Гражданское и семейное право Калмыкии в XVII-XIX вв.

Семейное право. Заключение брака. В Калмыкии условия и порядок заключения брака регулировались монголо-ойратским сборником законов Цааджин-Бичик 1640 года и нормами обычного права.

Условиями заключения брака были: достижение невестой брачного возраста - 14 лет и уплата брачного выкупа, размер которого за невесту зависел от положения жениха и невесты в иерархической лестнице калмыцкого общества. Так, выкуп между лицами, стоящими не верхней ступени калмыцкого общества, заключался в тридцати ценных вещах, сто пятьдесят голов табуна и четырехсот овец. Выкуп между людьми среднего сословия составлял 3 верблюда, 15 голов крупного скота и двадцати овец. Размер приданого также был строго определен. В него входили верблюд, лошадь, четыре «сшитых и десять несшитых вещей». Однако следует отметить, что в среде калмыков-простолюдинов фиксированного выкупа за невесту не было. В зависимости от достатка семьи жениха значительную ценность могли иметь подарки, которые преподносились семьей жениха невесте и некоторым ее близким.

Браку предшествовал сговор, в случае нарушения которого наступала имущественная ответственность. Так, если родители свою сговоренную дочь отдавали за другого, то они должны были уплатить внушительный штраф: до пяти девятков (45) верблюдов. В случае если свадьба затягивалась по вине жениха, его родителей, а невесте уже исполнилось двадцать лет, то родители невесты должны были трижды предупредить об этом сторону жениха, после чего могли отдать дочь за другого соискателя ее руки.

Несоблюдение указанных требований процедуры аннулирования состоявшегося сговора влекло изъятие выкупа, полученного отцом за дочь при выдаче ее замуж. Если «сговоренная девица» без согласия родителей выйдет замуж за другого, то «второй жених» подвергался тройному штрафу, который взыскивался в пользу отца девушки. Кроме того, по свидетельству Н. Нефедьева, бывший жених должен был получить от счастливого соперника вознаграждение за понесенные им во время сватовства расходы.

Важное значение имело и приданое, размер которого определялся еще во время сговора. В случае если невеста умирала до свадьбы, то жених имел право на половину приданого, если после свадьбы, то приданое оставалось у мужа.

Сама свадьба проходила по нормам буддизма. Процедуру проводил ламаистский священник в присутствии свидетелей. После чего начиналась сама свадьба, обычно длящаяся несколько дней. Однако здесь же следует отметить, что при совершении браков ламаистское духовенство участвовало в ритуале только в богатых, состоятельных семьях. Как отмечал исследователь калмыцкого народа Я.П. Дуброва, «у бедняков же брак есть чисто гражданский акт, основанный на словесном договоре между родителями брачующихся, по обычному праву всегда сопровождающийся гомерическим пьянством, в котором и заключается вся суть формального брачного обряда».

Следует отметить, что калмыки, строго придерживающиеся норм ламаистской религии, не признавали многоженства. Особенно это касалось степных калмыков, у которых никогда не было больше одной жены. Однако источниками отмечается, что у кочующих ближе к Волге калмыков иногда наблюдалось положение, когда мужья имели по две и даже по нескольку жен. Однако такое положение было крайне редко. Случаи многоженства бывали еще и тогда, когда первая жена была бесплодной. Тогда муж с ее согласия мог взять вторую жену, причем первая оставалась старшей в семье, покровительственно относясь ко второй, которая находилась в ее подчинении.

По обычаям калмыков, если за женщину, выходившую замуж в первый раз, уплачивался определенный выкуп, то за вдову выплата калыма не требовалась. Однако, как отмечал Я.П. Дуброва, вдовы редко выходили замуж второй раз, на них могли жениться только бедняки, которые не могли собрать требуемый калым для уплаты за невесту. Поэтому положение вдов, особенно молодых, нельзя было назвать завидным.

Таким образом, у калмыков основными условиями заключения брака были достижение брачного возраста невесты; согласие родителей жениха и невесты на заключение брака, уплата брачного выкупа, предоставление приданого за невестой. Препятствия к заключению брака монголо-ойратскими законами и нормами обычного права определены не были. Но как показывают источники, браки не могли быть заключены между лицами различных сословий.

