщине славы», Говоря о вергельде и его размере в случае убийства женщины, мы должны помнить, что за убийство женщины в языческую эпоху мстили, как и за убийство мужчины. Гораздо позже, в христианскую пору летопись говорит, что наместник великого князя Святослава на Белом озере приказал многим жителям мстить за убитых матерей и сестер, обвиненных в колдовстве, вызвавшем неурожай в области. Ф.Г. Эверс, объясняя почему Владимир простил Рогнеде попытку своего убийства, указывал что «кровь матери, пролитая в присутствии сына, потребовала бы для себя отмщения».

Важное значение имеет вопрос о правах женщин в судебном процессе. Процессуальные права женщин стали регулироваться Уставом князя Владимира, и Судными Грамотами Новгорода и Пскова. В соответствии с этими нормативными актами женщинам предоставлялись широкие полномочия в сфере гражданского и уголовного процесса. Женщине не только разрешалось участвовать в судебном процессе, но и предоставлялся ряд привилегий. Женщинам в соответствии с Псковской Сумской Грамотой предоставлялась возможность судебного представительства, наряду с малолетними, монахами, стариками и глухими (увечными), В Новгородской республике женщина присягала перед тяжущейся стороной не в суде, а у себя дома, С.М. Шпилевский указывает на наличие и других преимуществ при осуществлении процессуальной правоспособности женщины по Новгородской судной грамоте, приводя примеры целования креста мужем за жену и сыном за мать, он рассматривает эти факты как привилегию старейшим из вдов, подобно праву господ присылать слуг вместо себя. Это свидетельствует не только о процессуальной правоспособности женщин, но и о преимуществах, которые в ряде случаев им предоставлялись в этой сфере.

Псковская судная грамота предусмотрела случай о тяжбе между двумя женщинами: «А жонки с жонкою присужать поле, а наймиту от жонки не быть ни с одну сторону», т. е. если речь шла о судебном споре, обеими сторонами которого выступали женщины, наймиты, в отличие от случаев предусмотренных ст. 21 и ст. 36 Псковской судной грамоты не допускались.

Процессуальная дееспособность была прерогативой не только женщин, относящихся к привилегированному сословию, но и женщина из числа зависимого населения. То есть мы можем говорить о полноте процессуальных прав женщин в рамках каждого сословия. Свидетельства об этом можно увидеть в одной из грамот великого князя Василия Дмитриевича, в которой говорится: «...а кто, холоп или роба, имеется тягати с осподарем и поимется на правду» а не будет на них поруки»».

Женщины, были активными участницами судебного процесса, не только когда речь идет о защите их собственных прав, но и когда они выполняли иные процессуальные функции. Если провести исследование вопроса о «послушистве», те есть возможности женщин выступать в качестве свидетеля, то мы не найдем ни одного законодательного акта, который запрещал бы это. Эти процессуальные положения отличаются от европейского законодательства, которое не допускает участие женщины в судебном процессе ни в качестве свидетеля, ни в качестве присяжного. Во Франции женщины допускались к свидетельству в суде при наличии других свидетелей. Так как французский юрист Бомануар (XIII в.) настаивал на том, что показания женщины неприемлемы, если они не будут подкреплены другими свидетельствами. На практике западноевропейские женщины выступали и присяжными, если подсудимыми тоже были женщины. Учитывая законодательные ограничения для женщин в этом вопросе, четко регламентированные в законодательстве других стран, можно утверждать, что на территории Руси таких законов не было. Тем более что процессуальные ограничения для других категорий лиц, существовавшие на Руси, были определены в законодательстве. Основным доказательством в этом случае могут служить исторические свидетельства о составлении документов при участии женщин свидетелей. В. И Сергеевич приводит в своей работе пример, что в 1488 г. была составления дарственной на землю и список свидетелей, где указывается: «а при том была дочка моя княгиня Марья Семеновна Ровенская».

