Провинциальное устройство Древнего Рима

После окончания 3 Македонской войны к консулу прибыло 10 представителей сената для обустройства дел в Македонии и 5 - для Иллирии. «Согласно с советами которых» (Liv. XLIV.17) Эмилию Павлу и следовало обеспечить соблюдение интересов римского государства. Основные принципы будущего устройства выработал сенат, менее значимые частные вопросы решались на месте.

Македония не стала провинцией. А.С. Шофман полагает, что Рим оставил страну свободной, «чтобы смягчить впечатление от тяжелого разгрома», В. Харрис одну из причин видит в непопулярности гарнизонной службы. Такие объяснения неудовлетворительны. Несмотря на падение Сципиона, традиции его внешней политики были еще сильны. Брать на себя обязанности защищать Македонию римляне не хотели. Полисная структура не была приспособлена к управлению провинциями. Создавать новых магистратов и делить с ними власть сенат не желал.

Война велась не для аннексии Македонии, а с целью её устранения. Поскольку для римской политики характерны последовательность и поэтапность, то этим пока и ограничились. Не столь важно, в какой форме будет существовать зависимое государство. Падение Македонии сделало Рим единоличным хозяином Греции, войска увели, но было ясно, что греческие государства потеряли свободу. Сенат объявил, что оставляет македонян свободными - пусть все видят, что римское оружие приносит не порабощение свободным, а, напротив, свободу порабощенным (Liv. XLIX.18). Здесь подразумевается освобождение от монархии, являющейся, по римскому мнению, неправильной формой власти. Беда в том, что македоняне всегда воспринимали монархию совсем иначе. Отмечая лицемерие этого заявления, Ф. Шлоссер подчеркивает жесткую политику Рима по отношению к побежденным.

Утверждения, что римские войска разграбили Македонию, не соответствуют действительности, и вообще непонятно, на чём основываются. Страну расчленили на четыре отдельные области (Liv. XLV.29). Заключение браков, владение недвижимостью и торговля между ними запрещались, что следует признать явным ущемлением прав македонян, «освобождённых» сенатом от царской власти. Каждая область имела народное собрание, выборных магистратов, прежние законы. Население стало платить Риму подать, правда, вполовину меньше той, что выплачивало своим царям.

Золотые и серебряные рудники Македонии сенат решил не отдавать публиканам, так как контролировать их без римского правителя было трудно. Сенаторы опасались злоупотреблений и великих обид новым «союзникам», что могло дестабилизировать обстановку. Нельзя было оставить их и македонянам: хозяева могли стать слишком богатыми, следовательно, слишком влиятельными. Проблему решили просто - рудники закрыли, но уже в 158 г. они достались откупщикам, что свидетельствует об усилении «партии агрессии». До 146 г. Македония чеканила свою монету, но стране запретили вывозить лес и ввозить соль, что наносило большой ущерб и тормозило экономическое развитие. Неверно, однако, что эти меры «были направлены против Родоса». Утверждение A.M. Павловской, что Рим получил монопольное право разрабатывать рудники, вывозить лес и ввозить соль, является ошибочным.

Решение о разделе Македонии выглядит компромиссом между сторонниками клиентелы и набирающим силу движением аннексии. Поступление подати из Македонии и Иллирии было началом превращения покровительствуемых государств в настоящих подданных Рима. Можно согласиться, что это устройство было временным и «должно было служить переходом к обращению страны в провинцию». С той же целью, дабы никто не стал слишком влиятельным, в Италию вывезли всю знать, якобы для того, чтобы приучить народ к республиканскому правлению. Территорию Македонии урезали, население было обезоружено, крепости срыли, только одной области оставили ополчение для охраны границы (Liv. XLV.29). Оставив стране призрак независимости, ей перерезали жилы и нервы. Иллирию так же разделили на три области. Гегемония сменилась абсолютным доминированием.

Причины перехода к провинциальному устройству Римской республики остаются наименее изученными и наиболее дискуссионными. Во многом из-за неправильных установок исследователей, пытающихся решить эту проблему, концентрируясь на каком-то одном аспекте: военном, политическом, социальном. Внешняя политика - продолжение внутренней, это утверждение наиболее верно для древних государств. Поэтому просто невозможно рассматривать их внешнюю политику в отрыве от внутренней, оторванная от неё она «повисает в воздухе», порождая непонимание её сути и неверные толкования.

Особенно это заметно в проблеме причин перелома середины II в. и перехода к провинциальному устройству Римской республики. Македония стала провинцией в 147 г. Почему не раньше? Возможность, как кажется, была. Отсюда идут теории - римляне не знали, что делать с завоёванными странами и римское мышление отставало от действий. И.П. Вейнберг пытался объяснить отказ от территориальных захватов антивоенными настроениями народа и слабостью римских позиций на Востоке.