Расторжение брака. Памятники калмыцкого права, детализируя порядок заключения брака, вместе с тем крайне скупо освещают условия расторжения брака. Только в «Цааджин-Бичик» имеется норма, которая предоставляла право родственникам жены, покинутой мужем, выкупить ее, заплатив девяток с ценного (вещью): за (жену) человека среднего сословия - пять скотин и за жену человека низкого сословия - лошадь и верблюда. Однако случаи, когда родственники «покинутой мужем жены» могли ее выкупить, нормами «Цааджин-Бичик» не регламентировались. Скорее всего, здесь имеется в виду вдова, не имевшая сыновей, которая, согласно нормам обычного права калмыков, «отсылается по древнему калмыцкому закону к ее родственникам». Как указывают современные исследователи, подобный обычай был связан, по-видимому, с правовым регулированием вопросов наследования, согласно которому вдова исключалась из числа наследников.

С другой стороны, согласно другой норме «Цааджин-Бичик» к категории «покинутой мужем жены» относилась женщина, чей муж, оставив ее, с другой замужней женщиной скрывался «туда, где ее не видно». В этих случаях муж, чья жена убежала с другим, имел право взять себе оставленную жену своего обидчика. Если он отказывался от этого права, то только тогда ее братья могли, уплатив выкуп, взять ее к себе. При отсутствии у родных братьев имущества для уплаты выкупа его могли внести «аймачные братья», то есть ближайшие родственники братьев; выкуп составлял в таком случае один девяток.

Исследователи того периода, в частности, П.С. Паллас, Н. Нефедьев и П. Небольсин в своих работах отмечали, что факты расторжения брака среди калмыков имели место. В соответствии с их данными, право требования о расторжении брака формально предоставлялось обоим супругам. Но практические формы его реализации были не равнозначны, что было обусловлено положением женщины в семейном укладе калмыков.

Так, муж мог расторгнуть брак по собственному желанию или капризу. Он не был обязан подчинять свое требование о разводе суду родственников. Для расторжения брака по инициативе жены требовали более веские причины, в частности, отсутствие детей от брака. В этом случае вопрос о разводе решался на совете близких родственников. При удовлетворении требования жены она с уважительными церемониями возвращалась в хо-тон родителей со всем имуществом, привезенным в качестве приданого. Если брак расторгался по инициативе мужа, то он наделял жену имуществом по своему усмотрению. Исследователями отмечается существование и других обычаев, когда жену, провинившуюся перед мужем «в нарушении брачных своих обязанностей, везли в хотон к отцу-матери на паршивой кобыле с отрезанным хвостом».

Вопросы расторжения брака разрешались, в основном, гелюнгами (священнослужителями). Предварительно принимались меры к примирению супругов, а если они не давали положительного результата, то гелюнги исполняли соответствующие ритуальные обряды. Но такие случаи были крайне редки. Н. Нефедьев писал по этому поводу, что «случаи сии не столь часты и что порядочные калмыки никогда не обольщаются возможностью переменить жен своих. Что касается жен, то несмотря ни на особенные в семейной жизни их страдания трудно найти примеры, чтобы жена добровольно оставила своего мужа, хотя самого безнравственного».

Наследственное право. Наследственное право также имело свою специфику, регулируясь как нормами Устава 1640 г., так и нормами обычного права, причем последние играли большую роль, чем законодательные установления калмыцких ханов. Все это повлияло на специфику наследственных правоотношений у калмыков. К наследственной массе относились: улус, движимое имущество: скот, домашняя утварь, оружие, хлебные запасы.

Обычное право охраняло интересы только мужчин и только по прямой линии. Имущество же бездетных полностью поступало в пользу буддийских хурулов (монастырей). Однако существовали и некоторые исключения. Так, если умерший бездетный имел родственников, то они могли претендовать на его имущество. Особенно ярко это стало проявляться в конце XIX века, когда произошла определенная трансформация гражданско-правовых норм под влиянием российского законодательства и права и когда российскими властями некоторые права и привилегии буддийских монастырей были ограничены.