Имеются сведения о том, что женщины могли выступать свидетелями при заключении гражданско-правовых сделок. Для Новгорода и Пскова это, видимо, было распространенным явлением, так как мы можем ознакомиться с купчими, где «у печати стояла Лукерья», а также где свидетелем выступала Матрена202.

Женщины могли быть и обладательницами собственных печатей, что еще раз подтверждает, будучи самостоятельной правительницей, могла, видимо, выступать в качестве верховного судьи. В качестве примера можно указать, что черница Варвара пользовалась «Марьиного печатью свекровьиною».

Представительницы привилегированного сословия княгини и крупные землевладелиц могли не только участвовать в судебном процессе и выступать в качестве свидетелей, но и самостоятельно осуществлять судебные полномочия. Можно найти целый ряд примеров, говорящих о том, что женщины или назначали судей или сами рассматривали те или иные группы дел. Дмитрий Донской дает распоряжение, запрещающее сыновьям вмешиваться в дела, которые подпадают под юрисдикцию их матери: «Если в тех волостях, слободах и селах, которые я взял из уделов сыновей моих и дал княгине моей, кому-нибудь из сирот (крестьян) случиться пожаловаться на волостелей, то дело разберет княгиня моя (учинит расправу), а дети мои в то не вступаются». Владимир Андреевич распорядился так: «На мытников и таможников Городецких дети мои приставов своих не дают и не судят их: судит их своих мытников и таможников, княгиня моя.» Трудно в данных примерах определить, были ли княгини непосредственными участницами судебного разбирательства или только принимали жалобы на проведение судебных процессов, но в любом случае участие женщин в качестве суда высшей инстанции или суда по отношению к определенным категориям должностных лиц не вызывает сомнения.

При сравнении процессуального положения женщины Древней Руси и женщин у. древних германцев следует указать на более широкие процессуальные возможности древнерусских женщин. Саксонское зерцало (первая половина XIII в.) в статье 46 закрепляет: «Девушки и женщины должны иметь опекуна при всяком иске». Нельзя не согласиться с мнением СМ. Шпилевского, что «Лишение германской женщины процессуальной правоспособности повело ее к вечной половой опеке. У славян женщина пользовалась большей правоспособностью, над ней не тяготела половая опека, она в замужестве пользовалась большими сравнительно с германцами процессуальными правами». В Англии без разрешения мужа, жена не могла обратиться с иском в суд и возбудить уголовный процесс (за исключением тех случаев, когда женщины занимались торговлей или ремеслом самостоятельно и дело касалось их делового занятия, Когда речь идет о дееспособности итальянской женщины Х-ХШ вв. то мы сталкиваемся с расширением объема ее дееспособности в рассматриваемый период и только в этот момент наряду с совершением разнообразных сделок с имуществом, возможностью брать в аренду землю, управлять частновладельческими церквами, выдавать замуж дочерей женщины получают возможность обращаться в суд с целью защиты своих интересов.

Практически мы видим, что те расширения дееспособности, к которым только стремится европейская женщина эпохи средневековья уже доступны русским женщинам в домонгольский период. Возможно именно влияние извне в виде постоянной угрозы жизни, здоровья и чести женщины ведет к невозможности расширения ее дееспособности и даже к сужению ряда правомочий, которыми обладали женщины. Так как в рассматриваемый мной период женщины, обладая имущественными правами, имели и широкие процессуальные права и не уступали в этом мужчинам. Новгородское и Псковское законодательство предоставляло женщинам даже некоторые привилегии в этой сфере.

При анализе положения женщины как субъекта преступления, следует учитывать, что ответственность определялась в зависимости от ее социального положения, а не пола, В то же время мы видим целый ряд преступлений, субъектом которых выступали только женщины, что можно объяснить более жесткими требованиями, которые предъявлялись к ним со стороны общества и церкви. Нельзя также забывать, что если в целом церковь и государство декларировали равную ответственность за преступления мужчины и женщины, то в случае, когда преступление затрагивало морально-этические проблемы, например, при совершении прелюбодеяния, говорить о равенстве ответственности невозможно. Даже когда законодательство было приведено в большей степени в соответствие с требованиями христианской религии и прелюбодеяние мужа стало рассматриваться, как правонарушение равенство полов в этой сфере не было достигнуто.