Такие объяснения вызывают самые энергичные возражения. Менталитет римлян, как и любого этноса, живущего в условиях традиционного общества, характеризуется некоторой ригидностью, но это не мешало квиритам чётко понимать категории пользы и выгоды как для себя лично, так и для государства. Поэтому они легко и быстро перенимали у соседей то, что представлялось им полезным для республики. «Пацифизм» римлян - утверждение, не выдерживающее никакой критики: война приносила немедленную материальную отдачу в виде трофеев, земель, контрибуций и обычно принималась народом с воодушевлением. Нет оснований говорить о «слабости» римских позиций на Востоке, скорее о недостаточно эффективном контроле над зависимыми территориями.

Ряд конкретных частных моментов: после 2 Македонской войны обратить страну в провинцию было невозможно - назревала война с Антиохом. 3 Македонская война имела целью не захват Македонии, а её политическое устранение. Наконец, долгие войны в Испании требовали сконцентрировать усилия именно там.

Но это частности. Истинные мотивы кроются глубже - в принципах и целях внешней политики, а они, в свою очередь, обусловлены исторически.

Первая форма господства, к которой Рим привык в Италии, - политическая клиентела. Эту систему римляне перенесли в политику из своей социальной жизни. Ещё победитель самнитов Аппий Клавдий Цек имел plurimas clien-telas (Valer.Max. VIII. 13.5). Важность патроната в римском обществе настолько общепризнанна, что стала общим местом современной историографии. Покорённые племена становились зависимыми союзниками, клиентами республики. В их внутренние дела особо не вмешивались, при условии покорности и поставки войск они получали сравнительно неплохое существование. С их помощью покорили всю Италию. Основной принцип управления - требования сената и подчинённость зависимых народов. Система себя вполне оправдывала, её перенесли за пределы Апеннин.

Побеждённых дальних соседей надо было вовлечь в структуру римского государства. Сделали это единственно привычным путём - через внешнюю клиентелу. Однако расстояния, этническая разница, культурные различия, более сложная политическая ситуация и сильное сопротивление сделали систему неэффективной. Принципы федерации, привычные для римлян, за пределами Италии не срабатывали. Стабильности не достигалось. Новые «союзники» часто выходили из повиновения. Контроль же над ними был затруднён из-за больших расстояний, отсутствия гарнизонов и римских магистратов на их территории.

Требовались какие-то новые формы контроля. К осознанию этого пришли не сразу - карлик слишком быстро стал гигантом. Сознание не сразу оторвалось от пределов Италии, нужно было время для накопления опыта и его осмысления в римском обществе традиционного типа мышления знать правила при помощи традиционного же эмпиризма. Римский сенат. В целом успешно справлялся с руководством внешнеполитическими делами, после 2 Пунической войны практически не допуская серьёзных провалов. Коллегиальный принцип выработки решений плюс личный опыт каждого из «отцов» позволяли избегать грубых ошибок. С другой стороны, прав Р.Ю. Виппер - в сенате царил средний ум, опираясь на коллективный опыт, ярких нестандартных личностей и реформаторов было мало. Поэтому особенно трудно было решать вопросы, по которым опыт не накоплен в достаточном количестве. Довольно долго всё, противное традиции, воспринималось настороженно, формализм, эмпиризм, суеверие казались высшими формами мудрости.

При желании это можно назвать и «заторможенностью мышления», но на самом деле это было этапами исторического развития.

Любое крупное государство древности начинало агрессию с «примитивных войн». Некоторые италийские войны Рима имели характер грабительских экспедиций, представляя собой походы с целью грабежа или отмщения за ограбление. Это вполне первобытные войны. Такие походы имели характер хотя и организованного, но всё же грабительского набега. Такого рода экспансия, не ставившая целью планомерную эксплуатацию побеждённых, характерна скорее для догосударственных или раннегосударственных образований, нежели для сложившихся зрелых государств.

Обычно выделяют три главных этапа исторического развития агрессии: 1) набеги с целью захвата добычи; 2) установление зависимости с уплатой дани; 3) прямое завоевание чужой территории. Представляется, что на самом деле этапов было больше: набеги - зависимость без обязанности выплачивать дань - обложение данью - полузависимый вассалитет - затем управление, через своих, ставленников-марионеток - и лишь потом полное поглощение (Египет, Ассирия). При этом протекторат был инструментом гегемонии, промежуточным этапом на пути установления господства, и совершенно не годился для создания единой военно-территориальной державы.

На первых этапах - просто ограбление. Поглощение - и опять грабёж. И лишь потом, осознав, что грабят, по сути, сами себя, переходили к правильно организованной эксплуатации. Для этого нужно было привыкнуть, что «чужое» стало «своим», осознать его включение в своё государство. Наконец, даже самое сильное государство не могло сразу «проглотить и переварить» соседей. Нужна была поэтапность и последовательность, неспешность. К этому подводила сама логика агрессии.

Примитивной организации общества соответствует примитивная война. «Всякая война нераздельно связана с тем политическим строем, из которого она вытекает». По мере развития государства происходит переход к более «правильной» и более зрелой войне. Даже война с целью обложить данью уже не столь примитивна, она - «знак цивилизованного грабежа».