Так, в 1878 году рассматривалось дело об утверждении зайсангского сына Дамбилева над аймаком и имуществом умерших зайсангов Эрдениевского улуса Цоросова рода. Рассмотрим обстоятельства этого дела более подробно.

Согласно материалам дела, сын аймачного зайсанга Эрдениевского улуса, Батутова рода, Басанг Убуш Дамбилев, в поданном в Эрдениевский улусный Зарго 14 января 1875 года прошение объяснил, что его родной отец - аймачный зайсанг Эрдениевского улуса Батутова рода Дамбил Кюдюров 21 мая 1874 года умер, оставив после себя детей - двоих сыновей и одну дочь. При этом старшему сыну (просителю в данном деле) исполнилось 20 лет. Родной дядя покойного отца его Дамбил Кюдюров, аймачный зайсанг Эрдениевского улуса Цохорова рода Ширип Хохаев в 1865 году ходатайствовал о передаче отцу его дамбиле Кюдюрову, как усыновленному им в 1864 году, в полное управление своего аймака Цоросова рода, заключавшегося тогда в 51 кибитке, по случаю его преклонных лет, но прежде утверждения прав отца Дамбила Кюдюрова на тот аймак, дядя его Ширип Хохаев, будучи бездетным, умер. Вследствие чего, покойный отец его Дамбил 18 июля 1867 года, признавая себя прямым и единственным наследником к аймаку Цоросова рода, предъявил Эрдениевскому улусному Зарго свои права формальным порядком, о чем в улусном Зарго проводились дела и определения 2 июня 1869 года. 26 февраля 1872 года его отец был признан наследником на аймак Цоросова и к имению Хахаева, и дело было уже представлено в Астраханскую Судебную Палату, но между тем утверждение его отца аймачным зайсангом Цоросова рода воспрепятствовала смерть. Право наследования на аймак его отца Дамбил Кюдюрова, заключающиеся в 75 кибитках аймачных калмыков Бабутова рода на основании 112 статьи X т. 4.1 сводного закона Гражданского кодекса 1851 года имеет он, Басанг Убущ Дамбиль, как старший сын к отыскиваемому же его отцом его аймаку Цоросова рода из-за смерти его деда Ширипа Хахаева безотказно право наследования. Из-за смерти отца принадлежат ему по силе 113 статьи того же толка в части, а потому заявляя права наследования на аймаки Эрдениевского улуса Бабутова и Цоросова родов, просит прописать распоряжение о признании и утверждении его к тем аймакам наследником.

Улусный Зарго по постановлению на 14 января 1875 года вызвал установленным порядком наследников, а 7 марта младшему члену Зарго было поручено произвести дознание о родопроисхождении предъявившего права Басанг Убуш Дамбилева. В соответствии с произведенным дознанием выяснилось, что зайсангский сын Басанг Убуш Дамбилев действительно является законным старшим сыном умершего зайсанга Бабутова и Цоросова родов, Дамбила Кюдюрова, после смерти которого осталось еще 2 младших сына. Также выяснилось, что зайсанг Цоросова рода Ширип Хохаев действительно 11 июня 1865 года в прошении в Харохусовский Зарго объяснил, что он будучи бездетным и по старости лет аймак свой передает в полное и наследственное распоряжение усыновленному им в 1864 году племяннику, зайсангу Бабутова рода Дамбил Кюдюрову и просит о вводе его Кюдюрова тем аймаком в управление. Но до решения суда бездетный Ширип Хохаев умер. После этого Дамбил Кюдюров, 18 июля 1867 года, исковым прошением, поданным в улусный Зарго заявил себя наследником, к оставшемуся по смерти бездетного дяди своего Ширип Хохаева аймаку Цоросова рода. Улусный Зарго произвел дело о правах Кюдюрова на аймак Цоросова рода и Постановлением от 2 июля 1869 г. признал зайсанга Кюдюрова наследником аймака и имения, оставшихся после смерти Хохаева. Постановлением от 12 ноября 1873 года зайсанг Дамбил Кюдюров был введен во владение имуществ, оставшихся после смерти Хохаева и аймаком Цоросова рода. Но прежде утверждения его в должности аймачного зайсанга, 21 мая 1874 года умер.