Нельзя не остановится на правах женщины, как потерпевшей от преступления. Древнерусское законодательство допускает много случаев ответственности за причинение вреда жизни, здоровью, чести, половой и имущественной неприкосновенности женщины, В целом ответственность за преступление совершенное в отношении женщины зависит от ее социального статуса. Особенно это прослеживается в источниках, относящихся к светской юрисдикции.

Княжеские уставы содержат в себе сведения об ответственности за совершения преступления по отношению к различным категориям женщин.

Особенностью Устава князя Ярослава является то, что он посвящался главным образом семейно-брачным отношениям и преступлениям против семьи и нравственности, то есть тем общественно-опасным деяниям, которые наиболее тесно касались интересов женщины. Встречались наказания за эти деяния как бы двойственные и от; князя и от епископа. Почти все наказания, установленные уставом имущественного характера, а смертная казнь устанавливается только в одном случае в ст. 13 Устава, которая определяет ответственность мужа за двоежёнство. Наказание вводилось в размере 40 гривен в пользу епископа. Этой же статьей устанавливалась ответственность и для незаконной жены, она заключалась в монастырь. Смертная казнь по этой статье устанавливалась только в случае, если муж причинял вред здоровью или жизни своей законной жены, например, убивал или калечил ее.

Помимо княжеских уставов в качестве источников регулирующих ответственность за причинение вреда имущественным и личным интересам женщины необходимо рассмотреть Русскую Правду, которая является наиболее важным источником права в этот период, В ней ещё сохраняется институт кровной мести, и в круг мстителей в первоначальной редакции включается сын сестры. Этот архаичный её элемент, восходящий к эпохе материнского рода свидетельствует о том, что и до введения судебной защиты интересов женщины, основанной на писанных законодательных актах, существовала их защита силами своего рода, которая, видимо, обеспечивалась и передачей обязанности мстить по женской линии.

На основании Русской Правды можно судить также о плате за убийство женщин различных сословий. При этом размер выплат зависит в первую очередь от того места в обществе, которое занимала конкретная женщина. Жизнь рабыни по Русской Правде ценилась выше, чем жизнь раба (в первом случае - 6 гривен, во втором - 5 гривен). Это, конечно, объясняется не столько заботой о самой рабыне, сколько обеспечением имущественных интересов собственника рабыни, так как рабыни были не только рабочей силой, но и ее воспроизводительницами.

Штраф за убийство зависимой женщины, согласно Русской Правде колебался в зависимости от роли, которую она играла в вотчине феодала. При убийстве кормилиц штраф за ее убийство возрастал: «А за кормилця 12 [гривен]; тако же и за кормилицу, хотя си буди холоп, хотя си раба». Такая выплата осуществлялась по мнению ученых независимо от того будет холоп мужчина или женщина.

По Русской Правде штраф за убийство несвободной, но не находящейся в холопском состоянии женщины был равен штрафу за убийство рабыни. За убийство ремесленницы, то есть женщины которая, видимо получила определенную профессиональную подготовку и выполняла более квалифицированную работу, каралось уже 12 гривнами.