Можно провести любопытную параллель между Римом и Ассирийской державой IX в. Перед Ассирией встал вопрос, как предпочтительнее получать прибавочный продукт из соседних стран: ограблением, за что ратовала военно-бюрократическая знать, либо путём правильной эксплуатации в условиях «имперского мира», способствующего нормальным экономическим связям, - этого хотела верхушка горожан и жречества. Ситуация, во многом аналогичная римской.

Ассирия последовательно прошла все этапы развития агрессии. Но любая экспансия неизбежно вступает в фазу затухания, когда необходимо приступать к организации завоёванных территорий. Без этого возникает не единый организм, а механизм, состоящий из кусков, соединённых между собой лишь внешней военной силой. Конгломерат племён и народов надо органично включить в структуру государства, установить внутренние связи победителей с побеждёнными - административные, экономические, культурные. Если этого удавалось достичь, то появлялись более жизнеспособные и «долгоживущие» державы, чья внутренняя структура качественно выше и экономически оправданнее.

Закономерно, что Рим в своём развитии повторил все те же самые этапы агрессии, т.к. он начал свой триумфальный путь к власти несколькими веками позже Ассирии. В такой же внутренней борьбе сословий Рим прокладывал путь к осознанию необходимости единой территориальной державы. Логика развития античного общества привела к альтернативе - оставаться ли ему полисным или переходить на более высокий уровень интеграции. Римская держава, объединившая в своих границах античный мир и его периферию, стала единственно возможным ответом на запрос времени.

Этот путь Рим прошёл быстрее Ассирии и намного превзошёл своих предшественников - «Ни одна восточная деспотия, ни одно античное государство не давало примера столь методически проводившихся, дипломатически подготовленных и постепенно нараставших захватнических войн». И если ассирийцы безудержным грабежом провинций добились лишь того, что они были опустошены, не давая доходов, требовали лишь расходов на их содержание, то римляне создали единое мощное государство, просуществовавшее несколько веков и ставшее фундаментом современной цивилизации.

Но это будет потом, а пока, до середины II в., знать, как и в Ассирии, стояла за старую систему ограбления, более примитивную, но экономически и политически более для них выгодную. Вопрос о тех отношениях, в какие ставились зависимые области к Риму, в сущности, определял способ их эксплуатации. Нобильская элита фактически монополизировала власть, попытки опровергнуть это утверждение не увенчались успехом. Всевластие нобилитета не стоит преувеличивать, всё же это была хоть и своеобразная, но демократия. Однако властные полномочия, более доступные именно нобилям, давали славу, почести, возможность обогащаться. Патроны зависимых государств, приобретали огромное влияние в политической жизни. Желая приобрести популярность у будущих клиентов, консулы не выдвигали чрезмерно суровых условий мира побеждённым, хотя и делали всё, чтобы впредь они не представляли собой опасности для Рима. Поддерживая клиентские отношения, нобили выступали в сенате в защиту их интересов, в благодарность получая не только дары, но и признательность разной степени искренности. Показательны похороны Эмилия Павла - испанцы, лигуры и македоняне скорбели о потере благодетеля, который «всегда делал им добро и заботился о них как о родственниках» (Plut. Aem. Paul. 41). Разумеется, здесь очевидна явная доля «комплиментарности», но можно предположить, что иногда патроны осуществляли свои «благодеяния» даже в ущерб не самым существенным интересам государства, укрепляя свои собственные позиции и свои личные «профиты» в провинциях.

Напрасно Т.Франк считает такую политику «идеалистической». Некоторые провинции, покорённые римским народом, фактически стали вотчинами немногих аристократов. Цари и города превратились в клиентов нобилей, хотя официально считалось, что они находятся «in fide populi Romani» (Liv. XLV.13.7). Clientela часто сочеталась с hospitium, что укрепляло связи провинциалов с патроном. Иногда такой патронаж становился наследственным. Как с некоторой долей преувеличения более ста лет назад констатировал И. Тэн, «государство стало достоянием нескольких знатных лиц». Магистратуры, в сущности, стали наследственными.

Особенно влиятелен был Сципион, патрон Испании, Карфагена, Селевкидов. Естественно, он, принцепс сената, хотя и был «империалистом», принципиально выступал против создания провинций, т.к. они переходили непосредственно под юрисдикцию государства. Внешнеполитическая линия Сципиона и его группы была направлена на окружение Рима государствами, зависящими лично от них. Ослабленные, такие страны казались не опасными, в них не нужно было держать гарнизоны, отрывая крестьян от земли, но последний аргумент был рассчитан на общественное мнение: спорно, о крестьянстве или о сохранении своего исключительного положения больше заботилась политическая элита.