Рассмотрев все обстоятельства этого дела, Зарго пришел к выводу, что в соответствии со ст. 124 X т., ч.1 Басанг Убуш Дамбилев есть законный, родной и старший сын аймачного зайсанга Батутова и Цоросова родов Дамбил Кюдюрова, а, следовательно, прямой и единственный после него наследник и по справкам, наведенным в деле Улусного Управления и Зарго, оказалось, что Басанг Убуш Дамбилев имеет все качества, требуемые ст.47 Положения об управлении Калмыцким народом. В связи с этим Зарго было постановлено: сына аймачного зайсанга Харахусовского улуса Бабутова и Цоросова родов, Дамбил Кюдюрова Басанг Убуш Дамбилева за смертью отца признать и утвердить прямым и единственным наследником, как к аймаку Бабутова и Цоросова родов, состоящему из 32-х кибиток аймачных калмыков по переписи 1876 г., так и имуществу, которое окажется при снятии. И согласно ст.927 и 929 т.Х ч. 1, ввести его во владение как аймаком, так и имуществом, оставшимся по смерти его отца.

Однако если с наследованием имущества, оставшегося после смерти отца, было все принято безоговорочно, то с наследованием имущества, оставшимся после смерти Хохаева, дело обстояло не так просто. Коллизия заключалась в том, что в соответствии с нормами калмыцкого права, имущество бездетного мужчины поступало в собственность хуралов (монастырей). Но, как известно, русские управленческие структуры, которые в рассматриваемый период проводили политику российского правительства, направленную на постепенное приобщение калмыков к общероссийскому законодательству и праву, крайне негативно относились к передачи собственности буддийским монастырям. Поэтому решение о наследовании имущества бездетного Хохаева Басанг Убуш Дамбилевым было принято вразрез с установленными обычаями калмыков.

Главное Управление Калмыцким народом Астраханской губернии, в рассмотрении которого находилось это постановление Зарго, нашло, что хотя произведенным дознанием подтвердилось, что Басанг Убуш есть действительно старший сын зайсанга Дамбил Кюдюрова и его прямой наследник на оставшийся после его смерти аймак Бабутова рода, но Улусный Зарго признал Дамбилева в правах на наследство и на аймак Цоросова рода и ввел его в управление оным, тогда как отец истца не был признан окончательно в правах наследства на этот аймак, в силу чего и сын не мог наследовать права на Цоросов аймак, а должен был доказать свои родственные отношения к бывшему владельцу Цоросова аймака, дающие ему право на тот аймак. Поэтому этот вопрос оставался спорным.

Главное Управление Калмыцким народом, находя правильным решение о наследовании имущества Убуш Дамбилевым после смерти его отца, однако, высказало сомнение в законности его прав на Цоросов род, принадлежащий умершему бездетному Ширипу Хохаеву. В определении Главного Управления Калмыцким народом было сказано, что «отец истца не был признан окончательно в правах наследства на аймак Цоросова рода, в силу чего и сын его, то есть истец Басанг Убуш не мог наследовать прав на Цоросов род, а должен был доказать родственные свои отношения к бывшему владельцу Цоросова аймака, дающие Басанг Убушиеву права на тот аймак. Так как Дамбилев в своем прошении в противность 673 и 683 ст. т.Х ч.2 не представил никаких актов и доказательств прав его на наследование аймаком после Хохаева, а также Улусный Зарго не истребовав подобных сведений, не сделал между тем определение о правах Дамбилева на аймак Цоросова рода, а потому Управление калмыцким народом, найдя означенное определение Улусного Зарго неправильным и не изъявляя на оное своего согласия, сообщил Улусному Зарго свое заключение, самое дело, возвратив в Харахусо-Эрдениевский Зарго, предписав оному в дальнейшем ход сего дела поступить согласно 696 и 706 ст. т.Х ч.2, а между тем потребовать от Зарго объяснения на каком основании он сделал распоряжение о вводе Дамбилева в управление аймаком».