Если по поводу размера выплат за убийство женщин состоящих в холопском состоянии нет споров, то определение размера выплаты за убийство свободной женщины на основании Русской Правды вызвало много споров, как в исторической, так и в юридической науке. Русская Правда дает нам неоднозначную формулировку: «О жене. Аже кто убиет жену, то тем же судом судити, яко же и мужа; аже будет виноват, то полвиры двадцать гривен». Часть ученых высказывали в XIX - начале XX в., поддерживаемое большинством историков права мнение, что за убийство женщины платилось в два раза меньше чем за убийство мужчины, в дореволюционный период это - Карамзин, Калачев, Неволин, Никольский, а в советской науке - А. А. Зимин. Суть его в том, что на Руси, как во всяком феодальном государстве, было узаконено неравное положение женщины, за убийство которой платилась только половина штрафа. А.И. Иванишев,  специально исследовавший вопросы возмещения за убийство человека в славянском и германском законодательстве, пришел к выводам о равном возмещении за убийство мужчины и женщины, такого же мнения в дореволюционной историографии придерживалась Е. Щепкина, а в советское время С, В, Юшков, М. Н, Тихомиров, В, Л. Янин. По их мнению, за убийство женщины судили так же, как и за убийство мужчины, а если женщина была виновата, то штраф за ее убийство уменьшался до половины виры (20 гривен вместо обычных 40). Такой же точки зрения придерживался и А. Добряков, объясняя, что мнение о плате половины штрафа за убийство женщины, лишает смысла саму статью, где в этом случае вторая часть будет противоречить первой. Не случайно в Пушкинском списке III и IV редакции Русской Правды стоит «виновата» вместо «виноват». Подобная трактовка снимает противоречия между двумя частями статьи. При объяснении изменений в Пушкинском списке, B.JL Янин пишет, что изменение в списках Пушкинской и Карамзинской групп на виновата показывает, что позднейший редактор Правды XII - XIV вв. видел различие в том была ли женщина убита без вины с ее стороны или в ответ на ее виновные действия. Этот редактор считал, что полувирье, платилось только во втором случае, а первое убийство, без смягчающих обстоятельств, могло, следовательно, наказываться полной вирой. Однако сведений, подкрепляющих такое разделение, в нашем распоряжении нет. Близко к этому было и мнение О. Ланге, который считал, что за убийство женщины и мужчины взыскивается одинаково, и полвиры в данном случае платит не тот кто убил женщину, а тот кто убил виноватого . В данном случае из содержания статьи невозможно установить вопрос о социальном статусе женщины, не указывается была ли это замужняя женщина или любая. Следует также помнить, что в Русской Правде отдельно регулируется убийство ремесленника и ремесленницы, кормильца и кормилицы, раба и рабыни плата за убийство которых устанавливается совершенно равная, следовательно, данная статья должна быть посвящена свободной женщине, но при этом нет никаких оснований считать что речь идет именно о замужней женщине. Несмотря на это высказывались мнения, что в данном случае речь идет об убийстве мужем своей жены. М.Ф. Владимирский-Буданов в данном случае видит убийство мужем жены за серьезный проступок - неверность'. Такое же мнение высказывал и Л.В. Черепнин. При этом следует обратить внимание на то, что по Литовскому статуту за убийство незамужней женщины платится половина суммы «жена, которая не имела и не имеет мужа, получала только половину». Видимо здесь мы видим женщину за которую в случае ее смерти не всегда можно ожидать месть со стороны родных, так как по взглядам того времени наиболее заинтересованным лицом в женщине должен быть ее муж. Можно предположить, что в данном случае по аналогии с Литовским статутом полвиры платится за женщину, которая не замужем и не выступает в качестве вдовы-опекунши своих детей. Это соответствует и тем взглядам на незамужнюю женщину, которые высказывает в своей работе П. Цитович: «...положение женщины в семье, в которой она родилась, определяется так: не ей продолжать семью; после смерти главы семьи, продолжать ее будут мужчины».

Следует также учитывать, что такие широко известные германские законы как Салическая Правда, Рипуарская Правда, Баварская Правда предусматривают не уменьшенный вергельд за убийство женщины, а наоборот, увеличенный, И если в Баварской Правде за убийство женщины платят двойной вергельд, по сравнению с убийством мужчины, то Рипуарская Правда и Салическая Правда предусматривают тройной вергельд за убийство женщины, способной к деторождению. Если кто лишит жизни свободную женщину, и будет уличен, присуждается к уплате 24000 ден., что составляет 600 сол. Если кто нанесет побои свободной беременной женщине, и если она умрет, присуждается к уплате 28000 ден., что составляет 700 сол. За убийство беременной женщины платился самый большой штраф во всем немецком законодательстве.