Принципы полисной организации плохо приспособлены к управлению провинциями. Зависимость соседей в значительной степени осуществлялась посредством личных связей. Потому и роль немногих нобилей, монополизировавших внешнюю политику и управление, была исключительно высока. В этот период при недостаточно сильном аппарате управления и неотлаженной налоговой системе, что свойственно формирующимся государствам, доминировали клановые связи. Новая знать, складывающееся сословие всадников и менее удачливые старые рода оттеснялись от управления и сопряжённых с ним доходов. Всякое территориальное расширение непременно вызывало внутреннюю рознь, ибо сделать сразу всех участниками новых доходов невозможно. Несоответствие монархического по сути элемента (чрезмерная роль немногих лиц) и республиканских принципов не могло существовать долго. Оппозиция нарастала. Именно во внутренних событиях кроются причины изменения внешней политики. Важную попытку проанализировать их предпринял A.M. Тюменев. Однако он преувеличил роль всадников, тогда они ещё не обладали реальной силой. Никакой «партии» всадники не имели, «капиталистического класса» собой не представляли. От большой политики они были отстранены и даже как сословие окончательно сформировались лишь к концу II в. Даже в 130 г. численность всадников не превышала 2400 человек, и хотя влияние сословия не всегда равно количеству его членов, но приведённая цифра заставляет задуматься. Не было и единства внутри самого всадничества. Только в послегракханский период большая часть доходов от провинций перешла в руки всадников и вырос их вес в обществе. Но и тогда их помощью активно пользовались одни сенатские группировки против других - не всегда всадники выступали единой самостоятельной силой.

Состав оппозиции был пёстр и неоднороден, говорить о каких-либо партиях не приходится. Была оппозиция разных мелких группировок, сконцентрированных вокруг наиболее ярких вождей, и даже хаотичная оппозиция отдельных лиц. Мотивы - самые разные: недовольство засильем немногих, стремление к власти, личная вражда и элементарная зависть, неодобрение внешней политики, жажда самим наживаться на бесправных провинциалах и даже борьба за идеалы республиканского строя. Считать такую оппозицию «демократической» более чем наивно. Как и впоследствии, при Цезаре, люди, рядившиеся в одежды демократов, на самом деле были сплочены «одним только стремлением поживиться за счёт старого общества». Даже внутри нобилитета существовали раздоры, зависть и проявления жёсткой конкуренции. Не следует переоценивать сплочённость нобилей - фамильно-родовые традиции часто могли перевешивать общесословные цели. С другой стороны, даже в сенате имелись социальные различия, часто внутрисенатские конфликты провоцировали именно они, а не клановые интересы, как принято считать. Говорить об оппозиции «торгово-ростовщических элементов» нет оснований - ни одна группировка целиком не отражала интересов отдельных сословий. Состав их был нестабилен, отношения внутри и между группами достаточно сложными. Роль личности в такой борьбе была велика, но лишь как носителя идеологии и выразителя стремлений своей «личной» группы. Лидерство их во многом основывалось на авторитете и личном обаянии, родственных и дружеских связях, а не только на «политической программе». Попытки выяснить, кто в какие группировки входил, и сгруппировать их по именам только запутывают дело. Напрасно всю сложность политической борьбы зачастую сводят к противоборству Катон-Сципион: за каждым из них стояли определённые силы. Сципион был крайне возмущён действиями Катона в Испании, направленными на создание провинции (см.: Nep. Cat. 2.2.). Однако сенат не согласился отменить ни одного распоряжения Цензора, несмотря на всё давление со стороны принцепса (см.: Plut. Cat. Mai. 11). И при этом личные отношения между Катоном и Сципионом были даже дружескими. Правда, это утверждение вызывает у нас серьёзные сомнения, об их ссорах и злословии Цензора в адрес Луция см.: Liv. XXXVIII.54; Plut. Cat.Mai. XXXII; Nep. Cat.1.3.

Отдельный человек - это неразрешимая загадка, зато в совокупности люди представляют собой некое почти математическое единство и подчинены определённым законам. Поэтому, вероятно, следует исходить из анализа даже не личных интересов политиков, а из того, насколько их интересы соответствовали или противоречили интересам государства. Это была борьба за ограничение аристократии, в конечном счёте, спор шёл о будущем устройстве государства и методах управления.

Старый аристократический метод не соответствовал новым условиям и не давал ходу энергичным новым людям, рвущимся к власти и стоящим за более современные методы. Преимущества провинций перед внешней клиентелой убедительно доказал Катон в Испании: государство стало получать доход от рудников, на них же наживались публиканы. Государственные рудники Испании только с 178 по 157 гг. принесли казне около 50 млн. денариев. Появилась возможность приобретать земли в Испании, выводить колонии, началась романизация. Выгоды получали многие, а не только элита. Богатело государство, которое готово было делиться с народом. Десятина с провинций только с 200 по 157 гг. составила 130 млн. денариев! Экономическая выгодность провинций становилась очевидной для всех. Это могло стать решающим фактором. Плебс требовал установления хотя бы относительного экономического равенства. На пути к желанным выгодам стояли немногие нобили, они были сильны, но против них - почти весь народ. Следовательно, они должны были уступить.