Точку в этом тянущемся годами деле поставила Астраханская Палата Уголовного и Гражданского Суда. Указом от 20 ноября 1878 г. Астраханская Палата Уголовного и Гражданского Суда, «соображая обстоятельства дела об утверждении зайсангского сына Басанг Убуш Дамбилева в правах наследства к аймаку Бабутова и Цоросова родов, оставшемуся после умершего отца его зайсанга Дамбил Кюдюрова нашла, что так как постановлением Улусного Зарго об утверждении Дамбил Кюдюрова в правах на аймак Цоросова рода Ширип Хохаева вошло в окончательную юридическую силу, что законность действительно рождения от Дамбил Кюдюрова сына его Убуш Дамбилева ничем не опровергается, то за силою 1121 и 1127 ст. т. X ч. 1 признание улусным Зарго Убуш Дамбилева наследником к аймаку Цоросова рода оказывается вполне правильным, равно следует признать таковым правильным распоряжение Зарго в отношении утверждении его Убуш Дамбилева наследником на аймак Бабутова рода. Хотя Управление Калмыцким народом и отрицает за ним это право на том основании, что есть и другие наследники к этому аймаку, который должен быть разделен между ними, но этот довод не может быть признан уважительным, так как прочие наследники Убуш Дамбилева не заявляли о своих правах, не домогались о разделе, и, что это право они могут восстановить, если пожелают установленным на то законным порядком, почему Палата с возвращением дела, признав постановление Улусного Зарго по этому делу правильным, утвердила это». Следствием Указа Астраханской Палаты Уголовного и Гражданского суда явилось постановление Харахусовского Улусного Зарго от 2 декабря 1878 г., в соответствии с которым Убуш Дамбилев вступил в права наследования не только имущества умершего отца, но и бездетного Ширипа Хохаева. Таким образом, дело было решено в соответствии с нормами российского законодательства, хотя, справедливости ради следует отметить, что традиционные установки калмыцкого народа все же были, учтены. Но не в полной мере. Это лишний раз свидетельствует о том, что к концу рассматриваемого периода традиционная правовая культура калмыков не играла значительной роли при рассмотрении ряда вопросов, в том числе наследования имущества. Сами калмыки с большим удовольствием обращались к нормам русского права, согласно которым они могли решить дело в свою пользу.

При рассмотрении данного дела о наследовании имущества характерно два момента. Первый заключается в том, что наследование после умершего отца осуществилось по нормам калмыцкого права, согласно которым право на наследство имел только один старший сын; другие от наследования отстранялись. На это было обращено внимание Главного Управления калмыцким народом. Но так как другие сыновья не подали прошение о введении их в право наследования (отдавая это право старшему брату - свидетельство о сохранении традиционного правосознания калмыков), то имущество умершего отца перешло только старшему сыну. С другой стороны, спор о наследовании имущества умершего бездетного Хохаева был решен в соответствии с нормами российского законодательства. Такая ситуация характерна для второй половины XIX века, когда в Калмыкии фактически сосуществовали два подхода к разрешению правовых коллизий: традиционная калмыцкая и российская, последняя из которых постепенно вытесняла калмыцкое право из обихода, формировала новую правовую ситуацию в Калмыкии, при которой приоритет постепенно стал отдаваться нормам российского права.

С наследованием тесно были связаны имущественно-правовые отношения между членами семьи. Исследователями того периода отмечалось, что все имущество конкретной семьи при жизни ее главы делится на столько частей, сколько есть в ней мужчин - как родных сыновей, так и приемных, без различия возраста и степеней родства. Жена и дочери не имели части, в дележе имущества и имели право собственности только на то, что им было подарено главой семьи или же ее имущественно правоспособными членами, т.е. сыновьями. После же смерти того или иного члена семьи собственно принадлежащее ему имущество, если он бездетен, не поступало в раздел между оставшимися в живых родственникам, а отдавалось в монастырь на помин души умершего.

Вообще по нормам калмыцкого права наследование не имело особых условий. Наследство у них, осуществлялось по мужской линии. Оно переходило от отца к сыну (дочери, по калмыцким обычаям, не имели права на владение улусом или аймаком), а при отсутствии сыновей, к его родным братьям. Если не было родных братьев, то к родным племянникам, а при их отсутствии - к двоюродным братьям или их сыновьям.