Убийство жены (ст. 88 Русской Правды) каралось «тем же судом», что и мужа.

Из преступлений, посягавших на личные права женщин, карались изнасилования, многоженство, кровосмешение, супружеские измены. Формой наказания были штрафы, многие ученые обращают внимание на очень высокие штрафы за данные преступления. Видимо устанавливая такие штрафы, законодатель надеялся, что это напугает потенциальных нарушителей и они откажутся от совершения преступлений. Объяснить столь высокие штрафы, скорее всего поможет опыт Византии, в которой за большинство рассматриваемых преступлений предусматривались членовредительные наказания, не прижившиеся на Русской земле. Иногда штрафы были просто огромны - за «блуд» свёкра со снохой, за сожительство двух братьев с одной женой - 100 гривен. Трудно сказать, откуда виновные брали такие суммы. Помимо штрафов в статьях церковных указов устанавливалась «епитимья», и имелось обычно добавления «князь казнит» (т.е. наказывает). В чём суть этого «князь казнит» - определить невозможно. Может быть, наиболее приемлема точка зрения, согласно которой реализация наказания осуществлялась светскими органами, церковь этим не занималась.

Для определения правового статуса женщины на Руси следует рассмотреть еще один тип преступлений против женщин, который Пушкарева H.JL определяет как dehonestatio mulieris (обесчещение, оскорбление чести), данные преступления она подразделяет на две основные категории: оскорбление чести путем совершения какого-либо непристойного поступка, действия и словесное оскорбление. Данные преступления начинают регулироваться русским законодательство довольно таки рано. Одним из наиболее тяжких преступлений первой категории было «пошибание» (изнасилование). Изнасилование женщины приравнивалось к ее убийству, В Устав Ярослава встречаются статьи, которые носят ярко выраженный классовый характер. За изнасилование и оскорбление женщины устанавливался штраф, размер которого зависел от положения потерпевшей. Если потерпевшая была женой или дочерью боярина, то наибольшая сумма. Если малого боярина, то меньше, если простого человека, то ещё меньше.

Еще более внушительная кара была установлена за совершение насилия над женщинами свободного сословия. Если в Русской Правде 40 гривен ветхими Кунами платилось за убийство человека, то в Договоре конца XII в. это пеня за обесчещение: «Оже тюшибает мужеску жену либо дчерь, то князю 40 Гривен ветхими кунаки, а жене или мужьское дчери 40 гривен ветхими кунами». Примечательно что в договоре 1189-1199 гг. за изнасилование свободной женщины вменялся тот же штраф, что и за убийств новгородца: «Аже убьють купчину новгородца...то за ту голову 10 гривен серебра». Соглашение Смоленска с Ригой и Готским берегом XII в. вполне допускало и убийство прелюбодея на месте преступления: «Оже имуть Русина вольного у волное жены в Ризе или на Гътьском березе, оже убьють, и тът убит...» Аналогичное наказание предусматривалось и за совершение такого преступления на Руси. По-видимому, убийство человека за совершение прелюбодеяния было нередким явлением, поскольку, согласно Греческим законам, заимствованным Русью (о «муже, который прелюбодея с своею женою в зплетении застанет»), в «Книгах законных» говорится, что он «не осужен яко убийца будет», «волен есть муж своими руками таковаго убить, никаковая беды сего деля бояся».

Примеры равного наказания за убийство и изнасилование женщины или девушки не являются исключением или чисто русским видом ответственности. Салическая правда также предусматривает за убийство и изнасилование женщины или девушки равную ответственность смертную казнь путем отрубания головы.