Значительную роль в их поражении сыграл институт народных трибунов. Честолюбивая молодёжь не могла пробиться высоко, трибунат часто становился высшим достижением - его и сделали своим орудием против власть-имущих. Права трибуна были довольно велики: только он мог привлечь к суду действующего магистрата, использовать интерцессию, защищать интересы Республики против магистратов и частных лиц. Ранее этим почти не пользовались в ущерб властям, теперь же на волне всеобщего недовольства поднялись люди, использовавшие эти права для дискредитации политических противников. Любые смуты и противоборства являются логическими и фактическими последствиями наступившей дезинтеграции устоявшейся системы отношений. Однако, как отметил М. Финли, в условиях наступившей дезинтеграции идеологии элита, вместо того, чтобы расширять политические права граждан, напротив, пыталась их ограничить. Оппозиция имела важное политическое средство - народные собрания по трибам, руководимые трибунами. Их роль возросла, они выражали требования народа.

По инициативе трибунов прошёл ряд нашумевших политических процессов против Сципиона и его группы. Он был обвинён в присвоении денег «больше на основании подозрений, чем опираясь на доказательства» (Liv. XXXVIII.51). И по обычаю, и по закону консул мог свободно распоряжаться военной добычей. И даже не мог быть привлечён к суду за присвоение части её. Но для трибунов сущность обвинений не важна, главное - очернить Сципиона и тем самым дискредитировать его политику. Чтобы свалить политика, его надо было очернить как человека. Процесс имел ярко выраженный политический характер. Идейным обоснованием суда стало то, что вождь «слишком возвысился над всеми» (Liv. XXXVIII.50). Ситуация, равная остракизму: власть и деятельность вождя были признаны опасными для государства. Смысл же обвинений виден из речи трибуна Племиния - Сципион своим влиянием пытается подменить постановления сената и повеления народа (Liv. XXXVIII.31). Суд над ним - отрицание иностранной клиентелы и власти немногих. Рядом судебных процессов 90-х годов II в. было осуществлено унижение аристократии.

Падение Сципиона стало падением его политики. Однако «свалил» его не Катон, как полагает X. Скаллард, и даже не «союз сената с Катоном», а объединение сената и трибуната против произвола магистратов, поддержанное «обойдёнными удачей» нобилями и рвущимися эксплуатировать провинции всадниками. Влияние Сципиона угрожало доминирующей роли сената. Совместные действия сенаторов и народных трибунов создавали «из старых основ новый аристократический государственный строй».

Новое восторжествовало не сразу: политические судебные процессы продолжались до середины II в. Сенат, чья власть после устранения Сципиона усилилась, частично состоял из его сторонников. Как всегда после падения крупного политического лидера, образовался политический вакуум, который не мог быть сразу заполнен.

Борьба долго продолжалась в более глухих формах. К началу 3 Македонской войны некоторый перевес уже был на стороне «новаторов». Старая знать не была отстранена, лишь потеснена. Анализ списков консулов 201-121 гг. даёт новые имена, но их не так много - с 200 по 146 гг. из 108 консулов лишь 8 представляли фамилии, впервые пробившиеся к консулату. С 200 г. до Мария не более 29 консулов представляли новые фамилии. Однако в 367-133 гг. на 242 патрицианских пришлось 234 плебейских консульства. В консулы стали прорываться и «выскочки», для упрочения своего положения и личного обогащения нуждающиеся в войнах и серьёзных внешнеполитических успехах. В значительной степени этим и объясняется возросшая агрессивность Рима - homines novi жаждали триумфов, славы, богатства, политического капитала, им надо было «отметиться» и запомниться. Сама внешняя политика, лишившись аристократического лоска и расчётливой «снисходительности», стала более жёсткой и даже грубой. Этому способствовало и осознание возросшей мощи Рима. Представители «нового течения» не чуждались лжи, прямого обмана (переговоры Марция с Персеем), что было мало свойственно политике предыдущего периода.

Не имея опыта, консулы не смогли завершить 3 Македонскую войну. Это вызвало ответную реакцию старых родов и избрание консулом опытного Эмилия Павла. Позиции нобилей несколько усилились. Тем не менее процесс не пошёл вспять. Нельзя согласиться, что консулат Эмилия «вернул руководящую роль сципионовской группе». Возможно, успел измениться состав сената, приказ о разгроме Эпира косвенным образом подтверждает это. И, парадокс - македоняне считали себя клиентами Эмилия.

Выступление армии против предоставления триумфа Эмилию, видимо, отчасти объясняется и отголосками внутриполитической борьбы. Армия (т.е. народ) тоже могла воспринять его консульство как попытку нобилей вернуть себе прежнее влияние. Среди тех, кто подстрекал армию против консула, был и один претор, что свидетельствует о личной или «партийной» вражде.

В целом период 80-50 гг. II в. можно назвать переходным. В переходном периоде социальное движение не обходится без зигзагов, неодолимость нового - лишь общий итог развития.