При наследовании имущества ближайшие степени родства отстраняли дальние. А так как имущественно-правовые отношения определялись, в первую очередь, наличием кровнородственных связей, то это обстоятельство и сказывалось в определении круга наследников. Наследование проходило по прямой линии, но при отсутствии прямых наследников на имущество могли претендовать все родственники. Однако, эволюция калмыцкого права в XIX веке претерпела определенную эволюцию под влиянием российского законодательства. И часто дела рассматривались по нормам русского права, но с учетом обычного права калмыков, о чем свидетельствуют многочисленные архивные документы.

Так, в 1841 году в суде Зарго слушалось дело по предписанию Саку помощнику Попечителя Хошеутовского улуса об объявлении мелкопоместному владельцу Санжи Батырову и дяде его Чимбилю Джиргалову о праве на наследство 45 кибиток калмыков, оставшихся после смерти владельца Батыра Убуши. Дело заключалось в том, по случаю смерти мелкопоместного владельца Хошеутовского улуса Убуш Джиргалова, Совет калмыцкого Управления испрашивал разрешения Астраханского военного губернатора, о предоставлении оставшегося после Джиргалова владения, состоящего из 45 кибиток калмыков, его старшему сыну Батыру Убуши.

Военный губернатор признал за лучшее определить законность прав на это наследство по надлежащим рассмотрении его обстоятельства в суд Зарго, который обязал сделать следующее заключение: кому должны принадлежать подвластные, оставшиеся после умершего Убуши Джиргалова. Для этого суд Зарго счел необходимым проверить родственные связи умершего владельца, в частности, не осталось ли после него еще сыновей и дочерей. «Значится родоначальником владения, о котором это дело рассматривалось, был хан Хонгур.

По смерти его владение переходило в порядке наследованном:

1. к сыну Хонгура Тайдже

2. после Тайджи к сыну его, хонгура внуку Цаб

3. после Цаба к сыну его, Хонгура правнуку Цурюму

4. после Цурюма к сыну его, Хонгура праправнуку Джиргалу. Джиргал Цурюмаов имел двух сыновей: Цебека и Убуш, дочь Ментен.

Из них у Цебека не было наследников, а дочь Джиргала, по калмыцким обычаям, не имела права на владение улусом или аймаком.

Таким образом, оставшееся после хана Хонгура владение, досталось Убуш Джиргалову. После смерти Убуши Джиргалова остались два сына: Батыр Убкш и Чембель и четыре дочери. Из них Батыр Убуши 12 октября 1840 г. умер, оставив после себя сына Санджи и трех дочерей, а брат его Чембель - жив».

В связи с этим суд Зарго пришел к выводу, что часть калмыцкого Хошеутовского улуса, состоящая из 45 кибиток, после смерти родоначальника хана Хонгура, состояла во владении его наследника Убуши Джиргалова, после смерти которого осталось два сына - старший Батыр Убуши и младший Чембель. «Посему согласно с 3140 приложения к 3656 статье 2-го тома Свода учреждений Губернских, также со статьями 691,694, 700 Свода Законов Гражданских (том 10) означенные 45 кибиток оставить во владении Батыра Убуши, как и предполагал и Совет калмыцкого Управления. Но Батыр Убуши впоследствии умер, оставив после себя сына Санджи, то на основании вышеприведенных законов, владельцем помянутых 45 кибиток подлежит признавать Санджи Батырова, как имеющего после полное законное право по происхождению его от старшего наследника Батыра Убуши».

Еще одно интересное дело, хранящее в Национальном архиве Республики Калмыкии - «Дело по ходатайству зайсанга Самтага, торгоутовского владельца Санжи Убуши о возврате ему аймака, отсуженном судом Зарго в пользу зайсангши Одже».