В Уставе князя Ярослава также устанавливается большое наказание за изнасилование, но в нем более четко прослеживается зависимость наказания от социального статуса пострадавшей: «Аще кто пошибает боярскую дщерь или боярскую жену, за сором ей 5 гривен золота, а епископу 5 гривен золота; а меньших бояр гривна золота, а епископу гривна золота; а нарочитых людей 3 рубли, а епископу 3 рубли; а простойчади 15 гривен, а епископу 15 гривен, а князю казнити». Церковь также требовала, что бы виновный женился на потерпевшей. Было предусмотрено и специальное наказание за отказ от женитьбы, «аще ли не кается, не поиметь ея, казнить градским законом: отъяти полъ имения и дати девицы той за срам». Не уважение к знатной женщине могло карать денежными взысканиями и это было характерно для многих государств, но на Руси денежную компенсацию, получали сами женщины, а не их мужья или родственники. Это отличало правовое положение древнерусских женщин от положения их европейских современниц, где сумму за посягательство на честь жены всегда получал муж. Несмотря на явно социально-классовую ориентацию законодательства, в нем предусматривалась ответственность за преступления покушающиеся на «женскую честь рабыни». «Феодальное право довольно рано берет под охрану женскую честь рабы (договор с немцами 1195 г.: «оже кто робу подвержет насильем, а не соромит, то за обиду гривну, пакы ли [если же] соромит - собе свободна»; договор снемцами 1229 г.: «если насилует робе, а будет послух, дать ему гривна серебра)». Но неравенство членов общество, сложившееся в феодальной Руси проявлялось и в ответственности за причинение «бесчестья» женщинам разных слоев общества. Так, в «Митрополичьем правосудии», памятнике конца XIV в., штраф за оскорбление свободной женщины варьировался в пределах от пяти гривен золотом до трех рублей, в зависимости от сословной принадлежности последней.

В ХV-XVI вв. существовала система наказаний за преступления, аналогичные обесчещению, - умыкание, толоку, «блуд умолвкой»235. Видимо здесь идет речь о преступлениях близких к тем, которые предусмотрены эклогой за вовлечение девушек в добрачные связи. Уже Эклога устанавливает ответственность за внебрачную связь с девушкой: «Если вступивший в связь с девушкой с ее согласия, но без ведома ее родителей, в дальнейшем об этом узнавших, намеревается взять ее в жены и того же хотят ее родители девушки, то пусть заключат соглашение. Если же одна из сторон не захочет, то если соблазнитель принадлежал к числу состоятельных эвпоров, то пусть заплатит девушке им соблазненной литр золота. Если же он был среднего благосостояния из эндеестеров, то пусть отдаст ей половину своего состояния. Если же он совсем беден и неимущ, то да будет он высечен, острижен и выслан». К более строгой ответственности привлекается лицо, которое обольстило несовершеннолетнюю или чужую невесту.

Особенностью русского законодательства было то, что в русском законодательстве рассматриваемого времени еще не выделились предумышленные преступные акты. Это отличает русское законодательство не только от Византийского но и, например, от польских законов XI-ХV вв., по которым при определении кары за преступление учитывалось согласие потерпевшей на совершение умыкания. Не было в русских законах и дифференциации ответственности в зависимости от социального статуса преступника, наоборот, внимание уделяется статусу потерпевшей. Общими с византийскими нормами были меры наказания за «въсхищение» «жены» или «обрученной», которые устанавливались вплоть до членовредительства, являвшегося характерным не для русских законов, а для византийских норм уголовного права. Б.А. Романов указывает на еще одну «волчью яму» указанную Уставом князя Ярослава для девицы: «иже девку кто умолвит к себе [соблазнит замужеством] и даст в толоку [пустит по рукам пособников похищения - пережиток может быть группового брака], на умолници [вариант умычницы] митрополиту гривна серебра, а на толочанех [вариант: толочных, т.е. на пособниках] по 60, а князь казнит» К оскорблению действием относилось и нарушение целостности одеяния женщины, особенно срывание головного убора; «...оже съгренеть чюжее жене повои с головы или дщери, явится простоволоса, б гривен старьте за сором» (аналогичная обида, нанесенная мужчине, каралась штрафом в 2 раза меньшим). Ответственность за подобное преступление предусматривается в договоре с немцами от 1119 г., и в договоре от 1195 г.3агрязнение женских одежд наказывалось, судя по материалам покаянной литературы, несколькими днями епитимьи. Церковное наказание предусматривалось и тем, кто «лукавьством чюжу жену целуеть».