Всемогущество нобилитета было несколько ослаблено, что устраивало и сенат, который «не позволял никому из своих членов стать слишком сильным» Младшая знать получила более широкий доступ к власти. Делиться со всадниками особо не желали, их по-прежнему оттесняли от «государственной кормушки». То, что они не смогли добиться большего, свидетельствует о преувеличении их значения и об отсутствии единства внутри движения, ограничившего аристократию. Это был долгий процесс. За старыми, обветшалыми политическими формами стояли определённые социальные группы со своими узкими интересами, но от этого не менее яростно ими защищавшимися. Уже после смерти Сципиона его зять Назика резко возражал против разрушения Карфагена, т.к. считал себя его патроном и понимал - это станет переломом в римской политике и началом провинциальной эры.

На закате жизни Катон изменил свою позицию и выступал против создания «лишних провинций». Тому были две главные причины. Первая: его основная цель - ограничение нобильского всевластия - во многом была достигнута. Вторую чётко сформулировал М.И.Ростовцев: Цензор был ярым противником чуждого (особенно греческого) влияния на римское общество и сторонником патриархальности. А разлагающее влияние на Рим из провинций должно было оказаться несравненно сильнее, нежели из зависимых стран, контакты с которыми для большинства квиритов были ограничены.

Со смертью политиков типа Сципиона, Эмилия или Катона пришли люди новой формации. Выросшие в новых условиях, они легко взяли курс на аннексию. Провинция - дело более хлопотливое, чем зависимое государство: надо ставить гарнизоны, охранять границы, контролировать магистратов, чиновников, откупщиков. Но провинция давала больше гарантий спокойствия в ней. На определённом этапе развития вообще и развития агрессии в частности должен наступить период осмысления достигнутых результатов. Должна появиться тяга к стабильности и возможности гарантированно пожинать плоды побед. Протекторат был инструментом гегемонии, вполне соответствующим периоду борьбы за гегемонию. Но он не соответствовал новым условиям и не годился для создания державы. По определению X. Браунерта гегемония - это господствующее влияние, но с ограниченным применением силы и сознательным отказом от завоеваний. События 149-146 гг. можно считать переломными - Рим перешёл к прямой аннексии, и теперь каждая успешная война сопровождалась захватом новой территории.

Первые две провинции, Сицилия и Корсика с Сардинией, были образованы в 227 г. Только через 30 лет, в 197 г., к ним добавились ещё две в Испании: Бетика и Тарраконская Испания. После этого 50 лет, не предпринималось ни одной попытки создать новую провинцию. Все вышеописанные перипетии внутриполитической борьбы происходили на фоне существования всего лишь четырёх провинций, две из которых были очень маленькие, а две другие находились довольно далеко от Италии. При всей их важности степень их влияния на экономику и внутреннюю жизнь Рима была достаточно скромной. Сороковые годы II в. стали переломными: 147 г. - провинция Македония, 146 г. - Африка, 133 г. - Азия, 120 г. - Нарбоннская Галлия. В 146 г. было всего 6 провинций, при Сулле - 10, после восточных побед Помпея - 14. Утверждения, что сенат был против экспансии и до I в. не спешил с аннексиями, являются ошибочными, поскольку противоречат фактам.

Проблема управления покорёнными народами сочеталась с проблемой необходимости снижения напряжённости между бедными и богатыми квиритами. Не менее четверти граждан выигрывало от войн и расширения державы: воины получали часть добычи и землю, квириты были освобождены от на-логов, получали хлебные раздачи, участвовали в откупах. По мнению Поли-бия, в Риме было так много публиканов и их компаньонов, что казалось - в откупах участвуют все (см.: Polyb. VI. 17). В спекуляциях участвовали очень многие (см.: Val.Max. VIII. 15.6; Cic. Ad Quint.I.1.33). Даже аристократ Цицерон не считал крупную торговлю позорным занятием (см.: Cic. De off.1.2). Даже сенаторы не могли устоять перед искушением участвовать в кредитных операциях.

Победоносные войны, изменившие лицо мира, не прошли бесследно для самого Рима. Ширилась территория - заметнее проявлялись новые тенденции внутренней жизни. Латифундии, огромное количество рабов разоряли крестьянство. Крестьяне, выигрывавшие войны, размывались в массу люмпенов. В этом таились зародыши социальных бурь, потрясших в будущем государство.

В Рим сказочным потоком хлынули деньги. Доставались они немногим - властной верхушке. Отсюда борьба за равное участие в прибылях, которую вели обделённые. Ситуация накалялась, социальное единство общины рушилось. Бедность стала постыдной. Деньги становились верховной властью республики. Власть давала богатство, поэтому все пути к власти казались пригодными. Поскольку власть стала выгодной как никогда прежде, за неё велась ожесточённая борьба. Выпячивались интересы сословий и отдельных лиц, часто даже в ущерб государству.