Дело заключалось в том, что зайсангша Одже неправомерно завладела аймаком, который по нормам обычного права, должен был перейти в форме наследственной массы зайсангу Самтану. Доказательствами служили следующие обстоятельства: предки Самтана еще со времен Аюки хана по родовому колену управляли этим аймаком, только на кремя передав управление им постороннему лицу - зайсангу Шипета, но не в наследство, а на время. После возврата в управление отцу Самтану, он управлял им спокойно в течение 13 лет, с 1815 года. Однако потом на этот аймак стала претендовать зайсангша Одже. Суд Зарго, рассмотрев все обстоятельства дела, постановил следующее: «основываясь на данной справедливости, что после отца наследником бывает сын, который также может быть лишен аймака, как за преступление законом того требующие, и что женщина ни по закону, ни по наследству, ни по особым каким-либо законным актам владеть тем аймаком не должна и, признавая зайсанга Самтана родовым наследником и законным наследником того аймака определил: во исполнение вышеприведенных доказательств на основании законов предписаний отдать его во вечное и потомственное владение родового аймака, состоящего в 60 кибитках по решению поданной владельцам Санжи Убуши в 1806 году к бывшему Главному присату Ахвердову, а женщине Одже, как посторонней по сему делу отказать». Аймак был отдан зайсангу Самтану в управление. Таким образом, решение данного дела еще раз доказывает специфичность норм калмыцкого обычного права в вопросах наследования, при которых женщины от наследования отстранялись.

Гражданское и земельное право. Следует отметить, что правовые нормы калмыков довольно скупо говорят о гражданских правоотношениях. Существовало лишь несколько статей, регламентирующих долговые обязательства. Исследователями отмечается, что существовали нормы о порядке заключения договоров займа и возврата долгов. При этом, в условиях кочевого общества, они имели свою специфику, так как факты заимствования друг у друга коней, оружия для участия в военном походе, скота для выкупа невесты или восстановления утраченного личного поголовья вследствие падежа, грабежа и т.п., естественно имели место в кочевом обществе, так как являлись важным средством разрешения материальных затруднений. Отсюда и вытекала необходимость их правового регулирования. Нормами «Цааджин-Бичик» устанавливался общий для всех порядок передачи имущества в долг только в присутствии свидетелей. В противном случае договор займа признавался недействительным, и кредитор лишался права требовать возврата долга.

Правовые нормы предоставляли кредитору право самому взыскивать долги, в случае, если должник отказывался погашать заем добровольно. При этом был определен порядок взыскания, нарушение которого влекло материальные санкции. Так, кредитор вместе со свидетелем, в присутствии которого заключалось соглашение о займе, должен был предварительно заявить шуленге (старшине двадцати кибиток) должника, что последний не возвращает дол и поэтому он (кредитор) приступает к обращению взыскания на его имущество. Если кредитор в дневное время, не сообщив шуленге, пытался забрать имущество должника в погашение долга, то он лишался права требовать возврата долга. Кроме того, у кредитора в наказание изымалась лошадь. В случае совершения таких действий в ночное время, кредитор подвергался штрафу в один девяток и долговые требования аннулировались. В связи с этим кредиторы принуждались к неукоснительному соблюдению установленной процедуры возврата долга.

Договоры займа нашли свое отражение не только в Уставе 1640 г., но и подтверждается нормами Токтолов Дондук-Даши, которые практически повторяли нормы «Цааджин-Бичик». В течение всего исследуемого периода они практически не претерпели особых изменений. Однако когда дело касалось сделок с представителями других национальностей, то здесь дело обстояло несколько иначе.

Торговые отношения с русским и татарским народами, обусловили изменения в заключении договоров, которые стали регулироваться специальными правилами 1748 года, изданными русским правительством для правового урегулирования порядка заключения и исполнения заемных договоров. В соответствии с ними, надлежало «заемные письма записывать в книгу и, поставя на заемном письме номер, подписывать в них переводчику того языка, каким оно писано и прикладывать той канцелярии печать». Если договоры займа заключались в русских городах или селениях, то они составлялись и регистрировались в «ближайшей воеводской канцелярии с приложением ее печати». При заключении договоров займа в калмыцких улусах, аймаках, хотонах требовалось их скрепление подписью и печатью владельца. Кроме того, требовалась обязательная регистрация таких заемных писем в течение месяца в конторе калмыцких и татарских дел или в ближайшей воеводской канцелярии. Несоблюдение этих строгих регламентации лишало право обращения в судебные инстанции за защитой в случае нарушения одной из сторон взятых обязательств. Это лишний раз свидетельствует об эволюции традиционных представлений о гражданско-правовых договорах, эволюции традиционных воззрений калмыков, их правовой культуры.