Памятники древнерусского права, соединявшие светские и церковные нормы, такие как международные договоры Новгорода с Готским берегом конца XII в., Смоленска с Ригой 1229 г. и середины XIII в., также охраняли честь женщины. Будучи самостоятельной правительницей могла, видимо, выступать в качестве верховного судьи насвободной женщины. В юго-западных землях (в частности, в Галиции), где действовали не только русские, но и польско-литовские законы полуторагривенный штраф брался с оскорбившего знатную женщину ударом по лицу. Г.В. Данилова объясняет отсутствие в Русской Правде норм, отражающих особое положение женщины, особо защищающих «женскую честь» тем что «чем дальше общество ушло от матриархата и даже от родового общества, тем меньше в нем отражается это внимание к женщине эта забота о «женской чести». Можно даже сказать иначе: по наличию подобных статей в законе можно судить об уровне развития общества (если это запись обычного права)». Если это так» то русское законодательство, по видимому стояло на высоком уровне развития и уважения к женщине, так как в нем охрана чести женщины осуществляется по различным направлениям. Наказание за такие преступления было высоким, что так же косвенно свидетельствует о достойном месте женщины в жизни древнерусского общества. Виновный в обиде женщины получал тройное наказание: он платил обиженной за срам, Епископу за вину и еще подвергался особому наказанию от князя. Публично отнести уважаемую замужнюю женщину к числу женщин легкого поведения значило тяжело оскорбить не только ее, но и ее мужа, и всю ее семью, С этим связаны значительные суммы возмещения потерпевшей и штрафы в пользу церковной власти. Оскорбление женщины позорным словом наказывается штрафом так же в зависимости от сословной принадлежности потерпевшей, как и оскорбление действием. Так, за нецензурные оскорбления женщины устанавливались следующие штрафы: за жён бояр- 5 гривен золота, меньших бояр- 3 гривны золота, городских людей- 3 гривны серебра, сельских людей-1 гривна серебра. Это указывает на актуальность для Древней Руси тех норм рабовладельческого и поздних этапов первобытнообщинного строя, согласно которым между замужней женщиной, матерью семейства, и женщиной свободного поведения проводилось резкое различие, между тем как в отношении мужской части населения указанные нормы актуальности не имели. Приравнивалось к оскорблению и оклеветание женщины; в случае если клеветником оказывался муж, пострадавшей давалось право даже требовать развода.

Анализируя положения, регулирующие вопросы защиты от преступлений, посягающих на честь пострадавшего, следует обратить внимание на определение размера денежного возмещения за оскорбление, которое зависит от родовитости матери и бабки потерпевшего. В.Л. Янин считает, что в случае если мать и бабка потерпевшего обе имели боярское происхождение, он получал право на возмещение (взятии ему) в размере 50 гривен; если боярское происхождение имела только мать потерпевшего, то возмещение за бесчести стоило гривну серебра. По его мнению, данная статья указывает на существование в Древней Руси феодальных групп, пользовавшихся наследственными привилегиями, связанными с давностью их аристократического положения, причем исчисление велось по женской линии. В данном случае мы сталкиваемся с отголосками того правового положения, которое существовало на Руси в более ранний период, чем время написания Русской Правды и которое свидетельствует о наличии на территории Древней Руси матриархата при котором исчисление родства велось по материнской линии. При таком обществе является естественным если привилегии и преимущества передавались также по материнской линии.