Старые полисные рамки были взломаны, традиционные римские «доблести» отмирали, на смену им шли иные качества. Налицо были признаки кризиса полиса, затянувшегося на долгие годы. С ним пытались бороться законодательным путём. К 60-40 гг. II в. относится ряд постановлений, направленных против внешних проявлений кризиса. 161 г. - Lex Fannia против роскоши, 159 г. - закон против подкупа избирателей. 149 г. - созданы постоянные судебные комиссии о вымогательствах должностных лиц. Подобные законы принимались и позже, что доказывает их малую эффективность.

Можно говорить об идеологическом переломе. Рим, как всякий полис, представлял собой общество закрытое. Насильственное его раскрытие, связанное с войнами и ростом территории, привело к серьёзным сдвигам. Мораль, нравы, семья, быт - всё было потрясено (см.: Polyb. XXXII. 11.4-6; Liv. XXXIX.6; Diod. XXXVII.3.5). Новое восприятие мира, хотя и медленно, проникало и в политику. Только принципы государственного устройства и управления оставались неизменными. Такое несоответствие не могло существовать долго. Нарастало внутреннее понимание необходимости перемен. Важен и формально-правовой аспект.

Общепризнанно, что римское право, как никакое другое, наиболее тщательно и детально регулировало отношения собственности. При этом провинции, как государственную собственность, формально, в меньшей степени - и фактически, можно считать своеобразной формой коллективной собственности всех квиритов. Естественно, верховное управление провинциями осуществлял сенат. Чисто финансовая выгода от их эксплуатации поступала в казну в виде налогов, таможенных, портовых и прочих сборов, доходов от государственных земель и рудников. По первому требованию сената провинции были обязаны выставлять воинские контингента, боевые и транспортные корабли, при необходимости помогать Италии продовольствием. Эти поставки были более гарантированными и не зависели от внешнеполитической конъюнктуры, как могло быть с государствами-клиентами. Большая полезность провинций государству очевидна.

С другой стороны, свою долю выгоды от существования провинций получали отдельные граждане, занимающие государственные должности. Провинция была обязана содержать наместника и его свиту. Используя своё служебное положение и слабый контроль со стороны государства, наместники за счёт вымогательств и злоупотреблений могли обогащаться сверх меры. Одновременно обогащались аристократы, патроны территорий, ставших римскими провинциями, поскольку отношения клиентелы не прекращались и после изменения статуса зависимого государства. Наконец, откупщики налогов, официально или в приватном порядке использующие государственные структуры (наместник, администрация, войска) для того, чтобы выбить из провинции сумму, многократно превосходящую внесённую ими в казну. При этом наместники не столько контролировали публиканов, сколько сотрудничали с ними. Все три случая (наместники, патроны, откупщики) - пример скорее «промежуточной формы эксплуатации», которую, видимо, можно обозначить как государственно-частная. Это когда провинции служили для обогащения отдельных лиц, прикрывающихся государственными должностями, положением в сенате или полномочиями, полученными для сбора налогов.

Однако можно говорить и о прямой эксплуатации провинций всем коллективом граждан в целом, поскольку каждый квирит в отдельности получал свою личную пользу от завоёванных им чужих земель. Продовольствие, поставляемое из провинций в качестве налогов, могло распределяться между малоимущими римскими гражданами - по чисто символическим ценам, а иногда и бесплатно. Дешёвое зерно, поступавшее из провинций, позволяло снижать в Италии цены на сельхозпродукты. Арендованные гражданами земли защищались провинциальными судами практически как собственность. Таким образом римляне посредством possessio ас usufructus фактически приобретали право провинциальной собственности на землю. Граждан в провинциях было мало, пользуясь своим привилегированным положением, они могли заправлять здесь очень многим. Составляя довольно замкнутую общину, иногда они серьёзно контролировали внутриполитическую и экономическую жизнь провинции. Ростовщики римляне и италийцы, пользуясь безденежностью провинциалов, ссужали им деньги под немыслимо высокие проценты. Благоустройство города Рима, строительство бесплатных бань для народа, общественных зданий, храмов, акведуков, дорог и мостов осуществлялось за счёт налогов из провинций. В провинциях всё недвижимое имущество становилось собственностью государства. Часть его римляне оставляли местному населению, но ценой тягостных податей, поземельного, а иногда и подушного налога.

Государство воспринималось квиритами как политическая и юридическая организация римского народа (res publica populus romanus), при совокупности его прав и обязанностей действующее в общественных интересах. Провинции рассматривались как общее достояние римлян. Как отмечал уже в период Империи Гай, земли в провинциях принадлежат «или римскому народу, или императору» (Inst.II.7), все остальные имеют лишь право владения или полного пользования. Не следует забывать, что вообще первоначальным и главным источником собственности римляне считали occupatio bellica или occupatio rerum hostilium. Это касалось всего, отнятого во время войны у врага (res hostiles). Имущество врагов приравнивалось к вещам бесхозным (res nullius) и переходило в собственность квиритов посредством occupatio. «По общенародному праву нам принадлежит также то, что мы захватили у неприятелей». Так как вражеская земля завоёвывалась римлянами, то формально она переходила в категорию вещей «omniam communes», т.е. принадлежащих всем.