Эволюция правовых установлений калмыков хорошо прослеживается и в становлении земельных правоотношений. Как известно, калмыки издавна были кочевыми племенами, которые не занимались земледелием, хотя вопрос об оседлом поселении калмыков постоянно ставился русским правительством.

Вопрос об оседлом поселении калмыков поднимался неоднократно. А в 1862 году в докладе министра государственных имуществ был поднят еще раз. После этого началось генеральное межевание калмыцкой степи, которое продолжалось несколько лет. Правоустановительным документом о наделении 13 калмыцких родов землей явилось распоряжение ставропольского губернатора Властова, утвержденное кавказским Наместником великим князем Михаилом Николаевичем. Ф.И. Воробьев писал по этому поводу: «В 1871 году Его Высочеством наместником Кавказа было утверждено распоряжение Ставропольского губернатора об отводе душевых наделов, согласно с законом 1846 года отвод состоялся. Закончилось составление материала в 1872 году». Калмыки получили определенные земельные участки «в постоянное обещанное пользование по родам соответственно составу их общин, причем за норму надела было принято 30 десятин на душу мужского пола для калмыков простолюдинов, 400 десятин для аймачного зайсанга и для его семейства и 200 десятин для безаймачного зайсанга. Также на семейство Нойону, бывшему улусовладельцу, отрезан участок в количестве 1500 десятин, а духовенству Ламайскому, по числу 125-ти духовных лиц, состоящих при пяти хурулах в улусе, отведено 3750 десятин».

Таким образом, земля оказалась в общем пользовании каждого калмыцкого рода. Они потеряли право кочевать по всей степи и выходить за пределы указанных им границ. Часть улусной земли, которая осталась после выделения наделов родам, «в количестве 5179 десятин обращена в оброчные участки, арендный доход с которой поступает в Калмыцкий общественный капитал». Благодаря всем этим мероприятиям российской администрации, калмыки стали вести полуоседлый образ жизни и воспользовались правом сдавать родовую землю в аренду, регулируемую нормами российского законодательства. Аренда калмыцких земель крестьянами Медвеженского и Новогригорьевского уездов, а также частными лицами, привела к интенсивному развитию скотоводства, овцеводства в степи, а калмыки стали более интенсивно устраивать свое земледельческое хозяйство.

Отведенной землей распоряжалась община, которая устанавливала периодические переделы пахотных земель и ежегодные переделы сенокосных земель.

В конце XIX века по отдельным родам произошло сокращение мужского населения, а вследствие этого образовался избыток земли, который давался крестьянам в аренду на условиях скупщины (арендатор платил землевладельцу 1/3 копны) и доходы с них шли на уплату податей и всякого рода повинностей, а также на образование родовых капиталов.

По мнению исследователя XIX века Я.Г. Дубровы, арендная цена на землю была очень низкой. Он писал по этому поводу: «калмыцкая земля сдавалась в аренду от семи копеек в год за десятину под распашку и сенокошение, тогда как действительная стоимость той же десятины между крестьянами никогда не была ниже 50 копеек в год».

Помимо заниженной арендной платы существовало изменение в пользу арендатора единицы измерения земли. Арендатор с согласия попечителя улуса «с успехом реформировал единицу меры земли и казенные 2400 сажень в десятине обратили в 3600 саж и такую меру земли назвали калмыцкой десятиной». В итоге 2/3 калмыцкой степи оказались в долгосрочной аренде у русских крестьян. Привилегированное сословие также воспользовалось этим правом, вдобавок к этому нойон вместо взимания албана деньгами стал брать определенное количество земли, годовая арендная плата за которую покрывала ежегодный албан с калмыков. Так, в государственном архиве Ставропольского края хранятся сведения об албане, полученном с калмыков Большедербетовского улуса нойоном Гахаевым и аймачными зайсангами за 1892 год.

Таким образом, изменения в социально-экономическом положении калмыков, повлекли за собой изменение и их правовых норм, правовой культуры, особенно ярко проявившиеся в урегулировании земельных правоотношений.

Автор: Аксенов И.Ч.