При рассмотрении положений Русской Правды обращает на себя внимание что наказания за телесный ущерб устанавливалось независимо от пола потерпевшего. Кара за увечье рабынь следовала лишь в случае смерти пострадавшей («аще кто биет... рабу свою жезлом, а умрет от руку его, судом да ся истит; аще ли пробудет день или два, да не истит: свое бо есть имение»). Однако средневековая церковь особо наказывала за увечья, нанесенные социально свободной и знатной женщине.

В среде свободного населения за нанесение побоев жене уголовного наказания мужу предусмотрено не было, но церковная власть назначала ему шесть лет епитимьи, а супруге рекомендовала «извет дати перед людьми» и даже допускала развод. Уголовное же наказание распространялось на посторонних мужчин - дежный штраф б гривен. Учитывалось и состояние, на основании постановлений Псковской судной грамоты муж мог требовать с избившего «годовщину» - штраф за убийство.

Серьезная кара предусматривалась сыну за избиение матери: за такое преступление «казнити волостельскою казнию, а митрополиту в дом церковный такий отрок» Такие преступления были, видимо, не редкостью, примером физического насилия по отношению к женщине в семье можно считать ситуацию, описанную в берестяной грамоте № 415, В берестяной грамоте № 4I5 (XIV в) читаем: «Поклоно от Февронее к Феликсу с плацомо, Убиле мя пасынке и выгониле мя изо двора. Велише ми ехать городо или сам поеди семо. Убита есемо.» Так как при раскопках в Новгороде была найдена свинцовая печать, принадлежность которой адресату грамоты - Феликсу установлена В. Л. Яниным, убеждает в том, что Феликс был должностным лицом в суде или в администрации. Возможно Феликс был представителем церковной власти, так как ответственность пасынок за избиение мачехи будет нести перед церковным судом. Согласно Русской Правды пасынку грозит серьезное наказание. А мачеха Феврония была осведомлена о своих правах: она обращалась к какому-то должностному лицу с вопросом самой ли ей ехать к нему или он выедет на место для ознакомлением с обстоятельствами дела.

Среди преступлений по отношению к женщинам, которые карает Русская Правда предусматриваются побои. Грамота 156 (XI в.)описывает пример избиения женщины, в ней мы читаем: «От Завида к Мън... к жене и к детьмъ... А жену ти били, не измучили, чего же, К Луке иди». Из текста грамоты видно, что жена некого Мьн... (имя не дописано) избита, но понять остальной текст весьма сложно, Черепнин Л.В. видит в данном случае совет одного лица, выполняющего судебно-административные функции другому, видимо, представителю семьи пострадавшей к кому лучше обратиться «Иди к Луке». Интересно замечание Л.В. Черепнина о том, что обращение в данном случае не только к «Мън», но и ко всей его семье свидетельствует не только о коллективной ответственности семьи за преступления, но и коллективном выступлении семьи в защиту своих интересов. Это наблюдение дает нам обоснование того высокого статуса, который придавался женщины при осуществлении правосудия и обращении в судебные органы, так как в этом случае умаление ее процессуальных прав приводит к ограничению прав всей семьи, что невозможно. Трудно согласиться с Н.Л Пушкаревой которая указывает, что, возможно, жена Мън была избита по собственной вине, так как указаний об этом в грамоте нет.

При анализе законодательства, предусматривающего ответственность за совершение противоправных деяний, направленных против личных и имущественных интересов женщины можно сделать вывод о том, что древнерусское общество, восприняв патриархальную систему ценностей в IX-XV вв. еще не смогло полностью отстраниться от традиций матриархата. Это подтверждается высокими штрафами за преступления против чести, здоровья и жизни женщины. Нельзя согласиться с авторами, которые считают, что за убийство женщины платился половинный вергельд, так как это не соответствует дословному тексту статьи и общим положениям законодательства, изучаемого периода.

Автор: Ярмонова Е.Н.