Эти формально-правовые аспекты, вероятно, являлись дополнительным обоснованием законности требований народа о равных правах на получение пользы от эксплуатации провинций. Право распоряжаться ими народ делегировал сенату, а вот пользование и выгода должны были распределяться «по справедливости». Чисто формально для отношения государства к провинциям можно даже употребить термин detentio, что означает «фактическая власть над вещью без намерения обладать ею исключительно для себя». Действительно, и фактически и юридически, провинция стала «делом общенародным» или «вещью общественной».

Таким образом, провинции периода Римской республики можно трактовать как своеобразную форму коллективной собственности квиритов.

С завоёванными странами обращались как с частной собственностью, по отношению к ним применялось jus utendi et abutendi (право пользования и распоряжения), они действительно превратились в praedia populi romani (поместья римского народа). Раньше они были почти собственностью немногих нобилей. Теперь же - «у римлян, как у древних народов вообще, частная собственность в целом проявляет себя по отношению к толпе в качестве общественной собственности: либо в виде затрат на поддержание внешнего блеска республики, либо в виде учреждений, имеющих характер роскоши и служащих всеобщему благу (бань и т.д.)». Однако должно было пройти какое-то время, чтобы Сенека смог чётко сформулировать мысль, выражающую уже устоявшееся новое восприятие вещей: каждый человек имеет право на долю общего блага, из которого каждому даётся его часть (De clem. II.6). Лозунг, пусть во многом декларативный, salus populi - suprema lex, всё-таки до какой-то степени давил на сознание политиков, вынужденных демонстрировать заботу о народе. Несовершенство римской полисной системы замедляло переход к провинциям, но он был неизбежен.

Следует отметить несколько пунктов, расположенных в порядке значимости. Более действенными были внутренние причины. 1) дискредитация и падение политики иностранной клиентелы; 2) социальная борьба за получение равных прибылей от эксплуатации покорённых; 3) чисто финансовая заинтересованность государства и народа в провинциях: налоги, земли, откупа; 4) соответствие провинциального устройства интересам почти всех квиритов; 5) осознание необходимости и психологическая привычка к провинции как новому типу отношений с побеждёнными; 6) желание надёжно укрепиться; 7) стратегическая необходимость, создание опорных пунктов для дальнейшей экспансии.

Короче, сложный комплекс, который пробил себе путь в долгой борьбе. Такое мнение имеет не меньше прав на существование, чем теории, объясняющие медлительность перехода к провинциям исключительно инертностью мышления римлян (она - фактор этнопсихологический, хотя более корректным определением было бы не «инертность», а «традиционализм»). Попытка решить столь сложную проблему с позиций только идеологических, идейных, не касаясь таких важных факторов, как особенности ментальности квиритов, специфика политической, социально-экономической жизни Рима, своеобразия его государственного устройства, - выглядит неубедительно.

Вышеперечисленные семь пунктов и сам процесс исторического развития подвели к необходимости принять провинциальную систему. Более развитое общество отличается более сложной структурой, и без изменения самой структуры невозможно дальнейшее развитие. Надо было создать единую государственную, экономическую, военную систему, привязать покорённые народы к Риму. Система государств-клиентов не отвечала интересам формирующейся военно-территориальной державы. Оставался один путь - включение. Оно не означало немедленного органичного слияния. Предпосылки к нему появились, но провинции ещё долго оставались лишь «объектами грабежа, поверхностного обдирания», а не развития и создания прибыльной хозяйственно-экономической системы. Уже в 140 г. македоняне жаловались на притеснения претора Юлия Силана (Liv. Per. LIV; Val.Max. V.8.3). В 114 г. - на консула Порция Катона (Vell.Paterc. И.8.1). По справедливому мнению Т.Моммзена, римское владычество над провинциями все больше вырождалось в мелочный и близорукий эгоизм. Можно согласиться с общим выводом Д.Д.Сергеева - бесстыдное разорение провинций магистратами несло вред не столько покорённым народам, сколько имени и нравам Рима. Идеологического, культурного и этнического единства державы долго не было.

Сказывались пережитки полисной системы, которую пытались обходить, нарушать, изменять. А нужна была коренная ломка, не приспособление. Для ведения успешных войн и управления завоёванными территориями требовалась чёткая централизация, единоначалие, жёсткий контроль над управлением провинциями, невозможные при полисной структуре.

Несоответствие сильной державы с её примитивной организацией, не отвечающей новым условиям, и привело, в конечном счёте, к переходу к Империи. Неслучайно лишь в ранней империи удалось достичь внутреннего единства державы, но уже на имперских принципах.

Монархия - республика - империя. Таков был путь исторического развития Древнего Рима. Рим вёл войны, войны вели к развитию Рима, усложняя его внутренние проблемы и стимулируя политическую активность всё более и более широких слоев населения.

Автор: Беликов А.П.